Анастасия Бабичева "Владимир Монахов: звёздное небо в груди" критическая статья
К 55-летию со дня рождения Владимира Монахова
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

вернуться
на главную страницу

ВЛАДИМИР МОНАХОВ: ЗВЁЗДНОЕ НЕБО В ГРУДИ

критическая статья

Владимир Васильевич Монахов – автор более десяти сборников стихов и прозы, многочисленных публикаций в литературных журналах и электронных изданиях – отмечает свой 55-й день рождения 1 мая 2010 года.

Владимир Монахов родился 1 мая 1955 года в городе Изюме Харьковской области. Окончил Иркутский государственный университет, получив профессию журналиста. С 1982 по 2002 год работал собственным корреспондентом областной газеты "Восточно-Сибирская правда" в Братске, главным редактором программы новостей в ТРК "МЫ". Сейчас возглавляет пресс-службу частной компании. Член союза писателей. Автор более десяти сборников стихотворений и прозы, в числе которых "Второе пришествие бытия", "Путешественник", "Человек человеку - рифма", "Эпоха снегопада", "Негосударственный человек. Этюды неконструктивной созерцательности", "Заросли бесконечного", "Вымысел правды". Публиковался в журналах "Литературная учёба", "Мансарда", "Арион", "Футурум АРТ", "Крещатик", "Сибирь", "Ренессанс", "Юность", "Дети РА","Иркутское время", "Илья". Живет в Братске. В "Нашей улице" печатается с № 97 (12) декабрь 2007.

Эта статья, приуроченная к юбилею Владимира Монахова, посвящается сборнику его коротких рассказов «Искушения дьявола районного масштаба», и на то есть несколько причин. Во-первых, я не могу оставить без внимания форму, которая кажется мне предельно актуальной. Форма развёрнутых афоризмов, эссенция фабулы и идеи, рождённая не только всё более «электронным» форматом мышления, говорения, самого существования, не только информационной перенасыщенностью «граждан технической цивилизации», но и, что гораздо важнее, щедростью автора, не стремящегося потешить себя россыпью страниц. Во-вторых, «Искушения дьявола…» – это ещё и эссенция поэтики и философии Монахова.
Последнюю я назвала бы поэтикой всеединства, в определенных моментах так напоминающую философию Владимира Соловьёва. Подобно Соловьёву, здесь есть Единственная – некий универсальный женский образ: не только любимая, не только жена, не только мать, но та Единственная, к которой лирический герой Монахова идёт от многих и бесконечных, сквозь многое и бесконечное:

Я сквозь пелену сна видел, как ты бегала, суетилась и даже не замечала, что желанный гость мертвецки пьян, что от него пахнет чужими духами, и запах посторонних не смог смыть даже проливной весенний дождь, под которым я весь вечер искал дорогу к тебе одной! («Дорога к тебе одной»)

Но в отличие от всеединства Соловьёва, бытие Монахова не замыкается на образе Единственной. Наоборот, Единственная встроена в сущее, которое длится вовне, за границы времени и вечности, истории и надысторического, бытия и небытия. Примеры этого всего-во-всём суть рассказы «Искушения дьявола районного масштаба».
Первый рассказ сборника «Молитва отца» проводит вневременные параллели между Богом-отцом и Богом-сыном, каждым отцом и сыном, автобиографическими отцом и сыном, будущими отцами и сынами:

Вспомни, Господи, и ты спускался к своему Иисусу, когда распяли его на кресте. Спускался утешить словом. Вспомни, как твой сын метал в тебя слова, мучаясь от боли неизвестности. И все выросшие без отцов сыновья одинаковы.
Господи, не сердись, не призывай его так рано к ответу.
Дай ему выговориться со своими детьми и внуками.

Кто из этих отцов молится о своём неразумном дитя? Кто из сынов оспаривает у Бога своего родителя? Ответить точно невозможно, да и не нужно.
Единое мироздание – весь мир во всём мире – рисует Монахов также в рассказе «Дорога к тебе одной»:

… И пытался сбивчиво очертить словами бесконечный поток воды, который теперь умею отличать от реки, реку от дождя, дождь от неба, небо от звёзд, звёзды от бесконечности, из которой я мужественно шёл навстречу тебе.

Быт и надбытовое больше неразличимы, как, например, в «Готическом романе»:

Твоя любовь растворила меня в жарких объятиях. (…) Но каждый день люди задают неприятные вопросы о моей судьбе. И ты откровенно рассказываешь им, как я стал главной составной частью твоей системы кровообращения.

Убийство любимого или вечное слияние с ним – это больше не конфликт, но единственная форма гармонии: «Мы с тобой одной крови – ты и я!».
История и надысторическое слито в образах пишущего Бога и издающего человека, незнающего Сократа и осведомленного современника. Свобода неотделима от несвободы, детство – от старости, мужчина – от женщины, человек – от Бога, единственная – от многих, предательство – от не-предательства. «Без одного нет и второго», как, наконец, без смерти нет и жизни.
Пытаясь найти более общую формулировку, я назвала бы это поэтикой конечного и бесконечности. И её, пожалуй, самый яркий пример – в рассказе «Астрономия невооруженного взгляда»: солярка на руках, протянутых к звездам, и (кульминация) вопрос лирического героя о том, «как обеспечить мыслью неприкосновенность небу?!». Такой вопрос может задать только настоящий творец, художник, «последний романтик» – тот, кто способен увидеть, услышать, почувствовать. И он видит, слышит и чувствует: в мире конечного нам так не хватает бесконечности.
Нам вечно не хватает! Карлик мечтает быть большим, как великан, а Великан – незаметным, как карлик. Нам не хватает веры:

Как больно накормить собой голодных львов... веры («Без одного – не бывает второго»).

Нам мало тепла:

Вы говорите о глобальном потеплении, а скольким людям ещё не хватает тепла, и теперь я в их числе.

Мы не умеем любить:

Знаю, мама, что любят, но не ведаю, что такое любить самому? (Здесь и выше – «Я узнан старым кладбищем»).

Нам не хватает того, кто «посожалеет» о нас «капельку сильнее и не минутку дольше других» («Аргументы»). Нам мало мест на пьедестале среди победителей («Когда не побеждаю…»). Нам мало… И творец Монахов видит это.
Он слышит, как за стенкой «ворочается со скрипом душа соседа, который давным-давно никому не говорит: Я тебя люблю!» («Переселение»). Он знает, что каждый из нас – такая душа. И каждый из нас – мальчик из самого простого и самого пронзительного рассказа сборника «Детские мечты»: тот самый мальчик, который с детства мечтает стать сумасшедшим:

Разве объяснишь этим карьеристам и их пособникам, что слышал ребенок среди ночи, как мама нежно называла папу «сумасшедшим»... А мальчику уже с малых лет не хватает в жизни таких трепетных слов.

Творец Монахов – это медиум, который видит, слышит, чувствует и может сказать. Ведь в том и заключается дело Творца: пытаться защитить вечность словом; прятать в груди хотя бы кусочек звёздного неба. Но открывать его! Тем, кто тоже способен увидеть.
А для того, чтоб понять, кто именно способен, Монахов изобрел собственное средство: его язык – обычно простой и ясный – зачастую усложнен синтаксическим выбором автора. Например:

Зато есть художник божьей милостью, который макает в рабочую среду тишины будущего кисти, увековечивая лицо современности, рябое от звезд. («Казимир Малевич»)
Такая нарочитая усложненность заставляет перечитывать отдельные предложения и фрагменты снова и снова. И в этом – неоспоримая польза для читателя, ведь смысл, сокрытый гораздо глубже синтаксической формы, все больше открывается с каждым прочтением. Например:

…У людей, среди которых я продолжаю жить, сжимается сердце, а душа уходит в пятки, где от долгого хождения за хлебом насущным её растаптывают в кровь. («Моя соцсреда»)

Абсолютным воплощением эффекта такой усложненной лингвистики является финальный рассказ сборника «Казимир Малевич». В нём автор создаёт и реализует ситуацию ped aspera ad astra. И якобы подсказывающее графическое оформление (целые фразы, написанные заглавными буквами) лишь делают эти вербальные aspera всё более острыми. Но те самые astra бесконечности, навсегда увядающие в хрустале повседневности, вдруг вспыхивают чистым, отмытым светом. Ведь именно ими «рябит» лицо современности – для тех, кто находит силу пройти сквозь преграду и узнать, как всё замыкается во всём, как конец превращается в начало, и наоборот:

Избранная акварель зацелованного грядущего, упакованная В ЧЁРНЫЙ КВАДРАТ БЫТИЯ НЕБЫТИЯ, обнажает и отыгрывает молчание ничто, ГДЕ СПРЯТАНЫ В НАЧАЛЕ СЛОВА КОНЦЫ ИСТОРИИ. (Казимир Малевич)

Так, очевидно, когда-то нашёл силы и узнал сам автор – Владимир Монахов, с тех пор прячущий в своей груди небо в звёздах.

Самара

“Наша улица” №126 (5) май 2010