Юрий Кувалдин "Идёт дождь" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

На снимке: Юрий Александрович Кувалдин в редакции журнала "НАША УЛИЦА" на фоне картины своего сына художника Александра Юрьевича Трифонова "Царь я или не царь?!"

вернуться
на главную страницу

Юрий Кувалдин

ИДЕТ ДОЖДЬ

рассказ

Ну так вот.
Он вспомнил, как шел с нею через Сад Баумана от Новой Басманной к Старой Басманной, чтобы быстрее попасть в Гороховский переулок, где тогда жила она. Взволнованный какой-то, влюбленный какой-то вечер. Начинается дождь, Николай с Алевтиной прячутся в раковине летней эстрады и, задыхаясь от быстрого бега, смотрят на дождливый сад, на опустевшее пространство, как будто они одни в мире. С шумом стучат капли по крыше эстрады. Дождь омывает дорожки и скамейки. Все попрятались кто куда. Лишь те невозмутимые люди, у которых есть зонты, продолжают движение, или просто стоят, раскрыв над собою передвижную крышу. Потом дождь перестает, Николай с Алевтиной сбегают по ступенькам с эстрады, звонко переговариваются, перепрыгивают через лужи. Дождь, как это часто бывает, начинается с новой силой, но они уже не обращают на него внимания, они целуются. На ее волосах блестят капли дождя. Но еще сильней блестят ее глаза, когда она смотрит на него.
Теперь же он с пренебрежением посмотрел в угол. Как всегда, растрепанная седая женщина выбирала этот угол в большой комнате на втором этаже особняка. Идет дождь.

В нашем городе дождь,
Он идет днем и ночью.
Слов моих ты не ждешь,
Я люблю тебя молча.

Алевтина Васильевна могла бы находиться в своих уютных комнатках, но её тянуло ко всем. Голые оплывшие ноги в красных венах. Сидит и смотрит на эти свои опухшие ноги. Идти на операцию - это большой риск. Но что делать? Всё время болят ноги, невозможно сделать спокойно один шаг. Кажется, что болят только в ступнях. Но как делаешь первый шаг, боль снизу поднимается до самых бедер. А потом уже сами бедра начинают стонать, завывать так, что хоть проваливайся сквозь пол до подвала. Совершеннейшею истиной было то, что она находилась со своей болью в себе, и никто другой не чувствовал, не переживал эту погруженность. Заметив его взгляд, она запахнула полы своего шелкового в вышитых гладью лилиях халата.
- Ты всё думаешь, что я не оклемаюсь?
- Ничего я не думаю.
- Нет, ты думаешь, что я подошла к финишу. Но я воскресну, как птица Феникс.
- Феникс? – переспросил Николай Наумович, и не мог вспомнить, что же это за птица.
- Ладно. А что там Катя плакала? Вспомни, если ты забыл, ведь она позавчера прослезилась на террасе? - спросила она с тяжелой обидой в голосе.
Она привидением продолжает жить, понимая, что абсолютно не нужна ему. Когда с нею случилось страшное и непоправимое, то показалось, что мир вокруг нее рухнул. Алевтина Васильевна потеряла точку опоры и не знала, как справиться с горем. Прошлое разрушено, настоящего нет, а будущее черно.
Идет дождь.
- Да нет, я не помню. - Николай Наумович, седовласый и высокий, не хотел говорить, что тогда заметил ручейки на щеках Кати, потому что он спешил к себе для важного разговора по телефону, машинально как-то взглянул на стоящую и вздрагивающую Катю, чтобы сразу же эта сцена стерлась из его головы. Неправда выглядела в его устах слишком откровенной. Николай Наумович провел пальцем по виску и воскликнул: - Как-то это так машинально, что ли, вроде Катя там стояла, а я бежал вверх, знаешь, так это быстро, и все выветрилось.
Косой дождь бил в стекла.

Дождь по крышам стучит,
Так что стонут все крыши.
А во мне все молчит,
Ты меня не услышишь.

Николай Наумович говорил всегда Алевтине Васильевне, что после знакомства с ней он никогда больше не думал о других женщинах. Это отчасти верно, но иногда вечером, когда Николай Наумович гулял один по дорожкам своего огромного участка, как по парку, и когда вечер наступал быстро и тихо, как сегодня, воспоминания о других женщинах остро охватывали его тело и душу. А с Алевтиной после той встречи состоялась их свадьба. Но часто во время прогулок мгновенное и острое земное чувство овладевало Николаем Наумовичем. И он тогда казался себе каким-то брошенным в землю семенем, на которое проливается теплый весенний дождь, ощущал себя растением, а не человеком.
Алевтина Васильевна глубоко была погружена в свою боль, эмоционально ее переживала, что характерно для женского сознания, почти эгоистического. Это глубоко укоренившееся в Алевтине Васильевне чувство недостаточности или некомпетентности, чувство нецелостности. Она осознаёт его. Это проявляется как неопределенность или же в виде чувства постоянной собственной недооценки, когда она считает себя недостаточно хорошей. Алевтина Васильевна часто входит в состояние, заставляющее её в угоду своему «я» гоняться за вниманием и сочувствием, а также за тем, с чем еще она может отождествиться, чтобы заполнить пустоту, дыру, которую ощущает внутри себя.
- Что ты постоянно бегаешь туда-сюда? – с болезненным вскриком проговорила Алевтина Васильевна. - Со своей решетчатой памятью. В тебе ничего не держится, как в кошке, которая всю жизнь вроде бы смотрит, но ничего не сохраняет в памяти. Потому что памяти у кошки нет. Но ты же не кошка!
- Вечно слезливая Катя. Ну что для нее нужно сделать, как ее вывести из печали? - Николай Наумович сказал это почти искренно.
Он и не подозревал что попадет в объятья домработницы. Она убиралась в ванной комнате. Протирала с порошком саму ванну, нагнувшись. Николай Наумович кашлянул. Катя привстала и, подойдя к нему, вдруг начала ласково гладить его по щекам, а потом взяла его руку и прижала к своему животу. Было что-то незабываемое в ее красноречивых движениях, и когда она приблизила к нему свой розовый куст, он чуть не вскрикнул от прелестного откровения...
- Вряд ли ей что может помочь. Хотя ты догадался бы зайти к ней просто так. Врачи посоветовали ей, чтобы она пока не работала. Каков её образ существования, мне тебе об этом говорить не приходится.
Он в своем загородном доме. Теперь конец октября. Идет дождь. Позади его дома - лес, впереди - аллея до самых зеленых ворот, где постоянно дежурит охрана, и за воротами тянется прекрасный лес. В этот дождливый день листья сыплются с деревьев, окаймляющих аллею перед окнами дома: желтые, красные, золотистые листья тяжело падают прямо на брусчатку, дождь немилосердно прибивает их к ней. Им не дано вспыхнуть прощальным золотым блеском в небе. Хорошо, когда в октябре ветер из листьев делает в парке сплошной ковер. Листья падают с деревьев, танцуя под дождем.

Я люблю высоко,
Широко, неоглядно,
Пусть тебе это все
Совершенно не надо.

- Зайти к ней? - Николай Наумович для утверждения безучастности, без раздумий хотел было сказать о том, что он никак не готов это сделать. Но ничего сразу не сказал, присел у стола. Не он ли еще совсем недавно готов был сочувствовать всему свету? И вот в эту минуту он уже был не в состоянии принять решение о посещении домработницы. Прислуга для Николая Наумовича является своего рода подтверждением его статуса. Подумав об этом, он довольно внятно произнес: - Я сам себя не узнаю!
Идет дождь.
Из глубины дома послышались тяжелые удары больших напольных часов.
- Ладно прикидываться, словно ты не понимаешь самого себя сейчас. Николай, отвлекись от самого себя, что ты погрузился в свою душу? Помимо тебя живут другие... Ты даже забыл, что я твоя жена.
Это она сказала, конечно, зря. Жена предназначена не для проживания раздельно, как соседи, в одном доме. Жена должна лежать в кровати рядом с мужем, и ласкать его, и давать все утехи вечно возрождающейся страсти. Но она не может, и не хочет. Постоянная боль, дурное самочувствие увело ее совершенно в другую сторону.
Когда часы смолкли, сразу стали слышны капли дождя, бившие о железный отлив окна. Николаю Наумовичу казалось, будто жена сердится на него за то, что он так долго торчит здесь. Заметив, что его присутствие явно мешает ей, Николай Наумович уже подумывал о том, чтобы пойти прогуляться. Но дождь усиливался и не думал прекращаться, и перспектива обычной прогулки по парку не прельщала Николая Наумовича.

Будет в жизни моей
Столько встреч и прощаний,
Будет много дождей,
Может, будут печали.

- Что ты всё обо мне, о себе поговори, подумай, - спокойно уже проговорил Николай Наумович, глядя на неё. Но Катя не улетучивалась из его сознания. - Сама полностью сидишь в себе. Как будто я составляю предмет твоих раздумий…
Время постоянно уносит их все дальше и дальше. Они уже не узнают друг друга, так они изменились за 50 лет совместной жизни. А было такое впечатление, что эти 50 лет были всего лишь какими-нибудь пятью часами. Вот раз, и из молодости мгновенно перенеслись сюда.
Послышались шаги, и в залу кто-то вошел. Они увидели, что Василий что-то принес. Он бесшумно обошел Николая Наумовича и с едва слышимым звоном опустил поднос на мраморный столик.
- Вы тут в каком-то мраке сидите, мама! - сказал он. - Какой сегодня бесконечный дождь, и темнота. Включить вам свет?
Это ее сын Василий. Николай Наумович женился на Алевтине Васильевне 50 лет назад, когда Василию было 5 лет. Василий много раз женился, но все время возвращался к матери, как будто ему все еще было 5 лет и его забирали из детского сада. Он думал, что в жизни у других есть удачные браки. А у него всегда неудачные! Это довольно распространенная причина неуспеха Василия. Он строил свои отношения в браке как временные, потому что полагал, что со временем найдет такую женщину, которая будет во всем ему потакать. Поэтому неудача не заставляла себя ждать. Более того, сам выбор жены Василием, как временной на пути к постоянной жене, стал формой неуспеха, уничтожающей последние следы его честолюбия.
Идет дождь.
Не дожидаясь ответа, Василий нащупал за портьерой у входной двери выключатель. Вспыхнула люстра, играя оттенками радуги в хрустальных подвесках. Потом Василий прошел в угол к матери, и, дернув за шарик на шнурке, включил над ее головой бра с тремя стеклянными абажурами в виде нежно-оранжевых тюльпанов. Точно такие же тюльпаны он зажег над столиком, где стоял поднос. Все бра загорелись теплым светом. В зале как будто наступил солнечный день, затемнив дождевые широкие окна. По стеклам струился дождь, придававший послеобеденным часам воскресного дня сумрачный характер.

Будет так же все бить
Дождь по крышам и веткам,
Будут так же любить
Неизменно и верно…

Николай Наумович смотрел в даль за въездными воротами, где начинался лес, чтобы забыть о постоянных болезнях жены. Ему показалось, что он в поле, юный, и раздул ноздри и сразу же был вознагражден смесью всевозможных запахов, потому что туман над рекой до крайности обострял всякие запахи, подобно тому, как дождь живит и освежает яркость полевых цветов.
- Я открыл новую пачку, свежий чай заварил, - сказал Василий, любуясь освещением. - В такую погоду хорошо попить крепкого чая. А что там идет по телевизору? - он взял пульт с большого стола, на котором красовались розы в китайской вазе, и, направив пульт на широкий плоский экран, нажал кнопку. На экране какой-то бритоголовый толстяк давал рекомендации по лечению от ожирения. - Давай, мама, выпей чайку. - Василий из заварного фарфорового чайника наполнил чашку и поднес её Алевтине Васильевне.
Алевтина Васильевна взглянула на сына с некоторой усмешкой, потому что он налил одну заварку, и не принес кипяток для разбавки. Василий догадался, и через некоторое время принес кипяток в электрическом чайнике «Braun».
Дождь идет.
Алевтине Васильевне нравилось, когда Василий принимался хозяйничать. Лицо ее, бледно-синеватое в свете бра и люстры немного порозовело, но оставалось все еще в слезах, хотя и подсохших, и сильно выделялись морщины, особенно на небольшом лбу, который, казалось, сжали двумя пальцами, чтобы проверить происхождение морщин. Она никогда не носила челку, и всегда держала свой лоб открытым, но забывала об этом, и в волнении все время морщила его. Волосы её сильно побелели, она уже давно их не красила в цвет жареных каштанов.

Я люблю высоко,
Широко, неоглядно,
Пусть тебе это все
Совершенно не надо.

Посидев с женой еще некоторое время, все-таки Николай Наумович идет на прогулку. Предупредительный охранник распахивает над ним зонт, и медленно следует за охраняемой персоной.
- Вот что, любезный. Слышал ли ты о птице Феникс? – спрашивает Николай Наумович у него.
- Эта та, которая воскресает из пепла? – уточняет охранник.
- Да.
- Конечно, слышал. Но толком не знаю.
Николай Наумович остановился у небольшого пруда, в котором плавали утки.
Вдруг он поспешно достал носовой платок, чтобы поймать на лету слезу.
Когда Хорхе Луис Борхес, вспоминая о птице Феникс, в «Книге вымышленных существ» пишет, что Тертуллиан, святой Амвросий и Кирилл Иерусалимский приводили Феникса как доказательство воскресения во плоти, то тут уже слышится голос Геродота, книгу которого в литпамятниках я купил лет сорок назад в Лавке писателей на Кузнецком мосту. И там Геродот говорит, что эту священную птицу увидеть вживе удается редко, настолько редко, что, если верить жителям Гелиополиса, прилетает она в Египет один раз в пятьсот лет, а именно - когда погибает ее отец. Если по величине и форме она такова, как ее описывают, то ее облик и стать весьма напоминают орла, а перья у нее частью золотистые, частью красные. Чудес же о ней рассказывают столько, что они не слишком заслуживают доверия. Чтобы перенести тело своего отца из Аравии в Храм Солнца, птица Феникс прежде всего лепит яйцо из мирры, по величине такое, чтобы у нее хватило сил его нести, и потому, пока его лепит, все время пробует на вес, справится ли с ним. После этого она выгребает из него середину, пока углубление не вместит тело ее отца, которое она там закрепляет комками мирры, заполняя ими полость, пока вес яйца вместе с трупом не сравняется с тем весом, когда оно было сплошным. Залепив отверстие, кладет яйцо себе на спину и летит с ним в Египет в Храм Солнца.
Идет дождь.

Дождь по крышам стучит,
Так что стонут все крыши.
А во мне все молчит,
Ты меня не услышишь.

Я напеваю эту старую советскую песню в грусти и тоске. Это очень хорошее состояние для писателя, у которого из ничего, можно сказать, из дождя возникает рассказ. Развлекательный стиль, художественные фокусы могут прийтись по вкусу людям, не читающим книг, а смотрящим только картинку по телевизору, но для нас, воспитанных на классике, главное не картинка, а буквы в одинокой тишине, чтение, передача мыслей на расстоянии через слово, и суть литературного произведения - это жизнь в тексте. К примеру, "Братья Карамазовы" - грустная книга, и это только прибавляет ей глубины и очарования в наши разорванные, клиповые времена. Люди, вступившие в старость, полюбили грусть. В дни нашей молодости мы были сильны и веселы. Вместе с Алешей Карамазовым и его товарищами мы радостно приветствовали и солнце и дождь. В наших жилах текла юная кровь, и мы смеялись, и рассказы наши были полны силы и надежды. Сейчас мы, старики, сидим в подмосковном доме у камина, глядя на образы, возникающие в огне, и истории, которые нам нравятся, - это грустные истории, похожие на нашу жизнь.

"Наша улица” №131 (10) октябрь 2010