Владимир Монахов

СЧАСТЛИВЫЙ ГВОЗДЬ

КУЛЬТТОВАРИЩЕСТВО ДЛЯ СУПЕРАРХИВОВ?

эссе

И пошел я к Ангелу

И сказал ему:

Дай мне книжку.

Он сказал мне:

Возьми и съешь её;

Она будет горька

Во чреве твоём,

Но в устах твоих

Будет сладка, как мёд.

Иоанн Богослов [1]

Мы живём в очень странное время, которое явило нам довольно-таки старый и одновременно совершенно новый жанр - архив. Русский классик ХХ века, по подсказке своей читательницы, кокетливо повторял: "Не надо заводить архивов, над рукописями трястись!" [2] Конечно, не надо, как известно каждому пишущему. Потому что через каждое десятилетие от всего написанного и даже своевременно изданного сохраняется один процент востребованного. Это фольклорная статистика литературы, которая существует бездоказательно помимо серьезных научных исследований, но интуитивно принимается писателями, которые внутренне стремятся ее опровергнуть своими архивами, с завидной регулярностью возобновляя художественное производство текстов.

Вот для этого явились, вошли и осваивают современный этап литературы новые активные сочинители, о которых можно сказать, что они напишут всё, что напишется, и издадут всё, что издаётся. Так они устроены технологически, потому что желание напечатать всё, что написано, стало их доминантой, главной отличительной чертой и душевной наклонностью.

Теперь благодаря таким сочинителям литературный процесс зачастил, ускорился и выплеснулся сладкоголосой пеной за пределы устоявшихся жанров, выйдя за четкие рамки самой литературы.

С некоторых пор свои дневники, записные книжки и письма они печатают раньше, чем рассказы, повести и романы, поскольку сами произведения они даже не успевают написать в силу своей занятости повседневными набросками. Поэтому черновые наброски к литературным произведениям становятся достоянием такого же нетерпеливого, как сами сочинители, читателя. Впрочем, ничего удивительного в этом нет: сегодня в искусстве доминируют творческие люди серийного производства, для которых мало понятен смысл штучности товаров культуры, поэтому система потребления нацелена на одноликость и обязательное сходство с предыдущим культ-товаром, который требует досрочно открывать закрытое.

В результате некогда недоступный архив писателя стал обновленным доминирующим документальным жанром современной литературы. Исчезло из обихода полузакрытое понятие - "лаборатория писателя". Рабочий кабинет автора включен в систему гласности и открытости. Самый на сегодня популярный "Живой журнал" [3], а также его многочисленные разновидности в Интернет-массиве (или месиве) широко разрекламированы и наиболее освоены современными писателями и их читателями как информационные ресурсы, которые с повседневной регулярностью заполняются свежими текстами, имеющими мало общего с широко известными литературными жанрами.

Благодаря этим демократичным ресурсам появились, разрослись и непомерно размножились новые творцы, которые ничего не производят в окончательном и завершенном виде. Их личный архив стал любимым жанром, и они регулярно складывают все плохо форматированное и слабо продуманное в Интернет-память, где каждая затесь мысли распечатывается, хотя вряд ли даже просматривается читательской массой. Но по закону информационного дублирования непременно регистрируется и тиражируется системой многочисленных ссылок и рассылок. И благодаря этому всегда найдется для этих заметов хотя бы один читатель.

Так действовал без малого два тысячелетия тому назад самый знаменитый производитель архива - Иисус Христос. Он на глазах у людей, при памяти двенадцати своих учеников, изустно перерабатывал чужие и множил свои архивы, которые затем каждый апостол записал (или переписал) на свой лад. И что примечательно, очень близко к ходу признанных исторических событий. Мы, конечно, можем только предполагать, что ученики, а не их последователи оставили потомкам лишь один процент из архива Иисуса Христа. Но уже то, что сказано, стало главной частью Книги Книг - Нового Завета.

Впрочем, если некоторых смущает мое обращение к Святому Писанию, то мы легко обнаружим нечто подобное собственно и в литературе. Сократ - ничего не писал, но за ним записывали или придумывали. Особенно ярким таким придумщиком, основательно поработавшим над сократовским архивом, был Платон, который стал популярней самого учители. И Лао-цзы не утруждал себе созданием произведений, но почему-то, по легенде, очень точно и лаконично надиктовал неизвестному пограничнику "Дао дэ дзин".[4] Чтобы так творчески реализовались и Платон в Греции, и безымянный пограничник в Китае, надо было держать в голове мыслителей серьезный архив. Христу понадобилось 12 апостолов, Сократу и Лао-цзы оказалось достаточно по одному записывающему.

Сегодня ситуация изменилась: каждый отравленный тщеславием классики записывает сам за собой (разве только Фаина Раневская[5] позволила писать за собой другим, да и то всё это получилось спонтанно, не столько во имя актрисы, сколько с целью закрепиться авторам, которым грозили полное забвение и безымянность).

Какова же главная цель и задача современных сверхновых писателей? Пока трудно предугадать и понять. Но что уже более-менее четко просматривается - это незатихающая творческая жизнь гипертекста суперархива, состоянием которого больше всего обеспокоены новоявленные сочинители, научившиеся под пристальным присмотром читателей мгновенно сочинять всё, что пишется!

Впрочем, если вспомнить недавнее прошлое, то эффект архивного мышления был почти нулевым и активно стремился к минус бесконечности. Последние томики полных собраний сочинений с дневниками и письмами классиков оставались в магазинах невостребованными, а в общественных и домашних библиотеках редко открываемыми. Поэтому архивы держали взаперти по пятьдесят и даже сто лет, пока и вовсе не исчезала в них необходимость даже у преданных читателей, которые олицетворяли собой литературоведческую науку. Впрочем, в последнее время критик Валентин Курбатов нарушил эту традицию, и при поддержке сибирского издателя Геннадия Сапронова выпускает в свет уже две книги своих многолетних переписок с Виктором Астафьевым и Александром Борщаговским. И что странно - книги востребованы. Но это, скорее всего случайность современного литпроцесса, чем возникающая новая закономерность.

Так было до той поры, пока архивная модель литературы не сформировалась под воздействием постмодернизма, который внёс в изящную словесность мыслительную хаотичность. Миром литературы стала править логика броуновского движения, которая лучше всего отвечала ходу современной литературы, прячущейся по разнообразным архивам. Собственно, такой активности архива мы обязаны появлением не только нового читателя, который, отравленный информационным потоком Интернет-месива, разучился понимать большие прозаические и поэтические произведения, но и рождением нового сочинителя, который создает архив на глазах у своего читателя. Может быть, как у Иисуса Христа, читателей не больше двенадцати на каждого. Как тут не вспомнить собственные черновые наброски из архива? Автора, как и Пушкина, мучает одна мысль: а пошлет ли мне Бог хоть одного читателя?

Нам дорога подарила этот город.

Здесь дома с холодной и горячей водой

Круглые сутки обеспечивают

Блаженство принятия душа и

Ароматное мыло освежает тело,

Которое задубело от долгого пути

Неизвестно откуда в неизвестно куда.

Приняв душ, все же хочется верить,

Что у бредущего на свет бытовых удобств

Есть высшая цель, которую он не променяет

На чечевичную похлебку встречающих с радостью...

В эпоху глобализации

Поэты выносят Россию вперед стихами,

Хотя газеты неустанно напоминают о

НЕРЕНТАБЕЛЬНОСТИ ПОЭТИЧЕСКИХ ПУТЕШЕСТВИЙ.

Но я твердо усвоил, что БИБЛИЮ

Написали безымянные древние поэты,

И теперь она стала самой доходной КНИГОЙ КНИГ!

ПОЭТ! Ты нерентабелен лишь до той поры,

Пока вокруг тебя, как подле Иисуса Христа,

Не соберутся двенадцать читателей,

Живущих в городе, куда ты пришел

Почитать свои и послушать СТИХИ других!

Я, может быть, кого-то и пропущу, но, пожалуй, самыми яркими представителями сетевого литературного архива еще недавно были Дмитрий Кузьмин, Михаил Эпштейн, Вячеслав Курицын и их ближайшее окружение, которое помогает множить и рассылать на первый взгляд невнятные, но уже востребованные литературной общественностью архивные тексты. Теперь у них миллионы последователей, имена которых остаются скрываются за анонимными юзерами. Это их стараниями, действуя активно, жанр литературного архива ломает уже ставший всем нам привычным линейный поток бытия и процесс движения во времени от малого к большому. Хотя, на взгляд современников, по сути архивный процесс в литературе топчется на месте, поправляя и обновляя только старые сюжеты, тем самым доказывая справедливость теории относительности Эйнштейна. Бесспорно, накопление архивной литературы ломает линейный поток истории и постоянно говорит о тупике Интернет-вечности, где складируют всё, что было и будет написано.

Но вот какая тривиальная загадка, требующая, по крайней мере, для меня лично ответа: почему современные архивариусы так упорно занимаются такой литературой, которая почти не дает ощутимых доходов? Да потому, что сильнее всяких денег для них желание заново описывать и непременно переписывать реальную жизнь. Главный Творец создал её целой, единой и неделимой, а потом, как какой-то Homo sapiens, поручил сирым сим разрушить её безделками и мелочами. И поскольку с их слабым творческим потенциалом это нереально, они используют любую возможность переписать память черновиков, чтобы тут же переиздать их в другой жизни литературы архивов. Как тут не вспомнить Федора Достоевского, заметившего мимоходом: "Надо быть великим человеком, чтобы суметь устоять даже против здравого смысла". И потому на вопрос своего единственного читателя:

- А где же доказательства?

Я смело отвечаю:

- Да они повсюду! Вот вы, например!

- Я?

- Да, именно вы! Вы и есть моё главное доказательство, дорогой читатель!

Ведь заметки эти из той же области суперархивов, о которых я веду речь...

СЛОВАРНЫЙ ЗАПАС Ирины МЕДВЕДЕВОЙ:

...Я не был лишним ртом, но лишним языком -

Невольным грызуном словарного запаса.

Илья Тюрин, 1998

[1] Святой апостол и Евангелист Иоанн Богослов занимает особое место в ряду избранных учеников Христа Спасителя. Главная особенность духовного облика апостола открывается через его учение о любви, за которое ему по преимуществу усвоено наименование Апостола любви. Действительно, любовью пронизаны все его писания, основная мысль которых сводится к понятию, что Бог в Своем существе есть Любовь (1 Ин. 4, 8).

[2] Борис Пастернак, "Быть знаменитым некрасиво..."

[3] Живой журнал - LiveJournal.com - простое в обращении, хорошо настраиваемое средство для публикации текстов в Интернете.

[4] Написанная около двух с половиной тысячелетий назад, "Книга о Пути и Силе" (так можно перевести название "Дао Дэ Дзин", что буквально означает "Книга о Дао и Дэ") является в настоящее время одним из самых известных в мире произведений этого жанра. О самом авторе этого текста - мудреце Лао-Цзы - известно, что он был современником Конфуция, одно время занимал должность смотрителя книгохранилищ чжоуских царей, долго жил в горах отшельником... Но даже его истинное имя неизвестно, т.к. Лао-Цзы - это лишь прозвище, означающее буквально "мудрый старец".

[5] Фаина Раневская - (27.08.1896 - 19.07.1984) - русская актриса, запомнилась зрителям по эпизодическим ролям в фильмах "Свадьба", "Весна", "Золушка", "Человек в футляре". Она не сыграла ни одной великой роли мирового репертуара, однако Британская энциклопедия именно ее имя включила в десятку великих актеров 20-го столетия.

СЧАСТЛИВЫЙ ГВОЗДЬ

ОНА:

А ты помнишь наш счастливый гвоздь?

Нет? Совсем не помнишь?

Он был вбит в стену сарая, где стояла лавочка, столик для игр и турник и где мы проводили много свободного времени. Ты не можешь не помнить, потому что это ты вбил его в стену. Странно, что не помнишь. Ну и что, что прошло сорок лет. Наоборот, с возрастом отчётливее помнишь не то, что было вчера.

Когда это случилось? После окончания девятого класса, когда ты принёс из школы телескоп, и мы всё лето изучали звёздное небо. Считалось, что в тот год Марс приблизится к земле на самое короткое расстояние, и ты где-то прочитал, что даже в маленький телескоп можно рассмотреть каналы на этой планете. У директора школы, который преподавал у нас астрономию и физику, ты выпросил на лето телескоп, и тебе, как примерному ученику, его выдали. Никаких каналов мы, конечно, не увидели, поскольку телескоп оказался маломощным. Но, проводя до полуночи время с телескопом, мы видели море падающих звезд, и каждый торопился загадать желание на счастье. У нас была даже такая игра - кто первым загадает желание. Это ты помнишь? Ну, слава богу, что хоть этого не забыл.

А помнишь, что ты загадал? Не помнишь? Зато я помню. Ты тогда хотел, чтобы мы всю жизнь были вместе. И я хотела, чтобы звезда принесла нам счастье. Тогда ты принёс большой гвоздь или даже не гвоздь - это называлось, кажется, костыль, но какая разница? - вбил его в стену и всем объявил, что это гвоздь счастья. Я спросила у тебя - нашего счастья? А ты сказал - не только нашего, но и для всех. Ты тогда заботился о счастье всего человечества, и я согласилась на такую маленькую жертву, понимая, что совместное счастье невозможно без счастья других. Это тебе принадлежала мысль, что счастливым человека может сделать только другой человек. Сейчас это звучит как банальность, но тогда мне казалось, что это главная формула на всю жизнь.

Мы были добрыми мальчиками и девочками. В то лето мы жили под звёздами и нам был родным весь мир. Неужели ты не помнишь про гвоздь счастья? Странно - ведь это была главная достопримечательность нашего двора, не считая канавы, которая протекала за забором, под нашими окнами, а потом её сумели высушить и закопать. Взрослые радовались, что сумели решить важную социальную проблему, а мы горевали, что утратили водную преграду, у которой протекала наша детская жизнь.

По дороге в школу все подходили к гвоздю и трогали его рукой. Гвоздь был отполирован нашими прикасаниями до блеска, никогда на нём не образовывалось даже намёка на ржавчину. А ты помнишь, как ты стал всем нам внушать, что полезно и нужно ходить босиком и на собственном примере, доводя свою мать до крика, забросил сандалии и бродил по улицам босиком, даже в школу на уроки так приходил?

Конечно, твоему примеру никто не последовал, но ты упорно продолжать приходить в школу босиком. Пока не наступили осенние холода. И ты перешёл на кирзовые сапоги. Это была другая твоя причуда: когда все мечтали ходить наряднее, ты одевался, как рабочие с городских окраин.

Ты вообще был очень странным юношей, своими выходками наводил ужас на взрослых, и особенно на мою бабушку и маму, которые видели в тебе главную угрозу их родной доченьке. Ты даже не представляешь, сколько я пережила с ними разговоров, до слёз, что от тебя нужно держаться подальше. А мне хотелось быть с тобой. И они бы нас разлучили. Но нас спас мой отец.

Когда папа вернулся из заграничной командировки, мама начала вводить его в курс наших отношений. Я случайно услышала их ночной разговор. Мама делилась своими страхами, но папа мудро сказал, что такой вечно убегающий от жизни мальчик скоро оставит нашу практичную дочь в покое. Мать возразила: прежде чем он оставит её в покое, он что-нибудь сотворит неприличное. Она, конечно, называла вещи своими именами, это уж я так упрощаю их разговор. Мама даже не подозревала, что именно твоё появление в моей жизни спасло их доченьку от позорного изнасилования, которое произошло с девчонками нашего класса, когда они пошли праздновать Новый год со старшеклассниками. С ними должна была быть и я, но осталась наедине с тобой. Мама об этом тогда ещё ничего не знала, и поэтому больше всего боялась твоего дурного влияния на меня.

Папа успокаивал маму, убеждая её, что этот мальчик ничего неприличного делать не будет без желания нашей дочери. "Ты его совсем не знаешь, - настаивала мама, - ты помнишь его маленьким, ни на что не способным, а сегодня он становится заправилой и лидером. Чего стоит это его причуда - с гвоздём счастья, который он вбил в стену сарая! Все дети нашего двора верят, что гвоздь приносит счастье, даже - я сама видела! - некоторые взрослые тайком трогают его". - " А ты?" - спросил то ли в шутку, то ли всерьёз папа. " И я!" - призналась она ему. " Ну как, помогло?" - поинтересовался папа. "В том-то и ужас, что да," - призналась мама. "А если не секрет, что ты просила у счастливого гвоздя?" - " Не трудно догадаться, - призналась мама, - твоего быстрого возвращения. И я была поражена, когда на следующий день ты позвонил и сказал, что по политическим мотивам вам сократили командировку и через неделю ты приезжаешь навсегда. Получается, что гвоздь действительно исполняет счастливые пожелания, - шептала мама. - И это меня больше всего пугает". - " Да брось ты, - возразил отец, - простое совпадение". - " Слишком много совпадений происходит вокруг этого гвоздя, - не соглашалась мама. - И мне кажется - лучше всего его убрать, иначе неизвестно, что запросит у счастливого гвоздя худой человек". - " Какие-то восточные сказки ты рассказываешь, но даже если все наполовину так, то нельзя, да нам и не по силам, разлучать нашу дочь с мальчиком, который не только желает, но и, как следует из твоих слов, несёт счастья всем. Поэтому надо ждать, как распорядится жизнь". Так что это ты папе моему обязан, что нас не стали разлучать уже тогда. А ведь мама ждала приезда отца и надеялась, что он резко прекратит наш роман.

Через несколько дней я увидела отца, который стоял у счастливого гвоздя, долго рассматривал его, но так и не отважился прикоснуться к нему, потому что заметил, как я наблюдала за ним из-за забора. Он, смутившись, подозвал меня и спросил: "А что, гвоздь действительно счастливый?" И я сказала, что не знаю. Но вот Юрка Зимин перед поступлением в лётное училище загадал желание и поступил. Коля Кривенок перед уходом в армию тоже приходил к гвоздю, и весь его отряд погиб, а Колька вернулся живым. Серёжка Стрельцов мечтал построить собственный дом, и он его построил. Серёжка Кусайло перед операцией просил гвоздь о милости - и он живёт... Живёт до сих пор. Серёжка Забирник мечтал жениться на Татьяне Ларионовой, и они сыграли свадьбу. И даже тётя Люба, которая в сорок лет впервые вышла замуж, решила рожать в 45 лет и успешно разрешилась. И теперь у неё есть ребёнок, правда, не смогла удержать мужа, но она не сильно его и удерживала. Главное для неё был ребенок.

На что мой папа с улыбкой сказал: "Надеюсь, что ты ещё не думаешь о ребёнке?" И я, смутившись, ответила: "Ну что ты! У нас не такие отношения". А папа сказал: "Какими бы они ни были, всё равно идут к этому..." Я покраснела и не знала, что ответить. А отец погладил меня по щеке и ущипнул.

А ты разве не помнишь, как, прижав меня к стене сарая и держась рукой за свой счастливый гвоздь, уже в десятом классе предложил мне стать твоей женой и я согласилась?

ОН:

Странно, но я действительно ничего не помню про счастливый гвоздь. Я не помню, потому что вскоре после окончания школы был призван в армию и никогда больше не возвращался в наш город. После службы уехал на край земли, где в мае шли снегопады, а в июне были заморозки, но на поездку домой никогда не было денег. А тех, что оставались, хватало лишь на богатую духовную жизнь.

Я жил на севере и всё, что было связано с моим прошлым, вычеркнул из памяти. Вычеркнул в тот день, когда мать написала, что ты вышла замуж за мужчину вдвое старше тебя, и я решил, что мне больше не нужно быть в тех местах, где всё напоминало бы о нас. Я больше не ходил босиком - на севере не забалуешь, я никому не объяснялся в любви, никогда не женился, хотя в жизни встретил больше ста женщин, которые жаждали выйти за меня замуж. Я легко отдавал им только своё тело, но никогда - душу. Поэтому безболезненно с ними расставался, кочуя по северному миру, где слово "счастье" не произносилось вслух, потому что это считалось дурным тоном. И всё, что я от тебя услышал сейчас про счастливый гвоздь, для меня звучит как чужая история, которую я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, а могу лишь внимательно выслушать и удивиться, что такое было возможно в моей жизни.

ОНА:

А я вышла замуж по любви и прожила с моим главным и единственным мужчиной долгую жизнь, пока он не умер от рака, хотя мог жить ещё долго - столько в нём было силы. Ты даже не можешь себе представить, какое счастье я испытала, встретив своего человека. Он чем-то внутренне походил на тебя, но при этом был совершенно другим - взрослым и понятным. Это всё было другим и ясным для меня. И я благодарна тебе за то, что ты вскоре после школы разорвал со мной отношения, забрал свои письма ко мне, обругал меня, уже не помню за что. Хотя сначала я ненавидела тебя, обижалась, не понимала. А когда встретила своего будущего мужа - всё забыла, всё вычеркнула. И только много лет спустя догадалась: ты знал, ты предвидел, что меня ждёт! Не знал? Совсем ничего не знал обо мне? А ведь мы тоже жили с мужем на севере, далёком севере, но всегда возвращались семьёй в наш город, где я каждый раз встречала твой счастливый гвоздь. Он по-прежнему был отполирован до блеска. И каждый раз, возвращаясь в наш двор, обязательно навещала его в первый же день и тогда вспоминала тебя. Я думала: какое это счастье, что мы расстались. Оставив меня, ты дал мне возможность прожить долго-долго с любимым человеком.

Так было до тех пор, пока сарай не снесли, а вместе с ним и пропал твой гвоздь. И только тогда я вспомнила, что мы поклялись у этого сарая, как бы жизнь ни распорядилась, написать друг другу через двадцать лет. Это ведь была твоя идея. Я послала тебе письмо, случайно отыскав у знакомых адрес. Ты помнишь, что мы обещали друг другу написать? Ты забыл и это?

А я вспомнила о нашем обещании. Письмо было коротким. Всего два слова - привет и твоё имя. Но письмо спустя два месяца вернулось назад нераспечатанным, с припиской, что адресат выбыл...И тогда ты окончательно выбыл из моей жизни, как твой гвоздь...

После этого начались трудности в моей жизни. Муж заболел, я боролась за него много лет, но, как видишь, безрезультатно.

Сегодня только я могу подтвердить, что твой гвоздь был счастливым. Ты потерялся, но я всегда ощущала твоё присутствие, потому что ты всегда какими-то неведомыми мне усилиями оберегал меня...И когда я тебя случайно встретила, мне показалось, что...

ОН:

Ты знаешь, я, может быть, тебя разочарую, но не уверен, что ты поступила правильно, отыскав меня.

Да и кто в это поверит? Всё как-то тянет на рождественскую сказку для провинциальных газет, которую ты сама зачем-то придумала. Хотя, ты знаешь, я давно живу с ощущением, что ничего полезного в жизни не сделал, но при этом много полезного делали люди, с которыми я был рядом. Может, это и оправдает мою пустую, можно даже сказать, ничтожную жизнь, в которой я уже чаще подвожу итоги, чем планирую будущее...

Хм, счастливый гвоздь. Нет, я действительно не помню ничего о нём. Словно это было не со мной.

ОНА:

Жаль...

ОН:

Чего?

ОНА:

Что не помнишь, что всё забыл...

ОН:

А мне нет...

"НАША УЛИЦА" №109 (12) декабрь 2008