Анастасия
Бабичева
Анастасия
Бабичева родилась 28 апреля 1985 года в Самаре. Имеет высшее филологическое
образование (специальность "Английский язык и литература").
Занимается переводом современной англоязычной поэзии (публикации в журналах
"Новый Берег", "Новая литература" и в самарском альманахе
"Морковь"), литературной критикой (является редактором отдела критики
журнала "Новая литература"), пишет прозу (публикации в журнале
"Новая литература"). Победитель второго конкурса рецензий портала
"Книгозавр". Готовит кандидатскую диссертацию по специальности
"Теория литературы. Текстология". Живет в Самаре.
ЧИТАЯ
ДАНА МАРКОВИЧА
Критические
заметки
1. Фрагменты по
мотивам: «Монолог о пути» Дана Марковича
Сборник афоризмов.
Афористичный
язык Дана Марковича – опять он, и я опять о нем. Более того, он, оказывается,
еще и заразительный. Прочитав «Монолог о пути», мне хочется говорить пусть не
афоризмами (все-таки ими скорее становятся, а не рождаются), но фрагментами.
Мне хочется пренебречь «умной» цельностью текста, хочется разрешить ему быть
рваным. Хочется продолжить в том же духе – делать то же, что и автор. Потому
что автор пишет, да, неровно, местами даже коряво, неряшливо (разве что клякс
на полях не хватает) но честно, по-настоящему, по-живому. И эти кляксы на полях – они как будто есть; и как будто
читаешь только что от руки написанный, только что выправленный (и то не до
конца) текст, живой текст. А за этими рваными фразами – страстная мысль; успей
записать! Отчуждение минимально; работа лаконизма и насыщенности порою
потрясает результатом; афористичный текст, который продолжает жить, не
превращаясь в набор знаков.
Повторы. Остановите
текст!
На
этот раз новая особенность – повторы. В «Монологе» у них исключительная роль:
во-первых, они образуют сюжет; во-вторых, они образуют идею; в-третьих, они
образуют композицию. «Монолог» - история нескольких циклов, которая в свою
очередь образует один большой цикл. Название последнего, думаю, очевидно –
жизнь. А если отойти от общих понятий ко вполне конкретным вещам, то на уровне
текста постоянные повторы, то есть воспроизведение - вновь одних и тех же
ситуаций, мыслей, акцентов, выводов, даже фраз, создают совершенно особый эффект.
Текст, и без того не претендующий на динамизм, все больше замедляется и
окончательно замирает по мере накопления повторов. Поэтому читая финальные
главы работы – квинтэссенцию повтора – я ощущаю, как перестаю продвигаться,
застываю на месте – на строке, на фразе. Страницы больше не сменяют друг друга,
текст остановился. Тем неожиданнее факт финала. А ведь, казалось бы, повторы –
ритм и, значит, движение…
Разум и чувство.
Инструкция по применению.
Разум
и чувство. Исходный конфликт человеческого существа, запечатлеть который
пытались сотни умов на тысячах страниц. «Монолог о пути» - дополнительный вклад
в общую копилку. И можно было бы упрекнуть автора за отсутствие новизны. Если
бы у автора были на неё хотя бы малейшие претензии. Нет, здесь, вообще, ни
претензий, ни амбиций; здесь только очень личный рассказ, «Монолог», почти
исповедь самому себе, которую по какой-то случайности подслушал/подсмотрел
читатель. Поэтому безличное «исходный конфликт человеческого существа»
превращается в предельно личное переживание, в боль и в радость, в любовь и в
страх, в гармонию и в крах – в жизнь.
Необходимая форма
эгоизма.
У
Марковича читаю о человеке, который всю жизнь смотрит в себя, «несет себя на руках». В любом деле, в
любом другом ему интересен только он сам.
Просто говоря, эгоист. Читаю о нем, и понимаю, что он всю жизнь один. Да, любил
женщин, был дважды женат, общался и работал с людьми, с кем-то сходился близко,
но всё равно оставался один. И это «один» – безо всякого сожаления; это как
нормальная среда обитания. Человек, смотрящий только в себя, должен быть один,
чтоб без помех. Одиночество само по себе есть форма эгоизма, его разновидность.
Читаю, и вспоминаю кого-то из самых великих, сказавшего, что одиночество
полезно – для творца.
«Монолог» - скупо или
щедро?
Все
закономерно: на столь распространенный монолог о своем пути способен только человек, непрерывно смотрящий в себя.
Появляется соблазн праведно возмутиться – какое невнимание ко всему, что не-я! Какая ограниченность! Какая, в
конце концов, скупость! А скупость ли? Уверена, что нет. Щедрость. Читаю абзац
за абзацем трудного текста, медленно продираюсь сквозь него. В книгах так
обычно пишут о тропических лесах. Почему? Потому что тропические леса
исключительно густы и наполнены. Так и текст «Монолога». Надо только захотеть
увидеть, что в каждом слове «о себе» здесь выложена целая жизнь; всё, что
человек прожил, всё, что он понял – не за один день, а за много лет, не
умозрением, а на собственной шкуре. Не приберегая для себя, не возводя на алтарь,
а рассыпая горстями. Такая вот скупость:
«…я понял, что
человек может и должен распорядиться своею жизнью так, как считает нужным. Что
никогда не следует жалеть себя... и о том, что непоправимо потеряно. Что мы
живем той жизнью, которую создаем себе сами или должны к этому стремиться всеми
силами, даже если трудно или едва возможно. Что надо думать самому и слушать
только немногих, очень редких людей. И вообще, ценить редкое и высокое, а не
то, что валяется под ногами на каждом шагу. Что надо стараться не испортить
свою жизнь... как вещь, которую делаешь, как картину - грубым движением или
поступками, последствия которых трудно простить себе. И что нужно прощать себя
и не терять интереса и внимания к себе. Что есть вещи, которые даются страшно
трудно, если хочешь шагнуть чуть выше, чем стоишь - это творчество,
самопожертвование, мужество и благородство. Можно даже стать чуть-чуть умней,
хотя это спорно, но неимоверно трудно быть мужественней, чем ты есть, и
благородней... создать нечто новое, настаивая только на своем... и любить,
забыв о себе. Но это все главное, главное».
2. Кошки для Букера: о
повести «Перебежчик» Дана Марковича
Если
бы я была читателем, не знающим, о чем пишет Дан Маркович, то увидев название
его повести «Перебежчик», я бы, наверное, заподозрила шпионские хроники. Хотя
нет, прошу прощения! Ведь я бы увидела это название в списке претендентов на
литературную премию Русский Букер, а если премия, то и первая мысль должна быть
о политическом эмигранте – откровения изгнанника без отчизны. А может, о
предателе? В любом случае, я бы ждала чего-то остросоциального, политически
разоблачающего, на национальной, конечно же, почве. Тем более что премия –
Русский Букер, а имя автора – Дан Маркович. Всё очевидно. Я бы серьезно
принялась за чтение, но каково было бы мое изумление: «Перебежчик» – это о…
кошках?!
***
На
окраине безымянного города живет безымянный человек. Каждый день он несколько
раз проходит расстояние в восемьсот метров от своей квартиры до так называемой
студии – туда и обратно. Он идет через поле, обходя стороной улицы города. Он
непременно несет мимо двух домов – восьмого и девятого, еду в кастрюле или
банке – в десятый дом. Потому что в той самой студии его ждут не только, да и
не столько картины и печатная машинка, сколько коты – семеро, да еще один –
непостоянный. У каждого есть имя – Макс, Клаус, Стив, Хрюша, Алиса, Люська,
Костик и приходящий Серый. Они разные, каждый отличается и мастью, и
характером. Они сильны, умны, страстны, гневны, ненасытны, аккуратны... Они –
коты. И есть еще девятый кот, неполноценный, не по-котовски медлительный и
непонятливый – сам безымянный человек. Кроме них – соседи, уборщицы, машины;
собаки и другие коты – чужие или из восьмого и девятого. Безымянный человек
пишет своих котов – в цвете и в слове. Их игры, любовь и драки, их жизнь,
опасности и смерти. Человек не любит людей. Ему стыдно за них – за их
жестокость, непостоянство, эгоизм; и за себя. Он считает, что опаснее всех
дети, а лучшие из людей – старухи и алкоголики. Человек мечтает быть котом; и
чтоб были только звери, без людей, но порою и сам ведет себя, как человек, «то
есть по-свински». Человек и восемь котов переживают очередную зиму. Об этом и
повесть.
От
Дана Марковича здесь – всё; от «автора книг о животных» – ничего. Этой фразой
можно было бы ограничиться: она в полной мере выражает все достоинства книги. Я
лишь немного ее поясню.
Сначала
язык. С одной стороны, скупой. И никаких дополнительных характеристик. Никаких
вычуров и приемов; никакой, так скажем, литературности. Наоборот, порой эта
скупость приводит в замешательство: ведь художественный текст, а автор до
неприличия немногословен, да к тому же, случается, косноязычен. Но это если с
одной стороны. А на самом деле, я бы сказала, что язык Марковича крайней щедр,
даже изобилен. Нет, это не изысканное изобилие высокого стиля, с развернутыми
пассажами, с кружевами эмоциональных портретов, с узорами из слов. Здесь иначе,
здесь читателю дается свобода – мыслить, видеть, понимать, чувствовать.
Например, пишет Дан Маркович очередную скупую фразу и ставит точку; так он не
лишает читателя его, читательской, свободы. Понимай, как можешь и как хочешь;
высматривай то, что за этой скупостью стоит: хочешь – смотри пристально,
достраивай детали, хочешь – прими, как есть, на веру, и иди дальше. Вот и
получается язык афористичный. А афоризм – это, на мой взгляд, предельная
языковая щедрость; почти расточительство во благо читателя.
Теперь
коты. Хотя начну все-таки с человека. Так уж сложилось: «человек» знак
равенства «эгоист». Нет, я не о личных качествах, а о том, что человек, вольно
или невольно, понимает мир через уподобление себе. «Мир есть то, чем я его
вижу, чем представляю» – сейчас это называется субъективным восприятием. Я бы
назвала тотальным антропоморфизмом. Так было, наверное, всегда; вот, например,
у Гомера – до крайности антропологизированные боги; или у Дефо – человек делает
из природы нечто, подобное себе, очеловечивает; а если о животных, то вот хотя
бы Гофман со своим Мурром. О животных, вообще, разговор отдельный: весь фольклор
стоит на антропоморфизме, на очеловеченных зверях; то же, по большому счету, и
с авторскими произведениями. И дело, конечно, не в том, что звери говорят
по-человечески или, например, ходят в платьях и живут в домах; метафору, в
конце концов, никто не отменял. Дело в том, что мир животных осмысляется
человеком через его, человеческие, понятия и критерии, через человеческие
законы и представления, через оппозиции «добро и зло», «любовь и вражда»,
«хороший и плохой», тогда как само наличие этих оппозиций в животном мире очень
сомнительно. Я не хочу сказать, что Дан Маркович смог от этого уйти. Заявить
подобное было бы, по меньшей мере, странно. Я хочу сказать, что он попытался
отойти от строгого антропоморфизма, предпочитая заменить его скорее даже
зооморфизмом – недаром безымянный человек так хочет быть котом. И для меня эта
попытка бесконечно ценна, потому что это попытка сменить точку зрения, попытка
стать другим, чтоб понять этого другого. Безымянный человек пытается всю жизнь;
и понимает – лучше, чем мы, те, кто не пытается.
И
«Перебежчик» – это, конечно же, он. И он, конечно же, больше перебежчик, чем
любой шпион или эмигрант.
Самара
"НАША УЛИЦА" №115 (6) июнь 2009