вернуться
на главную страницу
|
Валерия
Олюнина
СЛОВО О ЛЕНИНЕ
рассказы
ЧЕЛОВЕК ИЗ СВОЕГО РЕСТОРАНА
Тихо сам с собою я веду беседу…
В огромной лисьей шапке,
в обшарпанной куртке интенсивно грязного цвета, с фирменным пакетом в
руках он шел по Тверской мимо ёлок и камушков Сваровски, модных тряпок
и баннеров во всю улицу… Шел сквозь толпу. Разговаривал с собой. Не сразу
это поняла, думала по мобильнику, и сначала всё искала проводки, ведущие
к ушам. Их не было, и не могло быть. Тот, с кем он разговаривал, находился
рядом с ним.
Стало жутко, хотя нам ли пугаться: каждый седьмой по скромной статистике
института Сербского может вот так вот запросто идти и разговаривать с
умным человеком.
Я немного замялась, струсила просто, одна вот такая разговорчивая в Свиблове,
обвешанная мусорными пакетами, как-то хорошим летним утром плюнула мне
на платье.
Он, как собака, чувствующая страх чужака, совсем, совсем чужого ему человека,
с которым он не разговаривал вот только что, потому что не о чем c такими
говорить, остановился и тоже затоптался около меня. Резко повернул голову
и радостно закивал тому, другому: мол, ты давай иди по той стороне, а
я пойду по этой, встретимся в ресторане.
Тут я не выдержала, бросилась в ближнюю аптеку, опасаясь, что он тоже
пойдет в аптеку, пригласит и меня в ресторан. Но он пошел дальше, а я
купила масло для массажа за двести девяносто, которое, конечно же, на
хлеб не намажешь.
Ну вот, подумала, выйдя. Я просто уверена, что он дойдет до своего ресторана,
может, до суши-бара или там пиццерии. Сядет он с тем, кто двигался по
противоположной стороне Тверской, и может быть, этот, в лисьей шапке,
с которой он, конечно же, не расстанется ни под каким предлогом, закажет
две порции сашими или пасты самой дешевой и не расплатится, хотя он бы
хотел расплатиться за двоих – ведь их же двое ! – но просто так получилось,
что денег сегодня с собой не взял.
Я успокоилась немного, пошла всё той же Тверской, потом, свернув на Моховую,
встала у Боровицкой, закуривая. Лисья шапка появилась через минуту. Он
шел, помахивая фирменным пакетом, где лежали, скорее всего, пенициллиновая
булочка и пластиковая бутылка с водой, которую он набрал в Макдональдсе
под грубый окрик Рональда Макдональда, и разговаривал – нет, не с собой.
Он говорил с тем, кто шел по другой стороне уже Моховой, упрямо продвигался
к Большому Каменному мосту, туда, где пешеходам путь закрыт.
А ресторан его был еще очень
неблизко. Белел накрахмаленными скатертями и вкусно пах теплым хлебом
с тмином или кунжутом, мерцал промытым хрусталем. Владелец лисьей шапки
нестерпимо рыжего цвета, быть может, перехитрит поток железных врагов
с галогенками вместо глаз и сделает так, чтобы тот, кто вечно идет по
другой стороне всех его улиц, всегда переходил дорогу даже в запрещенных
местах.
А в своем ресторане уже заказали меню их приятели, наполеоны и старые
девочки в детских колготках, в шляпах тирольских с пером и страшный горбун,
от криков которого шарахаются пассажиры метро…Их никто и никогда не выгонит
из их ресторана, и очень может быть, что платить им там не придется, потому
что они уже за всё заплатили…
СЛОВО О ЛЕНИНЕ
Вечность это проклятие, а
не победа
Андрей Коровин
Я отлично помню, когда впервые
узнала о Ленине. Это было в эстонском Тарту, в городе моего детства, там
даже куриный суп пах, как уха – кур откармливали рыбой. Вот и под сушеную
рыбу и папино пиво я узнала о Владимире Ильиче. Папа доставал из-под пивных
зубчатых крышек такую же зубчатую резинку и вдавливал её в газетный портрет
того, кто был живее всех живых. Это была орденоносная «Правда», кажется,
и после подобного принта Ильич рождался в своей резиново-свинцовой ипостаси….
Когда страна подсела на изаур, марианн и сиси кепфела, некоторые стали
ставить на свой обеденный стол лишнюю тарелку.
В нашей семье для Ленина тарелки не ставили – этого еще не хватало! –
он и так был повсюду и всегда. Вот и подоспело октябрятство уже в московской
школе, и звёздочку прикрепила к фартуку, звёздочку с дедушкой – он выглядел
на ней очень маленьким. И всё же приятно было Ильича дедушкой называть,
свои-то настоящие умерли давно. Кому-то я внученька, я была в Ленинюгенде
– да! – и не стыжусь этого. У меня было много, много таких звёздочек с
кудрявым Володей, и если бы я могла, то вышла бы за такого замуж, потому
что ни один мальчик в классе не был на него похож. Мало того, классный
хулиган Руслан в день вступления в октябрята порвал после торжественной
линейки книжку-гармошку! Рука Володи его не покарала. А мы как-то сложно,
с осуждением и восхищением посмотрели на него.
Кто-то из взрослых (кто? кто?!) придумал, что Ленину нужно поклоняться
не только мёртвому, но и маленькому. Вы можете себе представить звездочки
с маленьким Адиком (Дольфиком?) или Иосей, с пятилетним Хошиминчиком или
Кимченирчиком? Вот ещё был у меня знакомец, не любивший дедушку так, как
надо было. Подошёл ко мне и сказал: «Положи палец в рот и скажи – Ленинград!»
Боже, как хорошо, что никто этого не слышал, только дедушка, взиравший
сверху, опять простил ребёнка, ибо не ведал он, что творил.
Я росла, и Володя рос со мною параллельно, вечно живой и мёртвый, как
египетский бог Асирис, который прежде его перебрался в загробный мир и
судил уже оттуда.
На моей полке было много книжек про семью Ульяновых и Ленина в отдельности
как лучшего её представителя. Хотя лучшими были, наверняка, отец Володи
и, может быть, мать. Кто ж мог знать, что тот малыш, которого она качала
на руках, потом учила иностранным языкам, однажды станет серийным убийцей!
Я так и представляю Ленина в одной тюремной камере с Андреем Чикатило
или Пичужкиным! Кто кого бы замочил, а? А вы на кого ставите?
Если представить, что в Ленина и Урицкого не стреляли, и у Владим Ильича
не было бы местами плохой наследственности с предками-сифилитиками, разразился
бы красный террор? Не будем лезть в историю, не наше это дело про дедушку
научно говорить.
Перед ссылкой в Сибирь, мы стояли долго-долго в Александровском саду,
очередь удавкой петляла и вела к Мавзолею. Мы пришли проститься с Ильичом,
мы не могли уехать из Москвы, не попрощавшись с ним. Меня только сейчас
осенило, что наш Ленин был первым мертвецом в моей жизни: я никого никогда
не хоронила, ведь было мне ещё около десяти лет. Разве я могла представить,
поедая мороженое «Лакомку», что через два десятка лет лежалый труп Ленина
будут показывать в передаче на НТВ: там и в ванной с формалином его купали
и зелень отскребали, всё время нарастающую….
Что? Я забыла сказать, как вступала в пионеры?! В музее дедушки – по-родственному
нас туда пустили, возили удивленных на эскалаторе (вот это да – в музее
– и эскалатор!), папа речь толкнул, и пионервожатая Эльвира повязала ему
красный галстук. Потом мы наткнулись на оцепление у Красной Площади, хотели
на могилу неизвестного солдата возложить цветы. Дома меня ждал торт «Чародейка»,
который показался мне невкусным. Кусок в горло не лез. Дедушка бы тоже
его не стал есть – детям! Всё детям!
В Ачинске напротив церкви
и военкомата стоял Вовка Каменный – так в народе Ленина называли. Через
дорогу от него на девятиэтажном доме во весь его торец висел гигантский
портрет (угадайте, чей?), приваренный к трубам. Как он жутко раскачивался
и громыхал под ветрами, когда я шла мимо него в музыкалку!
Лучших учеников снимали с урока и тащили на площадь перевязывать длинные
еловые лапы красными лентами. Партия зелёных тогда не била тревогу из-за
того, что каждый год по датскому случаю вырубают природу ради мёртвого,
вечно живого человека, который переживёт во много раз и чикатилов, и пичужкиных,
и отсидит своё еще в наших мозгах.
По ленинским местам надо, надо ездить, ребята! Милый дедушка, забери меня
отсюда!
Я была в татранском Закопане и Берлине, до Женевы сами как-нибудь, без
меня….Мысленно с вами. И с дедушкой.
“Наша улица” №119 (10) октябрь
2009 |
|