Сергей Михайлин-Плавский "Кашинская тетрадь" повесть
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

вернуться
на главную страницу

КАШИНСКАЯ ТЕТРАДЬ

повесть

1.

Огромный, мест на 60, комфортабельный автобус с двумя телевизорами (один над водительской кабиной и другой над входной дверью посередине салона) легко вместил в своем чреве беспокойное племя стариков-пенсионеров, едущих в санаторий побороться с недугами и, может быть, забыть о них на короткое время. Мягкие удобные, самолетного типа кресла со спинками в густых синих чехлах, словно молодки в косынках, повязанных со лба на затылок, приятно охватывают уставшие чресла и располагают к приятному подремыванию. При входе в салон пассажира окутывает теплая волна оранжево-коричневого полусумрака, исходящего от обивки кресел и штор на окнах.
Ровно в 14 часов наш "Титаник" плавно трогается с места и направляется в сторону Ярославского шоссе. В душе на короткое время, пока едем к окраине Москвы, поселяется смутное чувство неосознанной тревоги: оно возникло сразу после посадки, вернее, после установки сумок, баулов и чемоданов в багажник автобуса, расположенный как раз под салоном. Как и принято в России-матушке, каждый старается побыстрее сбыть с рук вещи и занять место в автобусе, поэтому безо всякой очереди, толкая друг друга и нисколько не обижаясь, на некорректное поведение других пассажиров, люди лезут через головы и спины, суют сумки в багажник под руками соседа, лишь бы скорее юркнуть в автобус и занять местечко поудобнее, мгновенью определяя степень удобства по каким-то своим критериям: заднее сиденье - нет, не пойдет! - будет трясти, место "на колесе" - замучает мелкой противной дрожью, рядом с входной дверью - а вдруг будет задувать холодный воздух, у водительской кабины - слабый обзор и т.п. И уже на выезде из Москвы обжигает неотвязная мысль: а ведь в этой суматохе посадки совсем нетрудно какой-то нелюди сунуть в багажник сумку со взрывчаткой и спокойно уйти к своему заказчику за обговоренным заранее гонораром. А нежеланная эта мысль бежит уже дальше, к Богу: "Дай нам, Господи, более счастливую судьбу, чем пассажирам того "Титаника" в 1912 году!"
Какие грустные мысли лезут в голову, казалось бы, в светлый день, ведь едем-то отдыхать, забыться, отвлечься от всех житейских передряг и неурядиц. Но, слава Богу, из-за серебристо-темных облаков выглядывает солнышко: оно провожает нас в четырехчасовой путь. Спасибо тебе, доброе Светило, за такое ослепительно-яркое и доброе напутствие!
Наконец, выезжаем на Ярославское шоссе, справа на дорожном указателе крупно засветилось - Мытищи. Впереди нас ждет старинный городок Кашин и санаторий с тем же названием.
По обе стороны шоссе - смешанный лес, но в основном какие-то голенастые ели, только на верхушке которых во все стороны торчат многопалые "лапы", украшенные блестящими на солнце мазками снега. На некоторых ветвях со смерзшейся хвоей снежные комья маячат небольшими конусовидными свечками, похожими на фарфоровые изоляторы телеграфного столба.
На фоне белоснежного поля - березовая опушка леса, словно деревья обступили огромное белое озеро, подошли к самой кромке воды и пробуют ее ласковость осторожной ножкой. А со стороны кажется, что это Земля тянет в Небо белые руки покаяния и просит Солнце выглянуть еще раз из небесной хмари. И Солнце не заставляет себя ждать и в каждой снежинке вспыхивает малюсенькой искоркой света.
Сказочный лес подступает к самой кромке шоссе. Вот я сказал "сказочный" и подумал: "Никакой он не сказочный. Сказки придумывают люди. А лес удивителен своей явной красотой, которая выше всякой фантазии. Никакой выдумки не хватит, если никогда не видел, нарисовать красками или словом маленькую в человеческий рост сосенку, под снежными тампонами на ветвях похожую на старичка-лесовичка. Грустно смотрит она на неугомонное шоссе, но придет ее весна и тогда загляните к ней в гости и вы увидите лесную красавицу, каждая иголочка которой полна жизни, энергии и надежды".
Сергиев Посад.
В далеком 1960 году приехал я сюда (в бывший город Загорск) молодым специалистом и первые десять месяцев жили мы с женой на Воробьевской улице, как раз позади тюрьмы, если смотреть со стороны проспекта Красной Армии. Вспоминается курьезный эпизод, характерный для того времени, но своей необычайностью запомнившийся на долгие годы. 7 ноября шел я в магазин мимо мрачной грязно-желтой тюремной стены, наслаждаясь праздничным днем и тихим хорошим утром. И вдруг за стеной взлетел звонкий молодой голос:

Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!

Какой-то бедолага, забыв о горечи своего существования, так самозабвенно, так искренне пел кощунственные слова широко известной песни, что в начальный миг казались они издевкой, но голос подкупал, и в нем уже слышались тоска по свободе и нотки прощания с жизнью. Тогда это исполнение меня потрясло, я в тот день и на демонстрации, и потом дома был замкнутым и грустным, а когда на следующий день поделился своими мыслями с друзьями, они меня оборжали и обозвали неисправимым фантазером. Но мне и до сих пор кажется, что в данном случае фантазерами были они, беспечные друзья моей молодости.
В окне автобуса панорама: широкое снежное поле в обрамлении леса, над полем - темная иссине-фиолетовая туча-облако, словно слетевшее с картины люберецкого художника Виктора Маркова "Пейзаж с тучей", выставлявшейся прошедшим летом в выставочном зале "Выхино".
Голые ветви лиственниц пиками нацелены на шоссе: кажется, они охраняют Берендеево царство. Попробуй сунься, враз окажешься на длиннющей пике с нашлепкой по всей ее длине как бы маскирующего ее снега.
В начале четвертого часа пополудни в небе появляется полная Луна, словно тарельчатая потолочная люстра, зажженная вполнакала. В салоне автобуса - слабый полумрак, тишина и умиротворение.
В деревеньке где-то под Калязином елочная гирлянда из цветных лампочек накинута в саду прямо на молодую яблоньку: над снежным покровом сада горят и переливаются красные, желтые, зеленые огоньки, будто яблочки-китайки. Лето в зимнем саду да и только!
Одна за одной мелькают за окном автобуса придорожные деревеньки. В одном, двух, трех домах, иногда в чуть большем количестве мелькают тусклые огоньки. В остальных окна либо темны, либо заколочены. Ну не может быть без огня и света жилой дом в селе в сумраке надвигающейся ночи! А вот проезжаем большое село: только по правую сторону от шоссе я насчитал более 60 домов и в одиннадцати из них светились вечерние огоньки.
Господи! Едем почти по мертвой земле, потерявшей по воле разумного существа - человека (разумного ли?) своего пахаря и сеятеля, украшателя ее, обихаживателя и надежного защитника. Неужели эти необозримые просторы плодородной земли-кормилицы зарастут сначала желтой сурепкой и седой горькой полынью, а потом красноголовым татарником и чернобыльником почти в рост человека, а пенсионер на двух-трех сотках обихоженного клочка дачного участка будет доламывать больную спину ради своего (не чужеземного!) огурчика или помидорчика? Великий сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин, тверской вице-губернатор, посетивший Кашин в 1860 году с ревизией, отмечал в своих произведениях произвол властей, волокиту уездных учреждений, взяточничество и особенно "острый запах затхлости" и картины нищавшей кашинской деревни. В "Современной идиллии" он писал: "В настоящее время Кашин представляет собой вымороченный город".
А далеко ли вперед нынешняя кашинская деревня, почти полтора века спустя, ушла от времен крепостного права? Если в сельской местности 100 лет назад насчитывалось до 150 тысяч человек, то сегодня осталось около 12 тысяч, при этом больше половины деревень и сел прекратили свое существование.

2.

В конце почти четырехчасового пути засветились огоньки городка Кашина, города-курорта всего-то на 18 тысяч человек жителей. Этот старинный город с православным центром, Воскресенским собором и женским монастырем впервые упоминается в летописи в 1238 году. Восемь столетий стоит он на Тверской земле на крутых берегах реки Кашинки, основанный, по преданию, в середине XII столетия князем Юрием Долгоруким. Со времен основания являясь центром удельного княжества, в конце XV века Кашин входит в состав централизованного Московского государства. Культурное наследие России было бы обедненным без сохранившихся в Кашине до сего дня памятников зодчества, живописи, декоративного искусства ХУП-ХХ веков, без произведений древней иконописи, ныне экспонируемых в крупнейших музеях страны.
Кашин был форпостом Твери, которая в XII-XIV веках вела ожесточенную борьбу и пыталась отстаивать свое лидерство в соперничестве с Москвой. После гибели Тверского князя Михаила Ярославича в 1319 году, замученного в Орде (под городом Тетяковым в пределах Дербента князь Михаил был зверски убит - ему вырезали сердце), город Кашин достался в удел младшему его сыну Василию, который поселился здесь вместе с матерью княгиней Анной Дмитриевной, где и прошли последние ее годы и которую стали почитать, как покровительницу города.
Михаил Тверской был по своей натуре воинственен, мужествен, решителен, независим и горд, он имел типичную тверскую стать русского богатыря с открытой душой, но его эпоха требовала изворотливости, предусмотрительности, бдительности. У русских князей при монголах не было никаких прав, и свое княжение они могли сохранять только подкупом, лестью, и даже приобретать власть над новыми территориями. И Михаил не успел съездить к хану в Орду, чтобы оформить ярлык на княжение, как к тому же хану явился его племянник Юрий Московский (сын Даниила). В 1317 году он получил грамоту на Великое княжение, Михаил уступил Юрию Великое княжение ради спасения родной Твери. Но Юрий не удовлетворился отречением дяди от Владимирского престола и решился напасть на Тверь, но был разбит на голову Михаилом и бежал в Новгород, а его князья и супруга Кончака попали в плен к Михаилу. Однако Кончака вскоре скончалась, и Михаил был вызван в Орду...
Над городом повсюду витает исцеляющий дух Анны Кашинской, как мерило совести и нравственной чистоты человека: и в Вознесенском соборе, где покоятся ее мощи, и в краеведческом музее, и в женском монастыре, и даже на улице: симпатичная продавщица семечек, стоящая на углу улиц Карла Маркса и Ленина, недалеко от городского узла связи, советует:
- Зайдите в собор, там покоится Анна Кашинская.
...Со слезами на глазах провожает Анна мужа в Орду, князя Михаила Тверского. Оба они предчувствуют, а скорее трезво понимают, что это их расставание последнее, и у места слияния реки Нерли с Волгой они прощаются под суровые слова князя: "Если я уклонюсь, то вотчина моя вся в полоне будет, и множество христиан избиены будут. Лучше мне ныне положить главу свою да неповинные не погибнут..." ("Повесть о Михаиле Тверском"). Подробности этого прощания из рукописного жития XVII века святой благоверной Анны воссоздают образы Михаила и Анны в торжественных и скорбных тонах, овеянные духом героической христианской праведности, а прощальная их беседа была согрета теплотою глубокого религиозного чувства.
У князя был выбор: остаться в живых, но навлечь карательный набег ордынцев на Русь, либо ехать в Орду на верную смерть, предотвратив пролитие невинной крови на русской земле.
Нравственная сила Михаила Тверского и стремление к независимости обернулись для него готовностью на мученичество, дабы не на Тверскую землю, а на него одного обрушился ханский гнев. Своею жертвенной смертью Михаил Тверской оставил русской земле пример "христианской" власти, нравственно ответственной за народ и перед народом. Он принял на себя одного и месть, и коварство московского князя Юрия Даниловича и этим спас родную Тверь от ханского погрома.
Анна Кашинская - реальная историческая личность, дочь князя Дмитрия Ростовского. В 1649 году она была причислена к лику святых... Только через 10 месяцев после: расставания с мужем узнает Анна о его злодейском убийстве по навету князя Юрия Московского. В летописи есть лаконичная запись: "...плакухася на многи дни неутешне". Сразу после похорон мужа княгиня Анна спешно женит старшего сына Дмитрия (1320 год), а на следующий год сыновей Александра и Константина, опасаясь предложения ханши - царицы Боялынь (1323 год, Никоновская летопись), которая нг1меревалась послать сватов в Тверь, "желая выдать замуж своих родственниц за тверских князей". Такие браки в Твери могли вызвать отвращение и ужас.
За 20 лет после смерти Михаила Тверского кн. Анна теряет двух сыновей - Дмитрия, Александра и внука Федора. Из жития кн. Михаила Тверского XVIII века сохранился плач кн. Анны над погибшими сыновьями и внуком: "Радость моя, сын Дмитрий "грозные очи", сын Александр, ненаглядный внук Федор... точно земли не хватило в Твери, Кашине и Ростове, сложили вы свои правдивые, честные головы у злых татар! Не судил Господь: не мои руки закрывают глаза дорогих моих людей..."
После этого Анна приняла монашество, к которому она была приуготовлена всей своей предыдущей жизнью. Она принимала свою земную долю, как дарованную свыше. Крепкая вера и несокрушимость женского терпения помогай ей вынести такую беспросветно-скорбную жизнь. Она строго соблюдала посты воздержанием и молитвою, благотворила нищим, сиротам и вдовам, заступалась за всякую беспомощность и беззащитность. "Анна цвела благодетелями и Богу угождала", - так повествует житие. По истечении 20 лет после пострига в монахини любимый ее сын Василий умолил кн. Анну прибыть в Кашин, где он для нее построил монастырь. И в кашинской обители Анна осталась верна труду, строгому посту, молитве. Земная судьба кн. Анны была типичной для того времени. Многие "благоверные княгини" терпели то же самое: гибель мужей и сыновей, горькие скорби и вдовью долю. Память об Анне постепенно угасала, гробница ее в Успенском соборе Кашина обветшала. Но через 280 лет после кончины заговорили о прославлении Анны в связи с мистическими событиями: в Смутное время (1606 - 1611 годы) поляки трижды подступали к Кашину и ни разу не причинили ему вреда, кроме монастырей на окраине города" В ту же пору Кашин чудесным образом был спасен от сильного пожара, и кашинцы задумались: не охраняет ли их город какая-то чудесная сила?
А вскоре больному пономарю Успенского собора Герасиму (1611 год) явилась во сне жена в схиме, назвала себя "Анною", обещала ему исцеление, но при этом с упреком сказала: "Я вами небрегома и приобижена, неужели нет среди вас разумного человека, что никто из вас доселе этого не понимает? И доколе будете вы попирать меня ногами?.. Разве вы не знаете, что я молю Всемилостивого Бога и Богородицу, дабы не предан был город ваш в руки врагов ваших и что я сохраняю вас от многих зол и напастей..."
Этот таинственный сон и чудесное исцеление пономаря Герасима всколыхнули все верующее население города: гробницу Анны привели в порядок, поставили образ Нерукотворного Спаса, возжгли негасимую свечу, могилу огородили.
Когда в июне 1649 года, после литургии, таинственный гроб был вскрыт, то обнаружили, что тело и одежда Анны не истлели, тлению предались только "малая часть носа да у ног плюсна..." и на архиерейском соборе было постановлено: "мощи бл. кн. Анны, как новой святой Русской Церкви, для общего поклонения - открыть". На перенесение мощей Анны из обветшалого Успенского собора в каменный Воскресенский в Кашин в июне 1650 года прибыл царь Алексей Михайлович с царицею, сестрами-царевнами и двором, с почетной стражей, стрельцами и пехотой (до 1000 человек) при оружии и всякою другою прислугой.

Т. И. Манухина, супруга И. И. Манухина, замечательного врача-терапевта, родившегося в Кашине потомка купцов Манухиных, в книге "Святая благоверная княгиня А. Кашинская" пишет о том, что "благоверная Анна дала образ святой женственности: безропотная покорность воле Божией, охраняющая доброта, смиренная, не судящая любовь - типичные черты русской женской праведности. Она 300 лет оберегала город от напастей, отзывалась на молитвы о помощи, о цельбе, заступе и утешении всех притекавших к ней. Святые не только сияют, они духовно живут в народе, его сопровождают в свободе его блужданий, не оставляют в падениях, они помогают народу нести нерест истории, т.е. осуществлять, несмотря на противоборствующие силы, свое предназначение..."
Утром двое ребятишек, лет 7 и 8 брат и сестра, кое-как одетые в старенькие курточки и резиновые кроссовки, у подъезда жилого корпуса просят у женщины хлеба:
- Есть хочу, - тихо говорит мальчик, - глядя себе под ноги.
- Ах ты, Господи! - сокрушается женщина. - А где же ваши родители?
- Дома они, пьяные валяются два дня уже, - еле шевелит малец замерзшими губами. Сестренка держится за его рукав и молчит, выжидаючи глядя на сердобольную тетю.
- Подождите здесь, - говорит женщина и толкается в дверь, из которой только что вышла. Через некоторое время она выносит ребятишкам полбатона белого и початую буханку черного хлеба (выпросила в столовой) пару яблок и несколько конфет, что нашлись у нее в палате.
- Господи, как же вы жить-то дальше будете? - спрашивает она скорее саму себя, чем детей.
Дети молчат.
Все молчат: и родители, и правители.
Потом девочка едва слышно шепчет:
- Спасибо.
На щеке у нее маленькая слезинка медленно превращается в мутную ледышку.

7 января. Рождество Христово. Чистый и светлый морозный день. На душе - легкость и умиротворение. Мы с новым знакомым (недавний москвич, бывший строитель, поклонник грубоватого и совсем несмешного юмора, частенько граничащего с неуважением к человеку) идем на переговорный пункт позвонить домой, чтобы поздравить домашних с праздником, послушать родные голоса и увереннее почувствовать себя на Земле под морозно-голубым небом в островках белых облаков.
Дозвонились мы на удивление быстро и прямо из телефонного узла направились в храм Вознесения помолиться Христу Спасителю, почтить память княгини Анны Кашинской, почитаемой здесь как покровительницы города. А еще я в Храме поставил свечу за упокой мамы моей Валентины Тимофеевны: у нее вчера, то есть в Рождественский сочельник был день рождения. Царство небесное, место покойное тебе, дорогая моя мама!..

Вечером в огромном на 400 мест кинозале санатория - эстрадный концерт «Пока я помню, я живу» ансамбля популярной музыки "Курорт", принадлежащего санаторию "Кашин".
Инструментальное трио Сергей Петухов (гитара), Александр Рындин (электроорган) и солист Алексей Мельников в течение часа исполняли русские народные песни, лучшие песни советских времен композиторов Т. Хренникова (из кинофильма "Верные друзья"), А. Пахмутовой ("Русский вальс"), песни из репертуаров Петра Лещенко ("Журавли"), Рашида Бейбутова ("Твою любовь я пронесу сквозь года"), В. Малежика ("Мечты сбываются") и другие.
Чистый и мощный баритон солиста. Алексея Мельникова порадовал сердца слушателей незабытыми мелодиями и современными напевами, легко принимаемыми душой песнями и романсами, Особенно оказалась к месту русская народная песня "Живет моя отрада в высоком терему". И хотя в Кашине нет высоких теремов, кроме редких обычных пятиэтажек да бесчисленных деревянных частных домиков, но сказочно-житейский дух бывшего купеческого городка витает в воздухе: это и множество действующих церквей и храмов, и женский ныне действующий монастырь, и редкие автомобили на улице, и нередко встречающиеся конные упряжки наводят на мысль о том, что вот-вот из-за угла вылетит тройка красавцев-коней с молодцом-седоком, спешащим на встречу со своей ненаглядной отрадой, затерявшейся в одном из местных "теремов".
Великие потрясения пережил городок Кашин за свою многовековую историю. В 1238 году он разделил участь 14 городов Владимиро-Суздальской земли, разоренных татарскими ордами Батыя. "Поидоша татарове к Юрьеву и Ростову, а иние поидоша к Переславлю и Кашину... и вся града поплениша по Волзе..." - так повествует Никоновская летопись.
В 1287 году на Кашин ходил Дмитрий, а через год повторил свой поход в союзе с князем Владимирским и новгородцами. Они простояли под городом девять дней, взять его не смогли и отступили, то есть в те времена Кашин был уже сильно укрепленной крепостью.
Тверское княжество, в которое входил Кашин, продолжало дробиться, и в 1339 году Кашин стал столицей удельного княжества, самостоятельного настолько, что чеканил свою монету.
Почти через полтора столетия, в 1486 году, Кашин вместе со всей тверской землей был присоединен к Москве.
За всю историю своего существования Кашин славился и гончарами, и кожевниками, и каменщиками: на Пролетарской площади до сих пор красуются приземистые торговые ряды из красного кирпича, построенные в первой половине XVIII века, а также разностильные и разномастные дома XIX века.
Первая каменная постройка - соборная церковь Воскресения. Она упоминается в городе уже в 1621 году и построена из кирпича, изготовленного в Кашине. Особенно Кашин славился кузнецами: они ковачи лемехи, копья, сабли, ядра, ножи, подковы, гвозди, бердыши.
В начале XVII века (1611 год) Кашин стал одним из сборных пунктов второго ополчения Козьмы Минина и Дмитрия Пожарского и даже пожертвовал колокола с церквей для литья пушек.
В 1775 году по указу Екатерины II Кашину был пожалован статус уездного города с гербом с изображением трех ступок белил, "каковыми заводами сей город славится": через год Кашин уже поставлял на продажу до 200 пудов белил и до 300 пудов сурика. Торговые караваны шли по рекам Волге, Шексне, Дубне, Яхроме в Москву, Санкт-Петербург, Казань, Рыбинск, Нижний Новгород на ярмарку (в году проводились две нижегородские ярмарки: Соборная ярмарка - на второй неделе Пасхального Поста, собиравшая до 15 тысяч человек, и ярмарка на 9-ю Пятницу после Пасхи) и в другие города тогдашней Руси.
Кашинские купцы торговали хлебом, салом, свининой, яйцами, кожевенными изделиями, кирпичом, льном (до 100 тысяч пудов ежегодно), виноградными винами.
Оборотистые кашинские купцы Терликов, Зызыкин славились производством "подлинных французских вин". Находясь вдалеке от виноградных насаждений (более двух тысяч верст), они на Нижегородской ярмарке сотнями бочек закупали кизлярское вино по рублю за ведро. Секрет сдабривания вина описан у М.Е. Салтыкова-Щедрина: "...В основание каждого сорта вина берется подлинная бочка из-под подлинного вина. В эту подлинную бочку наливаются в определенной пропорции астраханский чихирь и вода, Подходящую воду доставляет река Кашинка... Когда разбавленный чихирь провоняет от бочки надлежащим запахом, тогда приступают к сдабриванию его. На бочку вливается ведро спирта и затем, смотря по свойству выделываемого вина: на мадеру - столько-то патоки, на малагу - дегтя, на рейнвейн - сахарного свинца и т. д. Эту смесь мешают до тех пор, пока она не сделается единородною, и потом закупоривают. Когда вино отстоится, приходит хозяин или главный приказчик и сортирует. Плюнет один раз - выйдет просто мадера (цена 40 коп.), "плюнет два раза - выйдет цвеймадера (цена от 40 коп. до рубля), плюнет три раза - выйдет дреймадера (цена от 1 р. 50 коп. и выше, ежели, например, мадера столетняя)... Когда вино поспело, его разливают в бутылки, на которые наклеивают ярлыки, и ... вся заготовка отправляется на Нижегородскую ярмарку, а оттуда нарасхват разбирается для всей России..." (М. Е. Салтыков-Щедрин. Избранные произведения).
Кашинские виноделы шли на разные уловки при изготовлении вин: для любителей вина, обжигающего рот, могли для крепости добавить в него азотную кислоту, нередко занимались переклеиванием этикеток на бутылках. Завсегдатай винного заведения пришел в лавку и спрашивает хозяина. А сын хозяина ему отвечает: "А батя в подвале херес перемадеривает". Именитые кашинские купцы на торговле винами, хлебом и другими товарами наживали огромные состояния. Так известен факт, когда торговец хлебом купец Жданов попросил разрешение у царя покрыть крышу золотом, что разрешалось только церквам. На эту просьбу царь ответил: "Дурак! Даже царь живет под железной крышей, а ты что за птица?" Наверно, поэтому до сих пор бытуют в городе и его окрестностях так называемые "кашинские" пословицы: "На гнилой товар - слепой покупатель", "Торговали - веселились, подсчитали - прослезились", "Торгуйся, как жид, рассчитывайся, как христианин".
XIX век в Кашине ознаменован наличием многочисленных церквей. Здесь еще сохранилась деревянная церковь Иоакима и Анны незатейливой постройки 1646 года: высокий сруб под двухскатной крышей с крыльцом и сенями на манер крестьянской избы, а над крышей небольшая главка с крестом и колокольней.
Церковь Входа в Иерусалим (сейчас в ней краеведческий музей) постройки 1777 года представляет собой узкий четверик с высотой вдвое большей его ширины и имеющей пять чешуйчатых "маковок" цвета "травяной" зелени на тонких шейках.
Воскресенский собор является памятником русского зодчества XIX века. Одна его половина (холодная) с мощным пятиглавием построена в 1796-1817 годах, другая половина (теплая) с колокольней была построена в 1855-1867 годах. В целом собор является удачным представителем архитектуры классицизма. "Его четкий силуэт, 76-метровая колокольня создают впечатление необычайной мощи и устремленности в высоту". (В. Кошелевский. Кашин и его курорт. "Московский рабочий", 1975 г.). Поразительно обширный и просторный, он был неоправданно большим для тогдашнего маленького городка: все жители Кашина могли вместиться в нем. (Для справки: в 1783 году в Кашине было 800 дворов и 3513 жителей, а в 1897 году - около 7500 жителей).
Всего в XIX веке в Кашине насчитывалось 33 каменных храма на почти восемь тысяч населения города. На сегодняшний день в городе осталось 17 церквей вместе с часовнями, в том числе действующие: храм Вознесения, два приходских храма и храм Петра и Павла.
Своеобразным изяществом церквей г. Кашина восхищался когда-то художник А. Г. Венецианов. "Там я видел не одну церковь такую, которая едва к земле придерживается, а вся улетает в облака и их рассекает как будто блестящими крестиками на легоньких головках".
Город Кашин знаменит не только своими церквами и соборами и ныне действующим курортом, но и известными людьми, оставившими заметный след в истории России. Когда-то, почти 200 лет назад по улицам Кашина ходил юноша Александр Петрович Куницын (1783-1840 гг.), будущий крупный русский ученый, профессор права, учитель и наставник А. С. Пушкина, о котором великий поэт писал тепло и благодарно:

Куницыну дань сердца и вина!
Он создал нас, он воспитал наш пламень!
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена...

В селе Башвине, недалеко от Кашина, воспитывался и жил Григорий Потемкин, во время русско-турецкой войны 1787-1791 годов ставший главнокомандующим русской армии и присоединивший Крым к России.
В здании нынешнего народного суда постройки самого начала XIX века М. Е. Салтыков-Щедрин судился со своей матерью, жившей в Калязинском уезде и взыскивавшей в судебном порядке долг с сына. Атмосфера того суда описана сатириком в "Современной идиллии".
Известные герои Отечественной войны 1812 года братья Тучковы часто бывали в Кашинском уезде, где недалеко от устья реки Кашинки, в селе Троицком, находилось их имение. Павел Тучков командовал бригадой под Смоленском. В штыковой атаке при Валутиной горе он был рамен и взят в плен. На просьбу (Наполеона написать царю письмо с предложением о мире тяжело раненный генерал Тучков отказался. Два других брата Николай и Александр погибли в Бородинском сражении.
Неутомимый собиратель и пропагандист фольклора Василий Иванович Симаков родился в 1879 году в деревне Челагино Кашинского уезда. За 45 лет В. И. Симаков собрал 100 тысяч частушек, множество песен и народных выражений. Изданные им сборники: "Синонимы в торговом ряду", "Торгово-бытовой словарь", "Словарь прозвищ" и другие высоко оценил известный филолог С. И. Ожегов. Всего В. И. Симаков написал и издал 60 сборников частушек и песен, лучших образцов устного народного творчества.
Курорт "Кашин" свой первый лечебный сезон открыл в 1922 году. Кашинскими водами, начиная с 1808 года излечивали сильные и продолжительные головные боли, бессонницу, слабость зрения, желтуху, женские болезни, застарелый кашель, ревматизм, одышку, сыпи, переломы и другие болезни.
На сегодняшний день действуют источники с минеральной водой: источник № 12 - на левом берегу реки Маслятки у впадения ее в реку Кашинку, введен в строй в 1948 году с сульфатной натриево-магниево-кальциевой водой, источники №№ 14, 18 - назначаются при заболеваниях желудочно-кишечного тракта, источник № 21 - при неврозах, источник № 22 - с высокоминерализованными водами с повышенной температурой - рассолами, используемыми в шестикратном разбавлении для лечебных ванн при большинстве заболеваний, показанных для курорта "Кашин". Минеральные воды применяются как внутрь, так и наружно в виде ванн. Лежишь в ванне, словно огурчик в рассоле, вытянувшись во весь рост, чувствуешь, как здоровая сила земных соков входит в твое тело, никак не желающее поддаваться всяким недугам и недомоганиям, и надежда осеняет твою жизнь и делает ее более сносной и терпимой. Показания для лечения на сегодняшнем курорте Кашина: болезни органов пищеварения, органов движения, периферийной нервной системы и спинного мозга, гинекологические заболевания, лечение последствий военных травм, некоторых сосудистых заболеваний и других.
Одной из основных бальнеологических процедур Кашинского курорта является грязелечение методом аппликации, оказывающее большое влияние на нервную и сердечнососудистую системы, обмен веществ, оно усиливает приспособительные функции организма и др.
Помимо названных методов лечения естественными средствами благоприятное воздействие на больных оказывают другие факторы лечения: климатолечение, диетическое (лечебное) питание, лечебная физкультура, аппаратная физиотерапия, массаж, аэрогелиотерапия, специальный режим.
Санаторий "Кашин" расположен на окраине города на густо заросшем березами, душистыми липами, а летом - обилием цветов, взгорке, поднимающимся от слияния рек Маслятки и Кашинки. По берегу Маслятки раскинулись две тенистые рощи, много яблонь, вишен, кустов смородины, малины и цветущих высоких трав.
Утром, еще до завтрака, бегу в поликлинику санатория (лечебный корпус) на сдачу анализов. Березовая рощица, припорошенная снежной сединой, немного поеживается на привычном морозе, крепко хватающем за уши и щеки. Но вот набежал легкий еще, робкий ветерок, с березы на аллейку упало несколько комьев снега, отчего ветви закачались, освободившись от снеговой тяжести. Если ветерок подует сильнее, жди завтра оттепели и метели. А пока что, первозданный снег, которого давно я не видел (и который в Москве трудно увидеть в таком виде и количестве), кажется живым: в свете электрических фонарей по его поверхности бегут серебристые блестки. Я останавливаюсь, чтобы присмотреться к ним повнимательнее, а они пропадают, затаиваются, будто тоже останавливаются. Пошел, удивленный, дальше, они засверкали вновь, словно обрадовались продолжению прерванной игры.
Центральная, другие аллеи парка и некоторые корпуса санатория обсажены великолепными елями, в том числе голубыми (по фасаду шестого корпуса) и снеговых нашлепках на густых ветвях. Со стороны кажется, что это большие темные птицы с тяжело опущенными белыми крылами присели отдохнуть после долгого перелета.
После ужина мы сидим в маленьком уютном фойе спального корпуса, и сосед по столу рассказывает:
- Здесь хорошо, тихо, ночью выспаться можно. А вот был я когда-то в Лазаревском. Есть там недалеко от станции курортная поликлиника. В ней я однажды года три подряд сердечко приводил в порядок. Морской воздух там целебный. Там все целебное: и морские ванны, и воздушные ванны, особенно во время приливов и отливов в течение дня, а многие мужики да и бабы говорили, что не менее полезны и лунные ванны, и даже такая процедура, как кустотерапия. Правда, кустов там особых нету. Это надо лезть на гору черт те куда - поблизости-то все забито парочками, когда не приди! - и приходилось кое-кому эту самую процедуру принимать прямо в палате. Но для этого надо соседа спровадить куда-нибудь.
А мой сосед как раз через день должен был уезжать домой. Вот он вечером после ужина и говорит мне: "Послушай, Дим Димыч, уважь, а? Вот тебе бутылка "Хереса", вот яблоки - перекантуйся как-нибудь до утра, часов до шести, когда спальные корпуса открываются. Прощальная ночь, понимаешь? Надоело под кустами елозить - купальник на веточке, как сигнал: "Чур, здесь занято!" Хочется по-человечески..."
Ну, куда мне было деваться? Взял я бутылку вина, взял яблоки, уложил все в целлофановый пакет с томной розовотелой красавицей на борту и устроился, вот как мы с тобой, в фойе на своем же этаже у телевизора. До одиннадцати часов с несколькими парочками смотрели мы всякую дребедень по телевизору, а потом пришла ночная дежурная, выключила телек и погнала всех спать. Парочки со смешками да подковырками разошлись по палатам, а я остался.
- А ты что сидишь? - спросила меня южная красавица со смуглым лицом и тяжелыми черными густыми волосами, уложенными
на голове волной.
Я не знал, что ей ответить и смотрел на нее, слегка и виновато улыбаясь.
В каком бы ты настроении не был, но на человека нельзя, невозможно долго сердиться, когда он тебе открыто улыбается. Я улыбался, а она на сдвинутых креслах без подлокотников стелила себе постель: розово-серый полосатый матрас, белую в голубую клетку, как школьная тетрадь по арифметике, простынь, раскладывала с такими же наволочками подушки и неназойливо пытала меня:
- Напарник-то птаху себе привел, что ли? А тебя, значит, на улицу, да? Так вам и надо, простакам. Так вы и облизываетесь всю
жизнь, глядя на чужие прелести...
Она это говорила беззлобно, словно поучая своего взрослого сына, хотя вряд ли была старше меня, в ту пору тридцатилетнего. А я молчал и улыбался, и даже радовался за своего соседа, вот, мол, хороший человек попался эта дежурная. Другая бы давно поперла из корпуса эту ночную птичку.
Застелив постель и пригасив ночник, она сказала:
- Отвернись, я ложиться буду!
Я отвернулся, она зашуршала одеждой, быстро улеглась и добавила:
- Возьми вон в шкафу себе матрас и ложись! Лежи тихо. Сей
час увидишь великое кочевье.
Я не сразу понял, на что она намекала, а когда улегся, до меня стал доходить смысл сказанных ею слов. Вот тихонько скрипнула дверь, по темному коридору в другой его конец скользнула какая-то легкая тень в халатике, послышался двойной стук в дверь - тук-тук! - слабый, что даже суставчику пальчика нисколько не больно, но слышный на весь коридор. Дверь тотчас отворилась и быстро захлопнулась. Там ждали, та же дверь потом скрипнула еще раз, и по коридору неторопливыми шагами прошла высокая фигура и без стука вошла в первую дверь, откуда выпорхнула легкая тень в халатике.
Потом появились другие "кочевники", пошли другие условные стуки: один короткий, два коротких и один длинный, два коротких колечком или ключиком о дверную железную ручку.
- И так каждую ночь, - то ли завидуя, то ли осуждая, сказала дежурная Валентина Изольдовна.
- А у меня есть херес, - немного помолчав, сказал я, - хочешь?
- Кто же сомневается, что у тебя есть херес, - коротко хохотнула Валентина, - на то ты и мужчина.
Этот ее смешок я принял за согласие, долбанул ладонью о дно бутылки, пробка улетела куда-то за кресла, а Валентина сказала:
- Стаканы в тумбочке!
Мы выпили вино - "херес черноморский", захрустели яблоками. От любого крепкого вина быстро хмелеешь, правда, хмель этот скоро проходит, потом можно пить, сколько хочешь - результат будет одинаков, опьянение остается на том же уровне, разве только утром голова будет тяжелее. Но такого быстрого захмеления с вечера бывает достаточно, чтобы потерять голову с растерянно улыбающейся тебе женщиной, особенно, если преградой между вами является легкое одеяльце, а свахой - темная горячая южная ночь. Почти одновременно взлетело одеяло над шоколадными бедрами и погас ночник:
- Иди ко мне! - тихо, будто самой себе, сказала Валентина.
Повторной просьбы не потребовалось...
Когда рассвет первыми лучами осторожно прополз по кружевной оконной занавеске, Валентина, освобождая мое плечо, устало сказала:
- Иди в свой угол. Сейчас кочевники поползут обратно к своим гнездовьям.
И снова начались перешептывания в дверях, послышались звуки прощальных поцелуев, такие же, как и вчера, условные перестуки. Казалось, что коридор ожил, зашевелился, но буквально через четверть часа все опять стихло, и спальный корпус погрузился в спокойный, глубокий и сладкий сон.
- Иди и ты к себе от греха подальше, - сонно сказала Валентина, - не дай Бог дежурному врачу на глаза попасться. Он и так мне
проходу не дает.
Этим утром я бы и завтрак проспал праведным сном, если бы не разбудил довольный сосед:
- Ты и, правда, что ли, всю ночь не спал? Ну, извини, коли так. Потерпи еще ночку, а там я уеду.
- Пошел к дьяволу, развратник! - притворно ругнулся я, мысленно уже начиная готовиться к предстоящей ночи.
Следующая ночь так же начиналась с известных уже подробностей "великого переселения". Когда утихли все голоса, перестуки и перешептывания, Валентина, лежа на одном локте под тонкой простыней (жарко!) и загадочно улыбаясь, сказала:
- Хорош был вчера твой херес, нечего сказать, но я думаю,
нынче моя мадера будет не хуже. Достань-ка там, в тумбочке!..
И была бессонная ночь, и было непробудимое утро, а целомудренный день смыл все грехи черноморской волною невинной...
Сосед по палате Николай Талгатович Чухин, бывший строитель мостов, плотин и других гидросооружений, начинавший свою карьеру десятником где-то в Башкирии, прошедший ее вдоль и поперек и дослужившийся до управляющего трестом, даже на пенсии сохранил привычку пренебрежительно-иронично относиться к окружающим его людям, словно они являются его подчиненными. Он не может не задеть ни одного человека, будь то мужчина или женщина, не может не сделать какого-нибудь ничего не значащего замечания, особенно в очереди на прием к врачу или какую-либо процедуру.
- Кто последний? - спрашивает подошедшая с костыликом старушка.
- А вас уже трижды вызывали, - "шутит" бывший управляющий, а ныне молодой пенсионер, не уважающий весь мир и свое близкое окружение, вроде бы чем-то обязанное ему за его якобы благосклонное отношение, как ему кажется.
При этом в его плоских шуточках задатки юмора отсутствуют начисто. Между поручиком Ржевским и чеховским унтером Пришибеевым он стоит ближе к последнему и поэтому громовым своим голосом часто пугает людей, они виновато улыбаются из вежливости, и, боясь его обидеть, либо помалкивают, либо отсаживаются подальше, либо стараются заговорить с другим соседом.
Но вся-то его беда заключалась в том, что он неспособен был заметить, разгадать в окружающих его людях скрытого презрения к надоевшим его шуточкам, к нему самому, к его напрасным потугам выдавить из себя что-либо смешное. И он "шутил" налево и направо, а от его шуток многим хотелось умыться или встать под душ.
С первого же дня нашего совместного проживания начал он шутить и со мной. Сначала он приписал мне какую-то мифическую Людмилу (не показывая ее мне) и в любое время дня расписывал, как она "чахнет" по мне и просит его свести нас вместе. А когда мне это надоело и я оборвал его, он два дня мучился "оскорбленный", считая себя непревзойденным юмористом, тонким психологом, а меня грубияном, только и способным обидеть человека.
- Ой, как грубо! - повторял он свою любимую приговорку.
Потом он приписал мне Розу, свою соседку по столу, дебелую бабищу с толстыми красными щеками, утонувшим в них маленьким курносым носиком с открытыми пещерками ноздрей и узкими продолговатыми глазами. Я ничего не имел против любых женщин (они мне были безразличны), но когда этот "юморист" при выходе из кинозала толкнул меня прямо на нее со словами: "Это Роза, бери ее!" - моему терпению пришел конец. В палате я сказал ему:
- Мне надоели твои идиотские шуточки и я не нуждаюсь в твоем посредничестве! Еще раз пошутишь, попрошу тебя отселить!
Такой реакции на мои слова я не ожидал: он покраснел, замкнулся, долго лежал переживая, бездумно глядя в потолок. Подобного отпора он, видимо, никогда не получал. Деликатные бывшие его подчиненные или другие благовоспитанные жертвы его "юмора" не считали нужным ввязываться с ним в дискуссии, и он, наверно, возомнил себя королем шуток: я - начальник, ты - дурак.
Перед вечером он сбегал к медсестре померить артериальное давление: 170/90. Это его убило: он пролежал весь вечер, всю ночь, а утром сказал:
- Ты меня чуть не угробил! Ну что было ему ответить?
- Трус не играет в хоккей! - пропел я ему известную песенку. Больше он со мной не шутил: мне было приятно - мой сосед
стал вполне нормальным и рассудительным человеком...
Однако эпопея с соседом на этом не закончилась. Он устал от семейной любви, хотел женщину, новизны отношений и дармовщинки. Но его удерживали некоторые сомнения в своих мужских способностях. И подвернулся подходящий случай: под циркулярным душем нижняя половина его тела неожиданно проявила такую активность, что немедленно потребовалась женщина, партнерша, которая и оказалась ближе всех. Это была Роза, его соседка по столу.
Ко всему прочему у Николая Талгатовича хватило ума оградить себя от моих насмешек и розыгрышей и он незамедлительно переселился поближе к предмету своих вожделений, в соседний спальный корпус, хотя и менее удобный в смысле его расположения: надо через улицу ходить и в столовую, и в кинозал, и к лечащему врачу.
- Ну, как дела? - спросил я его через несколько дней, столкнувшись в ванном отделении.
- Под лежачий камень портвейн не течет! - коротко хохотнул он.
- Упиваешься, значит? - уточнил я.
Он повел длинным и тонким, словно лезвие топора, носом и отвернулся к подошедшей женщине:
- А вас уже два раза вызывали...
Местная поэтесса, автор семи сборничков стихов Ольга Теленкова два раза в неделю продает свои книжки в фойе столовой. Покупают, конечно, вяло, нехотя, не до стихов народу, для которого любовь - давно пройденный и позабытый этап, а жизненные кандалы до сих пор терзают тело так, что души делаются бесчувственными ко всему возвышенному. Поэтому стихи и не нужны.
Но, тем не менее, чтобы поднять рейтинг своих книг, поэтесса в каждый заезд отдыхающих устраивает поэтический вечер. На этот раз он пришелся на старый Новый год. Ольга Николаевна пригласила выступить и меня. Кинозал санатория был заполнен не густо, но четверть всех кресел была занята, а это уже вполне прилично, если посчитать, что послушать стихи пришли истинные любители поэзии. Контакт с залом сразу установился теплый и доверительный. Ольга читала цикл стихов "Времена года". Стихи слушали, горячо одобряли аплодисментами, задавали вопросы, иногда далекие от поэзии, например, по истории возникновения города, но поэтесса - горячая патриотка своего края, обстоятельно отвечала даже на самые, казалось бы, незначительные реплики.
Потом она дала слово мне и оставила одного на сцене. Я сказал несколько слов о себе, затем прочитал первое стихотворение, начинающееся строчкой:
Отзовись, душа, на каждый крик...
По окончании чтения, после дружных хлопков, я услышал голос моего бывшего соседа по палате, Николая Талгатовича:
- Давай, поэт, про любовь, да позабористей!
В зале хохотнули, но приготовились слушать. Не менее получаса читал я стихи о любви, верности, изменах и разлуках, зал одобрительно аплодировал, и вдруг тот же сосед, взяв на себя роль зрительского лидера, неожиданно ошарашил меня каверзным вопросом и самодовольно поглядел на свою спутницу, тесно вжавшуюся в его плечо:
- А скажи, поэт, чем ты отличаешься от простых смертных, ну
вот, хотя бы от меня?
Зал выжидательно замер, а я спокойно (откуда оно взялось-то - спокойствие?) глядя прямо в глаза Николаю, вдруг четко и внятно сказал:
- А тем я отличаюсь от тебя, Николай Талгатович, что у меня в данный момент от близости женщины (Ольга к тому времени поднялась на сцену) волнуется только верхняя часть тела, а у тебя - только нижняя часть тела, которой, как известно, стихи не пишут.
Вот и все отличие.
Последние мои слова потонули в хохоте слушателей. Меня трясла ораторская лихорадка, поэтому я не видел ответной реакции моего оппонента. Ольга Теленкова потом мне рассказала, что спутница Николая сразу же после моих слов встала и выбежала из зала. Больше бедного моего бывшего соседа по палате ни с одной женщиной вместе до самого отъезда из санатория никто не видел.
Потом, когда наш "титаиик" взял курс на Москву, Николай сказал мне, охолонув от мужского самолюбия и смиряясь с участью покинутого любовника:
- С тобой не пропадешь, но горя схватишь.
Он не умел долго горевать и кручиниться...
Высокий, статный, нестарый еще мужик вышел из кабинета проктолога с таким гордым видом, будто только что получил Нобелевскую премию. Он огляделся по сторонам и вдруг быстро, быстро засеменил в дальний конец коридора, где на двери скромно примостилась буква М. Дожидающийся очереди к врачу суровый дядя нехотя разомкнул губы и сказал:
- Она, эта стерва - болезня, не разбирает, президент ты или водопроводчик, знай, изводить людей. Никакой жизни от ней нету...
И снова надолго замолчал...
Крещение Господне.
Ночью выпал свежий, прямо-таки целомудренный снег, укрывший, словно белой махровой простыней и крыши домов, и вчера только расчищенные дорожки и аллейки, и крепкий заматеревший наст, улежавшийся уже по всей территории санатория. Я бегу на процедуры. Свернув на главную аллею, еще издали вижу под огромными лиственницами с голыми ветвями (лиственницы на зиму сбрасывают свою хвою) одинокую фигуру с протянутой рукой. "Господи! Неужели и тут нищие?" - как-то сразу подумалось мне. На мое счастье это оказался местный орнитолог не орнитолог, но любитель природы, как он себя потом назвал. Он с ладони кормил семечками желтогрудых с черным "галстуком" синиц, которые с ветвей лиственниц пикировали к нему на ладошку, цепко хватаясь лапками за мизинец или указательный палец: присядет синичка на бортик ладони, вертанет головой в ту и другую сторону, быстро ухватит клювиком черное семечко и - порх на заснеженный сук лиственницы, с которого тут же осыплется небольшое облачко снежной пыли. И снова будто ныряльщица - головой вниз! - на ладошку за новым семечком!
- Как тебя зовут, отец? - спросил я.
Он переменил руку - замерзла! - пересыпал семечки в другую, отогревшуюся в рукавице, и сказал:
- Юрий Михайлович меня кличут. Я их часто кормлю. Синица
семечки любит. Они у нас 20 рублей стоят. Прошлой зимой я на 300
рублей скормил семечек. Жалко птицу. Голодная она замерзает.
Он помолчал, глядя, как одна за одной садились птицы на ладонь, а потом продолжил:
- Я сам-то Тимирязевку окончил. Работал и агрономом, и председателем колхоза, и директором совхоза. А теперь вот птичек подкармливаю зимой. Жалко вот только: черствые души у вас, отдыхающих. Ни один не покрошил хлебца божьим творениям...
Мне стало стыдно. От лица отлила кровь и начали мерзнуть щеки.
- Прости, отец! - поспешно сказал я и посеменил в лечебный
корпус на утренние процедуры...
Судьба тверского князя Михаила не дает мне покоя. Есть предание о том, как везли его тело в Москву. На ночь скорбный поезд из нескольких повозок остановился в городе Маджары, и христиане попросили поставить гроб с телом князя в храм, но сопровождавшие гроб недруги не допустили этого и приказали положить тело в хлев.
В туже ночь над хлевом "поднялся огненный столб от земли до неба, а днем была видна над ним дивная радуга". Это было первое прославление святого князя-мученика... Позднее город Маджары был переименован в город Святой Крест (впоследствии - г. Буденовок). Буденовская трагедия наших дней продолжила древнюю историю: почти через семь столетий здесь совершилось новое мученичество русских людей. Город Святого Креста, как некогда князь Михаил, так же жертвенно принял первый удар на себя за всю Россию. И снова (утром, в воскресение 18 июля 1995 года, после ночного штурма больницы, которая! стоит на месте бывшего ночлега тела князя Михаила) на восточной стороне заложники (более 1500 человек) увидели на небе Крест: справа от него на воздухе стояла в скорбной позе Богородица, молящаяся в черных одеждах.

После написания предыдущего эпизода ночью мне приснился странный сон. Сопровождающие на Москву гроб князя Михаила Тверского ратники, переправившись через речку, устроились на ночлег в каком-то селении, а утром увидели "горящий" стог сена на другом берегу реки. Видимо, нерадивые ордынцы сложили в стог плохо просохшую или совсем сырую, только что скошенную траву (я не знаю, к сожалению, ставили ли в Орде на зиму стога сена; может быть они просто со своими стадами и табунами лошадей откочевывали южнее, на новые, непотравленные пастбища), вот она, трава-то, в плотном стогу и "загорелась". Короче говоря, от стога расползался во все стороны пар не пар, дым не дым, но беспокойной крестьянской душе русского ратника-землепашца было понятно одно: пропадает добро, горит такой необходимый зимой корм, с таким трудом уложенный в огромный стог.
Я помню отчетливо, как восставший из гроба князь Михаил махнул мечом в сторону того берега реки, давая команду на переправу, и ратники, словно на приступ осажденной крепости, кинулись в реку и поплыли к другому берегу спасать добро. Воины, истосковавшиеся по крестьянской работе, кто руками, кто мечами, кто трехпалыми рогатинами валявшимися тут же, быстро растащили стог вдоль берега реки, растрясли траву для просушки и собрались, было, уже в обратный путь, как набежали изумленные ордынцы, посчитав этот набег за восстание, но скоро поняли бескорыстие русских и долго дивились на бородатое воинство.
В качестве одного из дружинников князя Михаила Тверского я тоже принимал участие в этой вылазке, а когда, проснувшись, понял, что это сон, не мог поверить: так явственно и четко стояли перед глазами счастливые лица суровых воинов, дружно сотворивших доброе дело...

На смену старой, рассыпавшейся, лет тридцать уже отслужившей кровати, в палату для престарелых поставили новенькую деревянную кровать, еще пахнущую фабричным лаком. Палата расположена на первом этаже, в ней с самого открытия спального корпуса селили пожилых и увечных пенсионеров, подчас колодой пролеживавших на кровати целые дни без движения. Новая кровать никогда не знала молодых беспокойных тел, особенно, неожиданно нашедших здесь и полюбивших друг друга. Многие годы простояла она в палате, не расшатанная и крепенькая и даже немного гордилась этим. А другие кровати, побывавшие на своем веку в молодежных палатах, смотрели на нее с некоторой завистью и в тоже время жалели ее:
- Надо же! Так до старости лет и не научилась скрипеть!..

3.

Ровно девять часов утра. К новому спальному корпусу подан наш долгожданный "титаник", вместительный автобус, выделенный санаторию московским мэром Ю. М. Лужковым для перевозки пенсионеров-москвичей. До свидания, гостеприимный Кашин!

Прощание с Кашиным

До свиданья, Кашин,
Древний городок!
Ты недуги наши
Подлечил, как мог.

Мы в твоих рассолах
С пятого числа
Омывали соло
Грешные тела.

Залезая в ванну,
Помнили всегда
Мы княгиню Анну
В давние года.

Каждый по соборам
Богу помолясь,
Лез потом, как боров,
В торфяную грязь.

Не жулье, не князи,
Но простой народ –
Надо же! - а грязи
Все равно найдет.

Благодарность нашу
Видит Господь Бог.
До свиданья, Кашин,
Славный городок!

Нам твои ночевки
Снимут боль и стресс,
Если даст путевки
Жадный Райсобес.

Кашин-Москва
январь 2004

“Наша улица” №124 (3) март 2010