Юрий Кувалдин "Незаметная" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

На снимке: Юрий Александрович Кувалдин в редакции журнала "НАША УЛИЦА" на фоне картины своего сына художника Александра Юрьевича Трифонова "Царь я или не царь?!"

вернуться
на главную страницу

Юрий Кувалдин

НЕЗАМЕТНАЯ

рассказ

Она вышла из лифта в хорошем настроении, напевая тихо:

Еще не вечер, еще не вечер,
Еще светла дорога и ясны глаза...

Вот привязалась песня. Проклятый телевизор! Она поправила шарфик у зеркала, застегнула кожаную черную куртку, достала аккуратно сложенный носовой платок, чтобы прочистить забарахливший по осенней непогоде нос, и случайно, бросив взгляд на толпу у лифтов, заметила этого человека, который стоял как бы в очереди, которая поджидала другой лифт. Настроение у нее сразу ухудшилось. Всего было два лифта, не справлявшихся с плотным потоком людей, направляющихся в различные конторы и фирмы, набившиеся в этот вместительный многоэтажный дом на правах аренды.
На большом стеклянном столе у настенного зеркала высились стопки ярких рекламных буклетов и красочных листовок, лежали толстые глянцевые журналы и веером были разложены газеты, испещренные крохотными прямоугольниками объявлений. Вышедшая из лифта встретилась с человеком взглядом, и по тому, как в лице человека вдруг вспыхнули решимость и ненависть, поняла: тот ждал ее. Но она не стала подходить к нему. Какие у них дела? Им не о чем разговаривать. Возник только вопрос: «Как он меня нашел?».
Она двинулась к стеклянной двери выхода, испытывая при этом едва заметное чувство вины и неловкости, какое обычно охватывает нас, когда мы проходим мимо, как бы не замечая бывшего сослуживца или однокурсника, совсем опустившегося, стреляющего рубли у магазина. На улице шел дождь, который шел весь день, и уличный шум казался из-за него много сильнее. Поглядев на низкое свинцового цвета московское небо, она раскрыла зонт, вышла на Садовое кольцо и стремительно зашагала в сторону Курского вокзала. На кольце, как всегда, была пробка. Поэтому она перестала ездить на машине. На электричке до дому скорее. По тротуару текла толпа. «Еще не вечер, еще не вечер», - снова вспомнила она и сразу догадалась, почему этот человек высматривал ее у лифта, но чего он хотел этим достичь? Идет этот человек следом или нет?
На улице она редко когда оборачивалась, поскольку была уверена в себе, даже не думала о том, что можно смотреть за спину. И ей с непривычки трудно было себя пересилить. Она прислушалась: смешно - разве в этом городском шуме различишь шаги того человека. Она остановилась у витрины. В стекле четко различала свое отражение и отражения прохожих за спиной, мелькавших словно тени. И тут она увидела его, так близко, что даже вздрогнула. Человек стоял сзади, совсем рядом. Она, конечно, могла повернуться и напрямую спросить, что ему надо, но вместо этого бросилась к вокзалу от его угрожающего лица. Может, он что-то замышляет.
Но, не пройдя и двух шагов, увидела его - он ждал ее на углу.
Умным его не назовешь. Глаза посажены так близко к переносице, что, кажется, они смотрят на кончик носа. Высокий. А у высоких всегда мозгов не хватает. Нетрудно будет сбить его с толку.
Она попытался вспомнить, как его фамилия, но поразилась, что не может вспомнить, а ведь она всегда гордилась своей хорошей памятью, и был этот человек у нее всего пару лет назад.
По пути к электричке она оглядывалась - опасность вроде миновала. Но ей все еще было не по себе. Она вошла в вагон. Электричка была уже заполнена людьми, но ей досталось место у прохода. Она села, привычно достала из сумочки сборник кроссвордов и, вооружившись ручкой, стала отгадывать слова.
Напротив нее сидела пожилая приятной наружности женщина, прижимавшая к груди спящую девочку лет трех. Её замшевое пальто несколько разъехалось в стороны на коленях, а юбка подвернулась вверх так, что довольно широко открылись очень объемные ляжки, обтянутые черными прозрачными чулками. Старушка, сидевшая у окна, обратилась к этой женщине:
- А я ведь всегда калории подсчитываю. Люблю сельдерей. Его могу съесть гору!
- Нет, я не считаю калории. Вчера две банки тресковой печени в масле съела. Да еще с крутым яичком! – отозвалась приятная женщина.
Разгадывать в дороге кроссворды было всегда приятно. «Еще не вечер, еще не вечер», - промурлыкала она, и опустила глаза в очередной кроссворд. Она была во всех отношениях человеком незаметным, коих тысячи в Москве, невзрачным, и лишь по бесцветным глазам, гладкости лица и второму подбородку можно было догадаться о ее умении жить.
Грязные окна электрички были испещрены струями дождя. Она подумала, что угроза миновала. На «Серпе и молоте» рядом с ней в центре скамьи сидевший мужчина встал и стал пробираться к выходу.
- У вас не занято? - спросил кто-то.
Она подняла голову. Это был тот человек. Вагон покачивался, и человек, чью фамилию никак не могла она вспомнить, стоял, держась за спинку сиденья.
- Нет, не занято, - преодолевая оторопь, сказала она.
- Вы не против, если я сяду рядом? - спросил человек.
- Ну что вы, - с некоторой дрожью в голосе сказала она, и подвинулась на освободившееся место.
Под ногами упала пустая бутылка, кем-то оставленная, и с шумом покатилась в проход.
- Спасибо. Очень хорошо. Да, это вы, я не ошибся, - сказал человек несколько неуверенным голосом.
Увидев его, она почувствовала частое сердцебиение и спазм в горле, но голос оказавшегося рядом человека тут же успокоил ее. Она привстала - инстинктивный, ничего не значащий жест, - и человек со вздохом сел. На нем была черная кожаная кепка-шестиклинка с пуговицей. А плащ - она сразу заметила – не держал влагу, был весь мокрый, и от него пахло дождем и асфальтом. Одна рука человека была напряженно опущена в карман.
- Вы теперь где-то здесь живете? – спросила она для некоторого успокоения.
- Нет, - ответил человек.
Он, как ей показалось, еще сильнее сжал руку в кармане. Она огляделась, не смотрит ли кто на них, но на них никто не обращал абсолютно никакого внимания. На своем веку она перевидала сотни пассажиров электричек. Она замечала, как они одеты, какие заплатки у них на телогрейках, как они аппетитно выпивали прямо из горла на троих и заедали плавленым сырком «дружба», гадала, хватит ли им одной бутылки. Прежде чем уткнуться в кроссворд, она почти безошибочно определила каждого пассажира. Были среди них приличные и невзрачные, полные и изможденные, молодые и старые.
- Да и в стогу сена можно найти иголку, - начал как бы равнодушно человек.
- Иголку? - переспросила она громко, чтобы ее услышали другие. - Где вы сейчас работаете?
- Что?
- Где вы сейчас работаете?
- Не смешите меня, - сказал человек мягко.
- Не понимаю.
- Странно, вы и не понимаете?!
Она выпрямилась и заерзала на сиденье. Оказаться бы сейчас где-нибудь в другом месте. Человек явно что-то замышляет. Она как-то уж очень тяжело вздохнула. Умоляющим взглядом обвела лица пассажиров тускло освещенного вагона: ей хотелось убедиться в реальности происходящего, в реальности этого дня, всей жизни, где, в общем, не так уж много горя. Она чувствовала тяжелое дыхание человека и запах промокшего плаща. Электричка остановилась. Из вагона вышли работяга в заплатанной черными заплатками желтой телогрейке и женщина в красном старом пальто с битком набитой клетчатой сумкой на колесиках. И что они только возят в этих сумках на колесиках?! Вагон качнулся, лязгнул сцепкой и тронулся. «Еще не вечер, еще не вечер», - мысленно пропела она, с заметным волнением закрыла мягкую книжечку кроссвордов, и робко привстала.
- Куда вы? - спросил человек строго.
- В соседний вагон, - сказала она извинительным голосом, привставая на полусогнутых ногах.
- Не надо, - сказал с полной определенность человек. - Сидите здесь.
Человек так близко склонил к ней свое мокрое злое лицо, что она почувствовала на своей щеке его теплое дыхание.
- Не делайте этого, - прошептал человек. - Не бегите от меня. Я буду говорить с вами. Не смейте шевелиться! - Его рука в кармане грозно обострилась отставленным локтем.
Она с тяжелой дрожью во всем теле опустилась на сиденье. Надумай она встать, крикнуть о помощи, у нее ничего бы не вышло. Да она бы и не стала кричать, понимая, что сама себя откроет, сдаст. Язык словно опух и прилип к гортани. Ноги были как ватные. Единственное, на что она способна, - это ждать, когда сердце прекратит болезненно колотиться, и она сможет трезво оценить опасность. Возле нее сидит человек с непонятными намерениями.
В это время в ее голове прозвучал целый куплет:

Еще не вечер, еще не вечер,
Еще светла дорога и ясны глаза.
Еще не вечер, еще не вечер,
Еще иду я рядом
С тобою безоглядно...

- Теперь вы поняли меня, правда? - тут же спросил человек.
Она хотела для приличия что-то ответить, но не смогла. Она только кивнула.
- Теперь мы немного посидим, - продолжал человек. - Я ужасно волнуюсь, в голове все перепуталось. Посидим тихонько, мне надо сообразить кое-что.
Сейчас придут на помощь, подумала она. Вопрос двух-трех минут, не больше. Заметят мой взгляд, его позу с подозрительной рукой в кармане плаща - и непременно сразу вмешаются, и все это прекратят. Надо лишь немного подождать, пока кто-нибудь обратит внимание, в какой переплет я попала. Нет, только не это! В окно она увидела безликие корпуса за забором.
Справа проплывал бывший завод имени Ленинского комсомола, проще – «Москвич».
Дождевые облака поднялись, точно занавес, и на горизонте засияла темно-бордовая полоска света. Как бы краем глаза она видела, как сияние росло и двигалось над корпусами, пока не окутало их слабым заревом. Потом погасло. Электричка остановилась, кто-то вышел, кто-то вошел, а она по-прежнему сидела не шевелясь, во власти этого человека. Со стороны человек вполне походил на ее приятеля. Она с напряжением глотнула и почувствовала, что к ней вернулся дар речи:
- Знаете, я думаю...
- Не надо только думать!
- Что вы хотите? - дрожащим голосом все же осмелилась спросить она.
- Поговорить с вами, - вполне мягко парировал человек.
- Мы можем договориться о встрече, - начала она развивать мысль.
- Нет, - отрезал человек. - Мы поговорим сегодня, как бы отрезал он и пошевелил рукой, что-то сжимавшей в кармане.
То замедляя, то ускоряя ход, электричка шла вдоль забора.
И словно сами колеса электрички пели:

Еще не вечер, еще не вечер,
Еще светла дорога и ясны глаза.
Еще не вечер, еще не вечер,
Еще иду я рядом
С тобою безоглядно...

Она всё это время заставляла себя придумывать план бегства, но ничего не выходило - опасность была слишком близко, и, вместо того чтобы здраво все взвесить, она стала воображать множество способов, какими могла бы избавиться от этого человека с самого начала. Но лишь только она пожалела, что не сделала этого, как тут же поняла всю тщетность своих сожалений. Этого уже не поправить, и, наверно, впервые в жизни она по-настоящему о чем-то пожалела.
А человек опять вдруг приблизил к ней свое лицо и зашептал прямо в ухо:
- Я знаю, о чем вы думаете. У вас на лице написано. Надеетесь избавиться от меня в Люблино? Но я все подробно рассчитал, целые недели лишь об этом и думал. Если есть на свете люди, воплощающие зло, мы должны обязательно их истреблять. Я теперь твердо знаю, вы всегда искали слабых, чтобы обвести их вокруг своего пальца. А в мире столько слабых! Они готовы сами вам отдать всё! Уверен. Иногда я думаю, что вы, и только вы стоите на пути к моему счастью. Иногда...
- Что? - спросила она, чтобы что-то промолвить для приличия.
- Да так, - сказал человек, еще больше наклоняясь в ее сторону, и крепче сжимая руку в кармане плаща.
Затем чуть отодвинулся, вроде маятника. Вагон покачивался, скрипел, звенел и скрежетал, а из-под стальных колес опять звучала песня:

Еще не вечер, еще не вечер,
Еще светла дорога и ясны глаза.
Еще не вечер, еще не вечер,
Еще иду я рядом
С тобою безоглядно...

Она сидела, как-то болезненно сжавшись, с книжечкой кроссвордов в руках, втиснутая между этим человеком и какой-то старушкой у окна, левой своей туфлей упираясь в правую, стоящую на боку, как часто сидят дети. Пассажиры словно спали, и каждый был сам по себе. Ей казалось, что к ней навеки пристали запах влажной одежды и этот тусклый свет. Она попыталась прибегнуть к самообману - иногда это спасало ее, - но сейчас она чувствовала, что у нее нет сил ни надеяться, ни обманывать себя.
В динамике протрещало:
- Следующая станция «Люблино».
- Ну что ж, это наша станция, - сказал с удовлетворенным вздохом человек. - Вы пойдете передо мной.
Ее неприятно обожгло слово «наша», как будто человек собирался к ней в гости.
Те пассажиры, кому надо было выходить, стали протискиваться к дверям. В окно она увидела на платформе надпись: "Люблино". Заскрипели металлом тормоза электрички. Двери открылись. Она продвигалась к выходу среди людей, но никто из них не обращал внимания на подозрительного человека у нее за спиной. Они вышли из вагона. Дождь продолжался. Электричка, всхлипнув, поехала дальше. Человек чуть расправил плечи. Она слышала свистящий шум удаляющейся электрички, видела свет, отраженный в лужах и на блестящем асфальте, и вдруг ей почудилась иллюзия убежища, столь странная и зыбкая, что она едва ли могла объяснить, как возник этот обман.
Она спустилась по ступеням в сторону Печатников. Человек, держащий руку в кармане, шел следом. Под навесом у шалмана выпивала какая-то компания парней в черных шнурованных тяжелых ботинках. Ворона под ногами сосредоточенно разделывала почти целый чебурек, поглядывая на всякий случай одним глазом по сторонам.
- Я тут когда-то был. - Человек огляделся. - Так. Хорошо. Вот уж не представлял, что окажусь здесь снова. Отойдем от света. Идите сюда.
По дорожке от станции среди деревьев и кустарников они вышли к улице Полбина, перешли ее среди потока машин, и направились мимо высоких домов по перпендикулярной улице Кухмистерова, стекающей вниз. Здесь стояли длинные белые панельные типовые девятиэтажки семидесятых годов, обсаженные глухой стеной деревьев таким образом, что, казалось, в домах не было естественного света, и они напоминали небоскребы упавшие на бок в дремучем лесу. Пока пройдешь один дом, высунешь язык.
У нее подкашивались ноги. Она совсем обессилела.
- Хорошо ходить под дождем, - сказал человек с такой интонацией, как будто сейчас же хотел запеть ту же песню:

Еще не вечер, еще не вечер,
Еще светла дорога и ясны глаза.
Еще не вечер, еще не вечер,
Еще иду я рядом
С тобою безоглядно...

Руку человек продолжал держать в кармане. Что там он постоянно сжимает?
Они так шли молча, пока не дошли до Шоссейной улицы, а потом, миновав огромный, советских времен серый застекленный кинотеатр «Тула», и до широкого разлива Москвы-реки у портовых кранов. Асфальта здесь не было, они шли прямо по траве с проплешинами луж, мимо кустарников и редко растущих деревьев, на которых кое-где уже проглядывали желтые листья. Река здесь походила на морской залив, высвеченный отблеском вечерней зари. Справа вдали была видна вся Москва, маленькая, игрушечная с высоткой на Котельниках, с Останкинской башней.
- Стойте, - сказал человек. - Повернитесь. Мне бы надо пожалеть вас. У вас такое несчастное лицо.
Левее на противоположной стороне, в Коломенском, в высоких бело-голубых домах начали зажигаться огни. От порта шел речной буксир. Его моторный звук, медленно плывущий над широкой рекой, пробудил в ней такие ясные, милые воспоминания об ушедших летних днях, о былых развлечениях, что она почувствовала, как у нее по спине побежали мурашки.
- А вы, и правда, незаметная, - снова заговорил человек. - Совершенно невозможно запомнить ваши приметы, потому что у вас их нет.
Чайка с резким криком проскользнула, распластав крылья, как дельтаплан, над самой водой.
Голос человека потонул в грохоте вдруг заработавшего портового крана, но человек продолжал говорить. У нее зазвенело в ушах. А когда шум стал стихать, то услышала крик человека.
- Лечь на землю! Выполняйте, что говорю. На землю!
Она в раскоряку встала на колени.
- Не так! - воскликнул человек. - Лечь лицом в грязь! Делайте, как я велю. Лицом в грязь.
Она послушно опустила лицо в лужу. Камешки закололи ей щеку и висок.
Она вдруг ясно увидела, как этот человек входит к ней в кабинет еще на Люблинской улице, там где сейчас магазин «Дачник», садится, улыбается и выкладывает на стол гору пачек новеньких купюр на новую квартиру. Она собирала деньги с дольщиков для строительства жилого дома, не собираясь строить этот дом, лишь вовремя исчезнув, чтобы арендовать новый офис на другой паспорт.
- Вот так! - воскликнул человек как бы с неба. - Теперь я могу вытереть об вас ноги...
Она почувствовал, как по ее спине шаркнули его ноги, а потом услышала звук его шагов по дорожке. Шаги удалялись. Она вздохнула, приподнялась, озираясь с опаской, и вдруг поняла: человек уже забыл о ней, он совершил то, что задумал, и теперь она была в безопасности.
Она встала, подняла с земли сумочку с зонтом, и пошла домой, напевая привязавшуюся к ней песню:

Еще не вечер, еще не вечер,
Еще светла дорога и ясны глаза.
Еще не вечер, еще не вечер,
Еще иду я рядом
С тобою безоглядно.

Пусть говорят, что приближается гроза.
Пусть говорят, что лгут и сердце и глаза.
Только не буду верить я таким словам.
Никому тебя я не отдам…

“Наша улица” №122 (1) январь 2010