Алексей Некрасов-Вебер "Два царства,
или Учение Льва Толстого" эссе
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

Алексей Геннадьевич Некрасов-Вебер родился 9 июля 1959 года в Москве. Окончил Московский горный институт. Инженер-физик. В "Нашей улице" печатается с № 3-2004, (рассказ "Пощечина"), где опубликованы рассказы "Земное и небесное" (№ 9-2004), "Кипарис во дворе" и "Река детства" (№ 11-2004), "Танцующая девушка в красном платье" (№ 89 (4) апрель 2007) и другие. Автор эссе о художнике Александре Трифонове ""Царь я или не царь?", или размышления у картины" и о писателе Юрии Кувалдине "На изломе тысячелетий" (№ 9-2005).

вернуться
на главную страницу

Алексей Некрасов-Вебер

ДВА ЦАРСТВА, ИЛИ УЧЕНИЕ ЛЬВА ТОЛСТОГО

эссе

О том, что Льва Николаевича Толстого отлучили от церкви, я узнал еще на школьных уроках литературы. Объяснялось странное решение, как реакция на беспощадную критику власти и православной церкви. Ни у меня, ни у моих одноклассников удивление это не вызвало. Хотя было над чем задуматься:
- Почему в преддверии революции, когда уже громко заявляли о себе безбожники, нигилисты, революционеры именно граф Толстой – гуманист, призывающий к непротивлению злу, человек искренне верующий вдруг был подвергнут такой средневековой мере устрашения?
Что же все-таки заставило священный синод пойти на такой акт, зная популярность и авторитет писателя в обществе? Видимо причины были и очень веские. Но тогда на школьных уроках я об этом просто не задумывался, как не задумывался еще о многих явлениях и причинах.
Когда вспоминаю и пытаюсь анализировать свое поведение и внутренний мир в те годы, картина получается очень безрадостная. Аморфное состояние души, полностью подвластное внешнему потоку событий, и некое подобие защитного слоя наспех сшитого из принципов социалистической морали, дворовых «понятий» и подражания литературным героям. Но надо сказать, что литература для меня и тогда имела огромное значение. Чтение книг я с малых лет предпочитал живому общению со сверстниками. Правда, в те годы этого предпочтения я стыдился и лишь много позже подвел под него теоретические и моральные обоснования.
Лев Николаевич к числу любимых писателей моей юности не принадлежал. Я оценил его масштабность, признал как гения (по-другому и быть не могло), но героем его я подражать никогда не пытался, и никакие потайные струны в душе творчество его не затронуло. Исключением, стала только «Крейцерова соната». Прочитал я ее уже в студенческие годы и долго находился под впечатлением. Взгляды писателя ни одну из главных проблем рода человеческого стали для меня тогда настоящим откровением. И потом в тяжелые периоды жизни, когда, казалось, что под ногами открывается бездна, я вспоминал толстовскую повесть и чувствовал, как тянутся ко мне незримые нити спасительной поддержки.
К остальному наследию великого писателя я долго оставался равнодушен. Помнил о том, что Толстой один из немногих русских классиков признанных не только у нас в стране, но и во всем мире. Однако желания самому перечитать какое-нибудь из его произведений ни разу не возникало. Но вот уже в зрелые годы интерес появился. Сначала я неожиданно услышал резкую критику в адрес писателя от приверженца ортодоксального православия. Мне и раньше приходилось слышать об особом «толстовском» понимании христианства. В пересказе его религиозная система выглядела попыткой компромисса, примиряющего критический разум с наивной древней верой. Когда-то мне вполне было достаточно такого объяснения. Но вдруг из уст современного образованного человека я услышал гневные обвинения писателя в ереси. Казалось, возникли из небытия призраки прошлого, и я услышал отголоски давно утихнувших и забытых споров. Именно тогда, захотелось узнать о религиозных взглядах великого российского мыслителя в его собственном изложении. Но, оказалось, сделать это не так-то просто. Пылившееся в моем шкафу «полное собрание сочинений» издано было еще в советские годы, произведения, посвященные религиозным вопросам, туда естественно не вошли. Полки религиозной и мистической литературы в книжных магазинах пестрели яркими обложками сочинений восточных и околовосточных гуру. Льва Николаевича Толстого среди них не было. Правда, в результате поисков я наткнулся на статью Ивана Ильина « О непротивлении злу силой». Автор жестко полемизирует с Толстым. Аргументы Ильина я принял, в целом с ними согласился, но меня все равно не оставляло желание прочитать, что пишет сам Лев Николаевич.
А тем временем творчество Толстого продолжало возвращаться в мою жизнь. Год назад я посмотрел новую экранизацию романа «Война и Мир». Насколько мне известно, сериал не был особо отмечен критикой и зрительским вниманием. Но на меня он произвел впечатление куда более глубокое, чем увиденный в детстве фильм Бондарчука. Со мной это случалось уже не раз. Многое из того, что считается классикой (книги, картины, фильмы) воспринимаются очень отстранено, а что-то вдруг западает в душу, и чувствуешь что это важно и значимо именно для тебя. Возможно, это происходит когда мысли и чувства автора каким-то мистическим образом попадают в резонанс с твоими собственными чувствами и мыслями, и возникает совершенно иной уровень восприятия. Так и было и на этот раз. Создателям фильма, в отличие от школьных учителей литературы, удалось передать ощущение силы религиозного христианского сознания. Той силы, которая помогает человеку выстоять перед лицом страшных бед. Словно свежий весенний ветер ворвался в тяжкую атмосферу моего душевного состояния, угнетенного внешними событиями и ощущением одиночества. Я снова увидел протянутую мне спасительную руку и почувствовал благодарность создателям фильма и великому русскому писателю. И тогда с новой силой встал вопрос:
- Почему и за что Толстой был отлучен от церкви? И произошло это не в темном средневековье, а в веке, претендующем на звание «просвещенного»…
Я уже не раз замечал, что некая направляющая рука в моей личной судьбе иногда принимает участие. Иногда это касается важных судьбоносных событий, иногда проявляется в мелочах. И вот, в один из воскресных дней какой-то импульс заставил меня преодолеть лень и отправиться в книжный магазин издательства «Молодая Гвардия». Погода для поздней осени стояла великолепная. Воздух был сух и прохладен. В ледяной голубизне неба купались купола церквей Замоскворечья. Над крышами и золотыми крестами медленно плыли редкие подкрашенные закатом облака. Куда-то исчезла вечно спешащая толпа. Выйдя из метро на станции Новокузнецкая, я шел по опустевшим переулкам в сторону Полянки. И как это было когда-то в юности, появилось странное ощущение, что какой-то малой гранью своей ты соприкасаешься сейчас с иным миром, где краски более глубоки и насыщены, где нет уныния, где печаль светла, а радость свободна, и впереди обязательно что-то ждет.
На пороге «Молодой Гвардии» я заставил себя вернуться в реальность. Но тут же охватил охотничий азарт. Если бы не стесненность в средствах, суждено было бы уйти домой, сгибаясь под тяжестью вновь приобретенной библиотеки. Но жизнь мудро наложила ограничения на наши желания, и, входя в стеклянные двери магазина, я зарекся, что более трех книг покупать не буду. Первым выбор пал на «Историю Италии» (объемный труд, охвативший историю полуострова от основания Рима до наших дней). Затем последовал двухтомник «Философы двадцатого века». Лимит был исчерпан, и я дал себе мысленный приказ уходить. И вдруг на глаза попалась тоненькая книжечка со знакомым профилем. Через мгновение я держал в руках «В поисках веры».
Читать начал уже в метро по дороге домой. И с первых же страниц поразило удивительное сочетание простоты, точности и беспощадной правды в описании событий, явлений, а также собственных чувств и мыслей. Вот Толстой рассказывает о том, как он - человек воспитанный в православии, потерял веру в Бога, и перед глазами сразу встает эпоха духовного перелома. Читая, веришь автору, что все происходило именно так, и не могло быть иначе:
«Отпадение мое от веры произошло так же, как оно происходило и происходит теперь в людях нашего склада образования …живут все на основании начал не только не имеющих ничего общего с вероучением, но большей частью противоположных ему; вероучение не участвует в жизни, и в сношениях людей с другими людьми … вероучение исповедуется где-то там, вдалеке от жизни и независимо от нее…человек нашего круга и теперь, а в старину еще больше, мог прожить десятки лет, не вспоминая ни разу о том, что живет среди христиан и сам считается исповедующим христианскую религию… »
С этим нельзя не согласиться, этому нельзя не верить. Потому, что то же самое видишь вокруг себя. Хотя прошло уже полтора века, и начинается обратный процесс возвращение людей к религии.
Свою жизнь после потери веры Толстой описывает также правдиво, без малейшего налета сентиментальности.
«…- то, что кроме животных инстинктов, двигало моей жизнью – единственная истинная вера моя в то время была вера в совершенствование. Но в чем было совершенствование и какая была цель его, я бы не мог сказать… Началом всего было нравственное совершенствование, но вскоре оно подменилось совершенствованием вообще, желанием быть лучше не перед самим собой или перед Богом, а желанием быть лучше перед другими людьми».
Прошло полтора века, а те же мысли и чувства находишь в себе, угадываешь в поступках других людей. Только теперь желанием быть лучше перед другими людьми возводится в ранг всеобщей религии. С легкой руки творцов массовой культуры весь мир начинает играть в «победителей и неудачников». Этой теме посвящаются фильмы, художественные книги, труды популярных психоаналитиков. Эта игра кажется такой же естественной, как воздух, которым дышим, и практически никто не касается страшного, но вполне закономерного вопроса:
- Зачем все это? Зачем бесконечное совершенствование, зачем борьба и победы, если я все равно умру и исчезну бесследно?
Но Лев Толстой этот вопрос не мог обойти, не мог не поставить. И делает он это с обычной прямотой и беспощадностью:
«…Не нынче - завтра придут болезни, смерть (и приходили уже) на близких людей, на меня, и ничего не останется кроме смрада и червей! Дела мои, какими они ни были, все забудется – раньше, позднее, да и меня не будет. Так из чего же хлопотать? Как может человек не видеть этого и жить - вот что удивительно!»
Читая это, впервые хочется возразить автору:
- Тут нет ничего удивительного. Большинство людей просто бегут от таких мыслей. Кому-то они, может быть, вообще не приходят в голову. Кого-то лечат от подобных проблем психоаналитики.
Но Лев Николаевич не собирается бежать, не собирается прятаться или прибегать к помощи медицины. И это трагическое не разрешимое противоречие осознающей свою бренность жизни, становится началом его возвращения к вере. Путь этот не прост и даже мучителен.
« - Пускай, я выпавший птенец, лежу на спине, пищу в высокой траве, но пищу от того, что знаю, что меня в себе выносила мать, высиживала, грела кормила любила. Где она эта мать? Если забросили меня, то кто же забросил? Не могу я скрыть от себя, что любя родил меня кто-то. Кто же этот кто-то? – Опять Бог».
В своих поисках, аналитический ум не может обманывать себя, не может принимать что-то без доказательств, но в итоге он приходит к однозначным выводам:
«- Я вспомнил, что жил только тогда, когда верил в Бога. …стоит мне знать о Боге и я живу, стоит мне забыть и я умираю».
На первом этапе поисков вполне естественным стало возвращение писателя к православию. Но и тут не было раскрытых объятий, не было безоговорочного принятия и подчинения. Читая Толстого, думаешь:
- Как мало изменился мир! Прошло полтора века, а в откровениях Льва Николаевича ты словно видишь, самого себя, свои собственные попытки принять обрядовую сторону религии.
«Исполняя обряды церкви, я смирял свой разум и подчинял себя тому преданию, которое имело все человечество. Я соединялся с предками моими… Вставая рано к церковной службе, я знал, что делаю хорошо уже потому, что для смирения своей гордости ума, для сближения с предками и современниками, во имя искания смысла жизни, я жертвовал своим телесным спокойствием… Мне так необходимо тогда было верить, чтобы жить, что я бессознательно скрывал от себя все противоречия и неясности вероучения. Но это осмысливание обрядов имело предел…»
Толстой чувствовал, что начинает лгать себе, и это состояние лжи, обычное для многих людей, для него было непереносимо. Писатель снова обращается к поискам, обращается к первоисточникам – к священному писанию. Вот тут, наверное, и начинается тропа, приведшая великого русского мыслителя к отлучению от православной церкви от веры отцов и прадедов…
Из всего Нового Завета Толстой выделяет несколько заповедей, но не просто цитирует, а говорит о том, что их надо неукоснительно выполнять. Иначе нет христианства, нет веры!
Все знакомые со священным писанием знают:
«- А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударил тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую;
И кто захочет судиться с тобой взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду…»
Никто из верующих не оспаривает эти слова нагорной проповеди. Но сколько же людей всерьез пытаются эти заповеди выполнить? А Толстой бескомпромиссно утверждает, что невыполнение их перечеркивает, лишает смысла всю христианскую веру, обращая ее в лицемерие, в языческий фарс. Читая его, хочется крикнуть:
- Помилуйте, Лев Николаевич! Выполняя эти заповеди, не проживешь. Сомнут, затопчут, лишат последнего!
Но на твой возмущенный крик уже готов ответ, заранее исключающий все иные толкования. Буквально на следующих страницах видишь:
«- Не противься злому - значит не противься злому никогда, то есть никогда не делай насилия, то есть такого поступка, который всегда противоположен любви. И если тебя при этом обидят все-таки перенеси обиду и все-таки не делай насилия над другим…
Как же я, веруя, что сказал это Бог, говорю что исполнить это своими силами невозможно. Хозяин скажет мне: поди наруби дров, а я скажу: я своими силами не могу исполнить этого. Говоря это, я говорю одно из двух: или то, что я не верю, что говорит хозяин. Или не хочу делать то, что он мне велит».
Сказано не двусмысленно и бескомпромиссно. Или выполняешь, или ты не христианин…
Приговор окончательный, но и осужденному дается последнее слово, и хочется возразить:
- Я не могу всегда и безоговорочно исполнить эту заповедь. Не потому что я злой и склонный к насилию человек. А потому что весь строй нашей жизни постоянно вынуждает сопротивляться внешнему давлению. Потому, что непротивление только распаляет агрессора, и в этом я неоднократно убеждался на собственном опыте. Потому что инстинкт сопротивления ради защиты самого себя, своих близких, и даже незнакомых людей заложен во мне природой. И если я заглушаю его в себе, то это происходит из-за страха или стечения обстоятельств, и потом мне всегда бывает стыдно. А по-вашему получается, что я уже не могу считать себя христианином. Почему вы лишаете меня опоры, которую я так долго пытался обрести в этой жизни!
Обычно при резком неприятии мировоззрения автора я просто закрываю и ставлю на полку книгу, но в данном случае не мог это сделать. Чувствовал, что должен дочитать до конца, но сначала обратился за поддержкой к тем, кто тоже не согласен со Львом Николаевичем. Перечитав Ильина вижу, что он проигрывает Толстому в умении владеть словом, но и его аргументы убедительны и логичны: «Нельзя всякое сопротивление злу называть насилием. Сопротивление злому заложено в душе человека, так же как умение прощать. Непротивление, принятое как догма, может стать оправданием трусости и безразличия».
Вспоминаю, что то же самое утверждает Свами Вивекананда. Философия йоги также проповедует непротивление, но индийский мыслитель предупреждает, что нет в жизни однозначных рецептов спасения. Не ставь себе в заслугу неприменение силы, если у тебя этой силы нет. Не гордись своей бедностью, если ты из-за лени или неумения просто не можешь заработать денег.
Интуитивно чувствую, что такой подход более взвешен и мудр чем бескомпромиссные утверждения Льва Николаевича. Но как быть со словами Спасителя. Ведь действительно сказано было предельно ясно: «…подставь другую щеку…отдай и верхнюю одежду».
Я снова возвращаюсь к «Поискам веры». Опираясь на другую заповедь - «Не клянись», Толстой обрушивается на государство. Ведь именно на присяге - клятве верности данной не Богу, а человеческому учреждению, держатся все инструменты государственной власти: армия, суды, полиция. И опять по его утверждению выходит, что если ты служишь этому аппарату насилия или даже просто оправдываешь его существование, ты не можешь называться христианином. Читая дальше, вижу, что это уже не глубоко личные поиски истины, а целая система религиозных взглядов. Причем система тоталитарная, потому что требует тебя всего без остатка, требует всей твоей жизни. Если последовательно и честно исполнять ее правила, ты уже не можешь быть членом общества, не можешь иметь семью. Толстой не призывает к целибату, но говорит, что недопустимо истинно верующему человеку ради спокойствия своей семьи признавать законность существование, оправдывать и поддерживать бездушную машину, которая заставляет страдать людей в тюрьмах, обрекает кого-то на смерть. Пишет он об этом страстно, убедительно. Поневоле начинаешь проникаться его мыслями, однако на языке уже вертится слово «ересь». И тут же возникает страшный вопрос:
- А вдруг эта толстовская ересь и есть истинное христианство?! Может быть, Толстой прав, когда утверждает, что огромные массы людей в России, Европе, по всему Миру исповедуют язычество, которое император Константин обрядил в христианские одежды?
Очень не хочется в это поверить, и пытаюсь вспомнить все, что читал о еретиках прошлого. Может быть, в многовековом опыте человечества удастся найти ответ и опровержение?
Во все века еретики преследовались. Но ересь, словно раковая опухоль, возникала снова и снова. И это уже свидетельствует о том, что это не случайное явление. Некое иное альтернативное направление развития человечества упорно пытается пробить себе дорогу. Но итог всегда один. Беседуя с основателем манихейства, персидский шах заявил, что тот пытается разрушить все, чем живут люди и поэтому должен быть разрушен сам. После чего с пророка живьем содрали кожу. Трагичны судьбы других пророков и адептов еретических сект - гонения, костры, крестовые походы. Правящая элита и правящая церковь не оставляют ереси места под солнцем. Причин тому множество – борьба за паству, за власть, за традиционный уклад и порядок жизни. Но та же самая борьба происходит и между различными мировыми религиями, и, тем не менее, они вполне могут уживаться в одной стране, в одном государстве. Притеснения иноверцев носят временный характер и часто вызваны политическими причинами. Еретиков же преследуют всегда и везде. Но сам факт гонений еще не доказательство вины или заблуждения!
«- И будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется».
Быть может, горстка людей, бросившая вызов лежащему во зле миру, и есть носители истины, неудобной для всех остальных, потому и объявленной вне закона…
Как легко попасть в сети сомнений! Пытаясь выпутаться, стараюсь сформулировать: в чем же все-тики коренное отличие еретиков от последователей ортодоксальных учений.
- Может быть, разница в степени подчинения или точнее в степени неприятия законов и правил этого материального мира?
Все религии признают приоритет духа и видят зло происходящее от власти материи. Но общепризнанные системы учат жить и сохранить душу в этом мире, хотя и очень скептично относятся к возможности его улучшения. Разъясняя такой подход, Вивекананда приводит сказку о том, как один человек на свою беду освободил джина. Освобожденный оказался неисправимым трудоголиком и требовал, чтобы его ежеминутно загружали работой. Чего только человек не придумывал, все исполнялось в одно мгновение. Джин строил дворцы, сравнивал с землей горы, доставал с неба звезды. Человек уже впал в отчаяние, но неожиданно к нему пришла спасительная идея. Протянув джину поросячий хвостик, он потребовал, чтобы тот сделал его прямым. Джин с усмешкой взял жесткий завиток распрямил его, но хвостик тут же свернулся обратно. Еще одна попытка и результат тот же самый. И сколько он не распрямлял завиток, тот упрямо возвращался к первоначальной форме. Так человек, наконец, избавился от опасного слуги, а джин и по сей день пытается выполнить поручение.
Рассказав эту притчу, индийский мыслитель сравнивает попытки изменить наш мир к лучшему с распрямлением поросячьего хвоста. Но он считает это упорное нежелание улучшаться очень полезным свойством. По его убеждению наша Земля лучшее место для исправления кармы. Пытаясь улучшить мир, мы совершенствуем себя, а он остается таким же, давая возможность совершенствоваться следующим поколениям. Совершенно иной взгляд у последователей еретических учений. Окружающая действительность для них порождение злого бога. Здесь нечего ценить и нечем дорожить. Единственный выход быстрее освободиться, не успев запятнать земным прахом белые одежды, уйти, не оставив потомства.
- Но, а как же Толстой? Какой выход видит он для человечества, погрязшего в пороках, признавшего и утвердившего власть насилия?
Ответ пытаюсь найти у самого автора. И вскоре выясняется, что именно в исполнении, казалось бы, неисполнимых заповедей Толстой видит единственный рецепт спасения и переустройства к лучшему этого мира. Он как всегда последователен и логичен:
«-Учение Христа о непротивлении злу – мечта!
А то, что жизнь людей, в душу которых вложена жалость и любовь друг к другу, происходила и теперь происходит для одних в устройстве костров, кнутов, колесований, плетей, в устройстве побоищ на войне, в устройстве периодических революций и пугачевщин …а жизнь других для того, чтобы исполнять все эти ужасы, а третьих – в том, чтобы избегать этих страданий и отплачивать за них, - такая жизнь не мечта.
Из учения Христа вытекает, что мир не тот, который дан Богом для радости человека, а тот мир, который утвержден людьми для погибели их, есть мечта, и мечта самая дикая, ужасная, бред сумасшедшего, от которого стоит лишь проснуться, чтобы никогда не возвращаться к этому страшному сновидению».
Как не согласиться с этим! Но почему-то чувствую, как растет неприятие. Сначала даже не понимаю, откуда это сопротивление. Раньше, читая людей искренне верующих, я испытывал ощущение духовного подъема, словно частичка их веры передавалась и мне. А сейчас почему-то хочется закрыть книгу. И вдруг я понимаю:
- Передо мной вероучение человека нерелигиозного, а точнее человека отвергающего всю мистическую составляющую религии.
Чувствуется, что Толстой не верит в иной мир. Царство не от мира сего, Царство Небесное, которое в Евангелие упоминалось много чаще, чем подставленная щека, для него, лишь аллегория будущей счастливой земной жизни, некого христианского коммунизма. Сначала он пишет, что человек должен решительно отвергнуть свою личную судьбу и раствориться в Боге. Это хорошо согласуется с философией йоги, но именно с теми положениями, которые я не смог принять.
- Бог и так совершенен и безграничен! Капля, которую я принесу в этот океан, ничего не изменит, и получается, что моя жизнь лишена какого-либо смысла. Да и само это растворение мало чем отличается от физической смерти.
А Толстой вечную жизнь и не обещает, более того, утверждает, что и Спаситель ее ни когда не обещал. Постепенно растворение в Боге подменяется у него растворением в Сыне Человеческом, а потом и просто в делах человечества. Каждый из нас смертен, но человечество вечно. Вот это, похоже, и есть рецепт бессмертия по Толстому. Очень уж напоминает знакомое с детства - «Ты умер, товарищ, но дело твое живо». Как-то не радостно от такого утешения. Особенно теперь, когда и слов таких над тобою никто уже не произнесет.
А как быть, если твой близкий человек покинул этот мир, но в делах человечества никак себя не обессмертил. Если и заповеди Христовы в своей жизни он соблюдал далеко не всегда, и это уже никак не исправишь. В церковь хотя бы можно прийти, поминание заказать, свечу поставить.
- Кто знает, а вдруг поможет? Вдруг эта свеча даст кроху тепла дорогой тебе душе, где-то там в иных мирах в иных сферах…
Но Толстой и этой надежды тебя лишает. Для Льва Николаевича обряды - язычество, не имеющее никакого отношения к христианству, к настоящей вере. Его мощный аналитический ум не признает мира иного и призывает твердо стоять на земной почве. В качестве примера он приводит людей, которых посреди поля вдали от человеческого жилья застигла страшная метель. Кто-то сквозь сетку падающего снега видит ложные огни и хочет сквозь сугробы прорываться за этим миражом. А кто-то, почувствовав под ногами твердую дорогу, призывает держаться этой опоры.
- Куда-нибудь да выведет!
Трудно с этим спорить, но и не возразить нельзя.
- Без цели, без далеких огней впереди твердая дорога теряет какой-либо смысл!
Она может вывести к человеческому жилью, а может и завести в тупик. Так же может завести в тупик даже безупречная логика. Впрочем, и в логике Льва Николаевича видны ошибки. Доказывая свою правоту, он призывает читателя сравнить число людей, которые погибли, исполняя заповедь непротивления злу, и число погибших в войнах, в борьбе друг с другом, от репрессий государства. Разница действительно огромна. Но в этом есть и жонглирование фактами. Например, как в утверждении о том, что от зубов акул гибнет на порядок меньше людей, чем от падающих на голову кокосовых орехов. Ведь этот факт совершенно не доказывает безобидность акулы. Толпы людей, ничего не боясь, ходят под кокосовыми пальмами. А вот искупаться в лагуне, когда рядом в опасной близости режет лазурную воду косой плавник, мало кто решиться. Так же и в войнах вынуждены участвовать миллионы, сопротивляться злу приходиться очень многим, а последовательных непротивленцев наоборот единицы. И существовать они могут в основном под защитой аппарата насилия – государства.
Так что, не так уж безупречна логика Льва Николаевича, и как-то плохо верится в его рецепты установления земного христианского рая. А вот если признать существование мира иного, то многое становится на свои места. Посланец Царства Небесного действительно не мог призывать к исполнению закона «око за око». Но, говоря: «Подставь другую щеку, не клянись, не суди, он еще и сообщает, что царство его не от мира сего». И это призрачное метафизическое царство дает надежду множеству людей, как исполняющих так и не исполняющих заповеди христовы.
« …и того, кто в последний день придет, приму я».
Хоть дверь узка, она все-таки открыта и это куда милосерднее без компромиссных утверждений Льва Николаевича…
И все-таки в учении Толстого очень много правды! Все, что он пишет, не потеряло значения, а может быть, стало еще актуальнее в наши дни.
Наблюдая со стороны дикие ссоры в переполненном общественном транспорте, видишь, как уверенность в своем праве ответить на любой толчок, приводит к вспышкам взаимной совершенно неадекватной агрессии. В бизнесе, в личной жизни стремление не уступать никогда и ни в чем создает куда больше бед и проблем чем уступки и компромиссы. А государство как было, так и остается бездушным монстром, ломающим судьбы, убивающим тех, кого признано защищать.
Но, похоже, что иного пути у этого мира нет! И нам только остается помнить о ином царстве. И пусть хоть изредка, по мере своих слабых сил пытаться исполнить заповеди христовы.
И тут нет никакой мистики, никакого обещания награды.

“Наша улица” №123 (2) февраль 2010