Алексей Некрасов-Вебер

ПИСЬМО ДРУГУ

рассказ

Здравствуй друг мой Аркадий! Наконец-то я собрался написать тебе, правда место и время выбрал не очень удачное. Но с этим у меня всегда были проблемы. Помнишь, как я пытался объясниться в любви нашему комсоргу Светочке прямо на отчетно-перевыборном собрании? А сколько еще всяких глупостей натворил! И все потому, что поступаю, как правило, не по здравому уму, не по трезвому расчету, а лишь руководствуясь своими сумбурными душевными порывами. Вот и сейчас сижу я на жестком кресле в зале ожидания саратовского вокзала и пытаюсь писать на собственной коленке. Строчки выходят кривые, почерк неразборчивый, но ты уж не обижайся, в другое время и в другом месте вряд ли когда-нибудь возьмусь за это занятие. Потому что с тех пор, как развела нас судьба по разные стороны мирового океана, мы друг для друга люди потерянные. Честно признаться, я и вспоминал тебя все эти годы не так уж и часто. А сейчас вот вспомнил! Да так вспомнил, что сердце вдруг защемило от ностальгии по тем беззаботным годам, по посиделкам на кухне и философским нашим беседам за бутылкой "Агдама". Хочу сразу сказать, что философ я теперь куда более опытный и изощренный. Прочел много, думал, наблюдал, анализировал. Только вот пофилософствовать больше не с кем. Ты, наверное, Аркадий не поверишь, но друзей то у меня кроме тебя и не осталось!

Прости, что я вот так панибратски лезу через океан со своими дружескими объятиями. И не пугайся, что начну утомлять нытьем и всякой сентиментальщиной. Пора юношеских откровений давно прошла. И я хорошо знаю, что выворачивать наизнанку свои личные проблемы - это все равно, что нижнее белье напоказ. А про последнего друга это уж как-то так случайно вырвалось...

Честно говоря, я даже не знаю кому сейчас пишу: своему старому другу Аркадию или человеку совершенно чужому и незнакомому. Время - категория суровая. Иногда оно напоминает мне огромный кузнечный молоток. Многих этот молот ломает и лишь избранных доводит до твердости булатной стали. Но чаще всего время приходит к нам в роли не в меру усердной прачки, этакой неопрятной толстой тетки с покрасневшими от хлорки ручищами. Навалив доверху свой огромный чан, мнет и поласкает она человеческие судьбы и души. И после ее грубых лап некогда нарядное яркое платье превращается в серую застиранную вещицу. Но мне хочется думать, что над тобой эта дама не очень сильно поработала. Так что я пишу тому Аркадию, которого когда-то хорошо знал и робко надеюсь, что ты мое послание прочтешь и будешь рад заочному нашему общению.

Хочу признаться, что частенько пытаюсь представить твою Новую Зеландию. Вот и сейчас закрываю глаза и вместо вокзального зала ожидания вижу перед собой бескрайний океан. Небо над ним затянуто полупрозрачными облаками, и рассеянный мягкий свет играет на мелких барашках волн. Чайки с пронзительными криками чертят между водой и небом ломанные траектории. А совсем недалеко от берега серую поверхность воды с флегматичным спокойствием режет акулий плавник. Не знаю, почему вторглось в мои светлые фантазии это порождение древнего хаоса. Но как я только этот плавник увидел, тут же искупаться в твоем океане расхотелось. Да и холодно как-то стало! Наверное, это с попутным ветром донесло до твоего блаженного острова ледяное дыхание Антарктиды. Так что открываю глаза и возвращаюсь обратно на саратовский вокзал...

Наверное, ты усмехнешься, прочитав про мою акулофобию. Я ведь тоже знаком со статистикой. Где-то читал, что стать жертвой этой твари куда менее вероятно, чем расшибить себе затылок, споткнувшись на арбузной корке. И все же лишь только представлю, как из темной глубины наперерез тебе выплывает хищная зубастая торпеда, желание залезать в воду сразу пропадает. У тебя ведь Аркадий тоже есть свои страхи. Пару лет назад звонил твоим родителям. Так вот, Нина Иосифовна по секрету сообщила, что ты в Россию ехать просто побаиваешься. Мне, человеку в этой стране живущему, слышать про такое как-то странно. Хотя понимаю, что информацию о российской жизни ты, наверное, черпаешь из нашей прессы, и это твои страхи хорошо объяснят. Сам я газет стараюсь не читать. Но иногда от скуки прочтешь пару статей, и тоже из дома вылезать не хочется. А пересилишь себя, выйдешь на улицу - вроде и ничего страшного. Солнышко светит, дворники еще с утра мостовую подмели, люди вокруг нормальные, не маньяки и не бандиты. Хотя умом все же понимаешь, что мерзость, которую в газетах смакуют, тоже где-то рядом, и встретить ее куда вероятней чем акулу в океане...

Но лучше сменю я тему и буду писать о хорошем. Почему-то кажется мне, что после зачумленных девяностых что-то в людях у нас стало меняться в положительную сторону. Последнее время все чаше встречаю доброжелательность даже и живое человеческое участие. И это в Москве! В городе, который справедливо считается жестким и к людским бедам равнодушным. А уж на провинции иногда прямо душой отдыхаешь. Вот и сейчас в госпитале, где я подключал аппаратуру, встретили меня хорошо и по-российски гостеприимно. Оказывается, наши люди пока еще это умеют, без кавказской показушности, а просто радушно и доброжелательно. И не важно, что за работу, что я для них сделал, хорошо заплачено. Деньги - это где-то там далеко у начальства. А работника "служивого человека" по российскому обычаю надобно накормить и приветить. В Москве, особенно в элитных заведениях, такого уже не встретишь. Там с тебя за выплаченные твоему начальству рубли готовы три шкуры содрать. Думают, что если ты "его величество покупатель", так весь мир должен перед тобой камаринского отплясывать! Наверное, как просвещенный западник, ты возразишь, что на таких принципах строятся рыночные отношения, да и вся современная цивилизация. Так вот, что я тебе отвечу:

-Пошла она эта цивилизация ко всем чертям со всеми ее успехами!

Кричу я это из саратовской глуши всем своим настрадавшимся антиглобалистским сердцем. И вопль мой разносится над великим Азиатским океаном, что плещется за стенами зала ожидания. Опять ты, наверное, поправишь, что Саратов это еще Европа. Друг мой, и я знаю географию! Но если бы какая-то волшебная сила перенесла бы тебя сейчас через океан и усадила на соседнее со мной кресло, ты бы сам все увидел воочию. Посмотрел бы названия городов на табло, оглянулся бы вокруг на лица людей и сразу же со мной согласился. Так что, друг мой Аркадий, не Европа здесь укрепилась своим дальним форпостом, а великая иррациональная азиатская стихия выплеснулась из-за Волги - Матушки, растворяя в своих желтых потоках все европейское. И в этой темной азиатской иррациональности и наша беда и наше спасение! Давно я уже убеждаюсь: если в нашем грешном мире, что-то окончательно продуманно и рационально устроено, то уже потеряно для Бога. Как потеряна для Бога ваша хваленая западная цивилизация. Ты, конечно, сейчас упрекнешь меня в великоросском чванстве и экстремизме. Поэтому лучше опять сменю тему, закрою глаза и снова представлю твою Новую Зеландию...

Пока я возвращался на вокзал, ветер успел разогнать тучи, и океан сменил окраску. Нежно лазурные волны с шумом и пеной накатываются на берег. Вдоль кромки прибоя иду прямо на солнце, лицом к экватору, спиной к Антарктиде. Правда сам пляж почему-то представляю плохо, куда яснее вижу лес, который подходит к самому берегу. Сворачиваю на узкую тропинку и углубляюсь под его влажный шелестящий покров. Вокруг изогнутые покрытые мхом стволы, огромные, причудливой формы листья. Конденсируясь на их зеленой коже, влага темными струйками стекает прямо мне в ладони. Дыхание леса сырое и прелое. Чувствую, как вокруг витают незнакомые запахи и чужие легенды. Тишину то и дело разрывают крики какой-то диковинной птицы. И кажется, что это древние духи маори перекликаются под влажным лесным пологом. Интересно, слышат ли эти голоса потомки колонизаторов? Не тревожит ли их порой ощущение, что душа этой земли не принадлежит им. Что она лишь терпит чужаков и скорбит по народу некогда ее населявшему. Хотя скорей всего это лишь мои российские фантазии. Колонизаторы народ крепкий, практичный, вряд ли склонный ко всякой сентиментальной мистике. Да и полтора века - срок не маленький. За это время многое стирается, и некогда живая память превращается в окаменелые символы.

Но хватить гулять по лесу. Пора уже посетить городок, в котором ты, Аркадий, обитаешь последние пятнадцать лет. Я его тоже очень хорошо представляю. Чистенькие, словно игрушечные, коттеджи, незапирающиеся двери. Люди с широкими улыбками и крепкими мозолистыми ладонями. Вряд ли в твоем городке есть с кем пофилософствовать. Зато в пабе всегда можно устроиться за чистым столиком с видом на океан, и, не опасаясь нарваться на хамство, выпить кружку пива. Можно жить без страха перед нищетой, преступностью, уважать свое правительство, не бояться за будущее детей... Ты конечно скажешь что я преувеличиваю. Проблемы есть везде. Но отсюда из саратовского зала ожидания твоя страна видится мне неким подобием социального рая. Только не думай, что я тоже собираюсь перебраться к вам на постоянное место жительства. Даже в гости напрашиваться не буду. Рай - это не то место, куда можно съездить на экскурсию. Когда приближаешься к нему слишком близко, он мгновенно теряет свою сокровенную красоту. О потерянном Рае можно лишь тосковать, можно ловить отблески его божественного света, но нельзя взять билет до станции с таким названием...

Но вот я снова открываю глаза и перемещаюсь на свое место в зале ожидания. Справа от меня две круглолицые азиатские тетушки среди целой груды сумок и баулов. Межу собой почти не говорят. Похоже, что уже не первый день проводят они на вокзалах. Но на смуглых лицах не прочитаешь ни раздражения, ни усталости, лишь бесконечное азиатское терпение. Слева от меня целый клан кавказцев. Мужчины в возрасте от пятнадцати до пятидесяти, и две женщины: одна молодая, другая по старше. Одеты все бедно, но держатся с достоинством. С прискорбием отмечаю, что русскому человеку это внешнее достоинство далеко не всегда удается. Живой пример - компания двумя рядами дальше. Этих уже развезло до скотского состояния. Картина, доложу тебе, мало приглядная, так что смотреть стараюсь в другую сторону. Надо заметить, что сам вокзал выглядит вполне прилично, видимо недавно подремонтировали. Табло не хуже, чем в международном аэропорту. За порядком следит милицейский патруль. Эти двое парней, наверное, мало похожи на ваших бравых шерифов. Совсем молодые, форма сидит мешковато, кольтов на боку тоже не наблюдается. Вряд ли могут они испугать серьезного преступника. Однако при их приближении матерщина с передних рядов немного затихает. Так что и на том спасибо.

Признаюсь тебе, что сам я поглядываю на милиционеров с некоторым опасением. Потому что в данный момент тоже нарушаю порядок и распиваю спиртные напитки в неположенном месте. Коньяк я купил еще по дороге к вокзалу. Может быть, ты еще помнишь маленькие плоские бутылочки на двести пятьдесят миллилитров? В общем, взял я такую "чекушку", но почему-то пожадничал и выбрал самую дешевую. Пойло, доложу я тебе, жуткое, прямо горло обжигает. Но ты знаешь, я человек волевой, если уж что задумал, доведу до конца непременно. Так что теперь там этих миллилитров в бутылке гораздо меньше. Можно сказать, почти и не осталось. Прочитав это, ты наверно горько усмехнешься:

- Вот откуда все это философствование, да и само желание написать старому другу!

Но ты уж не думай обо мне так плохо и примитивно. Во-первых, сам понимаешь, что такое "двести пятьдесят" для опытного в таких вопросах человека. Кроме того, откровенно признаюсь, что еще недавно не стал бы никому писать, а тем паче философствовать и в куда более пьяном состоянии.

Много лет я, Аркаша, жил как в пустом тяжелом сне и все никак не мог проснуться! Только и знал что работа, дом, телевизор. Слонялся как неприкаянный в этом треугольнике, да еще страх постоянный испытывал. Страх тяжелый унизительный перед жизнью, перед будущим. Себя презирал, окружающих тихо ненавидел, а про отблески света райского даже и думать перестал. И вот совсем недавно вдруг что-то в душе стало просыпаться. Раньше, когда весна наступала, я ничего кроме депрессии и авитаминоза не испытывал. Когда по улице шел, видел только, как из-под черного ноздреватого снега на всеобщее обозрение нечистоты вылезают. Сейчас вроде бы все тоже: и грязь, и авитаминоз, и хроническая усталость. Но посмотришь на небо и вдруг замечаешь, какое оно лазурное, глубокое и уже весеннее. А если еще откуда-то из-за города дохнет влажным весенним ветром, то впадаешь в какое-то особое состояние. Как когда-то в юности тебе одновременно и тревожно и радостно. На девушек снова внимание стал обращать! Не смейся, Аркадий, это не старческая игривость пробуждается. Просто красоту вокруг себя стал тоньше чувствовать. Она ведь и есть тот свет, что из невидимого райского сада на наш видимый мир ложиться. И иногда в весенней дымке промелькнет вдруг иная реальность. Душа рванется туда, но ты ее сдерживаешь. Рано еще, здесь дела не закончил...

Я теперь, Аркаша, снова верить стал. В любовь настоящую верю, в добро, в дружбу, в свое предназначение. Даже в страну нашу поверил! Только ты не думай что это все связано с улучшением уровня жизни россиян и ростом валового продукта. А то еще, не дай Бог, начнешь обратно собираться. Жить может мы и правда лучше стали, но все равно сидим еще на самом дне духовного кризиса. Быдла вокруг развелось немеренно. Правда, быдла у нас всегда хватало. Но теперь оно хозяином себя чувствует, плечи расправило, идеологически вооружилось. А вот хорошие люди большей частью разобщены, запуганы и растеряны. Но ничего, выкарабкаемся!

Коль уж начал на эту тему, то скажу тебе, что вера моя не какая-то конкретная, а скорее метафизическая. Понимаю, что термин слишком объемный и в данном случае не совсем удачный. Поэтому попытаюсь объяснить по другому. Ты же помнишь, какой я когда-то был наивно восторженный? Тоже в любовь верил, в дружбу, в страну нашу советскую, потом в демократию уверовал. Ну и, как сам понимаешь, нажегся я по всем пунктам по полной программе. Так вот, когда везде обжегся, и все вроде бы дотла перегорело, а вера все равно осталась, вот тут метафизика и начинается!

Ну вот, наконец, объявили посадку на мой поезд. До отправления еще двадцать пять минут, так что по дороге еще успею взять баночку пива. Катаюсь я теперь с комфортом в основном в спальных вагонах. Благо, что с билетами проблем нет, и расходы фирма оплачивает. Попутчики все больше попадаются солидные, с разговорами и выпивкой не лезут...

А знаешь, что я сейчас вдруг представил! Захожу я в купе, облачаюсь в спортивный костюм, и тут кто-то интеллигентно стучит в дверь. Дергаю за ручку, открываю, и заходишь ты собственной персоной! Правда, было бы здорово?! Тут уж баночкой пива не отделаешься, пришлось бы раскрутиться на ресторанный коньяк. И поехали бы мы под хорошую выпивку и легкую закуску по полям и перелескам от славного города Саратова к столице нашей Родины. Очень даже хорошо представляю эту сцену. Поправляя очки, ты сидишь напротив меня. На столике покачивается бутылка с постепенно убывающим содержимым. За окном над темной полосой леса прыгает в такт колесам луна. А мы, не спеша, потягиваем коньячок из чайных чашек, и говорим, говорим, говорим...

Но хватит фантазировать, пора идти к поезду. Завершаю я свое послание обычным пожеланием здоровья, благополучия, и крепко по-дружески обнимаю. Завтра утром на трезвую голову перечитаю, что я сейчас написал. Если не очень ужаснуть, то отправлю письмо на твой далекий остров. А, может быть, порву, и буду ждать другого "подходящего" случая.