Юрий Кувалдин

К ИСТОРИИ ПЛАГИАТА "ТИХОГО ДОНА"

эссе

Выход в свет в 1928 году "Тихого Дона" стал необыкновенным событием в русской литературе. Нужно учесть, что в ту пору литература расценивалась как средство идеологического, массового воздействия на общество, поскольку не было ни радио, ни телевидения, ни кинематографа (или были в самом зачатке). В сущности, революцией 1917-го года было заторможено развитие литературы, поскольку уже ко времени Чехова литература расслоилась на массовую (попса) и на собственно художественную серьезную литературу. Большевики продлили агонию еще на 70 лет. В одном котле варились, с одной стороны, многотысячная армия стихоплетов, считавших, что только стихи являются литературой, литературные поденщики, халтурщики, карьеристы, циники, романисты от сохи; и, с другой стороны, собственно писатели, которых расстреливали, гноили в тюрьмах и лагерях, лишали средств к существованию. И только в наши дни произошло четкое размежевание: с нами - Андрей Платонов, Осип Мандельштам, Михаил Булгаков... И Федор Крюков.

Итак, выход "Тихого Дона" произвел смятение в читающих кругах. И не потому, что автором числился безвестный парень. Поразил сам роман. Все сходились в одном - авторов "Тихого Дона" было два. Один писал, другой перекраивал, приспосабливал. Борис Викторович Томашевский, муж Ирины Николаевны, больше всего интересовался возможностью отслоения текстов. Томашевский был лингвистом, специалистом текстологического и литературоведческого анализа, филологом, который занимался сложнейшими структурными проблемами творчества. Математик по образованию, он сделал математику фундаментом своей научной мысли. Ну, не мог же, в самом деле, парень с двух с половиной классным образованием, иногородний, не знающий ни казачьего быта, ни донской истории, сразу написать произведение такого масштаба, такой силы, которая дается лишь большим жизненным и литературным опытом. Не мог же, к примеру, сам Пушкин написать в 20 лет "Капитанскую дочку" или "Историю Пугачевского бунта". Писательство чрезвычайно трудное дело, интеллектуальное. Свой роман "Родина" я написал в 48 лет!

Когда в 1929 году появилось знаменитое письмо пятерых рапповцев (пролетарских "писателей"), заставившее всех "усумнившихся" замолчать от страха, Томашевский только одно имя из подписавших письмо комментировал совершенно иначе - Серафимовича. Он был старше всех, был "донской" и яростно настаивал на том, чтобы роман был напечатан. Во что бы то ни стало. Под любым именем. Немедленное появление романа считал чрезвычайно нужным для становления новой социалистической литературы...

Безумная химера "авторства Шолохова" держалась на терроре.

Кандидат исторических наук Анатолий Сидорченко в работе "Роман "Тихий Дон" создал Федор Дмитриевич Крюков" (М., 2003) провел сравнительный анализ текстов "Зыби" и "Тихого Дона". Глубоко проникая в образный строй произведений, он пишет: "Так случилось, что именно под редакцией Горького Крюков издал фрагмент "Тихого Дона" - повесть "Зыбь" (1909), в которой отобразил настоящих прототипов Григория и Аксиньи.

Эта повесть - яркое свидетельство творческого содружества Крюкова с Горьким. Доброжелательное отношение к Горькому у Крюкова выражено мимоходом в рассказе "Картинки школьной жизни" ("Русское богатство", июнь, 1904), когда он, заканчивая перечисление книг, прочитанных главным героем Кривцовым - "Заразой", пишет: "Потом Кривцов прочитал книгу "Так говорил Заратустра", и, познакомившись одновременно с рассказами М. Горького, решил стать босяком и сверхчеловеком".

Горький обратил внимание на Крюкова после революции 1905-1907 годов как на писателя, у которого начинающим литераторам надо учиться говорить правду о деревне (Собр. соч. в 30 томах, М., 1953, т. 24, с. 132).

Главное заключается совсем в другом: Горький пригласил Крюкова сотрудничать в своем сборнике товарищества "Знание", в котором Крюков опубликовал как раз именно ту вещь, которая своим любовным сюжетом органически примыкает к "большой вещи о казаках" - к роману "Тихий Дон".

(Вот обложка того сборника - книжного свидетельства важнейшего момента творческой биографии Ф. Крюкова: Издание товарищества "Знание", СПб, Невский, 11. XXVII. Сборникъ товарищества "Знание" за 1909 годъ. Книга двадцать седьмая. Содержание: М. Горький. Лето. Ив. Бунин. Сънокосъ. (знак "ять" передаем как "ъ". - Примеч. ред.) И. Касаткин. Въ уъездъ. Ив. Бунин. Бъденъ бъсъ. Ф. Крюков. Зыбь. Цена 1 рубль. С.-Петербургъ - 1909.)

Это весьма важное обстоятельство стопроцентно разоблачает не только "тиходонское преступление" Громославских и Серафимовича, но и - участие в этом преступлении самого Горького, который не только отлично знал Крюкова, переписывался с ним, но и знал прекрасно, что Крюков - автор "Тихого Дона".

Главный герой "Зыби" Никифор Терпуг, как и Григорий Мелехов, на двадцатом году жизни полюбил чужую жену Ульяну, которая такая же жалмерка, как и Аксинья, вернее "супержалмерка": от нее муж уехал не в летние лагеря вместе со старшим братом будущего любовника, а - на действительную службу, разлучась с женой на несколько лет.

У Ульяны, как и у Аксиньи, нет обременительных для "личной жизни" детей, есть, правда, другой существенно отличительный нюанс (они у Крюкова всегда есть... эти нюансы, а сами отличительные нюансы делают Крюкова, как Эриха Ремарка, талантливейшим эпигоном самого себя): ее с особой жестокостью домогается свекор - лицемер, на людях демонстрирующий благочестие, а на самом деле живущий по принципу неисправимого снохача: богатому хорошо воровать, а старому свекору - сноху "топтать": никто не подумает и не догадается о семейном грехопадении.

А вот вам, читателям, и текст из "Зыби", заливистым звоном перезванивающийся с "Тихим Доном" и свидетельствующий со всей очевидностью, что оба произведения - дело одного и того же Мастера-Автора:

"Никифор не слышал, как стукнула щеколда и открылась дверь, но увидел на крыльце беззвучный, легкий, как тень, силуэт. В ушах еще звенел женский смех со словами, сказанными недавно какой-то казачкой Ульяне на улице:

- Погоди, еще с годок поживешь без мужа, научишься на баз одна выходить.

Она?

Несколько мгновений силуэт был неподвижен.

Потом побежал, - не к гумну, а к калитке, - слышен был плещущий шум юбки.

Она!.. Поглядела по улице - направо и налево - и бегом понеслась на гумно:

- Никиша, ты?.. Ну, зачем это?..

Из-под темного, большого платка, накинутого на голову, взволнованно и выжидательно глядело на него побледневшее лицо ее, все трепетавшее неуловимым трепетом.

Часто подымалась грудь, и вздрагивал круглый вырез рубахи у белой шеи, четко отделявшейся от темного загара лица (как у Степана и других в "Тихом Доне" - А.С.).

Он взял ее за руки. Сжал, свернул в трубочки похолодевшие ладони ее с тонкими, худыми пальцами. Зубы ее судорожно стучали, а глаза глядели снизу вверх - вопросительно и покорно. Хотелось ему сказать ей что-нибудь ласковое, от сердца идущее, но он конфузился нежных, любовных слов. Молча и с застенчивой улыбкой глядел в ее глаза...

Потом, молча, обнял ее, сжал, поднял (как Гришка Аксинью - А.С.)... И когда чуть слышный стон или вздох томительного счастья, радостной беззащитности, покорности коснулся его слуха, он прижался долгим поцелуем к ее трепещущим, влажно-горячим губам...

...Пора была уходить, а она не отпускала.

Казалось, забыла всякий страх и осторожность, смеялась, обнимала его и говорила без умолку.

Диковинную, непобедимую слабость чувствовал Терпуг во всем теле, сладкую лень, тихий смех счастья и радостного удовлетворения. Было так хорошо лежать неподвижно на соломе, положив ладони под голову, глядеть вверх в стеклисто-прозрачное голубое небо, на смешно обрезанный месяц и белые, крохотные, редкие звездочки, слушать торопливый, сбивчивый полушепот над собой и видеть близко склоняющееся лицо молодой женщины.

- Житье мое, Никиша, - похвалиться нечем... Веку мало, а за горем в соседи не ходила, своего много...

- Свекровь? - лениво спросил Терпуг.

- Свекровь бы ничего - свекор, будь он проклят, лютой, как тигра... Бьет, туды его милось! Вот погляди-ка...

Она быстрым движением расстегнула и спустила рубаху с левого плеча. Голое молодое тело, свежее и крепкое, молочно-белое при лунном свете, небольшие, упругие груди с темными сосками, блеснувшие перед ним бесстыдно-соблазнительной красотой, смутили вдруг его своей неожиданной откровенностью.

Он мельком, конфузливо взглянул на два темных пятна на левом боку и сейчас же, отвел глаза:

- Вот сукин сын! За что же?..

- За что! Сватается... а я отшила...

Но она была счастлива сейчас своим грехом, своим прикосновением к пьяному кубку любви, и ни о чем другом не хочется ей ни думать, ни говорить, как о своем молодом одиночестве, чтобы вызвать к себе сочувствие и жалостливую ласку".

А теперь перейдем от Ульяны с Никишей да к Аксинье с Гришей и непременно осознаем "аромат" стиля Крюкова:

"В полночь Григорий крадучись подошел к стану, стал шагах в десяти.

Пантелей Прокофьевич сыпал на арбу переливчатый храп. Из-под пепла золотым павлиньим глазом высматривал незалитый с вечера огонь.

От арбы оторвалась серая укутанная фигура и зигзагами медленно двинулась к Григорию. Не доходя два-три шага, остановилась.

Аксинья.

Она.

Гулко и дробно сдавило у Григория сердце: приседая, шагнул вперед, откинув полу зипуна, прижал к себе послушную, полыхающую жаром.

У нее подгибались в коленях ноги, дрожала вся, сотрясаясь, вызванивая зубами.

Бережно подхватил ее Григорий на руки, путаясь в полах распахнутого зипуна, задыхаясь, попробовал бежать.

(Все плагиаторские маскировки-огрубления из Крюковского текста мной решительно и обоснованно-доказательно убираются. Здесь убрана явная чушь плагиат-диверсантов-воров: "Рывком кинул ее Григорий на руки - так кидает волк к себе на хребтину зарезанную овцу, - путаясь в полах зипуна, задыхаясь, побежал" - это текст для простофиль, никогда не знавших женской любви. - Примеч. А.С.)

- Ой, Гри-и-иша... Гришенька, Гри-шенька... Отец!

- Молчи!..

Вырываясь, дыша в зипуне кислиной овечьей шерсти, давясь горечью раскаяния, Аксинья почти крикнула низким стонущим голосом:

- Пусти, чево уж теперь... Сама пойду!.."

А вот уже их безрадостная встреча после сватовства Григория к Наталии и многочисленных ночных издевательств Степана над Аксиньей:

"Степан, приморившись истязать мягкое, как закрутевшее тесто, тело, шарил по лицу Аксиньи рукой, слез искал. Но щеки ее были пламенно сухи, двигались под пальцами Степана, сжимая и разжимая челюсти. Он снова и снова выспрашивал бесстыдные подробиости о ее связи с Гришкой:

- Скажешь?

- Нет!

- Убью!

- Убей! Убей, ради Христа... Отмучаюсь... Не житье...

Стиснув зубы, Степан закручивал на женской груди прохладную от пота тонкую кожу. Аксинья вздрагивала, стонала.

- Больно, што ль?

- Больно.

- А мне, думаешь, не больно было?

Засыпал он поздно. Во сне двигал пальцами..."

"С полчаса Аксинья сидела в подсолнухах, мучаясь сомненьем, - придет или не придет...

Шелестя листьями подошел Григорий и сел рядом.

Помолчали.

Встретились глазами.

И отвечая на Гришкин немой вопрос, заплакала Аксинья:

- Мочи нету... Пропала я, Гриша...

- Чево ж он?

Аксинья злобно рванула ворот кофты. На вывалившихся розоватых, девически-упругих грудях вишнево-синие частые потеки:

- Не знаешь чево?.. Бьет каждый день! Кровь высасывает!"

Абсолютно идентичный подход к разработке образов "Зыби" и "Тихого Дона".

Я в своем эссе "Что такое Шолохов?" писал, что сравнение жизни с театром является большим упрощением, однако нельзя отрицать, что в каждом человеческом действии, особенно сложном и не рутинном, присутствует театральный элемент. Исходя из этого, нужно признать, что Михаил Шолохов неплохо сыграл роль "писателя" Михаила Шолохова, вжился в эту роль, как Бабочкин в Чапаева, позировал на фотографиях: то выставит ногу вперед, подбоченясь, то опустит на руку подбородок, то с папиросой в кадр смотрит... Если бы не ошибка Хрущева, предложившего Шолохову трибуну, с которой Шолохов в силу отсутствия интеллекта сам себя разоблачил неумением строить самую простейшую фразу, то тайна сия велика была бы и по сей день. Ведь Бабочкину не нужно было участвовать в боях, как Шолохову не нужно было уметь писать.

Прежде всего нужно сказать, что фамилия Шолохова по первому мужу матери была Кузнецов, и что он родился не в 1905, а в 1903 году. Мать его Анастасия Черникова, неграмотная и довольно, мягко говоря, свободного любовного нрава, в 1913 году вышла замуж за жившего в станице Каргинской (хутор Каргин) "мещанина Рязанской губернии города Зарайска" Александра Шолохова. Так Михаил Кузнецов стал Шолоховым. А в дальнейшем и налоговым инспектором с образованием 2,5 класса. Техника работы со списками налогового станичного инспектора М. А. Шолохова была такова. Например, напротив фамилии П. Я. Громославского значился процент взимаемого налога, который реально и объективно отражал события - 18 процентов. Шолохов к "единичке" приписывал той же ручкой, какой составлялся список, "полпалочки", получалась цифра "4". Операция не для слабонервных: между цифрами 4 и 8 он ставил запятую. Получалось, что с Громославского следует взыскать не 18, а 4,8 процента налога. Более чем в три раза меньше. Постепенно навыки совершенствовались, а круг лиц, которым подобным образом снижался налог, расширялся. В 1922 году за регулярные искажения "поселенных списков" и вступление в неформальные отношения со станичниками Шолохов попал под арест. На суде в марте 1923 года убавил себе два года, стал с 1905 года рождения, и избежал тюрьмы как несовершеннолетний. После получения года условно, началась карьера "писателя" Михаила Шолохова, ибо он срочно понадобился Петру Яковлевичу Громославскому, экс-атаману станицы Букановской и бывшему литературному сотруднику "Донских ведомостей", главным редактором которых во время гражданской войны был Федор Крюков.

Анатолий Сидорченко продолжает: "... после совершения уголовного преступления в 1922 (приписки Громославскому П.Я. и другим станичникам. - Примеч. ред.) и суда в марте 1923 Шолохов принял предложение экс-атамана станицы Букановской Петра Яковлевича Громославского совершить плагиат "большой литературной вещи" о донских казаках, но прежде породниться через женитьбу на его первой дочери от второго брака - Марии Петровне Громославской (1898-1992)...

Разумеется, все бумаги Крюкова Громославский выдавал за свои собственные. Для писательского просперити необходимо было иметь какой-то уровень образования. У запланированного зятя-плагиатора не было и намека на образованность - он был малограмотным да к тому же не имел склонности к чтению книг. Будущий тесть считал, что все это поправимо, если Шолохов поступит в ВУЗ, станет нужным человеком для Советской власти через такую мощную организацию, как ГПУ-ОГПУ - наследницу ВЧК. Приобщение к такой организации со временем заметет следы судимости и преступной деятельности при исполнении должности налогового продинспектора в Букановской. Как правило, на учебу способные ребята из Верходонья ехали в Ростов-на-Дону. Но там трудно было Шолохову замести следы от "пушистого хвоста" своего преступления. Надо было иметь такое место плагиаторской деятельности, где нет риска встретиться с земляками или просто знакомыми. Географический фактор намечаемого преступления был решен... : "Приезжайте в Москву, здесь легко можно стать знаменитым!" Решено было, что Михаил поедет в Москву и решит там следующие задачи: поступит на "подготовительный курс" какого-нибудь рабфака, неважно какого - лишь бы "зацепиться за Москву"; обязательно он должен стать агентом ГПУ и с помощью этой всесильной организации опубликовать несколько примитивных фельетонов - архипросоветских! Если что-то из всего этого "проклюнется", тогда отец даст согласие на брак с атаманской дочкой-перестаркой. Что такое девушка-перестарка на Дону, Крюков поясняет так: казачки обычно выходят замуж в 16-18 лет. В 20 лет - уже считается она перестаркой. Любимой старшей дочери Громославского было уже 25. Жениху - 20. Но чтобы его не расстреляли за преступление, его сделали моложе на два года, "тройка" легко переправляется на "пятерку" - так Шолохов, рожденный 24 мая 1903 года, "переродился" и стал 1905 года рождения. Мария, будучи старше жениха на 5 лет, стала теперь старше на 7. Поэтому, если будете на могилах знаменитых литературных обманщиков-лохотронщиков-плагиаторов, не удивляйтесь, что у этих "двух М" нет никаких дат прихода и ухода из нашего грешного мира.

Никто из шолоховской семьи не был посвящен в плагиат-будущее Михаила. Как говорится, в их, Громославских, тесный круг не каждый попадал. Все дочери Громославского - Мария, Лидия, Полина, Анна и сын Иван, второй ребенок от второго брака экс-атамана, - были учителями начальных школ. На них-то и была возложена задача осваивания "творческого наследия" Крюкова. Никто не знал, что из всего этого получится, или, как говорил Шолохов, он "не знал, что получится из этой затеи", вначале Громославские хотели только одного - "заработать на покушать", т. е. жить безбедно с помощью использования литературных достижений "Гомера донского казачества", то есть - Крюкова Федора Дмитриевича.

Учителя Громославские подготовили, конечно, под руководством П. Я. для Москвы два фельетона, которые потом выйдут в свет под названием "Испытание" и "Три". Когда "дело пошло", то дослали в Москву еще "Ревизора". 24 мая отметили заговорщики 20/18-летие Шолохова, а через два дня он отправился в столицу, получив строгие наставления как от своей невесты, так и от своего почти тестя, Петра Громославского.

Поступить на "подготовительный курс" рабфака Шолохов не смог: ни комсомольского направления на учебу, ни необходимых знаний у него не было. Он стал агентом ГПУ, оформил его Мирумов (Мирумян). Он же помог Шолохову пристроить три фельетона в газету "Юношеская правда" ("Юный ленинец"). Никогда Шолохов не бил камни на мостовой, не работал ни грузчиком, ни "таскальщиком кулей" на вокзале, - работал по своей первой специальности - делопроизводителем (подшивателем бумаг) в одной из жилконтор на Красной Пресне. Мирумов и оказал содействие в получении комнаты в коммуналке в одном из домов в Георгиевском переулке.

Он жил в центре Москвы и осваивал опыт проталкивания чужих фельетонов под своим именем "Мих. Шолох", то есть учился мельтешить-ошиваться в каких-то редакциях, в каких-то околописательских кругах. Никогда никто нигде не видел в этот период Шолохова с книгой в руках (тогда еще не было необходимости у него, красуясь и фасоня, фотографироваться-позировать перед объективом - все это будет потом, когда "процесс пойдет"), читающим или посещающим библиотеку.

Все это за него будут всю жизнь делать другие люди".

А вот что по этому поводу пишут исследователи проблемы плагиата "Тихого Дона" А.Г. и С.Э. Макаровы в книге "Цветок-Татарник" (М., АИРО-ХХ, 2001): "Доктор технических наук, профессор Александр Лонгинович Ильский в далеком 1927 г. семнадцатилетним юношей попал на работу в редакцию "Роман-газеты". На его глазах разворачивались события, связанные с публикацией романа. Впрочем, предоставим слово самому Александру Лонгиновичу, который в конце августа 1927-го года был, очевидно, одним из самых первых в Москве, кто держал в своих руках 500 страничную машинописную рукопись первых частей "Тихого Дона". Романа, которому в дальнейшем была суждена мировая слава.

"...Я, очевидно, являюсь одним из последних участников событий времен появления на свет произведения "Тихий Дон" в 1928 г. Я на четыре года моложе Шолохова М. А. и в тот период с конца 1927 г. по апрель 1930 г., еще молодым, работал в редакции "Роман-Газеты" в издательстве "Московский Рабочий" техническим секретарем редакции, я часто встречался с М. А. Шолоховым, регистрировал его рукописи, сдавал в Машбюро их печатать и практически участвовал во всей этой кухне, как из Шолохова сделали автора "Тихого Дона". Не только я, но и все в нашей редакции знали, что первые четыре части романа "Тихий Дон" М. А. Шолохов никогда не писал. Дело было так: в конце 1927 г. в редакцию М. А. Шолохов притащил один экз. рукописи объемом около 500 стр. машинописного текста. Шолохову в то время было около 22 лет, а мне около 17.

Редакция "Роман Газеты" была создана во второй половине 1927 г., состояла она из зав. редакцией Анны Грудской, молодой, энергичной троцкистки, жены крупного партийного деятеля Карьева, двух редакторов Ольги Слуцкой и Мирник, и меня - техсекретаря. В редакции были нештатные рецензенты: писатель А. Серафимович, он играл крупную роль в правлении РАПП, а также к редакции была прикреплена, вроде партцензора и воспитателя, старая большевичка Левицкая, у которой были связи в секретариате И. В. Сталина...

В то время, когда начиналась эпоха избиения русской интеллигенции (Шахтинское дело и процесс Промпартии во главе с проф. Рамзиным, высылка Л. Троцкого, запрещение публиковать С. Есенина, Бунина, Пастернака и др. "непролетарских" писателей), И. В. Сталину надо было доказать, что всякая кухарка может управлять государством, не могло быть и речи об издании произведения, даже гениального, но написанного белогвардейским офицером. Нужен был писатель только с хорошей анкетой. Одаренных и способных людей если не ссылали и не расстреливали, то никуда не пускали. Вот подоплека того, что выбор пал на М. А. Шолохова...

У М. А. Шолохова оказалась подходящая биография и анкета. Он родом из казаков, родился на Дону, молодой писатель (уже опубликовал в 1926 г. "Донские рассказы"). Считали, что он молодой писатель, это ничего, старшие помогут. Сделаем из него Великого писателя. То, что он не имел даже законченного среднего образования - это даже хорошо. Это подтверждает слова вождя - о кухарке. А сам Шолохов? Он, конечно, согласился. Да разве кто-нибудь отказался бы от свалившегося на него такого подарка? Он вел себя очень прилично. Сидел большую часть времени у себя в Вешенской и никуда не совался.

После выхода ж. "Октябрь" с публикацией "Тихого Дона" (№№ 1-10 за 1928 г.) поползли слухи, что это плагиат. Да как мог молодой человек, без опыта жизни за один год отгрохать около 500 стр. рукописи такого романа? С апреля месяца 1929 г. публикация романа "Тихий Дон" была прекращена. Поползли слухи, что это плагиат. Однако издание "Тихого Дона" уже было запущено в "Роман Газете". Теперь А. Грудской и ее друзьям из шайки зарождающейся уже тогда литературной мафии, надо было срочно спасать честь мундира. Партфюрер нашей редакции срочно бежит в секретариат И. В. Сталина к своей подруге и уговаривает ее подсунуть Сталину "Тихий Дон", чтобы он прочел.

Действительно, он прочел это "произведение Шолохова и дал ему добро. Это стало сразу общеизвестно. А. Грудская собирает всех нас, работающих в редакции, и заявляет, что она была в "верхах" и там решено, что автором "Тихого Дона" является М. А. Шолохов. Малейшее сомнение в этом для нас обернется изгнанием из редакции. Правление РАПП выносит решение, и оно опубликовано в печати, что все те, кто будут распространять клевету и наветы на Шолохова о "плагиате" будут привлекаться...

На этом, кажется, и закончилась эпопея создания "великого" писателя. Шайка партмафии выполнила свою задачу. Шолохов, как мне говорили, больше приспособился к бутылке и чего-то нового так и не создал. Он пытался еще что-то писать, но так и ничего не получилось. Его дальнейшая судьба меня мало интересовала. Я ушел работать в область техники, создал много новых машин, написал десятки книг, учебников и статей, по которым учились и учатся сейчас тысячи студентов и инженеров. О том, что я пишу Вам, я не считал нужным говорить или писать публично. Плетью обуха не перебьешь, так говорит русская пословица..."

Многое, очень многое из событий прошлого все еще скрыто от наших глаз до сегодняшнего дня. Об этом свидетельствует и полученный нами рассказ А. Л. Ильского. Позднее мы встречались с ним: он подтвердил все, что написал нам в письме, дополнил отдельные детали и передал в знак подтверждения своего рассказа старенькую фотографию, на которой он заснят вместе с молодым М. А. Шолоховым, только еще начинающим "пролетарским" писателем, в комнате редакции "Роман-Газеты" (угол Неглинной и Кузнецкого моста).

Сколько таких свидетельств, которые могли бы помочь выяснить, наконец, спустя более полувека истинную историю создания романа - жемчужины русской литературы послереволюционного времени - лежат еще в чьей-то памяти или архиве под спудом?

Сообщение А. Л. Ильского интересно не только обстоятельствами первой публикации "Тихого Дона", не менее важным является его свидетельство о возникновении и существовании сомнений в авторстве Шолохова с самого момента выхода в свет романа в 1928 г. Даже тогда, когда практически никто еще не знал ничего о Шолохове, т. е. в самые первые месяцы после выхода первых частей, сомнения и слухи о плагиате поползли уже по стране".

Еще раз надо признать, что исследователи тиходонского плагиата (Макаровы, Медведев, Самарин...) глубоко заблуждаются, когда говорят, что Шолохов что-то там заимствовал, Шолохов что-то использовал... Шолохов не принимал участия ни в одной операции по работе с текстом. Работа с жизнью, и работа с текстом - это две совершенно различные функции. Крюков работал с текстом. Шолохов работал со стаканом. Шолохов был неграмотным. Но исследователям трудно смириться с тем, что Шолохов - подставная фигура. И трудно прямо и без колебаний сказать, что автор "Тихого Дона" - Федор Крюков. Именно поэтому художники остаются в веках, а ученые исчезают бесследно вместе со свои временем. Труды по словам и фразам кажутся пустой тратой времени. Это все равно, как отчленять текст якобы Брежнева от текста, созданного Аграновским. Ближе всех к понимаю проблемы была работа Ирины Николаевны Медведевой-Томашевской "Стремя "Тихого Дона". Она ни разу не упомянула имя Шолохова, понимая, что это пешка, подставная фигура, везде говоря "соавтор".

В начале 1928 году в печати появились две первые книжки романа. Тут же была создана литературная комиссия по "делу Шолохова": она обнаружила некоторые "странности писателя" - он ничем не мог доказать свое авторство. Фельетоны и рассказы, которые ему писали Громославские, были далеки от "Тихого Дона".

Протоколы Комиссии не сохранились, то ли "проталкиватель" донского писателя Серафимович (председатель Комиссии) их уничтожил, то ли сам Сталин приказал их уничтожить.

Затем И. В. Сталин "Письмом в редакцию" газеты "Правда" 29 марта 1929 года приказал считать автором "Тихого Дона" Михаила Шолохова. А в январе 1930 года Сталин назначил Шолохова и автором "Поднятой целины". Якобы он сказал лжеклассику, что пока не будет произведения о коллективизации, третья книга "Тихого Дона" не будет опубликована.

Но литературный "впередсмотрящий" П. Громославский не был в части литературных спекуляций новичком: в 1929 году он "осваивал" произведения Владимира Ставского "Станица" (позже "Разбег"). С этих "Кубанских очерков" и была списана идейно-политическая фабула "Поднятой целины", разбавленная картинками из творческого наследия Федора Дмитриевича Крюкова (1870-1920) и повестью "Бахчевник", которую Шолохов просто украл у своего школьного товарища Константина Ивановича Каргина. Родственники Каргина хотят судом забрать "Поднятую целину".

Весь архив вместе с "Тихим Доном" Крюкова попал к Громославскому после смерти "певца Дона", который был в отступавших частях Деникинской армии и мечтал сесть на пароход в Новороссийске, чтобы за рубежом опубликовать "Тихий Дон" и обеспечить себя литературным трудом.

Но случилось так, что этим трудом вот уже семьдесят лет кормятся литературные воры-плагиаторы и их наследники; по подсчетам сотрудников Российской республиканской библиотеки только в Советском Союзе было опубликовано произведений М. Шолохова на 238 млрд. руб. в современном пересчете. Часть этих денег была выделена "шолоховцам" в качестве гонорара, не говоря уже о том, что Советское государство не скупилось на содержание "великого писателя", а на его содержание шли и не гонорарные средства. Пора вернуть "Тихий Дон" родственникам Крюкова, народу и государству.

Со смертью Громославского (15 марта 1939 г.) кончилось "творчество Шолохова". Чуть раньше, в 1938 году, когда М. Шолохов попытался заступиться за репрессированного своего друга Ивана Клейменова, Сталин с раздражением (присущим ему) сказал: "Передайте товарищу Шолохову, если он и дальше будет совать нос не в свое дело, то мы назначим другого автора для его произведений".

Остается добавить, что "Судьбу человека" писал секретариат лжеклассика под руководством Марии Петровны Громославской-Шолоховой на основе рассказов тридцати фронтовиков, специально приглашенных в станицу Вешки. Но - как установил Марат Мезенцев (1938-1994) - "Судьба человека" полностью скопирована (11 позиций) подпольной прошолоховской бандой с рассказа Федора Крюкова "В гостях у товарища Миронова". Литературные мародеры просто не знали, что этот рассказ-очерк талантливейшего писателя-белогвардейца-казака был опубликован в его газете "Донские ведомости", № 16, 1919. "Нет сомнения, - подчеркивает Мезенцев, - Шолохов располагал только рукописями произведений из "глазуновского" архива Крюкова. Шолохов ни секунды не сомневался, что черновик очерка Крюкова нигде не публиковался" (М. Мезенцев. Судьба романов. Вопросы литературы, февраль 1991, с. 30).

"Наука ненависти" и "Они сражались за Родину" - это не литература, а материал для разоблачения литературных аферистов из банды Шолохова. С его помощью Шолохов жульнически вымогал деньги.

Всякие разговоры об "архиве писателя" это мифологический треп "адвокатов" Шолохова. Н. С. Хрущев помог экономическими методами-взятками (Советский Союз слал в Швецию мед, вино, зерно и делал всякие другие "блага"), пока не склонил Комитет по Нобелевским премиям в "пользу Шолохова".

Всю жизнь укрывал неграмотного Шолохова самый кондовый, примитивный член ЦК М.А.Суслов. По-видимому, Суслов был одним из инициаторов создания "писателя Шолохова". В 1937 в составе группы партийных и советских работников Суслов М.А. был командирован в Ростовскую область для "укрепления" областной партийной организации, все руководство которой оказалось репрессировано, и проведения "очистительной работы" по "искоренению врагов народа". До февраля 1939 работал заведующим отделом, третьим, а затем вторым секретарем Ростовского обкома партии, непосредственно охраняя Шолохова от разоблачения и преследуя разоблачителей лжеписателя.

Шолохов рос, как бурьян, выращивался вне культуры, в стаде, не учился, не читал, не писал. Всю свою омерзительную жизнь пил каждый день, был законченным алкоголиком и прятался, охраняемый органами, от глаз людских за высоким забором своего Вешненского логова. Только по приказу партии его откачивали врачи, одевали и привозили, как вещь, в Москву, сажали в какой-нибудь президиум, а потом опять отпускали к бутылке. Со всей своей рабской подлостью он обменял свою фамилию на деньги.

Крюков воспитывался в поле воздействия литературы, религии, гражданственности. Прошел все циклы. И возник особо сложившийся человек, личность - великий писатель, автор "Тихого Дона" Федор Дмитриевич Крюков.

"НАША УЛИЦА" № 99 (2) февраль 2008