Валерий Роньшин "О любви" три рассказа
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

вернуться
на главную страницу

Валерий Роньшин

О ЛЮБВИ

три рассказа

Машенька

Владимир Набоков, как это всем хорошо известно, очень любил слово "аляповатый". Оно встречается буквально на каждой странице всех его романов. Василий же Дурнев, напротив того, проходил военную службу в звании капитана, в должности командира роты в военном гарнизоне неподалёку от посёлка Могильцы. Фамилия у капитана Дурнева, как вы, наверное, уже успели заметить, была исконно русская. Но всё равно, каждый раз, засадив бутылку водки, Дурнев распахивал окно во всю ширь и орал на всю часть:
- У меня, бля, исконно русская фамилия! Нам, Дурневым, бля, в своей стране стесняться нечего! Мы при Рюриковичах, бля, жили и сейчас, бля, живём! А кому это не нравится, те пускай, на хрен в Америку уматывают!..
Жизнь в военном гарнизоне известно какая. Свободного времени до едрени фени. Хошь - мух гоняй, хошь - стихи сочиняй. Капитан Дурнев выбрал второе занятие. Он сочинял стихи. Да и как тут не стать поэтом, если кругом привольно раскинулась самая что ни на есть нутряная Россия. Леса, поля, реки, деревеньки с милыми сердцу названиями: Гнилушки, Дрыново, Большие Грязи...
Ну куда от всего этого денешься?.. Никуда не денешься...
Надо отметить, что в части любили бравого капитана. И не только за то, что он мог зараз выпить ведро водки, но ещё и за его талант полкового поэта. Две неизменные темы присутствовали в творчестве Дурнева: бабы и Родина. Часто они так тесно переплетались, что даже самому Дурневу было непонятно: где Родина?.. где бабы?.. Хрен разберёшь.
Но когда капитан Дурнев в парадном кителе выходил на сцену гарнизонного Дома офицеров и начинал читать свои стихи, все просто обалдевали.
- Ай да Дурнев! - восторженно аплодировал зал. - Ай да сукин сын!
А в штабе полка работала некая Машенька, бледная девушка лет двадцати (по её словам). Вся такая воздушная, как попкорн. Впрочем, посылать тоже умела неплохо. И вот эта самая Машенька и капитан Дурнев сошлись на почве любви к поэзии Ахматовой, Цветаевой и прочих Пастернаков.
Кстати, у Дурнева имелась и законная жена - Раиса, естественно, Дурнева, а по первой, девичьей, фамилии, просто даже неудобно и произнести - Волконская. И за ней водился вот такой коленкор (извините за умное слово) - любила Раиса налево сходить. И даже не столько сходить, сколько съездить. В Могильцы.
И вот как-то раз уехала Раиса налево, в Могильцы, а капитан Дурнев возьми да и пригласи Машеньку к себе в гости. Напоил, накормил и спать уложил. А чужая... э-э... душа, как известно, потёмки. Оказалась Машенька - девушкой. Да уж, чего только на свете не бывает. Который год в штабе полка работает, и на тебе - девушка. Как в таких случаях говорит майор Нахнюпа: "Вот так номер, чтоб я помер". Но капитан Дурнев виду не подаёт, любит и любит себе Машеньку, любит и любит... А она всё девушка и девушка... девушка и девушка... Что за нонсенс?.. А между тем уже и ночь к концу подходит.
- Ну, ёлки зеленые - рыжики соленые!.. - кипятится капитан Дурнев.
- Ой, да не кипятись ты, Васенька, - отвечает Машенька. - Меня сам командир полка, полковник Громобоев, четыре раза женщиной сделать пытался. И то не смог. А уж куда тебе, капитану и командиру роты. Давай я тебе лучше свои стихи почитаю. Хочешь?..
- Так точно! - козырнул капитан Дурнев.
Почитала Машенька Дурневу свои стихи, и заснули они, вполне друг другом удовлетворённые.
Ночь между тем прошла. Светало, бля.

Потаённый уголок райского сада

Сразу оговоримся, этот рассказик отнюдь не детский. Хотя речь в нём идёт как раз о детях. Вернее, об одном пацане по имени Василий. Было ему двенадцать лет. Жил он с родителями на четвёртом этаже. А этажом выше жила знойная блондинка тридцати лет. Васин отец называл её Муму. Почему Муму? Да потому, что в рассказе Тургенева главного героя, который утопил собачку, звали - Герасим. А знойную блондинку с пятого этажа звали - Раиса Герасимовна. Васе не нравилось прозвище данное отцом. Васе нравилась Раиса Герасимовна. Да и она была вроде как к Василию неравнодушна. Когда они случайно сталкивались на лестнице, Раиса Герасимовна всегда ему говорила с улыбкой: "Здравствуй, Вася-василёк".
И вот как-то раз, вечером, раздался звонок в дверь. Вася открыл. На пороге стояла Раиса Герасимовна. Слегка пьяная.
- Василёк, - попросила она, - помоги мне дверь в квартиру открыть, а то у меня чего-то не получается.
Ну, Вася, как был - в тапочках, и пошёл Раисе Герасимовне помогать - дверь ей открывать. Идёт, а сам думает: а в свою-то квартиру дверь открытой осталась, а вдруг воры заберутся и из прихожей всю одежду утащат; а родители и не услышат, они ж телевизор смотрят.
Поднялись Вася и Раиса Герасимовна на пятый этаж. Вася быстренько открыл дверь (быстренько - потому что она была вовсе даже и не закрыта). И говорит так робко:
- Ну, я пойду, Раиса Герасимовна?
- А зайдём-ка ко мне, - приглашает та.
Зашли. И Раиса Герасимовна прямиком Васю в спальню повела. И там, с возгласом "А-ап!", упала спиной на кровать. И тут же предложила:
- А хочешь, Василёк, я тебе покажу потаённый уголок моего райского сада? - И, не дожидаясь Васиного ответа, широко раскинула свои ноги.
А между ног у Раисы Герасимовны было то, чего Василию отродясь видеть не приходилось ни в жизни, ни в журнале "Огонёк", который выписывали его родители.
- Хочешь потрогать? - спрашивает Раиса Герасимовна.
Васю прямо в жар бросило от этих слов, а в голове всё те же дурацкие мысли крутятся: дверь-то в квартиру он не закрыл - вдруг воры заберутся; а родители и не услышат, они ж телевизор смотрят…
- Потрогай, Василёк, - искушает Раиса Герасимовна. - Она ведь не кусается.
Вася в смятении сделал шаг вперёд, потом два шага назад, затем повернулся и - бе-жать! Выскочил на лестницу и по ступенькам скатился.
Прошло сорок лет.
Васины родители, что в тот вечер телевизор смотрели, давно уж померли. А сам Вася превратился в Василь Василича, с брюшком и вторым подбородком. Где-то там работал. А вот Муму, то есть Раиса Герасимовна, уже нигде не работала. Она была на пенсии, сильно хворала и целыми днями лежала на кровати, на которой некогда так соблазнительно раскидывала ноги. А рядом с кроватью стояло большое ведро для малых нужд, потому что Раисе Герасимовне было трудно дойти до туалета.
Василь Василич тоже, прямо скажем, богатырским здоровьем не отличался. У него был плеврит, колит и гастрит. Поэтому и он частенько лежал на кровати. И глядел в потолок. Однажды он увидел, как по потолку расплывается жёлтое пятно - это Раиса Герасимовна случайно опрокинула своё ведро.
Прошло ещё двадцать лет.
От Раисы Герасимовны осталось лишь жёлтое пятно на потолке. И то только потому, что у Василь Василича не было денег на ремонт. Зато у него было два инфаркта и инсульт на подходе. Рядом с его кроватью теперь тоже стояло большое ведро для малых нужд, потому что и ему тоже было трудно дойти до туалета.
И вот лежит Василь Василич, смотрит на жёлтое пятно и вдруг ясно так понимает, что по-настоящему счастлив он был всего лишь один единственный раз за всю жизнь - в тот далёкий вечер, когда Раиса Герасимовна показала ему "потаённый уголок своего райского сада".

Шуточка

У Пирожкова была жена - Наденька. Он её очень любил. Были у него и маленькие дети - Санечка и Анечка. Он их тоже любил, но меньше, чем Наденьку, и на расстоянии. Дети жили у тёщи.
Как-то раз Наденька и Пирожков сидели у себя дома, уютно устроившись на диване. За окном падал снежок. Наденька вязала Пирожкову свитер, а Пирожков, макая горячие блинчики в клубничное варенье, пил чай.
- Примерь ещё разок,- просила Наденька.
- Ну сколько можно, - деланно ворчал Пирожков, с удовольствием примеряя перед зеркалом свитер.
- Тебе будет в нём тепло и удобно, - говорила довольная Наденька. - Снимай.
Пирожков возвращался к чаю с блинчиками.
- А знаешь, дорогая, - улыбался он, - как только ты закончишь вязать этот свитер - так сразу и умрёшь.
- Виталя, - сказала Наденька дрогнувшим голосом, - зачем ты это говоришь? Ведь всё, что пожелаешь другому - обязательно сбудется.
- Ну, дорога-а-я, - посмеивался Пирожков. - Я же пошутил.
- Ты пошутил - а мне умирать, - расплакалась Наденька.
Пирожков, несколько сконфуженный, принялся её успокаивать.
С того дня Наденька сделалась печальной. Сидит молча в уголке дивана и свитер вяжет. И уже совсем немножко ей оставалось.
Между тем близился Новый год. Город украсился яркой мишурой. Тёща привела Санечку с Анечкой. Пирожков купил пушистую ёлку. Вечером все вместе её наряжали.
- Любимая, - ласково спрашивал у жены Пирожков, - какой ты хочешь подарочек к Новому году?
- Никакой, - отвечала Наденька с тяжким вздохом. - Побереги денежки на похороны.
Пирожков откладывал ёлочную игрушку.
- Надя, - строго говорил он, - сейчас же перестань!
- Осталась только резиночка внизу, - отвечала ему на это грустная Наденька. - И воротничок.
А в первых числах нового года Наденька... умерла. Её смерть странным образом совпала с окончанием работы над свитером. Вечером она закончила вязать воротник, а ночью - умерла.
Тёща привела на кладбище Санечку с Анечкой. Стояли сильные морозы, и Пирожков надел на похороны новый свитер. Наденька оказалась права: в свитере было тепло и удобно.

Санкт-Петербург

“Наша улица” №134 (1) январь 2011