Александр Трифонов

ЧЕЛОВЕК ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ

О творчестве художника Игоря Снегура

Я люблю бывать в просторной мастерской художника Игоря Григорьевича Снегура в тихом переулке на старом Арбате. Стоит мне только прийти, как Игорь Григорьевич начинает говорить. Это мастер устного рассказа. Но не простого рассказа, а экспромтом выдаваемого художественно-философского монолога, который с большим удовольствием слушают даже не знакомые с художником гости, потому что Игорь Снегур в полной мере выражается в этих монологах как большой мыслитель. И эти неостанавливаемые ни на минуту монологи не исчезают бесследно, потому что их кропотливо записывает и переносить на бумагу жена и секретарь Игоря Снегура Татьяна Сачинская. Благодаря ей мы видим в действии восклицание: "Остановись мгновенье, ты пркрасно!"

Вот, к слову говоря, пример таких остановленных в воздухе устных слов: "Каждый находит себе отдельную, как он ее слышит, форму. Один уходит в монастырь, другой закрывается у себя в "берлоге", третий выбрасывает телевизор, который не оставляет ему ни одной своей собственной мысли. Сидит редактор-разработчик. Ты - потребитель, а не ваятель! Сейчас все средства массовой информации делают не ваятелей, а потребителей. Так вот, если человек чувствует, что его ставят в систему не творческого лица, свободного, а делают его рабом потребления, а потребитель пассивен - это раб. Так вот, цивилизация так и развивается. Художники, как наиболее спонтанные, в отличие от массовой культуры, выходят в другую систему и находят форму для самовыражения. Они - антагонисты к средствам массовой информации. Творчество антагонистично средствам массовой информации. Средства массовой информации - газеты, журналы, телевидение, кино и поп-музыка - это антагонисты творчеству. Там работает другая система. Ты открыл уши, слушаешь музыку, и все новые темы, авторы, а еще зрительный ряд - это уже порабощение! Когда зрительный ряд с музыкой - это уже тотально. Выживет тот, кто от этой системы будет свободен и сможет отойти. Что мы сделали с Танечкой? У нас нет телевизора! Вот время остается - часик, полчасика - мы читаем. Ну, две страницы прочтешь. А почему Европа не читает? Потому что не творит!"

Вы чувствуете энергию гения рецептуализма художника Игоря Снегура?!

Но я был поистине поражен, когда прочитал художественные произведения Игоря Снегура, в частности, великолепную повесть "Прощай, Таруса!". И мне стало ясно, что передо мною не только художник, но и писатель, то есть человек, по сути дела, эпохи возрождения. Я считаю, что мне, молодому художнику, сильно повезло, что я имел возможность познакомиться с Игорем Снегуром, на мой взгляд, крупнейшим представителем современного русского искусства.

Я пристально изучаю творчество Игоря Снегура. И часто сравниваю его с Казимиром Малевичем.

Четкая форма поэтической геометрии с открытым цветом. У Малевича была вера в художественный процесс, которая появилась у него еще с раннего детства и до самой кончины не покидала его. Он не раз в своей жизни соприкасался с архаическими знаковыми формами народного искусства. В первом он видел вектор движения современного искусства. Второе дало ему истоки собственного стиля - плоскость, белый фон и чистый цвет. Такие мотивы были характерными для народного искусства в то время, стоит только вспомнить вышивку. Но каким бы не представал перед нами генезис супрематизма, главным его качеством являлась новизна, а также непохожесть на все, что создавалось ранее. Малевич противопоставлял традиционному образу супрематический знак.

Мне, конечно, очень приятно, что такой маститый художник с добрыми чувствами относится к молодым художникам, в том числе и ко мне. Вот уже несколько раз Игорь Снегур участвует в совместных выставках в галерее А-3 вместе со мной и очень талантливым художником Виталием Копачевым.

В одном месте Игорь Снегур потрясающе говорит о моем любимом художнике Василии Кандинском: "Значит так, он начинает, как все: он ученик, потом не ученик... Вот образ, представь себе: обычный пейзаж. Ну, ладно, от пост-импрессионистов, Дерена, Утрилло, ребят, которые форму утверждают, только работают они не так, как академики... Но Кандинский вот эту доминанту свою, основную линию самовыражения укладывает в цвет, она у него самая могучая! Ни композиция, и ни форма... Так вот, именно поэтому произошла с ним такая деформация: у него цвет самодовлеющий, переработанный, игровой, оказывается главным, а не форма. Поэтому у него постепенно предметное "истаивает", до контура доходит, и, наконец, контур растворяется... Что он там делал внутри дерева, внутри дома, внутри человека, который стоит, или идет куда-то... Он все это отпустил на "свободу", потому что форма пропала, потому что у него был мощный, чувственный, интуитивный, чувствительный познаватель гармонии, или зарядов, которые содержатся в материале. Они оказались доминирующими. У одного форма, скажем, у Пикассо. Он совершал рейды в сторону цвета, но только разрушал пространство, плоскость, и никогда не играл с цветом, понимаешь, нет? Хотя арсенал средств структурных был уже хорошо и повсеместно наработан и российскими и французскими художниками, но он все равно формой держал. А Кандинский взял и растворил форму. А что делал Малевич? Наоборот, возвращал к геометрии. С самого, наверно, детства, он тянулся к геометрии... Но к геометрии другого типа, когда предметность совсем другого типа, абстрактная, отсюда - супрематизм. Так вот, Кандинский, растворив границы форм, в среднем периоде вышел в свой полет, но не отказывался и не мог уйти полностью от предметного, предметной ассоциации... В общем, у него всегда самодовлела предметная ассоциация. Это второй уровень, когда нет предмета, но ассоциативная культура у него реалистическая. Кандинский не стал чистым абстракционистом в том смысле слова, в котором мы сегодня этот термин воспринимаем... Все его работы - и ранние, и средние, и поздние - это исчезновение предметной формы, до последнего знака, до интуитивно воспринимаемого, что важно для него. Это богатый интеллигент, интеллект с глубокой ассоциацией. Я уже говорил, что освободиться от формы может лишь человек с глубоко ассоциативным восприятием. То есть, когда он даже полуовал, получерту воспринимает как предметное, как что-то знакомое, известное, и он ее тоже снимает, это же аналитическая такая часть - это уход от предмета. И, если бы он чувством чистым творил в своем абстрактном периоде, то там бы наверняка были бы случайные формообразования, которые в спонтанном творчестве возникают. Он следил за этим, то есть он и здесь, когда был чистым экспрессионистом абстрактным, он следил, чтобы форма не напоминала известный обществу знак. Хлебников, скажем, по ассоциации, это попытка убрать знаки: слово - знак... Но, справиться с этим материалом и его организовать может только могучая культура души и интеллекта, иначе через спонтанное, творящий в цвете художник, идущий за этими командами, обязательно изобразит, сам того не видя, цветоформы, которые будут сообщать что-то свое, стихийное. Однако, попробуй вот так себя "анигилировать", ну да, "анигилировать" в ничто..."

Игорь Снегур является организатором и духовным руководителем знаменитой "двадцатки" художников на Малой Грузинской. Среди них был и замечательный художник Эдуард Дробицкий, царство ему небесное, бывавший и выступавший на моих выставках, полюбивший мои холсты и принявший меня в свой Творческий Союз художников России.

Читать тексты художника Игоря Снегура - значит погружаться в настоящий мир искусства.

Я не открою нечто сверхзакрытое, когда скажу, что знак - это материальный объект (артефакт), выступающий в коммуникативном или трансляционном процессе аналогом другого объекта (предмета, свойства, явления, понятия, действия), замещающий его. 3нак является основным средством культуры, с его помощью осуществляется фиксация и оценка индивидуальной и общезначимой информации о человеке и мире в культурных текстах, общение индивидов и социальных групп между собой, совместное целедостижение. 3нак тесно связан с такими более сложными формами фиксации культурно-значимой информации, как символ, художественный образ, культурный код.

Художник Игорь Снегур в моих глазах встает в один ряд с Казимиром Малевичем, Пабло Пикассо и Василием Кандинским.

Для меня главным знаком в современноим искусстве стал "Черный квадрат" Казимира Малевича. Мы помним, что "Черный квадрат" был представлен публике на "Последней футуристической выставке картин 0,10 (ноль-десять)", открывшейся в Петрограде 19 (или 17-го) декабря 1915 года. На ней Малевич показал беспредметные картины и объявил о наступлении "нового живописного реализма" ("супрематизма"). Термином "супрематизм" (от лат. supremus, "высочайший, или преодолевающий") Малевич называет высший и последний этап искусства, суть которого заключается в выходе за традиционные рамки, за пределы видимого, умопостигаемого мира, в Ничто, в Абсолют. Именно так, по мнению Малевича, и можно спасти мир, потерявший целостность и находящийся на грани гибели. 39 абсолютно беспредметных работ, в том числе и знаменитый "Черный квадрат", были выставлены на этой выставке. Малевич назвал их "новым беспредметным реализмом". Вместе с Пуни, Богуславской, Клюном, Меньковым он написал декларацию, которая вошла в их совместный манифест и брошюру, где Малевич объяснял смысл своих работ. Декларация стала введением к новой брошюре - "От кубизма и футуризма к супрематизму. Новый живописный реализм". В ней Казимир Малевич писал: "Наш мир искусства стал новым, беспредметным, чистым. Исчезло все, осталась масса материала, из которого будет строиться новая форма.

Читая прозу и статьи художника Игоря Снегура я получаю необычайное удовольствие от самого мастерского потока слов, от сумбура, проясняющего логику, потому что искусство по своей природе алогично, как будто я слышу истинную высокую поэзию.

Иннокентий Анненский

ПЕРВЫЙ ФОРТЕПЬЯННЫЙ СОНЕТ

Есть книга чудная, где с каждою страницей

Галлюцинации таинственно свиты:

Там полон старый сад луной и небылицей,

Там клен бумажные заворожил листы,

Там в очертаниях тревожной пустоты,

Упившись чарами луны зеленолицей,

Менады белою мятутся вереницей,

И десять реет их по клавишам мечты.

Но, изумрудами запястий залитая,

Меня волнует дев мучительная стая:

Кристально чистые так бешено горды.

И я порвать хочу серебряные звенья...

Но нет разлуки нам, ни мира, ни забвенья,

И режут сердце мне их узкие следы...

1904

На обсуждении альманаха "Ре-цепт" выпуска 2008 года в библиотеке имени Андрея Платонова на "Аэропорте" я сказал, что с Игорем Снегуром у нас идет некая перекличка. У него есть целый кусок о Кандинском. А у меня о Малевиче. То есть мы с ним говорим о двух великих русских художниках, о двух столпах нашего авангарда. Мне очень нравятся у Игоря Снегура глубокие, философские, искусствоведческие размышления о сущности живописи. Допустим, о том, что Малевич и Кандинский берут структуру мира и через живопись пытаются подобраться к фундаментальным основам и законам мироздания. Присутствует у него в беседах масса интереснейших мыслей. Вот, к примеру, об индивидуалистах: "Я отношу себя к категории созидателей - Малевич, Кандинский, Лисицкий, но не к индивидуалистам. Индивидуалист - это редкое обаяние, это от Бога дар! А все созидатели - это строители, ревнители, узурпаторы, все они тотальны, сверхтотальны! А индивидуалисты - это Лермонтов, Есенин, там же Модильяни".

Или обращают на себя внимание очень интересные размышления об абстрактной живописи: "Для меня живопись абстрактна и беспредметна. Я ее называю духовной. Абстрактная живопись это процесс, в котором художник, личность в данном случае не названы. Через этот язык автор проверяет себя, насколько он близок к гармонизации цвета, формы, пространства в языке изобразительном".

Вот так экспромтом, а все хорошее в искусстве, по словам Достоевского, делается экспромтом, получилась у нас с Игорем Снегуром прекрасная переклича.

"НАША УЛИЦА" №108 (11) ноябрь 2008