Ваcилий Афанасьев-Сумлянин "Шторма" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Василий Афанасьев-Сумлянин родился 5 февраля 1960 года в селе Сумский Посад Беломорского района республики Карелия. Окончил Ленинградский Гидрометеорологический институт, факультет-океанология в 1986 году. Дебютировал в "Нашей улице" рассказом "Шепчу Тебе тихо свою молитву..." №128 (7) июль 2010.

вернуться
на главную страницу

Василий Афанасьев-Сумлянин

ШТОРМА

рассказ

Тяжёлые мысли овладели Петром Ивановичем. Всё перевернулось в последнее время, всё не так. И погоды нет, да и откуда ей быть в конце августа. Шторма сплошные, в море не выйти, но надо обязательно снять поставленные на лето мерёжки. Нельзя оставлять на зиму в море. Внука отправлять через неделю к матери в Ленинград, а одному будет не справиться, - болят руки от жизни рыбацкой, ноют, по ночам спать не дают, да и лет восьмой десяток пошёл. Пришёл два дня назад с собрания колхозного, долго молчал, половину дня молчал. Домашние, чуя беду, на цыпочках по дому ходили. Сидел, думал, думал, выкурил почти пачку папирос, давил со злостью окурки в пепельнице, порывался встать да делом заняться, но не было желания. Так и просидел до позднего вечера. Потом встал, плюнул на пол, выговорил зло:
- Ну и конец им! - И пошёл спать.
На другой день поведал, что колхоз рыболовецкий упраздняют, суда передадут государству, и будет теперь совхоз по разведению коров. Оттого и предсказание своё выговорил, что замахнулась власть не только на судьбы живущих ныне людей, но и на всю историю, на весь уклад народа, пришедшего в эти места много веков назад. И не им решать, зачем люди здесь поселились, и что людей держит на этой земле. Нет, не устоять этой власти будет, если так легко переворачивает всё с ног на голову. От глупости своей столичной и приговорила она, власть нынешняя, себя к концу. Так и будет.
Весь следующий день, хмурясь, делами занимался, а утром проснулся раньше супруги, пошёл на пристань, долго смотрел в сторону моря, носом воздух ловил, всматривался в небо, затянутое облаками, думал. И решил-таки в море выйти.
Сходил в дом, переобулся в сапоги, вернулся на берег к баркасу, заправил бензином бак мотора, перенёс в лодку вёсла, парус и всё остальное, без чего в море не выйдешь. Посидел ещё на пристани с полчаса, покурил, торопиться некуда, - до полной воды ещё часа полтора, успеем.
Вернулся в дом, хозяйка уже давно самовар вскипятила, ждала, встретила вопросом:
- Неужели, Пётр, в море пойдёте, погоды нет, погляди на небо-то, не дай бог моряна задует. Как обратно вернётесь? Внука через неделю в город отправлять к школе. Что будет?
- Что будет, то будет... Иди младшего буди, через час выходить.
Сетуя и причитая, пошла будить младшего Петра. Осторожно дотронулась до плеча рукой, а тот уже и не спит. Давно расслышал, как дед баркас снаряжал, про себя радовался, что ещё разочек в этом году в море выйдет.
Через час с полной водой вышли. До устья реки минут сорок хода под мотором, а как дошли до устья, пожалел старший, что решился выйти, вся погода не к добру, но не стал поворачивать обратно, потому как не привык он к таким решениям. И пошли навстречу волне.
А младший у руля сидит, только качке радуется.
До мест, где сети стоят, ещё часа четыре хода. Есть время поразмышлять спокойно о жизни и о судьбе. Справа острова, где при царе таможня была. Подходы к ним хитрые, да и не подходили на шхунах к берегу, шлюпками сходили при надобности. Здесь батька жены погиб, не один - трое их на шхуне оставалось: он - шкипер да два матроса. Сорвало в шторм с якоря, на камни вынесло, до берега ни один не доплыл.
Сидел старший, размышлял:
- Значит, совхоз ? Ну, ну. А на кой ляд мы сюда восемьсот лет назад пришли и поселились? Коров разводить? Да нет, коровы у нас всегда были, овечки тоже, но чтобы промысел морской на хлев поменять…
Плюнул, закурил, укрываясь от ветра роконом. Продолжал думать:
- От прадедов морем живём. Отец капитаном был, с самим Вилькицким до Первой Мировой на «Таймыре» по Карскому морю до Енисея ходил! Да не просто ходил, а по известным водам вроде, как лоцманом. Уважал его Борис Андреевич. В Гражданскую войну звал отца на службу, на ледокол, но не хотел батька служить ни красным, ни белым. Может и зря не согласился, а может и правильно сделал, что не пошёл служить в белую флотилию. Теперь уже и не важно. Да и не он один уклонился. Вон, и сосед - Воронин, что «Челюскина» провёл до Берингова моря, тоже не пошёл служить к англичанам, спрятался у ненцев в тундре. А и нечего помогать прохиндеям власть делить. Наше дело - море, промысел да шхуны.
Вспомнилось, как отец с собой в Норвегию брал. Ходил не пассажиром, -зуйком, как бы юнга . И на руле стоял, и паруса ставить помогал. Тогда север с норвежцами общим был, а не стало царя-защитника, так всё и закончилось. Спасибо, что за капитанство, за двухэтажный рубленый дом, за грамотность, за солеварню семью по миру не пустили; про остров, что царской грамотой навеки семье дарован был и думать забыли, потому как больно уж сурова власть в Москве к таким грамотам. Может быть, и надо было с Вилькицким уходить? Или везде хорошо, где нас нет? Да, сильно прижали нас в семнадцатом, на колени поставили, так и стоим до сих пор на коленях, без свободы.
И снова зло в воду сплюнул, закурил. Посмотрел на младшего, у того глаза горят, подумалось:
- Да откуда в нём эта страсть к морю? - и сам же себе ответил: - Да оттуда же, откуда у нас у всех, от жизни нашей у моря.
Так под думы свои тяжкие и не заметил старший, как дошли до островов нужных. Дошли и сразу за дело; сошли на берег, вынесли к рыбацкой избушке все необходимое для ночлега. Баркас на якоря от берега в нескольких метрах поставили, чтобы волной о камни не било. В ожидании малой воды - отлива, костёр разожгли, чай вскипятили. Всё молча. Полежали с полчаса на мягком мхе, не сговариваясь встали, обулись и к мерёжкам пошли по песчаным косам, что ещё несколько часов назад под водой на глубине в полтора метра были в самый прилив.
Работали недолго. Каждый своё дело знает. Всё молча: рыбу вытрясли, снасти сложили и обратно к избушке с грузом двинулись. Не всё сразу перенесли, ещё раз сходили. Старший снова прилёг отдохнуть, а внук рыбу чистить, картошку, костёр разводить для ухи. Закон такой - свежую рыбу сразу в уху. Тогда уха морем пахнет, от аромата задохнуться можно.
После ужина старика снова в сон потянуло, а младший по острову пошёл прогуляться, по берегу пройтись. Смотрел Пётр Иванович ему вслед и снова в мысли свои погрузился. Руки, суставы болят, всю жизнь в ледяной воде, с малолетства. Устал от жизни. Но надо ещё с десяток лет протянуть, пока младший Петрушка на ноги не встанет, не определится с жизнью. Без отца живёт.
Погиб сын Петра Ивановича здесь, недалеко, несколько лет тому назад. Также вот, пришли на острова сети проверить, Петрушку взял с собой, тому ещё и пяти лет не было. Старший тогда не смог с ними в море пойти, дела колхозные удержали. Сын хотел по-быстрому, за один день без ночёвки обернуться, но не вернулся в срок. На третий день в поиски ударились. Вон там, метрах в ста отсюда, сначала сына нашёл с разорванной грудью, но видно до конца стоял Николай, недалеко медведь лежал, - в черепе рана от удара невероятной силы топором, а уж потом и внука приметил. Сам вышел из расщелины в скале, в руке камень зажат. Идёт и не плачет, глаза как у волка. Схватил старый внука на руки, камень из детской ручонки с трудом освободил. Таких дел наделал шатун. Зимой по льду на остров пришёл и остался. От голода и напал на людей. Такая вот история. И видит старый, что глаза у внука, сколько лет прошло, а всё такие же, как застыли. Собаки мимо него, поджав хвост, пробегают и с визгом убегать бросаются. Такой вот взгляд у внука. Но смышлёный растёт, учителя хвалят. Обманом его только брать не надо. Поймёт, зло копить будет. И не боится. Совсем без страха растёт. Да, наделал шатун дел, отбоялся, видно, внук своё. Рановато отбоялся. Ещё и не жил.
Смеркаться стало. И едва ли не первые слова за несколько часов обронил внуку:
- Ну, что? Давай, Петро, спать собираться, завтра утром часов в шесть, с приливом, уходить надо.
Улеглись в избушке на нары. Внук с вопросом:
- Дед, а дед, ты на Гражданской долго был?
- Да нет, недолго, я же тогда молодой был, красные в обоз мобилизовали. Тифом заболел, меня и списали. Домой подался, от Кеми до Сороки больше пятидесяти вёрст пешком шёл, думал не дойду, часа два ходьбы осталось, упал в снег. Мужик проезжал, не наш, шапка у меня лисья была, отдал ему, он и довёз. Так вот и выжил тогда. Да, не думал я, что так долго проживу. И ещё пожить надо, тебя выучить, мамке твоей помочь.
И снова задумался о погибшем сыне, о том, как сын женился на Александре. Сидели они на пристанях, каждый на своей, только через реку, напротив. Сидели, смотрели, смотрели друг на друга и решили пожениться. Отец Александры пришёл к Петру Ивановичу, разговор завёл:
- Не нравится мне твой Колька, Пётр, всё один, да один, как волк.
Ответил негромко:
- Ты только при нём так не тявкай, а то волки, - они же не тявкают, молча глотки перегрызают. Он за твою Александру любому глотку перегрызёт. Сын мой, потому и говорю так, знаю.
Александра с детьми в город уехала, в Питер, не могла она здесь при могиле остаться. Тосковала сильно. Пётр Иванович и не удерживал. Права не имел на это. А в Питере прижилась, на завод устроилась. Всё у неё хорошо.
С этими мыслями и заснул.
Утром проснулся от завывания ветра. Вышел к воде, постоял, подумал, как быть дальше, - на острове оставаться, пока ветер не спадёт или на материк податься до ближайшего берега, а там пешком вдоль моря по тропе до села. И снова от упрямства фамильного решил к материку идти.
Разбудил внука, за чаем объяснил:
- Напрямую от острова до материка миль восемь будет, остров большой, в его тени волна не опасная, а как из тени выйдем, там и смотреть будем, что да как. Пойдём под мотором, парус ставить нельзя, потому как при таких порывах ветра мачту враз выломает. Выходить будем на остров, что Мачехой называется, он от материка мелким проливом отделён, метров сто шириной. Это не беда, переберёмся. А там по тропе, вдоль берега моря до устья нашей реки километров двадцать, - дойдём. Беда в другом, - гряды каменные подводные на подходе к Мачехе, места мелкие, волна крутая. Если налетим баркасом на валун по волне, то утонуть не утонем, но беды много будет. Ну что, пошли?
- Пошли. Дед, а баркас на Мачехе оставим, как же он? А забирать как? Я же уеду.
Усмехнулся старик:
- Один заберу. Справлюсь. Ты вот что… Я тебе курс показывать буду, смотри зорко, а на мне мотор и помпа, волной заливать будет, надо всё время воду откачивать. Дойдём, не впервой.
Пока в тени острова передвигались, волна не била, а как из тени вышли, у младшего глаза загорелись. Баркас, то между двух волн, то с самого гребня скатывается. Корма в воду проваливается, а другая волна сзади догоняет, того и гляди зальёт. От солёных брызг пелена на глазах. Пётр Иванович изо всех сил старается, воду помпой откачивает, по горизонту глазами рыскает, за внуком смотрит, а младшему хоть бы что. Ничего на лице не прочитать, как будто и нет его в баркасе. В румпель двумя руками вцепился, вперёд смотрит. Стоит на корме, широко расставив ноги и ни капельки страха.
На подходе к Мачехе между волнами камни огромные из воды показываются. Баркас на волне подняло, и на валун , - вскользь килём ударило. Бросило лодку сначала в одну сторону; старик замахал руками и за борт вылетел, а младший следом, на мгновение позже, когда перо руля от другого камня повело, румпелем поддало в грудь и только ноги в воздухе замелькали. Баркасу повезло больше, - вдоль берега развернуло и на гребне волны аккуратно между двумя валунами на песок поставило.
Место неглубокое, выбрались из воды без труда, но море - белое, вода холодноватая. Баркас закрепили, бросились переодеваться и костёр разводить. Обсушились, отогрелись, пошли в глубине острова избушку искать. Нашли, вещи перенесли, на ночлег устроились. Решили все дела на завтра оставить. Когда спать улеглись, уже старый к внуку с вопросом:
- Ну, теперь мне расскажи, как ты в прошлом году один троих отделал.
- Да ну их, деда. Я специально в арку забежал, чтобы им теснее было, и батиным ремнём разогнал.
- А ну, как бляхой задел бы кого, так и глаз выбить можно.
- Да нет, я бляхой не бил, так, самим ремнём. Не враги же.
В прошлом году пошёл младший в Питере в новую школу. После уроков местные заводилы решили новичка жизни городской поучить. Во дворе-колодце подкараулили и приставать стали. Долго не думал, снял ремень матросский и в бой ринулся. Стоял, как скала, как утёс в море, и выстоял. Да так выстоял, что вечером участковый в дом пришёл с вопросом об избиении малолетних. Глянул на Петра и челюсть свою нижнюю не сразу прихлопнул. Только и выговорил удивлённо:
- Не понял…
Александра его на кухню провела, всё и рассказала, и про медведя. Участковый когда уходил, Петру руку протянул, пожал со словами:
- Ладно, матрос, завтра один ко мне в участок придёшь, мать разрешила, поговорим.
Весь следующий день ушёл на сборы. Баркас на катки из брёвен поставили, чтобы Пётр Иванович один смог его на воду столкнуть, рыбу засолили, спрятали от зверя, ещё ночь переночевали и с утра в дорогу отправились. Пролив, что Мачеху от материка отделял, на отливе перешли и по тропе вдоль моря к селу подались. К вечеру уже дома были.
Ещё через пару дней смотрел внук на деда из окна вагона поезда, а старик на него. Младший ничего, молодцом держался, а старший вынул платок носовой из кармана и слезу вытер.
Доехал нормально, молчком всю дорогу, а когда первого сентября сидел на уроке в своём новом третьем классе и выводил старательно буквы в сочинении про то, как он провёл лето, в то самое время, не дождавшись отлива, переходил Пётр Иванович по грудь в холодной воде пролив на Мачеху. Торопился потому что. Осень. Шторма.

Тихвин Ленинградской области

“Наша улица” №130 (9) сентябрь 2010