Виктор Кузнецов-Казанский

ОДИН НА ТРИ ДЕРЕВНИ

рассказы

КУДРЯВАЯ КЛАВА С ВОРОНЕЖСКОЙ УЛИЦЫ

Клава живет на Воронежской - в большом угловом доме напротив таинственного подземелья, куда по утрам устремляются двуногие из всех окрестных многоэтажек и куда в поисках тепла и чего-нибудь съестного забегают некоторые из ее сородичей. Но, судя по их недовольному и ошарашенному виду, поживиться там нечем, а пинок под хвост или в бок получить очень даже просто...

Близкими родичами Клава признает только таких же, как и сама, маленьких черных пуделей, которых можно почти не опасаться. Обидно только, если двуногие, выводящие своих холеных любимцев на прогулку, не подпускают их к хромой и грязной бездомной собачонке...

Больше всего Клава боится бродячих псов. От качающегося и орущего песню двуногого спрятаться нетрудно. Даже от пущенного им камня можно убежать. А как спастись от лязгающей пасти остервенелой дворняги?.. Разве что, юркнув в узенький лаз, отделяющий двор от спасительного подвала - сырого и полутемного.

Изгнанная много лет назад из квартиры во втором подъезде, она поселилась в этом подполье, куда приползла зализывать обиду и мучительно болевшие раны... Среди переплетения труб она с тех пор спасается от лютого холода, превращающего в камень и оброненный кем-то кусок пирожка, и прокисшую картофелину, и макароны, словом - все, что удается отыскать около мусорных ящиков или ларьков на ярмарке через дорогу. Когда-то, еще неопытной добытчицей съестного, Клава спешила к открытию ярмарки. Перебегала проезжую часть улицы, занятая невеселыми мыслями о собачьей жизни... И угодила под колесо мчащейся машины.

Непонятно, как сумела перебороть нестерпимую боль. С тех пор размозженная задняя нога стала кривой и короткой. Сколько лет прошло, а по болям в культе - то резким, то ноющим - Клава узнает надвигающуюся непогоду.

Когда все вокруг становится холодным и белым, отпечатывается каждый след. Изголодавшаяся дрожащая Клава, свернувшись клубком, вжимается в засаленную телогрейку, брошенную кем-то на толстые теплые трубы вдоль стены. И засыпает, повизгивая и дергаясь. Иногда ей снится, как появляются на свет ее щенки. Которые еще слепыми умирали от голода в полумраке этого подвала, остервенело впиваясь в ее пустые сосцы. И из круглых черных глаз Клавы бусинками скатываются слезы... Она жалобно выла, но потом забывала своих детей в горестной круговерти собачьей жизни.

Снилось ей и собственное детство в маленькой квартирке, заставленной старыми вещами и пропахшей пылью и плохо промытыми телами двуногих.

Морщинистые руки хозяйки по очереди приподнимают за загривок новорожденных щенков - ее и ее братьев и сестер...

Клава видела во сне, как захлебывались в унитазе оказавшиеся никому не нужными черные пудельки. А ее оставили, что называется, на развод. Или как игрушку для маленького горластого пацана. Который то превращал крошечную собаку в вороного коня и норовил сесть на нее верхом, то старался ввинтить ей в горло свой ботинок... Но Клава все равно сразу же признала в нем хозяина и привязалась всей душой. Ведь Малыш нередко отказывался спать, если Клаву не уложат к нему под одеяло.

Самое страшное ожидало ее впереди, когда отчим мальчишки вышвырнул Клаву во двор и вдогонку со всего размаху пнул ногой в живот. Она с визгом отлетела в сторону - от боли и обиды перехватило дух. И, поджав хвост, поползла прочь. Дорогу ей тут же преградила большая рычащая дворняга, и Клава метнулась назад - к дому, где нашла приют в подземном полумраке. Узкий лаз, недоступный большим псам, сделал ее тамошнее существование относительно безопасным. Воевать пришлось только с кошками и крысами. И Клава прожила с ними по соседству без малого восемь лет и зим.

Во двор Клава обычно выходит по утрам. Горбясь, крадется вдоль стены, с опаской поглядывая на деловито спешащих двуногих. Малорослых - шустрых, крикливых и сбивающихся в стайки - приходится опасаться больше всего. Но именно они иногда бросают ей вслед что-нибудь съедобное. И Клава, непременно следуя собачьему этикету, никогда не набрасывается на подачку с жадностью - держит паузу. Тем более, что вслед за пищей может полететь и град камней.

Последнее время под угловой лоджией первого этажа она стала регулярно находить банку с обрезками колбасы или сала, косточкой или куриными потрохами... Вскоре она узнала, кто ее благодетель... Очкастый дядька, придя на угол, озирался и терпеливо высматривал кого-то. Она почувствовала - он дожидается ее. И, стараясь не приближаться к двуногому ближе, чем на пять-шесть шагов, стала выходить навстречу. Потом, встречая Очкастого, когда он мимо ее дома возвращался с работы, принималась по-старушечьи сварливо тявкать, требуя угощения. При этом вечно поджатый ее хвостишко сам собой совершал движения радости и привета.

Но однажды дорогу Очкастому преградили бывшая Клавина хозяйка и вытянувшийся, как сорняк, ее бритоголовый сынок:

- Долго будешь помойку да мух под окнами разводить, сука?!

А по-прежнему обожаемый Клавой ее юный истязатель и мучитель пробасил:

- Собака наша! Не отвяжешься, вмажу - мало не покажется! Только держи очки...

Очкастый оторопел:

- Какая же она ваша - одинокая и голодная? На помойке роется.

Клава забилась в угол и виновато тявкнула. Очкастый сунул приготовленную было банку в свой портфель и, не оборачиваясь, зашагал к подземелью.

С тех пор, завидев Очкастого, собака испугано кидается наутек. А тот все равно высматривает ее и, если заметит, вытряхивает вкусное содержимое неизменной своей банки туда, где посуше. И Клава лакомится угощением - если, конечно, успеет опередить ворон и других собак. И тогда довольный Очкастый относит пустую банку в контейнер с мусором - если идет к станции метро, или прячет в портфель - если шагает домой...

Теперь Клава во двор выходит в темноте, и из своего укрытия внимательно наблюдает за происходящим. А ее знакомец, появляясь на дорожке утром и вечером, непременно останавливается и высматривает Клаву. Вот и сегодня он привычным движением запустил руку в портфель, вытащил оттуда пакет и стал развязывать - как догадалась Клава, вознамерился угостить ее чем-то вкусненьким...

Но тут выскочившие из подъезда "блюстители чистоты" в секунду скрутили Клавиного благодетеля и вырвали у него портфель:

- Один раз, трам-тарарам, тебе объяснили!.. Мало?!

Сынок Клавиной хозяйки, дыша перегаром, ударил Очкастого кулаком в лицо, сбил очки. Почти ничего не видя, тот наклонился, ища их в траве. А парень схватил валявшуюся в кустах трубу и занес над головой Очкастого.

Спасение пришло от Клавы. Она с лаем выскочила из укрытия, подпрыгнула и впилась зубами в запястье прежнего своего хозяина. От неожиданности бритоголовый выпустил из рук трубу и старался сбросить с себя старую облезлую собачонку, которая лапами царапала ему грудь и живот. Наконец, ему удалось сбросить Клаву; он взглянул на Очкастого, и кураж мгновенно прошел. Очкастый, наступив ногой на трубу, стоял во весь рост в боксерской стойке. Вновь атаковать его бритоголовый не решился.

Очкастый, видя, что атаки не будет, поднял портфель, призывно махнул собаке. И она, пождав покалеченную заднюю лапу, на трех остальных кособоко, но радостно заторопилась вслед за ним, победно и весело крутя коротеньким огрызком хвоста...

Чутье не подвело кудрявую Клаву (недаром говорят про пуделей: еще не человек, но уже не собака!). Она отвоевала право на новую жизнь.

Такое удается далеко не каждой собаке - даже молодой и здоровой...

ОДИН НА ТРИ ДЕРЕВНИ

Оставшись без копейки, инженер остановленного в конце 1980-х завода спирально-сшовных труб Николай Круглов, вынес на городскую барахолку свою нумизматическую коллекцию. И заместитель директора совхоза "Пригородный", отправляясь "по обмену опытом" в Германию, захотел приобрести у него десять юбилейных олимпийских монет - они, оказывается, высоко ценились в Европе. Покупатель предложил за монеты не наличные деньги, а тёлку и в придачу - полный "камазовский" кузов сена. Делать нечего - ударили по рукам. И Николай с сеном, тёлкой и всей своей семьёй переехал к тёще, в родную деревню своей жены.

Деревня эта живописно спускается с косогора к водохранилищу, сооруженному полвека назад для снабжения водой областного центра. От местных старожилов безработному инженеру стало известно, что на дно водоема ушли тогда животноводческая ферма, огород, бахча, пасека, столярные и бондарные мастерские. Оставшийся в незатопленной части деревни колхоз до самого "разоблачения антипартийной группы" носил имя Молотова, а потом влился в совхоз "Вязовский"...

Отстраивая свой нынешний дом, Николай плотницкие работы и кирпичную кладку выполнял сам, приглашал только сварщика и столяра. Строился дом, как водится, в два приема: осенью скатали сруб, следующим летом возвели крышу...

- Строитесь?.. Ну-ну! - ухмылялись прохожие. - ОБХСС приедет - отберёт.

Никто, однако, не приехал. Николай и Ольга вместе с сыновьями который уже год живут в чистой и просторной избе-пятистенке, где ещё и на чердаке три комнаты. Старенький бабушкин домик тоже сохранился, только переоборудован в хлев.

Ребята привыкли к деревенскому быту, стали заправскими селянами и, не брезгуя самой грязной работой, стремятся во всём не отставать от взрослых. Сам Николай родом из-под Оренбурга. В родном селе родители его слыли людьми зажиточными - по скромным деревенским меркам, конечно. И он мечтал перебраться в родные края:

- Там привольнее!.. Только бы вышел, наконец, закон о земле! В любом крестьянском доме на самом видном месте должно висеть свидетельство о собственности на обрабатываемые гектары!.. Но даром землю раздавать нельзя...

В хозяйстве были тёлки и дойные коровы, бычок, телята, поросята, гуси, утки, куры, кролики и восемь га пахотной земли - только без права продать ее или заложить в банке... Трактор, комбайн и грузовик хоть и подержанные, но в рабочем состоянии...

- Хотелось бы иметь, - пояснял Николай, - около тридцати га. Больше мне не обработать... Вот на родном моем Южном Урале фермеры, занимаясь гречихой или зерном, берут по 600-800 га. А здесь и полей таких нет... И получить бы кредит. Но без реального залога его не предоставит ни один банк. Вот землю и заложил бы...

Надои от каждой кругловской коровы были в два-три раза больше, чем в совхозе. Косить фермеры начинали в июне, заканчивали в октябре; только так могли обеспечить свою скотину сеном. Комбикорма покупали - по полторы тонны на месяц. В областном центре, в пекарнях, ресторанах, на кондитерских фабриках, добывали пищевые отходы и нереализованные продукты с просроченным сроком хранения...

Молоко и мясо продавали. К 8 марта выращивали тюльпаны и вывозили в город. Трудовые книжки у обоих супругов дома - официально ни Ольга, ни Николай нигде на работе не числились и считали себя крестьянами-единоличниками. Уже живя здесь, Николай получил предложение стать директором молокозавода - отказался...

Когда в соседнем селе ликвидировали отделение совхоза, где можно было арендовать трактор или грузовик, Круглов пригласил слесаря для ремонта колесной "Беларуси" - надеялся с ее помощью деньжат заработать и односельчанам помочь. Но парень, жаловавшийся чуть ли не каждому встречному на полное отсутствие заработков (Николай положил ему четыреста рублей в смену, трехразовое горячее питание и сто граммов водки на ужин), за три дня разобрал двигатель и больше на работу не явился...

- Не представляем, как можно остаться голодным в деревне, - хором возмущались Николай и Ольга, - нынче ведь не время продразвёрстки... Ездить в город, чтобы у памятника Ленину пустыми кастрюлями стучать, могут только отпетые лодыри... Получив возможность самим устраивать свою жизнь, мы не хотим возврата к старым порядкам.

- В нашей стране, - делился соображениями Николай, - ничего не получается из-за того, что множество людей работает без удовольствия, из-под палки. Мы учимся считать: что выгодно, а что нет... Необходим и госзаказ - нужно сдавать государству мясо, хлеб, овощи... Следует только дать тем, кто хочет работать, право на землю...

- У меня, - вторил фермеру восьмидесятипятилетний сосед, инвалид Отечественной войны, - пенсия хорошая, военная. У моей Анны Васильевны - тоже ничего. Нам вполне хватило бы курочек держать и зелень выращивать на огороде - как большинство здесь. Но пример соседей, - ветеран, улыбаясь, показывает рукой в сторону двора Кругловых, - увлек на старости лет и нас со старухой.

Престарелая чета теперь тоже держит корову. Зять, водитель грузовика в райцентре, регулярно привозит сено и кое-чем помогает.

А вот начальству крепкий хозяин словно кость в горле. Ему, видимо, больше по душе голодный люд, митингующий под красными флагами и грозящий раскулачиванием каждому, кто привозит свою продукцию в город на продажу.

И вот удобный повод "ликвидировать кулака" подвернулся...

Пока соседние с Кругловыми дом и участок принадлежали известному в области кардиологу Ивану Прокофьевичу Ударченко, все было по-человечески. Профессор каждое лето приезжал в деревню как на дачу. На грядках выращивал клубнику, огурчики, помидоры и пару соток занимал под картофель. Будучи по происхождению человеком деревенским, Иван Прокофьевич крестьянский труд уважал, соседей-единоличников понимал и охотно общался с ними. Его не смущали ни мычание коров, ни хрюканье свиней за высоким забором. И он тоже покупал у Кругловых молоко, сметану, творог.

Но вот профессор оказался вынужденным продать свой загородный участок. У Кругловых, хотя они давно мечтали о расширении территории, денег на покупку не нашлось - даже взаймы взять было негде! И в соседний дом вселился глава некоего АО при областной кондитерской фабрике...

Какое-то время новый сосед тоже поддерживал с Кругловыми нормальные отношения, но вдруг по его жалобе (собака, де, в их дворе слишком громко лает; хозяин ни свет, ни заря заводит автомашину; от скотного двора дурно пахнет...) нагрянула комиссия. На кругловский двор явились сотрудники районной и сельской администраций и государственный санитарный врач. Совсем скоро хозяин получил предписание, обязывающее "...сократить поголовье свиней и крупного рогатого скота". Содержать разрешалось не больше пяти хрюшек, двух коров и пяти бычков. Остальную живность (дойных коров, быка, телку, свиноматок, поросят, кур и кроликов) предписывалось немедленно пустить под нож.

- Иначе, - пригрозили, - вызовем ОМОН. И менты покосят вашу незаконную животину из автоматов.

- Я, - прокричал в ответ Николай, - понимаю, как в двадцатые годы люди хватались за вилы и обрезы.

Сельская администрация в ответ усилила нажим. Комиссия за комиссией, не жалея драгоценного летнего времени, одна за другой наведывались во двор Кругловых. Раз пять обмеряли площади коровника, свинарника, огорода, высоту стен, забора... Несмотря на сопротивление помощника санитарного врача (специалист не находил нарушений санитарных норм и правил), комиссия упорно настаивала на разорении крепкого хозяйства.

Круглов обратился тогда с письмом к губернатору области. Пошел в редакции газет и на областное телевидение. Журналисты поднялись на защиту крестьянина-единоличника. Под рубрикой "Беспредел" в областной газете появилась статья "Борьба с богатством в отдельно взятом районе". "Ваше время, господа "комиссары", - говорилось там, - ушло. Пришло время Николая Круглова, чья душа и за детей своих, и за Россию болит..."

Областное телевидение показало сюжет, где соседи Кругловых дружно высказывались в их поддержку и осуждали свою сельскую администрацию.

В ряды атакующих пришло отрезвление. Глава района немедленно подписал новый документ, дезавуирующий прежние постановления. Бумагу, констатирующую "...удовлетворительное санитарное состояние хозяйственных построек и подворья Круглова Н. П.", он отправил в два адреса - областному губернатору и единоличнику. "В результате проверки комиссией, - говорится в документе, - все вопросы по развитию крестьянского подворья решены положительно. Претензий к администрации района у Н. Круглова нет".

Претензий у Круглова, действительно, больше не было. Поскольку он к тому времени перерезал свою "незаконную" скотину, распродал мясо и, пока не кончились деньги, беспробудно пьянствовал...

Когда Ольге удалось вывести мужа из запоя, он устроился на работу в городе - охранником рынка. И больше о фермерстве не помышляет...

"НАША УЛИЦА" № 100 (3) март 2008