Владимир Купченко "ЗА ВСЕ СЛАВА БОГУ..."
Отец Александр Мень: встречи и письма
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Владимир Петрович Купченко родился в 1938 году в Свердловске. Окончил факультет журналистики Уральского университета в 1961 г. Прозаик, исследователь творчества Максимилиана Александровича Волошина, член Союза писателей с 1990 г. Книги: “Остров Коктебель”, “Странствие Максимилиана Волошина”, “Киммерийские этюды” и более трехсот статей и публикаций (Максимилиан Волошин, поэты Серебряного века). Основатель и первый директор Дома-музея М.А. Волошина в Коктебеле (1979-1983 гг.). Как прозаик дебютировал в “Нашей улице” в № 6 за 2000 год.

вернуться
на главную страницу

Владимир Купченко

"ЗА ВСЕ СЛАВА БОГУ..."

Отец Александр Мень: встречи и письма

Юрий Кувалдин и Владимир Купченко на башне Дома Максимилиана Волошина в Коктебеле. Конец июля начало августа 1972 года.

Мощный фундамент под все творчество Максимилиана Александровича Волошина подвел мой друг, как говорится, закадычный, поскольку выпито нами было несметное количество разного алкоголя, Владимир Петрович Купченко, пришедший пешком в Коктебель после Свердловского журфака, чтобы на всю жизнь себя посвятить этому выдающемуся поэту. Он и внешне косил под Макса, носил бороду и ходил всегда босиком. Володя положил свою жизнь за другого. Как я ему ни тесал кол на голове, к творчеству он был равнодушен. Из-под палки, моей палки, написал пару повестей, которые спустя десятилетия я напечатал в своем журнале «Наша улица». По натуре Володя был человеком одержимым, фанатичным, жертвовавшим всем для осуществления поставленной цели – собрать все произведения Волошина и дать им научное описание, а также составить подробное жизнеописание. В сущности, Владимир Купченко в одиночку всю эту работу осуществил. Конечно, я чем мог помогал ему. Разумеется, он всегда устраивал меня с женой и сыном в Доме Волошина, а сам постоянно останавливался у меня в Москве. В приводимом тексте он меня именует поэтом, поскольку прозу мою он еще не знал, а я на каждой вечеринке под сухое вино и виноград читал свои стихи. В конце июля 1972 года я познакомился на пляже писателей, прямо перед Домом Волошина с Александром Менем, чернобородым блестящим пловцом, атлетом и эрудитом с огромными черными маслянистыми глазами. Володя Купченко умер в 2004 году.

Юрий КУВАЛДИН

Отца Александра Меня привела в Дом поэта в Коктебеле писательница из Минска Зоя Гусева, давняя моя знакомая. Было это 24 июля 1972 года. С ним был дьякон Александр Борисов с женой, дети - но подробности этой встречи в памяти не сохранились. Ясно, что я провел их по мастерской и летнему кабинету Волошина; по-видимому, представил Марии Степановне. Разумеется, я оценил поразительную эрудицию О.Александра и подпал под .его человеческое обаяние.
А вскоре после его отъезда из Коктебеля мне выпало некоторое испытание. Одна москвичка, мнением которой я дорожил, на мои восторги по поводу О.Александра заявила, что он - "подсадная утка КГБ", - иначе как объяснить, что его труды невозбранно выходят за рубежом? Как антиподы были приведены о.Димитрий Дудко и О.Сергий Желудков, подвергавшиеся тогда репрессиям... При всей своей рефлективности я решительно отверг эти подозрения,а сомнительные вопросы,на которые не мог ответить, решил выяснить у него самого.
В новую встречу, летом 1973 года, наше общение было более частым и доверительным. И вот как-то, оставшись с О.Александром наедине, я сообщил ему о слухах, ходящих о нем. Он пояснил, что в своих выступлениях никогда не касается политики и печатает на Западе только богословские книги, но КГБ отнюдь не обходит его вниманием: не раз его вызывали для бесед, подстраивали разные пакости, да и слухи, порочащие его, идут оттуда же.
3 июля снова состоялась экскурсия по дому Волошина: О.Александр пришел с женой, братом и сыном, в группе были также писатель Д.М.Урнов, А. П.Чудаков с дочерью, океанолог С.С.Зилитинкевич с женой - всего 15 человек. К тому времени у меня были написаны и перепечатаны первые шесть глав книги о Волошине, и я попросил О.Александра просмотреть их. 5. июля я записал в дневнике его неожиданно высокое мнение:

"Это не просто биография -- это книга. Весь научный аппарат спрятан, ничто не мешает. Вы передали все искания эпохи - оккультные, сексуальные, духовные... Встает живой человек, не абстракция, не сусальный герой. "Блуждания" - лучшая глава".
В этот его приезд я показал О.Александру составлявшуюся мной фотолетопись Волошина, он подарил мне Священное Писание (в западном карманном издании) и "Спутник искателя истины" П.Тиволье. Главное же - предложил свою помощь в качестве консультанта.
29 августа 1973 года пришло с оказией первое письмо от него - вместе с просимой мною биографией Р.Штейнера ("на прочтение") и "Вестником РСХД" (в подарок). Я по-прежнему "вибрировал" по поводу моего - недоучки! - права писать о таком гиганте, как Волошин, ив следующем письме, от 11 сентября, О.Александр отмечал:
"Я отношусь к Вашей работе не просто как к литературному исследованию. Наше время в высшей степени нуждается в "отцах". Их образы, труды, мысли и достижения имеют для нас актуальнейшее значение. Ведь, "возрождая" их, мы залечиваем разрыв творческой и духовной традиции, который произошел в бурные годы. А у Вас в руках богатые возможности, начиная от безусловной одаренности и кончая доступом к материалам и атмосфере. Поэтому всегда счастлив быть Вам полезным".
Передавая поклон М.А. Поповскому, О.Александр добавлял: "Его миссия сродни Вашей".
На мою просьбу о какой-то книге К.Бердяева О.Александр 10 октября 1973 года писал:
"Автор этот очень плодовит и писал массу. Я располагаю его основными сочинениями (штук 15), не считая статей. Вы совершенно правы, усмотрев в нем силу и глубину. Это один из ведущих мыслителей века. [...] Надо сказать, что XX век есть век расцвета хр[истианской] философии как на Западе, так и у нас. Об этом течении Вам знать необходимо хотя бы потому, что М.А.[Волошин] в какой-то степени к нему принадлежал (не будучи формально богословом и. философом)".
Надеясь на встречу в Москве (куда я собирался зимой), О.Александр заканчивал:

"А пока я всегда готов ответить Вам на любой вопрос (теоретического или историч[еского1 характера), если это будет в рамках моей "компетенции". В частности это может касаться истории теософ[ского1 и антропософского] движения".
В письме со штемпелем от 26 ноября 1973 г. О.Александр сообщал ("чтобы нам не разминуться"), где и когда он будет находиться с 2 по 28 декабря. 13-го я приехал в Москву - o и здесь получил записку с приглашением приехать 16 или 17 декабря. 17-го я впервые отправился в Семхоз под Загорском и после трапезы был оставлен ночевать. Из беседы с О.Александром мной были записаны такие его слова:
"В осуждении происходит тайное самовозвеличиванье. Художник должен быть взыскательным к себе, он начинает тормозиться. У нас нет морального права судить людей - и мы не можем судить объективно. Человека спиной можно понять... Когда вы стараетесь его определить, вы его вписываете в какие-то рамки. Это не помогает видеть людей. Мы в людях должны ценить образ и подобие Божие... Если с человеком случится какая-то гадость, надо жалеть его. В этом секрет и мудрости. Волошин всех понимал - и в этом разгадка его благожелательности. Истинный мудрец равняется по вечности... Добро и зло подобны бумерангу; недоброжелательность создает тяжесть внутри".
Отец Александр предложил мне показать музей Духовной Академии в Загорске - и я просил разрешения взять с собой молодого поэта Юру Трифонова (Юрия Кувалдина – Ю.К.) и его жену (Анну Ильницкую – Ю.К.), у которых тогда остановился. Приняты мы были "по высшему разряду"! Отец Александр сам сопровождал нас по музею (закрытому тогда для посетителей "с улицы": в залах нам встретились лишь две-три группки интуристов) и по самой Лавре. А потом пригласил в местный ресторан, где заказал бутылку водки, какую-то закуску - и сам наполнил граненые стаканы. Большая группа французов, сидевших неподалеку, с интересом наблюдала за этими действиями русского священника - в рясе, с крестом и значком Духовной Академии на груди. Я обратил внимание О.Александра на этот интерес. Он усмехнулся: "Пусть смотрят!" - и, произнеся тост, единым махом опорожнил свой стакан...
Вообще он не чуждался земных радостей - но в то же время спокойно относился к разным бытовым невзгодам. Я тогда весил 90 кг, боялся растолстеть - и был покорен полным безразличием к "проблеме" куда более полного отца Александра: "Какое это имеет значение?"
Открытка с изображением Богоматери и надписью: "В память 26.XII.73. А." - датирует день моего крещения, состоявшегося в храме отца Александра близ г.Пушкина. По пути от станции к Новой Деревне (с упомянутой выше москвичкой) я заблудился - и мы явились только к концу службы. Я успел заметить, с каким пиететом подходили к руке своего батюшки местные старушки; была и городская по виду молодежь. Крещение состоялось в какой-то служебной комнате (делалось это тайно - иначе предписывалась регистрация и сообщение по месту работы), О.Александр сам надел на меня цепочку с крестиком ("из Ватикана", по его словам) - тоже его подарок.
Прилетев тогда в Москву из Свердловска, я привез о. Александру не-чзколько выпусков "Истории русского искусства" И.Грабаря, посвященных иконописи. Он принял их без всяких экивоков - так же просто, как делал подарки сам. Без малейшего колебания он доверил мне редкую книгу П.Флоренского "Столп и утверждение истины" и "Собачье сердце" М.Булгакова ("ИМКА-Пресс"), с которых я заказал (подпольно, разумеется) ксерокопии. Вернувшись из Ленинграда, я вернул книги, еще раз наведавшись в Семхоз 6 марта 1974 года. От О.Александра я впервые услышал об экуменизме (сторонником которого он был); на мое недоумение о реальности существования ада он пояснил, что ад дается человеку еще на земле и прежде всего - в виде душевного состояния.
Летом 1974 г. он снова отдыхал в Коктебеле и перед приездом, в письмах от 13 мая и 5 июня, просил снять для него три комнаты на 8 человек. Я в это время уволился из сторожей, т.к. Дом поэта готовился стать музеем (отделом феодосийской галереи) и хлопот было выше головы. Отец Александр упомянул об этом в декабрьском письме, поздравляя с Рождеством и успокаивая в моих очередных сомнениях:
"Я больше, чем когда-либо, чувствую важность того, что Вы делаете, и Вашу провиденциальную призванность в этом деле. Она особенно ощутима на фоне пустоты и болтовни, которые мы все чаще наблюдаем вокруг. Мы мало общались летом, когда я был в Ваших краях, но исключительно потому, что я ценил Ваше время и силы, зная по себе, как трудно собраться и сосредоточиться среди обилия людей, пусть даже приятных и близких. Когда-то Н.Федоров говорил о долге детей "воскрешать отцов". Это, конечно, мифологема, но в ней есть смысл. Вы один. из таких воскресителей, хранящих наследство, умножающих его и доносящих до других. И большое счастье, что рядом с Вами человек, который разделяет Ваши груды. Опыт показал, что все лучшее, что имеем сейчас в духовном плане, "стоит на плечах" серебряного века. Пусть в нем были изъяны (где их нет?), но он завещал нам такое богатство, мимо которого проходить - преступление".

1 декабря 1974г. меня назначили - по настоянию М.С.Волошиной - научным сотрудником создававшегося дома-музея М.А.Волошина. 14 марта 1975 г., в ответ на мое письмо о наших делах и планах, о.Александр писал:
"Действительно, это все может стать уникальным центром по исследованию культуры начала века. [...] Я на днях был в Ленинграде и осматривал разные музеи-квартиры. Все они, увы, - реконструкция. А у Вас - живая и сохранная подлинность. Это очень ценно. Таких очагов почти нет (разве что - Мураново), а по XX веку - тем более".
В апреле 1975 г. в Симферополе вышел из печати составленный мною фотоальбомчик (фотографии Н.Орлова) "Планерское - Коктебель". Цензура выкинула фото М.Цветаевой, портрет А. Белого, цитату (не то чтобы фото!) Н.Гумилева; раздел "Курорт интеллигенции" назвали "Курорт у Синих скал" и т.д. И все же для тех лет книжка была достижением - и отец Александр, получив ее, писал (без даты):
"Альбом, кстати, получился прекрасный: и текст, и подборки, и фото. Дух этого замечательного места великолепно передан".
Сожалея, что ему опять не суждено идти в отпуск, о.Александр пояснял:
"Не могу отлучиться из-за того, что напарник без меня не может. А отправить его на пенсию жалко. Так что - пусть живет и трудится, а я пока буду мысленно Вас посещать, пока не придет время. У меня все по-прежнему. Работаю без передышки. Кое-что еще вышло. Планов много, все идет тесно: одно за другим".
Интересуясь, как продвигается моя книга, он добавлял:
"Верю, что придет время, когда я буду держать в руках "академическое" издание Волошина с Вашими комментариями".
В 1976 г. О.Александр приехал г Коктебель 15 июня; 13 июля снова была экскурсия по дому Волошина с его участием. На первом этаже мы готовили выставку акварелей Волошина, которая открылась 20 августа - к этому времени о.Александр уже уехал.''
А 26 октября я навестил его в Семхозе, записав такое его суждение о поэтах "Серебряного века":
"Почти никто из этих людей не был мудр [помимо Волошина]. В глубокой старости стал мудрым Вяч.Иванов".
Приехав в Коктебель летом 1977 года, о. Александр крестил нашего с Розой полуторагодовалого сына. Было это 26 июня, в волошинской мастерской; крестным отцом стал Е.Барабанов. Августом 1977 года помечена книга О.Александра "Небо на :земле. (Богослужение Восточной Церкви)", вышедшая в Брюсселе в 1969 анонимно (О.Александр надписал ее мне: "В память о встрече в Коктебеле от автора").
М.С.Волошина скончалась в декабре 1976 г., хлопот по музею у меня было невпроворот - и наше общение с отцом Александром стало более редким. В единственном за 1978 год письме (штемпель отправления 15 января), ответив на мой религиоведческий вопрос, он добавлял:
"Не знаю, смогу ли в этом году приехать (сын будет поступать). 3a этот период я уже стал дедом".
В ответ на мой критический отзыв о книге И.Куприянова "Судьба поэта" (Киев, 1978) о. Александр писал 2 января 1979 г.:
"По-моему, Вы еще мягко о ней отозвались. Это типичная халтура, в духе худших времен, хотя действительно сам факт ее выхода - событие положительное. [...] Зато подборка в мал[ой] библ[иотеке] поэта хороша и даже неожиданно хороша".
Летом 1979 г. отец Александр был в Коктебеле до 6 августа; а в 1980-м его прощальная записка датирована мной 28 июня (даты приездов не сохранились). В единственном письме 1980 года (штемпель отправления 15 января) он сообщал сведения о владыке Владимире Киевском, расстрелянном большевиками. А в письме от 12 февраля 1981 г. рассказывал:
"У меня все по-прежнему. Вышла еще одна книга. Если свидимся - постараюсь привезти. А - так: за все слава Богу. Мысленно нередко переношусь в зимний Коктебель. Никогда там не бывал в это время года. И весной. Говорят, очень красиво. Но высвободить хотя бы пару дней на поездку невозможно. Верю, что Ваши усилия, терпение и любовь к предмету будут вознаграждены".
В то лето 1981-го он был в Коктебеле до 14 июля; в 1982-м его визит к нам состоялся 15 июня, а около 8 июля он уехал. От 1983-го осталась одна поздравительная записка (штемпель 11 января), в которой он снова ободрял меня:
"Есть примета: если дело встречает сопротивление, значит, оно важное и нужное. Силы тьмы оказывают это сопротивление не случайно. Не унывайте. Все образуется".
Увы: уже 20 апреля у меня был обыск, а в октябре меня выставили из Дома поэта! Гебисты изъяли у меня среди прочих книг пять томиков трудов О.Александра по истории религий, изданных в Брюсселе под псевдонимом. Однако на первом была дарственная надпись с его именем - и я срочно написал ему о. происшествии, чтоб он мог подготовиться к возможным вопросам. Ответа не было, как и не было на следующие - через год, через два - мои письма. Тогда многие из знакомых вдруг "пропали", но это молцание было мне особенно горько...
В августе 1988 г. я получил в прокуратуре Петергофа большую часть изъятых у меня в 1983 г. книг. Однако книги с автографом отца Александра среди них не было, а вместо подаренной им Библии мне выдали идентичную, но другую... В июле 1989-го я вновь написал ему - и в начале сентября неожиданно получил ответ! 31 августа О.Александр писал:
"Дорогой Владимир Петрович! Страшно рад был получить Ваше письмо, давно и очень жалел, что после всех бедствий следы Ваши потерял. Рад, что дела Ваши поправились (читал в "Ликах"). И у меня сейчас положение намного лучше (впрочем, в целом ничего не изменилось с нашей последней встречи, разве что возможности деятельности расширились)".
Только тогда я сообразил, что мои прежние письма могли перехватываться, т.к. надзор за О.Александром - в отличие от моей скромной персоны - вряд ли был снят.
29 августа 1989 г., ответив на мои очередные вопросы, О.Александр продолжал:
"У меня все по-прежнему. Служу там же. Работаю так же напряженно. Дети выросли. Внучка уже в 6-й перешла. Дочь художница. Сын играет и поет. Растет еще и внук. За период последних застойных лет написал я книгу очень большую, на 2,5 тыс. маш[инописных1 стр[аниц]. Сейчас мне разрешают печататься в широкой прессе (уже было несколько публикаций), выступать по ТВ, радио, читать лекции (раз-два в неделю в разных вузах, школах, ДК и т.д. Уже прочел ок[оло] 70-ти. Народу всегда много. За всё слава Богу. [...] Тоже недавно был за рубежом в Польше и Зап[адном] Берлине. Но там не задерживался. Дел здесь много, а жизнь коротка".
Письма от 18 сентября и 4 октября 1989 г. содержат ответы на мои "комментаторские" вопросы. В последнем, однако, добавлено:
"Что касается журналов, то тут просто глаза разбегаются. Сейчас интересны "Юность" и "Горизонт", кроме того, что Вы уже выписали. И "Лит[ературная] учеба". О будущем не станем загадывать. Что будет - то будет. Мы все уже видели. Посмотрим, что будет. А пока - работать и работать".
В этом последнее письмо о.Александра звучит для меня завещанием. Известие о его страшной гибели стало ,для нашей семьи большим ударом. Я воочию представил себе его путь от платформы "Семхоз" к дому, который он сам как-то, 20 лет назад, описал, инструктируя, как к нему идти:

"5 минут по дороге среди леса; справа будет сарай, от него тропинка налево (метров 200) и моя калитка сразу".
Последний его земной путь...

Учитель, перед именем твоим
Позволь смиренно преклонить
колени...
ВЛАДИМИР КУПЧЕНКО
г. Ломоносов

Русская мысль, № 4019, 3-9 марта 1994 г. С. 13.

"Наша улица” №131 (10) октябрь 2010