Игорь Снегур "Прощай, Таруса" повесть
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Игорь Григорьевич Снегур родился 27 марта 1935 года в Москве. Учился в полиграфическом институте на факультете графики в 1960-64 гг. Участник первых выставок абстракционистов в Москве в студии Э.М. Белютина, 1958-60. Работал в кино, театре, книге, плакате. Художник Игорь Снегур не просто звезда русского авангарда, он оригинальный философ, воплощающий себя в Слове. Был организатором известной группы “20 московских художников”, ежегодные выставки которой проходили на Малой Грузинской в Москве в 1978-88 годах. В общей сложности участвовал более чем в 50 выставках. Литературные художественные произведения публиковались в журнале “Наша улица”, в альманахах “Ре-цепт” и “Золотая птица”, где увидели свет и его беседы об искусстве, полные глубоких жизненных и философских размышлений. Теоретик искусства. Юрий Кувалдин издал в своем издательстве "Книжный сад" (2009, 2010) большую его книгу "Транзиты. Диагонали".

вернуться
на главную страницу

Игорь Снегур

ПРОЩАЙ, ТАРУСА

повесть

Юрию Казакову

На Курском вокзале мороз и солнце... Полчаса они стоят в переходном тоннеле: на перроне холодно - ветер. Анна закрыла глаза и прислонилась спиной к газетному киоску... Люди, люди: что-то несут, торопятся, разговаривают, смеются; волна за волной - электрички исправно делают свою работу - высаживают, а встречную партию принимают, и куда-то везут беспокойную массу людей...
Сергей разглядывает Анну. Она продолжает улыбаться, стоит с закрытыми глазами и будто слушает человечий бег... “Наверно, не раз на нее смотрели так близко!” - с тоской подумал Сергей. “Что ж они видели? Тоже, что и он?.. Разобраться, так совсем ничего особенного: острый нос, припухшие - у скул - щеки, круглый лоб и бледный цвет лица городского человека... Что еще?.. Все!.. Нет, еще у Анны есть ребенок, дочь... Она сразу так и сказала: ты знаешь, у меня есть дочь!.. Она сама сказала, даже несколько торопливо, словно боясь, что я ее спрошу, или без нее узнаю, догадаюсь... Чего она боялась?” -Сергей закурил. “Так, как сейчас, мог бы смотреть на нее бесконечно долго: сотню, нет - тысячу раз - разглядывать одно и то же: нос, щеки, глаза - словно в путах - будто вокруг ничего больше не увидишь, если оторвешь взор от ее лица... Может, я ревниво слежу за ним потому, что хочу проникнуть в ее мысли, понять, о чем она думает?.. Боюсь пропустить тот миг, когда, вдруг, я пойму ее... На лице хочу прочесть что-то еще за словами?.. Разглядываю эту чудную географию: знакомо, незнакомо, знаю, не знаю, мое - не мое?” ... Сергей бросил окурок в урну, отвернулся, посмотрел вверх на часы: большие, квадратные, с циферблатом из лампочек, и вдруг, заторопился.
- Анна! Идем... - Он легко взял ее под руку.
Они сели в вагон, выбрав место у окна: лицом друг к другу. Рядом с Анной, мягко присев, села девчуха: пунцовые губы - будто покусанные и налившиеся от того краской, на щеках широкий румянец, черная челка аккуратно подрезана и закрывает ее лоб... Она внесла некоторую суетливость и беспокойство в ход мыслей Сергея... Он замечает быстрый взгляд любопытных глаз в сторону Анны. Анна ответила ей долгим и спокойным разглядыванием, девчуха засмущалась, отвернулась, уставилась в окно... “Женщины!.. Две женщины... Анна подумала так же, как и я!” - решил Сергей для себя...
На лице Анны спокойно улегся солнечный луч: осветил щеки, вздрагивающие веки и полуулыбку, застывшую в уголках губ... “Да. Это ее свойство губ, особенное: замирать в том состоянии, которое только что ее покинуло, хотя она и думает, может быть, уже совершенно о другом и далеком...” - отметил для себя Сергей.
- Ты устала? Постарайся заснуть... - Сергей тронул ее ладонью за плечо.
- Ага-а... - На ее лице тает улыбка.
“О чем она думает? И где она?.. Вот, рядом с ней девчуха определенно скучает и не знает, чем занять себя в длинном пути. Это даже не скука, - размышляет Сергей, - а такой своеобразный праздник: отсутствие забот... Эта девчуха еще как бы спит: еще много нужно ей прожить и перечувствовать, чтобы стать Анной. Еще не нащупала, скучает, как бы замирая, разглядывая и предощущая бесконечное разнообразие самой себя и в том, что вокруг... А я, - защемило внутри у Сергея, - внутри пусто! - он вздохнул. - Пусто”.
Он подул в замерзшее стекло, горячей рукой расчистил глазок на “волю”, долго разглядывал за окном бегущие мимо строения, дороги, горизонты с изгибом, запутанные дальними застройками... Рабочие пригороды остались, уплыли за хвост электрички. Она. Поднимая снежный вихрь с земли, несет сотни людей, прильнувших или прикорнувших у окон - в пригороды. Из окон на окружающий и разрываемый поездом простор смотрят тысячи глаз: тысячеглазое существо, с оглядкой, озиранием, вращением, удивлением и равнодушием - грохоча сталью: змееподобный и лязгающий оживший ископаемый скачет среди всего живого - среди равнодушных прохожих, спокойно стоящих домов, отвечающих этому странному существу признательностью глаз-окон...
Каждый миг для Сергея единственен и многолик: он - сам по себе, и он с Анной.
- Посмотри на эту прелесть! - просит он ее.
- Не хочу, мне тяжело на это смотреть... Я все хорошо помню. У меня здесь была дача... Из-за нее умерла моя мама.
- Прости.
- Какой премиленький садик там был!
Сергей снова отмечает, как по-особенному она растягивает губы в улыбке: уголки губ медленно, подрагивая, заползают на щеки.
- У мамы там было три грядки - продолжает Анна, - она любила цветы: каждый на своей грядке... А еще рос жасмин, черемуха, сирень... Как было хорошо... Только моя мама сажала цветы, остальные сажали картошку. И вот, вечером, в определенный час, к нашему садику тянулись мальчишки... - Анна вздохнула. - Они рвали цветы и дарили их девушкам. Они просто перелезали через загородку и рвали... У меня была хорошая мама.
“Мальчики рвут цветы. Старая женщина сажает на грядках не картошку, а цветы... Она носит тяжелые ведра с водой и поливает грядки. Мальчишки собирают цветы с этих грядок. Дарят девушкам... - Сергей, развивая эту картину, вдруг потерял нить... - Не вижу Тарусы, - подумалось ему. - Они дарят их девушкам, те гордо их несут на танцы, потом забывают про них, мнут и - выбрасывают... Они выбрасывают, как ненужные уж более... А она, эта старая женщина, все несет и несет воду в тяжелых ведрах...”
Анна, на ее губах остановилась улыбка, и она будто спит с ней, забыв про маму и про ведра. Сергей беспокоится. Его угнетает неведение, вместо чувственной волны какие-то пунктиры, обрывочные образы, они быстро сменяют один другой...
“Неприятное воспоминание у Анны было коротким... Оно родило приятное, - размышляет Сергей. - А я? Чем наполнен я?.. Почему в душе пусто?.. Я ведь думал о ней, чувствовал ее, оборвалось!.. Впереди три дня... Поживем на даче... С ней должно быть хорошо... Хорошо, я уверен... И надежда, надежда теплится, боюсь себе признаться... Три дня вместе, что будет потом?.. Любит ли она меня? А я?”
Остановка. Подольск. На перроне играет гармонь. Может, Подольск провожает новобранцев... Не нашел в этой массе людей, в этом мятущемся потоке, причину побудившую запеть залихватски гармонь...
Анна жмурится от прямых лучей солнца, падающих ей на лицо.
“Зимой, когда свет падает из такой вот снежной белизны, лица у всех кажутся чуть старше, - думает Сергей, - и мое, мое лицо - тоже постарело... Замечаешь то, что раньше не видел: щеки у Анны стали еще более бледными и еще более одутловатыми, даже как-то потеряли ту, прежнюю прелесть... А у девчухи, сидящей рядом с Анной, глаза, оказывается, не зеленые, а просто - рыжие... Да, да - рыжие, никакого сомнения!”
- Еще немного и Серпухов! - проговорил Сергей.
Анна молчит, ее прикрытые веки вздрагивают.
“Она не спит!” - думает Сергей.
- Ты чувствуешь, как греет солнце? - спросил он.
- Оно не греет, оно - светит!
- Неужели не чувствуешь?
- Я знаю, когда оно греет! - Анна улыбнулась.
- Тогда отчего тебе так хорошо? Ты улыбаешься!
- Конечно же, от солнца.
- Так оно все же греет? - настаивает Сергей.
- Нет, оно не греет! - так же, не открывая глаз, проговорила Анна.
Сергей перевел взгляд на девчуху, и встретил: ее прямой, открытый нос, потом румянец горячий - еще не остывший - на щеках, потом глаза ясные и рыжеватое любопытство в них... И, вдруг, что-то в нем тронулось со странным звуком, неожиданно для самого себя он смутился. Сергей почувствовал, как в нем появилось что-то новое и старался не упустить это... До самого Серпухова он не проронил больше ни звука, прислушиваясь к странной перемене в себе... Он пришел в себя, когда обнаружил, что электричка остановилась, и голос Анны его спрашивает:
- Что тебе приснилось? Проснись, очнись... Что тебе приснилось?
Сергей только успел заметить, как девчушка в лисьем капюшоне встала, стрельнула рыжими глазами в его сторону и вышла... Только теперь он понял, что приехали... Он подхватился, взяв Анну за руку, и торопливо двинулся на площадь, где стоянка такси... Скорее, чтобы ехать не в переполненном автобусе, а в машине...
Полная женщина в кожаном полушубке услужливо открыла дверь “Волги”.
- Я вас еще по лету помню! - сказала она Сергею.
Машина выехала на загородное шоссе и набрала скорость, снег под колесами уже не скрипел, а посвистывал и бросал в стекла серебристую снежную изморозь... С дороги испуганно слетают воробьи, пирующие на дороге тем, что им подкидывает человеческая суета.
- Как хорошо! - сказала Анна, оглядываясь вокруг. - Там, куда мы едем, тоже будет так же хорошо?
- Не ручаюсь за тебя... Как ты захочешь! - ответил ее сосед.
- Я хочу!
- Ты говоришь с полной ответственностью? Я тебе потом напомню! - продолжает он.
- Не пугай! А то повернем назад.
- Все зависит от того, что ты туда везешь!
- Не ставь мне условий!.. что нужно, то и везу... Тебе, может и не достанется ничего!
Водитель обернулась, поглядела на Анну:
- Отдыхать едете?.. У нас сейчас хорошо. Зимой многие из тех, кто бывают летом, тянутся сюда, как и вы... И все с лыжами... Все вроде вас: едут - спорят, а обратно - что голубки. - Видно было, как трясутся от смеха плечи нашей водительницы... Она обернулась, и, придерживая шапку рукой, подмигнула заговорщически Сергею... Анна отвернулась к окну... Неловкая тишина на время прозвучала в салоне машины... Некоторое время ехали молча: водителя занимала дорога, Анну - пейзаж, Сергея - свои размышления, по сторонам он не смотрел: сотни раз он изучал, что вокруг, и его не тянуло еще раз глянуть - где они и что проезжают... Навстречу машине, по узкой, расчищенной проезжей части - неслись такие же таксомоторы и маршрутные автобусы: машину на мгновение накрывало искрящейся снежной пеленой, потом она спадала, чтобы снова кинуться на машину от такой же встречной.
- Однажды, - Сергей заговорил, он сам не знал, почему вспомнил, но потом для себя отметил: “снег скрипит”, - я прогуливался с сынишкой моих друзей, они ушли в магазин, а мы с этим малышом прогуливались возле ярко светящихся веселых витрин... Был вечер, падал снег, шли люди вокруг, и под их ногами снег скрипел как-то очень громко, почти как сегодня... Малыш спрашивает меня: “Почему скрипит?” Я ответил первое, что пришло в голову: дяди и тети погуливают свои ножки!.. Он спросил: “Как?” Я ответил: Слушай! Скрипят?” Он: “Скрипят! А зачем?” Я: “Ты хочешь так же, как они?” Он: “Хочу!” Мы гуляли и старательно нажимали ногами на снег - слушали, как “скрипят наши ножки”... Прошло некоторое время, мне звонит отец его и говорит, что сын закатил дома грандиозный скандал с ревом, и что теперь он не подпустит его ко мне на пушечный выстрел... Выяснилось, что он потребовал у родителей меня... Да-да - меня, и чтобы я жил вместе с ними, потому что ни папа, ни мама не умеют “скрипеть ножками”...
- Вы и с женщинами, - смеется Анна, - проделываете то же самое! Другими словами, вы, мужчины, развлекаетесь, когда надо быть серьезными и наоборот.
- Это же была всего лишь шутка! - обиделся Сергей.
- И я шучу... Мы скоро приедем?
- Да, - обнимая Анну за плечо, Сергей уютно прижался к ней. - Еще одна деревня, и мы на месте... Все очень славно!
- Ты в этом уверен? - покосилась на него Анна.
Сергей резко убрал руку с ее плеча, почти отдернул, как ожегся.
- Не больше, чем ты!
- То-то! - Анна захохотала. - Не плутуй!
- Я действительно хочу, чтобы было хорошо, и пока все хорошо! Даже то, что ты споришь.
- Я ведь могла поехать и одна, без гида!.. Но ты меня так просил, что я не могла устоять... Ха-ха-ха... - тихо посмеивалась она.
- Ну зачем так?
- Как?
- Так! - обиделся Сергей.
- Это вы с женщинами такие штучки проделываете... иногда... Причина в вас!
- В вас!
- В вас!
- В нас! - подытожил Сергей.
Проехали мост. Такси катит через овраг к дому, очень крутой овраг, и шоссе в нем... Машина, медленно замедляя ход, остановилась:
- Дальше я не поеду! Лед, накатано, не смогу - боюсь взять потом подъем! - сказала водитель.
Расплатившись и взяв вещи, Анна и Сергей поднялись в гору, подошли к дому... Небольшой садик запорошен снегом... Сергею пришлось сильно потянуть на себя калитку, чтобы она открылась, взрывая снег. Белой целиной, оставляя следы, обошли дом, и поднялись на открытую террасу, смотрящую своей не застекленной стороной на Оку с крутого берега... Сергей долго возился с замерзшим замком, не выдержал, чертыхнулся, наконец - открыл дверь... Анна смотрела в сторону застывшей подо льдом реки, в сторону леса за ней, сквозь прозрачный, без листьев фруктовый сад, спускающийся вниз с горки, и вдруг крикнула:
- Как хо-роо-о-шо!
- Ааа-аа-аа-а! - пришел ответ эха с противоположного берега...

***
Сергей принес дров, в ведре - холодной воды, с улицы... Хлопочет у печки... Анна ходит, осваивает комнату: пространство...
За окном свистит, ухает, громыхает кровлей вьюга. Разошлась, наконец, бряцают плохо промазанные оконные стекла... Как-то резко, сразу, вьюга перестала швырять в окна снежную крупу... За окнами - меняет ставни закат: навешивает сначала багровые, потом - сине-фиолетовые, затем все темнее и темнее, все меньше цвета, больше тьмы... Потом сумерки стали сразу нежно голубые от засветившегося снега. Из-за крыш вышла луна, вползла в оконный проем, кинув на пол зеленоватый ковер, светящийся, чистый... рядом с отблесками темно-оранжевых пятен от играющего в печи огня...
Анна сидит, поджав ноги, на диване, прислушивается:
- Сколько звуков необъяснимых...
- Кто-то ходит по улице и тяжело ступает ногами, угрожающе: расправится с каждым, кто выйдет на улицу! - смеется Сергей.
Треснул от мороза или осел какой-то перевод, поддерживающий кровлю... По потолку что-то зашуршало и затихло! Анна испуганно вздрогнула, сжалась:
- Когда ты один, Сергей, наверно, чувствуешь себя вдвойне одиноким!
- Ты отдохнешь, хорошо... - успокаивает он. - Поверь!
- Я не могу одна, тянусь к людям. Тогда не думаешь о себе.
- А на самом деле?
- У меня дочь, вдвоем не так одиноко... Что мне еще хотеть?..
Зеленый ковер медленно ползет по комнате: подполз к стене и уже задирает на нее один угол... В комнате прибавилось свету, Сергей приоткрыл дверцу печки: сполохи - рыжие, оранжевые, желтые заплясали по комнате. Он сидит около печи на табурете, курит, сбрасывает пепел сигареты в колосник под печей...
Постучавшись, входит хозяйка дома, у которой Сергей снимает самую большую и хорошую комнату из тех, что есть... Она вносит и ставит на стол две тарелки, дымящиеся и наполнившие комнату ароматом обеда: щи, с большими ломтями промерзшей и еще не растаявшей сметаны в них... Сергей ставит вино, фрукты... Хозяйка, пожелав - приятного вам аппетита - ушла... Анна и Сергей неторопливо, как это бывает только в деревне - правят обед... Анна улыбается, подсматривает, как ест Сергей.
“Вот, приехали... Есть начало, какой будет конец? - подумав так, он улыбнулся. - Ага... лунная дорожка уже освещает стену... Какой будет конец?.. Конечно, тот, единственно хороший... Как быстро бежит время. Где такой же лунный свет я видел?.. Это было недавно, точно помню... Вспомнил! Так вот что я вспомнил!.. Иду поздней ночью в соседнюю деревню на лыжах, это было две недели назад, иду и приближаюсь к оврагу, что перерезал дорогу на Почево... Его не видно, совсем не видно... Только серебряный свет, такой же, как сейчас... Поземка бежит и закрывает мне ноги: вот она-то и серебрилась тем светом - словно ноги утонули в серебряном ручье... Чистое звездное небо, черное, как сама чернота, и - луна - вырезанная и ослепительная: в глазах все слилось, все кажется ровным, без бугорков - ковром... А ведь падал, падал на ямках, и на бугорках и не видел их перед собой... - Сергей усмехнулся. - Подъехал к тому месту - под гору - на большой скорости и уж хотел было притормозить: он где-то вот-вот должен был, этот овраг, появиться, как вдруг понял - тормозить не на чем!.. Глянул вниз и сердце захватило: метров десять внизу извилина замерзшего русла...
К нему и лечу... Собрался в комок: только бы лыжи не сломать - снег глубокий, по колено, без лыж не дойти... Нырнул головой в снег, выкарабкался - одна лыжа - полуметровый обрубок, но, все равно, дошел... Через два часа открыл дверь любкиных сеней и постучал... - Вспомнив, что было дальше, Сергей довольно хмыкнул. - Люба, в рубашке, сонно щуря глаза в свете коптилки, не могла понять, что за леший ей снится в эту минуту... Потом: - Что так поздно? Шальной! Пьян?.. - Прохожу в избу, жаркую, сильно натопленную. Снимаю валенки в углу, темно, и вдруг, что-то влажное и горячее коснулось моей ладони. Я отшатнулся, споткнулся о лавку, и с грохотом, вместе с ней завалился на пол... Уставился в угол: ничего не видно, ничего не пойму... С дрожью в голосе спрашиваю: - Что это?.. - Любка расхохоталась: - Телок... Два часа, как народился, во дворе ему холодно, еще не обсох! - ... Я протянул руку, в темноте поискал его влажную морду, от него шел легкий пар, чувствовал рукой, как горячая волна от него колыхалась где-то совсем рядом... Телок прянул, забившись в самую темь - напугавшись. Лишь вздрагивающий хвост говорил о его присутствии... - Глупышь, света шарахается - зевая, сказала Люба. - Иди, грейся! Не заморозишь? - и она нырнула в постель, сверкнув белыми бедрами”.
Входит хозяйка, и прервала воспоминания Сергея.
- Что, Сереженька, стал редко наведываться? - она ставит на стол картошку, соленые огурчики. - Когда кто на этой половине, дома повеселей становится!.. Вкусно?
- Просто замечательно... Спасибо! Вы - находка для Сергея, - ответила Анна.
- Мы живем хорошо, всегда ему рады... Если что, постучите, могу блинчиков напечь! - хозяйка на том и вышла.
Анна молчит, ест, улыбается своим мыслям. Сергей пытался вспомнить, что же было дальше, но никак не мог сосредоточиться: мысли ускользали, он снова рассматривает Анну.
- Пожалуйте, голубчик, персик, - она протягивает ему яблоко, - специально для вас доставлено. Пожалуйте... Вы славно устроены, на полный пансион. Чего вам это стоило?
- Ты просто чудо!.. Хочешь, чтобы я извинялся? Или жил иначе?
- Напротив, пусть все будет так, как уже устроено. И, даже, к вашим услугам, так сказать, я прибыла для полного набора. Не отказывайся, дорогой, привычка - вторая натура... Прикажете вас развлекать?
- Приказываю вам помолчать! - сердится он.
- А я не хочу быть добренькой, как твоя хозяйка... Я могу сама подать тебе чашку чая, но при этом, также хочу получить взамен то, что мне надо!
- Что ж тебе надо?
- Прося об одолжении, ты должен знать, что можешь в ответ сделать приятное своему слуге.
- Ничего не понимаю.
- Конечно, ты же знаешь, что не знаешь - что мне нужно в эту минуту... поэтому не получишь от меня чашечки чаю... Тебе нечем заплатить... Вот, ты расплываешься в улыбке, цветешь от удовольствия, у тебя все, что нужно сегодня - под рукой! А мне плевать на тебя!
Долго молчали... Треск поленьев в печке, и - дверца распахивается, на пол вываливается дымящаяся россыпь углей... Сергей зло, нахмурившись, скребет совком по полу: собирает угли руками и бросает в совок...
“Что с ней происходит? Непонятно!.. Улыбка сразу переходит в усмешку... Только позволила себе улыбнуться, и тут же сожалеет об этом, начинает усмехаться. Уголки губ чуть опускаются, при этом, вниз... Как она ни поймет, что я упрашивал ее приехать сюда, чтобы побыть вместе, просто, положить перед ней все доброе, рассыпать перед ней все, чем полон - выбирай!.. Отдыхай, забудь на два-три дня город и заботы, улыбайся... Может, тогда в тебе проснется маленькая радость, и ты почувствуешь себя счастливой”.
- Тебе здесь нравится? - спрашивает он ее.
- Да. Очень. Я счастлива, что приехала сюда!
- Чудная погода. Этот лунный свет, как подарок. - Сергей сказал это, и почувствовал, что ему тяжело притворяться... Замолчал.
- Да, я благодарна тебе за все: за луну, за все... за все...
- Для тебя я делаю все искренне... а ты обижаешь меня.
- Почему же? Я говорю, что рада, значит, рада! - она встала, подошла к окну. - Выключи свет. От этой замечательной луны и так светло...
- Сегодня мы вдвоем! И никого!... Не можем говорить добрым сердцем... Что ж тогда делать? Нам, стоящим рядом?
- У тебя каждую лунную ночь такое удовольствие? - она покосилась на Сергея. - О чем ты думаешь? Почему так странно на меня смотришь?
- Я думаю: ты приехала или не ты?
- Скажи мне откровенно, что ты обо мне думаешь?
- Не что! А думаю так: вот, стоит Анна у окна, с улицы на нее льется тихо лунный свет, и, вопреки всему, мне хочется ее обнять... Даже, если я обниму при этом ненависть...
- Прости... Ты счастливый человек... Если не другое. - Она отошла от окна, села на диван. - Дай, пожалуйста, плед, я прикрою ноги... Ты думаешь так же или изменил свое желание?
- Так же!
- Да?
- Да!
- А тебя вспоминает моя дочь... Спрашивает у меня: - Мама, а когда придет дядя Сережа? Когда он будет со мной снова играть в шахматы?.. Растет мамин звереныш!.. Она изрисовала весь альбом, который ты ей подарил!
Сергей - художник... На стенах комнаты висят бумажные маски, которые он клеил, когда длинные зимние вечера заставали его в Тарусе. Лунный свет теперь с пола переместился на стену и освещает маски. Четыре, они большие, в пол-листа ватмана. Бумажный бюст женщины с “шекспировским” воротником, голова еврея, старухи и петушиная голова, очень похожая на портрет вздорного человечка...
- Вон та маска, девушки, кажется, что все ее лицо в веснушках, - проговорила Анна.
- Этим она похожа на тебя: белая чистая головка!
- Льстец! Это ты по-толстовски: тебя бьют - ты подставляешь другую щеку, и все это после того, что я тебе наговорила!.. Ты - находка для женщин! - Анна смеется.
“Вот... В полутьме, еле просматриваются ее черты, - размышляет Сергей. - Подойди! Обними ее!.. Коснись щекой и замри... Что-то протянулось - что-то живое - между ею и мной... У нее на лице по-прежнему та же улыбка, будто не отсмеялась еще: голос пропал, но продолжает смеяться где-то глубоко, под голосом, где-то внутри, куда голосу уже не нырнуть... Еще не отсмеялась будто!.. Вот! Залаяла собака... Ей ответили с других дворов: начала Шерочка-машерочка, это кличка собаки, той, рыжей и бестолковой, что живет у Натальи Степановны, через улицу... Наверно, высунула голову из конуры, увидела Божий знак в небе - луну, и празднично и бестолково залаяла... Поздно! Сергей с грустью смотрит в окно. На улицах никого! Тени на снегу: от заборов, домов, деревьев - все спит... С улицы наше окно - темное... В комнате лунный свет и светло... На диване полулежит и смотрит на меня Анна... Черты ее лица неопределенные, плывут в сумерках угла: не разобрать, смеется или плачет?.. Нет, просто улыбается!”
- Ты все еще улыбаешься? - у Сергея спутаны чувства, мысли, он совсем потерялся в каких-то обрывочных чувствованиях, мыслях, в неопределенности...
- Залаяла собака и я вспомнила своего пса на даче... Потом вспомнила, как проводила там зимние вечера... Был муж...
- Ты улыбаешься этим вечерам?
- Тебе не понять, - вздохнула вдруг Анна, - было все! Теперь - ничего, как сон, словно обокрали... Знаешь, Сереженька, не будем об этом. Мне не легко вспоминать... Все... С начала...
“В доме, в котором всегда все было ясно, в котором все шло в ладу и в согласии, вдруг появилось что-то робкое и застенчивое... три дома, стоящие рядом, здесь, на Воскресенской горке, как бы были спаяны каким-то особым смыслом и содержанием... Эта комната - как бы часть всей этой горки, живущей отдельно и обособленно в Тарусе. Она, как символ жизни всего этого городка... Все было выстроено согласно человеческому плану, осознанно, - размышляет Сергей, - была какая-то мера, но в эту меру не укладывается Анна... Пытаюсь подойти к ней поближе... С какой бы стороны не подходил - везде форпост обиды, отчуждения и недоверия. Прошлое Анны не дает ей принимать широко и по-доброму, нежно и доверчиво... Все ведь открыто! Входи!.. Нет, тоска?.. Тоска по тому, что тоже могло быть вчера, в другом доме?”
- Как мало мы знаем друг о друге, - сказал с грустью Сергей, - а взялись что-то делать!
Анна вдруг захохотала, залилась смехом.
- Узнаю умных мужчин... Ха-ха-ха... Еще немного, и ты будешь согрет настолько, что с тобой можно будет говорить, милый!
Сергей воспрял духом, подумал: “В сущности, все не так плохо, славная женщина, есть еще надежда!”
- Стоило взять в руки вожжи, как ты с места пошел в карьер... Не горячи коня...
“Да! - подумал Сергей, - Похоже!.. Какой повод для насмешек, она, конечно, права... Но что я могу сделать, она все больше и больше нравится, все больше тянет к ней, ничего с этим не сделать... Пройти быстро дистанцию, то расстояние, то странное расстояние, которое отделяет одного человека от другого... И, вдруг, как один короткий миг, он вспомнил... Да... Боже! - Сергея несколько даже передернуло оттого, что так некстати он это вспомнил. - Да! Вот как это было! Вся танцплощадка распустилась цветами: маками, незабудками, голубыми платьями, колокольчиками, распустилась каруселью ромашки... “Тереза” - гвоздь сезона... Над танцплощадкой кроны столетних вязов, а под ними пустеют лавки: звучит “Тереза”... Не протолкнуться на помосте скрипучем, еле вмещающем всех желающих танцевать под эту мелодию... Вокруг очень милой девушки парни, один из них ее “кавалер”. Он не спускает глаз с нее... Недалеко стоит парнишка, в тени, и “ест” ее глазами... - Сергей очень ясно, с тысячью деталями вспомнил ту картину. - Аплодисменты... “Терезу” повторяют снова на “бис”... Парень вышел, выступил из сумрачной тени, и его белая рубашка поплыла к девушке, он приглашает ее... Вот они выходят на середину, танцуют... Он молчит, танцует, смотрит ей в лицо, ничего вокруг не видит... Ее “кавалер” приходит в себя и направляется к ним... Пара останавливается: о чем-то разговаривают... К паре подходят дружки - опекуны “кавалера”. Парень в белой рубашке посередине... Ага... Вдруг дружки разбегаются, отхлынули... “Кавалер” и парнишка в белой рубашке, как завороженные, начинают медленно обходить друг друга, не отрывая глаз от рук противника... В оттопыренной руке у каждого по ножу... Вот, они в тишине жутковатой, только “Тереза”, затанцевали свой медленный танец... Удар... Топот... Крики. Под “Терезу”, под ее любовный гимн, сползает на пол зарезанный “кавалер”... Другой, в белой рубашке, качаясь, зажимая ладонью горло, потом и второй рукой пытается сдержать фонтан крови из своей шеи: сквозь пальцы, по белой рубашке, расползаются темные щупальца со зловещей медлительностью... Парень оседает и падает ничком на своего противника... Кто-то, скинув проигрыватель на пол, резко оборвал музыку... Так и сошла “Тереза”, танец любви, песня любви, и больше я ее здесь не слышал...“ Сергей протер свой лоб, будто он вспотел у него, будто, как тогда, он, в замешательстве, не успев даже подумать, что это, попытался смахнуть видение с лица, но оно не смахивалось...
- Анна, - проговорил он. - Мне кажется, что мы повторяемся... Все время повторяемся... Но я... я открыл тебе все двери, ничего не прячу!
- Поэтому мне так холодно...
Сергей два года живет в Тарусе. Он приехал сюда, чтобы в тиши этого чудного городка привести в порядок свои творческие замыслы. Вначале он приехал и не строил планов, приехал, как дачник... Потом его втянуло, понравилось - остался на осень, потом зима, и вот, второй год здесь...
Летом много гостей, зимой они - редкость, если можно так сказать. Каждому гостю зимой здесь особый привет...
“Как хочется провести ладонью по ее щекам... Она так “сладко” устроилась на диване. Даже зависть ест... Как приятно смотреть на нее и думать о чем попало: о погоде, ни о чем, просто молчать. Словами ничего не объяснить - это он знал - слова пусты сейчас. Но, что бы ни происходило, это мое... Как все устраивается?.. Лодка плывет сейчас, неуправляемая, по воле волн... Эта комната плывет по звонкому морозному и серебристому простору, в ней он и Анна...”
- Поставь, пожалуйста, пластинку “Не уезжай, ты мой голубчик!” Это моя тревога...
Сергей ставит пластинку... Вспыхнула комната, озарилась: дверца печки с треском раскрылась, и на пол вывалилось горящее полено...
- Какая прелесть - Анна вскочила с дивана. - Не закрывай дверцу, сказка... Вон тюльпан... Видишь?
- Скорее, горячая, как ожог, роза!
- Нет, он нежный!
- Отцвел уж, задымил...
- Но я его запомнила.
- Засуши и положи в томик стихов, - зло сказал Сергей.
- Этот уголек я положу тебе в сердце, чтоб вспыхнул ты однажды...
- Я не испытательный полигон, Анна.
- Просторно, однако, у тебя там!
- Луг полевой.
- С дождичком и солнышком!?
- С “Терезой”!
- Теперь ты пошлишь! - отрезала она.
- Что поют там цветы, на том лугу, не будем обсуждать... придет косая и скосит те цветы рано или поздно...
“Не объяснять же ей, что такое “Тереза”, не объяснять же ей, что на лугу - никого”, - подумалось Сергею...
Анна затихла.
- Странная Таруса... Эта Таруса... Ты давно здесь? - Она встала с колен и вернулась к дивану, взяла плед и закутала плечи, подошла к окну... Плечи ее приподнялись, она будто съежилась от холода...
- Два года.
- И тебе эта жизнь по нраву пришлась... В берлоге... Один, никого...
- Это внешнее... Ты не поняла, со мной все!
- И теперь я!
- Да.
- Ты не впускаешь меня. - Анна вздохнула. - Все время бередишь... то ли издеваешься, то ли тянешь к себе... Как и этот город тебя... Открыл все двери и смотришь - войду, не войду!.. Это ужасно! Это же ужасно - содрогнулась она. - все время быть здесь, мне кажется, что я просто утонула бы, захлебнулась бы, затихла бы, и забыла свое имя.
- Анна, я тебя охраняю... И эта комната... Ты - гостья!
- Единственное утешение видеть твою улыбающуюся рожу... Да?
Анна подошла к Сергею, взяла в руки его голову, наклонила, и заглянула ему в глаза...
- Да, поэтому, когда будешь ложиться спать, возьми с собой это единственное... Я буду там тебе улыбаться, и ты протянешь до следующего дня... И ты поймешь, что это очень хорошо... Все остальное не существенно.
Анна отошла, села на диван... Задумалась.
- Вот, - продолжал Сергей, - вот, мы говорим о том, что рядом... И ты сказала, что все хорошее тут же пробуждает в тебе плохие воспоминания, пробуждает тревогу... Знаешь, почему?
- Почему?
- Ты трусишь... Трусишь жить... Все время оглядываешься: вдруг тебя уже что-то подстерегло!.. Ведь так и есть?
- Сейчас я думаю о тебе... Почему ты об этом говоришь? Да... Мы рядом... Я все бросила и приехала сюда... Да, я трушу: и там и здесь!.. Вот возьми и огради меня...
- Положись на меня...
- Если бы я знала, когда потребуется твоя помощь?.. Но мы, женщины, в этом вопросе - полные невежи, и часто пользуемся услугами первого попавшегося...
- Поэтому вам и приходится быть обворожительными, чтобы всегда рассчитывать? - зло спросил Сергей.
- Не без этого.
- И чего вы добиваетесь?
- Вот, пока живу!
Сергей закурил, расхаживает по комнате, что-то обдумывая.
- Твоей будущей жене может не понравиться, когда ты шагаешь, в такой тишине, ножищами по полу... Она тебя быстро разлюбит...
Анна беспокойно встала, подошла к окну, рядом с Сергеем.
- Смотри на улицу, на тени, и представь, что с тобой стою не я!.. Да... Не я!
- Прекрати! - резко отозвалась Анна... И, чуть помедлив, растерявшемуся от ее резкого выкрика, Сергею... - Извини... Ты не угадал... На этот раз со мною стоял ты!.. Проморгал... Нет, нет! Все время здесь находиться ужасно...
Сергей уже не слушал ее, он что-то для себя решил, что-то понял... Он закрыл плотно дверцу печки, набросил на плечи полушубок, вышел на крыльцо: терраса открытая была одновременно и крыльцом... Стреляли от мороза деревья, заборы, дома... Он выкурил сигарету и щелчком отправил ее туда, вниз - она огоньком перечеркнула дальнюю даль и исчезла... Он вернулся в комнату... Анна в постели, на стуле аккуратно сложена вся ее одежда: он отметил для себя, но ничего в нем не шелохнулось... Вроде ее и не было... Был сон... И пора спать.

***
- Тебе хорошо спалось?
- Да.
- Сны были?
- Нет!
- А я видел, но забыл! - рассеянно сказал Сергей.
- Какую чушь ты мне вчера нес? - Анна потягивается со сна. - Ночью я замерзла, оделась... Тебе меня не жаль?..
- Вспомнил! Мне снилось, что ты встала с постели и открыла, распахнула настежь дверь на улицу. В комнату полетели хлопья снега.
- Вот отчего мне было холодно! - смеется она. - Но все равно в лес мы сходим? Ты мне обещал рай!
- Конечно, на лыжах...
- Мы сделаем вид, что пришли к нему в гости... Он нас хорошо примет, твой лес?
- Он не мой! В этих лесах хозяйка - женщина!
- Как? Что ты говоришь?
- В этих лесах лесничий - женщина!
- Должно быть, интересная? Кто она? Расскажи!
- Старшая дочь нашей хозяйки... Очень замкнутая, молчаливая... Ты ее могла увидеть, но она все время в лесу, и возвращается лишь поздно ночью...
- Да, я ее не видела...
- Она беременна: четвертый месяц, мать жаловалась, и все равно идет в лес... С коня не слезает - объезжает свое хозяйство.
- Она замужем?
- Нет!
- Кто?
- Насколько мне известно - мужчина...
- Не смейся!
- У нее тугая прическа, волосы собраны на затылке пучком...
- Рассказывай!
- У нашей хозяйки две дочери: бывшая учительница, одна воспитывала своих детей, муж погиб во время войны... В школу, где она работала, учительствовала, ходила и зимой, и летом, и в пургу, и в дождь - до нее четыре километра... Обе ее дочери закончили десять классов... Старшая уже тогда подолгу пропадала в лесу и таскала оттуда все, что можно было съесть - был голод послевоенных лет... после школы она поступила в лесной техникум и закончила его, с тех пор работает здесь в лесничестве... Младшая дочь вышла замуж и уехала, так что в этом доме остались две женщины: мать и дочь старшая...
- А дальше?
- Однажды в лесу она встретила лейтенанта, молодого парнишку. Он то ли заблудился, то ли сломал ногу или подвернул, некоторое время она за ним ухаживала... потом сообщила матери, что у нее будет ребенок: мол, это все, что ей нужно... Мать поплакала и смирилась...
- А лейтенант?
- О нем никто и не вспоминает!
- Теперь я ее понимаю, она вся в себе, и ничего вокруг ее не трогает...
- На коне, топор за поясом, как у заправского мужика... метит и чистит лес, с рабочими прорубает просеки, сажает лес... Лес ухоженный сразу отличишь от дикого... А сколько она там пролила слез - известно ей одной!
- Грустная история.
- Однажды, я зашел на другую половину дома, спросить, привести ли из города что-нибудь для моей хозяйки... Я вошел, постучавшись, в комнату... У них есть печь, с лежанкой, выложенной из кирпича, ее обогревает дымоход, на этой каменной и горячей ступени лежала на спине ее дочь... Она бродила руками по своему округлившемуся животу... Приходя с работы, усталая, она сразу же ложится на этот лежак, и начинает с матерью обсуждать то, что она носит в себе... Я тут же вышел, мне было неловко, словно я заглянул дальше, чем дозволено постороннему человеку... С тех пор в комнату ту не вхожу!
- Наверно, в любой женской судьбе можно увидеть что-нибудь похожее на эту историю: одна половина жизни на виду, другая спрятана..
Анна лежит на диване...
- Ты хочешь, чтобы я все принимала всерьез?
- Я хочу, чтобы тебе было хорошо! - Сергей повторяет свою сакраментальную фразу.
- И поэтому ты мне рассказываешь про мать-одиночку?
- Я тебе рассказал про женщину.
- Я давно разучилась чувствовать, и поэтому, - говорит она и потягивается, - съела только одну половину твоей истории...
- Хорошо! - подытожил он. - Хорошо, я понял! Берем лыжи, идем в лес, на волю...
Мороз, ветер. Спускаются с горки в город. Сергей знакомит Анну с примечательным... Они идут на лыжах по улицам, мимо магазинов, затем выходят за пределы городка... Вот и лес недалеко... В поле - одинокая береза... Анна подъехала к ней, обняла ствол:
- Рюмочка, березка, - кричит она, - дай мне выпить из тебя красного янтарного вина!.. В самом деле, хочу выпить! Почему ты не взял на прогулку вина?
- А почему ты не взяла закуску?
- Зато рюмку нашла. - Она смотрит на вершину березки. - Правда?
“О чем она сейчас думает: этот городской человечек, на снежной поляне, обняв березку?..” - подумал про себя Сергей.
- Моей дочке шесть лет, она стала совсем большая... Как жаль, что я не могу с ней заниматься и редко вижу... Растет такой маленький своенравный звереныш... Я стараюсь ее головку ничем не забивать: пусть растет зверьком, и все узнает в свое время... Не хочу, чтобы ее жизнь сложилась такой же, как моя, пусть станет - наоборот! А, когда станет взрослой, я хочу, чтобы ни один мужчина не сумел посеять в ней смуту, пусть сама сеет... Я очень этого хочу!
- И чтобы она ни в коем случае не заканчивала философского факультета...
- Да, да! - смеется Анна, - Ни в коем случае!
Они долго шли молча лесом...
- Вот смотри! Березняк, молодняка совсем нет: здесь колхозный “запас”, поэтому он весь потоптан, и нижних ветвей нет - это коровы поели...
- Фу, о чем ты говоришь? Не надо ничего рассказывать, я все вижу сама!
Они прошли лес, вышли на поляну, потом перешли овраг, через небольшую промерзшую речушку, снова вошли в лес... Анна остановилась, сбивает с елки снег:
- Даже, если бы у меня было семь пядей во лбу, я не смогла бы пожить здесь больше одного лета... Мне надоело бесцельно лазить по лесу, давай повернем!
Сергей молча согласился: его раздражала уже эта прогулка...
- Я тебя не понимаю, - продолжает Анна. - Ты от всего оторвался. Жизнь проходит мимо... Как можно себя так ограничивать и ничего не хотеть... Сравни: день здесь и день в городе! Как ни хорошо постоять на поляне, однако, обходимся же мы без этого в городе.
- На что же ты себя тратишь там?
- Дела, дела! - смеется Анна. - Дела!
- Они есть везде - и здесь и в городе. Здесь предпочтительнее. Вот ты, обняла березку, не стала же ты думать о древесине, а почему? Природа, очень чувственна, не позволяет думать о глупостях... Вот ты и вспомнила дочь!.. Ты посмотрела в свои чувства, и вспомнила: у меня есть дочь, проснулось в тебе человеческое....
- Что-то в этом есть... - Анна задумалась и медленно побрела в сторону городка.
Прошли берегом Оки, поднялись в гору, отсюда по центральной улице пошли, по лыжне, вдоль улиц...
- Вот! - они остановились, и Сергей показывает лыжной палкой на дом. - Дом с флигелем и гербом... Рассказывают, что этот дом построил француз-парикмахер, оставшийся в плену после войны 1812 года.
- Только летом, дачники...
- Разве могут они быть родственники того француза?
- Наверно, родственники... Видишь, герб подновлен новым куском дерева!..
- А вон тот, совсем ослепший дом, и чуть живой? - спрашивает Анна.
- Здесь живет девяностолетняя старушка... У нее чудная старинная библиотека... Раз в неделю ее навещает писатель, который давно обхаживает эту библиотеку...
- Странный дом, - продолжает рассматривать его Анна. - с полуподвалом из трех этажей! Наверно, комнат десять, а то и больше?
- Старуха живет на кухне: маленькой комнатушке с печкой, остальные комнаты она не посещает... Мне рассказала моя хозяйка. А вызывают ее так!.. Смотри, видишь, длинная жердь, так вот, ею надо постучать во второе окно справа... Вон то, на втором этаже, и старушка тут же выглянет в нем.
- А этот? - спрашивает Анна.
- Здесь живет девяностолетний врач... Голубые глаза, и лучистые, как у младенца. Он лечит всех старушек, которым много лет, так же, как и ему... У него на стеклянной террасе, у этого врача, есть фотографии с дарственными надписями Чехова, Шаляпина, Рихтера и многих других.
- Что ни дом, то история! - удивляется Анна.

***
На террасе дома совсем темно. Вниз от нее бежит крутой берег с просвечивающим садом. Набросив на ноги одеяло, Анна села в соломенное кресло, здесь же, на террасе, Сергей последовал ее примеру... Ветер несет снежную порошу, и задувает ее под рукава одежды... Сергей курит, счищает снег с лыж рукавицей... Анна передернула плечами:
- Долго не высидеть, а здесь так хорошо!
На противоположном берегу Оки несколько огней, должно быть, из Поленова... Сквозь трущие и стучащиеся ветви яблонь эти огни мелькают таинственно, приветливо, ласково... Снег занес на террасе следы, покрыл одеяло, которым накрылась Анна, слоем снега... Анна встала, стряхнула снег с него:
- Холодно, холодно, если б ветра не было!.. Долго не высидишь, жалко, так хотелось... Последний вечер, посидеть, поговорить...
Сергей открыл дверь, поставил лыжи в прихожей... Анна прошла в комнату...
- Зажги свечу. Темно. Теперь, когда нет луны, - проговорила Анна, - я понимаю - вчера было прекрасно!
- Ты медленно и спокойно говоришь, мне это нравится... Я...
- Тссс... Тихо. - Анна прижала пальчик к губе. - Помолчи.
В комнате сумерки: Анна затушила свечу... Оконный решетчатый проем светит молочным светом зимних сумерек... Вот печь, которую быстро спроворил Сергей, начала посылать по комнате свои грязно-оранжевые сполохи.
“Кажется, что вошли в комнату какие-то лица... Много лиц... Они о чем-то шепчутся и разговаривают: слышен смех, обрывочные звуки, какие-то непонятные обрывки фраз... Я не знаю: люблю ли я Анну? Но мне хочется все время ее видеть рядом с собой... А как она? Почему сейчас, например, мне чудятся какие-то лица в нашей комнате, когда нас только двое? Может, это Анна разговаривает?.. Со мной, сразу в нескольких лицах, во многих лицах, во множественности своей. Она смотрит на меня с дивана и тихо улыбается... Я вижу это”.
- Анна, я люблю умных женщин, и поэтому всех вас приглашаю к столу, - подытожил свои мысли Сергей.
- А ты не хочешь часть оставить на диване? Кого хочешь посадить с собой?
- Я хочу посадить с собой, прежде всего, любящую Анну!
- Она любит только свою дочь, своего звереныша!
- Посади, что осталась, иначе я погибну от голода!.. Ведь ты умная женщина?
- Что ты! Я самая глупая баба на свете... У меня есть подружки, которым я в подметки не гожусь!
- А я думал, все аспирантки чертовски умны!
- Что ты! У меня есть знакомый, доктор наук, у него настолько изощрен ум, что им он разве что - только столы не опрокидывает! Разве только стулья не сшибает! - поправилась она, хохоча.
Сергей не удержался и тоже рассмеялся, смотрел на Анну, как она закатывалась от смеха, и сам смеялся еще больше, скорее, просто от очень хорошего настроения.
- У тебя самодовольный смех! - Вдруг проговорила, успокоившись, Анна. - При тебе унизили другого мужчину.
- Я только подумал, что мне придется еще полчаса испытывать тебя на интеллектуальность, поскольку я в ее наличии у тебя усомнился, как ты даешь мне аванс! Больше не сомневаюсь!
- И ты поверил, что я - дура? - теперь Анна смеется искренне, заливается буквально смехом, не может остановиться. Сергей, однако, сдержал свой смех, свое желание смеяться. - Как же легко тебя провести будет настоящей дуре! - еле договорила от смеха Анна.
“Вот, теперь она хохочет... Долго хохочет, далеко ли до плача?.. Что она скажет в следующую минуту, что она сделает в следующую секунду?.. Может, все это и есть самое обычное ее движение? Нельзя же стоять на месте, надо что-то делать!.. - мысли Сергея путались, но, наконец, он их оседлал. - Надо торопиться! Вот, она едет за город, вот она бежит на работу, или, например, берет из сада свою дочь... Она просто женщина, с обязательными женскими делами: “Если и не так, то хоть как-нибудь!” - думают они. - Я их понимаю!”
- За эти дни ты ни разу не сел работать... Я тебе помешала?
- Нет, нет...
Убрав со стола, помогая Сергею, Анна загрустила... Что-то в ней или с ней произошло, Сергей не мог понять, и исподтишка наблюдал за ней... Сергею показалось, что все в комнате сместилось, и все предметы, вместо того, чтобы занимать свое собственное место надежно, как-то съехали с него - расположились не на том самом месте, где им надлежит быть, а где-то рядышком, как-то бочком к своему месту... И с Анной произошло что-то такое, сумерки сделали ее неузнаваемой, она как будто занимала сразу два места: то, что слева, на диване, и то, что справа - рядом с тем... То место, где сидит Анна, вдруг наполнилось какой-то мерцающей темнотой и особой значительностью... Будто и ничего более рядом вообще не существовало! Он отметил, как сильно у него стучит сердце... Оно, как пьяное, прыгало в груди, и стучалось в грудную клетку, стучало и било по ребрам... Сергей оторопело сел, не понимая, что за волнение, и с чем его связать! Не с этими же мерцающими в полутьме тенями... Тут он услышал и понял, что, действительно, Анна двигается, а не тени вовсе... Шуршала ее одежда... Анна раздевалась, чтобы лечь спать... Вот так странно и таинственно спадает, видимо, с истины покров...
“Вот, вот она... Правда! - подумалось Сергею. - Да, вот... Сейчас она подняла руки, что-то снимает... - Сергей напрягал зрение, и не смог понять, что там снято... Улыбнулся... - И все же, вот, вот, ясно - ее фосфоресцирующее во тьме тело, лишенное формы: просто пятно, мягко сияющее в темноте - проплыло перед Сергеем, и скрылось под одеялом”.
Сергей подошел к дивану, постоял, сел на край его, подвинул ближе маленький столик с пепельницей и сигаретами, помял сигарету в пальцах, но не закурил... Анна села на диване, и натянула на плечи одеяло, не двигалась более, молчала... Сергей обнял ее за плечо, и прижался щекой к ее щеке... Он почувствовал, как его щеке стало горячо и мокро, понял: Анна плакала молча, не двигаясь, и не выдавая себя:
- Анна! Ты плачешь? - он провел ладонью по ее щеке...
- !!! - Анна промолчала, положила ладонь на его руку и прижала к своему лицу...
- Ты зря это делаешь! - добавил он.
- Подожди! - она углом подушки вытерла слезы.
- Все? - он взял ладонями лицо Анны, и близко, близко заглянул ей в глаза. - Успокойся!
- Мне не нужно успокаиваться, я не расстроена!.. Ты не поймешь, ты не поймешь! - повторила она.
“Истина со слезами на глазах... Когда слезы - это плохо... С другой стороны, слезы надо заслужить... - Нить мыслей снова рвалась в голове Сергея, он делал попытку найти в них связь. - Только когда есть отчаяние, или откровенности нужда... Она может и не знать, почему так получается?.. Но, знает, что так надо, естественно... Все для нее так сложилось - и плохое, и хорошее, что она заплакала... Да. Да... Вот эта мокрая щека и всхлипы так смущают: зовут к состраданию, призывают к жалости, ничего с этим не поделаешь... что-то и во мне стало таять... Как бы не пропасть!”
- Сегодня весь день мои глаза смотрели на тебя, будто для них ничего более примечательного не нашлось!
- Не изощряйся, и так хорошо! - Анна вздохнула глубоко, дыхание ее перехватилось.
- Да-а!
- Надо желать, чтобы всегда было так...
- Да.
- Странно... Ты помнишь? Вчера ты поставил пластинку, подошел ко мне - я стояла и смотрела в окно - и сказал: “Слушай, и представь, что с тобой стою не я!..” А я сказала, что ответила тебе, что ты не угадал?
- Да, помню.
- Почему ты так сказал?
- Я хотел... Думал... что у нас диалог, чтоб снова возник!
- Я подумала, что ты издеваешься!
- Жаль.
- Разве ты не мог себе позволить, со мной, это? Мы мало знакомы, так ведь?
- Так! Что дальше?
- Ты мог бы просто не церемониться со мной.
- Дальше.
- Так все дело в том, что я не могу поверить в то, что ты говоришь, хотя - вполне возможно.
- Почему?
- Если б я услышала, как твоя душа сказала моей: “Я хочу быть с тобой, Анна”, - я бы поверила... Слова одно, а то, что чувство, то - другое уже! К сожалению, проверить, как было на самом деле - нельзя! Вот в чем беда!
- Надо, наверно, всегда верить!
- Попробуй, я посмотрю на тебя тогда!.. Ханжа! - жестоко ответила Анна.
- Анна, не надо так! - горько проговорил он.
- А как надо? Думаешь, я знаю?.. Если б знала, разве я была бы здесь? - она уткнула лицо в подушку...
Плечи ее затряслись... Сергей понял, что она еле сдерживает рыдания...
“Что делать, что делать... Чем дальше, тем холодней и отчужденнее... Что она? Ослепла... Да кто она такая? - Сергей стиснул зубы и сдержался... - Только дотянуть, как обещал... Только оставить все это, не перешагнуть черту нечеловеческого... Снова по мордам... От них... От мелких и трусливых, жалких... Слезы, слезы о другом, о том. Что вне этого дома!”
Последнее соображение особенно разъярило Сергея: “Да как она может, да какое она имеет право так нахально себя вести?.. Ну и что, что женщина!.. Все одно, должна себя держать в руках... Почему только мужчина должен сдерживаться и с него одного спрос?”
Но Сергей сдержался... Правда, он долго молчал, и также долго Анна плакала... Наконец, он сказал:
- Аннушка, дорогая, держи себя в руках!.. Ну! Пожалуйста.
Анна вдруг подхватилась, и разрыдалась уж в полный голос... Одеяло сползло с плеч, открыв грудь, и Сергей аккуратно поправил его, все же был растерян, не знал, что теперь говорить, и что теперь ему с ее слезами делать... Ну, просто не знал, как подступить...
“Ну, Бог ты мой! - думал он. - Сошла с тропки, всего ли чуть-чуть, и - увязла... Как быть? Что сказать?.. Опять же - слова!.. Ну, пусть - наконец - плачет, что в том такого, пусть плачет, хотя и зачем?.. - Сергей задумался над своими соображениями, и не нашел их толковыми. - Нет, чушь!.. Надо сделать так, чтобы она отвлеклась от своих мыслей... Нельзя же стоять у края, и все время смотреть вниз - надо и отойти, а то голова закружится!”
Наконец, Анна, сама собой утихла, плечи перестали трястись, она повернулась, и положила свою голову на плечо Сергея:
- Я устала! Плакать...
Что она могла сказать ему? Чем объяснить свой плач?.. Это касалось только ее, хотя Сергей этому явно поспособствовал... Она не могла объяснить ему, что только сейчас она поняла, как могла хорошо жить - сейчас... Если б тогда, тогда с ним - со своим бывшим мужем - она была доверчивее, причем здесь Сергей?.. Она хорошо понимала, поняла сейчас... Все это время она жила уже без надежды, и без веры... Говорила себе: все так живут, живи, как все, отбрось свои надежды на то, что тебе кто-то может подарить любовь... Теперь она поняла, что тогда надо было ждать, ждать и ждать... Она жалела себя слабую, оттого и плакала, это были слезы о себе самой, сожаление о том, что сама отняла, сама!.. Сама лишила себя счастья, не поверив в него, в свое!.. При чем здесь Сергей?.. Она увидела в нем стремление любить, но что она могла ответить, если сейчас она растерялась перед лицом этой необходимости для Сергея... Чем она могла ответить? Только слезами сожаления: если б надеялась - смогла бы ответить... Что ей сказать Сергею?
Наступила для Сергея гнетущая тишина.
“Ничего не могу понять! Все должно было быть иначе... - У него тоскливо защемило сердце. - Все напрасно, это, должно быть, последняя встреча... Какие-то неведомые силы не хотят, не помогают, а препятствуют и начинают рвать их отношения... Что-то пошло чужое, постороннее и холодное”... Сергей передернул плечами, как в ознобе.
- Я хочу, чтобы ты мне что-нибудь сказала... - без надежды попросил Сергей.
- Зачем?
- Что-то произошло, и я не пойму...
- Ты славный малый! Не сердись на меня... - она провела ладонью по его щеке.
- Приезжай сюда чаще!
- Привлекаешь? Тянешь?
- Иначе не могу... Подсказываю тебе, чтобы нам чаще видеться... Я говорю об этом искренне...
- Послушай! Ты меня убиваешь! Об этом не надо говорить...
- Почему?
- Мне неприятно.
- Я тебя не понимаю.
- Не надо... Когда-нибудь приеду, и, наверно, расскажу... А, может, и не расскажу... - Анна вздохнула.
“Что же произошло? Сидим рядом... Обнимаю ее, сидим так близко, что разделить невозможно: одно целое... Или это только мое воображение, иллюзия близости? Ее голова на моем плече. Ничего не понимаю. Когда это чужое случилось, не сейчас же оно родилось: не с чего! Вчера? Позавчера? В дороге? Или она ехала и уже знала?.. Но, как она могла знать?.. Значит, ехала совсем без надежд - просто ехала...”
- Я тебя не понимаю... - У Сергея словно замкнулось что-то, и он не мог выбраться из этого бесконечного круга.
- Что здесь понимать? - она подняла голову с его плеча и посмотрела ему в лицо.
- Ты, когда ехала сюда, об этом не думала?
- О чем?
- Анна, ты все прекрасно понимаешь!
- Объясни, если можешь!
- Ты думала, - Сергей передохнул воздух, - что приедешь еще раз?
- Нет!
- Значит, я оказался прав, предполагал и думал, что смогу тебя с этой проклятой точки сдвинуть...
- Ты так настаивал, и я поехала, уступила тебе...
- Так мало?.. И так все просто?
- А как ты думал? Или полагал, что приеду, и сразу брошусь тебе на шею?
- Не надо, прекратим разговор... Мне жаль...
- А как ты думал?
- Анна, дорогая, не надо, не торопись говорить, ты сама не знаешь, что сейчас творишь...
- Я только сейчас поняла, что за все время ни разу не вспомнила о делах, об отце, о доме, не думала о дочери... Просто удивлена, как тебе это удалось? Как тебе удалось сбросить этот груз с меня?.. Ну ладно, Сереженька!.. Все хорошо, не дуйся!
- Как это все странно, - тихо ответил он.
За окном вечер, нет, ночь. Снова вышла луна... От ветра качаются деревья, и стучат друг по другу ветвями... Воет ветер и в трубе, гудит пламя в печи, огонь раскидал своих друзей: оранжевые блики - лица по всей комнате, через приоткрытую дверцу... Живое наполнение каждой минуты, и сок, и кровь слов и чувств... Они сидят вдвоем и слушают наполненную звуками колышущуюся тьму...
- Ты меня просто разыгрываешь... - тоска послышалась в голосе Сергея.
- Ничуть! Расскажи мне что-нибудь!
- Мне хочется молчать, о других мне не хочется говорить. Это совсем не то, что я хочу.
- Что ты хочешь?
- Сидеть с тобой рядом, смотреть в глаза и просто молчать...
- Ты меня убиваешь! - голос ее дрогнул. - Не надо об этом... Поздно... Давай спать...
Анна тихо раздевается в углу, слышно, как она легла, немного поворочалась и затихла... Сергей долго лежал с открытыми глазами, они во тьме видели только лицо Анны, которое то расплывалось, то снова становилось нормальным... Потом снова расплывалось... Ему казалось, что она над ним наклонилась и улыбается... Приснился ему сон: какое-то быстрое движение, распахивается дверь на улицу. Снег вместе с порывом ветра влетает в комнату, и, не находя опоры в комнатном воздухе, медленно падает на пол... Анна, открытая и белая, медленно приближается к нему, сказав: холод в комнате, чтоб долго не вставать - ныряет к нему под одеяло, припав ледяным телом...
***
Они подошли к автостанции. В автобус торопливо залезают пассажиры: очень морозно на улице - “там теплее”... Подниматься надо и Анне - она уезжает, Сергей остается...
- Анна, дорогая!
- Не надо, не надо ничего говорить. - Она пальцами прикрывает Сергею губы, на глаза у нее наворачиваются слезы...
- Анна, мы непременно увидимся?
- Анна уезжает, - проговорила она.
Она уже заняла свое место в автобусе у окна... Смотрит на Сергея... Моргает, платочком вытирает уголки глаз... Потом пишет пальцем на стекле: “Нет!”
Они долго стоят молча, пока автобус не трогается, и не уходит. Сергей проводил глазами, как скрылся он за мостом...
“Не вижу Тарусы!.. - промелькнуло у него бессвязно в голове. - Да, да... Да!”
По мере того, как автобус удалялся, где-то в груди Сергея, будто что натягивалось, и напрягалось, как струны... Только край автобуса скрылся за поворотом, как что-то внутри у него оборвалось, и разлилась такая смертная тоска, что он задохнулся от отчаяния... Да... Он буквально почувствовал себя брошенным... Брошенным на той дороге, где ходят люди... На ней он никому не нужен... Не нужен... Те струны, что оборвались в нем, как он и сам их назвал, переплелись и перепутались, и он уже не мог отдавать себе отчета в том, что там происходит... Что откуда начинается, и где что кончается... Бессмысленность всего вокруг показалась ему устрашающей... Он обхватил голову руками, словно собираясь сдержать этот беснующийся поток прорвавшихся, неудержимых и бессвязных мыслей и представлений о мире.
Поднявшись снова на Воскресенскую горку, он даже не знал, когда к нему пришло это решение: тогда ли, когда вошел в комнату и увидел тот милый беспорядок, который с собой принесла Анна, или, когда он оглянулся на гору, и одним взглядом окинул Тарусу...
- Еду!.. Еду!.. Еду сейчас же, ни минуты!
Он заторопился... Собрал вещи, навязал узлы с красками и книгами... Холсты упаковал в две связки... Зашел к хозяйке и долго и смутно объяснял причину внезапного переезда в город... Она попросила написать ей, как приедет: уж больно, мол, привыкла, и грустно так вот просто, сразу расстаться... Она стояла у калитки и долго смотрела вслед, сокрушенно качая головой, когда он отправился к автостанции...
Сергей оглянулся, еще раз оглянуться позволил себе, чтобы запомнить, чтобы “запомнить глазами” дом, в котором жил два года, хозяйку - словно приписанную к нему, свою обретенную тоску, и, совершенно без мыслей, с пустой головой - только там, внутри ощущение беспокойства, смешанного с чувством страха за то, что было как-то не так - торопливо зашагал вниз с Воскресенской горки к автостанции.
Он прощался не с Тарусой, а с надеждой, которую туда привез, и которую в себе пытался таким образом сохранить... Но вот и она разрушена, потеряна... Теперь нечего было здесь пестовать и охранять... Он - “освободился”... Теперь домой... Домой...

***
Прошло с той поры, как Сергей вернулся домой из Тарусы, две недели... Он только что после суетливого дня вернулся в квартиру, погруженный в заботы прошедшего дня, сомнамбулически приготовил себе ужин, как раздался телефонный звонок... Сергей медленно, телефон некоторое время надрывался, требуя снять трубку, взял щепотку соли, посолил яйцо, и, только после этого нашел нужным ответить на требовательный зов...
ОН. Да-а?
ОНА. Это вы?
ОН. Я вас узнал... Так поздно мне никто не звонит... У нас все спят... Только услышал звонок, и понял, это вы!
ОНА. С каких пор вы говорите мне “вы”?
ОН. Пожалуйста... Анна!
ОНА. Ну и что?
ОН. У меня сейчас выставка!
ОНА. (подумав) При чем здесь выставка?
ОН. (рассудительно) Дело в том, что я ответственный... за ее организацию...
ОНА. (не понимая) Что за выставка?.. (удивленно) Ничего не понимаю!
ОН. В издательстве: “Книга за пять лет”!
ОНА. Какая-то чушь!
ОН. (помолчал, не нашел, что ответить) !!!
ОНА. Я вас люблю!
ОН. !!!
ОНА. Я вас люблю, я соскучилась... Когда я звоню, этот молодой человек или пьет, или что-нибудь жует! (раздраженно)
ОН. (рассудительно) Да!.. Я встал из-за стола: у меня в руке недоеденное яйцо, и в нем чайная ложка...
ОНА. В таком случае доедайте свое яйцо! (зло)
ОН. (несколько растерянно, не то - рассеянно) Не обижайтесь... Я не это хотел сказать...
ОНА. Начинаете удивляться?
ОН. Как мы странно говорим!!!
ОНА. Почему?
ОН. (промолчал) !!!
ОНА. Я вас люблю, я соскучилась...
ОН. Странно, я не привык так разговаривать с женщиной...
ОНА. Как?
ОН. (растерянно) Я так не умею...
ОНА. Я вас люблю!.. Я вас очень люблю! (горячо) Вы слышите меня?
ОН. (пробормотал) Конечно...
ОНА. Я соскучилась и хочу вас видеть!
ОН. Хорошо.
ОНА. Когда я говорю, что хочу вас видеть... значит, что я не хочу вас видеть... (ее голос дрогнул)
ОН. Как мало вам надо! (он начинает понимать ее)
ОНА. Да... Я вас люблю, и, если иногда вас увижу, я буду счастлива...
ОН. Хорошо...
ОНА. Оо-оо!.. Я знаю, почему вы так говорите... Я поняла по интонации. (Анна вздохнула)
ОН. Почему?
ОНА. Вы никогда не любили, и поэтому не можете меня понять... Вы не можете понять... Как мне... Ужасно!.. (растерянно добавила) В моем положении!... (у нее перехватило дыхание)
ОН. Но вы так странно со мной разговариваете... Я не могу вам поверить...
ОНА. Если человек любит, он может позволить себе любые слова. Он это заслужил... Вы позволите мне так “безобразно” с вами разговаривать?
ОН. Я вам завидую, а вы хотите... вызвать жалость к себе!
ОНА. Почему вы мне завидуете?
ОН. Я несчастней вдвойне против вас: вы несчастны от неразделенной любви, я - от ее отсутствия вообще, от пустоты в себе...
ОНА. Не завидуйте!
ОН. Завидую!.. Вы с любовью, я - с пустотой!.. У вас хоть это есть, у меня, к сожалению, ничего...
ОНА. Я вас люблю!.. Вы понимаете?.. Я вас очень люблю!
ОН. Я...
ОНА. (перебивая) Не мешайте мне это произносить... Я - вас люблю... Что я могу с собой сделать?
ОН. Анна, послушайте!
ОНА. Да! Я вся внимание... Что вы мне можете сказать?
ОН. Я вам позвоню...
ОНА. Я вас люблю... Слышите?! Меня не интересует, когда вы позвоните... Но я вас люблю!.. (и спокойно добавила) И иногда хочу видеть...
ОН. Анна, послушайте...
ОНА. Да...
ОН. Я завтра закончу с выставкой...
ОНА. К черту выставку!
ОН. Похоже, что вы меня, Анна, так же сильно и ненавидите!
ОНА. Я вас люблю!.. Я хочу вас видеть... Почему вы мне не звоните?
ОН. Я был занят... Мы скоро увидимся...
ОНА. Опять скоро?
ОН. Послушайте... (Сергей хотел что-то сказать еще, но передумал.)
ОНА. Да. Когда же?
ОН. Не во вторник, и не в пятницу - я занят, значит: среда или четверг... Я вам позвоню...
ОНА. Я хочу вас видеть... Если вы будете звонить и не застанете меня, то передайте, откуда звонили, и что это вы!.. Из Тарусы, или из дома!
ОН. Хорошо...
ОНА. Идите и доедайте ваше яйцо!.. И, чтоб вам им подавиться...
ОН. Прощай...
Сергей аккуратно повесил трубку на рычаг... Долго сидел, и, как ему показалось: ни о чем не думал... Постепенно внутри боль успокоилась... Вздохнув, просто так, передохнув воздух, он продолжал сидеть, ни о чем не думая...
Ночью ему приснился сон: дверь с улицы распахнулась, с порывом морозного воздуха влетели снежные хлопья... Не находя упругой опоры, они, тихо плавая, опускались на пол, и все падали, падали - нескончаемо долго... Из снега соткалось холодное и обнаженное женское тело, оно нырнуло к нему под одеяло и обожгло льдом...

Февраль 1964. Таруса

“Наша улица” №135 (2) февраль 2011