Анастасия Бабичева "Литпроцесс наизнанку: «писательские рассказы» Виктора Широкова" критическая статья
К 65-летию со дня рождения Виктора Широкова
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

вернуться
на главную страницу

ЛИТПРОЦЕСС НАИЗНАНКУ: "ПИСАТЕЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ" ВИКТОРА ШИРОКОВА

критическая статья

Поэт, прозаик, критик и переводчик Виктор Александрович Широков отмечает в апреле 2010 года свой 65-летний юбилей. Врач-офтальмолог по образованию, в разное время он работал глазным хирургом, редактором и обозревателем «Литературной газеты», редактором издательств «Книга», «Экспресс», «Культура». Автор книг стихов, прозы, литературного словаря, критических статей, переводов поэзии народов СССР и англоязычных поэтов.

«Примерно через час после начала трапезы, когда все мы уже изрядно приняли на грудь и хорошо закусили, господин сочинитель приступил к заранее намеченной голосовой экзекуции». Отрывок из рассказа «Метаморфозы зомби» Виктора Широкова.
Почему именно рассказы, а не, скажем, стихи, переводы или критика? Для субъективного предпочтения прозы я нахожу оправдание довольно, надеюсь, ловко: потому что в Широкове-прозаике есть и от Широкова-поэта, и от Широкова-переводчика, и от Широкова-критика. И даже от Широкова-офтальмолога, если немного поиграть метафорами.
Выбранный тон (а выбирала его, конечно же, не я, но автор рассказов, о которых далее пойдет речь) просто не позволяет щеголять терминами – они совершенно ни к чему. Но вопрос «Каково это, быть писателем?» давно и надежно занимает ум как читающего, так и пишущего субъекта. Для первого, что естественно, «писатель» это другое измерение, это просто другое, абсолютно притягательное и абсолютно недосягаемое. Для второго, что, в общем, тоже понятно, «другой писатель» это, возможно, еще более притягательное и еще более недосягаемое. Поэтому, вопреки солидному опыту в сотни и тысячи страниц писательских откровений, каждое новое откровение, по меньшей мере, обращает внимание. В малой прозе Виктора Широкова тема «Каково это, быть писателем» имеет особое значение. Она есть даже там, где её, на первый взгляд, нет. Или там, где задумывалось, казалось бы, не ради нее. Она существует вне наивных размышлений о том, в какой мере «я» автора-повествователя идентично «я» биографического автора. И она выходит далеко за пределы написанного Широковым стереотипа странноватого субъекта, выпивающего водочку под вареную колбасу и надрывную декламацию товарища-литератора.
(Назовем их) «писательские рассказы» Виктора Широкова можно читать безотносительно хронологии написания. Потому что есть в них ощущение некой непрерывности: нет начала и конца конкретного текста; есть безначальное и бесконечное повествование, которое развивается ритмично. А вот и повод обратиться к Широкову-поэту. Ритмичность писательских рассказов реализуется не только на уровне организации текста. Хотя и в этом отношении, например, сказка «Чистопрудные лебеди» демонстрирует уникальную и почти буквальную трансформацию прозы в поэзию; да, без рифмы и в горизонтальном исполнении, но разве это может помешать? Специфический лексический и синтаксический выбор делают свое дело: совсем не сказочное содержание сказки вдруг приобретает напевность, звучит как притча:
«Туточки в очередной четверг решили мы, подустав от службы, продолжить свой междусобойчик. Знамо дело, резона возвращаться в редакцию не было, и, прикупив водки и пива, всей честной компанией, вместе с пришлыми девушками, отправились на зады памятника Грибоедову, есть такой драматург и поэт, если помните. Впрочем, девушка была одна, и та главредовская, очевидно ему по чину положенная».
Эта сказка служит примером как раз такого текста, где писательская тема, на первый взгляд, не является основной: вроде бы просто фон, или лейтмотив – определение границ. Но сама новая притчевость посвящена здесь вопросу «Каково это, быть писателем?»: что именно и как именно становится сказкой сегодня.
Ритмичность и непрерывность повествования на более сложном уровне создается особой манерой письма: «плетение» – пожалуй, подходящее слово. Вот полотно рассказа «В тени коршуна»: нитка пейзажной лирики первого абзаца, узел-обещание позже рассказать о пропаже крупной суммы денег, а потом пространная ретроспектива об умершем товарище. (Позволю себе всего одно замечание чуть в сторону: в писательских рассказах автор не концентрирует внимание только на главном герое, не пишет, так сказать, только «себя». Подозреваю, есть в этом заслуга Широкова-переводчика, ведь перевод так или иначе предполагает умение отвлечься от свойственного творцам нарциссизма.) Возврат к канве повествования и снова ретроспектива, плавно переходящая в обещанную историю о пропаже. И снова возврат к основной канве, и снова нитка острой лирики. А вот и переплетение двух главных сюжетных линий рассказа. И теперь только прямая. И последнее предложение, последний узел, на котором будет крепко-накрепко держаться все полотно.
На следующем уровне единое ритмичное развитие захватывает целые рассказы. История о похищенных деньгах «В тени коршуна» развивается в основную тему отдельной работы, рассказа «Кражи»: от сумки книг до «выстраданного названия» книги; вся жизнь, кажется, есть череда краж – то мельче, то крупнее. Тот же вечно крадущий герой – в рассказе «Игрушка»; и так далее. Но о каких частных историях не рассказывал бы Виктор Широков, финалы его работ неизменно открывают дверь во всеобщее. Они обещают все новые связи, бесконечные переходы: от «Или дай Бог просто продержаться подольше на невидимой шахматной доске это немаловажная заслуга и удача?» до «С выпивкой пока завязал, вернее, пью аккуратнее. Надолго ли?»; метаморфозы…
Начав с них, закончу ими же. Рассказ «Метаморфозы зомби» это не просто триумф Широкова-критика. Это исключительно искренняя и проникновенная работа. Сарказм – да; цинизм – нет. Этот рассказ даже не об одном вечере – об одном мгновении, обо всем его напряжении, обо всей его жизни. Ритмичность повествования настолько захватывает, что, кажется, я сама впадаю в транс: страшный кашель и не менее страшная декламация; стены, периодически меняющие конфигурацию; анатомические детали, похожие друг на друга или, вообще, ни на что не похожие… И главное – мысли и чувства, вперемешку, вразнобой, перебивая друг друга: страх, триумф, пустота, злость, ожидание; и «горчащая зависть», и «горделивое презрение», и «дилетантское блаженство». И метаморфоза свершается. И теперь не понять: читаю или пишу, талант или посредственность, бессмертие или забвение, дар или пьяный бред.
Вот и самое время играть метафорами. Есть в писательских рассказах Виктора Широкова что-то от цепкого взгляда, от способности видеть. А еще от умения угадать: «зомби от литературы» – чем ни точный диагноз?

Самара

“Наша улица” №125 (4) апрель 2010