Сергей Михайлин-Плавский

ИСКРА

рассказ

Ещё вчера её не было. Я проходил с работы вечером мимо этого дома и ничего не заметил, а сегодня на зелёной мелкой травке, что растёт по обочине дорожки, идущей вдоль деревенского штакетника-частокола, красовалась великолепная под цвет червонного золота кучка песка в виде почти правильной формы островерхого конуса. Песок блестел в лучах заходящего солнца и казался влажным: такой песок бывает только на большой глубине и его добывают в карьерах. Наверно, местные ребятишки принесли его сюда от какого-нибудь дома из огромной кучи, насыпанной лихим водителем самосвала по уговору с хозяином и, конечно, небескорыстно. Такой песочек сельчане любят добавлять в овощные грядки для рыхлости подмосковного суглинка, который в бездожье затвердевает до состояния булыжника.

На следующий день на кучке песка лежал величиной с детский кулачок кремень-окатыш со сколотым бочком, отсвечивая на сколе густой чернотой и двумя полосами: светло-серой и огненно-рыжей. Его скорее всего и нашли-то в той же огромной куче песка у соседского дома. Края скола были остры, и мне подумалось: о них хорошо высекать искры. Так когда-то в войну делал мой дед Сергей Акимович, заядлый курильщик, для чего носил в кармане кисет с табаком-самосадом, газетой, сложенной в гармошку, фитилём из пучка бумажных ниток и небольшим, величиной с грецкий орех, камешком-кремнем, прапрадедом современной газовой зажигалки. В качестве кресала деду служил обломок рашпиля, но он оттягивал и рвал карманы брюк, отчего бабка Василиса Семёновна постоянно ругалась, и даже выкрала его у деда и забросила в пруд. Дед два дня ходил без этого куска железа, как без рук, прикуривал от уголька из русской печки, а мы с братом Колькой два дня ныряли в пруд, месили ногами ил, искали дедову "высекалку". В конце концов, дед приспособился высекать искры спинкой складного трофейного ножа, который подарил ему Колька, выклянчив его за кусок хлеба у знакомого солдата из части, отведённой на отдых в наше село. Колька этот ножик прямо с сердцем оторвал за то, что дед, махнув на неслуха рукой, оставлял ему иногда окурок-чинарик на две-три затяжки. Колька затягивался, ловил кайф, глаза его становились бессмысленными и отрешёнными, я каждый раз пугался и говорил: "От, чумной!" А Колька, приходя в себя, интересовался у деда:

- А у тебя голова плывёть?

- Плывёть, плывёть, неслух, - отвечал дед нехотя, чуя свою вину, - она у меня давно плывёть. А тебе вожжей дам, коли ишшо раз попросишь.

Но дед через день забывал об угрозе, и мы снова с неподдельным интересом наблюдали, как он, устав ворошить граблями траву, рассыпанную перед домом тонким слоем для просушки на сено, садился на завалинку, доставал кисет, двумя указательными, коричневыми от никотина пальцами свёртывал из газеты самокрутку толщиной в большой палец, потом в левую руку брал кремень, подкладывал под него фитиль и правой рукой касательным движением высекал багряно-голубые кудрявые искры. Одна из них непременно садилась на фитилёк, и он начинал тлеть, а в воздухе носился запах железа или, как позже стали говорить, запах озона. Нас приводила в восхищение эта короткая, мгновенно прожитая жизнь - голубая искра, которая зажигала сигарету, а могла разжечь и костёр, и зажечь факел, освещающий тёмный путь. Правда, на смену ей уже шла другая искра - электрическая, прочно поселившаяся и в карманном фонарике, и на уличном столбе, и в автомобильной фаре. Но дедова искра была ближе, роднее, я её мог высечь сам и, глядя на деда, я начинал бояться, а вдруг в этом камешке искры кончатся и что тогда мой бедный дед будет делать? Искать другой камешек? Но и в нём могут кончиться такие нужные искорки!

Вопрос этот так и оставался неразрешимым до тех пор, пока много позднее, уже в седьмом классе, я не узнал, что в коре больших полушарий головного мозга человека имеется 14-15 миллиардов нервных клеток, и что если их "сжигать" по 7-8 тысяч ежедневно (как указывают учёные медики), то запас работоспособности мозга человека, отпущенной ему Создателем, приближается к пяти тысячам лет. И тогда же я подумал, а если уподобить клетку искорке (Озарение! Хоть и бесполезное, надуманное, но всё-таки, - озарение!), сколько полезных дел можно сделать за свою жизнь, если не распыляться понапрасну! Но можно ведь и по-другому пройти свой путь и ни разу не вспыхнуть, как искра, не дать жизнь или свет новому человеку или делу, или открытию, или не написать рассказа...

Сегодня снова иду домой мимо знакомой уже кучки песка: рядом с камнем-кремнем у её подножия лежит осколок долота - огниво. Новое поколение любознательных мальчишек учатся высекать искры.

Старик берёт газету и кисет

И, не спеша, готовит самокрутку.

Потом берёт огниво и кремень

И высекает голубую искру.

А искра та, присев на фитилёк

И набирая огненную силу,

Растопит печь на стане полевом

Или в пургу, где безнадёжны спички,

Разжечь костёр поможет ребятне,

Согреет чай и испечёт картошку,

Отдаст ребятам весь запас тепла.

И каждый может лично убедиться,

Как возгорается из искры пламя!

Как часто остывающей душе

Не высечь ту спасительную искру,

И я порой завидую напрасно

Взаимности огнива и кремня.