Алексей Некрасов-Вебер "Альбигойцы" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

Алексей Геннадьевич Некрасов-Вебер родился 9 июля 1959 года в Москве. Окончил Московский горный институт. Инженер-физик. В "Нашей улице" печатается с № 3-2004, (рассказ "Пощечина"), где опубликованы рассказы "Земное и небесное" (№ 9-2004), "Кипарис во дворе" и "Река детства" (№ 11-2004), "Танцующая девушка в красном платье" (№ 89 (4) апрель 2007) и другие. Автор эссе о художнике Александре Трифонове ""Царь я или не царь?", или размышления у картины" и о писателе Юрии Кувалдине "На изломе тысячелетий" (№ 9-2005).

вернуться
на главную страницу

Алексей Некрасов-Вебер

АЛЬБИГОЙЦЫ

рассказ

Человеку одинокому хорошо провести отпуск не так-то просто. Вроде бы ждешь его, считаешь дни. Преодолевая хроническую усталость, поднимешь себя в семь утра, в девятом часу вечера уже без сил и каких-либо желаний возвращаешься домой. В короткие выходные - приборка квартиры, поход за продуктами и еще огромное количество мелких домашних дел. И все время думаешь:
-Скорей бы уж он наступил этот отпуск!
И вот оно пришло и свершилось! Только радость почему-то очень быстро блекнет, и уже хочется сбежать обратно в привычный мир – на работу…
Там ты все время чем-то озадачен, подчинен общему ритму. По вечерам усталость, словно наркоз, приводит тело и мысли в вялое дремотное состояние. Рюмка водки, просмотр телевизора и вот уже настоящий полноправный сон забирает и уносит в иные миры со своими законами и правилами. Здесь поджидают те, с кем по разным причинам больше никогда не встретишься. А глубоко запрятанные страхи и надежды разыгрывают спектакли без сюжета и четкого сценария. Утром назойливый комариный писк будильника возвращает в реальность. Получасовая гимнастика, прохладный душ, наспех приготовленный завтрак, - и ты снова готов стать винтиком гигантской машины. Но пришла отпускная пора, и на тебя вдруг обрушивается лавина свободного времени. Вроде бы радоваться надо, но почему-то чувствуешь себя обманутым. Свобода вдруг оборачивается пустотой, и начинаешь ощущать себя газообразным телом, которое пытается заполнить вселенский вакуум.
Можно появившееся время потратить на обустройство личной жизни. Но сразу же начинаешь понимать, что в этих вопросах ты полностью во власти судьбы. Слишком энергичные попытки повлиять на ее ход приводят только к отрицательным результатам. Это на работе и в спорте, даже при хроническом невезении, можно переломить ситуацию. А вот обретение пресловутого счастья в личной жизни никаким волевым усилиям не поддается. И уж никак его не приурочишь к отпускному периоду.
Но что делать, если отпуск все-таки наступил? И провести его хочется так, чтобы не было потом мучительно больно за бездарно потраченные недели…
Наверное, надо было бы отправиться в путешествие. Но на этот раз с переменой мест как-то не сложилось. И я из какого-то плохо объяснимого упрямства выбираю далеко не лучший вариант. Вот уже пятый день сижу в добровольном заточении на своей даче и читаю объемный и скучный исторический труд - «История Ересей».
За окном не смолкает птичья болтовня. Ветер шумит мокрой листвой и гонит со стороны Балтики серые дождевые облака. Они идут плотным строем. Но все-таки это не свинцовые осенние тучи. Летний дождик по природе своей оптимистичен и не приносит уныния. А когда в разрывах облаков робко проглядывает голубое небо, природа окрашивается в мягкие теплые тона настоящего российского лета. Такого не увидишь при ярком солнце. Палящее полуденное светило приглушает краски, и, как это ни странно, оно приносит в природу печаль умирания, печаль осени. А в теплые пасмурные дни цвета наоборот приобретают глубину и насыщенность. Открываясь от книги, смотрю на скошенный пятачок травы у забора. Сочная мокрая зелень с яркими вкраплениями полевых цветов, малинник, где красные ягоды играют в прятки с уже пожелтевшими листьями, девичий силуэт березки - все это с полотен Левитана и Васнецова, а может быть из русских сказок, из детства.
Вдруг начинает казаться, что последние три с половиной десятка лет - всего лишь мираж. И сейчас откроется дверь и на пороге появится мой дед в длинном брезентовом плаще, сапогах и кепке. И будет он таким, как я его навсегда запомнил. Высокий, сильный мужчина, способный в одиночку приструнить компанию пьяной шпаны. Веселый и добрый, но порою до самодурства властный человек, привыкший командовать на работе и дома. В руках у него две плетеные корзины. Одну дед вручит мне. И пойдем мы по дрожащим на ветру осиновым рощам, где из зеленой травы торчат темно-бурые шляпки грибов. А бабушка тем временем будет хлопотать на кухне, готовить завтрак…
Но дверь не открылась. Я один в доме. Время не останавливалось над осиновыми перелесками и песчаными берегами реки детства. Оно непреклонно двигалось, унося близких людей, и, наконец, забросило меня на эту веранду. О прошлом напоминают лишь отдельные предметы. Стол, застелен скатертью в крупную синюю клетку. Если не изменяет память, такая же была у бабушки. На скатерти ваза с букетиком полевых цветов, жена любила их собирать для украшения дачи. А передо мной только недопитая чашка кофе и объемный исторический труд по развитию религиозной взглядов, почему-то названных ересью…
Снова погружаюсь в сухой текст с большим количеством исторических свидетельств. Основные источники, протоколы допросов и записки отцов инквизиторов. Но надо отдать должное авторам сборника, материал они перерабатывают критически. Картина получается объективная и, наверное, близкая к исторической реальности…
- Только вот зачем мне все это? Какое дело мне до всех этих манихеев, богомилов, катаров?
Но заставляю себя побороть сомнения и продолжаю углубляться в проблему. Человеку двадцать первого века все эти богословские споры и конфликты кажутся наивной детской игрой в песочнице. Только вот кровь лилась в этих играх настоящая и кострища на площадях отвратительно пахли горелым человеческим мясом…
Неожиданно задаю себе вопрос:
- А что такое ересь? Религиозное течение, проигравшее борьбу за власть над людскими душами? Но тогда, сложись все чуть иначе, и католичество вместе с сестрой-соперницей могло бы оказаться в списках ересей.
Впрочем, в альтернативные варианты Истории я не очень верю. Опоздай телохранитель Александра Великого на пол секунды, битву при Гранике македонцы все равно бы выиграли. Потом похоронили бы царя с великими почестями и отправились дальше. Может быть не так далеко зашли, но все равно бы империю на развалинах Персии построили. И развалилась бы она также быстро. А ошибка маршала Груши лишь ускорила падение Бонапарта, а не изменила судьбу Европы.
Наверное, в чем-то историческое развитие напоминает движение водного потока. Он обтекает встречные скалы и камни, но неуклонно движется в сторону мирового океана. Человечество вроде бы тоже движется к какой-то неведомой нам цели. Но восхождение четко просматривается только в развитии техники. Хотя вполне возможно захлебываясь и спасаясь от водоворотов бурного потока, мы эту цель никогда и не увидим.
Иногда из чисто исследовательского интереса, а может быть из какого-то тайного духовного мазохизма, заглядываю в гламурные журналы и смотрю передачи по молодежным каналам. Впечатление очень гнетущее. Наверное, никогда еще культ потребления и пошлость не возводились в ранг мировой религии. Эпоха Калигулы и Нерона тоже не отличалась высокой нравственностью. Но пока столичный бомонд устраивал оргии, а толпа развлекалась созерцанием массовых убийств, в восточных провинциях уже начинало свое победное шествие христианство. Во все времена, не взирая на бездны зла и насилия, человечество не забывало о неком ином светлом мире. И сейчас зреет бунт против материального пресыщения. Вполне возможно в недалеком будущем общество перестанет делать ставку на развитие техники, а развернется к самому человеку, к его духу. К той неисследованной пугающей бездне, из которой все исходит, в которую все возвращается. Вот тогда и восстанут тени сожженных и замученных еретиков, и голоса их зазвучат на вновь разгоревшихся спорах…
«История Ересей» - сборник объединивший нескольких авторов. У кого-то проскальзывает сочувственное отношение к еретикам. Их называют интеллектуалами, духовной элитой, которая подняла бунт против погрязшей в мирских пороках церкви. Кто-то наоборот утверждает, что уничтожение альбигойства исторически оправдано. Что грубые руки рыцарей крестоносцев и изощренный садизм инквизиторов сделали для человечества благое дело.
Наверное, в этих утверждениях есть доля истины, но до конца не могу согласиться. Если уж и печется о нас какой-то исторический разум, лучше бы он две мировые войны предотвратил! Альбигойцы, кстати, пролитие крови решительно отвергали. Даже сопротивление крестоносцам оказывали только еще не принявшие посвящение члены секты. А охоту на ведьм как оправдать? На исходе средневековья в некоторых европейских городках ни одной красивой молодой женщины не оставалось! Уж куда гуманнее по призыву катаров вообще к женщинам не прикасаться, чем сжигать их на кострах, реализуя тайные садистские вожделения. И куда все это время смотрел пресловутый исторический разум?! Если он и существует, то действует только в своих, ему одному понятных интересах. А о нашем благе заботится не более чем о выращенном на убой стаде.
Но кое с чем, автор прав. В отличие от ересей, ортодоксия наиболее приемлема для большинства. В этом ее бесспорная заслуга. А учение доступное только избранным всегда рискует впасть в уродливое сектантство. И, безусловно есть нечто порочное в разделе человечества на семя Авеля и семя Каина, на ангелов, обманом затянутых в этот мир, и на порождения материи, лишенные права на жизнь вечную. И все же концепции еретиков - не циничный обман, а скорее всего искренние заблуждения, рожденные в страданиях погрязшего во зле мира. Во всяком случае, презрение к плоти позволяло противостоять ее соблазнам, что далеко не всегда получалось у служителей церкви. А мужество, которое они проявляли, попав в руки инквизиции, бесспорно достойно уважения.
Неожиданно приходит крамольная мысль:
- А что если некоторые из ересей действительно несли в себе истину? Только истина эта не от «мира сего» и осуществиться в этом мире не может. А ортодоксия – это уже истина адаптированная, потому и более жизнеспособная. Но вот только никакая адаптация без потерь невозможна!
Крестовый поход положил конец ереси. На несколько веков каноническое учение восторжествовало. А потом снова раскол, снова войны и, наконец, двадцатый век создал уже совершенно иные реалии. Массы вступили на историческую арену уже как самостоятельная сила. Теперь не лидеры вели толпу, а она диктовала свои правила и заставляла приспосабливаться политиков. В этом усматривали и до сих пор усматривают победу прогресса и демократии. Предупреждение об опасности осталось не услышанным, и протестующие голоса философов-аристократов утонули в бурных аплодисментах. А опасность на самом деле существует! Запросы «массового человека» в подавляющем большинстве материальны. Это они подстегивают безумную потребительскую гонку, порождают всю пошлость массовой культуры. Всеобщее отчуждение, агрессия, преступность - плоды того же дерева. И в конце концов «массовый человек» пилит сук на котором сидит, убивает свободу, которая привела его к власти. Потому что духовную свободу он не признает и не понимает, а свобода частной собственности и наживы оборачиваются новыми формами рабства…
- Хозяин, зайти можно? – прозвучало со стороны улицы.
Голос вернул в действительность, и оторвавшись от книги, я увидел за забором незнакомца, который вознамерился проникнуть на мою территорию. Верх калитки у меня выпилен полукругом, а еще выше между столбами набита горизонтальная планка. И сейчас в проеме между ней и концами досок, словно в усеченной картинной раме, торчала совершенно лысая голова.
Не дожидаясь, как я отреагирую, незнакомец толкнул калитку. Послышался скрип дерева, и распахнувшаяся дверь впустила коренастого мужчину в длинном плаще и сапогах. Следом за ним с храпом влетел большой черный пес, и с разгону кинулся прямо на мои грядки. Не зная, что делать, я поднялся из-за стола. Мужчина с некоторым опозданием прикрикнул на собаку. Пес мгновенно подчинился и в классической позе пограничной собаки застыл у крыльца.
- Он у меня вышколенный. В питомник отдавал на дрессировку – похвастался хозяин. Потом с ухмылкой добавил: - Команду дам - любого порвет. А прикажу - сидеть будет как вкопанный.
Я с опаской посмотрел на собаку. Зверь действительно серьезный, кажется, немецкая овчарка возможно с какой-то примесью. Хозяин тем временем уже поднимался по ступеням. Не понравился он мне с первого взгляда, а теперь, когда смог рассмотреть поближе, не понравился еще больше. Рост не высокий, плотное телосложение, возраст определить трудно – где-то от сорока-пяти до шестидесяти. Голова совершенно лысая неправильной формы, глазки - колючие пуговки.
Достигнув верхней ступеньки, он официально представился: -
-Костя, ваш новый сосед!- потом тут же снова перешел на ты. Поинтересовался, почему сижу, скучаю в одиночестве и, не дождавшись ответа, пробежал газами по столу. Взгляд задержался на раскрытой книге. Бесцеремонно заложив пальцем страницу, он посмотрел на название, потом на меня. В глазах промелькнула презрительная ирония, а губы выдавили долгий звук «у,у…».
Сначала я смутился, но тут же почувствовал злость. Никогда и нигде не щеголял своей ученостью. Уважаю привычки и обычаи людей, с которыми меня свела судьба. И, попав куда-нибудь в бригаду лесорубов, не стану вести заумные беседы или демонстративно читать научную литературу. Но сейчас я на своей веранде. И какого черта этот лысый крепыш ухмыляется над названием книги!
- Вы что-то хотели? – поинтересовался я подчеркнуто сухо. В ответ Константин нагло оскалился:
- Ну, ну какие мы строгие! Познакомиться зашел. Поболтать по-соседски.
Отодвинув один из стульев, я предложил гостю присесть. Сам сел напротив и в упор посмотрел в колючие веселые глазки новоявленного соседа. Ни поддерживать беседу, ни проявлять вежливость я не собирался Обычно наглость повергает меня в смущение, но сегодня я готов был дать отпор.
Некоторое время просидели в молчании. Видимо гость рассчитывал, что я заговорю первым, но, не дождавшись, начал сам. Рассказал, что участок купил недавно. Дом от прежнего хозяина достался в жутком состоянии. Пока он будет использовать его как бытовку и начнет строить жилище, подобающее приличному человеку…
Я смотрел куда-то поверх его блестящей макушки и с тоской вспоминал Кольку. Мужик был простой, грубый, но по отношению к соседям временами проявлял природную деликатность. Это свойство я не раз встречал у людей выросших в деревне, наверное, как рудименты крестьянской культуры, убитой и растоптанной трущобным городским хамством. Правда, жить рядом с ним не всегда было просто. Напившись, он громко материл жену и, когда она уезжала в город, до глубокой ночи сидел на лавочке перед крыльцом, наигрывая что-то на старенькой гармошке. Один раз по наущению супруги я сделал ему замечание. Николай извинился и с тех пор давал ночные концерты только с другой стороны дома. Когда он сообщил, что развелся и продает участок, я вздохнул с облегчением. И вот получил замену!
- Домишко, сам что ли сколотил? – поинтересовался Костя, оглядев стену моего жилища. В обшивке кое-где проступали щели, и это не ускользнуло от его цепкого взгляда.
- Да нет, не сам. Поработала тут команда умельцев, - ответил я мрачно. Тут же вспомнил бригаду уроженцев Могилевской области, сотворивших мою незамысловатую хижину. Ребята, впрочем, были не плохие, и где-то даже старались. Но опыт их явно ограничивался постройкой сарая.
- Аванс не надо было давать! – поучающее изрек Костя, и стал рассказывать, как держал в кулаке бригаду, делавшую ремонт в его новой квартире. Как не давал денег, пугал бандитами, заставлял «языком вылизывать» все недоделки. Я тем временем искренне жалел этих парней. Конечно, работу свою надо делать хорошо и профессионально. Но кто дал право этим нуворишам, ничего в жизни не создавшим, воображать себя хозяевами мира…
Закончив с темой ремонта, Костя вскользь намекнул, что он «человек со связями», а потом перешел к главной части беседы. Сначала посетовал, что участки здесь слишком маленькие. Место есть только лишь для приличного дома, так что еще как минимум шесть соток ему позарез необходимо. И, наконец, напрямую заявил, что хочет купить мой участок, и даст за него большие деньги. Произнес он это гордо, с новорусским пафосом. Уже не раз приходилось слышать мне подобные интонации, видеть в людских глазах уверенность в том, что они все могут купить. Может поэтому, отказал я ему с большим удовольствием. Наверное, был не особенно вежлив, о чем тут же и пожалел...
Улыбочка наконец-то сошла с лица гостя, обнажив звериный оскал обиженного «хозяина жизни». Мне даже стало страшно. В голове быстрой строкой пробежали газетные сообщения о диких случаях расправ. Уже не один раз какие-то подонки бейсбольными битами убивали пешеходов, отказавшихся освободить тротуар для проезда «Мерседеса», открывали стрельбу в ответ на случайный толчок локтем. У Кости явно не было с собой оружия, но угроза прозвучала весьма убедительно, а у крыльца сидел пес готовый выполнить любую его команду. На всякий случай я встал и приоткрыл дверь в дом.
«Успею спрятаться, а где-то под лестницей лежит топор…»
Но Костя уже спускался по ступеням веранды. Пес по-прежнему неподвижно сидел на задних лапах. В характерной для овчарок манере он часто дышал, широко открыв клыкастый рот. Уши стояли торчком, а глаза преданно ловили каждое движение хозяина. Мне вдруг стало искренне жалко это существо. Ведь он, не задумываясь, кинется на топор, на нож, на крупнокалиберный пулемет. До последней секунды своей собачьей жизни будет защищать хозяина. Того, кто через несколько лет отведет состарившегося питомца в ветлечебницу на усыпление…
Я шел закрывать калитку. Виски сдавило от подскочившего артериального давления, а перед глазами плыли малиновые пятна. Было стыдно за свой страх, и одновременно душил гнев:
- У меня неказистый маленький дом, но в каждом уголке его живут воспоминания. И, пока жив, не позволю, чтобы их сожгли со строительным мусором. Не позволю, чтобы кто-то сравнял родные бугорки и рытвины на моих сотках и устроил здесь площадку для гольфа. Не позволю чтобы, кто-то спилил мои яблони…
Я вспомнил как жена, привезя саженцы из питомника, вдруг сказала, что уже их любит. И я тоже почувствовал эту любовь, когда опускал деревья в землю. Тот осенний вечер почему-то очень хорошо отпечатался в памяти. В холодном безветрии наступали ранние октябрьские сумерки. Над лесом еще горела узкая полоска заката, но темнота быстро сгущалась. Я как заведенный работал лопатой, а потом бегал с ведром к ближайшим лужам, стараясь как можно лучше пролить водой корни. В дом вернулся озябшим и усталым. Достав из сумки бутерброды и четвертинку водки, отметил событие, а когда снова вышел на улицу, на небе уже высыпали звезды. В лицо дохнуло холодом. Плотнее запахнув куртку, я подошел к своим посадкам. При свете луны еле разглядел тоненькие прутики, но когда коснулся листьев, вдруг ощутил, исходящий откуда-то из земли импульс жизни.
Теперь кустики превратились в деревья. И какая-то мразь хочет отнять их у меня!
В голове закрутились кровожадные мысли. Вернувшись, я извлек топор из под лестницы и положил его на видное место. Зазубренное лезвие вдруг полыхнуло алым отблеском российских бунтов, бессмысленных и беспощадных.
- А может быть не таких уж и бессмысленных?
Произвол кучки людей, желание утвердить себя за счет других должны получать отпор. В своей беспредельной алчности человек способен истребить все вокруг. С тупым упрямством он стремиться поработить и унизить ближнего своего. В итоге ответные вспышки насилия неизбежны. Но они тоже несут беды, и порою большие, чем привычный и «узаконенный» произвол! Может быть, это одна и та же злая сила меняет вектор? В место старых обленившихся слуг выбирает себе новых – молодых энергичных и голодных.
- Так что же или кто правит ходом Истории, правит этим миром?!
В голове словно щелкнул какой-то тумблер. Вместо хрипов из радиоприемника я услышал шум морского прибоя. А потом зазвучали голоса. Кто-то говорил со мной на давно уже мертвых языках. По какому-то наитию я различил латынь, древнегреческий и старопровансальский. Но самым удивительным было то, что я понимал, о чем со мной говорят!
- Наша Земля создана злым Богом! Истинный Творец пребывает в ином мире и к нашему не имеет никакого отношения. Лишь однажды он послал Спасителя, что бы вернуть тех, кто обманом был отторгнут от света. С каждым новым рождением эти падшие ангелы все больше погружаются во тьму. И единственный путь спасения это отрешение от всего плотского, от всего мирского…
Голоса невидимых проповедников звучали убедительно и страстно. Хотелось им верить, и я чувствовал, как яд средневековой ереси льется прямо мне в сердце. И оно сжалось, наполняя грудь мучительной и в то же время сладкой болью. Тьма и свет разделились. Сверкающее сотканное из ярких лучей покрывало поднималось вверх, ядовитая черная пелена опадала на землю. Грудь словно сдавило стальным обручем. Я понимал что происходит, но какой-то очень знакомый голос уже на родном языке успокаивающе шептал:
- Не бойся!...
Инстинкт самосохранения, а может ангел хранитель, все-таки довели меня до шкафчика с аптечкой. Не помню, сколько капель валокордина я налил в рюмку, но глоток заставил поморщиться, и это вернуло в реальность. Добравшись до крыльца, я сел прямо на ступеньки, подставляя лицо влажному ветру. Светлое и темное снова слилось воедино и вокруг опять был знакомый мир, такой родной и привычный…

Над крышами дачного поселка горел закат. Солнце, коснувшись горизонта, стало огненно красным. На небесах тем временем развернулось настоящее сражение. Облака, превратившись в витязей-великанов, вновь столкнулись в нескончаемой битве, и ее кровавые отблески лежали на темнеющем горизонте. А под копытами небесных коней топорщились над землей крошечные человеческие постройки. И даже трехэтажный особняк нашего местного богатея Приступкина на фоне «небесного боя» выглядел жалкой хижиной.
Я любовался зрелищем из окна своей кухни, где готовил овощное рагу на ужин. В сковородке уже обжаривались морковь и лук. А я тем временем нарезал маленькими кубиками кабачки. Блюдо не хитрое, но нужно правильно нарезать и рассчитать время, чтобы все составляющие успели одинаково прожариться. Поле кабачков я запущу в сковородку мелко порезанные помидоры и уже под самый конец кину зелень. Добавки придадут вкус грубой кабачковой основе, и сделают простое крестьянское блюдо более нежным и изысканным.
В последнее время я полюбил готовить. В этом занятии есть простор для творчества. И главное плоды своих творческих усилий не надо никак пропагандировать. Не надо искать спонсоров, угождать моде. Ты сам съедаешь все, что сделал, сам фиксируешь ошибки и вносишь в дальнейший процесс коррективы.
Наверное, человек должен творить, чтобы быть счастливым. И не важно где он это делает – на работе, у себя в мастерской, на садовом участке, на кухне. Эта жажда творчества заложена в нас Создателем бесконечно добрым и мудрым, и еретики ошибались, приписывая сотворение мира кому-то другому.
- Но все ли удовлетворяться тихой радостью созидания?
Ответ на этот вопрос тоже очевиден. Многие стремятся лишь пожирать плоды труда другого. А если они что-то и созидают, то на чужих костях на чужой территории.
- Откуда это в человеке?
Опять тот же проклятый вопрос! Но на этот раз я уже не услышал голоса проповедников, а в памяти почему-то возникали картинны из недавнего прошлого:
Закат социализма. Серый пасмурный день над неприбранной улицей. Уныние и озабоченность на лицах людей, одинаково плохо одетых и вечно куда-то спешащих. И очереди, очереди, очереди. Цепочки понурых граждан «счастливой страны»- извивающиеся, уходящие за угол, а может куда-то в бесконечность.
Печальный конец сказки о всеобщем благоденствии!
Как только этот строй не ругали! Беды, которые он принес, слишком очевидны. Миллионы загубленных жизней, развал экономики, ложь и всеобщая апатия. Но у меня к социализму есть и свой маленький счет.
Когда-то я искренне воспринимал его пропаганду, стремился быть похожим на «правильных» героев книг и фильмов. Но что-то все время не складывалось в моих отношениях с людьми и миром. Я чувствовал ложь, но она все время ускользала, принимая разные обличия. И вместо того чтобы целенаправленно пробивать дорогу в жизни, занимался само бичеванием, лихорадочно цеплялся за какие-то «коллективные ценности».
Когда на опьяневшее от первых глотков свободы общество хлынула антисоциалистическая пропаганда, я принял ее радостно, всем сердцем. Точно также встретил и падение строя. И даже в середине шальных девяностых не ностальгировал по прежним временам. Не ностальгирую по ним и сейчас, но думаю, что настало время без личных обид и пропагандистских штампов осмыслить причины того, что с нами произошло.
Общественная система, быстро овладевшая чуть ли не половиной мира, рухнула практически в одночасье. Крушение ее кажется окончательным, и вроде бы возврата не будет. Но оглянемся назад, и просто посчитаем:
-Сороковые годы девятнадцатого века. Восстание под социалистическими лозунгами охватило рабочие кварталы Парижа и продержалось несколько дней.
- Парижская коммуна уже на несколько месяцев овладевает столицей Франции.
- Советская власть держится семьдесят лет. Система превращается в мировую. И пускай в усеченном виде, но она продолжает существовать и посей день!
На лицо поступательная тенденция! Можно конечно возразить, что «исторический разум» дал возможность строю само реализоваться и тем самым подписать себе окончательный приговор. Но и тут не все однозначно:
- Что реализовалась? Идеал, который уже несколько веков в пылу классовых битв пытается отыскать не малая часть человечества, или его уродливая пародия?
- Что может быть плохого в лозунге «Человек человеку товарищ и брат»?! Что порочного в идее подчинить развитие общества не некой саморегулирующейся стихии, а разумному началу?
Ведь на самом деле, именно при нынешнем строе творится безумие! Человечеству навязывается потребительская лихорадка. Гигантские ресурсы бросаются на производство излишеств, а глобальные вопросы выживания решаются по остаточному принципу. Мощнейшие средства информации, вместо того чтобы просвещать человека, пробуждать в нем все лучшее, превращают его в мещанина-потребителя.
- Так что же, или кто победил? И окончательна ли эта победа!?
Опять извечные вопросы! На них искала ответ ортодоксальная церковь и ее оппоненты. Искали каждый по-своему. Одни видели корень бед в грехопадении Адама, другие чернили самого Создателя. Спорили не на жизнь, а на смерть. Одни спорщики давно уже прокляты и забыты, наследники других потеснены новой ортодоксией. Массовый человек, выдвинул лозунг «Бери от жизни все!», самого себя, свои прихоти провозгласил единственной целью существования…
Серия коротких взрывов заставила меня вздрогнуть. Звуки раздались со стороны участка нового соседа. Сначала я грешным делом подумал:
- Не подорвали ли Костю киллеры?
Но после очередного взрыва послышалось многоголосое «Ура!», и я понял, что это всего лишь фейерверк.
У соседа в этот вечер веселились. Когда на улице окончательно стемнело, я подошел ближе к забору, и заглянул сквозь щели в штакетнике. Наверное, я слишком долго просидел в одиночестве. А, может быть, проснулось желание больше узнать о своем потенциальном враге.
На площадку перед домом вынесли большой стол, и его освещали включенные фары нескольких джипов. В недрах одного из металлических монстров авто-магнитола выбивала бесконечно повторяющийся ритм. Сквозь монотонное тяжелое буханье ударника изредка прорывались голоса и смех. В длинном мангале умирающими звездочками тлели догорающие угли. Пахло шашлыком и еще чем-то острым и аппетитным.
В неестественном свете автомобильным фар лица сидевшие за столом выглядели светлыми пятнами. Фигуры казались нереально большими и расплывчатыми. Но вот от застольной массовки отделился женский силуэт. Точеная фигура, классический изгиб обтянутых джинсами бедер, движения подчеркнуто грациозны. Пританцовывая на ходу, женщина подошла к машине, наклонившись, что-то долго искала на пульте. Наконец магнитола стал играть тише, и незнакомка вернулась обратно.
Видно настало время тоста хозяина, и я услышал голос нового соседа. Вещал Костя монументально, стараясь придать вес каждой фразе. Говорил о том, что не мало достиг в этой жизни. Однако в этом заслуга не только его, но и тех, с кем он сотрудничал. Часть благодарности за эту помощь они видят на этом праздничном столе. И сегодня он хочет выпить за людей сильных и успешных, и за наше время, позволившее им проявить себя и подняться.
Тост был встречен всеобщим одобрением. И снова зазвучали голоса: Женские – иронично задорные, мужские - тяжеловесные и самоуверенные. Говорили о бизнесе, об автомобилях, отдыхе на Канарах, постройках коттеджей. Голос с восточным акцентом вещал что-то о настоящих мужчинах. Потом женщина снова громче включила магнитолу, и закрутилась на площадке перед джипом, энергично вращая бедрами и всем телом. Руки то взлетали вверх, то обращались к столу, призывая партнеров. Наконец, под ироничные возгласы, рядом, не попадая в такт, задергалась грузная мужская фигура. А женщина порхала вокруг горе-танцора, вдохновенно отдаваясь стихии латиноамериканского ритма.
Возвращаясь в дом, я пытался честно ответить на вопрос:
- Не завидую ли соседскому веселью?
Даже беспристрастный анализ убеждал, что это не так. Я не хотел бы оказаться сейчас среди этих людей. Мне не о чем с ними говорить, мне не интересно их слушать. К дорогим закускам и напиткам я по большому счету равнодушен. На плите ждет недоеденное рагу, а в шкафчике стоит початая бутылка водки. Пожалуй, только танцующая незнакомка задела воображение. Но это уже отголоски вселенской тоски, образы богинь – древних, забытых, но все равно вечно живых и юных…
И все-таки чужое веселье затронуло в душе тайные струны. И они зазвучали тихо и печально, рождая сцены иных праздников и застолий.
…Студенческие посиделки и споры в общаге… Ночь у костра под звездами. Где-то рядом на перекате журчит речка, а на песке сохнут перевернутые байдарки. У огня девушка в стройотрядовской штормовке играет на гитаре. Аккорды улетают в темную высь вместе с искрами, и не очень профессиональное исполнение с лихвой компенсирует красивый молодой голос…
Унесенные ветром восьмидесятые. Кому-то застой, для кого-то молодость. Где теперь те надежды, тревоги, желания?! Где те, кого причисляли к общественной прослойке с подозрительным названием?
Интеллигенция – понятие это можно сузить до круга избранных, а можно и расширить до широкой общественной группы. Еще не так давно она реально существовала, и, не смотря на навязанное единение, во многом оставалась замкнутой кастой. Общались, дружили, проводили досуг в основном только со своими. Жизненные приоритеты тоже несколько отличались от устремлений основной массы. Интересная творческая работа ценилась больше, чем работа высокооплачиваемая. Чтобы соответствовать своему кругу, нужно было читать, следить, за событиями культурной жизни. Пьянство в целом не осуждалось, но не было повальным и грубым, а принимало смягченные «интеллигентные» формы. И конечно же протест против господствующего строя чаще всего возникал именно в этой среде. Отсюда и недоверие к «прослойке» у власть имущих.
Но по иронии судьбы, даже в идеале социалистический строй мог опираться только на людей творческих! На тех, кто способен трудиться, видя награду в самом процессе созидания. На людей способных осознать вечные ценности и ставить их выше своих сиюминутных потребностей. И именно, в интеллигентной среде процент таких людей был гораздо больше! А уничтожили социализм не диссиденты, не интеллигентские споры на кухне. Массовый человек своим стихийным, неосознанным, но всеобщим саботажем подрубил корни дерева, которое еще недавно казалось крепким и даже растущим.
Еще с детства остался в памяти разговор с дедом. От него - партийного работника областного масштаба, я тогда впервые услышал неожиданное признание.
Поздним вечером, вернувшись с командировки «на посевную компанию», дед налил себе полную рюмку коньяку, и устало опустился на стул. Не смотря на протесты бабушки, выпил и налил еще раз. А потом вдруг неожиданно начал жаловаться:
- Я не знаю что делать! Сказали бы, куда плечо подставить, подставил бы и держал. Но куда его подставлять?! Все летит на …
Сейчас я понимаю, что он интуитивно предчувствовал конец системы, но как воспитанник этой самой системы выход видел не в смирении, а в «закручивании гаек». И этот вывод вполне логичен. Строй, который вопреки человеческой природе стремится заставить всех работать на общее благо, неизбежно скатывается к насилию. Но с какими благими целями ты бы не вступал на эту опасную тропу, логика борьбы уводит все дальше и дальше. И вот уже забыты мечты о всеобщем счастье. Кругом только саботаж, враги, ненависть. И кто-то с хохотом тащит тебя как тряпичную куклу. А ты, изображая самостоятельность, размахиваешь руками, поливая из огнемета и без того обожженную и изуродованную землю.
Дед мой был хорошим организатором и волевым человеком. Работать он умел как головой, так и руками. И я уверен, что когда-то на службе у системы таких людей было много. Не случайно, не смотря на все вопиющие просчеты, социализм завладел почти половиной мира. Но он тоже был одной из разновидностей ереси! Не осуществимые в этом мире идеалы катакомбного христианства, переплелись в нем с вульгарным материализмом, с канонизацией зависти и насилия. Первоначально, такая адская смесь привлекала сторонников из совершенно разных лагерей. Но постепенно жизнь расставила все на места. И на закате системы уже мало кто искренне стремился защищать ее знамена.
А вот ортодоксальный капитализм оказался куда более живучим. Хотя победа его тоже временна. Она не конец Истории, не начало всеобщего благоденствия. Обман и насилие процветают сейчас не меньше чем в прежние века. Даже рабство начинает возрождаться в уже ничем не прикрытых диких формах. И потому, издевкой звучат заклинания глашатаев либеральной свободы:
- Хочешь помирать с голоду? Пожалуйста! Хочешь, преуспевать? Тоже нет проблем, только вот для этого надо хорошенько потрудиться…
Вот тут то и начинается ложь. Для большинства людей преуспевание – мираж. В погоне за ним, всю жизнь будешь плестись по пустыне, и только умирая, вдруг поймешь, что гонялся за химерой. Но пропаганда, куда более изощренная и искусная чем коммунистическая, продолжает рождать в сознании людей иллюзии. Уже удалось вырастить целое поколение жестких индивидуалистов, подсаженных на наркотик материального благополучия. Эта молодежь только считает себя свободной, хотя порабощены они куда сильнее, чем их родители.
Когда-то многим из нас приходилось дремать на презентациях мемуаров стареющего вождя. Но это воспринималось всего лишь как нудный ритуал, про который потом рассказывали анекдоты. Зато буржуазная система ценностей смеяться над собой не позволяет! Она требует преданного служения.
-Торопись, а то опоздаешь! Бери от жизни все! Бери любой ценой…
А ведь казалось еще совсем недавно мы не знали жестокой и бездушной власти денег, рабской зависимости от хозяина, не испытывали страх пред уголовным произволом.
Впрочем, у каждого времени свои проблемы. Но не оставляет нехорошие ощущение, что главные беды еще впереди. Рожденное научно технической революцией благополучие во многом эфемерно. В России оно не шагнуло дальше пределов МКАД. А преуспевающая Москва превратилась в нервный и агрессивный муравейник. Бывают дни, когда эту нервозность и агрессию ощущаешь в самом городском воздухе. А толпы новых искателей «хорошей жизни» уже стоят у порога. Они готовы влиться в этот переполненный сверх всякой меры город, при этом уже заранее его ненавидят…
- Наверное, старею и становлюсь брюзгой! – думал я, пытаясь остановить этот поток жалоб на современность. Но видно не на шутку разозлил тост соседа, которому наше время помогло «подняться»…
Доедая ужин, я услышал крики и равнодушно подумал.
- Веселятся.
Но вдруг слух резанула отчаянная и злобная брань. А попом, хлопнуло, что-то очень похожее на выстрел. Как ни убеждал я себя, что не мое это дело, ноги сами вынесли на улицу.
- Куда лезешь! Пусть хоть перережут, перестреляют друг друга. – кричал голос разума. Но какой-то голос из другой жизни возражал:
- Не будешь же ты так просто сидеть, когда в двух шагах возможно кого-то убивают. Милицию хотя бы вызови!
Подбегая к забору, я увидел как один из джипов, резко сдал назад. Заревев как разбуженное чудовище, машина развернулась и, судя по звуку, вышибла ворота. Через несколько секунд второй металлический монстр ринулся вслед за первым, и моргнув габаритными огнями, скрылся за поворотом.
Сквозь щели в штакетнике я попытался рассмотреть, что творится на участке соседа. В темноте ничего не смог увидеть, однако интуиция подсказывала, что ничего страшного все-таки не случилось. А потом откуда-то снизошло умиротворение. Я стоял и слушал тишину. После грома музыки, криков, пороховых хлопков тишина казалась первозданной великой бездной, поглотившей все звуки мира. Сверху глядело усыпанное звездами небо, и я, как зачарованный, стоял и смотрел в его черную глубину.
Когда вернулся домой, снова сел за книгу. Но читать больше не хотелось. Мысли улетали в будущее:
-…Наверное, путь из тупика предначертан. Но мы еще не можем его увидеть и поэтому впадаем то отчаяние, то в ересь, или, словно заклинание, начинаем твердить «у нас все хорошо»…

Под утро я сквозь сон услышал, как по крыше стучит дождь, и убаюканный им проспал на час дольше обычного. А когда, наконец, вышел на улицу, окунулся во влажный и теплый туман. Нельзя было разглядеть даже крыши соседних домов, и только частокол забора ломанной линией выплывал из молочно белой пелены. Где-то рядом щебетали невидимые птицы, и было как-то очень покойно и уютно. Хотелось поудобней устроиться на крыльце, закурить, вспомнить о чем-нибудь хорошем, или просто сидеть, вдыхая табачный дым и сырой воздух туманного утра. Но тут же я вспомнил про вчерашние выстрелы, и заставил себя отправиться на разведку.
Первым на что я наткнулся, были выбитые ворота. Из-под них в сторону дороги уходила продавленная широкими шинами колея. Осторожно оглядываясь по сторонам, я вступил на чужую территорию. На площадке перед домом стояли не прибранные столы. Объедки вчерашнего пиршества, сейчас выглядели совершенно не аппетитно: - тарелки с остатками салата, раздавленные помидоры, плавающие в грязной лужице маслины, брошенные в траву бутылки.
Я подошел к крыльцу. Очень боялся, что увижу открытую дверь, а за ней жуткую сцену из жанра криминальной хроники. Но к счастью на доме висел большой замок. На всякий случай я заглянул в окно. Комната просматривалась плохо, но что-то подсказывало:
- Все нормально, трупов тут нет…
И в это время из тумана беззвучно возник хозяйский пес. От неожиданности я вздрогнул. Пес тоже испугался, попятился назад, но не зарычал. Сейчас он совершенно не был похож, на натасканного убийцу, а скорее выглядел потерянным и несчастным. И, я начал догадываться, что произошло:
- Бросили тебя? Забыли?
Показалось, что собака понимает, о чем я спрашиваю. Но и если бы он и умел говорить, то вряд ли б смог ответить. Да и как можно поверить в то, что хозяин, самый лучший добрый и справедливый, оставил тебя здесь одного!
- Вот так то, брат! – назидательно произнес я - Нельзя на нас людей надеяться. Такие мы уж получились, образы и подобия божьи …
Пес ни как не отреагировал на мой сарказм и только с тревогой смотрел в глаза. Я поманил его, потом повернулся и пошел к выбитым воротам. Когда выходил на улицу, услышал, что собака семенит где-то рядом.
Домой вернулись вдвоем. Проведя ревизию на кухне, я нашел старую миску, высыпал туда обнаруженные в холодильнике остатки гречневой каши, и крупно порезал несколько сосисок. Когда поставил угощение у крыльца, пес подошел, понюхал и стал есть. Делал он это очень деликатно, виновато посматривая в мою сторону. А я тем временем, пытался сообразить, куда же его теперь пристроить. В том, что сосед в ближайшее время здесь не объявится, я почему-то был уверен, и дальнейшая судьба собаки становилась моей проблемой. Впрочем, растерянность быстро прошла.
Ни чего страшного! Поживет пока здесь у меня, а потом пристрою у сторожей или у кого-нибудь в деревне.
- Извини, брат, что в Москву не могу взять. Жилищные условия не позволяют, да и не привык я как-то собак разводить.
Пес отреагировал на мое решение с понимаем. Доев кашу, он уселся у крыльца, а я пошел готовить себе завтрак. Оставалось еще семь дней до конца отпуска, но я уже твердо решил, что проведу их здесь.
-Одиночество - это не так уж и страшно! Может оно для того и дается, чтобы что-то переоценить и осмыслить. А теперь вот еще и компаньона Бог послал. Так что нечего на судьбу жаловаться!
Туман постепенно рассеивался. Поднявшийся ветер подсушил землю и после завтрака я пошел пропалывать грядки, а закончив работу, в компании нового приятеля отправился на прогулку в ближайший лес. Вернувшись, первым делом поднялся на мансарду, где хранились моя дачная библиотека. Настала пора подобрать новую книгу. Читать « Историю Ересей» больше не хотелось.

“Наша улица” №121 (12) декабрь 2009