Валерий Золотухин "Повесть в письмах 1958-2003 гг."
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Валерий Сергеевич Золотухин родился 21 июня 1941 года в селе Быстрый Исток Алтайского края. Окончил отделение музыкальной комедии ГИТИСа. Актер Театра на Таганке. Снимался во многих известных фильмах. Как писатель дебютировал в журнале “Юность” в 1973 году повестью “На Исток-речушку, к детству моему”. Всю жизнь пишет дневник. Народный артист России. Член Союза писателей Москвы.

вернуться
на главную страницу

Валерий Золотухин

ПОВЕСТЬ В ПИСЬМАХ 1958 – 2003 гг.

(Письма родным – отцу, матери, брату и В. С. Фомину
14.08.1958 – 6.04.2003)

...В мае, когда я была на Таганке на одном из спектаклей, я попросила Валерия Золотухина дать мне что-нибудь своё для нового - третьего - номера - альманаха «Эолова арфа». Он, озабоченно поглаживая свою макушку, сказал мне: «Я сейчас готовлю свой 2-томник, который выйдет в Барнауле к моему юбилею... Я могу дать тебе свои письма, которые я хочу включить в этот 2-томник...» - «Очень хорошо!»... – «Но они у меня все написаны от руки, чернилами и пастой (оригиналы)...» - «Так я наберу их на компьютере. И таким образом убью двух и даже трёх зайцев одним ударом. Подготовлю рукопись этих писем и для Барнаула, и для альманаха, и для архива Валерия Золотухина...» - «Я не знаю, сможешь ли ты понять мой почерк... Если где чего не поймёшь, спрашивай у меня, я расшифрую тебе его...»
И вот в мае я сидела у себя дома и набирала на компьютере письма Валерия Золотухина 1958 - 2003 гг. Несколько его писем своим близким родственникам - матери, отцу и брату, из Москвы, и письма своему первому учителю жизни, своему духовному учителю Владимиру Степановичу Фомину, они тоже в основном из Москвы, но и не только из Москвы, а и из других городов России и даже из-за границы...
Получилась рукопись в 7 авторских листов (около 200 страниц на машинке)... Более 300 тыс. знаков с пробелами. Целая повесть в письмах - о жизни Валерия Золотухина, юноши с Алтая, из села Быстрый Исток, из глубокой русской провинции, который решил стать артистом и покорить Москву и приехал в Москву и поступил в ГИТИС... и стал артистом и покорил Москву и стал «кумиром миллионов», которым не он сам себя называет, а которого называют «кумиром» его поклонники... Всё, о чём он пишет в письмах, он пишет и в своих дневниках, которые ведёт с 1958 года, со студенческой скамьи, и которые издаёт уже несколько лет, в Нижнем Новгороде, в ОАО «Нижполиграф», и издал 15 книг дневника (каждая в среднем - 20 а. л.), своеобразный литературный сериал... но в дневниках Валерий Золотухин пишет обо всём более подробно и более развёрнуто, а в письмах - более коротко и сжато (каждое письмо занимает максимум две страницы стандартного листа), но каждое из них это маленькая глава, из которых складывается художественно-документальная повесть о жизни - не литературного героя, а о самом Валерии Золотухине, который на бумаге превращается в литературного, как и все персонажи этой повести... и его товарищи по ГИТИСу, и его первая жена - сокурсница и артистка Нина Шацкая, и его вторая жена Тамара - пом. режиссёра фильма "Единственная", и дети Валерия Золотухина от двух жён, Денис, Сергей, и режиссёр Театра на Таганке Юрий Любимов, и Владимир Высоцкий, и другие таганцы, и Ирина Линдт, и т. д., и его мать, и его отец, и сам его учитель Владимир Фомин, адресат его писем...
Что я скажу об этой повести, которая возникла из писем? Она - уникальна и феноменальна! Я набирала её на компьютере и читала с захватывающим и ни на минуту не ослабевающим интересом, с каким никогда не читала ни одного классика... Валерий Золотухин предстаёт в ней не только как актёр, творческая личность, которая всё время находится в развитии и в стремлении к самосовершенствованию, но и как писатель потрясающей искренности, открытости и раскрытости своей души, внутренней свободы, раскованности и смелости духа, сильных чувств и порывов, глубинного проникновения в себя, в свою психику, и притом писатель такого самоистязательства и такой бесжалостности к себе, и писатель с такой первородностью литературного дара, подобных которому у нас не было и нет. С чем я и поздравляю Валерия Золотухина как автора своей повести в письмах, а себя - как первую читательницу этой повести, которую и предлагаю читателям альманаха «Эолова арфа».

Нина Краснова
Живой Журнал Нины Красновой: krasninar.livejournal.com
12 августа 1910 г., 10:00

1. Валерий ЗОЛОТУХИН – своим родным, папе и маме и брату Владимиру (из Москвы на Алтай, в с. Быстрый Исток, написано синими чернилами)

14/VIII-58

Здравствуйте, мои дорогие папа, мама и Володя.

Во-первых, сообщаю, что деньги 300 р. и письмо Ваше я получил. Большое спасибо. Ну сейчас у меня есть время, расскажу всё по порядку. После того, как меня помыл дворник, я взял у него бумагу и ручку. Он мне всё дал, и я сел и написал заявление и автобиографию в 6 часов утра. В тапочках, в плаще немытом, в свитере и шляпе и шароварах, не умывшись, зашёл я к доценту Понтрягину на консультацию и говорю ему: «Вы меня простите, что я в таком виде явился к Вам». – А он говорит: «Давай не оправдывайся, всё равно я никого не прощаю». А я как из дому уехал и не подстригался. Я ещё дома ходил, как папуас, а тут месяц прошёл и вовсе. Ну мне Понтрягин говорит, это было 24 июля: «Что ты будешь петь?» - Я говорю: «Из-за острова на стрежень». – Спел я ему, он говорит: «Теперь прочитай что-нибудь». После того, как я ему прочитал, он спрашивает: «С кем занимался?» - Ну я ему говорю: «Ни с кем». «Я, – говорю, – сам руководителем самодеятельности был». – «Это хорошо, - говорит. – А плясать умеешь?» - Я говорю: «Пожалуйста». И давай ему «яблочку» отрывать, а потом «русскую». После этого он спросил, на каком инструменте я играю, и знаю ли я ноты. Я ему ответил. И он говорит мне: «Вот что: парень ты способный, и голос есть у тебя, но слишком ты разболтанный. Смелость, - говорит, - в нашем деле – признак хороший, но переборщать не надо». Я ему рассказал, что я с Алтая, поднимал целину, имею медаль «За освоение целины» и за окончание отличное школы. После всего мы посмеялись с ним, и он мне велел остричь мою шевелюру. Я пошёл к секретарю, а он распорядился, чтобы мне немедленно дали общежитие. Я пошёл в камеру хранения, получил вещи и приехал в общежитие. Затем пошёл подстригся и сходил в баню.
9 августа, а у нас на музкомедии экзамены по специальности были с 11 августа, пошёл снова на консультацию. Погладил костюм, купил себе за 350 югославские туфли на кожаной подошве и пришёл к нему опять. Зашло нас 5 человек. Я проходил, т. е. пел, самый последний. Понтрягин сидит и объявляет: «Золотухин Валерий Сергеевич, алтаец, 1941 год. Приехал в Москву без матери, один». Я из всех поступающих – самый молодой. Кроме меня нету никого 17-летних, нет даже 19-летних. Спел я ему на этой консультации. Он говорит: «Вот теперь другое дело. Костюм очень хороший у тебя». И заставил меня петь алтайские частушки. Я ему спел, и даже с приплясом. Прошёл первый тур 12 августа, пришёл на второй. На второй тур нас прошло 29 человек из 500. На второй тур пришла вся московская оперетта. Народные артисты, заслуженные были. В общем их был полный зал. Слушали нас в большом зале актёрского мастерства. Меня прослушали последним. За это время я успокоился и вышел петь. Понтрягин опять объявляет: «Золотухин Валерий Сергеевич (и прочее)… 17 лет». Слышу, ропот пошёл по залу. Все боятся, что я молодой и у меня голос не установился. А он объявляет дальше: «Баритон». Смотрю, затихли все. И вышел я «на трибуну в зал», ну и разошёлся. Прочитал «Девчонку» классически, и спел тоже. Хохмил ужасно. Думаю, всё равно – или пан или пропал. Начал танцевать вальс, смотрю, все за животы схватились, ну, думаю, пан. Кончил. Вышли на перерыв. Смотрю, подходят ко мне какие-то люди, и давай меня хвалить. А один бас известный подходит, работает в Московской филармонии, и говорит: «Вы очень способный, молодой человек. Но хочу Вас предупредить, что Вам ещё очень много нужно работать, и у вас масса недостатков. Однако Вы – обладатель огромного юмора, причём не наигранного, а своего. Вы в оперетте всё равно работать не будете, так идите лучше сразу в вахтанговский театральный вуз к профессору Липецкому. Он Вас возьмёт без разговора». Ну я никуда не пошёл, думаю, если возьмут в ГИТИС, и то будет очень хорошо. И я прошёл второй тур, затем прошёл медкомиссию, и сейчас готовлюсь к экзаменам по литературе и истории.
_______________________________________________

Мама! Домой, конечно, я, если поступлю, не приеду. Пальто, наверное, тебе придётся продать, потому что за 400 руб. здесь можно хорошее, модное купить пальто, да и в зимних здесь никто не ходит. И в пимах, говорят, засмеют. По асфальту – в пимах!!!
Здесь продают чешские зимние туфли, 220 руб. Очень тёплые и прочные. Ну пока их можно не покупать. Купить то, что необходимо.
Учебники, конечно, продай или как там сделай. А вот альбом ты как-нибудь должна выслать и всё то, что там лежит. Теперь вышли мою книжечку коричневую с конспектами по немецкому языку.
Пиджачок я зря не взял, не знал, что так дело обернётся. Вообще-то ещё может десять раз всё перевернуться, ну ничего. Стипендия 220 руб., общежитие тёплое, с туалетом, со всем, но плохо, что в комнате живут по 7 человек.
Передавай привет всем ребятам и учителям. Пиши, как кто устроился из них, как папино и твоё здоровье, как Володя себя чувствует. Да! Жизнь – это самый сложный предмет. Скоро 2 месяца, как я путешествую. Ну ничего! Всё будет хорошо.
Целую Вас, мои дорогие папа и мама.

Ваш сын Валерий.

Пусть Александра Кирилловна и учителя узнают про мои похождения.

2. Валерий ЗОЛОТУХИН – своим родным, папе и маме
(из Москвы на Алтай, в село Быстрый Исток, письмо-треугольник, написано простым карандашом, послано 14.12.58 – по штемпелю на письме)

1/ХII-58

Здравствуйте, мои родные папа и мама!!!

Получил от Вас долгожданное письмишко и, конечно, очень рад.
Я получил и альбом, и всё, всё.
Хочу Вам дать некоторый совет. Высылайте деньги всегда к 5-ому числу, потому что стипендия у нас 20-го всегда, и к 5-ому денег уже нет. Купил я себе ботинки большие, двое шерстяных носков влезут. До общежития от института 40 минут езды на метро и 30 – на троллейбусе. Рубашку я ещё себе не купил, но думаю взять. Пока обхожусь теннисками. Сообщай, как здоровье папы и твоё. Почему же он да и ты, наверное, не берегёте себя?
Жизнь с каждым днём становится лучше, и вам нужно сохранить себя для прекрасного будущего. Для своего века Вы сделали всё, что могли, и мы, поколение, благодарны Вам. Теперь Вы должны отдыхать и наблюдать за нами, направлять нас в строительство новой жизни, основы которой заложены Вами. Папе пора уходить на пенсию, заниматься хозяйством. Пока ещё, конечно, трудно, но нужно сделать так. чтобы моя учёба была не в ущерб Вам.
Зима здесь тёплая, не то что у нас, да и в метро очень тепло. С 26 декабря начинается у нас зимняя сессия, которая будет продолжаться до 22 января. В этот период мне нужно очень поддерживать себя. Не покушаешь – не споёшь.
Передавайте привет всем родным и знакомым. Ты про Володьку Фёдореева так и не написала мне. Ходит ли Серёжка Золотухин? Как Быстрый Исток, чем он живёт? Как работа в клубе идёт? – Они хотели меня оставить там работать. Симахину Свету я найду, я знаю, где она учится.
Целую, мои родные.

Ваш Валерий.

3. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синими чернилами, на открытке 1965 г. «С праздником Великого Октября», худ. Е. Д. Анискин)

(1.06.1966 – 6.06.1966 – по штемпелю)

Степаныч! Дорогой!

Наконец-то раздобыл твой адрес – но не уверен, что он точный.
Если мой глас дойдёт до тебя, очень прошу – ответь.
Распространяться в открытке нет смысла.

С любовью и величайшим уважением
В.Золотухин

________________________________
Вариант (более поздний? в верхней части открытки, синей пастой):

Здравствуй, дорогой желанный мой друг, здравствуй, Володя!

4. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ и его жене
(из Москвы в Алма-Ату, написано чернилами)

23 сентября 1966 г.

Здравствуйте, дорогой Владимир Степанович,
здравствуйте, дорогая Валентина Ивановна
(отчество я, кажется, не забыл?),
здравствуйте, вся «братия», дорогая и близкая мне.

Я всегда волнуюсь, когда пишу Вам, а сейчас волнуюсь вдвойне, потому что прошло 5 лет с тех пор, как написал Вам последнее письмо, пять лет жизни, три года работы.
Мне нужно дать краткую хронологию дел, чем я занимался эти годы, не зря ли прожил 2000 дней, сколько из них дельных деньков, сколько в отбросы пошло. Можно было бы и не делать этого, но сколько бы времени ни прошло, что бы я ни делал – я вспоминаю Вас, дорогой Владимир Степанович, стараюсь быть похожим на Вас, делать любое дело как следует, чтоб не стыдно было потом…
Позвольте мне это сказать, поскольку я чувствую всегда приятную ответственность перед Вами, а посему и примите мой отчёт.

I и основное. – Работа.
В 1963 году, т. е. три года назад, я окончил ГИТИС, но,
будучи ещё студентом, был принят в труппу Московского
Академического театра им. Моссовета. Полтора года служил в
этом театре советскому искусству верой и правдой. Много играл,
говорят – удачно, имел приятную беседу с ныне покойным Н. Д.
Мордвиновым, но театр, всей своей внутренней жизнью, мне
пришёлся не по душе, и хоть это – «академия», но искусством в
ней не пахло, а пахло гнилью и ещё чем-то знакомым. Я порвал с
этим театром и осенью 1964 года поступил в только что
реорганизованный, молодой и подающий надежды театр на
Таганке.
Театр новый, оппозиционный, живой и задиристый. Дебютировал
я в этом театре ролью Грушницкого в спектакле «Герой нашего
времени». За два года службы в этом театре я много сыграл,
работал от души, зарплата моя подскочила с 75-ти до 120 руб. В
общем, тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо, пока мне хорошо в
этом театре.
В кино работать некогда, театр не разрешает нам сниматься, но
иногда удаётся, в результате чего появился «Пакет». Для меня
огромная радость: на международном фестивале «Пакет» получил
самый главный приз «Злата Прага», и, если бы он не получил этот
приз, может быть, мне удалось бы получить приз за лучшую
актёрскую работу, так говорят те, кто был там.
С Вашей критикой я абсолютно согласен, оправдываться не хочу,
скажу только, что сцена «расстрела» снималась одной из первых.
Когда я ещё не очень уверенно чувствовал себя.
В кино первыми снимаются сцены, которые происходят на
природе (на натуре), поэтому между сценами иногда бывает
разрыв в два-три месяца, почему и бывает враньё в самочувствии.
Но это так, отступление.
Посылаю Вам две вырезки из газет, они мало что могут рассказать,
да если ещё вспомнить – «бумага всё стерпит»… но…
Впереди много работы – кажется, будет одна прекрасная, но пока
говорить рано, загадывать не стоит.

II. – Семейное положение.
Женат… но детей нет, пока нет.
Жена – Шацкая Нина Сергеевна, русская, по профессии – артистка, училась вместе со мной, работает в этом же театре на Таганке.
Известная советскому зрителю по фильмам «Коллеги» - Инна,
«Чрезвычайное поручение» - Оля. Живём у её матери, то бишь у
моей тёщи, в коммунальной квартире, в комнате, площадь которой
составляет 10 метров на троих, не считая собаки – Кузьки. Тёща –
прекрасный человек, поэтому существование в такой тесноте не
есть самое страшное в нашей жизни.

III. – Перспективы.
Три месяца назад мы подарили государству 32 тысячи руб. (на
старые, но так убедительнее), чтобы оно построило нам квартиру.
Государство, добрый наш родитель, не отказалось, приняло эти
деньги и дало заверенную клятву, что в конце 67-го – начале 68-го
года мы въедем в двухкомнатную квартиру, со всеми удобствами,
площадью 55 кв. метра, из них 34 кв. метра – жилой. Квартира
будет в доме самой, какая ни на есть, высокой категории, в центре
Москвы. В течение 15 лет мы должны будем выплачивать
остальную сумму, вся сумма составляет 68 тысяч на старые. Это
всё, конечно, безумно дорого и долго, но другого выхода – нет, так
что мы сейчас живём надеждой на будущий рай.
А пока мы приглашаем Вас всей семьей или по частям на нашу
старую квартиру, знайте, что Вы будете самыми дорогими
гостями, и, как бы там ни было, - место найдём.

Владимир Степанович! Ваше письмо мне принесли за кулисы во время наших гастролей в г. Сухуми. Я готовился к ответственному выходу и пошёл на сцену, не распечатав письмо, но полный им до краёв. Мне никогда не хотелось сработать так отлично, как в этот раз… спасибо Вам.
Отвечать сразу мне не хотелось, надо было собраться с мыслями, с духом.
Три года я не был в Быстром Истоке, и вылетел туда. Накосили с Вовкой сена, наготовили дров. Нина была со мной, помогала нам. Старики довольны, обещают приехать в Москву на новоселье.
Ну вот, кажется, надо поставить точку в сегодняшнем разговоре. За пять лет утекло много воды, не все деньки вложены в дело, отбросы, конечно, есть, но писать о них не хочу. Жду, очень жду ответа.
Кланяюсь всему фоминскому роду.

С уважением В. Золотухин.

5. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано темно-синими, почти чёрными чернилами)

21 мая 1968 года

Дорогой Степаныч!

Если бы ты знал, какую радость доставляют мне твои письма, тем более радость нечаянную, как в этот раз. Я не ожидал, что ты так быстро откликнешься, потому что не был уверен в правильности адреса. И вот те на – знакомый, дорогой почерк, схож с моим, «уж не под Фомина ли ты пишешь?» А я и забыл про то, что когда был рядом с тобой, учился, любил тебя, то и подражал многому, и даже почерку… Так что теперь смотрю… и вправду – многие буквы, как будто твои. Но по почерку, говорят, легко установить характер, так что не обессудь, если некоторые «буквы» моего характера по твоей мерке сшиты… Отречься от них было бы невозможно под самыми страшными пытками, потому что не хочу и горжусь ими, да и не смог бы теперь, потому как, говорят – сложился, созрел.
И тем не менее, хоть сложился и «сам с усам», ты мне нужен всё равно, потому что нужность твоя для меня не в практической услуге, как бывает часто в жизни (так называемые «нужные люди»… «на всякий случай»… мало ли что), а нужен, потому что нужен, потому что необходим, и я хочу очень, чтобы близость наша давняя не прерывалась, тем паче, что «буквы» всё-таки есть.
Для меня ты, действительно, такой, каким я тебя знал, а даже если что-то и изменилось, то знаю – «значит у него иначе быть не могло, а только так, как стало, он – человек, со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами». Вот как я думаю, и, если я не прав, «пусть товарищи меня поправят».
Вот так, мой дорогой Степаныч!
Теперь, как говорят, от лирики перейдём к физике. Несколько сухих цифр, некоторый отчёт, не суди шибко, если вдруг дунет бухгалтерией.
Итак, что мы имеем с гуся.
Театр дал мне двухкомнатную квартиру в хорошем районе. Из кооператива, в котором я уже был, я вышел и взял свои три тысячи назад.
На них я купил: мебель, пианино, холодильник и пр. домашнюю мелочь.
Если случится быть в Москве тебе, или твоим домашним, милости прошу в гости, разгуляться есть где. Театр поторопился с квартирой, чтобы я отказался от съёмок, что я и сделал, потому что считаю театр своим основным делом.
Ты спрашиваешь, не обижаюсь ли я на свою судьбу?
Нет, дорогой мой Степаныч, я артист, я им родился, и другой судьбы, другой жизни я себе не представляю. Встреча с тобой – это фатум. Что изо дня в день, из разговора в разговор, из концерта в концерт, безусловно, подсознательно во мне, и сознательно в тебе, крепла уверенность в моём назначении, я не преувеличиваю, - ведь не готовился же я в Наполеоны, или в хвататели звёзд, я готовился в артисты, только и всего. И представь себе, на наших концертах тогда, в нашей самодеятельной суете я и полюбил эту чудную кухню балагана, пыль кулис, грязь сцены, актёрский вонючий пот. Что делать мне, если я полюбил всё это вопреки моему здоровью, которое предполагало тогда совсем иную профессию. Я рос около тебя, а ты, сколько я тебя помню, всегда был заполнен до краёв творческой брагой – будь то баян, кисти, концерты, или твой знаменитый стол, заваленный чёрт-те какими тайнами, разве не могло всё это войти в меня совершенно органично, ужиться во мне, повернуть моё сознание в сторону творчества, и я уверен всё-таки, чёрт возьми, что семя попало по назначению. И разве я могу теперь об этом сожалеть? Нет, никогда я не отрекался и не отрекусь от своей судьбы, какие бы неудачи меня ни колотили по башке.
Я немного отвлёкся, ты связываешь свой вопрос с заработками. Видишь ли, дорогой Степаныч, в нашем деле, при желании, определённых возможностях и свойствах характера, заработок найти всегда можно, и даже очень просто. Отвечу твоими же словами из письма от 25 декабря 1960 года: «Не вздумай заработать не честным путём, не надо. Честный заработок оплачивается, может быть, меньше, но сам человек остаётся таким, какой он есть. Пошёл на заработок – отдай себя всего, отработай на всю силу, как говорят, душе потом легче». Не скажу, что я всегда держался твоего слова, но всё-таки душу никогда старался не осквернять халтурой, это точно.
Денег никогда не хватает, но определённый достаток, слава Богу, есть. Я получаю в театре 130 р., и каждые три месяца – премии рублей по 80, переработки рублей по 120, так что, в среднем (по справке в кредит) у меня выходит 230-250 рублей, это совсем не плохо. Кроме того – концерты, и всегда почти кто-нибудь из нас двоих снимается. Только что, месяц назад я закончил съёмки в «Интервенции», где у меня – главная роль (и, кажется, работал прилично и стыдно не должно быть, если по нынешней политической ситуации не вырежут половину, что, наверное, уже делают), а теперь на Таджикфильме в Душанбе снимается Нина, так что – жить можно.
Одно плохо – наша работа связана с идеологией, а с ней у нас всегда какие-нибудь недоразумения. Сейчас у меня неприятности – сняли премьеру, где я играю заглавную роль – Фёдора Кузькина, и неизвестно – будет ли когда. Спектакль уже готов, и вот – нет его. Работа, не хочу хвалиться, но явилась бы событием в театральной жизни, и, конечно, - в моей. Но я уже пережил (закрытие) и теперь только жду и надеюсь.
Дорогой Степаныч! Нина кланяется тебе, передаёт приветы и всякие хорошие слова. Мы, слава Богу, живём дружно, любим друг друга, что будет дальше… кто может знать! Мы прожили уже 5 лет, а это по нонешним временам – Золотой век. Я, ты уж прости меня, читал ей некоторые твои письма, много рассказывал о тебе, и она завидует мне, что у меня в жизни был и есть ТЫ.
Мои старики переехали к Володе в Междуреченск, так что в Быстрый Исток мне ездить теперь незачем, только что в гости к тётке, или к Ивану. От этого непривычно и даже тоскливо, но что поделаешь, жизнь идёт, они уже в возрасте, им необходима тихая гавань и забота… а я, что я?! Лучше не говорить. Каждый идёт своей дорогой и несёт свой крест.
Я прошу тебя, если есть такая возможность, пришли мне свою фотографию, одного, или с домочадцами, у меня есть школьная фотография, но нас там так много, только с лупой разглядывать.
Мне будет это дорого и приятно.
В свободные часы я занимаюсь литературой и пишу сам. Кое-что тебе посылаю, прочитай как-нибудь на досуге, и, если появится желание, напиши, что думаешь, как относишься к моим первым опусам. Скажу только, что это занятие помогает мне в моём основном деле, а потому не думаю, что уж совсем зря.
Для сведения: моя почта никем не контролируется,
так что можешь писать
в самых «народных» выражениях.

Привет Валентине И., Юрке, Витьке, я их немножко помню, Витьку-то – просто хорошо, он на тебя в детстве очень смахивал.
Будьте все здоровы и счастливы.

С уважением В. Золотухин.

6. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

30 августа 1969 г.

Дорогой Степаныч, здравствуй!

Это ничего, что я так долго молчал, ты сам говорил, что надоедать друг другу письмами – не занятие мужчин. В моей жизни произошли существенные изменения. Вот я сейчас пишу, а из угла, из кровати на меня поглядывает трехмесячный человечек, мой сын Денис, гугукает, брякает игрушками, мама Нина с ним занимается.
Произошло это событие 6 июня 1969 г. Долго мы собирались, да быстро решили. Теперь мне и не понять, да как же мы 6 лет без детей жили? Чем мы занимались? Дом наш наконец-то превратился в нормальное человеческое жильё – с пелёнками, кроваткой, баночками-скляночками и т. д. Правда, не всё сошло гладко – Нина подхватила грудницу, лежала в больнице – ей разрезали грудь, и молока уже нет. Так что Дениска питается смесями из детской кухни, ну ничего, ест с аппетитом, растёт нормально, слава Богу.
Старики мои внука ещё не видели, собираются осенью накатить, а сейчас заготовкой ягод занимаются. Скоро два месяца, как мы в отпуске, никуда не поехали, естественно. Но у меня-то какой отпуск? Каждый день вкалываю то на телевидении, то на Мосфильме, то на концертах и т. д. Появление Дениски сразу потребовало о дополнительном заработке подумать. В театре дела идут нормально, а прошлой весной нас было чуть не разогнали, всё критикуют, всё думают, что мы под Советскую власть копаем. Но теперь несколько успокоились, мы спектакль удачный выпустили по «Матери» Горького. Работы в театре много, но всё же кое-какое время выпадает, и понемногу снимаюсь, а когда есть час-другой дома – сажусь к столу и пишу. Писать не бросаю, ты абсолютно прав, когда говоришь, что в моих писаниях виден артист. Это так и есть, и деятели в журналах, куда я иногда отношу свои произведения, отмечают то же самое, т. е. от устного рассказа очень много есть, рассчитанного на произношение вслух и т. д. В общем чаще всего и в большей степени я живу жизнью творческой, вымышленной, придуманной, но когда оглядываюсь и на реальную свою жизнь, то чёрных, серых дней насчитываю не так много. Хотя всякое бывает…
Высылаю тебе вырезки из газет, в них содержится информация о моей жизни, в основном верная. Не теряю надежды когда-нибудь увидеться, хорошо бы в Москве, во время сезона в театре. Приезжайте как-нибудь всей семьёй, жду.
Привет Валентине Ивановне, ребятам.

Обнимаю, с уважением В. Золотухин.

ЖДУ ОБЕЩАННОЕ ФОТО.

7. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

22 ноября 1969 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Оно ничего, что с перерывами отвечаю. У меня теперь тут дел – успевай разворачиваться, и, хоть жаловаться – грех, я согрешу несколько. Жизнь моя усложнилась, в ней прибавились заботы и дела порой самые неожиданные. Только было я приспособился к этим новым условиям, разметил дни и недели по определённому режиму, как заболела тёща. Температура 39 градусов, кашель жуткий… Дома недели две проскрежетала – улучшений никаких, давай в больницу. И вот уже три недели, как (тёща) в больнице – воспаление лёгких, плохая кровь и т. д. и т. п. Каждый день ездим к ней – возим горячее молоко в термосе, сырую печень говяжью (прописали есть в сыром виде для гемоглобина), кувыркаемся с сыном… с собакой… если не считать работы, на которую я ухожу в 7 утра и заявляюсь (домой) в 12-ом. Несколько дней, как тёща слегла, помогали соседи, а 3-го ноября прилетела моя мать из Междуреченска. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Так бы она век не собралась, а тут только тревожную телеграмму дал – бабка на самолёт реактивный и – к внуку. Будет жить у нас, пока та бабка не поправится… Денис – мужик более-менее спокойный, говорят – в отца пошёл, второй «хозяин тайги». Очень любит, когда я ему на балалайке «Камаринского мужика» играю, особенно к матершинным местам внимателен.
А тут ещё на меня налетела неприятность. На съёмках сорвал голос, да очень серьёзно, так, что пришлось отменять спектакль в театре, это всё очень неприятно. Кто говорит, что Золотухин все деньги хочет заработать, кто говорит, что он себе цену набивает, тем, что играть отказывается, всякое говорят. Я, конечно, на всё это клал хрен с прибором, но без голоса чувствуешь себя недоноском, ущербным, бездарным. А сорвал голос на съёмках – тоже по глупости, по собственной нерасчётливости, всё хотел, как лучше… Вот и орал, рвал жилы… План был длинный, речь перед толпой, под проливным дождём… в общем, что плакаться… Дай Бог, чтобы обошлось всё. Вроде бы налаживается голос, но ведь при моей жадности к работе! Мне бы помолчать месяц! А кто играть за меня будет, а кто будет за меня сниматься, кто будет приносить в дом деньги??? Нина почти совсем не работает, с парнем сидит… а их, этих проклятых денег, сейчас так много надо… со всеми этими болезнями, рынками и т. д.
Кончаю жаловаться. Хвалюсь. Из-за «Хозяина…» меня замучили корреспонденты: «Мосфильм» и «Сов. Культура», и я сам – получаю много писем самых благодарных и восторженных. Рецензии на фильм – лучше нельзя придумать. В «Алтайской правде» появился очерк обо мне «Парень из быстрого Истока». В интервью для него я долго рассказывал о тебе, дал фамилии В. Ф. Боровикова, Г. И. Шевченко, Э. И. Мельниковой… Мать это мне рассказывает, сам я его не читал, может быть, кто-нибудь из земляков пришлёт. Кстати, земляки стали наведываться. Недавно был М. Апёнышев, он намного старше (меня), и я его совсем не помню, а вот его жену – Галю Косареву – отлично знаю. Мы с ней в хоре объединённом были, помнишь? На фестиваль в Барнаул ездили, где я читал нашу композицию фронтовую. Галя передавала тебе большой привет, она долго сидела у меня, рассматривала фотографию общую – фестивальную, а потом посылку из Кишинёва с фруктами для Дениски прислала.
Степаныч! Дорогой! У меня к тебе большая просьба: во-первых, не переставай меня учить, это очень важно для меня; во-вторых, я собираю воспоминания о нашей Быстро-Истоковской жизни, о наших занятиях, концертах и вообще… делах. Если будут у тебя всплывать в памяти какие-то эпизоды, не поленись, запиши на бумагу в письме ко мне, это очень пригодится… всё, что ни вспомнишь.

В. Золотухин.

Генка Несмеянов с С. Шматовой девку родили, у Лаптева – уже две.
Низкий поклон Валентине Ивановне, привет Виктору, Юре.

Большой привет твоей семье от Нины и Матрёны Фёдосеевны!!!

8. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

26 декабря 1969 г.

Дорогой Степаныч!

Как же ты насмешил нас с Федосеевной занесением благодарности Дениски в молоканную книжку! Три дня хохочем. А матушка и ночью иной раз хохочет, когда Дениска проснётся и заплачет, она говорит: «Я вычеркну из молоканной книжки твою благодарность», - а сама заливается. А городским – Нине и тёще – не смешно. Они не понимают, что это за штука – молоканная книжка. И, как ни объясняй, всё зря. С ней, с этой книжкой, вся жизнь наша связана деревенская. Ведь какие шкурообдиральные планы были на голодных коровёнках, бабы и воды подливали для количества, но жирность – паразитка – падала, и всё сначала начиналось. Молоканная книжка – это эпоха целая! И тут, в Москве, это таким далёким кажется, как будто из сказки, как будто ты, Степаныч, приоткрыл занавеску, и в щёлку замелькали обрывки моего золотого детства. Ах, как хорошо ты вмазал! И откуда в тебе такая сила, такой глаз, такая поразительная способность к образному видению и изъяснению! И насчёт «кипятилки» и «столярки» и деда Щукаря – всё в масть. И все замечания по «Хозяину…» абсолютно, до единого, я принимаю. Издаля тебе виднее, и, конечно, у тебя великое преимущество перед всеми – ты меня лучше меня самого знаешь. А от тебя я готов учиться весь век свой, так что – дери меня, как сидорову козу, только спасибо скажу. А за что хвалят, я и сам не понимаю, хотя начинаю догадываться. Очевидно, я умею делать то, что другие не умеют, что никаким институтом не добывается, что задано матерью и развито на той «чистой», как ты говоришь, «нашей Быстро-Истокской жизни», - все эти «кипятилки», «столярки», двойные «н», шашки и конфеты-подушечки с булкой и холодной водой… - не встреться ты в моей жизни, я бы не научился различать красоту в самом пустяшном предмете, в самом простом явлении. Ведь это очень важно – натаскать (с художественными задатками) человека отыскивать красоту и даже научить его потом самому её создавать. Развить ему чутьё тонкое и верное, а уж потом он и сам будет колупаться и разбираться – что к чему. Ты не обижайся на меня, что я заваливаю тебя рецензиями о себе (корреспонденты меня действительно замучили, и рассказать им толком я мало что могу), не прими их за мои ответы на твою критику – нет. Во-первых, они тебя вводят в атмосферу моей общественной жизни; во-вторых, они содержат информацию; и, в-третьих, они ведь и приятны должны быть тебе, поскольку в них часть, хоть и самая маленькая, осуществлённых мечтаний наших общих – результат, так сказать. «Советское кино» написала, что «работа Золотухина в главной роли – одно из самых ярких открытий последнего года». Это уже не жук на палочке, тут уже и до премии рукой подать.
Понимаешь, какая штука. Сила моя – в моих корнях. А чем дальше идёт жизнь, тем и корни – дальше. И я боюсь потерять их. Почему и выспрашиваю тебя о нашей той жизни, потому что она есть мои корни, и душа моя на 10 лет стала ближе к этим корням от твоего письма и твоих воспоминаний. Я думаю, что ты меня понимаешь, тут какая-то нутряная чертовщина. Не совсем я понятно могу это выразить… но ты всё равно вспоминай, поверь – ты делаешь для меня неоценимое дело, ты продолжаешь мою жизнь, ты продолжаешь меня читать, и, в результате, переведя всё на «шершавый» язык, - ты делаешь мне карьеру, ты делаешь мне деньги – вот такое странное завихрение вывода.
Дорогой мой Степаныч! Поздравляю тебя с Новым годом, поздравляю Валентину Ивановну, поздравляю твоих ребятишек – Витьку и Юрку – желаю Вам всем крепкого, непробиваемого здоровья, счастья личного и успеха общественного!! Дай Вам Бог всего самого, самого… Моя семья – от мала до велика – ко мне присоединяется, шлёт приветы и поклоны!
С Новым годом!! Будьте здоровы!

С уважением В. Золотухин.

Магнитофон у меня есть, конечно. Плёнками займусь в 70-м году.

9. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синими чернилами)

18.I.70 г.

Дорогой Степаныч, здравствуй!

Привет и поклоны ото всей моей семьи – всей твоей!
Получил сегодня второе письмо твоё прямо в постель – соседи принесли. Соседи уважают нас, делают иногда сюрпризы для нас. Так вот: отвечать я собирался не так скоро. Хотел вместе с плёнками, но ты меня надоумил, что плёнки плёнками, а письма – они живут своей отдельной жизнью, и неизвестно ещё, что дороже. Плёнки я достал. Пока две бабины по 250 метров. Одну отдал товарищу, чтобы он сделал мне запись песен Высоцкого, на другой – сам чего-нибудь изображу, но не много, чтобы не портить. Плёнку обещали достать ещё. В общем, так думаю, что где-то в конце января отправлю тебе всё это хозяйство. У меня у самого, как всегда, техника в разбросе: шипит, скрипит, и записей Володиных нет. Когда слышишь его каждый день и общаешься с ним ежедневно и в жизни, и на сцене, как-то не возникает жажды иметь его «записанный» голос. Конечно – глупость, надо собирать такие вещи. В жизни случиться может всякое, потом будешь себе локти кусать, да поздно будет.

О ВОЛОДЕ ВЫСОЦКОМ.
Работает он в нашем театре. Мы с ним большие друзья. Когда его приглашают в кино, он заявляет, что без Золотухина сниматься не будет. Когда меня приглашают, я обязательно тяну Высоцкого. Такая у нас с ним порука. Старше он меня на 3 года. Закончил училище МХАТ. Сыграл в кино ролей 10-12. Много неудачного сделал, что здорово ему напортило в его карьере. И если бы не его прекрасные песни и скандальная известность, ему бы пришлось туго с приглашениями в кино. Он больше артист театральный. В кино ему – он сам и мы считаем – ещё не повезло. А теперь его фамилию режиссёры стали бояться. За ним следят, телефон его подслушивается и т. д. У него двое детей. Двое пацанов. С женой он разошёлся. Но не из-за Марины Влади, как утверждает молва. Это случилось бы и без Марины. С Мариной у них любовь. Но в Париже он не был, и никто его туда не пустит. Она приезжает раз в три месяца обязательно. Часто бывает на спектаклях наших, частенько мы собирались (особенно год назад) все вместе за столом. Кстати, не в порядке конкуренции с Высоцким, но Марина считает, ЧТО АРТИСТ № 1 в театре на Таганке – Золотухин! Но это к слову.
Человек он редкий, добрый, ранимый, одинокий. Где только можно, я защищаю его и рассказываю о нём. Люди считают его негодяем, злым, заносчивым человеком. Потому что лезут все, кому не лень, к нему в душу со своими вопросами, сплетнями и т. д. Например, звонит телефон: «Это Высоцкий? Вы ещё не повесились?» - Или: «Спойте, пожалуйста». – Или: «Скажите что-нибудь в трубку интересное, мы запишем Ваш голос на магнитофон». – Или: «Вы женитесь на Влади?» - Или: «Почему Вы не в Париже?». Как-то мы были с ним на концерте, подошла молодая девка, вперила в него глаза и говорит: «Нет, Вы не Высоцкий! Высоцкий большой и красивый, и сейчас он в Париже…» В общем, гадостей ему хватает. Как тут не взбеситься и не послать одного-другого на три буквы, а им того и надо. Разносят по Москве и стране всякую гадость о нём.
Жизнь у него трудная, во всех смыслах: и в личном, и в общественном. Популярность его космическая. В тайге, в деревне, где мы с ним жили вдвоём, в пустом доме, люди приходили посмотреть на «живого Высоцкого». Работоспособности он поразительной. День – вкалывает на съёмке, ночь – сидит пишет свои песни. Несколько песен он написал в том доме нашем, и я ему кое в чём помог – горжусь потихоньку. В то время он не пил, как, впрочем, и сейчас. А я приду со съёмки, как кобель уставший, хлопну стакан самогонки с салом, гармонь - в руки, он – гитару, и давим песняка. А народ под окнами в крапиве лежит, слушает, а зайти стесняется.
Извини, я читал ему твоё письмо про О., про «замёрзшего быка», про то, как ты «гармони с клопами» чинил, - Володя в восторге и завидует мне. «Вот, - говорит, - ты откуда талант черпаешь, сволочь!»

В вопросе с О. я ещё разберусь. Это ты мне очень кстати подпустил. Ведь и среди нас зараза такого отношения к делу заводится. Я вот соберусь с мыслями да на труппе зачитаю твоё письмо, чтоб не повадно было нашему брату к народу жопой поворачиваться. Я из этого твоего письма большой разговор затею, корреспондентам покажу и О. встречу – прочитаю. И сам для себя выводы сделаю, даю тебе честное слово. Но что касается его – Олега, как артиста, то он у нас не котируется как талантливый актёр. Это очень посредственный материал, почти сошедший с арены. Он намного старше меня. Мы с ним вместе работали в театре им. Моссовета и песню ту – пели, действительно.
Не разменяться – этот пункт самый важный. Не думаю, что встал на этот путь, хотя обстоятельства меня вынуждают. Но я держусь. Дело в том, что у меня серьёзно больна тёща. Очень много денег ушло на больницу. Три месяца жила Федосеевна – привезти, отправить с подарками и т. д. В общем – потребности вдруг так подскочили, что застали врасплох, и пришлось срочно вкалывать по 17-18 часов в сутки, чтобы заделать финансовые прорехи. Жена в основном сидит с пацаном. Но я так понимаю, что разменяться– это не значит работать много. Можно и ничего не делая – разменяться. Очевидно, важно то, как ты сам относишься к той или иной работе. Всякую работу я стараюсь сделать с «клеймом мастера», тут никто мне не говорил и не скажет – «тьфу»! «Если бы у меня был табун из 300 лошадей», я бы делал только то, что моему сердцу угодно. Иногда приходится работать и чёрную работу.
По поводу того, что кино – халтура, это ему надо язык оторвать. Халтура зависит не от выбора музы – кино, театр, живопись – она зависит от тебя. Если ты позволяешь себе халтурить в кино, ты и в театре скатишься к халтуре. Он ведь, Олег, и в театре халтурит, и на радио… везде.
Халтура – это раковая болезнь нашего брата. Раз, другой позволил себе повалять Ваньку, и ты уже начинаешь загнивать, начинаешь терять профессию. Ты потом захочешь сыграть как следует, да не сможешь. Играть хорошо – везде трудно. Халтурить в кино – легче, там неизвестно, что выйдет; безответственности больше. В театре дисциплина труда жёстче, ответственность за работу выше, почему и, как правило, в кино главные роли играют артисты театра, а не артисты кино. У артистов театра – квалификация выше, они играют каждый день и сохраняют профессию дольше.
Голос у меня восстановился 100-процентно.
Степаныч, дорогой! Пиши мне о своей жизни, всякие разные случаи, факты, разговоры… они помогают мне жить, играть… Потом когда-нибудь всё это сгодится в дело и сослужит великую службу, если не нам, так детям нашим. Такое у меня чувство. Сухофрукты у нас есть. Но я ведь топор в этом. Среди Ваших сухофруктов, наверное, есть такие, которых мы в Москве просто не видим.
В серединке к. 1 обозначает – корпус № 1.
Дело в том, что у нас район новый, и всё разрастается. Наш дом построили и назвали № 14. Потом через год к нему присоединился ещё один, и тоже хотел быть № 14. Тогда стали раздавать корпуса.
Вот такие пироги. Ещё раз привет от всех нас. Денис Валерьевич ведёт себя сносно, благодарность его пока в молоканной книжке не похерена.
Виктор из армии пришёл! Ёлки-палки – лес густой, Витька ходит холостой! Да, бежит Времячко. Обними его за меня, я его ведь хорошо помню. Юрку-то – слабее. А Витька-то – вылитый Фоминёнок был с курчавой головой. Изменился ли сейчас? Обещали Вы с Юркой фото самодельное прислать, да что-то забыли.
Нижайший поклон и почтение Валентине Ивановне.

С приветом В. Золотухин.

10. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

21 марта 1970.

Дорогой Степанович!

Вишь, как жисть – она порой круто заворачивает, что ни вздохнуть, ни, как говорится…
Дом мой полон слёз. Вот уж как месяц тёща лежит в раковой больнице, и всё хуже и хуже, и уже говорят, что и операция не поможет, и всё такое. Пришлось снова вызывать Федосеевну. Она приехала с племянницей. Племянницу там оставлять с одними мужиками не захотела (мать у неё тоже чем-то больна, улетела на курорт) – вот такая жисть. А тут съёмки, репетиции… Дениска… Кузька… 10 ночей провёл в поезде «Москва – Ленинград», снимался в «Батьке Махно»* и т. д. О просьбе твоей помнил и сказал Володе, но почему-то мне казалось – надо сделать это к МАЮ. Но не важно. Исправлюсь. Посылку мы Вашу получили, огромное спасибо. Все фрукты оказались, как нельзя, кстати. Когда их нет, о них забываешь, что они в природе существуют. Дениска теперь исключительно перешёл на компот, особенно на черносливовый отвар, он с него, бабы говорят, какает отлично. В общем – трижды спасибо.
Теперь о деле. Поздравляю!!
Поздравляем – с Ниной – с бракосочетанием Виктора и Людмилы! Желаем счастья и здоровья, и главное, чтобы дети были здоровы… Поздравляем и Вас с Валентиной Ивановной! Так ведь недолго и дедушкой стать.
Володя Высоцкий жалеет, что нету теперь времени сделать плёнку, но он написал на бумаге, сердечно Вас поздравляет всех. Даст Бог, все, может, и свидимся ещё, хоть в той же Алма-Ате, хоть в той же Москве. «Если Витька женится, куда Юрка денется?..»
Плёнку Высоцкого мне сделали отвратительную: записи старые, песни старые, вы их лучше сотрите, да что-нибудь дельное запишите, а мы тут попробуем лучше достать.
Дорогой Степаныч! Маленько у меня мысли путаются от всех этих дел и забот – семейных… Такая у нас работа, она целиком человека требует, а у меня руки опускаются, как я на жену свою погляжу… как она убивается из-за матери… Ладно, разберёмся. Обними за меня, за Нину, за Федосеевну своих молодых, поцелуй их… пусть живут хорошо. Ни о какой обиде на тебя речи быть не может. Мне даже стыдно стало: неужели я своим молчанием дал повод так подумать? Что ты, дорогой Степаныч! Я тебя только всю жизнь благодарить буду, и дети мои по твоим письмам жить научатся. Когда я читал выдержки из твоих писем некоторым уважаемым и талантливым людям, не испорченных городским, оторванным от корней духом, - люди говорили, что они уже давно разуверились в существовании таких людей, как ТЫ. Истинно говорю.
Горько! молодым!
Привет и поздравления Валентине Ивановне, Юрке.

Обнимаю, твой В. Золотухин.

В плёнке Высоцкого – моё поздравление. Остальные чистые.

________________
* Фильм И. Е. Хейфица «Салют, Мария».

11. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано бледно-чёрными чернилами)

16 декабря 1970 г.

Дорогой Степаныч!

Ты уж меня извини за молчание. Бывают в жизни периоды, когда ни вздохнуть, ни что другое воспроизвести – только дело. Так вот у меня сейчас – только дело, наступил «тигровый» момент: съёмка - либо произойдёт, либо всё мимо, всё – не туда…
Начались игровые сцены, павильоны… Весь месяц октябрь – ноябрь и половину декабря был занят перелётами в Грузию, где доделывали натуру*. Сейчас немного полегче, в смысле физической нагрузки, но зато умножились заботы творческие… Ни о чём, кроме этого, думать не могу, только театр и съёмки – семью и пьянку – всё забросил. Но радости от работы не вижу никакой, ничего не клеится… по старой, истоптанной дорожке идти не хочется, а на новой пока одни синяки… Это вовсе не означает, что я плачу и унываю… Нет. И неудачи служат большим уроком, и они обязательно должны случаться в жизни артиста, иначе всё будет травой и манной кашей, и подлинную удачу спутаешь со вторым сортом…
Совершенно напрасно ты думаешь, что я могу обидеться на твоё прекрасное отношение к Володе, за то, что ты в некотором смысле ставишь его выше меня… Володя имеет на то полное право, каждому своё. В твоём суждении о Володе есть много наивного, много личного, много придуманного… Но в этом виноват не ты, а тот ореол, та легенда, которая существует вокруг его имени… Володя – человек из легенды для тех, кто его не знает… О нём ходит много легенд, есть плохие. Есть хорошие… Плохие легенды о нём я пытаюсь разрушать где бы то ни было… а легенды романтические, страдальческие всё равно будут жить, они выходят из настроений его песен… А песни создаются его великим воображением, а отнюдь не тем, что он всё испытал, через всё прошёл… Испытал он и прошёл не больше, чем каждый из нас, из его сверстников… но его воображение – многократнее других воображений… Но всё это не имеет никакого значения… Он – такой, каким представляется нам, такой, каким мы создали его в своём воображении, навеянным его многократным… воображением таланта… Как же я могу обижаться на это?! Я люблю его не меньше, чем ты. С Мариной они, кажется, расписались. Раза два я заходил к ним. Живут они, как все, по-разному – иногда целуются. Иногда ругаются. Стали получать приглашения сниматься дуэтом, дай Бог.
Мои дела домашние – в колее. Колея эта скорее просёлочная, чем железная, местами – ямы, местами – гладь… всё, как у всех. Денис растёт, ночами спит плохо и родителям не даёт, но всё это житейское, человеческое и днём забывается…
Ну и, конечно, в беготне этой Юркины поручения я не выполнил, виноватюсь перед ним, но надеюсь, что соберу как-нибудь мозги свои в кучу и дела все решу по уму, в том числе и Юркины.
А вот и звонят… да, так и есть, подошла машина, еду на съёмку. Хорошо. Сегодня во вторую смену, с утра вишь ты, успел словечком с тобой перемолвиться… бегу, бегу…
Степаныч, дорогой, пиши, не обижайся на мои задержки… На всякий случай прими поздравления с Новым годом, кланяйся своим домашним…

Салют из трёх берданок!

В. Золотухин.

____________________________
* Фильм «Пропажа свидетеля».

12. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

19 февраля 1971 г.

Здравствуйте, далёкие, но близкие сердцу
Владимир Степанович, Валентина Ивановна,
Виктор и Людмила!

С приветом гвардейским к вам Валерий Золотухин и вся его домашняя братия!
Дорогой мой, Степаныч! Драть тебя я совсем не собирался, но если есть в том письме истина и полезность и ты разыскал и принял её – это прекрасно и это опять наглядный урок мне, как надо вести себя мужику настоящему, коль он почуял порох в ветре. Вот мы и обменялись комплиментами. Теперь о жизни. Меня успокаивает и радует твоё понимание, что если, мол, долго не отвечает, стало быть, зашился в делах, выгребается значит, – так оно и есть. Я, как говорится накануне больших событий, будущих. То, что сделано, то сделано – «Пропажа свидетеля», я о нём горевал, нервничал, пёкся… но теперь всё позади… ничего не поправишь уже, да, может, и не надо, короче – дело сделано, и с плеч долой. Милиции очень нравится, в данном случае она – заказчик, а раз заказчик доволен, фирма не страдает. К чему я это болтаю всё? Да к тому, что надо думать вперёд и хлопотать о будущем деле. Как и что? - Говорить сейчас не буду, так же, как и не очень расстроюсь, если ничего не будет, т. е. никакого большого дела не выгорит. Вишь, как я петляю? Сейчас вроде как сидим с Ниной на посиделках, на кухне. Приехали с разных спектаклей, с разных концов, время – 24 часа московского… через полчаса поднимать Дениса Валерьевича прудить, два раза это он в ночи проделывает, так что мы решили не ложиться, а бодрствовать и дела личные поделать. У Володи, честно говоря, дела хреновые. Баба его укатила в Париж, он загулял и улетел во Владивосток, к китобоям. Парень он в этом состоянии шальной, всё его манит в дальние края, развеяться, а дело между тем горит и его делают другие. Это ужасно обидно. Много портит он себе эдаким поведением… Но такая у него чаша, и, может быть, всё ещё хорошо кончится. Об этом пусть никто не знает. Я понимаю, что говорю об этом не по адресу, но так, на всякий пожарный… (А то если мы ещё со Степанычем будем ему кости перемывать, что ему останется от людей.)
Слышал ты или нет ещё об одной неприятности в нашей родне… Володька Черепанов удавился ремнём на Иртыше… С Галей они уже больше года как не жили… Он ведь и отсидеть успел… Короче, два дня не хватились его, а когда нашли, он был порезанный весь… За неимением улик (это я говорю по интуиции профессионального сыщика) приписали самоубийство… Может, и на самом деле…
Юрка чтой-то не едет… Вроде по срокам-то должен был вроде в каникулы выйти, нет, не заехал, иль не нашёл…
Ещё одну новость вспомнил неприятную. Из Быстрого Истока т. Лена написала, что Гене Папину дали три года. Он руководил театром при Меланжевом комбинате, мужик доверчивый, всё у него порастаскали – бархат, тюль и прочую дребедень, вот невезуха. Фёдорыч убивается о нём.
Пока до свиданья, Денька своё дело сделал, пора спать.

В. Золотухин.

По письму и настроению ты поймёшь, конечно, что, слава Богу, - всё нормально.

Объясни ты мне толком, что это за цифры – 450088 – и куда их писать?

13. Валерий ЗОЛОТУХИН – Юрию ФОМИНУ
(из Москвы в г. Рыльск, написано чёрными чернилами)

8 мая 1971 г.

Здорово, Юра!

Со всеми тебя прошедшими и будущими праздниками, ну и, конечно, с тем, что ты теперь – дядя! Будь здоров и весел. Поскольку пишу в антракте и времени в обрез, отвечаю по пунктам.

I. В августе нас в Москве не будет, потому не теряй времени, кати к отцу. В сентябре, на обратном пути – заверни.

II. Телефона домашнего у меня нет.

III. Театр, как выйдешь из метро, предстанет перед твоими светлыми очами.

Живу нормально, планы туманные, все вроде живы-здоровы, привет твоим старикам, засим – салют из трёх берданок.
Фотография эта через много лет будет стоить много денег. На ней всё великие люди запечатлены: Высоцкий, Золотухин, Васильев, Хмельницкий, Губенко.

Обнимаю, В. Золотухин.

14. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

16 мая 1971 г.
Воскресенье, середина мая, скоро лето, но на дворе холодно, как будто где-то рядом выпал снег. Уж не у Вас ли в Алма-Ате?!

Здравствуйте, дорогие наши друзья – Степаныч,
Валентина Ив., Виктор, Людмила и наследник-богатырь,
имени которого, к стыду нашему общему, я ещё не знаю,
а ему уже скоро два месяца стукнет.

Поздравляем Вас всех одним заходом, желаем всем счастья-здоровья, мира и тишины. Узнал я об этом событии от своего агента из города Рыльска, он мне докладывает обстановку частенько, ну и я ему свою диспозицию – естественно, тоже.
Ну что же, дорогой Степаныч! Напиши, расскажи, как ты ощущаешь себя в новой жизненной категории, чем огорчает или радует тебя внук, каких он размеров и характеров. Какая в нём кровь переливается, и т. д. Наша жизнь протекает без особых внешних перемен, всё тот же крутёж день и ночь, всё то же возбирание по крутой, скользкой лестнице славы. Не писал долго, потому что не о чем было. Находился и до сих пор нахожусь в состоянии болтающегося в проруби дерьма. Вот уже скоро как 5 месяцев не может решиться вопрос с моим утверждением на одну очень хорошую и важную для меня роль в кино. И я посему не нахожу себе места – меня то притянут, то отпустят, и подбираются медленно к решению, примерно как судака подтягивают – и на крючке уже вроде бы, но ещё не на берегу. Оттого у меня очень сильно душа болит, в которую этот крючок вонзили. Предложений в кино у меня до чёртовой матери, и со всех студий, но они для меня – повторение в какой-то степени старого, уже когда-то сыгранного, а такого, о чём я болею, я ещё не играл в кино. В театре было похожее, теперь надо бы утвердиться в таком качестве на экране.
Речь идёт о роли Якова Богомолова, сценарий по пьесе Горького «Яков Богомолов». Интеллигентный в высшей степени человек, блаженный, странный, преждевременный человек и т. д. Ну и ладно, доживём до понедельника, т. е. до завтра.
Денис растёт – многое говорит, о многом умалчивает. Как партизан. Тёща чувствует себя вроде бы неплохо, Нина трудится, и, кажется, у неё в этом «Якове Богомолове» назревает интересная работа. Но всё это пока – качели, ничего заранее предвидеть нельзя, не в нашей это власти. Мы, как лошади на скачках, на которых ставят, на которых играют. И только мы лишены права на кого-либо поставить, даже и на себя. «Советская культура» напечатала мой портрет, это проявление признания… Но хохма заключается в том, что под портретом напечатан указ о награждении орденом Ленина Союза кино, а читается, как будто Золотухина наградили, я даже испугался, когда увидел первый раз.
Условия теперь у тебя изменились, Степаныч, хлопотливое это дело – маленький человек в доме, всё внимание – к нему, но и обо мне не забывай. Ляжет он спать, а ты возьми да и напиши мне. Я вот это письмо предпринял, когда Денис Валерьевич угомонился и заснул.
Но время-то у меня сейчас свободное выпадает, я сейчас не снимаюсь, а от телевизионных заработков отказался, потому что всё жду чего-то… серьёзного, а его всё нет, и я нервничаю, и не хочется писать. Но как бы ни шло, ни стало, будем надеяться, что в конечном счёте победа будет за нами, другого выхода у нас нет, и всё потому, что мы никогда не были ребятами вшивыми.
Будьте здоровы, обнимаю вас всех от самого великого до самого маленького, жду ответа, как соловей лета.

Ваш В. Золотухин.

15. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано зелёной гелевой авторучкой)

25 февраля 1973 г.

Дорогой Степаныч!

Мне трудно начинать это письмо открыто и вразумительно. Юрий сказал, что я очень обидел тебя и страшно виноват в том, что не писал долгое время и т. д. и т. д. Но ты как-то сам сказал, что частая переписка мужикам не нужна и пользуются ею только кухарки. В своём молчании я действительно переборщил, как говорится, 22 – перебор, но тому есть столько причин и обстоятельств – уму непостижимо. Тут и переезд на новую квартиру, и бесконечные съёмки, кино-телевидение и пр., тут и концерты, и разводы с женой и примирения. Каждый раз вспоминая, думая о тебе, я не готов был к письму, потому что положение моё было крайне не стабильно, и я не знал – на каком свете я!! О моём официальном положении регулярно сообщает пресса и телевизор, а во внутреннем моём хозяйстве я и сам не могу разобраться. За последние полгода редкий вечер, свободный от театра, я был в Москве. Я летал в Калининград, в Прибалтику, в Выборг, в Ленинград, в Киров и пр. по делам киношным*. Снова возвратился к моим писательским увлечениям.
В 7-ом или 8-ом номере «Юности» появится моя новая вещь, небольшая повесть, написанная этим летом на месте моих съёмок. Я живу интересно, интенсивно, если б только не мои домашние дела. Тёща не может пережить моей славы, моих поклонников, бесконечных писем и телеграмм на моё имя и пр. Разумеется, я не безгрешен, но дожил до того, что шарят по моим карманам, распечатывают письма, роются в дневниках и т. д. Всё это меня унижает, оскорбляет, доводит до бешенства, но деваться некуда, и я плачу о том, что тяну свой хомут за троих. Старики мои живы-здоровы. Этим летом на неделю я успел забежать к ним. Такие дела. На все эти жалобы ты не обращай внимания. Это я для того, чтобы ты несколько почувствовал атмосферу, в которой я верчусь, - а в остальном, в главном, «прекрасная Маркиза, всё хорошо, всё хорошо»!!
Кланяйся своим домашним, не сердись на меня, я очень жду твоего письма.

Обнимаю… В. Золотухин.

______________________
* Фильм «О тех, кого помню и люблю».

16. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано красной гелевой авторучкой)

7 апреля 1973 г.

Степаныч, дорогой, привет!

Получил – обрадовался, распечатывал – боялся, а прочитал – загрустил вконец.
Грустное письмо, тоскливое, но точное.
Два дня я над ним размышлял и решил, что всё верно, такая она, моя жизнь, и есть, и лямку мою переменить уж мне не по силам одному, да и стоит ли? Везде одно и то же, и лучше не будет, как бы хуже не случилось. И со всеми своими заботами и треволнениями влезаю я в работу по самые уши. Она лечит и иногда приносит радости, как та «хитрая песня, что в лаптях, да в кабаке»*…
С твоим письмом, как с мандатом, я принял некоторые важные решения, распутывающие мою личную жизнь.
Недавно мы сдали спектакль о Пушкине**. Володя вышел из игры, вся нагрузка легла в этом спектакле на меня. Я выкарабкался из этого дела, говорят, самым наидостойнейшим образом. Упирался отчаянно, чтобы честь моего актёрского мундира была в полном порядке. Володя передаёт Вам привет. Марина сделала в Париже очень хорошую пластинку. Года два она её готовила. Лучшие композиторы писали для неё песни, Марина упиралась во все лопатки и спела. Она привезла нам в подарок эту пластинку. В своё время прямо с магнитофона она сняла у меня дома эту самую «хитрую» песню и увезла во Францию.
Дома у меня сейчас тихо. Никто меня не трогает, и я – никого. А чем живёт каждый, кого это интересует? Дениска здоров – ест, спит, растёт, поёт мои песни. Нина работает, тёща здорова, пасёт сына. У меня сейчас перепутье, передышка. Основные мои работы на театре и в кино закончены. Маленько отдохну, да надо решать с летом. Куда-то подряжаться. Пока ничего интересного.
Я обнимаю тебя, дорогой Степаныч, кланяюсь твоим домочадцам.
Салют из трёх берданок.

В. Золотухин.

____________________________
* Телефильм «Жизнь и смерть дворника Чертопханова». Яшка Турок, а «хитрая песня» - «Не одна во поле дороженька пролегала».
** «Товарищ, верь…»

17. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Одессы в Алма-Ату, написано темно-синей пастой)

26 июля 1973 г.

Степаныч, здравствуй!

Всем привет и нижайшее почтение. Дальше уже откладывать нельзя, надо сесть и сообщить, что с тобой и где происходит, и вообще про жизнь, а то люди могут и заворчать. Огорошил, ошарашил, обрадовал и убил ты меня наповал своей писаниной, что, видишь, я чуть было не онемел. И не поверишь… вынул из ящика я твой пакет, сунул в портфель, у подъезда ждало такси на аэродром.. ехать почти час… я распечатал в машине, начал читать, хохотать, плакать… шофёр ошалел, а я впервые грешным делом пожалел – и зачем я с собой эту рукопись взял. Не дай Бог, не приземлюсь ненароком, и исчезнет рукопись. А разве ты напишешь её без меня, повторишь, захочешь ли… Не поверишь – так и думал и дрожал не за себя, за эти драгоценные листки, так ловко, без затей и простодушно, откровенно и с болью тобой написанные… страницы о матери твоей… Я ревел, да что там… Но не во мне и не в этом же дело… Хотел было переложить на машинку и, как есть, отнести в редакцию для совета… Но времени оставалось в обрез, а объём машинописный страниц на двести, и с машинисткой надо сидеть, а так она не взялась… и отложил до осени… когда на зимнюю стоянку определимся… ещё хотел перепечатать, чтоб экземпляр тебе самому отослать… По нему бы и добавлял на досуге…
Как бы там ни шло – я благодарен тебе бесконечно, я в руках имею богатство, и если эта книга когда-нибудь увидит свет, то только под твоим именем, с моим прологом и эпилогом в крайнем случае. Володя буквально охренел от тебя, всё он прочесть не успел, я ему дал на свой выбор листов 10-15. От него тебе привет и поклон, он приехал с Мариной, потом она уехала… всё хорошо. Через полмесяца мы приступим с ним к совместной съёмке в фильме «Арап Петра Великого» по мотивам повести Пушкина. Володя будет играть Ибрагима, я при нём слуга вроде и одновременно разбойник Филька… петь будем вместе на сей раз.
А пока я месяц сижу в Одессе, играю главную роль в фильме «Весна-29», в постановке режиссёра, что снимал с Володей «Опасные гастроли». Играю первого директора первого тракторного завода, строительство которого осуществлялось в Сталинграде с 1926 по 1930 год. Нина концертирует в Ленинграде и скоро с Дениской будут здесь, у меня… Спасибо тебе и за добрые слова о моём дяде Саше*, я люблю его…
Кланяйся своим, я здесь время не теряю, по возможности тружусь…

Обнимаю – твой – Валерий.

В рукописи твоей ни разу не упоминается отчество твоего отца, то, что он Степан, до этого я дошёл… а по какой линии, я ему напишу обязательно, его рассказы чудесны…

________________________
* Фильм «На всю оставшуюся жизнь».

18. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на открытке 1973 г. «С Новым годом!», худ. Ю. Лукьянов)

(26.12.1973 – по штемпелю)

Дорогой Степаныч!
Дорогие Фомины!
С Новым годом!
Чего молчите?!
Будьте здоровы, веселы и счастливы!!
Несколько «гулков» за Ваше здоровье!

Валерий
Нина
Денис
Матрёна

19. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Ленинграда в Алма-Ату, написано синей пастой)

19 декабря 1974 г.

Дорогой Степаныч, Валентина Ив., Витька,
Юрка-Бес, кто есть, кто помнит, - здравствуйте!

Пишет Вам не совсем пропащий Валерий Золотухин, он же низко кланяется и торопится сообщить, что жив-здоров, чего и вам желает. А сидит он в данную секунду в г. Ленинграде, в гостинице того же названия, потому как лудит-клепает на «Ленфильме» очередную кино-бяку под названием «Мечта о Тихом океане». К океану это не имеет приблизительного отношения, а история про мужика, который спивается из-за бабы. Этот мужик я и есть.
В. Высоцкий играет того, с кем моя жена мне… изменяет нечаянно.
В остальном всё течёт в том же русле. Дениска растёт и шпарит на пианино «Цыганочку», под которую отцу в свободное от работы время приходится плясать.
Нина трудится в театре и над воспитанием человека из сына.
Я же, по меткому выражению Фомина, «мотаюсь по стране, как кобель».
Было много всякого-разного, и бури, и затишья, и разводы мостов, и любовь, но сейчас к Новому, 1975-му, году надо всё привести в равновесие, чтоб 31 декабря не было особенно тошно.
Володя хочет месяца на три уехать к жене, в Париж, оторваться от нашей суеты и поработать… Он кланяется Вам.
Посылаю Вам рабочий вариант двух новых глав из пишущейся повести. Очень прошу внимательно посмотреть и сказать всё, что можно, - готов ко всему, от самых принципиальных до детальных замечаний и разносу. Ещё прошу учесть, что это не хроника, а художественный вымысел, где автор волен в фантазии.
За сим – примите от нас всех поздравления с Новым, 1975, годом, мы желаем Вам всем доброго здоровья, мира, удачи и много нечаянных радостей в грядущем году.

Обнимаю.

В. Золотухин.

20. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Ленинграда в Алма-Ату, написано чёрными чернилами на листе с видом Житомира)

9 января 1975 года!

Дорогой Степаныч и иже с ним все домашние
и близкие, родные и знакомые, здравствуйте!

Очень был рад, очень, получить ответ, хотя и не очень подробный, но мне понятный и всяко полезный.
Однако жду более детального просто мнения. Я ведь и сам не знаю, что у меня за вещь складывается, и когда она в конце концов напишется, потому что я уже журналу полтора года её обещаю. Но она, эта вещь, всё усложняется, удлиняется, и я решил не гнать лошадей, а как еду, так и ехать. Ясно-понятно, что по двум вырванным главам, не зная и не имея представления, из чего, собственно, они вырваны, трудно составить какое-то впечатление… но для меня пока в основном имеют значение детали… К примеру – можно ли так чинить именно локомотив, и нет ли тут несоразмерности… и правда ли, что от этого полсела без света и хлеба будут. Вспомнил – когда машинистка возвращала мне рукопись, она всё приахивала: «Ах, какой хороший у вас Фомин, ах, какой Фомин…» - и т.д. Она узнала Фомина только из этих двух отрывков, из обрывков.
Безусловно, есть спешка и торопливость, но, как мне кажется, она заключается не в количестве слов, сказанных о Кланьке или Светке. Ведь дело в том, что вещь будет построена таким образом, что нет-нет, а где-то ближе-дальше тот или иной образ будет всплывать опять. Эта штука, хошь не хошь, продолжение или даже начало той, что уже была напечатана в «Юности». Это не сюжетно связанные части, а части единого жития… Я волен вставлять любые воспоминания, любые видения и образы, что вызволит язык памяти. Тем более, что язык, стиль, если об этом можно судить (а Борис Полевой мне прислал восторженное письмо по опубликованной части, с просьбой скорее дать вторую), он ведь не обычный, прозаичный, повествовательный – это поэтическая, метафорическая проза, как мне кажется. Где одним предложением можно дать характер и человека, и действия, и события. Таков должен быть эмоциональный взрыв и сжатость информации. Мне кажется, в «Клане» я приблизился к этому. Но вся работа впереди. Я буду присылать и пришлю даже в сыром виде еще и то, что есть, и то, что будет. Мы люди свои, и твои советы, пожелания и замечания сгодятся мне всегда. Пишу опять в Ленинграде. В это время этажом ниже Володя Высоцкий «соблазняет» мою бабу, огромный привет Вам передаёт. Он аж подпрыгнул, когда узнал, что я от Фомина ответ получил. Что же касается одежды, то тут ты не совсем прав. У меня есть и костюм, и рубашка… Наверное, не попадались тебе на глаза такие передачи, где я одет человеком, а в жизни я всё такой же, с палкой, в кепке и в куртке.

Обнимаю всех, от моих большой привет и всякие новогодник слова.

В. Золотухин.

21. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Ленинграда в Алма-Ату, написано чёрными чернилами, на листе с видом Житомира)

26 января 1975 г.

Здравствуй, Степаныч, и всем привет!

Ну, это, прости, Господи, и ты, - ёб твою мать, что за письмо, что за добавки ты мне прислал. Почему-то письмо пришло вечером, я схватил его после спектакля, домой забежал, кинул в портфель и умчался на вокзал и в поезде спокойно начал прочитывать, но не тут-то было – я захохотал, завизжал, завертелся юлой на месте – такого счастья, такого восторга я давно не испытывал. Все добавки и идеи твои – в десятку, с листа, что называется. А когда я прочитал твою строку… тосковал больше или Фомин или его баян ИЛИ САМ МОНТИ, я зарыдал, ёб твою мать… не показывай письмо женщинам… Но в общем ты сам всё знаешь. Как отблагодарить тебя, придумать не могу. Если всё путём и со временем начнём печатать – гонорар пополам, но это ведь муть, это не благодарность, это так… обязанность. Пиши, чего придёт, что вспомнится…
В одном твоём письме (почему я упустил этот наказ?) сказано:
2. «Будешь играть, вернись в память к тем временам, к той чистоте и искренности, и всё получится, должно получиться».
1. «Не забывай, что наша жизнь Б.-Истоковская была, пожалуй, самой чистой жизнью».
Переставил предложения случайно. Я ещё многое пересмотрю, до печатания ещё далеко, надо работать, работать… А я вот всё на перекладных. Нынче воскресенье, я сижу в гостинице «Выборгская», в Ленинграде. Передо мною все бумаги, и кумекаю сижу, ну, конечно, ни хрена не выходит, но я помню, что ты меня любишь, я вижу, как ты стоишь за моей спиной и готов прийти на выручку, даже за 2 тысячи километров, и ещё немного, и, глядишь, у меня начнёт получаться, и, отходя ко сну, я поблагодарю тебя и пожелаю тебе и семье твоей здоровья, здоровья, здоровья…
Почему я так держусь за тебя, тебе, конечно, ясно, но и для себя ещё раз хочу подчеркнуть, и ещё одну сторону определить. Глаз у тебя редкий, он выхватывает из мешанины вещей – суть. Ты – моя кладовая, запасник мой, тайник. Ведь это так кажется, что раз в Москве народу больше, чем в Б. Истоке, то и общения с людьми чаще, и опыту обильнее. Ни хрена. Весь круговорот лиц не оставляет следа в душе, ты ведь ни с кем не общаешься по существу, да и ты никому не нужен, и что у тебя на душе, и что ты вообще за человек – всем «наплявать». Наш брат артист занят собой только, только бы ему вперёд и не опоздать, а куда он спешит – чёрт его знает. И душа растряхивается, а наполнения взять неоткуда. Вот потому Володя и удивляется – да откуда же в одном человеке столько (в тебе, в смысле)? – и завидует мне. Я не успел ему твоё «литературное» прочитать, уехал он в Париж, он бы вообще обалдел и не поверил ни ушам, ни глазам своим.
И я пользуюсь твоим опытом, как, быть может, кто-то когда-нибудь моим пользоваться станет.
Интересно, переписываешься ты или нет из Б. Истока с кем-нибудь. Перед смертью Елена Федосеевна устроила в клубе (вернее, не она, а деятели библиотеки) обсуждение моей повести. Боровиков Виктор был пьяный, вообще, говорят, дошёл до ручки и дозвонился до того, что «у него никакого таланта никогда не было, а поступил он исключительно благодаря медали «За освоение целинных земель», я ихним классом тогда руководил, и они обрабатывали гектар кукурузы, и все получили медали…» Жаль мужика, коль до того дошёл, что по канавам политику преподаёт, а интересный тип был.

Кланяйся своим, обнимаю, Валерий.

22. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИН
(из Москвы в Алма-Ату, написано красной пастой)

6 февраля 1975 г.

Дорогой Степаныч, здравствуй!

Ты на меня наваливаешься скалой, лавиной, я дух не успеваю перевести, как бы ты меня с панталыку не сбил, не перепутал бы мне остатки мозгов. Это я говорю от радости! Не думай взаправду, я за свои мозги пока ещё отвечаю, просто – идей очень много, все они крепко засели, но для реализации их требуется время… я ведь играю в театре, снимаюсь в кино, пою по телевизору, успеваю ссориться и мириться с семьёй и т. д. Насчёт чардаша и полонеза позволь мне оставить право за чардашем, потому что сама фраза куда мощнее и по смыслу, и, что не менее важно, - по звуку… Прочитай её вслух, раскати слова на звуке «р», потом поставь «полонез Огинского», и ты увидишь, что я прав. Тем более, эмоционально для меня история с чардашем куда более электрическая… а кому что посвящено… важно – как это скажется мной… Идея «Степаныч» у меня была давно, но это объёмная и серьёзная вещь. Пока у меня на это ни умения, ни пороху, ни запасов… жизненных… Но одно у меня богатство, несомненно, уже есть – это твои письма, а литература знает немало романов в жанре писем или их обильном использовании. Думаю, что это дело будущего. Важно – писать больше, выдумывать, вспоминать, учиться конструировать. Я разослал по своей родне письма, призывы, как в своё время делал это Гоголь, поговорить со мной, повспоминать со мной. Я понимаю наивность моей затеи, её мизерный коэффициент, но всё-таки он будет, и уже что-то излавливается из тьмы времени на мою уду, что-то попадается в мою сеть… Мне ведь намекнуть надо, а там уж я наплету, мне оттолкнуться надо…
Например, ты намекнул про Монти, намекнул про кота, оживил пароходишко «Зюйд», тем, что он, паразит, не знает, кого и куда он увозит… а у меня контора уже считает моих министров, уже счётчик щёлкает. Пока я снимаюсь перед камерой, уже знают, куда им бочки отгружать, где дрожжи взять, и уж совсем не заботятся о том, куда брызги полетят после всей этой кутерьмы. Ты «аукнул» мне про Анофриева, про то, как мужик к тебе на быке заехал, а откликнулось это у меня через несколько лет, всё должно застрять, осесть, отфильтроваться только через себя.
Привет твоей семье от моей семьи, наинижайший поклон всем… «внеочередное» тоже получил…

Обнимаю, жду вестей.

Валерий Золотухин.

23. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами, на листе с видом Житомира)

21 апреля 1975 г.

Дорогой и единственный мой Степаныч!

Здравствуй, и привет всем твоим.
Спасибо за письмо, за веру в наше дело, и я не мечтал о таком богатстве, которое, я надеюсь, со временем мне удастся заполучить. Я внемлю твоим советам, не тороплюсь, хотя к этому меня не столько твои советы, сколько обстоятельства вынуждают. Но в этом деле разлёживаться тоже нельзя. То, что сегодня не напишется – не напишется, не скажется никогда. Меня мои приятели и «Юность» поругивают, что я так затягиваю своё производство… но меня пока это мало волнует – в голове работа происходит, и это главное, и спасибо тебе за напоминания, поддержку и советы… Это всё на мою «кучу».
Володе я ещё не могу передать твои приветы, он в Париже, и будет там до июня.
Снимаюсь я всё там же, в фильме, который выйдет под названием «Единственная», сроки все затянулись по разным причинам, я вкалываю два месяца фактически бесплатно, договор мой закончился – в общем, кутерьма, да если ещё выйдет говно… сам понимаешь, каково будет жить. Одна надежда – на качество в конечном счёте. Сейчас стою на распутьи… Надо приниматься работать в театре. В связи с занятием в съёмках от многого отказался, вышел, как говорится, из игры, смотрят косо, теперь, говорят, надо поработать на театр, а мне неохота.
Посылаю тебе небольшую публикацию в газете «Молодёжь Эстонии». Они выбрали именно этот кусок из главы. Не удивляйся – мне это нужно. Это делу не повредит, а помочь может. В печатной строке видятся резко промахи и достоинства – раз, потом провинциальные газеты, особенно национальные, более вольные и смелые в цензурном отношении и более бережливые к авторской строке… Накопление публикаций по количественному составу определяет возможность вступления в Союз писателей, таким образом ты косвенно себя заставляешь работать и т. д.
Дорогой Степаныч! Сейчас уже ночь, меня заставляют спать, пить молоко, подозревают, что я болен, а мне просто скучно и не хочется никого видеть, а просто быть счастливым и всё.
Будь здоров, не ленись, пиши (ты видишь, до какой степени я обнаглел…
Я обнимаю тебя.

В. Золотухин.

24. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Ростова-на-Дону в Алма-Ату, написано чёрной пастой, на половине стандартного листа)

(3 октября 1975 г.)

Степаныч дорогой, здравствуй!

Это не письмо, а так, вроде бы сопроводиловка к газетёнке.
Был я там с выступлением, пристали корреспонденты, поговорите с нами, да поговорите… А я не шибко разговорчивый был, на съёмках голос порвал, и после этого в Болгарии ни одного спектакля не играл, водили меня и показывали, как экспонат, что вроде есть такой артист. А там ещё, как на грех, мои фильмы шли. Ну, вот. Теперь мы значит в Ростове-на-Дону. С 20-го октября осядем в Москве на зимний прикол, тогда со всеми делами и разберёмся.
Володя стал маленько запивать, но сейчас вроде бы вышел из этого цейтнота, и вчера играл прекрасно… Но вены на обоих руках он успел себе раскромсать, пока гулял… Но не опасно, около запястий. Ходит забинтованный, как в монистах.
В общем, у кого связки порваны, у кого вены… так и живём. Написал твоему родителю письмо. Газетёнку ему отошли, если правда сочтёшь нужным.
За сим кланяюсь тебе и семье твоей. От Нины Сергеевны Вам также приветы.
Будь здоров, обнимаю.

Твой Валерий.

3.10.75.
г. Ростов-на-Дону

25. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

30 января 1976 г.

Степаныч, дорогой самый, привет, здравствуй,
а также поклон семье твоей и всяческое уважение.

Ну, что же, ещё раз жизнь нам говорит, что в ней, матушке, всё рядом – и похороны, и рождения, и поминки, и свадебный пир. Поскорбел я о твоём отце, и тебя пожалел, и его. Но мне, однако, он ведь худого ничего не сделал, а за его рассказы добрым словом поминаю, ты уж извиняй.
Забегался я вконец. Успеваю, конечно, много, вопрос только – там ли успеваю, может, надо уж теперь в другом месте поспеть!..
В семье всякое бывает… ссоримся, миримся. Дениска тут зачёт по игре на фортепьяно сдал, говорят, сыграл лучше всех, а подготовлен был хуже всех. Поразились перемене его на ответственном этапе – собрался, посопел, где надо, три вещи играл… Единственный неистребимый пока его недостаток – всю дорогу, как играет на сцене, - улыбается до ушей, хоть ты кол ему на голове теши… весело ему, и всё тут. Нина с ним много ковыряется. Теперь чего-то прихворнула после Нового года, быть может, мы её чем обидели. Перед Новым годом были у нас в гостях мать моя с братом Владимиром. Мать – героическая у меня баба, конечно, в самолёт – прыг, пять часов, и в Москве… По внуку соскучилась, почти пять лет его не видела, вот душа и не вытерпела. Неделю гостили, я их видел только по ночам, как и они меня, да ещё Вовку возил в Ленинград на свои концерты… Ну, ничего, отоварились, погуляли, сейчас вспоминают…
Володя Высоцкий весь сезон работает хорошо, замучился со своим «Арапом…», сегодня мы вместе торчали на морозе целый день… кое-чего сняли. Передал привет от тебя и просьбу чего-то такое сварганить к Юриной свадьбе – чего-нибудь придумаем, конечно. Сейчас только магнитофоны-то у нас больше в ходу кассетные, маленькие... Ну, сообразим. Володя уезжает в конце марта в Париж, к жене. И меня засобачивают играть «Гамлета» вместо него. Шеф обошёлся как-то с ним не очень красиво, не поговорил… Шеф не хочет и не отпускает, но Володьку не уломаешь, раз так его жизнь сложилась – ОН не хочет терять Марину. Она здесь бывает часто, а ведь у неё там и дела, и дети, и прочее… Так что я вообще сейчас взваливаю на себя ношу дьявольскую, но я рвать подмётки не могу, как некоторые надеются. Такую роль репетируют годами, а не неделями, можно и шею сломать… Тебе от него привет, он часто тебя вспоминает и справляется о делах твоих.
Я обнимаю тебя, мой дорогой учитель.

В. Золотухин.

26. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

15 марта 1976 г.

Степаныч дорогой!

Выполняю, как сумел. Володя уезжает, кумекали, кумекали и решили – сыграть «Свадьбу» из спектакля. Беда заключается в том, что ни у него, ни у меня нет магнитофона…
Но, думаю, получилось оригинально… Запись поздравления на кассете, остальная плёнка на бабине – чистая…
Когда-то, лет 6 назад, ты у меня просил достать. Выполняю, смешно, конечно… Ну и так ничего. Жизнь идёт… человек кружится, «и мальчики кровавые в глазах»…
Отказался я года на два от всех съёмок, летом на два месяца запрячусь у отца на даче, буду сидеть, писать, надеюсь на вдохновение, в общем пора остановиться и оглядеться, что наработано, и расчистить поле для литературы…
Пиши мне, твоя история про таракана «сильнее, чем «Фауст» Гёте», уссаться можно… пиши… Я, как вурдалак, питаюсь твоими соками, но кому-то их надо сбывать, чтоб не забродили и не превратились в дурь.
Обнимаю тебя, поздравляй Юрку, я желаю ему удачи в семейном предприятии и здоровья всем.

Твой В. Золотухин.

27. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

18 апреля 1976 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч,
привет Валентине Ивановне, больше уж и не знаю,
кто у тебя там остался, - всем поклон.

За альбиноса ты не беспокойся, история привлекательная, но она будет долго ждать своего применения, если дождётся, а когда дождётся – мы найдём ей ракурс, это не важно, где она была и как, таких историй с вариациями знает мир не мало, в общем… Так что ты – не волнуйся…
Елене Стишевой я от тебя привет передал, - разумеется, ей было приятно, а как же… Ведь жизнь такая, что хорошее и плохое про себя и про других люди говорят, а люди – это мы… Она толковая женщина, лет ей чуть более сорока, двое детей. Знает она меня давно, считает себя, и не без оснований её считают специалисткой по мне, она давно хочет писать книгу обо мне или буклет, хрен его знает, как это у них называется… Но слог у неё лёгкий, изобретательный и своеобычный.
Володя всё ещё во Франции, а Гамлет репетируется, хотя он нас основательно развёл. Володя считает, что я не должен был соглашаться на это предложение шефа, что я – друг его и т. д. Я же ему сказал, что Гамлет им уже сыгран. 4 года идёт спектакль, и чего ему бояться. Когда мы так не похожи… с ним… и Гамлет принадлежит всем одинаково… а ты, мол, хочешь и во Францию ездить через всю Европу на собственном «Мерседесе», там жить, когда захочешь, а здесь бы в России чтоб никто не играл за тебя… Последнего я ему не сказал, умные люди сами о таких вещах догадаться должны.
- В твою премьеру я уйду из театра, - сказал он мне.
Я сказал, что вряд ли то и другое возможно в этом году. В общем, всё это – петуховина. От многого я уже устал. И слава есть, и роли есть, и деньги попадаются, жена, квартира, ребёнок… и всё – скучно. От чего-то я устал, может, от того, что очень часто не хочется быть дома. Хочется только иногда возвращаться, но чтоб тебя ждали обязательно. Но хочется, чтоб ждали и в другом месте… Не бывает так, наверное.
Не помню, писал ли тебе о своих планах, но я твёрдо решил и отрезал все пути, т. е. отказался от всех предложений в кино, практически я год не буду сниматься, значит – на экране не буду мелькать года два. Поеду летом на два месяца к старикам в Междуреченск с сыном. Затрачу лето на книги, на литературные размышления, писание и воспитание сына – буду готовить его к школе… Да и старики плохи… Отец из-за ноги почти не встаёт даже в магазин, в этом году ему исполнилось 70 лет…
Что там с Юркой? Как его женитьба? Что слышно?! В общем, пиши, жду…

Обнимаю, кланяюсь твоим, твой В. Золотухин.

28. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на открытке 1976 г. с видом Москвы, ВДНХ, фото Б. Елина)

(2.11.1976 – по штемпелю)

Дорогой Степаныч,
уважаемая Валентина Ив.
и все, кто в доме…
Поздравляем с праздником,
желаем здравствовать,
дайте знать о себе,
а то я чего-то беспокоюсь…

Валерий

29. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

7 декабря 1976 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч,
нижайший поклон мой Валентине Ивановне
и всем, кто в доме.

Кстати, не знаю, кто в доме, и случилась ли свадьба или нет, чем дело-то кончилось…
Значит, в двух словах расскажу свою жизнь за минувшие полгода… Уехал я на два месяца в Междуреченск, месяцем раньше туда отправил тёщу с Дениской… Дениска из рек сибирских не вылезал, окрестился в сих водах… Приехал я и засел на даче за повесть, что давно обещал «Юности»… И хотя частые застолья не способствовали головной свежести и ясности духа, работа продвигалась… в промежутках, в просветах… И всё было бы нормально, да прочитала несколько страниц мать Матрёна и стала умолять меня ничего не печатать, пока они с отцом живы… «Я-то ничего, а отца это убьёт… он после первой повести в «Юности» переживал сильно, в больнице лежал…»
Он же сам, когда речь заходила о моих писаниях, сильно расстраивался и не раз заявлял: «Ты на крови моей зарабатывать начал…. Вот когда я умру, хоть кол на моём гробу теши и т. д.»
И часто в таких выражениях шёл спор у нас. Ему не объяснишь разницу между художественным произведением, художественным образом и просто документом, биографической справкой… Обиделся, что я о матери лучше написал и т. д.
А в этой новой вещи есть момент вражды скрытой между отцом и сыном, что учится в театральном институте, отец долго не верил, что это его сын, и часто бил мать… и т. д. Но он сам не читал и не знает ничего.
Да это и не он, ох, ёлки зелёные…
Короче, я доделал повесть, отнёс в журнал и улетел с театром на гастроли в Югославию, в Венгрию… Приезжаю через месяц, звоню в журнал – «Вещь понравилась, и очень… готовим к печати». И тут я рухнул, я не ожидал такого быстрого и положительного поворота… Я им выложил причину, по которой я не могу сейчас печатать это, они схватились за голову, отнеслись очень серьёзно, потому что не раз сталкивались с подобным пунктом в своей практике…
Решили пока так – готовить к печати, а там видно будет. Борис Полевой обещает написать письмо отцу, разъяснить ему, что это художественное произведение, что образ выписан с добрым отношением сына и т. п. Мне советуют полететь на поклон к отцу, выяснить настроение…
Но ведь наши теории чего ему могут объяснить, когда он сердцем живёт, а не разумом… Вот какая глупая ситуация… Был я с Дениской в Б. Истоке… Устроили мне встречу в кинотеатре… Долго не мог начать, в горле комок, в зале почти все мои учителя… На первом ряду пьяненький Виктор Фёдорович, его не хотели пускать, он работает бакенщиком, спился окончательно…
Всё это грустные дела, видел Гальцеву Клавдию, Чеплову Тамару… вспоминали молодость.

Обнимаю, твой В. Золотухин.

30. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

19 января 1977 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Ну, несколько очухался я от твоей порки, а читал и ревел натурально, просто два часа лежал ничком. И не от того, что слова жестокие, а от того, что это всё – сущая правда, и ещё более от того, что давно знал это про себя и ждал, когда же ты возьмёшь ремень в руки, и дождался, и поделом. Но, раздумывая ночами о своей вине и твоих упрёках, я хочу кое-что сказать в своё оправдание, потому что тебе не вся «кухня» известна, хотя, я понимаю, тебе до неё, что называется, до пизды дверца, И ВСЁ-ТАКИ…
1. Ни одна пластинка не напета мной. Все они выпущены без моего ведома, и никто артиста об этом не информирует. Всё делается беспардонным, бандитским методом. Берётся композитором фонограмма, сделанная и напетая для фильма, с учётом изображения, внешних шумов и т. д., и относится на студию грамзаписи, и ляпается пластинка…
2. Потому что потиражные получает только Автор, доход идёт только композитору и поэту…
3. Артист не имеет не имеет с этого ни гроша…
4. Если бы я писал на пластинку, то разве я бы так орал… Ведь когда пишется для фильма, режиссёр предупреждает и расписывает собственную партитуру первых и вторых планов, птиц, лягушек, ржания и т. д., и ты обязан это учитывать, потому что есть ОТК звука, есть допуск звучания и т. д.
5. От того и получается такая поебень, потому что артист не имеет никаких прав, кроме обязанностей…
Разве ты не слышал, как я пел это «Ау…» на заключительном конкурсе
«Песня-74», когда только я один имел «бис», потому что пел вживую, с
Силантьевым, и делал, что хотел.
Разве я не писал письма на радио и телевидение, чтоб они контролировали взаимно программы, потому что случалось так, что я в один день звучал по разным программам с одной и той же песней?!
Но кому это нужно?! Из всех щелей звучал мой голос: в такси, по радио… по приёмнику… Пойми меня, дорогой мой учитель, что я не оправдываюсь, все мои слова не стоят гроша ломаного, ты прав абсолютно, и я сделаю выводы. В любом случае я должен был предвидеть и предотвратить – народу всё равно, как вы там кувыркаетесь, только чтобы было хорошо…
А оправдываться, дескать, извините, не знал, - это хуйня…
И ещё… самое ужасное, что даже для фильма фонограмма пишется раздельным способом… Сначала пишется оркестр, без артиста, артист даже и не присутствует при записи… А потом артист мучительно накладывает на чужие ритмы, на чужую интерпретацию свой голос… И уж где там до пения… лишь бы попасть в такт…
Ну, ладно, и это всё ерунда. Ведь поют же другие… Все в одинаковых условиях… Нет, тут я не прав… Вся эстрада в этом смысле находится совершенно в ином положении… Они подолгу репетируют с оркестром… Это их хлеб. Что касается «Огонька» - действительно, ерунда, но по некоторым расчётам я должен быть там, и я не просчитался.
Итак… Милый мой дед-ворчун! Я обнимаю тебя, ты не представляешь, как ты очистил меня, я люблю тебя бесконечно и постараюсь не подводить тебя и нашу быстроистокскую каморку.
Поклон и привет семье.

Твой В. Золотухин.

Володе я не успел прочитать твоего письма, он уехал на 10 дней в Париж. Мы дружим с ним, я передам ему твой привет.

(Приписка зеленой пастой. – Ред.)
О жизни и делах напишу отдельно.

31. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрной пастой)

17 марта 1977 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Не ругай шибко, чёрт бы их побрал – обстоятельства иногда мешают, как тому танцору… То болел, недели две валялся я, летом уехал Володя, а сейчас он свалился и лежит в недуге… В паузе я его изловил на спектакле, и кое-чего мы натрепались, но уже, чуяло моё сердце, – не поспею я ко дню. С кассетного магнитофона переводил на обычную, на скорость 19, специалист я по этой части херовый, много шипу-хрипу. Однако, хватит оправдываться – молоко пролито, как говорят немцы. Итак, дорогие Юра - Наташа! Валентина Ивановна! Ещё раз, письменно на сей, поздравляю, и Нинка ко мне присоединяется, будьте счастливы, а главное, чтобы дети были здоровыми! Горько!
Ты ошибаешься, Степаныч, ничего хорошего, тем более у меня, в жизни не случилось, а как начался год с «Огонька», потом с твоего письма, и так в этом засранческом духе и проистекает моя жизнь по сей март месяц. Но я не унываю. Как говорил святой Варфаломей:
- И на моей улице будет ещё праздник!
Будет, я верую. В театре уже праздник, выпускается «Мастер и Маргарита» М. Булгакова, мы с Володей не заняты в этой работе, просачковали, а зря. Зато у Нинки – Маргарита лихо получилась. И я рад за неё больше, чем за себя. Дениска заканчивает 1-й класс и 1-й класс музыкальный, ничего. Все потихоньку скребутся, упираются, как ты говоришь… и жизнь течёт. И… не изменяется.
В кино у меня пока ничего серьёзного нет, приглашают в заграницу с сольными гастролями – да не отпускает театр, а ругаться не охота, да и сил нет, пусть само министерство добивается.
Как Вам понравился (или со свадьбой-то не смотрели?) наш опус с Владимиром «Сказ про то…» и т. д. Как закончились твои хождения по врачам? Это ж уму непостижимо, как доводит человека этакое «внимание»?! Невольно ехидно подумаешь про себя – известность избавляет от подобных издевательств, в ней есть свои преимущества, хотя часто она приносит неудобства.
Я обнимаю Вас, поздравляю молодожёнов.
САЛЮТ ИЗ ТРЁХ БЕРДАНОК.

Ваш В. Золотухин.

32. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

18.IV.77 г.

Степаныч, дорогой!

Ну, что же ты молчишь?! Или ты вконец разобиделся, разгневался на меня?! Ведь ты учитель мой, совесть моя, мне горше, когда ты молчишь! Или я уж на многое рассчитываю и претендую – у тебя забот без меня хватает, и детей, и внуков, и болезней. Ругай, бей, но не молчи, не отказывайся от меня, говори всё, что накипело, что радует и бесит. Это вовсе не значит, что я согласен со всеми твоими претензиями, но отношусь к тебе, как ни к одному из людей, с полной отдачей и доверительностью.
Володя очень болен. Несколько дней в реанимации лежал. И с головой, и с почками, и, кажется, цирроз печени. Анализы скверные. Марина плачет, тебе от него привет.

Обнимаю.
Валерий!

33. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Ленинграда в Алма-Ату, написано синей пастой, на бланке «Ленфильма», кинокартина «Версия»)

4 октября 1977 г.

Дорогой Степаныч!

Ну о чём ты говоришь? Какие обиды у меня могут быть на твою самую жестокую критику или даже брань?! Это наша с тобой жизнь, я ведь не вру, когда говорю, что каждое подобное письмо, каждый откровенный разговор заставляет меня задумываться, даже если я с чем-то и не согласен. Но ведь это очень важно – задумываться, особенно когда в таком круговороте, суете и, чего греха таить, в славе, а она, говорят, самый страшный грех. Письма твои получил с большим опозданием. Два месяца был с Дениской в Междуреченске, из рек мальчишка не вылезал… А в конце августа пошли дожди, и он, на тебе – простудился, гайморит, аденоиды… В общем, прилетев в Москву, я в этот же день 23 августа вылетел на съёмку в Ленинград, а Нина, прилетев из Сочи, с курорта, 28-го положила его в больницу, удалили ему аденоиды… А тут тёще ногу разрезали в стопе (наступил дядя в метро) месяц назад, и до сих пор не заживает… Лежит… Дениска отстал от школы, от музыкальной тоже, а нам надо собираться в Париж на два месяца почти… В срочном порядке заканчиваю съёмки, получаю в театре пиздюлей за отсутствие на репетициях… Личные дела тоже в состоянии сопли – ни туда, ни сюда… Это я не в оправдание себе, что не писал, а так… чтоб знал ты и не таил обиды…
Володя жив-здоров, в отличной форме, передаёт тебе приветы и пр. Слухов про него всегда ходило много, какой-то и до тебя дополз.
Снимаюсь сейчас в альманахе по рассказам Вас. Мак. Шукшина, играю главную роль в рассказе «Версия». Большой работы брать нельзя. В связи с большими, ответственными гастролями во Францию. Затем обещают ФРГ и Италию… «Брянский лес» я слышал в Ленинграде, в гостинице мне позвонили и сказали, чтоб я включил радио. Но я уже только песню слыхал… текст Толькин мне пересказали, нахлынуло… до слёз…
Что касается писанины моей, не хочется пока ничего говорить о ней, договор с «Молодой гвардией» на книгу заключён, а печатать всё не решусь…
Ещё раз – не поминай лихом, обнимаю, привет домашним.

Твой В. Золотухин.

34. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на открытке с нарисованной белочкой, 2/III-77 г. «С Новым годом!», чёрными чернилами)

(1977 г.)

Дорогой мой Степаныч!
Всё будет хорошо, надо думать.
Тебя и всех твоих, перечислять уж трудно,
с Новым годом!
Мира, здоровья, счастья!
Были в Париже,
все живы-здоровы,
приветы от Володи.

В. Золотухин

35. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на розовом листе, чёрными чернилами)

25 января 1978 г. Среда, 6 часов утра
«Не спиться юному ковбою…»

Степаныч дорогой, здравствуй…

И опять спасибо, что «драл» и за Толькино письмо, всё это меня поддерживает во времена моей бессонницы, неудач, внутренней пустоты и слабости. И опять не хочу ни в чём оправдываться… Глава в «Советской культуре» подана в кастрированном виде, но, судя по твоей критике, думаю, в авторском варианте она устроила бы тебя ещё меньше, потому что куда как в ней больше недоразумений, хохм… цензурных недозволений, особенно для органа ЦК КПСС… Но, как говорится, опять же, молоко пролито, дело сделано, стрела пущена и должна найти своё болотце и ту лягушку, которая может обернуться Василисой Прекрасной, а может, и нет. Надеюсь, в книге многое будет подано иначе и сохранится в большей степени живой автор или, во всяком случае, близкое тому, что он задумал… Одно могу сказать наверняка – в литературе не хвалят за то, что человек поёт, или играет или летает в космос… Это вещи разные, более того – и критики, и писатели, и сами читатели-зрители относятся более придирчиво к тому, когда человек берется вроде бы не за своё дело… «Что это артист Шукшин писать взялся?» - говорили, и пропустили, что писатель-то Шукшин был куда сильнее Шукшина-артиста и режиссёра. После смерти разобрались и дали Ленинскую премию. Это не про себя я, Боже меня упаси, к слову, так сказать… Со страхом жду я появления моих литературных трудов, мучительно иду на исправления редакторские… зажимаю уши на похвалы, однако кое-чему цену знаю…
Во Франции театр имел успех грандиозный. Насмотрелись и мы и подивились – о чём не расскажешь в письме – от порнографии до святых мощей.
С Володей мы по-прежнему дружим. Я всегда передаю ему приветы от тебя и делюсь с ним твоими соображениями.
В Париже вышли три его диска, записанные с французскими музыкантами… Ничего подобного я не слышал даже в живом, натуральном исполнении… Культура высочайшая, мощь и воздействие – наповал. Откуда такая силища, чёрт его знает… Порадовался я очень за него… Но в гости он меня к себе не позвал, у французов это не принято, хотя он вроде наполовину русский. Так мне и не удалось поглядеть, как он во Франции устроился. Французы народ скучный, расчётливый, день и ночь франки считают, но это всё система довела их… Привыкли мясо свежее жрать, рыбу живую всякую только употреблять, тряпки красивые носить, вот и трясутся над деньгами… Нам это не понять… Мы трясёмся только с похмелюги… А так – народ свободный от роскоши и обжирательских предрассудков.
В феврале недели на две уедем в Демократическую Германию…
Ну, а дома, как всегда… Денис растёт, учится… Все живы и делают вид, что здоровы. И вы будьте здоровы, всем привет, пиши мне, дорогой мой Степаныч, не стесняйся в выражениях, всё на пользу, всё сгодится когда-нибудь и дождётся своего часа.

Обнимаю, твой навеки, В. Золотухин.

36. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами, на малометражном бланке «Мосфильма», кинокартина «Предварительное расследование»)

28 апреля 1978 г.

Дорогой Степаныч!

Не думай, что обнаглел, не думай, что забыл или обиделся. Всё жду чего-то, чем мог бы порадовать тебя, да всё не случается. Внешне вроде бы всё нормально: Дениска сдал специальность на 5-, в тройке по классу рояля, а в нормальной школе учится хреново. Был у него первый концерт в Центральном Доме литераторов, 800 человек народу его слушало, когда объявили фамилию, меня чуть Кондратий не хватил, сыграл стервец отлично, поставили ему пятёрку, он совсем нос задрал, потребовал два дня отдыху, но не тут-то было, как только приехали домой, полчаса покатался на велосипеде, и я его засадил за инструмент.
О своих делах писать не хочется, всё катится, жду с ужасом, чем аукнется, рукописи уже не в моей власти. Начал третью, большую картину про своего «Хозяина тайги», милиция хлопочет, автор написал, деваться некуда.
Поздравляю однако уж с прошедшими праздниками, привет семье, уж можно теперь сказать и многочисленной…
Собираемся нынче классом отметить 20-летие окончания школы в Б. Истоке, не знаю – выйдет ли затея.
Пиши, дорогой мой учитель, не забывай меня, пожалуйста.

Обнимаю, твой Валерий.

37. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на лощёном уполовиненном стандартном листе, чёрными чернилами)

15 декабря 1978 г.

Здравствуй, дорогой
Степаныч!

Ничего объяснять пока не буду, вдруг ты не захочешь и разговаривать… Скажу одно: живу я один, чёрт знает где, почти на выселках, в квартире однокомнатной, с газовой колонкой – до театра, правда, метро – 35-40 минут. Захочешь ответить, пиши по адресу:
Москва, И-344,
ул. Менжинского,
д. 17, кв. 9,
Золотухину В. С.

Дениска учится нормально, и в музыкальной – тоже…
Все живы-здоровы.

Обнимаю, привет твоим,
любящий и не забывающий тебя никогда
Вал. Золотухин.

38. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами, которые в некоторых местах письма расплываются)

23 января 1979 г.

Ах, Фомин-Фомин!
Золотые руки России!

Да что же случилось-то!!
Что за беда! Да за что же?!
От первого, от кого узнал – от Егора Фёдоровича Медведева. Заревел я быком, спектакль играть – а я не могу… спазмы.

Здравствуй, дорогой мой Степаныч,
привет всем твоим.

Это пока ещё не то письмо, где про себя расскажу, я ещё не очухался от моего бесовского одиночества, ещё не всё в мозгу сорганизовалось, да и в руке тоже (большой палец правой отдавили в такси дверцей, и ноготь слезает), так что и тут мы роднёй где-то оказались… Спасибо тебе, что ты и в этом положении нашёл возможность написать мне, спасибо и за положительную в общем оценку моей первой книжонки, за критику («выстрелил многое поверхностно»), за советы, да, Господи, просто за то, что ты сделал для меня в этой жизни, ещё неизвестно, каким финалом увенчающейся. Прости за несколько нервический тон письма, пока вырываются только эмоции.
Живу я один, снимаю квартиру чёрт знает где, плачу 75 р. в месяц и алименты, хотя не разведены, и чем закончится… не знаю. Жена почему-то решила, что я мало денег в дом приношу (теперь думает и говорит по-другому), разослала по всей стране исполнительные листы, даже в те места, где моя нога не ступала, что меня привело в состояние, которое тебе не надо объяснять… и я ушёл. Ладно, об этом обо всём – потом.
Книжку тебе послала по моему поручению хозяйка, которая раз в неделю приходит, сдаёт бельё в прачечную и наполняет холодильник…
Что касается твоего вопроса о гонораре за книжку – технология дела за первую книжку такова… Договор, - где столько пунктов, что я его и читать не стал до конца, основные положения, количество печатных листов (25 страниц на машинке – один лист), второе – тираж, если он выходит за пределы 60 тысяч, он считается массовым, - 500 рублей за лист… Итого, у меня договор на шесть с половиной листов, умножай на 500 и т. д. Если учесть, что половина гонорара за это время ушла на машинисток, такси и пр., это – мизер в результате. Но это – пока…
Ещё спасибо за название книжки, которое ты мне присоветовал.
Володя в Америке, концерты даёт, приедет 27-го января.
Кланяйся своим, выздоравливай.

Твой В. Золотухин.

(Дописка на отдельном маленьком листе, написана чёрными чернилами, которые в некоторых местах расплываются. – Ред.)

Книжку Медведеву я пришлю, после получения от тебя письма (у меня их, книжек, мало, а до новой ещё далеко), а аккордеон ты ему починишь и одной (с помощью другой) рукой, как Левша (если захочешь, правда), в этом я не сомневаюсь.
Ещё раз обнимаю тебя, принеси мои извинения Валентине Ивановне, если я мало уделяю внимания в письмах её участию.
Что касается адреса, то самый надёжный, когда ни индексы не нужны, и письма из ящика не воруют. –
Москва,
театр на Таганке,
Золотухину В. С.

Или этот –
Москва, И-327,
Менжинского,
17 – 9.

39. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

28 февраля 1979 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Опять у меня перемена адреса, и опять нерегулярность ответов, неразбериха душевная и неприкаянность.
Хозяйка той хаты на Менжинского заявила, что подошла у неё очередь на ясли, и просит меня в три дня съехать. Очевидно, в ответ на моё заявление, чтобы она не входила в дом без моего ведома и не устраивала бы без меня дом свиданий. Стерва оказалась. Никаких, конечно, яслей, девчушка так и ползает по полу дома, а она портвейн жрёт с милиционерами, на деньги, что присылает ей из поселения муж – ему дали условно два года и отправили на народную стройку.
Недели две опять кантовался у друзей, теперь месяца на три устроился в однокомнатной квартире и решил эту бодягу заканчивать. Подаю на развод, без этой бумаги меня ни в один кооператив, ни вообще ничего предоставить не могут – на Рогожском 3 комнаты – 52 кв. м жилой площади. Нина не возражает, не подозревая, что я могу в любой момент жениться и родить кого-нибудь.
Одно скверно и что гнетёт и спать мешает – на всё это уходит уйма времени и душевного равновесия, ничто не идёт на ум, не могу ни писать, ни играть толком, ничего не хочется…
А работы много, и хорошей. Так вот вдруг режиссёр Швейцер на «Мосфильме» утвердил меня на Моцарта, он снимает фильм по «Маленьким трагедиям» Пушкина, на Сальери утверждён И. Смоктуновский, вот такое дело, и надо быть в такой форме, в какой, быть может, я ещё не был никогда, - очень хочется это сыграть хорошо, такой роли в кино у меня ещё не было. На книжку мою готовятся рецензии в толстых журналах – в «Новом мире» и «Москве». Причём в «Москве» взялся писать сам главный – М. Н. Алексеев, и просил следующую рукопись предоставить только «Москве».
В театре много тоже работы, Володя передаёт тебе привет, его приглашают сниматься в Голливуд после его концертов в Америке, и будто дело уже решено.
Ты, Степаныч, пиши мне побольше разных анекдотов, случаев, наблюдений своих и советов.
Хватит нам личную жизнь перемалывать. Хрен с ней. Отец, действительно, осверепился, но подробности мне не пишут.

Обнимаю тебя, привет семье, твой В. Золотухин.

40. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

17 марта 1979 г.

Дорогой Степаныч, здравствуй!

Ты не прав, думая, что не знаю, на каком столе твоё последнее письмо лежит. Куда бы меня жизнь ни вгоняла, в какую скважину ни ввинчивала, со мной всегда в полном поряде мои бумаги, - главное добро моё, а уж письма твои в особой не промокаемой, не сгораемой и не тонущей папке. Просто на некоторые вопросы не знаю пока ответа, а иной раз то, что для другого кажется важным и интересным, для тебя такая мелочь, что забываешь включить первую сигнальную. Ну главное. О чём будет следующая книга? Да всё о том же. О чём первая? Разве не о жизни? О моей, о чужой, о Ларионычевой… Думаю, что логично было бы, если первая – дилогия, то почему не выковать её в трилогию, и это продолжение будет условно – ГОРОД, – что он с природой сделал, усовершенствовал ли или задушил?.. Плодоносна ли натура вышла из его переработки, и какими плодами?! К примеру.
Опять, это не ограничится, как и в первой, одним персонажем (им связано действо), а и войну осветит, и многое подобное станет главным. Почему прошу (у тебя) случаи? (Помнишь твои мыкания с мотоциклом?) Они, вот эти мелочи, эти жизненные анекдоты, являются теми раздражителями, за которыми тянется нить главного вымысла, главная тема, из них вытекает обобщение и пр. И «Петушок Ильи Мариевича» в диалог очень даже вставляется и, безусловно, может явиться украшением любой фантазии. Что касается институтских учителей, это дело тухлое. Из всех, что учили меня, один испанец Анхель Гутьеррес найдёт благодарное моё, чрезвычайно доброе слово…
В театральном деле с педагогами хорошими туго… как правило. Это больше неудавшиеся профессионалы: актёры, певцы, танцоры и пр. Во всяком случае так было у нас. Кто много умеет, тот, как правило, вкалывает до гробовой доски.
Нина просит меня вернуться, плачет, и жалко… Но я доведу до конца, а там видно будет. Построю кооператив. Дениску часто вижу, и он бывает у меня, а вообще – на душе говно. Вот и жду, чем закончится этот роман.
Как поживает твоя рука, что дети, что внуки?..

Обнимаю – В. Золотухин.

41. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Минска в Алма-Ату, написано синей пастой, на половинном стандартном листе)

14 июня 1979 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Сижу я в Минске, в гостинице «Минск» - гастроли театра, раннее утро, спал плохо, которую ночь перебирал свою жизнь, о тебе думаю с благодарностью часто, вспоминаю свято и решил написать, хоть горько мне всё описывать, но ты мне всегда помогал и когда «драл», и когда хвалил, да и просто тем, что ты где-то есть.
Милый Степаныч, херово мне, а от чего… вроде делал, как хотел, да нет, вру, не совсем так, как хотел, а скорее по течению ветра и обстоятельств. Вкратце, чтоб ты знал. С Ниной мы разошлися официально. В тот момент. когда в октябре прошлого года случился скандал и она подала на алименты, чем до такой степени оскорбила меня и опозорила во всех уголках страны, где я мог заработать копейку… Я закусил удила, и, как только Тамара забеременела, я не разрешил ей делать прерывание, подал на развод – Нинка на попятную, а я – в штыковую и вперёд. Мотался по съёмным квартирам, откуда меня через определённое время просили, наконец, снял хорошую квартиру на два года – тянуть дальше нельзя: в июле – конце, начале августа Тамара должна родить, а я на улице. Тамара не имеет ничего, она из Ленинграда, свою квартиру я оставил целиком и всё имущество полностью. У Тамары девочка от первого брака, пойдёт в первый класс, пока она не с нами.
Итак… «здесь, под небом чужим»… я всё начинаю с нуля, даже, кажется, в минусе. Думаю, что со временем квартиру в Моссовете я выбью, дадут, никуда не денутся… Сейчас у меня одна забота, чтоб Тамара благополучно разрешилась.
Денис закончил 8-й класс без троек, и по музыке неплохо, сейчас он в лагере. Я его вижу часто, да и Нине помогаю, она жалеет о случившемся, говорит – с отчаяния подала на алименты, но… оказалось – поздно. Ты меня, Степаныч, не торопись осуждать, чего непонятно – спроси. Я ведь и сам толком не могу понять, куда я иду, и до чего дойду. Нинку жалко, она болеет, всё по женской части мучается, и Дениску жалко, и себя жалко, и Тамарку жалко… с мужем разошлась, а на Золотухина надежда какая?..
Вот такие пироги, Степаныч.
Надо как-то собрать волю, силы, мужество… И не хныкать, а раз с нуля – так с нуля, вперёд и с песней.
Ты обещал мне написать Юркину историю и замолчал. Как живёшь, как рука, внуки, дети?! Не тревожат ли китайцы, слышал я какие-то нехорошие сплетни про ночные сборы в Алма-Ате, Ташкенте.
Вот мой постоянный адрес:

Москав,
ул. Фёдора Полетаева,
д. 15, к. 3, кв. 190.
Золотухину В. С.

Тел. 378-1153

Пиши, дорогой, Степаныч, не оставляй меня. Июль – август – буду сидеть в Москве.

Обнимаю, привет Валентине Ивановне и всем твоим.

Твой В. Золотухин.

42. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

4 сентября 1979 г.

Дорогой, Степаныч, здравствуй!

Я давно получил твоё письмо, отвечать не торопился, потому что ждал… А чего? Вернее… кого? А того самого, который кричит сейчас в соседней комнате, которого только что искупали, и теперь он терзает материнскую грудь. А звать его Сергей. Родился он 20-го августа, 1979 г., весом 3 кг 650 г, и ростом – 51 см. Жену мою звать Тамара. Привёз я её из Ленинграда. У неё есть дочка Катя, семь лет. Она пока живёт в Калинине, у золовки, там и пошла нынче в первый класс. Тамара закончила в своё время муз. училище по классу скрипки, училась и в консерватории, потом оставила учёбу и устроилась на «Ленфильм» ассистентом режиссёра. Я её люблю. Что будет дальше, я не знаю. Жить нам негде. Снимаем квартиру пока, платим за неё по 120 р. в месяц. Нине я оставил всё, даже обещал машину купить, хотя в том, что произошло, я почему-то склонен винить в большей степени её и тёщу. Уж очень много мелких обид скопилось за 15 лет. Что касается моей карьеры, она меня меньше всего сейчас занимает. То есть всё идёт своим чередом – ни хуже, ни лучше… Можно было бы сделать и гораздо больше, а зачем? А при других обстоятельствах и пятой части сделанного могло не случиться. В смысле семьи и быта я начал с нуля. Практически при мне только мои бумаги, в остальном я похож на себя 22-летнего, когда из студенческого общежития шагнул в коммунальную 10 кв. м комнату к Нине Сергеевне. Я оставил им хорошую, обставленную 3-комнатную квартиру, сам наскребаю на кооператив. Ни рыцарем, ни героем, ни подлецом, никем другим я себя не считаю… Так. Судьба. Когда-то цыганка нагадала мне по руке одного ребёнка. И не одна она так распоряжалась моей судьбой, я решил поспорить. Поглядим.
В этом году по командировке «Молодой гвардии» был я на Шукшинских чтениях в Сростках, в этом году Василию Макаровичу исполнилось бы 50 лет. Народу на гору собралось тысяч около 15-ти, и я понял, как я плохо живу и мало работаю, потому что мне завидно по-чёрному стало, до отчаяния и слёз. И поехал я в Быстрый Исток, к Ивану, зашёл к Коковихиной, походил босиком по родной моей земле, испрашивая у неё прощения и сил ещё на дорожку. Я решил поспорить со своей судьбой, если так может быть вообще, сыграл в игру странную, выйти бы живым.

Обнимаю тебя, привет семье, твой В. Золотухин.

У Дениса с Ниной я бываю часто, как-то всё тоже странно…

43. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

21 октября 1979 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Последнее время, особенно прошедшую неделю, часто думал о тебе, о нас с тобой, и в розницу, и оптом, может, оттого, что другим заниматься ничем не мог – мучаюсь спиной, в последний день в Тбилиси хватил меня прострел – радикулит, ишас… чёрт его в душу разберёт, штаны надеть и снять без помощи со стороны не мог… Сейчас вроде полегче, даже утрами хожу Серёжке за молоком… Допрыгался, а может – уж и возрастное…
Гостила у меня Федосеевна почти месяц, кланяться тебе велела, приветы тебе передавала… Сейчас мы с Тамарой одни, Серёжа не плохо ведёт себя, растёт, набирает вес и силу голоса, иногда по ночам даже спать даёт. Он мне в радость. Твои тревоги, опасенья и сомненья насчёт моих будущих дел – они ведь и мои тоже, и мучают, и собирают часто складки на переносице, и в пот холодный по ночам опрокидывают: да, да… Так, ничего не поделаешь… Но я как-то надеюсь, что ни Бог, ни ты меня не оставите и, помолясь, не торопясь, я организую с толком свою новую жизнь, на устройство которой я собираюсь потратить ещё месяца два… то есть: переехать ещё раз, и уже в свою трёхкомнатную – кооперативную – квартиру, есть хороший вариант, только бы не сорвалось… Это время я, конечно, терять даром не собираюсь, чего-то буду делать и в театре, и в кино, и за столом пытаться пошкрябывать, но главное, конечно, сейчас дом, угол рабочий, и здоровье матери, отца и сына.
Но, глядя на нашу жизнь во всех кругах и направлениях, отчаяние, боль и тоска берёт, зверем выть хочется, до того по всем швам трещит и погибает Россия… Что сотворилось с народом – злость, равнодушие, цинизм, лень и пьянство, какая-то агония… а закусывать нечем. Может, у Вас там по-другому, я же чувствую кругом, что наступила знаменитая всеобщая «электрофикация», то есть то самое, когда всем всё «до лампочки»… Руки опускаются, а Китай с Америкой договоры подписывают, а с нами торговать никто не хочет. Может, у меня это от погоды серой, от ветра, и свою трясину душевную хочу чужим ливнем оправдать?
Ну ладно, надо пелёнки погладить, пока сын гуляет, песку для спины погреть, посуду помыть, обед разогреть – во сколько забот.
С Володей мы много говорили в Тбилиси, настроение у него жуткое, привет тебе передаёт, и оба понимаем, что спасение в работе, в отчаянном труде… а для чего?.. А для кого?
Пиши, Степаныч, на театр, это вернее.

Обнимаю, привет семье, твой В. Золотухин.

44. Валерий ЗОЛОТУХИН- Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на открытке 70-х годов, с видом Ленинграда, Исаакиевский собор, архитектор А. Монферран, фото А. Рязанцева)

(После 20 марта 1980 г.)

Дорогой Степаныч!

Посылаю тебе открытку с моим новым, надеюсь, постоянным адресом! Давно не получал от тебя вестей, у меня все живы-здоровы, Серёже завтра будет 7 месяцев… Володя в Париже… Обнимаю.
Привет семье.

В. Золотухин.

45. Валерий ЗОЛОТУХИН –Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

8 апреля, 1980 г.

Здравствуй, дорогой, Степаныч!

Комсомольский привет от всей моей семьи – твоей многочисленной, я бы так сказал.

Конечно, надо усвоить правило, которое бы сделалось привычкой – отвечать на письма сразу, потому что потом забывается, и уже не знаешь, а что, собственно, какие сведения, подробности тобой сообщены, а такое дело, как перемена семьи, перемена дома, адреса, появление ребёнка и т. д., приходится сообщать не только родне, знакомым, а и инстанциям, допустим.
Я познакомился с Тамарой на съёмках фильма «Единственная» в Ленинграде, она в группе была помощником режиссёра, должность самая последняя – девочка на побегушках, 80 руб. (Я к тому, чтоб тебя не смутила вывеска – помощник режиссёра.) До этого она училась в консерватории по классу скрипки, у неё абсолютный слух, скрипка почти год ездит с нами с квартиры на квартиру, но я ни разу не слышал, как она звучит… Иногда я вижу её вынутой из футляра и ноты… раскрытые… стало быть, без меня ею пользовались… по назначению. Тамара была замужем. Что, очевидно, послужило поводом бросить занятие музыкой. Родила дочку Катю, которой 8 лет, учится в первом классе и живёт пока не с нами, у бабушки, матери отца. Девочка хорошая, скромная, смышлёная, трогательное создание… Когда я понял, что Тамара (жила она в Ленинграде) рожает на улице, написал я слёзное письмо 1-му заместителю председателя Моссовета, записался к нему на приём (а я у него год назад был, хлопотал за сценариста «Бумбараша»), он прочитал и при мне продиктовал резолюцию… в срочном порядке… адрес согласовать… на четверых… 3-комнатную и т. д. Подарил я ему на прощание свою книжку… Кооператив мне попался отличный, за выездом (евреи сейчас освобождают площади больше, чем сдают московские строители). Заплатил я единовременно 5.800, за мебель 2.750, за ремонт 1.000, холодильник «ЗИЛ» - 400 (сотня сверху), вообще, везде всё «сверху», телевизор, кухня, не буду всего перечислять… и при всём том в квартире пусто… она огромная, и расходы ещё впереди… Но я не жалуюсь, и всё это мне перечислять противно, но ты просил подробности, а бытовые подробности это всегда – неприятности. Но так решил. Ушёл с Рогожского с портфелем и палкой и «не жалею, не зову, не плачу»… Деля свою жизнь на раунды в 20 лет каждый, он (Шукшин – кажется, я тебе писал) говорил, что «два раунда я проиграл, третий начинаю выигрывать», ХОЧЕТСЯ О СЕБЕ ДУМАТЬ ТАК ЖЕ.
Юрка приехал насовсем, так я понимаю, и, прости, я не понял, чьи ребятишки-то, его?! А где же мать ихняя, или это другая у него жена?
Надо квартиру хлопотать, так, что ли?!
Как бы то ни было, всем нам приветы и пожелания здоровья и мирного житья.

Обнимаю, твой В. Золотухин.

46. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, ксерокопия письма, написанного авторучкой)

2 августа, 1980 г.

Дорогой мой Степаныч, бедный мой Степаныч!

Не стало нашего Володи, сегодня девятый день, как он отошёл к Богу, тот его примет, я знаю, и он это знал.
Никак невозможно поверить в это, но это факт, я хоронил его своими руками, говорил от театра слова признания.
Народу на Таганской площади и вокруг собралось невидимое количество, говорят: таких похорон Москва не знала со времён смерти Сталина – вот так… Он доказал всему миру, что ОН есть для народа такое, и народ ответил ему любовью. На Ваганьковское кладбище невозможно было проехать. Все «голоса» передают о нём живые передачи, а в наших газетах? Ни слова. И страна не знает, что ушёл один из самых честных и чистых её голосов поэтических.
Он умер 25-го июля, в 4 часа утра, от обширного инфаркта. Умер дома, как бы во сне. В доме в это время дежурил его друг-врач и его друг по театру Валерий Янклович.
Накануне, 24-го днём, я позвонил ему, мне сказали, что «Володя спит». – «Сколько, по-Вашему, он будет спать?..» - «Думаю, весь день…» - Так врач ошибся, Володя, считай, не проснулся… Правительство (так говорят) решило, обещало издать его произведение, выпустить пластинки, одну из улиц новостроек назвать его именем и т. д. В театре мы решили сделать спектакль по его поэзии… и т. д.
25-го прилетела Марина. Она хотела увезти его сердце во Францию, но уговорили и убедили её и упросили не делать этого… Рядом были родители Володи, не отходили от него, и в первую очередь они бы не позволили это сделать…
Около дома днём и ночью была толпа и 20 человек в голубых рубашках на всех площадках и поворотах лестницы. В морг его не возили, родители по подписке отказались от вскрытия, все три дня он лежал дома. Сняли с него посмертную маску, и слепок с левой руки.
Похоронили на Ваганьковском кладбище, место – лучше не придумаешь, недалеко от могилы Есенина.
Дорогой, Степаныч! Ты знаешь про нашу с ним дружбу, когда-то даже мы дали друг другу клятву не сниматься ни в каком кино друг без друга… и старались держать слово… Но Володя быстро пошёл вверх в своём поэтическом творчестве, к солнцу… его влекло его призвание… и что ему эти съёмки…
Мы ещё не в силах осознать, кого мы потеряли, кого потеряла Россия, народ… Он был народным артистом в самом чистом значении этого слова, он стал биографией нашего Времени, и я благодарю судьбу, что мне выпала счастливая доля работать с ним, любить, видеть и знать его живого.
Дорогой Степаныч! Пиши мне, совсем ты меня забыл, домашние мои живы-здоровы, привет твоим.

Обнимаю, твой В. Золотухин

47. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на половинном стандартном листе чёрной пастой)

3 декабря, 1980 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Это правильно, надо сесть и написать хотя бы несколько слов. Я ведь всё собирался много тебе написать и рассказать… А время идёт, информация наваливается, складывается и забывается. Поэтому начну с последнего.
Два дня назад вернулся из Барнаула, куда летал в основном по делам переиздания книжки и заодно дал 23 концерта.
Встречался со своими: Лаптевым, Несмеяновой, Светкой, Клавкой, Люськой Корольковой и пр. Одно скажу – всё это грустно. «К прошлому возврата… нет», а по своим одноклассникам видеть, как ты разрушился, и ничто уж не бередит тебе душу. Да и встречаться не надо, наверное… Сказать друг другу нечего, а смотреть друг на друга страшно. Встречался я и с Г. Палиным, который, как я понял, обиделся на меня за мой рассказ «Клоуны», напечатанный в «Сельской жизни» № 10… может, сам-то и ничего, да люди ему глаза тычут, они опять не понимают разницы между жизнью и литературой. А он ничего…
Без Володи в театре худо. Хотя он и играл-то в общем последнее время одного «Гамлета»… Но дело не в спектаклях – душа ушла. А для себя, во мне с его смертью что-то произошло, он своей смертью меня от чего-то освободил. Я перестал думать о смерти, легко мне стало… Я его так любил, он был для меня моим вторым «Я», что всё как-то стало всё равно, некому стало сказать своё сокровенное… Никто так не улыбнётся на мою удачу, как он, никто не пригреет мою душу, как это мог делать только он своими песнями, своей грустью и тоской.
Вообще, Степаныч, жизнь – серая, может быть, от общей какой-то неразберихи в мире и ужасающего бардака в стране, в умах и пр. Я понимаю, почему деятельные, горячие головы тешили себя порой революциями, войнами, погромами и пр. иногда.
И игра перестала приносить удовольствие, а уж водка – и подавно, забыл, как она пахнет…
Серёжка у меня приболел, простудился, кашляет… лечу его. Денис учится хорошо. Нина замуж не вышла. В Барнауле подходил Ваш сосед Б. Истокский, про твоих ребятишек спрашивал…
Вот и до свиданья.

Привет семье, твой В. Золотухин.

48. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

31 января, 1981 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Не получается у меня сразу отвечать на твои письма и вопросы. Тем более, что сообщение о том, что Витька Ащеулов и до тебя добрался, привело меня в бешенство дикое… Ведь ему, подлецу, там делать не х… Вот он своими дурацкими вопросами отрывает добрых людей от дела, собирая таким образом своеобразную автобиографию, думая, что он нечто создаст, имея под рукой чужие слова, как документ. Он написал Распутину, выслал ему какие-то дурацкие фотографии, с какими-то ненужными вопросами, разыскал в Чемале мою первую учительницу… Всё это было бы ладно, если бы носило лирический характер, но ведь он убеждает людей, что это нужно для некоего дела. Какого дела? Составить по письмам очевидцев моё жизнеописание?.. Что за хреновина? Он звонит в Москву режиссёрам, предлагает Золотухина в качестве актёра… только ли, видишь, потому, что они снимают фильм по произведениям Шукшина! Ставя в унизительное положение и меня, и в неловкое – тех. Парень он хороший по-человечески, но так что ж из этого.
Моё жизнеописание составят и напишут, если оно в результате всей жизни будет того заслуживать. А чего сейчас суетиться по этому поводу?
Ты меня извини, Степаныч, что я об Витьке так много и подробно, но я хочу, чтоб ты меня в этом пункте понял… Потому что, например, в отношении Володи и его смерти, когда ты писал о том, что я молодец, что откровенно написал, ты меня неправильно понял. У нас с Володей – ни у меня к нему, ни у него ко мне - не было и тени малейшей зависти или чего-то подобного… Наши взаимоотношения были настолько братскими в лучшем понимании, настолько деликатнейшими, что мы никогда не позволяли фамильярности друг с другом настолько, что мы не выпили и стакана водки друг с другом. И когда я говорил, почему его смерть в каком-то смысле облегчила меня, я говорил о том, что если Всевышний не пощадил Высоцкого, то чего уж нам-то, куда как более смертным, страшиться кончины своей, просто надо жить, не суетиться слишком и спокойно знать, что ты умрёшь.
Что касается нашей с тобой первой встречи, то разве я помню?! Тем более, что я об этом писал в «Поводыре», а то, что тобой написано и что дорого тебе, кажется совершеннейшей действительностью.
Дома у меня все живы-здоровы, хотя не совсем, Серёжка кашляет ночами, но, говорят, это у всех маленьких зимой.
Прости, дорогой Степаныч, что я не ответил на твой главный вопрос, попробую что-то вспомнить, а вдруг…

Обнимаю, привет твоим…

Твой В. Золотухин.

49. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой, на половинном стандартном листе)

20 июля, 1981 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Привет Валентине Ивановне и всем, кто под боком.
Что касается «Прасковьи»*, то большинства голосов ты не собрал. Вернее – это, конечно, а что до Кобзона, так ты меня тут насмешил. О вкусах, как выяснилось, спорят, а за меня и сам Блантер, он ещё живой. Кино? Те мелочи, что ты имеешь в виду, это ведь всё друзья, я человек тут мягкий. Попросили выручить – пожалуйста, почему и не помочь?.. Хотя я и сам знаю, что этого не надо делать, но мне всё хочется, чтобы это понимали сами мои друзья, что мне нельзя этого делать… но…
День моего рождения – 21 июня, 1941.
1. В какое время я подписывал тебе книжку? Да разве я могу это
помнить? Обычно это происходит тогда, когда я сижу за столом: либо раннее утро – 7-9, либо вечер – 22-0.01.
2. Плёнки сделаю, это я помню, осенью.
Теперь о жизни. Она последние четыре месяца колотит меня густо. Произошли страшные неприятности с племянницей, дочерью Володи в Междуреченске… Мотался туда, он сюда прилетал, до сих пор занимаюсь всякими адвокатурами, судами, следствиями и пр. Помочь ему, кроме меня, некому, писать тебе подробности – гадко, тяжко, дело ещё не закончилось… А в результате на своём «Запорожце» я влетел в «Жигули» 10 июля… И пахнет это мне ремонтом двух машин не меньше 2.000 рубликов… Ну и что делать?! Отпуск, если не окажется в груди трещины, отдам в ярмо…
25 июля – годовщина смерти нашего Володи, после этого идём в отпуск. К 25-му готовим спектакль исключительно по его произведениям, до какой степени нам власти помешают, - не знаю. Пока – просто не хотят смотреть и запрещают репетиции…
Не обижайся, что молчу иногда, я тебя люблю, всегда помню и советов и ругани твоей жду, равно как и плохвалы.

Обнимаю… твой В. Золотухин.
______________________
* «Враги сожгли родную хату…»

50. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано сине-сиреневой пастой)

17 ноября, 1981 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Привет и поклоны Валентине Ивановне, Юрию и всем, кто есть рядом.

Не вылетел в Одессу, там, говорят, снегопад, ну и дыра во времени. Над твоими письмами я ведь хохочу и плачу, иной раз не знаешь, в каком духе и ответить тебе, чтоб полегчало… обоим. Значит, о моих делах. У моих родных (с износилованием племянницы) до сих пор ясности никакой, поменяли следователя и до суда дойдёт ли дело, не понятно мне. Что-то я подозреваю, девка не совсем чиста в этом деле… Но… она поступила в институт в Новокузнецке, металлургический, и это стушевало беду… Но тут другое несчастье, у Тони сестры моей по матери (она там же, в Междуреченске) муж повесился… пил шибко, она из дому ушла ночевать к родне; бил, гонялся пьяный… Утром пришла, а он готов…
А боднул-то я на 5,5 тысяч… за обе машины, ни та, ни другая не застрахованы… свою починил, езжу… Думаю строить дом, в ста км от Москвы, участок есть… далековато, но отступать не хочу, говорят – в конце концов продашь. вернёшь вдвое… Но строю не для того, чтобы продавать. а жить…
Серёжка бегает, болтает, Тамара пока ещё не работает… здорова, крутится по дому… Писал тебе или нет, летали мы все втроём к деду, в Междуреченск… все друг другом остались довольны… особенно Сергей Илларионович Сергеем Валерьевичем.
А в театре у нас положение крайнее. Сделали мы спектакль «Владимир Высоцкий»… А начальство даже и смотреть не идёт, только выговора Любимову да директору влепляет за репетиции и показ (бесплатный для худсовета) не залитованного, не разрешённого Главком спектакля.
А шеф заявил, если этого спектакля не будет, он уйдёт из театра и уедет в Венгрию. Жена у него венгерка, молодая… он в 62 года сына родил, а сейчас ему 64… Мы его поддерживаем, и человек 10 «кирпичей», на ком всё держится, тут же подадут заявление, и Таганка останется в легенде… Пишем все и поодиночке Л. И. Брежневу – спасите наши души. – Знал бы ты, Степаныч, как это всё мерзко, глупо… Они боятся его мёртвого… даже, мёртвого-то, может, даже больше…
А что касается писания, то на время я давно перестал скидывать… Раз у тебя нет времени, значит оно тебе не больно нужно… Каждому своё… у меня, может, таланту и не меньше, чем у кого-то, да характер не тот, один на водку время тратит, а другой на баб, потом на детей, глядь – и жизнь прошла…
Книжку алтайцы сделали добрую, отнеслись они внимательно, кое-что я существенно изменил и добавил, полистай… Вот разгонят театр, вдруг и писать начну больше…
Вот с Денисом беда, совсем не учится, по музыке хорошо, а в общеобразовательной с 2 на 3, авторитетов нет, с учителями вежлив, а делать ничего не делает… Каждый, считай, день с ним беседы веду – ни хрена. Беда. Нинка плачет… А мне что делать? Вот, Серёжа пришёл, забрался на колени, ждёт, когда лист кончится.
Будь здоровым, дорогой Степаныч.

Обнимаю, привет от моих… твой В. Золотухин.

51. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Одессы в Алма-Ату, написано синей пастой, на половинном стандартном листе)

18 ноября, 1981 г. Одесса.

Что касается, Степаныч, использования твоего матерьяла – он своего часа дождётся, когда я маленько опыта поднаберусь в области повествования ОТВЛЕЧЁННОГО, то есть не касающегося непосредственно меня, моей жизни, моих дел и т. д. Отношение меня, как автора, безусловно, будет играть первостепенную роль, иначе это не выйдет всё равно, не получится просто элементарного произведения.
Теперь – надо придумать, сочинить финал героя, чем он кончил, на чём… т. е. к чему по фабуле должно двигаться повествование… Из того, что у меня есть (говорю грубо, пока как сборщик матерьяла), это цепь жизненных разочарований… по письмам. А если трезво глянуть на нашу нынешнюю жизнь – то стоит ли вообще писать без риска не попасть в сумасшедший принудительный дом?! Но это к слову, на то и писатель, чтоб уметь и рыбку съесть, и на нос сесть. Пока для начала и удобности разбил мысленно первую часть повествования на несколько подглавок:
1. В доме деда. – Луйга
(революция, религия, обычаи, сказки и пр.).
2. Отец и мать
(Усть-Пристань, измена, отъезд отца).
3. Мать
(потеря отца, поездка к отцу, писание
картинок, диалоги и наблюдения
в столовой – эпоха, балалайка, фото).
4. Война
(«кооператор», мастер слепой, предуполномоченный,
комсомольский билет – характер героя сформировался –
гармонь).
_______________________________________

Были ли иконы в доме? Были ли верующими кто в семье у вас вообще, что об этом говорилось и где тебя приняли в комсомол? Был ли ты когда-нибудь в Эстонии, и говорил ли дед по-эстонски, и как он попал в Сибирь?
Ты не удивляйся, дорогой Степаныч, этим примитивным вроде вопросам, куда загнётся повествование – никому неизвестно, и проживёт ли герой в повествовании (коль Бог даст тому осуществиться) положительную жизнь или какую другую, не будем загадывать.

Твой В. Золотухин.

52. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрно-синими чернилами, на половинном стандартном листе)

5 января, 1982.

Дорогой Степаныч, здравствуй!

От всей семьи моей – всей семье твоей сердечные, хотя отчасти запоздалые поздравления с Новым годом, пожелания здоровья, счастья возможного и урожая доброго весёлых дней.
Поздравь и ты, дорогой, с запоздалым присвоением мне почётного звания заслуженного артиста РСФСР. Это всё равно приятно, хотя бы из-за того, что этот факт доставил радость людям, хорошо ко мне относящимся.
Думаю, что ты об этом нигде не прочитаешь, Указ напечатан был в газете «Вечерняя Москва». Ну вот.
Я всегда со страхом жду твоей реакции, твоей рецензии на всякие мои поделки, и твоё молчание по поводу переиздания моей книжки меня тревожит.
Иль, быть может, тебя обидел тот примитивный набросок плана, что я накарябал… Так это ж только вехи, от чего к чему двигаться…
В общем, напиши, всё, что думаешь, а там… разберёмся.

Обнимаю, твой навеки, В. Золотухин.

53. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано сиреневой пастой, на половинном стандартном листе)

16 марта, 1982 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Тоже тебе с утра пораньше спешу ответить до подъёма моего крикуна. Ну, по поводу моих обид возможных – это ты, конечно, больше к слову прошёлся, какие у нас могут быть обиды, во всяком случае у меня, что ты?! А вот то, что иногда зашиваюсь, как ты говоришь, это верно, бывает. Я хоть и артист, но человек, и, можешь себе представить, - хозяин в доме… машину разбитую продать надо? Надо. Продал. А купить надо?! А как - не надо, когда у меня за 119 км земля стынет, 6 целых соток, и дом за 3,5 тысячи в штабелях гниёт… А ездить на чём?! А купить у нас разве можно просто?! Нет, брат! Крутись! Блатуй, да с переплатой в 3-4 хуека, это считай, что почти вдвое?! И дом поставить – фундамент, да «протчее»!! Про другое я молчу. Можно, конечно, ничего этого не делать, но когда крутишься, всё есть видимость, что для чего-то живёшь, кому-то останется, кто-то не так будет крутиться, как ТЫ.
С плёнками я разберусь с Володиными, они у меня, главное, есть. Может быть, не такого качества, как у других, но есть. Техник-то я больно хреновый, у меня ведь и магнитофон-то появился только после его смерти, а тот, на котором я тебе как-то поздравление писал, так он выкинут давным-давно. Но главное, что у меня над столом пришпилена памятка – плёнки Степанычу. – Я каждый день на неё гляжу, так что сделаю, куда денусь.
В кино мало что интересного. Снимаюсь на «Мосфильме» в «Детском мире», с Банионисом. В театре затишье. Наш шеф совсем от рук отбился, опять уехал в Европу ставить оперу, театр без хозяина. Спектакль «Высоцкий» не разрешили и репетировать – тоска. Только и осталось писать воспоминания и заниматься домом, землёй и пр. …ей.
Люди из Ташкента, Грузии и других тёплых стран торгуют в Москве круглый год без передыху, так что… а рынок у меня под боком, один из самых богатых и дорогих в Москве… И я, как правило, каждую неделю четвертной туда отношу… Спасибо за предложение, но пока недостатку в сухо- и свежефруктах тут нет, только плати. Ребятишки здоровы, Тамара кланяется, мы с ней нынче в Б. Исток собираемся летом, в основном в Белокуриху…
Пиши, Степаныч, и в очередь и без очереди… Книга пишется…

Обнимаю, привет твоим.

В. Золотухин.

P. S.
«Этюд о беглой гласной» был набран «Литературной Россией» и в последнюю минуту снят цензурой.

54. Валерий ЗОЛОТУХИН- Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на фирменном бланке отеля «CUMULU»)

13 ноября, 1982 г. Суббота

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Что мы делаем, не понимаю?
Кто на кого обижается, сердится или просто разлюбил?! Какая несусветная чепуховина! Может быть, я не то говорю, может быть, кто-то из нас в беде, в больнице, в тюрьме или уже на том свете, а мы сводим счёты, кто кому не дописал или не то написал? Как бы там ни было – всё это выеденного яйца не стоит, по сравнению с нашими отношениями в этой короткой жизни. Серёжа мой пошёл в детский сад милицейского ведомства, куда его устроила Тамара за взятку в 50 рублей, несмотря на все мои театральные ходатайства, а к тому ж я почётный милиционер нашего района, того самого, в котором этот детсад. Тамара устраивается на работу. Денис с горем пополам тащит уже 7-й класс. Я пашу, снимаюсь в каких-то кинах, больших и малых, запорол мотор в новых «Жигулях» и опять езжу общественным транспортом, репетирую в театре Гришку Отрепьева в «Борисе Годунове»… и т. д. Пишу мало, и дела этого не бросаю. И жду хорошего царя. Здоровье – не знаю, какое, потому что к врачу обращаюсь только когда срываю голос. Недавно, с 23 по 15 октября, были в Ташкенте на гастролях, до Алма-Аты не долетели.
Привет твоим домашним.

Обнимаю, твой В. Золотухин.

55. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на нестандартном листе в зеленую линеечку)

4 декабря, 1982 г. 24.00

Дорогой Степаныч, здравствуй!

Здравствуй, мой суровый наставник и друг!
Что касается Шаламова, то я не понял: или ты смеёшься надо мной или издеваешься. Я не могу поверить, чтобы такое никакое письмо тебе нравилось. Ну не нравится тебе моё письмо, но то, что ты мне прислал, – это сочинение способного девятиклассника, у которого в голове Василь Быков с братьями Стругацкими пытаются лыко с мочалом связать. Утешает, что это сочинение 23-летнего человека, а что он умеет, по этому рассказу судить невозможно. Потом вообще, подобное словарно-словесное существование меня не греет, не увлекает, и учиться мне совершенно не хочется. Ты уж меня прости. А драть-то меня стоит (а кого нет?), и я тебе всегда был за то признателен и до гроба буду Бога молить о твоём здравии, это совсем не мешает нам иметь различное мнение об одном и том же предмете. Плёнку пришлю, чтоб мне провалиться за этим столом, и купил уже, на что писать – техника вылетела, забрали в мастерскую на месяц, который, кстати, кажется, протёк. Надо посмотреть.
К твоему приезду этим летом я подготовлюсь, что-нибудь изобрету, чтоб тебе не стыдно было со мной по Москве ездить и называть меня своим учеником.
Эту мысль ты не оставляй, пусть к ней привыкнут все твои домашние, и дела подчисти, чтоб не держали… 25 июля будет 3-я годовщина смерти Володи, гляди, может, подгадаешь, спектакль посмотришь, думаю, разрешат к тому времени, к матушке его Нине Максимовне зайдём и к отцу заглянем. На могилу Шукшина… обязательно, а там недалеко Лемешев и др. Мне часто пишет Коковихина Е. И. Много мужиков в Б. Истоке от водки гибнет, «в войну меньше похоронок получали»…
Что у меня? Всё как у людей. Машину починил, заменили двигатель по гарантии. Купил собаку – пуделя, зачем-то, однако хочется… Пусть живёт, растёт и лает…
А в чём твой Юрка «прыгает мимо»? Мне бы знать хотелось, ведь у меня тоже двое, и скоро «прыгать» начнут. Добрые у тебя ребята, или выше себя прыгнуть норовят?! Людей любят, или, чтоб их любили, а потом они? Вот Толька Лаптев, царство ему небесное, добрый был, а какие болезни и операции вынес, а в Б. Исток посылки, в каждой из которых до 60 кустов плодово-ягодных… семена цветов… И никто не просил его… об этом, а он хочет, чтоб в Б. Истоке было много плодов и цветов. Таковы ли наши дети?
Обнимаю тебя, привет твоим.

В. Золотухин.

56. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Москву, написано на листке из блокнота, чёрными чернилами)

21 марта, 1983 г. 23 часа.

Дорогой Степаныч!

Когда я приеду с концерта, ты будешь спать. А завтра мне к 10-ти на репетицию до 15.00 и т. д. Увидимся коротко утром. А возможно, в ночи порешим главные дела. У меня скопились долги по делам, и я вынужден их раздавать.
Ты уж меня прости, иначе я распорядиться собой не могу, не неволен.
Но… до лучших времён.
Я оставлю все указания моему приятелю Сашке и Тамаре.

Обнимаю, с приездом, твой В. Золотухин.

57. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на открытке 1982 г. с нарисованными цветами, худ. Л. Курьерова)

(29.04.1983 – по штемпелю)

Степаныч, дорогой!

Прости, скоро соберусь, отгрохаю письмо. Опять разбил машину (Сашка разбил). В доме все хворают.
С праздником всех Фоминых, здоровья и весёлых дней.

Валерий,
Тамара, Сергей.

58. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на половинном стандартном листе, чёрными чернилами)

21 июня, 1983 г.

Дорогой Степаныч, здравствуй!

Большого письма не собрался накатать, а дело близится к 25 июля, и надо уговориться окончательно. Мои планы всегда раздрызганы и меняются каждодневно… Однако обстоятельство, что у меня в это время отпуск, должно всё определить точно, и место встречи давай менять не будем. Как уговорились, так и давай делать. А это значит, срочно пиши, не поменял ли ты своих планов, если нет, я вас с Сашей (или всем кланом) буду ждать и в зависимости от этого свою жизнь под это выстраивать. Серёжа мой на детсадовской даче, Денис – в Междуреченске, Тамара при мне. Все как будто живы-здоровы. Обо всём остальном поговорим при встрече, да я думаю, ещё и напишем. У меня сегодня день рождения, но я выпускаю спектакль и отложу застолье (если будет) на неделю. От Тамары тебе привет горячий, от меня всем твоим поклон.

Обнимаю, жду вестей, твой В. Золотухин.

(Дописка на листе для заметок. – Ред.)

А не может быть так?..
То, что я пишу, тебе неинтересно, потому что всё это тебе известно. И оттого кажется плохо.
Но, ради Бога, имей в виду, что я не обольщаюсь насчёт своей прозы и не думаю про себя так, как думает про меня товарищ, приславший мне письмо через журнал «Юность». ВЕРНИ мне его, пожалуйста.

(На дописке, поперёк листа – ещё одна дописка, сделана голубой пастой. – Ред.)

Вот тут ты 100-процентно прав.

59. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на половинном стандартном листе, чёрными чернилами)

1 июля, 1983 г.

Степаныч, дорогой здравствуй!

Значит так. 21 июня, в день моего рождения, я сломал ногу (здоровую), на репетиции, трезвый, глупое падение. Теперь я в гипсе, дома, надолго. Говорят, что это знак, чтоб я маленько остановился в своей судьбе. Быть может, действительно так, быть может, действительно к лучшему. Планы мои – съёмки, концерты, поездки полетели к чёрту, я дома и жду тебя в любой момент.
Если всё путём, числу к 20 июля гипс мне должны снять. Начну ногу потихоньку разрабатывать для дальнейших «подвигов».
Но ты не «боись», я транспортабелен и сейчас бегаю на костылях, перелом, говорят, лёгкий, без смещения и пр.
Машина пока на ходу, за рулём Сашка Адамсон – встретит.
Так что… думай, считай и сообщай…

Жду, обнимаю.
Твой В. Золотухин.

(Дописка на листочке для заметок, сделана голубой пастой. – Ред.)

В Барнауле подходила Валентина Тихоновна, два инфаркта перенесла, фотографию отдала. Посмотри и обратно пришли… Уж очень мне нравится эта фотография… В. Т. совсем седая и задыхается, бедняга…

60. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на листе от блокнота, синей пастой)

9 августа, 1983 г. Больница № 64, палата № 314 – на одного.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Конечно, то, что произошло с твоим чемоданом, не поддаётся никакому осмыслению. Ездил на следующий день, то бишь 6-го, в Домодедово, но то была суббота, никто ни хрена мне ответить не мог – документы опечатаны, инспекторов по розыску нет, приходите в понедельник или звоните. В понедельник позвонил, представился, рассказал было в двух словах – чёрный чемодан… я держу эту радиограмму в руках… начинаю только разбираться, позвоните вечером…
Но тут начинается моя история не менее печальная… После снятия гипса 5-го вечером… я обнаружил, что стопа и пальцы почему-то не идут вверх… На массаже, 6-го утром, перед тем, как ехать в Домодедово с Геркой, хирург зафиксировал порез малоберцового нерва, чего нельзя было понять в гипсе. Эта штука херовая, восстанавливается в течение года. В общем, со всякими процедурами в больнице я проторчу около месяца, а потом 3-4 месяца амбулаторного лечения.
Вот такие пироги не весёлые.
Через месяц буду ходить с палочкой, пришлёпывая, подволакивая.
В театре полгода по крайней мере я работать не смогу, вернее – не стану в таком виде. Может быть, в кино ещё как-то исхитриться можно будет.
История с чемоданом изгадила мне всю душу, потому что в общем весь план удался, несмотря на Тамарину историю, кстати, она сегодня тоже пошла к врачу, через час должна ко мне прийти. Расстройства у меня особого нет, ничего не изменишь, есть некоторое опухление, как у быка после обуха, вроде и не больно, а с ног валит – почему? Зачем? И кому это нужно?! Но унывать нельзя, иначе …здец! Попробую писать. Тёща увезла Серёжу к себе, Тамара одна, вся забота её теперь в передачах мне еды и в передачах от меня информации миру, и наоборот.

Пиши, жду, твой В. Золотухин.

61. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на листе из блокнота, чёрными чернилами)

12 августа, 1983 г. Пятница, больница № 64, палата – 314.

Степаныч, дорогой, привет!

Только что Тамара принесла твоё письмо, с досадой и тревогой я распечатал его, но, прочитав, надо сказать, что счастлив я был до чрезвычайности, и чуть было не пустился в пляс… и не знаю, кому дать орден, за то, что не тот чемодан дёрнули, и опять вспомнишь Владимира… - «кому сказать спасибо, что живой?!» - Не сетуй, поездка получилась, и очень не плохая, теперь это мне ясно, тем более, что в принципе ты всё довёз, а железки при случае я могу тебе подобрать и найти возможность, как переслать, магазин рядом… пиши, и я сделаю. Тамара тоже со мной рада, что всё-таки главное доехало… она ведь очень переживала, что вот нагрубила – да ещё чемодан…
С врачами она подружилась. Написала заявление, и сегодня вот у неё уже третья процедура… ходит каждый день, не пропуская…
Сообщили мне сегодня из «Юности», что номер подписан, и я в номере.
На вопрос: «А…» - «С малыми потерями», – сказал мне заместитель главного, - поверь мне, я не стал бы лукавить с тобою… всё нормально… Убрали несколько строк… но суть дела не пострадала… это буквально строка… всё нормально… - Какие строки, он, разумеется, не помнит и сказать не может, потому что весь номер уже в типографии, и увижу я теперь, что за строки они изъяли, уже в журнале готовом. И вроде бы можно радоваться, а я мучаюсь, что за строки. Подчас и пишешь-то много вокруг да около, чтобы протиснуть в жизнь эти несколько строк, ибо они составляют яйца литературного организма. И если словит цензор эти яйца, чикнет – а поправить ничего нельзя… «всё нормально, старик, всё в типографии…» - потом и будешь обливаться стыдом.
Я у себя не обнаружил в записной телефон Апёнышевых, если есть, пришли, а то и сам черкни ей – быть может, эти деятели не уничтожают негативы-то?! Может, можно найти концы и отпечатать… А потом ведь – Сашки-то снимали?! Должно быть. Нога моя чуток уже пошла вверх, говорят, есть надежда и прочее. А в остальном «всё хорошо, всё хорошо»…
Директора тут нашего театра обокрали. Через балконную дверь вынесли золото (жена у него век в пищеторговле), два магнитофона и пр. А всего-то – вышла в магазин на час.

Ну, привет всем, обнимаю, твой В. Золотухин.

62. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на нестандартном листе малого формата, чёрными чернилами)

3 октября, 1983 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

На чём то бишь мы с тобой остановились?
Значит… чемодан мой прилетел всё-таки, ну и слава Богу, и аэропорту отдельное спасибо. Нынче я в Москве. И где меня только черти не носили, как только меня выпустили из больницы. Был я в Хабаровске, в Мурманске, в Пскове, в Великих Луках, в Ленинграде и пр. Везде, где можно, я пел, читал, в общем зарабатывал, как мог. Нога поправляется, хотя в театре я ещё играть не могу, она меня ещё не держит и не слушается. Но… «наш Бог бег», как сказал Маяковский, и я бегу.
Завтра чёрт знает какая трудная съёмка в «Мёртвых душах», должен я расписать огромный рассказ о капитане Копейкине, и чувствую я себя сейчас, как в ночь перед казнью. Боюсь ужасно. Поэтому пишу тебе, чтоб как-то успокоиться и поднабраться мужества и благодарной наглости. Тамара меня радует. Курс лечения она прошла, нервы её утряслись как-то, и 7 октября она с подругой едет в Чехословакию по приглашению. Дней на 20, но они вернутся рано. Пятого жду тёщу. Серёжа переболел скарлатиной, болезнь по-нынешним временам не серьёзная, но карантинная… Завтра снова отправляется в детский сад, интересно, что в этот заход он принесёт оттуда.
В театре дела у нас завернулись серьёзные. Наш главный пока домой не торопится, но с другой стороны ему и отдохнуть (он три года не брал отпуск) и подлечиться – экзема его настигла в этих заграничных странах. Без хозяина в театре полная анархия и смута. Оно и в мире время гадкое. Но не хочется думать… А что самое поганое – мне не хочется играть на сцене, объясняю это пока своим нездоровьем физическим, я не привык к нему, как ни странно… Но если страсть к сцене не вернётся, я и не знаю, что делать, – кино – занятие убогое для артиста, хорошее занятие, но трёхпроцентное. И тем не менее, благослови меня на завтра.
Привет твоим, поклон Тамары.

Обнимаю, твой В. Золотухин.

63. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на листе половинного стандартного формата, чёрными чернилами)

12 февраля, 1984 г. Воскресенье.

Не могу понять, не могу разгадать загадки, почему молчит Фомин? Чем я обидел или оскорбил его? Или он мне такие же вопросы шлёт? Но ведь кто-то должен нарушить молчание, и откуда оно, собственно, произошло? Хуже всего, если случилось какое-то несчастье, и не до Золтухина, во всех остальных случаях только и остаётся плечами пожимать и руками разводить… и гадать на кофейной гуще…
На всякий случай сообщаю, что в доме № 8, к. II, кв. 131 на сегодняшний день относительный порядок и здоровый климат. Семья в своей образцовости дошла до того, что иногда вся от мала до велика – втроём – купается в бассейне, малый с кругом; потом из хлорки все дружно в баню финскую… отец ногу заживил и почти всё играет в театре, со всеми фортелями. Любимов из-за границы возвращаться, кажется, не намерен, и что будет с театром - …й его знает.

За сим остаюсь покорный слуга, ученик и друг В. Золотухин.

P. S.
Или фиксатый все плёнки засветил? Или сбежал с ними в Афганистан?

64. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на листе половинного стандартного формата, чёрными чернилами)

19 марта 1984 г.

Дорогой Степаныч, здравствуй, и всем привет!

Значит, во-первых, сходи на свою 88-ю почту и разберись. Наша почта сделала запрос вашей почте, и те ответили, что в означенный срок, декабря 25-26, Фомин получил 70 руб. и расписался самолично. Ты глянь на роспись, может, она и не твоя вовсе?! Казашьи шутки, а может, запамятовал… К счастью, Тамара квитанцию сберегла, иначе бы они и запрос не стали делать. Или это навродь твоей истории с чемоданом!
Тамара чувствует себя хорошо (тьфу-тьфу-тьфу), Серёжа ходит с нами в бассейн, а оттуда – в детский сад, и каждый по своим заботам. Что касается моего писания, да хрен с ним в конце концов, только мне сдаётся, что ты «Земляков» не дочитал, там ведь не в Шукшине дело, хотя и в нём… а в жизни человека на примере меня, и в этой искренности и вся ценность (если она есть) и есть.
Все твои письма у меня целы и пронумерованы, большая часть ранних перепечатана для удобства в работе, и о ценности этого материала говорить не приходится. ТО БОЛЬШОЕ переплёл, потому что это почти готовая книга, и оригинальность её заключается в том для меня, что это ЕДИНОЕ ПИСЬМО! мы об этом с тобой уж молотили не раз.
О карточках я не забочусь, раз аппарат щёлкал и плёнка была заряжена. Иметь их приятно, но истинную значимость они, как ни странно, имеют уже для других, и я не удивлюсь, если я раньше увижу их в других руках, нежели в своих. Понимаешь меня?
Дело наше развалилось. Любимов остался там, нам назначили другого режиссёра, и как сложится моя театральная судьба в дальнейшем, представить трудно, - дело в том, что на место Любимова пришёл его недруг, и полная противоположность художественных воззрений, и, кажется, из-за поведения Любимова снимается его репертуар с афиши театра на Таганке. И надо начинать новое дело… Или не начинать. Тоже можно.

Будь здоров, дорогой Степаныч, твой В. Золотухин.

А писать я учусь. Но учиться писать это значит – писать, а пишу я мало. Вот в чём моя беда. Даже в письмах мало.

Тамара приветы передаёт и Сашке-большому тоже.

65. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на половинном стандартном листе, красной пастой)

7 июля, 1984 г. Суббота, город Колымия, Иваново-Франковской области,
г-ца «Прикарпатье»

Дорогой Степаныч!

Что же ты молчишь? Или от меня чего ждёшь? Однако ты обещал не позже, как через недели две-три, вернуть мне «Нерв» и плёнку с «банькой», а их всё нет, а я всё жду. Пишу со съёмок фильма «Лётчик-испытатель», «Ленфильм» снимает, пробуюсь на очень славную роль на «Мосфильме», по повести А. Макарова «Человек с аккордеоном». Тамара с Серёжей по путёвке отдыхали в Мисхоре, в Крыму, Серёжку нельзя было из моря извлечь, загорели, теперь вынуждены из-за меня в холодной Москве зябнуть. Денис сдаёт экзамены в музучилище. Сезон в театре закончился, Любимов не вернулся. Скоро четвёртая годовщина смерти Владимира – не верится времени, кажется, ещё вчера…
Снова учусь играть на аккордеоне. Человек, на которого я пробуюсь, в своё время окончил ГИТИС, отделение оперетты, начал работать в театре, но… Война, тяжёлое ранение, и он стал «выступать» только на свадьбах и выучился на бухгалтера… но театр и музыка до конца дней в нём жили и пели… Хочется сыграть эту роль, но говорят… что староват… Поглядим.
Пиши. Жду.
Привет семье.

Обнимаю, твой В. Золотухин.

66. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано тёмно-синей пастой)

7 августа, 1984 г.

Дорогой Степаныч, привет!

Знаю, что моё письмо вряд ли тебя застанет дома, но чтоб не откладывать… а то так и останется. значит… посылку я получил, всё дошло в самом наилучшем виде… яблоки просто без одного тёмного пятнышка, ну и плёнки не размагнитились… И ничуть я не беспокоился, что что-то из моего хозяйства в твоём огороде может затеряться… Отпуска никакого у меня нет, на Шукшинские чтения я не попал – много съёмок… а тут дача… картошка… машина… Дениса отправил в Междуреченск к бабке Матрёне Федосеевне, Серёжу отослал в Новомосковск к бабке Марии Александровне… Денис очень неплохо сдал в муз. училище, там же, где учился в школе, поступил на дирижёрское отделение… а я и рад. На будущий год туда Серёжу в подготовительный класс повезу. По местам родным я мечтал нынче проехаться, да задержали дела, да дал бы Бог, чтоб дело вышло, а не так… что можно было бы не делать.
Ужасно стали ноги болеть, просто совсем не поднимают на воздух, а так хочется ещё попрыгать…
25-го июля заехали с Тамарой-Серёжей к В. С. В. на Ваганьковское… цветы оставили, постояли, вспомнили… Народу, однако, с каждым годом всё больше, уж – больше некуда, ан – нет… есть куда. По 3-4 часа люди в очереди, чтоб просто прийти, поклониться, выстаивают… много милиции, и порядок есть, хотя сброду, спекулянтов, шаромыжников – хватает… Но эта короста слизьняковская, к сожалению, около имени скандального поэта закономерна.
Пиши, как съездил, буду ждать твоих путевых заметок.

Привет семье, обнимаю, твой В. Золотухин.

67. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой, на стандартном листе)

4 ноября, 1984 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Долго я откладывал это письмо, долго собирался, мучился… Однако ж, ответа всё равно не избежать… А дело в том, что ни с кем не хотелось мне общаться, говорить и писать. Большое у меня несчастье. 16-го октября Тамаре удалили 2/3 желудка… До этого – больше месяца – исследования, анализы… онкологический госпиталь и пр. Теперь она дома – варит себе по две ложки, каши, трёт мясо, морковь… всё протёртое, проваренное и пр. Строжайшая диета. Тёща два месяца у нас, с Серёжей. Я изо дня в день в кадре, а теперь вот и театр открылся – как бы работаю. Перспективы врачи обещают ей положительные… лет на 10. Сама-то она не знает об этом. Вот какая у меня была жизнь и какая будет – подумать жуть. В письмах обоих шибко не соболезнуй, она не вопит, никому ничего не говорит, ей, бедняге, не весело. И мне бесконечно жаль и её, и себя, и всех вместе. Однако я уже как-то примирился, что ли… ещё сильнее закапываюсь в работу, по твоему примеру, и везу свой воз, и несу свой крест.

Обнимаю, твой В. Золотухин.

68. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

9 января, 1985 г. С НОВЫМ, 1985! ЗДОРОВЬЯ И ПОКОЯ!

Здравствуй, Степаныч, здравствуй, дорогой,
привет твоим домашним!

Получил твою посылку, сало отменное, и тронут, ей-Богу, и возгордился ещё шибче, что вот чёрт-те дери, учитель не только дерёт, но и кормит, и не только пищей духовной, но и матерьяльной. А насчёт обиды это ты опять зря, я ведь не обижаюсь, потому что ты насчёт переписывания явно заблуждаешься, по-видимому, книжку давно не читал (не говоря о той, что вышла). Вырви страницу, где переписал, и книжка мало пострадает, уж не обижайся.
«Человека с аккордеоном» я закончил, но картину целиком не видел, и что получилось, Бог весть. Писать о работе своей, когда она работается, не охота, боязно… а когда сделана, ждёшь появления и суда зрительского, и если работа удалась – можно поговорить, и даже желание появляется без конца её вспоминать, а не удалось – забыть хочется, что помнил.
Дело в театре наладилось, вышла премьера «На дне», я играю Пепла, появились первые рецензии, как будто положительные.
Тамара на диете, но чудная у неё диета, ест всё подряд, поправилась, вес свой почти набрала. Серёжка исправно посещает детский сад, в свободное от «работы» время, дома без конца кого-нибудь изображает – хоккеиста, футболиста, отца, пианиста, клоуна, мотоциклиста… всех подряд, и, надо сказать, ловко у него получается, артистичный парень… Но вот… жалуется на боли под коленками, «под мышками», как он говорит… это от Тамары наследственный ревматизм, что ли? Причём жалуется и стонет, когда в атмосфере всяческие перемены резкие, температурные колебания. За Дениса вчера вызывали в училище, на директорский ковёр, с Нинкой, пропускает занятия (по физкультуре 10 часов), ведёт себя нагло… по физике пару получил, по профессиональным предметам у него всё хорошо, но лоботрясничает по остальным… Получивши посылку, я подумал – ну, наконец-то, фотографии пришли…
Снегом завалило нас; и то мороз, то капель… на машине катаюсь в любую погоду; если с ночи не завелась, иду в милицию напротив, они меня цепляют, и через 20 метров я уже тарахтю… Гниёт она у меня на глазах, и скоро проблема встанет – продавать – покупать, а без машины, как без рук, привык…
Мне бы только Тамара была жива и здорова, да ребятишки ещё… а в остальном я выкручусь.

Обнимаю тебя, целую… будь здоров, Степаныч.

В. Золотухин.

Ваня Бортник звонил, привет передаёт, Сатина играет замечательно!

69. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

21 марта, 1985 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Что-то последнее время я всё доказываю тебе, что я не «ёжик»… Кто меня надрал, где? Я не понял из твоего письма. Если это касается оценки моего Пепла в «На дне», то ведь у разных дядь разные оценки, для сравнения я тебе эти газетёнки вложу в конверт, и разбирайся сам, а лучше приезжай и погляди, мне не стыдно эту работу тебе показать будет, и уверен – ты загордишься мной. Далеко не о всякой своей работе я могу сказать подобное.
Были у меня «люди Фомина», как они себя именовали для простоты общения и чтоб ясно было, с кем имею дело и что за народ. На мою публику домашнюю мужики произвели славное впечатление, и Тамара была им рада, да и в самом деле хорошие ребята.
С Тамарой что? Неважно, будем прямо говорить, скрывать тут хули. Ей кашу надо варить, но ведь это долго и не вкусно, а колбасы копчёной со специями Золотухин всегда принесёт. Соки выжимать, но ведь морковку надо чистить, мыть, резать, а потом соковыжималку мыть, сушить, да заебись оно всё, картошки наварила, банку болгарскую наподобие «завтрака туриста», чем рыбу травят, вскрыла, на сковородку бросила, и готов обед. А не доглядишь, и коньяку стакан хлобыстнёт… и корчится сутками, и плачет, и мы с Серёжей с ней заодно, так и живём. Ходил месяц, обивал пороги стоматологического института, чтобы зубы ей сделали фарфор с металлом, жевать нечем, а крутить, варить, парить лень, да и не приучена, не умеет, с 14 лет одна по общежитиям скитается, то муз. училище, то консерватория… Так вот зубы… Везде блат, никуда не пробьёшься, люди годами стоят в очереди, всем инвалидам Отечественной войны вынь да положь красивые фарфоровые зубы – золото не моги, железо – и говорить нечего… Взятку дать, не знаешь, кому и как, ну и ходишь, мордой светишь, унижаешься и везде за руку Тамарку водишь, сама она только нервничает и плачет… И ведь жалко её… до «не моги как знать». За что бабе такая напасть, а тут ещё приступы судорожные опять начались, и не знаешь, куда бечь, а бечь нельзя, как её одну оставить, ведь Серёжка рядом, он напугается – потом не вылечишь… И писать надо, и играть надо, и сниматься хоть изредка надо… Другие мужики плюнут на всё и делают свои дела, а у меня совесть не позволяет, хочется как-то бабе жизнь скрасить, ведь и люблю я её, и как ты напишешь про свою боль, так у меня рёв в глотке между невырезанными гландами мечется, ну и живу, как умею… Я тебе многим обязан и благодарен; писать я умею, как умею, но искренности и честности ты меня тоже научил, и это, быть может, сильнее скрупулёзности описания солнечных закатов и подробности морозных узоров на стекле (ты меня к ним не призывал, это я к слову)… Из моей книжки и твоего большого письма, кажется, начинают писать сценарий, и Фомина будет играть Иван Бортник. Это не помешает отнюдь ни в коей степени самостоятельной книге о моём учителе, только подстегнёт и поможет.
Дорогой мой учитель, Степаныч мой милый, не сердись, когда молчу подолгу…

В. Золотухин.

Не было дня, чтоб я тебя не вспомнил и мысленно не посоветовался с тобой.

70. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

17 октября, 1985 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Наконец-то я собрался с духом осуществить затянутый ответ на твоё последнее письмо. Я всё ждал и надеялся, что в жизни моей произойдёт нечто такое, что освободит меня от мрачных мыслей и хандрического состояния, что я сделаю что-то такое, наконец, что ты будешь гордиться и перестанешь меня ругать, но пока я такого не сделал и сделаю ли вообще, не знаю, не ведаю. Но ответственность перед тобой за содеянное не покидает меня.
В этом году летом бросил всё и поехал с Тамарой и Серёжей по местам моего «босоногого детства»… Дважды был в Б. Истоке, приняли меня замечательно. Бартлемантова сказала, что Б. Исток соревнуется в славе со Стростками и пр.
Две недели с лишним жили все втроём в министерском люксе в Белокурихе, в санатории «Алтай»… я лежал в радоне каждый день, массажи, процедуры. Тамаре, к сожалению, радон противопоказан, я там объяснил врачам, что к чему… Серёжа купался в Белокурихе, бегал по горам, домой его было не загнать и пр. Отдохнули замечательно, кроме того я потихоньку писал… что-то. На даче всё лето жила тёща с тестем. Так они разделали огород, я ахнул – какие культуры, какой урожай… своя смородина, своя малина, заплодоносила облепиха, вишня стала появляться и пр. В подполье засыпана своя картошка… Друзья говорят: на черта тебе всё это нужно, когда рынок под боком, и, если считать по затратам, купленное на нём в сто крат дешевле 120-километровых затрат. И это правда. Но то, что Серёжа из игрушек в «Детском мире» выбрал лопату и тяпку с граблями, дороже мне всех затрат. Из трёх месяцев лета он два пробегал под Загорском с комарами в смешанных лесах. Тамара чувствует себя сносно.
Недавно театр вернулся из Югославии, где участвовал в традиционном международном Белградском фестивале, мы взяли все призы, какие были возможны. «Вишнёвый сад» (когда-то в нём играл Лопахина В. Высоцкий) взял Гран-при. За режиссуру спектакля «На дне» А. Эфрос получил специальный приз и т. д. Мы начали второй сезон под новым началом. Иностранной публике дела нет до наших внутренних разногласий – она воспринимает спектакль как художественное действо, а не как борьбу между одной группировкой и другой.
12 октября на могиле В. Высоцкого поставлен огромный, роскошный бронзовый памятник. Авторы вложили туда всё… и портретную узнаваемость, и гитару, вроде нимба, и лошадиные морды с гривами… Мне показался он слишком аляповатым и претенциозным, но народу должно нравиться.
Тут всем заправляла воля родительская – отца – Семёна Владимировича. Ну и слава Богу, что это свершилось.
Привет тебе от Тамары. Кстати, в санатории «Алтай» подошла ко мне женщина и назвалась твоей сестрой, живёт в Барнауле. Я понял, кто это, но общаться не было времени, мы уезжали.

Будь здоров, кланяйся с приветами семье.
Твой – В. Золотухин.

71. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на кусочке бумаги, светло-синей пастой)

1 декабря, 1985 г.

Привет, дорогой Степаныч!

Такой встал Володя над своей могилой. На фотографии памятник смотрится много лучше. Да, может быть, он и в самом деле не плохой.
У нас всё по-старому, работаем, учимся, лечимся и пр.
Пишу мало, играю много.

Привет тебе от Тамары,
поклон твоим от меня.

Обнимаю – твой В. Золотухин.

72. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано фиолетовой пастой)

13 июля, 1986 г.

Степаныч, дорогой, здравствуй!

Отвечаю сразу и шпарю на репетицию, опять завал, опять аврал.

1. Адрес квартиры:
Москва,
ул. Малая Грузинская,
д. 28, кв. 30.
Нина Максимовна Высоцкая.

Музея там пока ещё нет, от телефонных звонков и посетителей она сходит с ума, прибегая подчас к помощи милиции. Так что… будь осторожен с адресом. Тут ведь… чёрт его знает… многие желающие взглянуть, как жил Высоцкий, сроду не были и не поедут в Питер посмотреть, как жил Пушкин. Ты пойми меня правильно: любовь и любопытство – вещи для меня несовместимые, но это большой разговор, и, конечно, субъективный с моей «колокольни».

2. Девчонка пусть приезжает, хотя несколько поздновато: консультации, отбор начинается в этих заведениях чуть ли не с Пасхи. Но вдруг она – Любовь Орлова, хотя время другое, и Любови Орловы нашему циничному и равнодушному времени, мне кажется, уж теперь и не нужны. Дай ей мой телефон (124-21-51) и адрес. Перед выездом пусть сообщит точно день, когда будет в Москве. У меня отпуск с 20 июля, а до тех пор я вкалываю и в неделю на день-два выезжаю со своими. Тамара всегда дома, Серёжка с бабкой безвылазно на даче… так что в случае чего – переночует у нас, а там устрою. Но я закажу, конечно, гостиницу.

3. Краски тебе достану, какие только на свете существуют.

4. И за критику, и за добрые слова всегда тебе низкий поклон и душевное спасибо.

Что ещё? Тамара зовёт пить кофе. Подробное письмо напишу позже, как раскручусь в спектакле, а это должно случиться к моему 45-летию 21 июня.
От Серёжки пока одни убытки – форму купили, ранец, - в школу ведь пойдёт нынче. А на даче так хлопнул по мухе, что прорвал кулаком марлю, затягивающую окно, вместо того, чтобы сменить эту марлю, бабка стала резать заплату к дыре и больше марли извела.
У Тамары дела нормальные.
А я что? Как всегда.
А картинку я тебе закажу обязательно, картинка останется, вырастут ребятишки, переписку нашу поднимут, своё изладят и т. д. А как иначе…
Память – категория нравственная, кто-то замечательно сказал, что память семейная воскрешает память историческую, а это уже любовь к отечеству.
Я обнимаю тебя, привет от меня всем твоим.

Твой – В. Золотухин.

73. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Польши, из Вроцлава в Алма-Ату, написано синей пастой)

21 ноября, 1986 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Не удивляйся числу, пишу я тебе с гастролей из страны Польши, в городе Вроцлаве. Да, вот так получается, что в родной стране и к столу письменному присесть бывает некогда. Хотя тут дело не совсем во времени, а в жизни. Получил я от тебя письмо с просьбой девушку как-то в Москве пристроить, всё, что мог, я сделал, да она, наверное, и сама тебе рассказывала, потом, явившись с гастролей из Куйбышева, узнал, что она и посылку даже прислала и пр., пр., но не писал тебе, потому что репетировал – очень для себя трудную и ответственную ролину – «Мизантропа» Мольеровского, ужасно трусил, и даже заявление об уходе из театра подал было, но режиссёр уговорил, и вот теперь могу сообщить, что всё обошлось как нельзя лучше. 27-го сентября на спектакле был М. С. Горбачев с женой и дочкой, шибко ему наша игра понравилась, 40 минут после спектакля он говорил с режиссёром Эфросом А. В. и директором театра, вспоминал мою книжку – читал, оказывается, и знает наш Алтай. А так как у нас всё ещё кровоточит рана оттого, что Любимов нас бросил и возвращаться пока не желает, то всё это имеет для нас, для театра и лично – огромное значение.
Серёжа пошёл в школу, пишет левой рукой, в школу ходит с радостью пока и удовольствием, но учится – 4-5-3 и пр. Занимается в художественном кружке во Дворце пионеров, вот написал и вспомнил, что нужно выслать тебе краски. Сейчас какие-то заботы отпали крупные, и краски я тебе обязательно вышлю, ты только на меня не сердись, не обижайся… Тамара чувствует себя хорошо, от любого её вздоха, оха, стона я вскакиваю, а отлучусь на неделю из дома, так места себе не нахожу – она одна, и кроме меня к себе никого не подпускает… никому не пожалуется, никого ни о чём не попросит и пр. Когда я дома, всё, разумеется, на мне, к тому же машина, дача, урожай… Но без машины – никуда, а зарабатывать становится всё трудней и трудней, урезают нашему брату пути-дороги. Но ты не восприми это как сплошную «жалобу турка», нет, в этом она и есть – жизнь артиста. Жена болеет – вот основное горе, а так… всё идёт правильно и даже где-то удачно.
Денис учится на третьем курсе муз. училища, на дирижёрском хоровом, скоро уйдёт, по-видимому, в армию… и пр. Старики скрипят. Месяц у меня жил Володя Золотухин, из него две недели лежал в больнице, резали ему кисту в ноздре, замучил его гейморит и пр. бяка. За этим он и приезжал, собственно. Вот основные события истекшего полугодия.
Привет твоим, пиши, жду, знаю, что у тебя тоже наверняка своих проблем по уши.

Обнимаю, твой – В. Золотухин.

74. Валерию ЗОЛОТУХИНУ – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

6 декабря, 1986 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Вишь, какие пироги… одновременно почти мы друг другу письма писали. Два дня назад вернулись мы из Польши, гастроли были скучные, страна живёт своими подпольными интересами, и ей далеко не до нас. Тамара без меня переболела гриппом страшным, но тёща была… Сейчас всё в норме. Позавчера звонил твой Юрка из Барнаула, просил меня заступиться за него перед тобой, говорит – «уж не знаю, за что он на меня опять обиделся, не звонит, не пишет и пр.». Что я и делаю – заступаюсь, конечно. О делах театральных, как разберусь с делами, напишу подробнее.

Обнимаю, твой – В. Золотухин.

75. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

28 марта, 1987 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Для письма ведь тоже необходим соответствующий настрой, и подчас в короткой записке можно сказать больше, если сумеешь, чем на неограниченном бумажном пространстве. Из картинок я всё же остановился на твоём автопортрете, или мы вдвоём, надо посмотреть московские фотографии из Сашиной серии. Это будет лучшая память. Вернулись мы из Франции (театр на Таганке), куда возили три спектакля в постановке покойного А. В. Эфроса – «Вишнёвый сад», «На дне», «У войны не женское лицо». Прошли грандиозно, билеты, как в Москве, спрашивали на улице. Любимов к нам не приезжал, и не собирался. Я с ним говорил по телефону из Парижа. В это время он находился в Бонне, ставил «Евгения Онегина», оперу. А теперь в «Правде» он назван «отщепенцем», «клеветником» и пр., так что дорога домой ему закрыта навсегда, он этого и добивался. Жена – венгерка, 40 лет бабе, ему будет в сентябре 70, и у них дитё семилетнее. Она поставила ребром вопрос давно – или Россия, или развод. И он ударился в политику. Ладно. Теперь у нас – Н. Н. Губенко, он начинал с нами когда-то, потом ушёл в кино, мужик с очень развитым инстинктом власти, талантливый и главное – свой по стилю, по манере, по жлобству. На душе у меня от всего этого тоска смертная, хотя я сам этот шалман закручивал и в действие приводил рычаги возможные и невозможные. Но уж больно в последние 6 лет театру не везёт, хотя со стороны всё прекрасно – гастроли заграничные без конца, пресса хвалебная, популярность. Но всё главное – давно сгнило и рассеялось.
Тамара дня не встаёт без какой-нибудь болячки – то спазмы, то невралгия прицепится, то кишечник засорится, её частая, обычная фраза: «Ох, когда же будет немного полегче?!» И каждый её стон, вздох отзывается во мне нервной дрожью, и привыкнуть к этому невозможно.
Серёжка в учёбе звёзд не хватает, три недели ушами маялся, третью четверть закончил с одними четвёрками, и только по музыке 5.
В Ленинграде на повышении квалификации был Несмеянов. Несколько раз звонили из Питера его друзья, чтоб я устроил его в Москве в алкогольную больницу. Я договорился, за что в районе дал шефский концерт, потом позвонил сам Генка – «не встречай, не приеду, это придурки». Ладно, баба, думаю, с возу, кобыле легче. Через неделю звонит, все дела, говорит, свои в Ленинграде я закончил, вышли срочно телеграфом 250 рублей денег на дорогу. Почему, думаю, такая дорогая дорога: Ленинград – Барнаул? Но послал. Ещё две недели с лишним прошло ни слуху, ни духу. Получил ли, улетел ли?? Но то, что получил, сомневаться не приходится, иначе бы замучил звонками…Что с ним?
7-го мая с теми же спектаклями + «Мизантроп» улетели на две недели в Италию. После Италии уж точно займусь красками.
Я тебя обнимаю, привет твоим.

Твой ученик – В. Золотухин.

76. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Ленинграда в Алма-Ату, написано на половинном стандартном листе с видом города, чёрной пастой)

г. Ленинград, г-ца «Советская».
25.07.87 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Сегодня день памяти В. Высоцкого. День этот застал меня в городе Ленинграде, где снимаются несколько эпизодов к фильму «солдатушки – бравы ребятушки». Фильм-концерт, где я пою несколько старых и современных солдатских песен, в том числе одну песню В. Высоцкого «Полчаса до атаки». 15-го июля вернулся из Междуреченска – схоронили мы отца нашего, Сергея Илларионовича, на 81-м году жизни ушёл он в мир иной, ушёл тихо, спокойно, по-солдатски, никого особенно не беспокоя, лёг, уснул, и через два часа жизненная сила покинула его. Позвонил мне Володя по-нашему в первом часу ночи, через два часа я сидел уже в такси, а ещё через четыре летел в Новокузнецк. Матушка ходит, шабутится ещё… всем готовит, за всем смотрит и т. д.
Год у меня был, сезон в смысле, дюже хлопотный – Варшава – Париж – Милан – Венеция… гастроли театра, где нагрузка у меня была – в глазах темно. Ну шутка ли. В Италии!! стакана вина не попробовал! Зато дома душу отвёл. В театре не спокойно, как мы будем жить с новым главным – Н. Губенко, Бог знает. Пока его в театре нет, он кино снимает.
Тамару оформляю в Париж по приглашению, не знаю – что у меня получится. Серёжа с тёщей на даче, картошку огребают. Денис 3 курс закончил, перешёл на четвёртый, а потом – в армию.
Вот такие мои дела, как у всех, - обычные, житейские…

Обнимаю – твой – В. Золотухин.

77. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на уполовиненном стандартном листе, синей пастой)

9 декабря, 1987 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Хоть и не в духе, что называется, и на разговор не настроен, но откладывать нельзя, иначе крах.
Только что вернулся с почты, где наконец-то отправил тебе краски и кисти, и, кажется, мне повезло – мне из-под полы дали эти чёртовы лимонные, что, оказывается, дефицит страшный и пр. Приехал и вспомнил, что ты ещё буклет заказывал, он выполнен, надо сказать, достойно – строго, точно… без соплей и лишних восторгов, что в подобных изданиях о нашем брате лопатой греби: каждый – «гений», неповторимый, «суперуникален» и пр. Картины я твои получил в полной невредимости. И мне и Тамаре они шибко нравятся, я заказал для них деревянные рамки… обязательно повешу, память колоссальная, конечно, и надписи замечательно индивидуальные. Тамара приехала из Парижа – уставшая, но счастливая… Это ведь сон сказочный, это ведь не описывается на бумаге и почти не передаётся изустно – это надо видеть. И всё. Привезла книгу М. Влади «Владимир или… прерванный полёт» на французском языке. Марина раскрыла все тайны, впрочем, у них это тайнами или чем-то таким, про что говорить нельзя, не считается, - про Володину наркоманию, алкоголизм и пр. – они про своих не такое пишут. В общем, всё, что мы пытались наивно скрыть, она пустила по миру.
Книжка, говорят, хорошая, эмоциональная и умная.
Серёжа учится, как учатся почти все мальчики в его классе, - с 5-ок на 2-йки, играет на пианино, к нему 2 раза в неделю приходит учительница. Я пишу помаленьку, много пишу в дневники, надеясь когда-нибудь извлечь из этого литературу.

Обнимаю, привет всем твоим, В. Золотухин.

78. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано светло-синей пастой)

29 декабря, 1987 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Отвечаю сходу, чтоб не забыть про твои вопросы и про свои ответы. Я рад, что красками угодил, и, поскольку эту дырку я пробил в заборе, а он совсем рядом, то теперь никакого труда мне не составит слазить и ещё кое-что недостающее прихватить. Так что – пиши, рисую без ограничений.
Тачку я поменял, скоро как два года будет. Бегает, ничего… Я ведь езжу каждый день, и в снег, и в слякоть. Вот вчера с Бортником из театра возвращались, нулевая температура была, снег мокрый, стёкла забрасывает грязью моментально, а утром на градуснике – 9. Но так как из дома я выезжаю всё-таки не в 6 и 7, а часов в 9, в 10, то к этому времени чистильщики успевают по разу прокатиться по моим центральным (а они у меня действительно центральные) магистралям, и гололёд не шибкий получается.
Серёнька долбит сейчас свои минуэты и гаммы с педагогом, ничего, получается чего-то. Мать иной раз ему на скрипке подыгрывает, и слушаешь… даже какой-то домашний ансамблишко образовывается. В Париж Тамара не лечиться ездила, у нас врачи есть получше, а техника всё равно у всех японская. Нет, она чувствует себя неплохо, а человек она в каком-то смысле сильный – то есть не трепется, не жалуется никому, не звонит – не трезвонит. Иной раз ляжет, поплачет потихоньку, чтоб никто не видел, и за стирку. Я люблю её, и всё нормально.
Ты знаешь, когда мне говорят, что я счастливчик, баловень судьбы, что мне всё легко даётся и невозможного для меня нет, а так думает большинство и в театре, и вообще… я сильно с этим спорю, негодую и доказываю, что это не так и пр. Ведь в театре при всех режимах и катаклизмах я – первый, по занятости, по ролям и пр. Мне многое, если не все мои безобразия сходят с рук, а то, что звание задерживают, мне насрать на это… Надо, тьфу-тьфу-тьфу – сплюнуть. Человек, тем более артист, сыт ролями и удачами не бывает никогда, а если он ещё книжки выпускает… Но и когда говорят, ты, например, что у меня всё движется трудно… я тоже с этим согласиться не могу… Не надо обольщаться и ставить перед собой ложные цели. Если тянуться к Пушкину… это одно, а до Ш. (ты меня прости) я и тянуться не хочу, при всём моём уважении к нему и осознании, что он есть такое в народе, но БУМ, кстати, уже прошёл… А при нынешней гласности, когда печатаются такие произведения, как «Котлован» Платонова, про многих наших «великих современников» забыли. С меня хватит меня и моих двух сыновей. Пойми меня верно… Я не складываю перо, не считаю, что я уже чего-то достиг, просто, глядя на мою тщеславную братию, которая только и говорит, какая она гениальная и пр., и ни хера не делает, а если что-то сделает, то квохчет над этим, как петух над навозным зерном, мне дурно делается. Работаем мы все мало, и я, может быть, особенно, потому что, по общему признанию, мне от Бога дано больше, а стало быть, и спрос больше, и ты к этому спросу меня приучил первый, ещё с «Вижу чудное приволье…»… Но у меня есть и оправдание какое-то – обстоятельства. В общем, я запутался, как видишь. Одно скажу, я тебя люблю, и по гроб, а он и у меня не за такими уж горами, обязан тебе. И надеюсь чем-нибудь ещё порадовать тебя. Не все дни галка склевала. Вот Распутин мне что написал: «Спасибо за книгу («Огонёк»). Взял её с собой на дачу, где после больницы прихожу в себя, и в первый же вечер перечитал. Мал золотник, да дорог. Мне всегда было обидно, что так мало тебе удаётся писать, и в этот раз перечитывал с тем же чувством. Вот Евтушенко тоже актёр, а пишет, и много, и пр.». Он тоже с большим подъёбом, Валентин Григорьевич. Евтушенко всё-таки талантливый поэт в первую очередь… а уж потом АКТЁР… Я же всё-таки актёр, и не хочу, чтоб было по-другому.
Вот так мы и живём.
Однако я разболтался. Готовимся к 50-летию Владимира Семёновича. В театре 25 января будет спектакль, тот, что делал Любимов, но с поправками на нынешнее время. Выйдет много литературы и про него, и обязательно с его стихами. При случае приобрету и вышлю. На нашу страну это всё равно – капля в море, если до сих пор Пушкин на полках не стоит в лавках. За Владимира мне радостно, собираются средства через фонд культуры и на музей, и на памятник ему, запоздалое, но необходимое покаяние перед ним.
Ещё раз – с Новым годом!
Здоровья и удачи в делах, словах и поступках.

Обнимаю – твой – В. Золотухин.

P. S.
В театре опять сложно, опять нервно, опять внутренние свары и тихие, но смертельные драки… И, может быть, у меня наступает наиболее сложная пора за все 25 лет работы на сцене, но нам не привыкать, главное – быть во всех отношениях в форме – голос, вес, ясность в мозгах и пр.

79. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано голубой пастой)

23 февраля, 1988 г.

Дорогой Степаныч!

Во-первых, Распутин как раз весьма сожалеет, что мне мало удаётся писать: «Я люблю твою прозу и хотел бы видеть её чаще». Вот его слова.
Теперь, что я говорю о Володе. Тут произошла вещь «замечательная». Рязанов разрезал мой монолог на куски и смонтировал с другими так, что «народ» меня не понял… Но я не верю «народу», и ты тоже не «народ», я верю себе и своей честности и искренности, за что покойный меня и уважал, и часто просил у меня прощения за разные свои деяния. Вообще, это рязановское дерьмо пусть останется на его совести, но от тебя я вправе требовать большего понимания сути проблемы, а не поверхностного витийства, свойственного оголтелой толпе, которой нужен если не Бог, не Сталин, то… Высоцкий. Владимир от такого «поклонения» и шумихи, бедный, второй раз бы, не приведи Бог, скончался. И не надо, Степаныч, ссылаться на то, что ты-де «не знаешь наших делов». Тут знать особенно нечего. Один в отъезде, и другого назначают на роль Гамлета. Гастролёр приезжает и заявляет, что если я, не дай Бог, сыграю, уйдёт из театра. Что это за постановка вопроса? Эта «нравственная формула», которую, к сожалению, «народ» не смог правильно понять, в ослеплении к кумиру, и тем самым в моих глазах принизил и самого Володю. Но это всё, конечно, так подано Рязановым, который любит дразнить народ жареным, и народ, к сожалению, поддаётся на это. Я много от «народа» получаю сейчас мерзопакостных писем, с угрозами зарезать меня, «спалить» мою квартиру вместе с моими «щенятами» и т. п. Но есть среди писем и много таких, что я тебе высылаю. Ты мне их пришли обратно, они меня поддерживают.

У меня все живы-здоровы, обнимаю тебя. В. Золотухин.

(Дописка на листке для заметок. – Ред.)
P. S.
В издательстве «Современник» готовится книжка моих рассказов. И там будет среди Лемешева, Эфроса, Комдива и пр. напечатана Ваша с Володей фотография, она уникальная. Кстати, не помнишь, какого числа это было?

(Дописка на первой странице письма, сверху, в рамочке. – Ред.)
Кстати, твои фотографии с Володей, алма-атинские, будут напечатаны в моей готовящейся книжке, новой.

80. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на длинном нестандартном листе, красной пастой, на «изнанке» которого – статья П. Новикова «Без удушающих объятий», напечатанная в газете «Сов. культура», 5 марта 1988)

27 марта, 1988 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Высылаю тебе эту статейку, чтоб положить конец нашим с тобой спорам о моём выступлении и о том, что сделал со мной Рязанов. Не постесняюсь добавить, что Астафьев сказал так: «Оболгали самого честного человека» (имея в виду участников этой порнографии).
Съездили мы на неделю в Испанию, на фестиваль советского искусства. Играли «Мать» в постановке Любимова, приехал и он из Израиля, и 6 суток мы провели с ним, встреча с труппой была человеческой, тёплой, слава Богу. Никто не дерзнул выяснять отношения, или обмениваться обвинениями.
Успех был потрясающий, рецензии восторженные. Всё это может послужить основанием, что ему разрешат частную поездку в СССР, как гражданину Израиля (у него жена – еврейка венгерская, и он принял гражданство Израиля), (разрешат поездку) дней на 10, чтобы выпустить «Бориса Годунова», который нам запретили в 1983 году.
Ещё из новостей – артист молодой сбежал у нас в Мадриде, и чем это нам аукнется, неведомо пока. А так… всё нормально, дома живы-здоровы.

Привет твоим – обнимаю –
твой непутёвый ученик – В. Золотухин.

_________________________________

На обороте письма – ксерокопия статьи П. Новикова, напечатанной в «Советской культуре» 5.03.88

БЕЗ УДУШАЮЩИХ ОБЪЯТИЙ

От редакции:
Итак, ещё одно письмо, связанное с именем В. Высоцкого, с семейными отношениями покойного поэта, с поведением его друзей и коллег.
его авторы, весьма уважаемые люди, вопрошают: почему редакция ранее опубликовала иную точку зрения, с которой они не согласны. Нетрудно представить, что скажет теперь другая сторона, развернув сегодняшнюю газету… Каждый почему-то считает точку зрения, не совпадающую с его позицией, «оплошностью». Но разве это способствует выяснению сути?
А суть в том, что наша газета опубликовала письмо отца поэта. Он протестовал против пьесы драматурга Э. Володарского, где, по его мнению, извращены отношения Высоцкого-старшего с сыном («СК», 12 ноября 1987 г.). Эта публикация была поддержана читателями. Тем не менее Володарский ответил на письмо Высоцкого-старшего гневным посланием («СК», 16 января с. г.), в котором настаивал на праве показывать в своих произведениях о поэте всё, что ему захочется. Затем последовало ещё одно письмо – Марины Влади и некоторых друзей Высоцкого («СК», 6 февраля)…
Хочется сказать – гласность гласностью, но сколько же можно? Ведь отец поэта начал разговор об этике художника, разговор по теме, близкой нашей газете. А сейчас это уже элементарная перепалка, способствовать которой редакция не намерена. И мы согласны с сыновьями поэта, которые в «Неделе» (№ 8 за 1988 г.) написали: «Пока Владимир Высоцкий был жив, близость к нему объединяла всех. После его смерти она же их разъединила. Это очень грустно. Нам бы хотелось, чтобы все раздоры раз и навсегда кончились. Понимаем, что это не так просто сделать, и тем не менее сделать необходимо: взять и помириться перед памятью Владимира Высоцкого, сообща участвовать в создании его полной и правдивой жизненной биографии. И для этого нужно прежде всего перестать сводить личные счёты…»
Редакция упомянула о большом количестве откликов на публикацию о Высоцком. Одним из писем, которое нам показалось наиболее интересным, мы и хотим завершить этот затянувшийся разговор.

Отметили мы 50-летие В. С. Высоцкого. Думаю, широко отметили. И премию присудили, и мемориальную доску открыли, и разные торжества провели, и пьесу о нём сочинили, и сериал на телевидении организовали. И это ещё не всё. Будут и стихи его выпущены, и музей откроем, и книги о нём напишем. Но от души скажу, осталось от всех этих мероприятий что-то вроде занозы. Казалось бы, поработали на славу, приятная ломота в костях, свежие мозоли бугрятся, а вот занозы не дают покоя…
Взять ту же премию. Что говорить: честь высокая! Но ведь дадена задним числом. Сказать бы, фильм был такой, что не пущали его всяческие бюрократы. Так нет же! С большим успехом шёл на всех экранах. И вертится мысль: выбили. Выбили ему эту премию. Доказали. Вроде бы молодцы. А вот сверлит мысль: обиделся бы Владимир Высоцкий, если бы узнал, что выбили.
Я не говорю, что кто-то конкретно «выбивал». Нет. Всей обстановкой вокруг его имени. Все мы. Друзья от всего сердца старались, а не друзья (не недруги!) тем, что постеснялись во весь голос сказать: стой, ребята, не перегибайте.
Теперь о пьесе. Не сомневаюсь – все старались сделать хорошее для него, для его памяти, для всех людей. Но та же заноза на честных ладонях! Без ухищрений скажу сразу: зачем она, пьеса? Обратимся к тому же приёму: спросим якобы его самого: он считал себя, свою жизнь примером для молодёжи, для своих ровесников, для юных его почитателей и поклонников? Товарищи! Он, с его честностью и откровенностью, ответил бы – нет! И не от скромности, пусть и ложной, как в таких случаях говорят. А потому что он знал и осознавал и сугубо лично-семейные обстоятельства, и кое-какие, откровенно говоря, плохие привычки и выходки. Да и вообще: а какое вам, товарищи, дело, кого я любил, кого разлюбил, а с кем сошёлся, с кем разошёлся? Какое, мягко говоря, деликатному человеку дело до моих отношений с родными, матушкой и батюшкой, если я уже человек взрослый, а они не какие-то покинутые?
Вот заноза: зачем при живом батюшке, показывая, какой его сын хороший, изображать его, отца, нехорошим? Даже если в этом и есть правда, даже доля правды, только Владимир имеет (имел…) право судить так или иначе об отце! А мы чего в это дело вторгаемся? как же не стыдно нам лезть в эти сугубо личностные, родственные отношения! Мне кажется, что я более сдержанный (или скованный…) человек, чем был В. Высоцкий. Не знаю, как бы он в данном случае поступил. Но я бы дал пощёчину за это и сказал бы такие несколько слов, которые, возможно, никому до этого не говорил и после не скажу.
А ссылка на жену, на друзей, на свидетельства не оправдывает нас. У нас ведь свои нормы, мы ведь поем, что «жена найдёт себе другого, а мать сыночка – никогда». Отец тоже. И ещё одно. Мы с молоком матери ведь впитываем отвращение к тем, кто «ради красного словца не жалеет ни матери, ни отца».
Я решительно отвергаю заушательский шепоток о том, что вот-де присосались к теме, вот, мол, наживаются на этом. Бросьте вы! Кстати, об этом и не стоило бы упоминать, ибо упомнить – как-то всё-таки бросить тень на кого-то. Нет. Сейчас нельзя умолчать, если я не упомню, скажет кто-то, что я тоже так думаю, а только вслух не говорю. Нет, не думаю! нет, верю и убеждён, что Андрей Вознесенский, слушая которого я не раз смахивал слезу, искренен и кристально честен в своём отношении к Владимиру Высоцкому и рассказе о нём. Верю, что Эдуард Володарский ночи недосыпал, сочинял пьесу не оттого, что мало ему своей известности или – извините! – денег нет.
Боже мой! А какие такие дивиденды могли иметь А. Демидова, В. Золотухин… Вздор! Мы все хотели одного – показать, насколько хорош был Владимир. Но что такой шепоток появился, мы тоже виноваты: переусердствовали, что ли.
К сожалению, видно, как это ни горько – перестарались. Все понемногу. Может, для вящей его славы было бы лучше сказать меньше? Оставить что-то и на потом. Оставить что-то и времени, которое, как известно, всё ставит на свои места.
А мы впопыхах такое иногда говорили, что просто неудобно было слушать, а ещё стыднее будет потом, когда горячка пройдёт.
Потом: неужели авторы телевизионной передачи не почувствовали, что там, где один участник говорит одно, а другой о том же – другое, то надо было бы чем-то пожертвовать? Я говорю о том, что Э. Володарский, «по слухам», передал реакцию В. Высоцкого на решение поручить роль Гамлета и В. Золотухину. Уверен, деликатнее по отношению к Эдуарду Володарскому было «сократить» это его высказывание. А авторы вообще смонтировали рассказ В. Золотухина сразу за высказыванием Э. Володарского. Так и хотелось крикнуть: чем вам он так насолил, что вы его всё время показываете в невыгодном свете? Правда, это тот случай, когда подходит сентенция о том, что если ты говоришь, что думаешь, то думай, что говоришь. Но давайте будем гуманнее!
Гуманнее! Право же, ещё долго будет всплывать перед моим мысленным взором лицо этой трогательной девочки, держащей в руках подаренное Владимиром Высоцким платье. Не думаю, что он с такой же гордостью демонстрировал бы этот свой подарок, с какой его показывали нам. По-моему, обидели и Владимира, и эту девочку. Человечнее надо бы.
Быть человечнее, милосерднее надо бы не только тогда, когда мы судим, наказываем, но и когда ласкаем, хвалим, славим, чествуем. А то ведь и в объятиях любви можно удушить предмет обожания.
Для полной ясности скажу, что считаю Эльдара Рязанова прекрасным режиссёром, его фильмы (почти все) готов смотреть и смотреть. Это я говорю, чтобы и он, и другие не сказали, что я его просто не люблю. Так вот, как раз наоборот.
Как может милосердный человек (не какой-то там сухарь-физик, а мягкий поэт-лирик!) задавать вопросы – пусть и пожилому человеку – о том, что, мол, вы вот, конечно, помрёте, так как быть с этой квартирой. Или что-то в этом роде. Причём мужчина в данном случае разговаривает с дамой. О! леди и джентльмены…
Ещё одна заноза бередит душу. Ото всех только и слышишь: «Володя», «Володя», «Володя». Ну пусть мама, папа, Марина. Для них он был и останется Володей. А другие? Может, повежливее надо бы? Я что-то не очень помню, чтобы, например, Блока на его юбилеях Сашей или Шуриком называли. А тёзка Маяковский вообще у нас ассоциируется только с Владимиром Владимировичем. И как бы кто ни умилялся тем, что, мол, это как же в наших сёлах, мужику и 50, и 60, а то и 75, а его всё Володькой зовут, это мало утешает.
Может быть, я консерватор, потому что остаюсь убеждён: о покойнике или только хорошее, или ничего. А мы такие р-р-революционеры в данном случае, что все высказали. Зачем нас убеждали, что В. С. Высоцкий не был… гением? Зачем столь правдиво и откровенно информировали, что Владимира не любили в Театре на Таганке? Зачем вынудили близкого человека подсчитать, что он имел «два, нет, три» острейших столкновения с Владимиром?
А газеты нам ещё и сообщили, что, по свидетельству верного человека, Владимир Высоцкий наркотиками баловался. Ссумировав всё это, поневоле подивишься: а чего же тогда такой шум вокруг него подняли?
Словом, не переборщили ли мы, дорогие товарищи и друзья!
Я, в общем-то, как мне кажется, не занудный человек. Поверьте, когда я всё это видел и слышал, то не брал на карандаш каждую промашку. Их было значительно больше, к сожалению. Что же я предлагаю? Уже юбилей минул, мол. Этот – да. Других ещё много. И ещё: почему бы нам не чествовать людей, пока они живы? И артистов, и поэтов, и шахтёров. и бухгалтеров, и столяров – всех. Чтобы они могли нам ответить на все вопросы и на любое мнение возразить. Были когда-то бенефисы на телевидении. Кто-то прекратил. Сейчас провели пару неудачных встреч в Останкине – опять заклинило. «Ринг», и тот свернули. Да давайте будем ответственнее и смелее! И не ограничиваться только «звёздами» экрана и эстрады.
В заключение хочу сказать, если эти мои рассуждения будут напечатаны (в чём я искренне сомневаюсь), то прошу гонорар перечислить в фонд музея В. С. Высоцкого.

П. НОВИКОВ

Донецк

81. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрной пастой на большом листе двойного стандартного формата, на обороте, на «изнанке» которого – ксерокопия статьи Ольги Мартыненко «Таганка в Мадриде», напечатанной в «Московских новостях» 3 апреля 1988 г.)

________ апреля, 1988 г.

Здравствуйте, дорогой Степаныч!

Нет, мы как будто живы и даже здоровы! Приехавши из воинской части с концерта (куда пытаюсь определить Дениса), получил я твоё письмо с теми же заботами – армия… Что касается М. Булгакова, то в известной анкете на вопрос «Твой любимый писатель» В. Высоцкий написал: «М. Булгаков». Любимое произведение у М. Булгакова – «Белая гвардия»… Объяснение простое – эстетическая глухота как следствие того, что мы учимся «чему-нибудь и как-нибудь»… Это – проклятое наследие всё той же трагедии для России во всех областях жизни, что случилась в 1917-м, а за ней – братоубийственная резня, на выживание нации. Это же стыд-позор, когда мы, артисты столичного театра, явившись в Европу, не можем двух слов сказать ни на одном европейском языке. Они же в отличие от нас понимают друг друга на трёх как минимум языках – английском, немецком, французском… А мы всё кухарку 70 лет обучали руководить государством… Оттого нас пичкали «Поднятой целиной», а Достоевский был запрещён… и т. д. И если русская культура, поэзия не исчезла с лица земли православной вообще, то благодаря таким самородкам, как Твардовский, или таким недострелянным интеллигентам, как Пастернак. Да что об этом говорить? С Губенко будет ясно, когда он поставит свой самостоятельный спектакль, пока он восстанавливает продукцию Любимова. Кстати, сегодня сообщили, что Любимову дали гостевую визу, и он с 8 по18 мая будет доводить на Таганке к премьере «Борис Годунов». Театр живёт ожиданием чуда, такое вообще не бывало, чтобы вчерашнему «врагу народа» разрешили въезд и работу. Совсем возвращаться, я думаю, пока он не намерен. Да, это тот же Губенко, который Ленин. Я тебе на этих полотнах пишу письма, чтоб не пересказывать того, что можно прочитать как бы из прессы.
Матрёне Федосеевне на 80-м году удалили аппендицит. Тамара чувствует себя неплохо, Серёжа по русскому регулярно трояки приносит, но считает хорошо. Тут он в отца. 6-го приедет, тогда и повезу я их на дачу. пора пахать, картошку сажать, сад обрабатывать и т. д. Пишу мало, играю много. Тамара говорит, пора завязывать с театром, попрыгал, и хватит. Езжай, говорит, по стране поезди, попой, деньги позарабатывай, соскучишься, всегда в свою Таганку впряжёшься. Может, и права. Мне тоже всё наскучило, быть может, к весне, к концу сезона накапливается усталость, как в жизни. Слава Богу, отец до гласности не дожил, хотя мне сдаётся, последние 10-15 лет он что-то стал понимать и в чём-то серьёзно подозревать свою жизнь.
Всё тот же вопрос о религии и богословии… Вся живопись и литература из библейских сюжетов сложена, а Иуду мы знали только благодаря ленинскому определению Иудушка-Троцкий, а наши Денисы и того не ведают. Что же до жизни Христа… хотя сейчас на таможне разрешили ввоз Библии и книг Священного писания… во всяком случае не отбирают Евангелие…
«Слушащие да услышат…»…
Эти обрывочные рассуждения дадут тебе представление о том хаосе, что творится в моей голове и душе… хотя не все ещё дни галка склевала.

Я обнимаю тебя, и семье поклон.
Твой В. Золотухин.

_____________________________________
Статья Вениамина Смехова, напечатанная в газете «Московские новости» № 14, 3 апреля 1988 г.
На фото при статье: Анхель Гутьеррес, Вениамин Смехов и Валерий Золотухин. Мадрид, март 1988 года.

ТАГАНКА В МАДРИДЕ

13 марта. 70 человек – актёры, постановочная часть, администрация – в самолёте Ту-154 вылетают в Испанию. Восьмой мадридский фестиваль искусств почтил своим приглашением спектакль «Мать» по М. Горькому, поставленный в 1968 году Юрием Любимовым. Час ночи по Москве, минус два часа и плюс 15 градусов по Мадриду. Ещё час – и мы распаковались в номерах отеля «Прага». Площадь Испании, центр города, памятник Сервантесу с примкнувшими к нему Дон Кихотом и Санчо Пансой, четыре миллиона жителей и три - автомашин, кажется, все эти три миллиона шуршат всю ночь под нашими окнами.
14 марта. Завтрак общий. Информация руководства о монтировке декораций, о репетициях для 18 испанских статистов (в роли роты царских солдат) и общих прогонах, встреча с музыкантами из оркестра Евгения Светланова. Обмен новостями и советы опытных коллег, где и как распределяться с местной валютой в тех символических величинах, что получены каждым на недельное проживание. Знакомство с городом, солнце, возбуждение, изобилие чёрных тонов в костюмах испанцев, хорошие лица, нет суеты, достоинство и снова – потоки машин. За день отдохнули от московской зимы, устали от мадридской ходьбы, смонтировали декорации (художник Давид Боровский) и отрепетировали с «солдатами» (режиссёр Борис Глаголин).
15 марта. Доброе настроение за завтраком разрушено новостью из газет: один из молодых актёров Таганки исчез в «чуждом направлении». Небывалое для нашего театра событие омрачено к тому же профессиональной бедой: за две репетиции надо срочно вводить другого актёра в немаловажную роль. Ну, ничего, за спектакль мы не боимся, из ситуации выйдем, как следует, боязнь у нас другого рода: по старым, привычным фасонам могут пострадать абсолютно невинные люди – из руководства театра. Аврал. На роль Рыбина назначен Константин Желдин (и справился, забегая вперёд, превосходно).
16 марта. Две огромные репетиции. Николай Губенко вместе с Борисом Глаголиным и Давидом Боровским соединяют воедино актёров, испанцев-«солдат», световую партитуру, музыку и оформление «Матери».
Между двумя репетициями – пресс-конференция. Губенко рассказывает биографию и смысл жизни Театра на Таганке. Вопросы журналистов, как мы и ожидали, о Юрии Любимове, о «пьесе» Горького и о сбежавшем Маслове. Утолить их любопытство мы могли лишь по двум первым пунктам. О разнообразии в советском театре известно примерно следующее: есть один на всех Театр Станиславского, а всё остальное – незаконнорожденная самодеятельность. На словах развеять версию не очень удалось, признания и изумления появились в газетах позже, когда они увидели спектакль. Валерий Золотухин обратил внимание испанцев на их нехозяйское отношение к своим талантам: его учитель по ГИТИСу, он же друг Таганки с первых лет, он же – известный советский, он же – испанский режиссёр и педагог Анхель Гутьеррес, успешно творит искусство со своим крохотным театром, но его упорно игнорируют газеты и органы культуры Испании. И по делу, и по юмору встреча с журналистами прошла на высоте.
Ночью после нервного прогона спектакля в номере у главного режиссёра собрался актив театра. Сообщение: по приглашению фестиваля завтра в Мадриде появится создатель Театра на Таганке Юрий Петрович Любимов. Естественно его присутствие на представлении его детища. Естественно, мы были единодушны, когда Губенко опросил мнение каждого. Естественно, качественного сна ни у кого в ту ночь не было.
17 марта. День премьеры. Утро – репетиция с «солдатами», с Желдиным – Рыбиным, со светом и т. д. С 14 до 15.30 – ожидание вестей из аэропорта. Встреча состоялась, и ее описать невозможно. Пять лет без двух месяцев длилась разлука. Юрий Любимов вместе с женой Катей подробно общался с каждым актёром, электриком, костюмером, радистом… Номер нашего директора Николая Дупака на два часа оказался сценой удивительного спектакля, об эмоциях умолчу. Главное – вечером. Спектакль в 20.30. Распевка перед ним за два часа. И никто не ноет, как обычно: зачем так рано собираться, можно отдохнуть, походить по городу… Явка в срок. Театр жил, как одна семья.
Композитор Юрий Буцко, один из лучших в стране и в мире, впервые в жизни выехал за рубеж. Возле него, возле рояля – вся труппа. Распевка. Затем «Дубинушка» - песня, театральное воплощение которой давно описано советскими критиками и сотни раз отзывалось овациями и у нас и на гастролях в Париже и Берлине… Итак, всё внимание пятидесяти актёров на Юрии Буцко, звучат куплеты русской песни… Среди актёров – Юрий Любимов, его дирижёрская пластика, седая голова и молодое лицо, совместное пение и замечания Буцко – всё это стирает испанскую реальность. Никаких пяти лет не было, никакого фестиваля нет и в помине, ибо мы – на Таганке, на дворе – московское лето, и ни разлук, ни холодов судьба нам не обещает…
Однако с 20 часов – активный прибой испанских зрителей к нашему милому берегу. Афиши, буклеты, билетёры, привратники с галунами, приветливая речь, корреспонденты и… зуд ожидания.
…Прошёл час, и реакция на сцену «Дубинушки» прозвучала сигналом для любого знающего наше дело: успех обеспечен. Конечно, нюансов предвидеть мы не могли. Например, того, как дружно и долго взрываются над волной аплодисментов «чисто испанские» выкрики «браво». Например, того, что в антракте актёры будут переодеваться и перекуривать под несмолкаемый аккомпанемент оваций. Или того ещё, например, что публика так славно никуда не спешит по окончании спектакля. Вроде бы отхлопали, вроде бы вышли из дверей и пора бы в поздний час – по домам? Однако мы выскочили на пустую сцену, чтобы сделать фотоснимок на память и… даже вздрогнули: зрители вернулись и снова хлопают… Хорошо, что у нас есть переводчики, они объяснили, что это – семейное мероприятие.
Мы ездили на полдня в Толедо, гуляли по древним мостовым, поклонились следам Эль Греко, загорали под мартовским щедрым солнцем, фотографировались на фоне улочек и храмов, в обнимку с муляжами-рыцарями и на фоне витрин с толедским оружием… Мы обошли за три часа (это совсем немного) основные залы великого музея Прадо… Но если бы хоть один из нас хоть на минуту остудил свою кровь участника событий до температуры наблюдателя, он бы изрядно повеселился. Ибо точно так же, как возле рояля в театре, в Прадо ли, на улицах Мадрида или Толедо, картина была одна и та же: актёры Таганки, их глаза и жесты, их речи и ритмы общения были посвящены, увы, далеко не Сервантесу и даже не Эль Греко… Здесь и без переводчика ясно, что это за «семейное мероприятие».
Николай Губенко объявил о сборе труппы. Кажется, это было после второго представления. В 15.30 все как один сидели в зрительном зале, а Любимов, прислоняясь к сцене, делился впечатлениями, делал замечания по спектаклю, редактировал увиденное через пять лет… Какие были лица у актёров… Вернее, какое было лицо у всех, кто сидел в зале и к кому обращался автор театра и спектакля…
Прекрасны рассказы об истории Испании, об истоках природной театральности и яркие иллюстрации к ним: таверна XVII века и ночная «дискотека андалузского танца» (спасибо ученикам и артистам Анхеля Гутьерреса). Зашли на минутку, а захвачены были навсегда – музыкой, культурой танца, красотой и изобразительностью движений, страстью гордых кабальеро, не снимающих улыбок со своих лиц… В пять утра явились исполнители фламенко, и 70-летний Юрий Любимов выразил свои чувства ко всем событиям тем, что включился в танец вместе с профессионалами…
Прошу прощения, но я нарушил строгость календаря… Мы помним детально весь насыщенный калейдоскоп работы и встреч на фестивале. Мы не забудем ночных прогулок по Мадриду – и автоклаксонов до утра в честь победы испанцев-футболистов над немцами, и голых пяток живописно укрытых с головой бездомных у подъездов спящих офисов… Всё запомним, за добро благодарны и даже не обиделись на резкие скачки погоды, отчего у многих сели голоса. Слава Богу, выдержала нелегкое испытание главная героиня, наша Зинаида Славина – Ниловна. Мы не забудем и того, как все дни и ночи трудился, переживал и помогал своему дому главный режиссёр театра Николай Губенко…. Но, всё запомнив в точности, как было, мы дружно запутаемся только в одном: сколько дней длились наши гастроли?
Директор утверждал, что восемь. Но в Москве 21 марта встречавшим близким одни говорили: «полгода», другие – «месяцев восемь», третьи – «целую вечность»… Пожалуй, информация сходится вот в каких пунктах:
Спектакль «Мать» принят с грандиозным успехом и публикой, и в печати.
Встреча с Любимовым была такой, словно никто не расставался. Ближайшая перспектива – его приезд в мае в Москву, на выпуск премьеры «Бориса Годунова» на Таганке…
Великодушие и щедрость – достояние богатых душою. Мы были бедны – и хватало на нашей улице счётов, кухонного огрызательства, казарменной грубости. Мы осознали своё богатство – богатство национальных и человеческих недр, богатство перспективы, богатство выстрадавшей свою необратимость перестройки – и мы можем позволить себе роскошь щедрого, благородного поступка. Состязательность мнений в прессе: допуск частых инициатив в экономике, обучение кооперации и гласности – вот реальные признаки силы, и не беда, что хватает ещё грязи на проезжей части и в потоке «писем-откликов», ибо сия грязь, ибо судорожные рывки к месту бывшей кобуры в ответ на несогласие – всё это пережитки бюрократического феодализма. Признак силы, кстати, - это акция министерства культуры СССР, пославшего любимовский спектакль первым советским представителем театра на мадридский форум искусств. В результате – успех сценический и политический, который мы по-братски разделили с коллективами Владимира Спивакова и Евгения Светланова…
Признак силы – это, конечно, доверие художникам. А доверие – плодоносно.

Вениамин СМЕХОВ.

82. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на открытке 1988 г. «С праздником Октября!», худ. В. Никитин, чёрной пастой)

(26.10.1988 – по штемпелю)

Дорогой Степаныч!

Много было езды, гастролей и пр. Скоро сядем на прикол и напишу много. А пока поздравляю с грядущими торжествами. Привет семье, здоровья и счастья.
Твой – Валера.
В. Золотухин.

83. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано голубой пастой, на листе с напечатанной в газете статьёй В. Цветкова о книге М. Влади «Владимир, или Прерванный полёт…»)

1 декабря, 1988 г. Четверг

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Вчера я отправил тебе бандероль с довольно секретным содержанием. Ты там всё поймёшь, и как только поймёшь, напиши мне подробно, что ты обо всём этом думаешь, и что мне с этим материалом, по-твоему, делать?
Режим моей жизни, как и её содержание, мало чем отличается от содержания год назад… Разве что поменялось название спектакля, который я сегодня репетирую, - тогда я репетировал «В. Высоцкого» и «Годунова» - нынче «Живой» на очереди. И опять ждём Любимова, который должен 25 января прибыть в СССР на три месяца.
Дома всё нормально – Серёжа в третьем классе, Денис – в Курске, в частях химзащиты, ездил я к нему, жил он у меня в люксе почти трое суток, и все трое суток говорил с Москвой по телефону. После армии хочет в университет поступать на исторический факультет.
Были в Греции, теперь собираемся в Швецию – Финляндию. Жизнь артиста, теперь уже Народного, по-прежнему проходит на сцене, в гастролях и репетициях. В 1989 году в Сростках большой Шукшинский праздник, 60-летие… Давай встретимся там, а?.. Должно быть шибко интересно.

Привет тебе от Тамары, обнимаю тебя – твой – В. Золотухин.
_______________________________
На обратной стороне письма: ксерокопия статьи В. Цветковой о книге Марины Влади «Владимир, или Прерванный полёт…»

Мнение читателя

Недавно прочитала опубликованный на страницах журнала «Ровесник» отрывок из книги Марины Влади «Владимир, или Прерванный полёт…» (№№ 9, 10). Наслышана была об этой книге немало. И вот читаю и, как говорится, глазам своим не верю…

ПУСТЬ ПИШУТ ВСЁ?

О чём же поведал «Ровесник» своему юному читателю (в основном подросткового возраста)? О том, что у нас в стране, как утверждает М. Влади, существует «братство в выпивке», что «терпимость к этому злу повсеместна».
Неправдоподобна и цифра, которая определяет норму потребления её мужем алкоголя: «Шесть или семь бутылок водки в день вычёркивают тебя из жизни».
Редакцию, по-моему, нисколько не смутила эта явная нелепость. Не смутила и простая логика. В это десятилетие (с 1970 по 1980 год) Высоцкий отнюдь не был «вычеркнут из жизни». Напротив, это был период его наивысшего творческого подъёма и как поэта, и как актёра.
М. Влади претендует на полное откровение. О Высоцком. заявляет она, должны знать «правду и только правду» вплоть до мельчайших подробностей.
Но вспомним, что писал сам Высоцкий: «Я не люблю, когда мне лезут в душу, тем более, когда в неё плюют». А тут ведь залезли не только в душу, но и в тело, почти патологически живописуя те места, куда вшивался имплантант и откуда извлекался по мере надобности.
Но, видимо, никто из тех, кто имеет отношение к этой публикации, не задумался, что такие «детали» не только задевают память умершего, но и больно ранят живущих, близких ему людей – мать, отца, сыновей.
Мне было интересно проверить своё отношение к публикации «Ровесника», и я прочитала отрывок небольшой группе лиц. Одним стало явно не по себе: детали личной жизни, вынесенные на всеобщее обозрение, их просто коробили. Другие, неожиданно для меня, бурно одобрили: «Правильно, мы так давно были лишены правды – так пусть пишут всё!»
Словом, «давай подробности!», даже если при этом приходится переступать нравственные пороги, представления о которых передаются из поколения в поколение. Вспомним примеры прошлого. Вспомним, с каким тактом писала Анна Григорьевна о своём муже Ф. М. Достоевском. А уж ей-то не раз приходилось вытаскивать его буквально из бездны. Или завещание А. С. Эфрон не вскрывать архивные материалы её матери М. И. Цветаевой до 2000 года. И всё это делалось во имя бережного отношения к человеку, во имя того же милосердия.
Почему же в данном случае мы пренебрегаем этими понятиями? Разве гласность даёт нам на это право?
Сейчас в издательстве «Прогресс» готовится к изданию книга М. Влади «Владимир, или Прерванный полёт…». Автор немало поработал над ней, чтобы подготовить окончательный вариант для нашего читателя. Но «Ровесник» решил опередить всех, опубликовав перевод французского варианта книги. И сделал это, по-моему, далеко не лучшим образом.

В. ЦВЕТКОВА,
Москва

__________________________________
Приложенная к письму за 1 декабря 1988 года статья Валерия Золотухина «Духовной жаждою томим…», напечатанная в «Советской культуре» 23 января 1988 года.

ДУХОВНОЙ ЖАЖДОЮ ТОМИМ…»

Один мой корреспондент писал мне: «По накалу, размаху людской скорби Москва хоронила Высоцкого, как Париж хоронил Эдит Пиаф. Люди знали, что они теряли. Только в Париже был национальный траур, а у нас с параметрами. Пиаф была грешницей, а хоронили её, как святую. Она не пощадила себя для людей. И они не пощадили себя в скорби по ней. То же самое повторилось с Высоцким. Пиаф воздали честь по её масштабам. И если он не пел, как Пиаф, то и она не играла на сцене, не писала стихов, как Высоцкий. Они были птицами одного полёта. Всегда летели на огонь, прекрасно зная при этом, что им не суждена судьба птицы феникс…».

Всякое сравнение… Да, конечно… всё так.. И всё-таки? Как рассказать об этом уникальном «служителе муз» спектаклем, что спектакль как театральное действие должен являть собой в первую голову?
«Духовной жаждою томим», Высоцкий рвался к вершинам поэзии. Он просил, он кричал Любимову: «Дайте Гамлета! Дайте мне сыграть Гамлета!». Любимов дал ему Гамлета и сделал с артистом роль, которая стала для Высоцкого вершинной, любимой, в которой в своё время он не знал себе равных в Европе. Шекспир-поэт, Гамлет-поэт, Высоцкий-поэт. Тут всё связалось в прочный узел.

Так мог ли спектакль о Владимире Высоцком в свою очередь обойтись без этой вершинной идеи, без вечного гамлетовского конфликта, который столько лет кряду пожирал мозг и сердце самого исполнителя на сцене и в жизни?! Более того, вся перехожая-переезжая, неисчислимая публика, вышедшая из-под пера Высоцкого – норная, нарная, вагонная, космологическая, - словом, Россия, должна была по замыслу режиссёра прочно держаться и вольно дышать на сцене, стянуться воедино всё той же жёсткой конструкцией гамлетовского узла. Члены тогдашнего худсовета Театра на Таганке и присутствовавшие на обсуждении будущего спектакля друзья театра – А. Аникст, Д. Боровский, Б. Можаев, Н. Крымова, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина, Ю. Корякин, Б. Мессерер и другие горячо поддержали замысел и обещали посильную помощь в поисках и организации материала.

«Да, Гертруда, Полоний, Офелия, Клавдий, Гораций – все участники «Гамлета», непременно в персонажных костюмах, и все они, кто на сцене, вызывают дух Гамлета-Владимира, и он отвечает нам оттуда либо песней, либо монологом, «мурашки по спине». Он живой, он только занят, настолько занят, что не смог сейчас прийти к Гамлету, потому что занят своим вечным занятием», - укрепляла в нас веру в эту точную формулу будущего действия Белла Ахмадулина.

Спектакль был создан в статусе вечера памяти, показан 25 июля 1981 года, но в дальнейшем был не допущен к исполнению.

Ещё раз мы показали его в день рождения поэта – 25 января 1982 года благодаря личному вмешательству Ю. В. Андропова, тоже, как выяснилось, стихотворца. Ему была послана телеграмма с мольбой о помощи. Но потом спектакль был снова похоронен. Прошло время, запрещённые песни, которыми втайне восхищались сами запретители, вышли из подполья. Стихи опального поэта признаны официальными инстанциями. Создана комиссия по литературному наследию поэта. За авторское исполнение своих произведений автор удостоен Государственной премии СССР. Фонд советской культуры собирает средства на памятник и музей В. Высоцкого. Запоздалое, но всё же покаяние, необходимое живущим и народящимся.

Мы восстанавливаем забытый, запрещённый спектакль, мы придерживаемся редакции 1981 года. Но нельзя не учитывать время и перемены, и мы пытаемся сделать поправки на эти субстанции.

О Высоцком нужно говорить на уровне Высоцкого… языком театра. Мы понимаем нашу ответственность. Достигнем ли мы этого уровня 25 января 1988 года? А если достигнем, то в чём обретём запас прочности для дальнейшей эксплуатации спектакля? 25-го нам поможет сам Владимир фактом своего дня. А дальше? Дальше?!

Мы сыграем спектакль «Владимир Высоцкий» и возьмём за это с публики деньги. Чего не делали раньше, поскольку не имели права, - наше действо называлось «вечер памяти». А вечер памяти к коммерции никакого отношения не имеет, стало быть, и к плану тоже. Теперь мы деньги возьмём, нам разрешили именовать нашу работу поэтическим представлением, то бишь спектаклем. Мы возьмём деньги, и они пойдут на организацию музея В. Высоцкого при Театре на таганке. И впредь будем делать так же.

Мы долго спорили между собой… Раздавались голоса: «Ну вот, и мы в распродаже Высоцкого… Давайте не будем брать за него деньги… Давайте не включать спектакль в афишу как финансовую единицу».

Другие приводили свои резоны: а почему, собственно, не продавать билеты? Всё дело в качестве теперь уже нашей продукции. Ведь шли же у нас спектакли по стихам Вознесенского, Евтушенко, Есенина, Пушкина, наконец. «Послушайте!» Маяковского и сейчас на афише, а поэта, рождённого этим театром и до конца дней игравшего на его подмостках, и сам Бог велел.

«Он был жертвенной свечой, зажжённой с двух концов – искусства и жизни». Так каково же будет наше воспоминание о нём 25 января 1988 года? Будем ли мы соответствовать?
Вспоминаю свои ощущения от прошлых единичных показов нашей работы. Мне казалось тогда и думаю об этом сейчас, что наше действо той поры ещё не переплавилось собственно в спектакль. Причин тому несколько. Одна из них в том, что каждый из нас был перегружен личными переживаниями и чаще пребывал на сцене в собственной эйфории, нежели тянул единую лямку замысла, что для театрального действия как командной игры однозначно.

Тогда повсеместная общая атмосфера скорби по недавней великой утрате покрывала огрехи актёрского исполнения. Теперь, если мы хотим покорить зрителя волшебством театра, а не только сыграть на благородной идее памяти о нашем талантливейшем товарище, мы не должны увлечься собственными переживаниями, чтобы не захлебнуться в них, а сообщить своему отдельному организму устремления общей стаи, общего маху.

«Духовной жаждою томим». Томимы ли мы этою жаждою? И сделали ли мы что-нибудь для развития духовной жажды своего народа? Хочется думать, что Театр на Таганке спектаклем «Владимир Высоцкий» будет способствовать этому развитию. Будем надеяться.

В заключение скажу, что восстановление и новую редакцию спектакля осуществляет главный режиссёр театра Н. Губенко, он же является одним из центральных исполнителей в спектакле. Это, конечно, двойная сложность и двойная ответственность. Пожелаем ему удачи на этом пути, а с ним и всем нам – участникам спектакля «Владимир Высоцкий».

Валерий ЗОЛОТУХИН.

______________________________________
Приложение к письму за 1 декабря 1988 года: статья Нины Велеховой «Троянский конь у ворот Таганки», напечатанная в «Московской правде» за 27 ноября 1988 года.

ТРОЯНСКИЙ КОНЬ У ВОРОТ ТАГАНКИ

«На волне прежней славы?» - так называлось письмо артиста Театра на Таганке Д. Певцова, опубликованное в нашей газете 25 октября. Сегодня мы публикуем письмо в редакцию театрального критика.

Письмо Певцова огорчает. Не тем, что актёр не любит свой театр, в чём и признается, такая откровенность в конце концов лучше притворства. А тем, что его аргументы против театра на Таганке надуманы. Это и заставляет не проходить с миной безразличия мимо начавшегося спорного разговора, а принять в нём участие.
Театр на Таганке необычный. Он возник в год, когда кратковременная историческая оттепель после ХХ съезда партии уже кончилась. Но именно он, этот театр, её поддерживал. Его верность взятым принципам была поразительна. Ничто не сбило театр с пути, не заставило отойти с завоёванных рубежей – художественных и гражданских.
Театр на Таганке доказал трудную теорему: искусство только тогда искусство, когда оно независимо от двух вещей – страха перед сильнейшими и жажды собственной выгоды.

В наши дни, когда не все театры знают, куда идти, а идти надо, опыт Театра на Таганке был бы полезен, будь он изучен. Последнее не реализовано. В Библии говорится, что есть время собирать камни и время бросать камни. Кому-то показалось, что собранные камни сейчас время бросать в Театр на Таганке. Он работает не покладая рук, а письма, пущенные из пращи, летят от разных адресатов в разные газеты – вместо, очевидно, компетентного исследования спектаклей. Письмо Певцова тоже разрушительно по своему прицелу, хотя оно вышло из недр театра, но ведь троянский конь тоже дал о себе знать, лишь когда его посчитали мирным даром богов и ввели в сердцевину осаждённого города.

Трудно объяснить то непонимание задач собственного театра, которое обнаруживает Певцов, ведя в письме диалог с предполагаемым оппонентом. Для создания такого диалога он выдёргивает различные реплики из статей Н. Губенко, как бы предоставляя ему слово, и тут же даёт этому слову красноречивые отповеди. Естественно, что он же и подводит итоги.

Н. Губенко при этом Певцов старается представить в виде человека, плохо осознающего собственные цели. Главреж, дескать, не знает сам, для чего восстанавливает спектакли, поставленные Любимовым и снятые государственным велением из-за их, как мы знаем, беспрецедентной смелости и справедливости суждений о положении в стране и обществе периодов культа и застоя. Певцов буквально не даёт спуску «неправильно ведущему» себя Губенко вплоть до финала, где читающего должно уже просто бросить в дрожь сообщение, что, «не оказавшись в состоянии понять свою ошибку, Губенко продолжает вести политику возрождения старого репертуара и везёт театр на гастроли в Испанию, Грецию, Швецию и т. д. и т. п.
Тут же становится ясно, что не ради плодотворных художественных споров предпринят этот эпистолярный дебют. Тогда уж надо сказать о подоплёке этой односторонней дуэли. Она направлена не только против Губенко, но против стремления театра окончательно закрепить своё начавшееся воссоединение с Ю. Любимовым. Ибо именно соединить коллектив с его создателем и организатором, одарённейшим режиссёром советского театра, и стремится Н. Губенко. Это – его линия действий и его ясно продуманная цель. И по ней с неутомимой настойчивостью бьёт письмо, устрашая всех угрозой тупика и даже чего-то «порочного». (Как знакомо это слово, частенько сопровождающее в былые времена последний путь каких-либо обречённых на запрет произведений). Не будем утверждать, что тупик не грозил театру, нет, грозил, конечно, когда правительство во времена Черненко лишило Любимова советского подданства и театр дошёл до такой жизни, что билеты на новые спектакли, поставленные Любимовым, продавались в кассах метрополитена в нагрузку к другим, более интересующим зрителя.

Но вот наконец, когда восстановлено имя любимовского театра, когда он сдвинулся с мёртвой точки, когда Губенко сумел сделать столько, что благодаря ему Любимов не только как символ, но как действующий режиссёр вступил на сцену театра и поставил на ней «Бориса Годунова», а зрители вновь, как прежде, заполнили залы, именно тогда актёр этого театра Д. Певцов решил идти против этого дела, идти грудью, как против того, «с чем невозможно мириться», что его «унижает и лишает желания работать».
Откровенно сказать, мне не верится. чтобы у какого-нибудь актёра Театра на Таганке без каких-либо посторонних, особых причин само собой могло исчезнуть желание работать с Любимовым.

Не кажется мне также нормой художнического мировоззрения прямолинейное сопоставление понятия «старый» спектакль с понятием «плохой». По-моему, не надо проводить пять лет в институте и столько же лет на сцене, чтобы узнать, что настоящее искусство театра не стареет и не теряет своей ценности так же, как не теряют их произведения настоящей литературы и живописи, когда бы они ни были созданы. Но Певцов старательно выписывает цифры и даты для нашего вразумления о том, когда был поставлен тот или иной спектакль Любимова (зачастую так и не увидевший света рампы). Певцов думает, что, прочитав о том, что 18 лет назад министерство «зарезало» пьесу Бориса Можаева о последствиях коллективизации, читатель воскликнет: «В самом деле, зачем нам эти давно прошедшие дни!» Но сам Певцов, который всех упрекает в забывчивости, забыл, видно, что сегодня все захвачены именно такой, по его мнению, «устаревшей» литературой, которая так же, как любимовские спектакли, была запрещена – не только 20 лет назад, но иной раз и 60 лет. И читают это сегодня, естественно, без чувства «унижения» или «невозможности мириться» с тем, что это написано давным-давно.

Не думаю, чтобы молодой актёр этого не знал, но перед ним стоит задача, для выполнения которой он этим знанием пренебрёг. А именно: ему необходимо помешать возрождению былой Таганки. Зачем, вопрошает Певцов, заниматься «бичеванием» застойных явлений прошлого, если с этим борется уже всё наше общество?» Вот если бы за свои спектакли, уточняет он, театр рисковал, если бы эти спектакли снимали, если бы за них режиссёров увольняли (интересно: режиссёров), если бы эта позиция грозила инфарктами (очевидно, тоже руководящему составу), закрытием театра (актёров, как показала история, обычно устраивали в другие театры), вот тогда он, Певцов, конечно, согласился бы играть в самых старых пьесах и спектаклях. То есть получается, что его не устраивает репертуар Театра на Таганке не по существу самих пьес, а по отсутствию вокруг них бодрящего политически – скандального настроения.
Устроив сей заколдованный круг, Певцов сам попадает в его ловушку и теряет единственный кажущийся серьёзным тезис о репертуаре театра. Значит, Певцову нечего предложить своему театру в качестве позитивной программы, то есть того, ради чего стоило писать письмо в газету.

Не зная, в какую сторону идти дальше, он начинает наступать самому себе на ноги, объявляя, например, что театру сейчас (в данные полтора сезона) нечего играть, но тут же называя исключения в виде четырёх крупнейших работ, к которым добавится и предполагаемая постановка «Бесов»: «Владимир Высоцкий», «Борис Годунов», «Федра», «Живой». И, недовольный тем, что пришлось всё-таки признать наличие неплохих спектаклей, он объявляет, что единственно новый и премьерный в полном смысле слова – это «Федра» (где он сам играет).

Любопытно, в каком полном или не полном смысле слова являются премьерами «Владимир Высоцкий» и «Борис Годунов», которые в том же сезоне, что и «Федра», вышли на публику, «Живой», которого наша публика ещё не видела, и сочтёт ли автор письма премьерой «Бесы», если там не помешают выйти слишком усердные ревнители «риска», «неуспокоенности», инфарктов и запретов?

Исчерпав этим имеющиеся у него мысли о репертуаре Театра на Таганке, автор письма, верный принятому им принципу отвечать на самим же им заданные вопросы, сообщает, что ему «осталось ответить на вопрос, почему именно сегодня к нашему театру приковано столь пристальное внимание средств массовой информации. Загадки тут, однако, нет, потому что все знают о существовавшем не так давно зажиме прессы в отношении Театра на Таганке, и нет человека, который, берясь за перо (в прежние годы), не знал бы, что на полосу он пробьётся (если пробьётся) ценой нечеловеческих усилий, терпения и времени, и то над его статьёй повиснет угроза сокращения, изменения и т. д. и т. п.

Значит, сейчас естественно было бы радоваться, что наконец-то история снесла запреты, нелепые своим вандализмом, и печать повернулась к театру лицом! Во имя чего же придумывать загадки о запоздалом внимании к театру и наводить тень на ясный день? Оригинальное, талантливое творчество Театра на Таганке, его высокое режиссёрское мастерство не изучалось, спектакли искусственно изолировались от истории – вот в чём беда. А по Певцову – беда в том. что этот пробел сейчас можно ликвидировать.

Теперь насчёт кляуз другого, внутреннего плана.

Как во всяком театре, и в организме Таганки, возможно, были и есть свои неуравновешенности, свои помехи – кто-то опоздал, кто-то не пришёл, кто-то выпил спиртного. Это никого не украшает, не украшает и их. Но неужели эти вещи надо решать не внутренними средствами, а с участием миллионного форума? Больше того. Если все примутся использовать гласность как «прислугу за всё», если потащат на общий суд свои домашние дела и неувязки, то не превратится ли гласность в тот жупел общественного мнения, которым в сталинские времена пугали всех, вторгались в интимную сторону жизни и держали таким образом жёсткий контроль над всеми видами свободы личности, над любым частным отклонением от схемы? Не вернёт ли такое упрощение принципа гласности тень казарменного коммунизма, где за отдельного человека всё решает некое общее собрание?

Когда-нибудь опыт этого театра будет изучаться подобно тому, как сегодня изучается судьба людей сталинского времени, выполнявших непосильную задачу творчества в неподходящее для искусства время. Театр на Таганке и Любимов тоже работали в неподходящее для искусства время. Когда-нибудь это будет оценено. Когда время проходит, все понимают, что ушло. Так и с Таганкой. А пока что распухает стопка «компромата», в которую письмо актёра Певцова, представителя новой смены труппы, вносит свою дань.

Нина ВЕЛЕХОВА.

84. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами, на половинном стандартном листе)

12 февраля, 1989 г.

Дорогой Степаныч!

На все вопросы я сполна ответить сейчас не в силах – не во временных, а в душевных, они истощены, и душа в страхе готовится к скорой премьере «Живого», которого делает Любимов и т. д. Но вопросы деловые я освещаю.
1. Значит: вторая половина мая? Я в Москве. С 30 апреля где-то до 14 мая Таганка в Греции, потом с месяц дома. В любом случае Тамара с Серёжей пока со мной по странам не катаются, а Катя по-прежнему живёт и учится в Калинине, тёща, как правило, со Дня Победы на даче-огороде за 120 км от Москвы, это всё к тому, что моя хата в Вашем полном распоряжении в случае несовпадения графика нашего с тобой передвижения.
2. Мой телефон: 124-21-51.
3. Что касается картинок, пока повремени до встречи, до разговора, с пространством разобраться надо.
4. На Шукшинские чтения я поеду – это и Чемал, и Катунь… это и Чуйский тракт, политый слезами Матрёны Федосеевны… это в конце Наконечников и Быстрый Исток, и родня и пр. Ближе к началу твоего движения мы ещё не раз спишемся и созвонимся. Числа 25-го апреля Любимов уедет в свою заграницу, и время высвободится, а пока я каждый день с 10 утра до 6 часов стою на сцене, репетирую и пр.

На жизнь не жалуюсь, какая есть – вся мной сделана и от меня зависяща. 23 февраля должна состояться премьера «Живого», ругай меня, молись, что хочешь, делай, но чтоб этот день стал для «русской кисти первым днём»!

Обнимаю – твой В. Золотухин.

(Дописка голубой пастой, в верхнем углу письма)
Что касается записей о Володе, придёт время, сыны найдут им применение.

85. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на двойной открытке 1988 г. «С Новым годом!», худ. Е. Куртенко, синей пастой)

21.12.89

Многоуважаемые и дорогие
Владимир Степанович и Валентина Ивановна!

С наступающим Новым, 1990 года!
Храни Вас Господь!
Здоровья и радости
и много весёлых дней!

Валерий – Тамара – Сергей,
Золотухины!!

86. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано голубой пастой, на обратной стороне письма – ксерокопия портрета Валерия Золотухина, нарисованного Владимиром Высоцким)

28 января, 1990 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

По порядку.
Размеры: одна картина 40 см х 67 см (Ангел),
другая – 40 х 68 см.
Думаю, можно две одинаковых рамки сделать.
Что касается летнего моего расписания, оно пока для меня не ясно. Что-то определённое могу сказать в конце марта, по возвращении театра из Финляндии – Швеции. Апрель – май мы точно в Москве. В июне (когда?) Израиль. Но такая идёт в стране гражданская война, что неизвестно, что будет завтра, а уж в июне-июле…
В театре – бардак. Такого плохого времени – не помню. Министр – в министерстве, Любимов – в ФРГ, хотя он опять официально гл. режиссёр театра на Таганке… Группа в разгуле, директора они (Губенко – Любимов) выгнали полгода назад, начальства нет… и «гуляй, рванина, от рубля и выше…».
Дома тоже очень плохо. Пьянство Тамары довело дом до ручки… Вчера позвонил тёще в Ново-Московск и сказал, чтоб забирала Серёжу, переводила его там в школу и воспитывала, иначе я его отправлю в Междуреченск. Напугалась, завтра приезжает… Напугалась и Тамара – пока трезвая, такая у меня жизнь – «тяни лямку, пока не выроют ямку». Писать почти не пишу, готовлю к печати старое, ранее не издававшееся. На обратной стороне листа – автограф Высоцкого… Но дату, когда он это рисовал (меня), не помню…

Кажется, всё… поклон семье – твой – В. Золотухин.

(Дописка, постскриптум в правом верхнем углу письма, в рамочке. – Ред.)

Дядя Саша* – работа давняя, мне она тоже по душе шибко.
Такие удачи вообще редки… Я рад, что эта работа тебе понравилась.

На гармошке напиши «В. Фомин».

_______________________
* «На всю оставшуюся жизнь».

87. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Курска в Алма-Ату, написано фиолетовыми чернилами, на половинных листах)

28 февраля, 1990 г., г. Курск

Ну что, Степаныч?

Действительно, уж как не повезёт, так и на родной сестре триппер поймаешь. Это в точности про меня сказано. Но в писании сказано и другое: самый большой грех – уныние. И тут опять ты меня поддерживаешь, что и с триппером надо жить. Значит, будем жить. Вот так я тебя и перемешиваю с Библией. Написал ты мне письмо убийственно грустное, но именно такие твои письма и размышления я больше всего люблю, они, как ни странно, аккумулируют меня и понуждают двигаться и шевелить мозгами.
Килограмм лимонов в Курске стоит 11 рублей, яблок – 4,90, значит, я должен свой гонорар за концерт поднять по крайней мере процентов на 30. А если учесть, что Тамара пьёт коньяк стоимостью в 20 рублей, приплюсовать ещё процентов 15. Вот такая бухгалтерия. Все эти годы – 2-3 последних – меня спасает заграница, хрена что в своём отечестве можно купить, при том, что в магазин я не хожу, да там, по слухам, и нет ни хрена.
Коковихина всё хвалила Советскую власть, ругая только местную, не ведая будто, что местная есть часть целого, и, наконец, прозрела, прочитав Солженицына «Архипелаг»… Ладно, к делу…
Значит, размер «Голубой» 40 х 52 ?.
На «Девку», как ты её называешь, рамку ты мне всё равно изладь, мы на месте разберёмся, в «Девке» есть смысл и красота.
4 марта мы уезжаем в Финляндию. Возвращаемся – 14 марта.
Апрель – май мы полностью в Москве.
2 июня мы улетаем в Израиль.
Возвращаемся 15 июня и по предварительным расчётам на месяц уходим в отгулы, для того, чтобы числа 15 июля вернуться, провести 25-го десятилетие кончины Высоцкого и снова на месяц уйти в отпуск. У нас пятидневка, и так как мы один день из двух выходных работаем, накапливаются за год отгульные дни. Из этого расчёта и решай, когда тебе удобнее приехать. Коррекцию внесём позже. Но Израиль – ТОЧЕН.
Что касается моих планов на отгулы после Израиля, ничего путного сказать не могу. Пока читаю сценарии, хочу немножко помозолить людям глаза с большого экрана, но всё говно попадается, и жалко время убивать, «уже не тот завод». Но даже если я на что-то и соглашусь, то всё равно Москву выберу, и твоему приезду это не помешает. Признаюсь, настиг меня любовный роман ошеломительный и крутит меня уж два года почти… и башка и душа и член – разрываются. Но я в нём, в романе этом несчастном, большую радостную муку нахожу. По словам Дон Гуана, которого я играю, - «За сладктий миг свиданья безропотно отдам я жизнь».
К твоим письмам и материалам, крест святой, я вернусь, я знаю, это бесценный клад. Не серчай, что я тяну как бы… Вот, вот, и я окончательно расчеловечусь и либо прахом стану, либо вчеловечусь в качество иное.

Обнимаю, преданный и любящий тебя ученик
твой до гроба – В. Золотухин.

88. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Тольятти в Алма-Ату, написано бледно-голубой пастой, на листе с ксерокопией портрета Валерия Золотухина, нарисованного Владимиром Высоцким)

31 октября, 1990 г., г. Тольятти, г-ца «Волга».

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Я люблю писать с дороги, «заткнувшись где-нибудь в гостинице, в одиночестве»…
По странному случаю (собирался в спешке) не взял с собой бумаги и пишу опять на Володином автографе… Не получив от тебя до сих пор письма, счёл я, что ты на меня круто обиделся – и поделом мне… В моей жизни много плохого, но есть кое-что и достойное внимания… Понимаю, что свидание наше было суетное, комканное, никудышное и пр. Но так уж повелось, что в основном мы разговаривали и откровенничали в письмах. Баба моя совсем худа стала, разболелась вдрызг, находят у неё чёрт-те чего и больше… месяц, как температурит, всё у неё болит, и не знаешь, чем помочь ей и себе. Ты её прости, баба она по сути своей редкая, это я говорю правду – видит Бог.
Картинки твои стоят на нужных местах, гляжу я на них каждый день, редким разом беру в руки твою гармонь и играю Серёже про «Степь кругом» и другие песни, он любит слушать, гораздо больше, чем под гитару, и часто просит: «Папа, возьми гармонь Фомина…» А мне и лестно. Тут я на заработках, как всегда, и решил тебе о себе напомнить и сказать – прости, Степаныч, если что не так…

Кланяюсь своим.

Твой – В. Золотухин.

______________________________________
Приложение к письму: ксерокопия статьи Валерия Золотухина «В том моей вины нет», напечатанная в «Литературной газете» 24 октября 1990 г.

Письмо в редакцию

В ТОМ МОЕЙ ВИНЫ НЕТ

Ответ Андрею СМИРНОВУ и другим

«Спаси, Господи, и помилуй ненавидящия
и обидящия мя, и творящия ми напасти,
и не остави их погибнути мене ради грешнаго».
(Из утренней молитвы)

«Я Вам пишу… Зачем – не знаю… но… Вы не представляете, какая мука зелёная и тоска писать Вам это письмо. Но… надо. Правда, я начал писать и говорить с Вами давно, особенно по ночам, с того самого дня, как только появилось Ваше интервью в «ЛГ» (6 июня), где Вы назвали моё выступление на родине Шукшина (праздник на горе Пикет) в июле прошлого года омерзительным зрелищем. Большинства читателей на Пикете не было, и чьё выступление было омерзительным, а чьё славным, им судить трудно, зато печатному слову их (нас) приучили верить с детства. К тому ж абзацем выше
характеристики, данной моему выступлению, Вы рассказали о собрании в бийском театре, где кто-то шибко ораторствовал за чистоту крови и т. п. Я там, как Вы знаете, не был, кроме Пикета, ни в одном мероприятии, посвящённом 60-летию со дня рождения В. М. Шукшина, не участвовал, кто и что говорил, где о чистоте крови – не ведаю (я и сам на полтора процента татарин: борода не растёт, хоть тресни), и шабаш о чистоте крови как с одной, так и с другой стороны мне одинаково противен. Но вам ведь это не важно. Вы преднамеренно смешиваете людей и их взгляды (допускаю, что в результате, а не по замыслу), повязываете всех одной кровью… Я понимаю, таким путём проще и эффективнее получить доказательства превосходства своей идеологической схемы, как говорят у нас на Алтае, «одним салом по всем сусалам». Но, согласитесь, это далеко не чистоплотно, а у нас, кержаков, просто невозможно. К сожалению, Вы не удосужились хотя бы приблизительно привести текстологическое свидетельство того, что я говорил и пел (я это сделаю ниже), что, собственно, содержало мерзость. Быть может, это получилось в разговоре с корреспондентом спонтанно… к слову…. как бы невзначай… Но вот что вышло.
Я сразу стал получать письма, где я предавался анафеме как озверелый антисемит, черносотенец, как враг еврейского народа и как мучитель… Высоцкого (?!). «Вот где разгадка истории с Гамлетом!» - воскликнули иные. «Отвечать или не отвечать?» - думал я. И решил – не буду. Раз померещилась ведьма, ведь не переубедишь, да и хватит ли жизни отмываться от всякой чуши? Но оказалось, словами Вашими, брошенными вскользь и походя, введены в заблуждение и люди серьёзные и мне дорогие, такие, как Ю. П. Любимов – мой руководитель, или поэт Л. И. Лавлинский – главный редактор «Литературного обозрения». Не сговариваясь, они сказали: «Валерий, на такие выстрелы надо отвечать!» И я отвечал Вам потихоньку. В дневниках накопилось много вариантов. И всё-таки я думал: не стоит, пустое… и почему я должен доказывать, что я не верблюд? Но последнее письмо окончательно привело меня к решению ответить Вам, и НЕ ТОЛЬКО ВАМ.
Актёру Валерию Золотухину. Копия: Юрию Любимову и актёрам театра.
С большим интересом я смотрел телеперадачу «Слово» 11.09.90 г. Но вот что поразило. Как вы, откровенный и оголтелый юдофоб, поехали в эту «жидовскую» страну, в этот рассадник сионизма. Я могу понять «истинных патриотов», «идейных» антисемитов, их принципиальность в этом вопросе. А где ваши принципы? На митинге, посвящённом памяти Василия Шукшина, вы издевались над еврейским народом, как ни в чём не бывало, демонстрировали свой «талант». О наличии совести говорить не приходится. Не тот случай. Поистине, шекели, как и другие деньги, не пахнут, непонятно, однако, почему Вам дали визу в Израиль? Либо они не были осведомлены в Вашем публичном излиянии, либо из уважения к Юрию Любимову, а скорее всего потому, что Вы слишком ничтожная личность, чтобы акцентировать на ней внимание. Вот президента Австрии Курта Вальдхайма, подозреваемого в неблаговидных действиях во время 2-й мировой войны, в Израиль не приглашают, как не приглашали, в своё время, известного дирижёра Герберта фон Караяна, который служил Гитлеру.
Извеков, Моск. обл., ст. Тучково.

За такое уже в суд подавать можно, а ведь тов. Извеков на Пикете не был, что я говорил и пел, не слышал, стало быть, отрекомендовал меня с вашей подачи. Так же, как не был на Пикете и Любимов, и, не испрося меня, в чём, собственно, Валерий, дело, вывесил, как бы в порицание, Ваше интервью с сопроводительным письмом (вроде того, что изложено выше – адресованным ему, министру культуры Н. Н. Губенко и «всем артистам Театра на Таганке, кроме Золотухина») на обозрение всего театра и тех, кто там бывает. Но Ю. П. Любимов – израильтянин наполовину, у него два паспорта, он очень гордится этим, и его понять можно. Однажды на репетиции он спросил меня: «Ты друг Распутина?» «Да», - ответил я. «Галина Николаевна, - обратился он к заведующей труппой, - отберите у него все роли». Мастер играл, мастер шутил. А некоторые из моих коллег всерьёз выспрашивали: «Неужели это правда?.. Как ты мог?..» и т. д. Но потом, вспомнив, что я помогал А. В. Эфросу в его самые трудные дни на Таганке, вспомнив, что я снимался у И. Е. Хейфица. А. М. Рома, М. А. Швейцера и др., несколько поуспокоились, поняв, очевидно, что здесь что-то не так, путаница из-за неверно записанного в козлином пергаменте (по Булгакову).
Некоторые письма содержали угрозы физической расправы надо мной и моими детьми. Авторы других писем клялись, что они уедут из этой дикой страны, чтоб я не беспокоился со своей свинской компанией, что их дети будут жить счастливо и припеваючи и не будут жрать эту неизвестно чем, какими заменителями набитую колбасу, которую в поте лица вынуждены доставать по паспорту… И не на наши вшивые рубли они жить будут и передвигаться по свободному миру, а вот тебе-де, и детям твоим, и детям дружков твоих голодная смерть грозит, и скоро, скоро вы друг другу горло перегрызёте своими гнилыми зубами, потому что лечить ваши зубы скоро некому будет – мы все уедем… Эти угрозы сначала рассмешили меня, а потом повергли в уныние необычайное, и я подумал, что надо всё-таки одного из моих сыновей выучить на дантиста, чтоб ближнего своего надёжными клыками рвать, когда сбудется предсказание.
Как кинематографист, Вы, Андрей Сергеевич, не могли не видеть, что всё, что творилось и говорилось на Пикете, снималось многочисленными профессиональными и любительскими кинокамерами, что на всех нас израсходованы тысячи километров магнитофонной плёнки. И, стало быть, это в любой момент любого суда может быть востребовано и прослушано. Кроме того, зная, что мне придётся выступать, я составил в дневнике несколько конспектов своего будущего слова (некоторые как вещественное доказательство прилагаю ксерокопиями к этому письму), чтоб не захлебнуться в эмоциях и не ошибиться в формулировках. По 26-летнему опыту работы в Театре на Таганке я знаю, что на таких собраниях на сто зрителей по 10 профессиональных и неизвестно сколько стукачей-любителей.
И почему в конце концов я не могу гордиться тем, что меня родила русская мать Матрёна Федосеевна? Что я русский по рождению и православный по вере? Мы были на гастролях в Израиле. Они наши частушки в спектакле «Живой» воспринимали с восторгом и пониманием, как, впрочем. и все спектакли. Я видел, как они гордятся тем, что они израильтяне, с каким спокойным трудолюбием они заботятся о своей священной земле, о своей исторической родине, с каким военным бесстрашием и остроумием защищают её! Неужели мы, россияне, разучились делать это?! Не верю. Не хочется верить! Так что же тогда мешает нашему вот такому на зависть единению? Часто нам всем приходится работать с цыганскими артистами, с их ансамблями… Как они гордятся тем, что «МЫ – ЦЫГАНЕ!», и без конца и края поют свои давно известные песни. Ни один концерт грузинских артистов не обходится без «Лезгинки»… но как только зазвучит «Камаринская» или «Калинка» - наши дети переключают телевизор и
танцуют «ламбаду», но не знают и тех трёх русских песен, которые знает их отец. И кого же я буду винить в том, кроме самого себя?!
В нашем классе на Алтае учились русские, евреи, немцы сосланные, молдаване высланные, калмык один, украинцы, шорец… И никто из нас не был возвышен или ущемлён, никто не заносился, не выставлялся, мы были все равны. Кроме меня, сына председателя колхоза, и дочери секретаря райкома – мы были начальниковыми детьми и по детскому неразумению, но втайне считали себя более защищёнными судьбой и отцами. Но то было уже как бы классовое расслоение, о котором мне стыдно вспоминать, потому что в сорокаморозноградусную новогоднюю ночь мы с братом находили под подушкой мандарины, яблоки, колбасу и конфеты, и нам запрещали носить это в школу. Каким образом в бураном занесённое село за сто километров от железной дороги доставлялись коммунистам свежие фрукты?! До сих пор для меня загадка, техническая непостижимость. А то, что евреи плохие люди, никто мне на Алтае не говорил. Я об этом узнал только в Москве от людей грамотных и цивилизованных, но, честное слово, я им не поверил и не верю до сих пор.
«Не надо меня толкать туда, куда я сам идти не намерен», имея свою веру, не обязательно с топором или с высокомерным небрежением относиться к вере другой. Имея своих пророков, вовсе не обязательно плевать в других. Отдельные евреи, как и отдельные русские, и другие… Во всякой нации свои изверги есть. Но народ как субстанция всегда велик всякий.
Теперь – желток. Что я сказал и спел на Пикете в июле прошлого года:
«Как сказал один поэт, большой, выдающийся поэт – в поэзии всегда война, и перемирие наступает только в эпоху общественного идиотизма». (Мысль принадлежит Мандельштаму, и под войной он, я так понимаю, имел в виду конкуренцию талантов, противостояние творческое, отнюдь не национальное.) В эту эпоху мы смело шагнули и идём по ней стройными рядами. Но пока у нас есть живой Шукшин, живущие Астафьев, Распутин, Белов, пока, мать их, перемать, они не перегородили Катунь (кстати, экологическая защита Горного Алтая, защита Катуни от каскада ГЭС обязательным пунктом входила в повестку дня проводимого праздника) – ни о каком перемирии речи быть не может! А значит… мы… есть на то надежда, не до конца эпоху общественного идиотизма пройдём и освоим. Пикет – это наше Куликово поле. «Здесь русский дух… здесь Русью пахнет». Несколько частушек из спектакля Театра на Таганке «Живой».

Хорошо, что Ю. Гагарин -
Не еврей и не татарин,
Не тунгус и не узбек,
А наш советский человек!

Я историю учил,
Все учебники зубрил,
А надо бы историю
Учить по крематорию.

Коммунисты просят крупки,
«Мы пойдём на все уступки!»
«На уступки вы пойдёте,
А убитых не вернёте».

Скоро, скоро снег растает,
Вся земля согреется.
Скажи верное словечко:
«Можно ли надеяться?!»

Укажите мне пальцем, где в моём слове издевательство над еврейским или другим каким народом? А то, что я русский, позвольте мне этого не забывать, и если у кого аллергия на слово «русский», в том моей вины нет.

С уважением
Валерий ЗОЛОТУХИН

ОТ РЕДАКЦИИ. Публикуя письмо Валерия Золотухина, мы хотим надеяться, что неприятная ситуация, о которой шла речь в письме, возникла из недоразумения и что это недоразумение теперь исчерпано. Сегодня такое опасное время, когда любое неосторожное слово (особенно касательно национальных отношений) подобно взрыву. Слава Богу, в мире кино и театра, в отличие от мира литературы, до сих пор почти не было националистических баталий. Не хотелось бы (ещё раз повторяем), чтобы обидное недоразумение, возникшее между двумя талантливыми людьми Андреем Смирновым и Валерием Золотухиным, имело какое бы то ни было дискуссионное продолжение. Это не та дискуссия, которая способна разрядить обстановку. Примите это послесловие как наш редакционный призыв.

89. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано фиолетовой пастой, на обороте листа – статья Натальи Каминской «Павел I второй», напечатанная в газете «Экран и сцена» за 25 июня – 2 июля 1992 г.)

11 января, 1993 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Как я рад был, что ты откликнулся, а уж я было думал… да мало ли что я думал!!
Да, с храмом дело оказалось, благодаря этим экономическим катаклизмам, весьма и весьма не простым… Но… община зарегистрирована, счёт открыт, и фундамент заложен, слава Богу! С Рождеством тебя Христовым, с Новым годом, мира и счастья твоей семье! Заработки мои уходят почти все в Б. Исток, но выручает заграница, вернулся недавно из Америки, где концертировал цельный месяц с А. Калягиным. Март – театр на Таганке проведёт в Японии, а май – в Вене, где должны будем сыграть на фестивале муз. театров «доктор Живаго». Гл. роль Любимов поручил мне, посмотрим, что из этого триумвирата – Пастернак – Шнитке – Любимов – выйдет. Несмотря на все передряги, 1992 год принёс мне и огромную радость: пока в Театре на Таганке кипели страсти и интриги, я в другом театре занимался историей Российской и сыграл несчастного, безумного государя убиенного нашего – Павла I. Денис учится на II курсе режиссёрского курса во ВГИКе, служит в храме и всерьёз думает о том, чтобы рукоположиться и уйти в священники. Я благословил его, а там пусть решает сам, какое поприще избрать ему окончательно. Серёжа – в 8-м классе, любит театр, но увлечён химией и компьютерами. У Тамары здоровье неважнецкое, но пока терпимо и на ногах. В кино сыграл большую роль у Швейцера – «Как живёте, караси?» хорош…» Но фильмы наши скупаются какими-то мафиями, и экран в основном занят американской продукцией, не знаю, как в Алма-Ате.
Обнимаю тебя,
привет и поклон семье – твой – В. Золотухин.

___________________________________
Ксерокопия статьи Натальи Каминской «Павел I второй», напечатанной в газете «Экран и сцена» за 25 июня – 2 июля 1992 года, в № 26

ПАВЕЛ I ВТОРОЙ

Давняя театральная мудрость: если хочешь поставить «Гамлета», в твоём распоряжении должен быть актёр, способный сыграть эту роль. Всё драматургическое богатство устремлено к единственной, центральной фигуре. Она – одинокая, недосягаемая вершина. Но она же – главная фокусирующая точка, вне которой рассыпается весь окружающий ландшафт.

Таков «Павел I» Д. Мережковского. В спектакле Театра Армии, поставленном Л. Хейфецем, Павла играл Олег Борисов. Затем – из-за длительной болезни актёра – на роль был приглашён Валерий Золотухин. В дальнейшем зритель сможет, очевидно, увидеть спектакль и с Борисовым, и с Золотухиным. Спекталю повезло: свет обеих звёзд озаряет огромную сцену Театра Армии. Это, как говорят учёные, - общее. Всё остальное – особенное.

Однако нет никакой возможности определить, кто из Павлов – первый, а кто – второй. Разумеется, не по хронологии жизни спектакля. А по художественной значимости. Что и говорить – повезло! Но справедливости ради замечу – «везёт» тем, кто прилагает к этому усилия. Для Леонида Хейфеца выбор актёра и скрупулёзная работа с ним – непременное условие режиссёрского «я».

Полубезумный царь, почти маньяк – таким рисует Мережковский одну из самых противоречивых и загадочных фигур русской истории. Так случилось, что я смотрела Золотухина спустя несколько дней после ошеломительного захаровского сюжета (телекомпания «ВИД»), в котором Павел предстал страдающей, светлой, весьма прогрессивной личностью. И каждое движение актёра невольно проверяла вчерашним «открытием». К середине спектакля окончательно бросила это пустое занятие, в очередной раз уяснив: талантливое художественное произведение убеждает куда больше, чем подвластные переменчивым ветрам исторические импровизации.
Итак – перед нами Павел I, больной, внутренне изломанный, творящий жестокие, эксцентрические , непредсказуемые поступки. Золотухин играет столь же неистово, сколь и Борисов. Но его неистовость иной природы. Борисовский душевный излом глубже, изощрённее, внутренняя жизнь его Павла загадочнее и оттого страшнее. Его эмоциональные взрывы неожиданны, за ними угадывается дьявольская метафорическая деятельность больной души, из мрака инфернального, «Достоевского» сознания высвечивается аристократическая, брезгливая обособленность.
Золотухин – весь открыт. Он, кажется, сама стихия, непредсказуемая и этим страшная, но на первый взгляд более понятная. Борисов сильнее в сценах молчания, одиночества. Золотухин – в сценах публичного глумления, отчаянного шутовства. Его тембр – звонкий, скомороший «петух», у Борисова же - взнервленный, неэстетичный фальцет. Впрочем, простота Золотухина кажущаяся, ибо «неуправляемость» душевных перепадов Павла, блестяще управляемая актёром, даёт постоянное тяжёлое предчувствие трагедии. Сцена в спальне в ночь убийства – одна из самых сильных. Павел – Золотухин вдруг сбрасывает с себя скоморошьи обличья и остаётся в белой (смертной?) рубахе – маленький, беззащитный, отчаянно ищущий тепла. Ревнитель прусских порядков оборачивается обычным российским мужичком, который с радостью предпочёл бы холодным просторам Михайловского замка обычную избу, теплую печь и крынку молока. Страшный конец сыгран именно в эти минуты, то, что произойдёт потом, лишь логическая сюжетная точка.
Когда один большой актёр сменяет другого, да ещё в главной роли, мы привычно ожидаем другого спектакля. Но вот ведь интересно – спектакль не изменился. Он лишь осветился иным светом. Редкая удача! Повезло!

Наталья КАМИНСКАЯ.

90. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрной пастой, на половинном стандартном листе, на изнанке которого автограф от жены Владимира Высоцкого Людмилы Абрамовой)

27 февраля, 1993 г.

Дорогой мой учитель, друг,
дорогой мой человек Владимир Степанович!

Может быть, ты думаешь, что вот, мол, прочитал «горькую тетрадку» и ни слова – ни полслова?! Твоя предельная требовательность к жизни, к себе и близким не всем под силу. И вряд ли стоит судить кого бы то ни было, включая детей, особенно – в применении к своему полю. Но – абстрактно – сторонне, матерьял по искренности и боли – огромного заряда. Я месяц стоял на сцене – пел – читал – танцевал, репетировал доктора Живаго в постановке Любимова. Сейчас работа прерывается месячными гастролями в Японию. Везём два спектакля, два названия – «Борис Годунов», «Преступление и наказание». Дома всё в порядке, у Тамары сильно отекают ноги, беда. Я кручусь, верчусь… Посылаю тебе некоторые копии, из них яснее проглядывает моя жизнь вне койки. Привет твоим, не сердись и не молчи!

Твой, а ты у меня один – В. Золотухин.

_____________________________________

(Приложения к письму – две маленькие рекламные картинки-карточки с нарисованными на них девушками по вызову. – Ред.)

1. На первой картинке. с телефоном 279-74-32 и со стихами «Сиянье глаз и милая улыбка, Мерцанье свеч – чудесный вечер! Не позвонив сюда, Вы сделали ошибку, Оставьте грусть, до скорой встречи»:

Это – в большом количестве и разнообразии под дверью каждого номера.
Стоит это удовольствие от 50.000 руб. в час и дальше – больше.
Сам не пробовал – знатоки говорят.

(В. Золотухин.)

2. На второй картинке с телефоном 164-77-91 и со стихами «Позвони! Забудь на время грусть! Заплати. А я за всё берусь. Оставьте боли и заботы своему врагу! Я в этом вам охотно помогу!»:

Это – в большом количестве под дверью каждого номера.
Стоит это удовольствие
от 50.000 руб. и дальше.
Сам не пробовал – знатоки говорят.

(В. Золотухин.)
_________________________________
На обороте письма – справка о Людмиле Абрамовой и автограф Людмилы Абрамовой Валерию Золотухину:

Л. В. Абрамова родилась 16 августа 1939 года.
Закончила ВГИК в 1963 году (мастерская М. Рома).
Дебютировала как киноактриса в фильме «713-й просит посадку» (Ленфильм, 1962 год). Снялась в фильмах: «Восточный коридор» (Беларусьфильм, 1967 год),
«Не жить мне без тебя, Юсте» (ЦТ, 1969 год).
С 1961 по 1968 год – жена Владимира Семёновича Высоцкого, мать двух его сыновей. Аркадий родился в 1962, Никита – в 1964 году.
Сейчас Людмила Абрамова работает художественным руководителем Дирекции по созданию музея В. Высоцкого.
Это главные события а её жизни – всё остальное она расскажет сама… Перед вами ещё одна книга о Владимире Высоцком, но эта книга – факт биографии Людмилы Абрамовой.

Родному моему Валерию Сергеевичу
всё-всё ты про меня знаешь,
про Володю всё знаешь лучше всех –
с любовью, благодарностью
и восхищением
Люся.

18.10.91

91. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, статья о Театре на Таганке, «Московские новости», 12 сентября 1993 г., № 37)

(8 сентября, 1993 г., среда)

«Московские новости» 12 сентября 1993 г.

Скандал

ЮРИЙ ЛЮБИМОВ ОБЪЯВИЛ О ЗАКРЫТИИ СВОЕГО ТЕАТРА

Письмо Юрия Любимова
труппе Театра на Таганке

Господа артисты, репетируя с вами долгие годы, я часто делал много вариантов, чтобы найти оптимальный. Но мне никогда не пришёл бы в голову вариант бывших сотрудников Театра на Таганке – захват театра главарём с сотрудниками (артистами я их назвать не могу), при содействии временных, случайных депутатов! Этот вариант превзошёл все мои ожидания. Нарушив мой контракт и все нормы приличия, они фактически закрыли наш театр. Бездумное решение властей, которым всё известно, позволило этим людям с упоением наслаждаться победой. Существование с ними под одной крышей нашего дома я считаю невозможным. Мы должны прекратить работу в Москве. Я выполню все обязательства, связанные с гастролями.

Директор и художественный руководитель Театра на Таганке
Юрий ЛЮБИМОВ,
Афины 30.08.93 г.

Обращение актёров Театра на Таганке

В связи с заявлением создателя Театра на Таганке мы обращаемся ко всем, кто любит театр Юрия Любимова.
17 июля 1993 года в 16.00 группой артистов театра и наёмной охраной под руководством Губенко совершён силовой захват двух третей театра. Захват фактически санкционирован решением Моссовета о разделе театра. Это значит, в театре не могут идти спектакли «Борис Годунов», «Три сестры», «Электра», «Пир во время чумы», «Федра», премьера «Доктор Живаго», поставленные на большой сцене театра, ныне отобранной.
Мы неоднократно заявляли и заявляем, что Театр на Таганке является единым и неделимым творческим, хозяйственным и архитектурным организмом. Все обращения к властям, вплоть до четырёхкратного обращения к президенту с просьбой оградить нас и нашего Мастера от чьих-либо оскорбительных претензий на территорию театра, остались без ответа, не привели ни к чему.
Таким образом, театра Любимова в России отныне нет. В разное время в нашей стране по-разному закрывались театры – Мейерхольда, 2-го МХАТа, Михоэлса, Таирова. Трагическая особенность нашей ситуации, что Театр на Таганке уничтожили сверху, а изнутри руками вчерашних учеников Мастера. Это убийство произошло при активном участии городских властей (Моссовет, Москомимущество) при равнодушном попустительстве общественности и невмешательстве творческой интеллигенции.
Городские власти (Моссовет, а не мэрия, мэрия против раздела) оскорбили 30-летнюю историю своего театра. Им не воспрепятствовали руководители страны. Справедливости ради необходимо сказать, что мэрия представила группе Губенко три помещения на выбор. Нет, они предпочли оккупировать Театр на Таганке.
Театр на Таганке объявляет о своем вынужденном закрытии в день открытия 30-летнего сезона.
Мы приносим извинения нашим зрителям за столь внезапную кончину нашего репертуара. Существование под одной крышей с этим явлением и с этими людьми мы считаем белом безнравственным и невозможным.

Алла ДЕМИДОВА, Валерий ЗОЛОТУХИН,
Иван БОРТНИК, Вениамин СМЕХОВ, Давид БОРОВСКИЙ,
Семён ФАРАДА и другие, всего 27 подписей

Бонн – Москва 31 августа 1993 года

Комментарий «МН»

Скандал, который больше года разворачивался вокруг Театра на Таганке, логически завершился. 76-летний Мастер сделал то, что в своё время не удалось Станиславскому, писавшему в одном из вариантов письма к правительству, что лучше он, старик, сам закроет Художественный, чем будет мириться с тем, что там происходит. Поступок вполне в духе режиссёра, десятилетиями взрывавшего общество лжи и фарисейства своими не всегда художественно совершенными, но всегда безупречными по точности нравственного и гражданского посыла спектаклями.
Неизвестно, чем завершится борьба губенковцев за помещение, яростная схватка одной части труппы с другой, какие ещё шаги предпримут в этом бесславном сражении продемонстрировавшие свою абсолютную беспомощность власти – всё это, в сущности, неважно. Другого Театра на Таганке больше не будет, даже если в знакомом всем краснокирпичном здании новое Содружество (!) актёров начнёт репетировать, как было обещано, пьесу Островского «Доходное место» (кто-то всё-таки над нами, грешными, там наверху определённо смеётся). И причина тому – не столько силовые действия одной из сторон, сколь бы они ни были аморальными сами по себе, а то равнодушное оцепенение, которое сковало всех нас, безнадёжно привыкших к безнравственности на разных уровнях – от правительственного до бытового.
Два года назад «МН» писали о ситуации, сложившейся в знаменитом театре, под заголовком «Прощай, Таганка?..» Теперь, похоже, вместо знака вопроса можно поставить точку.

На снимке (Ю. Любимов и Н. Губенко на фоне зрителей):
Май 1988 г. На репетиции «Бориса Годунова». «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста».

92. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрной пастой на открытке с изображением – «Икона Казанской Божьей Матери»)

16.04.93 г.

Христос Воскресе,
Степаныч!
Наверное, ты не получаешь моих писем, коль молчишь.
Ещё тебе газетёнку о моей жизни?
В письме эту бодягу писать не будешь, а так…
Из подробностей, для меня повседневных, для тебя картинка моей жизни сложится.
Привет всем твоим.
Храни Вас Бог!

В. Золотухин

93. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Санкт-Петербурга в Алма-Ату, написано чёрной пастой)

20 декабря, 1993 г. Санкт-Петербург, г-ца «Октябрьская»

Дорогой Степаныч!

Я давно, ну, сравнительно, конечно, получил твоё письмо и тянул с ответом, дожидаясь 15-го декабря, когда должен был состояться очередной, уже 3-й, суд по вопросу раздела (имущественного) театра на Таганке.
История эта гнусная – Моссовет, которого уже нет, решил отдать Губенко и Ко большую часть территории (весь новый комплекс) театра на Таганке – Любимова.
Моссовет с таким же успехом мог поделить Большой театр, Кремль, Мавзолей, всё, что угодно. И дело – из нравственного (культурного, морального и пр.) аспекта утонуло в процессуальном болоте крючкотворства – кто скорей какой документ получит… скучно и противно писать; глядя на всё это, Любимов закрыл театр, сохранив право и обязательство выполнить заключённые ранее гастрольные контракты, в основном зарубежные. Только за последние полгода мы побывали с «Доктором Живаго» (Юрий Живаго – Валерий Золотухин) в Германии 4 раза. В материальном смысле группа Любимова в полном порядке. Та же группа, Губенко и Ко, ни х… не делая, получает деньги у Ю. Любимова. Государство субсидирует… т. к. театр не разделён (бюджет, казна), они захватили только помещение. А репертуар-то у Любимов, у его труппы…
Теперь мы ждём 4-го, последнего суда – Пленума, который собирается один раз в 3 месяца. А вообще может всё решить один человек – Лужков, мэр, но они (Губенко) уже и на правительство Москвы в суд подали.
Дома у меня всё по-прежнему, всё по-старому. Денис, бросив режиссёрский факультет ВГИКа, 2 курса пройдя, и успешно, в этом году ушёл в Духовную Семинарию, учится и живёт в Сергиевом Посаде (г. Загорск), я часто навещаю его, а совсем недавно он обвенчался и женился на девушке из провинции, из сельской местности Днепропетровской обл. В семье у Шацких – скандал по этому случаю, а по мне – была бы любовь только, и в этом пункте, по моим наблюдениям, всё очень даже хорошо. Он на меня и опирается, а мне куда деваться – раз любит и заявил, что «это, папа, дело решённое, лучше не мешайте».
С Филатовым – Шацкой у нас война, причиной тому – театр, он в лагере Губенко, и у нас сильный конфликт. А тут ещё такие выборы… и что будет дальше?! Но пока мы собираемся на гастроли в Париж. Будем играть «Бориса Годунова» и «Преступление и наказание». С собой в Париж беру Тамару и Серёжу, на 20 дней, с 10 января по 1 февраля. Пишу, как ты заметил, из Петербурга, приехали мы большой компанией – Ульянов, Быстрицкая, Смоктуновский, Зельдин, Чурсина и др. на два больших концерта (20 и 210 в Октябрьском зале. Выход на 5 минут, две песни под гитару, с вычетами, за два выхода в конверте 132.000 руб., - дорогу, гостиницу оплачивает приглашающая фирма. Летом снимался в фильме «Чонкин», по роману В. Войновича, играл парторга Килина. Снимает фильм замечательный чех, Иржи Менцель, известный на Западе режиссёр, месяц я провёл в потрясающем курортном городке Подсброды в Чехии, 45 км от Праги… Заплатили мне в августе за месяц курортного проживания и работы 2 миллиона 200 тысяч рублей. Разумеется, их давно нет, но как живут другие – ума не приложу?!
Любимов надеется, что здание ему вернут, вместе с ним надеемся и мы, Губенко проиграл везде, как политик, во всех путчах замаран, оттого идёт на всё.
Я, наверное, этим своим сумбурным письмом тебя окончательно запутал… Но я думаю, ты размотаешь наш клубок в правильную сторону.

Обнимаю – твой всегда и во всём – В. Золотухин.

______________________
(Приложение к письму – ксерокопия)

Декабрь – 1992 года?!

Президенту
Б. Н. Ельцину
копия мэру г. Москвы
Лужкову Ю. М.

Уважаемый Борис Николаевич!

Положа руку на сердце, Ю. П. Любимов кое-что сделал для развития российского театра и заслуживает более уважительного к нему отношения со стороны инстанций, занимающихся судьбой театра на Таганке.
Мы просим Вас защитить нашего учителя и оградить Любимова от оскорбительных притязаний Губенко Н. Н. или каких бы то ни было групп и лиц на территориальный раздел театра на Таганке, что в течение года создаёт невыносимые условия для творческой атмосферы и жизни театра.
Идею создания нового театрального организма, отделяющегося от театра на Таганке, мы можем только приветствовать.
Неужели правительство Москвы не знает истории этого театра и не понимает, почему театр на Таганке должно сохранить в памяти людей как единый творческий хозяйственный и архитектурный организм, созданный и руководимый Ю. П. Любимовым. Кстати, под архитектурным проектом нового здания театра на Таганке стоит подпись Любимова. Неужели нельзя оставить в покое нашего учителя хотя бы на старости лет и дать ему возможность дожить время, отведённое ему на этой грешной земле, в своём доме, и дожить так, как ему завещано его талантом, совестью и Богом.
Если правительство Москвы не примет срочные меры по нормализации работы театра на Таганке, к большому сожалению, мы вынуждены будем остановить работу театра и обратиться за помощью к народу и нашему зрителю.

С уважением

Народные артисты России:
А. Демидова, В. Золотухин, В. Шаповалов,

Заслуженные артисты России:
Ф. Антипов, И. Бортник, Ю. Беляев, Г. Власова, К. Желдин,
М. Полицеймако, А. Трофимов, Ю. Смирнов, В. Соболев, С. Фарада.

Артисты:
А. Граббе, Е. Граббе, Т. Додина, Г. Золотарёва, О. Казначеев,
И. Кулевская, Н. Ковалёва, Е, Манышева, Д. Межевич, С. Савченко,
Т. Сидоренко, Л. Селютина, В. Семёнов, В. Смехов, А. Фурсенко, С. Холмогоров, Д. Щербакова, В. Шуляковский.

94. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Адлера в Алма-Ату, написано чёрной пастой)

2 декабря, 1994 г., г. Адлер, гостиница «Горизонт»

Дорогой мой Степаныч, здравствуй!

Низкий поклон всем, кто с тобой, и привет тому, к кому собираешься или с кем общаешься.
Сижу после концерта, посвящённому дню инвалидов, в своём номере, грею ноги у электрического обогревателя (гостиница не отапливается, очевидно, по причине наличия Чёрного моря за окном и географического месторасположения) и думаю – о чём Степанычу написать?! потом решаю – не буду думать, а просто напишу. Значит, я в Адлере. Прилетел на два дня, на два концерта. Заработал два миллиона, отдал 400.000 концертмейстеру. Чистый мой заработок – 1 мил. 600.000 руб. Если учесть, что в театре мой оклад 290.000… отсюда и считай. Такие поездки не часты, но раза два-три в месяц всё-таки удаётся выскочить из Москвы. Но и в Москве бывают концерты, и в Подмосковье… Какие-то долларовые накопления, небольшие – есть. Это на случай опять какой-нибудь рублёвой катастрофы. Одно время просто было жутко, и на что живёт большинство артистов, я просто не представляю. Я ведь и в другом театре за Павла I 250.000 руб. за спектакль получаю. А с Нового года опять какое-то двойное подорожание. Однако, картошка своя, банки с огурцами свои, банки с чёрной смородиной и красной, компоты… и мешок сахара на зиму… Такая жизнь…
Старший мой Денис из ГИКа, где учился на кинорежиссёра, ушёл в семинарию духовную. Теперь рукоположен, служит дьяконом в подмосковном храме, женат, и 6-го октября я стал дедом, родилась у меня внучка Оленька. И им помогаю. К примеру, кроватку купил им за полмиллиона, и т. д.

Серёжа учится в 10-м классе, не блещет отметками, увлёкся барабаном, сутками лупит по всему, что ни попадя – ночью по подушкам, коленкам, книгам и пр. Занимается в каком-то Дворце, его хвалят, создаёт сам ансамбль, пишет музыку, забот у него хватает и без школы.
С Денисом они живут в ладу, ездят друг к другу в гости, и мне хорошо, глядя на них.

Тамара чувствует себя неважно, но об этом мне писать не хочется, устала она от своих болезней и уже жаловаться перестала… А я живу под Дамокловым мечом. Страшно мучается она, жалко её безумно…. и убегаю я в работу, вроде тебя, в заработки.
Надо машину менять, и надо напрягаться.

В марте приедет Любимов ставить «Медею». Деньги на постановку дают греки. И если всё путём, как говорится, то месяца полтора мы проживём в Греции, а это значит – хороший валютный заработок. Так что речь идёт практически о выживании.

Кое-что я пишу. Пишу большую повесть, что получится – не знаю. Да я и не тороплюсь, хотя торопиться надо. Тут Нифонтова умерла – 63 года, ранние какие-то смерти, и надо торопиться какую-нибудь итоговую вещь сработать, а всё обстоятельства мешают – не одно, так другое, и рукопись откладывается и откладывается.
И всё-таки жаловаться – грех, и я жаловаться тебе не буду… Я в хорошей форме, каждое утро делаю большую, сильную зарядку, голос звучит, на концерты приглашают, по утрам стараюсь молиться и бывать в церкви.

В этом году был долго на Алтае, в Белокурихе, в Быстром Истоке… По всем инстанциям – от губернатора до банкира, от директора новосибирского завода хим. концентратов – везде выбиваю деньги на строительство храма в Б. Истоке, и дело мало-помалу движется. Фундамент заложили прекрасный… Думаю, - с лета начнём поднимать стены под купол. Дай-то Бог. Надеюсь при жизни услышать звон колоколов над Обью, над Быстрым Истоком. Эта такая навязчивая, почти уже маниакальная идея, которая определяет ещё какой-то дополнительный смысл моей жизни... Это меня греет и заставляет подниматься с постели. Вообще, я заметил одну печальную вещь. Раньше я не любил время суток – ночь… спаньё, вынужденное какое-то прерывание жизни, дела, работы… И – скорей бы ночь прошла, да опять за работу – эта поговорка не была для меня шуткой. Я так жил. Теперь – каждое утреннее просыпание, вставание для меня мука и проблема. И поднимает меня на жизнь только молитва. Размышляя над всем этим, я прихожу довольно к простому выводу - мы остались без поводыря. Худо-бедно, 30 лет с каким-то перерывом (но в перерыве был тоже мощный поводырь – Эфрос) за нас думал НЕКТО – Любимов, и жизнь твоя была подчинена его замыслам, его действиям. Понимаешь?! Ты сам творил, жил, писал, пил, любил баб, рожал детей и пр., но всё это было в фарватере главного дела – жизни театра, теперь… вместе с системой всё это разрушилось, поводырь к тому же объективно состарился, и мы остались одни… и выживать надо в одиночку, никто меня особенно не ждёт на работе, никто не ругает, никто не следит за мной… Поневоле – растеряешься!! Вот и пожаловался. А не хотел.

Обнимаю – твой Валерий.
В. Золотухин.

Но роли я играю объективно прекрасные, и это – спасение.

95. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на листе с портретом Павла I, фиолетовыми чернилами)

29 июня, 1996 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч,
здравствуйте все, кто рядом со Степанычем.

Пишу и плачу – приятно было видеть себя с твоей гармошкой – так ведь для того и брал, если честно, чтоб ты увидел, и таким образом привет тебе передать. Но ведь она – крикливая, дальше меня повела. Увидел один режиссёр, у которого главный персонаж с гармошкой, и пригласил в свой фильм. И теперь я снимаюсь в большом фильме с твоей гармошкой, большие деньги получаю и тешу съёмочную группу, Лёву Дурова и Мишку Евдокимова, который к тому же главный спонсор этого мероприятия. Так что – Фомин и его гармошка и теперь мне помогает жить. Ничто не проходит даром, всякое доброе дело даёт когда-нибудь свои ростки-плоды. Спасибо!! Правда, надпись «Золотухину от Фомина» – временно пришлось «загримировать».
Сергей закончил среднюю школу, сплошь тройки. Буду куда-нибудь в коммерческую институцию его пристраивать. Парень умный, домосед, компьютерщик, но учиться не желает. «Пойду, - говорит, - в армию». Посмотрим. Тамара временами болеет «русской» болезнью, у меня вроде тебя в правом боку начинаются боли. Денис – священник, а я уж как почти два года дед – внучка Ольга у меня.
В театре «утряслось», я играю на старой сцене, играю и Павла I в театре Армии. Всё ждём 3 июля, какую песню запоём после?
Кое-что пишу помалу – для души, жаловаться не хочу, если только на свою лень и бестолковую жизнь, но с другой стороны – какая есть, такая есть. Обязательно и в этот год поеду в Сростки и в Б. Исток. Сраная политика тормозит строительство храма в Б. Истоке. Кое-как за 5 лет нуль закрыли осенью.
Но Бог не оставит.

Привет Валентине, Сашке, всем, кто рядом.
Храни вас Бог.

Помнящий и любящий Вас – Валерий Золотухин.

P. S.
Из главы романа ты поймёшь лучше, чем я живу. Черкни о впечатлении.

В. Золотухин.

96. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

19 февраля, 1998 г.

Дорогой Степаныч, здравствуй!

Примахал я только что из Владивостока, где с концертом был, и твоё письмо меня встретило… Нет, мой дорогой учитель, друг и человек! Я как-то незаметно и, по-моему, давно вышел из того возраста, когда обижаются на слова, критику или даже оскорбления в твой адрес, и я давно вышел из подчинения чьего-либо мнения… Нет, безусловно, я обращаю внимание и прислушиваюсь, но всё это соизмеряю только со своим чувством лада и ответственности. И уж ни с кем, тем более с Филатовым, я никакие счёты не свожу… у меня на то времени нету – у меня две внучки, да третья будет в мае… И оба мои сыновья пока ни хрена не зарабатывают… Да, я иногда подпускаю хренотень в печать, но только не для того, чтобы других подставить, обмануть и самому повеселиться… Когда сложится роман, главу из которого ты раскритиковал, и сложится весь и окончательно, я тебе его пришлю… и там поглядим… В книгу «Мой Эфрос» я включил эту главу и получил вот такое впечатление М. И. Пуговкина, человека, далёкого от наших дрязг и сообщающего своё впечатление как читатель.

(На обратной стороне письма – ксерокпия автографа М. И. Пуговкина. – Ред.)

Валера!
«Мой Эфрос» - Это прекрасно!
Так говорить может только
независимый художник!
Такого откровения никогда
не читал. Это подвиг!
Оставайся с нами!
Твой М. Пуговкин 97

Книга ему попала случайно. А в остальном – жизнь однообразная – спектакли, концерты… заработки, гастроли… Дома бываю редко и мало.
Серёжа учится на ударника при Гнесинском училище – два года ему долбить, а там, глядишь, и в институт поступит… По ночам руководит каким-то ансамблем, слава Богу, не пьёт, не курит… Денис – священник, монархист и оттого без прихода. Тамара, слава Богу. здорова, привет тебе передаёт и считает, кстати, по той же публикации в «Юности», что я вырос как писатель. Но это опять же ни о чём не говорит, пойми меня правильно. «А в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо!..»
Счастья всем, здоровья и веселья!

Твой – В. Золотухин.

P. S.
ПЛАН примерного передвижения моего гастрольного пространства на ближайшее время.

24 февраля по 3 марта – Израиль – театр.

5 марта – Черноголовка – один.

6, 7, 8 – Орёл – один.

С 9 марта по 21-е – Пермь – Тюмень – театр.

23, 24 марта – Челябинск – один.

29 – Воронеж – один.

30 – Липецк – один.

31 – Тамбов – один.

Но беда в том. что нет нигде гарантии, тебя в любое время могут обмануть. Отказать за день до вылета. А ты выбиваешь свободные дни в театре с кровью и пр.

97. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы на Алтай, в с. Б. Ключи, написано сине-фиолетовой пастой)

21 марта, 2002 г.

Степаныч, дорогой!

Мне тревожно на душе… - почему ты молчишь?! Может случиться, что ты не получил моё письмо? – Тогда это полбеды… Но если жизнь так защемила, что… Никого не видеть – не слышать?! – то тогда я просто хочу напомнить о себе – что жив, хотя не совсем здоров… Начинают давать о себе знать или годы или перенесённые травмы… или наследственные недуги…
Разнесло мне отёком ногу, ту, из-за которой в Чемале лежал… короче… запретили вставать, сидеть – тромб обнаружили. Но вчера сказали, что «угрозы отрыва нет»… т. е. разрешили вставать… а через неделю, может быть, разрешат на сцену выйти. Вот такая запендя… а дома – запой… и все вытекающие обстоятельства.
Потихоньку определяются летние планы… - чтения Шукшинские… с 20 по 25 июля… Где-то в этот период, в эти дни из Барнаула в Бийск, я к тебе заскочу, конечно, если будем живы или хотя бы здоровы. Почему я обмолвился о наследственности – Сергея Илларионович последние лет 25 мучила закупорка вен… часто лежал с поднятой на доске ногой… В общем, такая вот хренотень… а надо ещё работать… и теперь уже исключительно для денег, а не для славы или искусства…
В жизни у меня было два Владимира – Фомин и Высоцкий… Между ними скоротал я и свою дистанцию, хотя характер и имя, конечно, дал мне Фомин, и я не имею претензий к миру, я усвоил давно один из твоих уроков – не путать своеволие со свободой, то есть ты говорил мне – учись всему у своих учителей и до поры не показывай, что ты что-то уже умеешь делать лучше, оставь это на потом… Твоё умение и даст тебе свободу, которую талантливый человек почувствует и обязан будет считаться с ней, - так я понял твои уроки – рассчитывать только на свои силы и на своё ремесло.
Вышел мой роман «Таганский дневник» в 2-х томах. Люди читают с интересом. Летом привезу.
Храни тебя Бог.

Твой – В. Золотухин.

(Постскриптум на обороте листа. – Ред.)

10 дней были на гастролях в Гон-Конге.
22-й какой-то век,
неслыханная для нас культура, цивилизация… чистота… прогресс… море… горы… острова… И говорить и вспоминать горько, когда видишь свою Родину – в нищете, грязи и лжи. Прости.

_________________________________________
На обороте письма за 21 марта 2002 год – ксерокопия статьи Елены Федорчук «Роман с жизнью», напечатанная в газете «Литературная Россия» за 15 марта 2002 года, в № 11, с автографом Валерия Золотухина:

Читателям газеты
«Литературная Россия» -
храни Вас Бог!
Ждем в театре
на Таганке!
В. ЗОЛОТУХИН
4.02.02.

Русская рулетка

РОМАН С ЖИЗНЬЮ

Я много раз видела Валерия Золотухина в театре. А тут случайно пошла на презентацию его книги «Таганский дневник» (М.: Олма-пресс). Актёр поднялся на сцену, стройный и подтянутый (стрелка за отметкой 66 кг для Золотухина ЧП, за 36 лет работы в театре ему ни разу (!) не перешивали брюки), и начал «по-хитрому» вползать в тему: с гармони и стихотворения В. Высоцкого, объясняя это тем, что не хочет разрушать представление народа о себе как о Бумбараше. А вот, что актёр Валерий Золотухин являет собой на самом деле, пусть каждый понимает по-своему.
Конечно, талант Золотухина не исчерпывается в весёлом и многими любимом образе Бумбараша; он блестяще сыграл на сцене Таганки в можаевском «Живом», пастернаковском «Живаго», в «Маленьких трагедиях» гениального Моцарта. Однако потребность ежедневно записывать что-то – для актёра Золотухина не менее важна, чем театр. Это как дышать, с одной стороны, а с другой, это эксперимент над собой, над своими близкими. Он не щадит себя, понимая, что надо бы пощадить других. Это правильно, но… «Всё, всё, что гибелью грозит для сердца смертного, таит неизъяснимы наслажденья». Отвечая на вопросы, Золотухин привёл интересную цитату из В. Розанова о том, что все наши таланты так или иначе связаны с пороком, а добродетель бесцветна. И задумчиво добавил: «Вот из этой закавыки и выкарабкивайся».
На мой взгляд, «Таганский дневник» нужно читать медленно, пытаясь вникнуть, «войти в душу» актёра Золотухина, для которого писательство весьма важная часть жизни («Господи, благодарю Тебя, Ты услышал вчера молитву мою, я вчера стал писателем! Членом!» - это о принятии в Московскую писательскую организацию). А Золотухин относится к своему писанию, кажется, серьёзней, чем ко всему иному, сделанному и чаемому: это то, что останется после нас.
В отличие от ранее опубликованных дневниковых записей («На плахе Таганки», 1999 г.), охватывающих 1987 – 1998 гг., в «Таганском дневнике» отражено сорок без малого лет жизни Театра и Валерия Золотухина в нём. Об артистах в книге сказано немало. Автор дневника разрушает традиционные представления о многих собратьях по цеху, но и себя не щадит, выставляя на всеобщее обозрение свою жизнь: мучительные переживания по поводу ролей в театре и кино, отношения с женой, любовницей, неуёмную гордыню («Вы гениальный актёр! Вам не в этой стране жить надо! – с нескрываемым удовольствием цитирует Золотухин отзыв о себе, но тут же добавляет: «Я русский актёр, я только здесь и «гениальный»).
Дневник, как и автор, буквально соткан из противоречий. Чтение интересное, но не столько внутри- и околотаганскими интригами, сколько представленным здесь актёрским автопортретом. «Чем моя профессия меня потрясает и привлекает – в ней можно бесконечно врать, бесконечно выдавать себя за кого-то другого, можно выдумать себе прошлое».
На жизнь Золотухин смотрит как на театр: «хорошую имитацию, хорошую игру я принимал за верную любовь, за настоящее чувство, за судьбу даже…» А дневник – «единственное живое существо, с которым не тесно, не грустно, не тяжко», это РОМАН жизни актёра. «Я перечитываю свой «роман» в дневниках и внутренне рыдаю, переживаю в который раз пережитое».
При чтении этого романа, состоящего из двух книг, испытываешь гамму чувств. Думаю, что дело в слове, живом и настоящем, выстраданном и глубинном, именно оно делает текст Золотухина убедительным, заставляет размышлять, мысленно соглашаться или спорить с автором. Сама идея издать при жизни дневники может показаться довольно рискованной и дерзкой. А автор, решившийся на такой поступок, кажется не вполне нормальным с точки зрения здравого смысла. Вот что пишет по этому поводу сам В. Золотухин в своём дневнике от 2 марта 1990 г.: «То, что я решил опубликовать, обычно завещают после смерти, либо уничтожают при жизни. Хочу быть героем. Я решился на этот поступок, хотя кто-то назовёт его богомерзким…». Валерий Золотухин из тех, кто хочет «знать свою судьбу, будучи физически живым». Это объясняет нам, читателям, очень многое, если не всё. В этой книге человек, не читавший ранее дневников Золотухина, его прозы, откроет его для себя заново – этого «таганского домового», по меткому выражению Юрия Любимова. Одни, заглянув в книгу, закричат «Караул!», а другие станут читать и вчитываться в достоверность и подлинность жизни, которые нельзя ни подделать, ни перелицевать, ни воссоздать заново. «Я много раз приступал к дневникам, желая что-то исправить, но каждый раз отступался. Мне страшно претит, когда некоторые из моих коллег пытаются печатно или устно скорректировать в угоду времени, художественному руководителю и толпе свои биографии». Написанное субъективно, в то время, в пылу, удивительным образом даёт нам возможность СЕЙЧАС составить объективную картину событий, поступков и характеров, спрятанных за занавесом времени.
Автору не в чем себя упрекнуть: он в своих дневниках – живой и сохранил нам живого Эфроса, Высоцкого (трагическая личность Высоцкого в записях Золотухина высвечивается в масштабе времени и человеческих отношений, разрушая мифы новейших летописцев) и тех, иных, кто хотел бы предстать перед нами, живыми, совсем в ином виде.
«Хорошая книга… Это друг, честное слово, друг. Когда он есть, можно без всяких потерь пережить и ссору с женой, и нищету и хандру», - записал в тетради № 0 двадцатидвухлетний Валерий Золотухин.
Это надо читать. Читайте, переживайте, сочувствуйте и плачьте.

Елена ФЕДОРЧУК

98. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Японии, из г. Шизуока на Алтай, в с. Б. Ключи, написано чёрной пастой)

18 мая, 2002 г. Япония. Город Шизуока. «Отель Века» № 2011.

Ночь.
Здравствуй, дорогой Владимир Степанович!

Не спится мне, и я перебираю в голове наши разговоры. И что-то вспоминаю обрывками… Например, такое… В одной школе на Урале, куда я попал с Явлинским в его предвыборную компанию, висел плакат «Пока мы были недовольны жизнью, она кончилась». Или такое… Директриса театра в Бийске говорит мне шёпотом, боясь, что её подслушают и расстреляют: «Скажу Вам по секрету, что Вашу книжку я читаю с большим удовольствием, чем Шукшина…» То же самое, теми же словами мне сказал мэр г. Рубцовска, и я завопил «унутренне», конечно… - «Да при чём тут Шукшин?!» Я не хочу, чтоб меня сравнивали ни с Шукшиным, ни с кем другим… Шукшин ушёл в Москву, в Литературный институт поступать, а я – в театральный… Я на сцене хотел играть, что и делаю, и счастлив тем… А то, что я умею писать, да мало ли… чего я ещё умею?! Я хочу достроить церковь в Б. Истоке, дождаться от младшего внуков, и чтоб дети мои и внуки поминали меня добром… Хотя никакого взаимопонимания между отцами и детьми – «по определении», как говорят нынче, взаимопонимания не было никогда и быть не может… Старший – священник – мне говорит по-доброму: «Папа! Не обижайся, но кто читает своих отцов?» - Это он мне про мои труды. Младший ещё дальше пошёл: «Отец! Ну, я когда-нибудь сделал что-нибудь то, что ты мне велел… просил… приказывал?.. Вспомни! Ни-когда!!!» И в этом «никогда», в этом своеволии он видит доблесть… Хотя парни они по-своему добрые и хорошие, но я всегда помню: единственное чувство, которое не переходит в любовь, это чувство благодарности… У меня к отцу моему только сейчас любовь появилась, когда его уже давно нет в живых… Так устроен мир, во всяком случае – мой. «Почитай отца и мать твою». В этой заповеди мы с тобой не преуспели, потому что ни сами, ни дети в страхе Божьем и любви к Нему, тем более – не воспитаны.
Был ли ты счастлив с Валентиной своей, царство Небесное ей?! По-мужицки! И дал ли ты ей изведать половое счастье в той мере, на которое всякая женщина от природы способна?! И что это вообще за штука такая – счастье с бабой, счастье в семье?!
Пятирядный баян ты родил, это хорошо. Но то, сколь ты гармошек починил… сколько людей тебя добром вспоминают и детям рассказывают, это дороже для меня, поверь мне… Кому достанется твой баян, и не только как муз. инструмент, а как жизнь твоя, как пример твой личный? Кому достанется переписка наша, которая ценна уже тем одним, что в ней мелькают имена Шукшина и Высоцкого, и которая сама по себе составляет книгу гораздо интереснее, чем десять «Федотов», поверь мне когда-нибудь. И повтори мне ещё раз историю про слепого мастера и про уроки гармонного дела. Горе своё ты запрятывал далеко и не тревожил его зря, это верно, но беда в том, что для других оно и не горе вовсе, а так… «привычное дело»… и кому какое горе, когда моя баба пьёт и убивается до смерти, и ребёнок её, маму свою… обкакавшуюся… в ванну несёт и моет и стесняется в дом друзей и подруг приводить, чтоб не видели, что творится в доме артиста великого. А я ведь люблю её, и жалею… и крест свой несу… И, может быть, сделал её калекой, раньше времени «перестав задирать ей подол»… Не снимаю вины своей, но пила она и раньше, с другими мужьями своими…
Вот и будильник протрещал… это значит – 7 часов утра в Японии, сейчас начну делать зарядку и на голове 7 минут стоять… и в театре на японских точных весах… проконтролирую вес свой… У хорошего артиста не должно быть лишнего жира, и, пока ремесло кормит, инструмент свой – тело, и душу в особенности – надо содержать в чистоте и частоте высоких энергий.
За стеной, в другом номере спит Ирина… Спасибо тебе, что хоть за неё ты меня не дерёшь, а говоришь: «Пользуйся, раз Бог послал… Всё от него».
Свечку зажёг у Спасителя, сейчас помолюсь, и за тебя тоже… За тебя, за то, что умом своим… придирчивостью и бесконечной талантливостью… ты мою душу отскребаешь от накипи и не даёшь ей покоиться на достигнутом. Я не спился, слава Богу, хотя повод был и примеры были. Среди несчастных на «Курске» не оказался, во время взрыва в переходе в другом переходе был, в лифте горящей Останкинской башни не очутился, в сбитом самолёте не летел… Так что… жизнь удалась. А то, что «Федота» не написал, так зато Моцарта сыграл, что никому не достать и т. д. И «На Исток-речушку…» люди зачитываются до дыр и т. д. и… и… и в гости жди.

Обнимаю тебя –
твой –
В. Золотухин

P. S.
Со спектаклем «Марат и маркиз де Сад», где я играю де Сада, а Ирина – Шарлотту Корде – мы эти два года побывали в Америке, Франции, Чехословакии, Венгрии, Финляндии, Италии, Гон-Конге, Корее и нынче – Япония.

___________________________________
К письму приложена цветная страница из японского журнала с фотоиллюстрацией эпизода из спектакля «Марат и Маркиз де Сад»: Ирина Линдт в роли Шарлотты де Корде.

99. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы на Алтай в с. Б. Ключи, написано чёрной пастой на фирменном листе «Благотворительный фонд ФАРВАТЕР»)

19 октября 2002 г.

Дорогой Степаныч, здравствуй!

Отвечаю сразу, заранее извини за сумбур и «всё в кучу». Жена в запое, дежурю, пока Серёга в институте на рекламу учится или говорит, что учится, а сам сидит в интернет-кафе и дожидается, пока кончатся лекции… И мать и сын – моя беда. И я тяну эту лямку, пока не выроют ямку.
Идеи твои хороши сами по себе, но:

1. Икону нельзя писать без благословения. Здесь целая сложная разрешительная система. Далеко не всякий живописец получает такое разрешение… Икона это не картинка, и срисовать её просто так – дело решительно не позволительное – здесь строгости необычайные.
2. Вторая задача проще, и нарисовать «Исток-речушку» было бы, конечно, здорово.

Сегодня позвонил Кирьянов и доложил, что храм стоит уже под купол… крышу закрыли, перешли на звонницу, но у нас там, в Быстром, целая трагедия – сняли старого батюшку… Какие-то три бабы написали на матушку, что она организовала какую-то секту (кружок, где она советовала очищаться клизмой, она сама по образованию врач – физиолог – терапевт). В общем, целая кутерьма. До этого в местной газете появилась статейка «Мышиная возня вокруг храма», где говорится, что Золотухин строит себе памятник. Да за свои деньги я хоть мавзолей себе могу построить, ну… Бог с ними… Я думаю, это кому-то не дают покоя деньги… как так – на счету нуль, а церковь поднимается…
Витька Ащеулов замечательные твои фотографии мне передал… ТАКОГО БЫ ТЫ мне и нарисовал себя…
Вообще надо сказать тебе, Степаныч, - тупик у меня образовался в жизни. Бросить Тамару Бог не велит, ну куда я её дену, болезную и несчастную, ну куда… жалко её до смерти.
И Бэби держу, ей и замуж надо, и рожать надо… А она без меня не может – я у неё и за отца, и за мужа, и за сестру, и за брата. Петля с Тамарой меня бьёт по рукам – ничего не хочется делать, тупо зарабатываю деньги, кормлю детей и внуков… Нет, я не жалуюсь, я немножко тебе в жилетку скулю. Был у Светки Шматовой… что за жизнь она прожила с Генкой?! Оказывается, ей давно удалили одну почку, сейчас желчный… операция… И телефон – месяц как короткие гудки – занято, занято, занято…
Слава Богу, есть у меня театр и сцена, и от игры я не устаю и в том нахожу спасение.
Храни тебя Господь, мой дорогой человек.
Пиши мне чаще…

В. Золотухин.

Ездил я тут по своей инициативе к Есенину в Константиново… Четыре куста жасмина посадил… прочитал в Музее «Анну Снегину». Хорошо на душе.

100. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы на Алтай, в с. Б. Ключи, написано голубой пастой)

3 ноября, 2002 г.

Здравствуй, дорогой мой Степаныч!

Получил твоё горькое письмо давно, всплакнул над ним… помянул Валентину Ивановну, погоревал над житейскими недоустройствами твоими… собрался было утешить тебя маленько… да запила Тамара, сильно разбилась… подбородок разорвала… кровища… и пр. Пришлось вызывать тёщу, с которой они лаются, не приведи Господь… ночевать по норам… А в это время репетирую я две премьеры сразу – роль Кина IV в театре Антона Чехова и у Любимова, то бишь у себя на Таганке – Юрия Живаго в новой редакции спектакля «Доктор Живаго»… Вчера тёща уехала. Тамара завязала. Я дома… жизнь налаживается. Ирина в мюзикле «Норд Ост» сыграла и спела блестяще, её хвалят, а я и рад…
Я задумал купить в Б. Истоке дом, может быть, туда снова переедет Вовка из Междуреченска… церковь я всё равно построю, тем более объявил, что похоронят меня там… в Б. Истоке, так что мой вечный приют известен тоже, и, похоже, мы не шибко далеко друг от друга лежать будем… А пока надо сыграть Живаго и Кина. Мир-то, Степаныч, ёбнулся совсем… гляди, что творится… В Америке паника, она скоро и к нам скользнёт, стоит появиться – не приведи Господь – конвертику с сибирской язвой… Так что… 17-й год – это ещё не был конец света… Да, может, и это не конец… Но очень похоже… И ты прав, когда написал… «счастья тебе, раз Бог послал, пользуйся»… Спасибо тебе за понимание и благословение нас.
Были мы у тебя с Ириной, оказывается.
25 июля, в день смерти Володи… Впопыхах, второпях… я только вспомнил на обратном пути в машине… Гастроли наши по Алтаю получились удивительно замечательные… Свет неслыханной теплоты, чистоты и музыкальности исходил от Ирины… от нашей с ней «Анны Снегиной» Есенина… Люди нам были благодарны… Люди соскучились по классическому романсу… русскому… которые исполняла Ирина.
В общем, я доволен, что показал ей Алтай… - мою родину… Она ведь в Быстром Истоке побывала, и братьев моих узнала… и пр.
А о жизни… Я мечтал стать актёром – я им стал. Я знал и знаю счастье любви, счастье деторождения… счастье – творчества… Я не знал только счастья дружбы… Наша с тобой жизнь… вернее, ты в моей жизни – счастье, удача, странное на всю жизнь везение, хотя всё это – херня словесная… Ни одно определение не подходит, и лучше, как – поводырь – не скажешь. И не надо.
Храни тебя господь, люблю тебя всегда, и помню.
Твой фоминёнок – Валерий Золотухин.

P. S.
Привет, конечно, твоим ребятам. Пусть их Бог хранит, также и внуков твоих.

101. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы на Алтай, в с. Б. Ключи, написано чёрными чернилами)

Но главное, я попал в соучастники великого преступления (в котором участвует и Зыкина, и тут я с тобой категорически не согласен) – развратителей вкуса, разносчиков заразы – пошлости.

Обнимаю – твой В. Золотухин.

102. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы на Алтай, в с. Б. Ключи, написано светло-чёрной пастой, на «изнанке» листа – статья Н. Симоновой «Да здравствует Нью-Быстрый Исток», послано 19 декабря, пришло в Новоалтайск 30 декабря)

5 декабря, 2002 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Ты у меня один остался, кто мне пишет ещё и кому я ещё пишу. Ну, что… Вот и схоронили мы Матрёну Федосеевну в Междуреченске. Летал я туда со старшим, Денисом. Была у меня мысль или, скорее, порыв – похоронить её в Б. Истоке, но она всё последнее время говорила, чтоб рядом с отцом… - так мы и сделали. И если перевозить – так их надо вдвоём… И дорога в Междуреченск стала длиннее до бесконечности. И если место встречи осталось где ещё, так это Быстрый Исток… Там теперь… будем съезжаться оставшейся роднёй. Так, собственно, и было, если ты заметил, последние годы. Сейчас заказываю колокола на храм. Звонница из семи колоколов. Самый большой будет весить 148 кг… и слышно его будет на всё село, и дальше. Радость у меня какая? - Тамара вышла из запоя. Огорчение у меня какое? – Серёжа бросил институт, не проучившись и полгода, и деньги 800 долларов – улетели… Хорошо – не за год я заплатил. Денис к концу декабря ждёт прибавления, и это будет пятый. Играю в театре, тупею от быта, от мелких, но необходимых забот… Тяну свою лямку. Из Барнаула мне сообщили, что вне зависимости – от моего мнения, от того, что жив ли я ещё или нет – в Б. Истоке будут делать музей… И я так понимаю, что экспонаты они уже давно собирают…. И гармонь Фомина окажется в этом музее… И многое другое. Я не очень сопротивляюсь этому, потому что здесь это никому не нужно, а после смерти – просто хлам… Я обнимаю тебя, мой дорогой человек и учитель. Храни тебя Бог.

Твой – В. Золотухин.

_________________________________
На обороте письма за 5 декабря 2002 года – ксерокопия статьи Н. Симоновой «Да здравствует Нью-Быстрый Исток», напечатанная в газете «Ударник труда» за 30 августа 2002 г.

Точка зрения

ДА ЗДРАВСТВУЕТ НЬЮ-БЫСТРЫЙ ИСТОК

Хватит! Надоело! Ну что это за мышиная возня вокруг возведения храма в Быстром Истоке?! Неужели это самая насущная необходимость в селе и районе?
Чья это идея? Нашего народного земляка Золотухина? Он надеется остаться в истории, как строитель храма «имени В. Золотухина»? Так ведь это его проблема! А отношение населения района к этой его «священной затее» наглядно продемонстрировало посещение зрителями благотворительного концерта, данного нашим земляком. Ведь очень широко разрекламировано, на что именно пойдут вырученные от этого благотворительного концерта деньги. И народ откликнулся! На концерт пришло около двухсот человек! Это даже не смешно!
Конечно, В. Золотухина можно простить. Он давно «столичная штучка» и не представляет насущных проблем своего родного села и района. Но вот позиция местных слуг народа и других затейников того же рода вызывает, мягко говоря, недоумение.
Руководители края, района, предприятий выделяют на превращение Быстрого Истока в Нью-Васюки немалые деньги. Да ладно бы вкладывали в этот пресловутый храм свои личные деньги. Это была бы проблема их веры! (Поверьте, против ЛЮБОЙ веры я ничего против не имею!) Так ведь вкладывают деньги из бюджетов края, района, предприятий и т. д. Господа хорошие, если вы таким Макаром пытаетесь замолить свои грехи, то, смею вас заверить, такая «благотворительность» не зачтётся вам Богом. Это не вера, это фарисейство и следование за не одобряемой Святой Церковью модой.
В то же время, чтобы отправить наших ребят-милиционеров в Чечню, районный отдел милиции «идёт в народ» с протянутой рукой.
А проблема школы в райцентре! Мало того, что осталось одно здание на две школы, да и то разваливается. Воды в школе нет, полы на первом этаже и в спортзале сгнили. Того и гляди, произойдёт массовый несчастный случай с детьми.
А условия работы преподавателей! В школе нет реактивов для преподавания химии, нет физических приборов, нет спортинвентаря, нет… Этот список, к сожалению, можно продолжать до бесконечности.
Широко разрекламировали, что в школе установили новый современный компьютер (по Президентской программе). Да ведь это всё равно, что поставить антикварный гарнитур Людовика 15 в сортире!!!
А демографическая проблема в районе! Население сокращается! Нет работы, и не предвидится! В сёлах вместо сеялок выпускают в поле металлолом тридцатилетней давности!
Так для чего строится в Быстром истоке храм?
В любой краевой сводке по производству сельхозпродукции наш район занимает одну из последних строчек. Так может быть, храм строится для того, чтобы хоть таким образом прославить наш район?
А может быть, строительство храма затеяно для того, чтобы была вместительная паперть, на которой будут стоять с протянутой рукой и собирать подаяние безработные, милиционеры, учителя, врачи и…?

Н. СИМОНОВА

с. Быстрый Исток

103. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы на Алтай, в с. Б. Ключи, написано чёрной пастой на обороте ксерокопии статьи В. Шмонина «Всем миром», напечатанной в газете «Ударник труда» за 1 октября 2002 г. с фотографией строящегося храма Покрова Пресвятой Богородицы в Быстром Истоке)

С 9 декабря по 17 декабря мы, театр в Японии.
С 20 по 23 декабря
мы с Беби в Германии.
Привет тебе от неё.

В. Золотухин.

______________________________________
На обороте записки – ксерокопия статьи В. Шмонина «Всем миром», напечатанная в газете «Ударник труда» за 1 октября 2002 г.

ВСЕМ МИРОМ

Прихожане, да и просто мирской люд района, с изумлением наблюдают, как стремительно ввысь поднимается строящийся в Быстром Истоке храм Покрова Пресвятой Богородицы. С вопросом об этом строительстве мы обратились к Виталию Дмитриевичу Кирьянову, который на этом объекте бывает ежедневно. Вот что он нам рассказал:

- Многие не верили в наш успех, когда строители весной уложили первый ряд сруба. Думали будет, как всегда…
Однако нам удалось за истекшие 3 месяца возвести 2 этажа церкви, установить трапецию под купол (третий этаж) и к 14 октября – ко дню Покрова Пресвятой Богородицы с Божьей помощью уложим кровлю второго этажа и накроем третий. Постараемся к концу октября накрыть и звонницу. На 2003 год останутся отделочные работы, установка купола с крестом. Зима будет периодом интенсивной заготовки и обработки стройматериала, в том числе и отделочного.
Успех нынешнего строительного сезона стал возможен благодаря удачно подобранным строителям, их мастерству и слаженности, всем прихожанам, активно помогающим святому делу. Конечно, «главную скрипку» на стройке играл и играет наш замечательный мастер – золотые руки, наставник молодых плотников, ветеран ВОВ Николай Кузьмич Клепиков. Кстати, в эти дни старый плотник отмечает свой очередной юбилей – семидесятипятилетие. Примите, Николай Кузьмич, наши сердечные поздравления, наш низкий поклон и благодарность за Ваш благородный труд.
Новый храм – это наше искупление, это наш памятник духовности и возрождению русской культуры.
Хотелось бы напомнить читателям районной газеты, в том числе и нашим оппонентам, что храм строится не на государственные средства, а на пожертвования людей, и в первую очередь нашего, не побоюсь громкого слова, великого земляка – Валерия Золотухина.
Да поможет нам Господь! Спасибо и поклон всем за посильную помощь и поддержку.

Записал В. ШМОНИН.
На снимке: строящийся храм.
Фото В. ВАЛУЙСКИХ.

104. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы на Алтай, в с. Б. Ключи, написано чёрной пастой, на ксерокопии фотографии с видом строящегося храма Пресвятой Богородицы в Быстром Истоке)

Вот так храм выглядит на 5 ноября, 2002.
На цветной фотографии, под снегом – красота необыкновенная! Хоть не достраивай…

4.12.02.
В. Золотухин.

105. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

27 февраля, 2003 г. Театр на Таганке, репетиция

Здравствуй Степаныч! Здравствуй, дорогой!

Откладывал, откладывал, собирался. собирался… Весь месяц – февраль с болевыми приступами Тамара лежит в больнице, в той самой, где ей желудок откромсали… И вот сегодня ей, кажется. выкинут ещё и желчный пузырь… Дай Бог, чтоб не увидели, когда разрежут – чего хуже. Я варю еду ей, сушу сухари… и делаю напитки… Сегодня утром по телефону она сказала перед операцией: «Думай о чём-нибудь хорошем, тогда мне будет легче…» Думать о хорошем – не получается!
Жену Дениса звать Алла, матушка Алла, по отцу – Андреевна, по фамилии Байдак. 25 декабря она разрешилась сыном Никоном. Твоей картинке она будет рада. Девчонки у неё, особенно средняя – Танька – хорошо рисуют красками.
Насчёт – кому я нужен мёртвый и где быть похороненным… В письме к Патриарху, опубликованном в книге «Банька по-чёрному» я как бы проболтался и завещал свой труп Родине… Поэтому пусть сами разбираются, когда час пробьёт. Я как-то не слишком уповаю на своих внуков… Пример – А. Соболев – в Смоленском меня больше устраивает – раз в год, когда едут все к Шукшину, заезжает к нему и к этой июльской дате могилу чистят, подновляют… и речи говорят. Нормально. А внуки? Будут помнить – приедут, не будут – и на Ваганьково не придут.
В мае этого года, где-то с 5 по 15, я намереваюсь быть в Барнауле, репетировать Луку в «На дне», в ТЮЗе… а потом сыграть спектакль в Б. Истоке… Если всё срастётся, я и к тебе загляну и заберу картинки твои, коль готовы будут.
Бэби* получила приглашение от мирового режиссёра Сузуки работать в Японии – пока контракт. На три месяца… апрель – май – июнь, – будет играть Роксану в «Сирано де Бержераке».
Серёжа ни хрена не делает – не учится и не работает, свою девушку кормит на деньги отца. И что делать с ним – не знаю. Хоть дома сидит у компьютера, и то слава Богу! И к матери в больницу ходит.
Храни тебя Господь…
Молюсь за тебя, привет соседям.
Твой В. Золотухин.

__________________________
* Ирина Линдт.

__________________________

На обороте письма за 27 февраля 2003 года – ксерокопия статьи Юлии Пчелиной «Золотухин строит храм».

Мой храм

ЗОЛОТУХИН СТРОИТ ХРАМ

Известный актёр Валерий Золотухин, помимо того, что снимается в кино и играет в спектаклях театра на Таганке, занимается ещё и «книжным бизнесом». Уже несколько лет Золотухин пишет книги, которые сам же и продаёт в родном театре.
- Я даже шучу по этому поводу: «Утром пишу, днём издаю, а вечером – продаю. Правда, мой рынок – театр на Таганке, так что мне легче, чем обычным книготорговцам. У меня товар расходится хорошо. Во-первых, из рук автора, а во-вторых, сразу с автографом и напутственными словами».
Этим бизнесом актёр занялся. чтобы наскрести денег на строительство храма в своём родном селе Быстрый Исток в Алтайском крае. На некоторых книгах Золотухина даже указано, что вырученные от продажи средства пойдут на строительство этой церкви. Идея подарить родному селу храм появилась у актёра давно. 11 лет назад он организовал на родине православную общину, открыл счёт в банке и самолично сделал первый взнос – перечислил весь гонорар за книгу «Вдребезги». Этого хватило на закладку фундамента Покровской церкви. А потом грянула перестройка.
- Голый фундамент простоял 10 лет, рассказывает Валерий Золотухин. – Я собирал деньги, но из едва хватало, чтобы покрывать расходы на существующую в селе временную церковь. Хотя, церковь – это громко сказано. Скорее, молельный дом, потому что приход находится сейчас в гнилой развалюхе, которую мы содержим.

Дар

Надежды на то, что настоящая церковь в селе Быстрый Исток всё-таки появится, Валерий Сергеевич не терял. Год назад он обратился за помощью к народу с экрана телевизора. Строительство возобновилось. Правда, от идеи возвести каменную церковь – пришлось отказаться – слишком дорого. Решили строить деревянную.
- Этим летом случилось одно очень важное для меня событие. Ко мне пришли два брата, по нашим понятиям иноверцы, и дали мне наличными 300 тысяч рублей. Сказали, что уважают чужую веру. Их дар пришёлся как нельзя кстати, на эти деньги мы покрыли крышу. Месяц назад был в селе, церковь, даром, что деревянная, но выглядит! Особенно под снегом! Такая красотища, я даже пошутил, мол, впору оставлять всё, как есть, не достраивать. Храм, можно сказать, уже поднял, но чтобы довести дело до конца, года два ещё нужно. Сейчас ищу деньги, чтобы установить котлы отопления. Люди, конечно, помогают, но по большому счёту, рассчитывать нужно только на себя. И на книги. Но отступать поздно, раз уж взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Сын

Большинство представителей рода Золотухиных – люди верующие. Валерий Сергеевич очень гордится своим старшим сыном Денисом. Он – священник, служит в храме Успения в Видном.
- Односельчане очень хотят, чтобы мой сын переехал в Быстрый Исток, стал священником Покровской церкви. Кстати, в семье сына вот-вот должен родиться пятый ребёнок. Так что я уже четырежды дед! Представляете, пятерых детишек поднять, обуть, одеть, прокормить. И мне кажется, что если он с семьёй поедет в родное село – ему там будет проще. К тому же это было бы здорово – оттуда родом я, его отец, там корни наши золотухинские, и мне кажется, он принёс бы селу большую пользу.

Валерий Золотухин обращается к читателям журнала «Чудесная неделя с ТВ» с просьбой помочь ему завершить благое дело. Пожертвования на строительство Покровской церкви в селе Быстрый Исток можно отправлять на расчётный счёт:

Быстрый Исток ОСБ 7117
Счет № 407038108021160000031
ИНН 2237001386
БИК 040173604
Корю счет 30101810200000000604
АЛТАЙБАНК СБЕРБАНК РОССИИ
г. Барнаул

106. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы на Алтай, в с. Б. Ключи, написано чёрной пастой)

6 апреля, 2003 г. Театр на Таганке, репетиция.

Дорогой Степаныч!

Мы можем с тобой увидеться… раньше. В Быстром Истоке, в больнице от рака поджелудочной железы умирает мой брат – Иван Сергеевич. Не отпускают нас напасти. Тамара, слава Богу, дома. С того света вытащил её опять тот хирург, что в 1984 году оттяпал ей ? желудка, а теперь выбросил желчный (камни аж в нижнем «тазу» оказались)… Два месяца я мотался с кастрюлями – слава Богу – выручали повара в театре – варили, протирали… слава Богу – вовремя купил я подержанную японку «Тайоту», и она возила меня безотказно и в лёд, и в снег, и в грязь, и в туман, слава Богу, за операцию и хороший уход в этой клинике. Не взяли с меня ни гроша… и т. д. Теперь Кирьянов звонит мне два раза на сотовый – обстановку докладывает… А колокола, между прочим, уже в Быстром Истоке… И опять мне пишут, что люди из села Быстрого уезжают… хорошие специалисты… и что опять нависла угроза слияния с другим районом, и опять разговоры, что уже не подняться Быстрому никогда, или – на нашем веку – точка. Хорошего мало – но жить надо, зарабатывать надо, кормить внуков надо… Да много чего надо. И не хрена ныть, прости Господи! И смотря как на всё посмотреть… Вот Вас. Вас. Розанов смотрел так: «Родила червяшка червяшку. Червяшка поползла. Потом умерла. Вот наша жизнь». Как не согласиться?! Вся философия. Как бы… вся. Ан нет. У человека есть надежда. И мне ближе Высоцкий, когда говорит: «…если вдруг докажу, даже с пеной у рта, Я уйду… Но скажу: «Нет, не всё суета». А – внуки, а – любовь, а – музей? Конечно – суета! И всё-таки, пока дышится – упирается человече.
Храни тебя Господь, друг мой, учитель мой.
Пиши, не откладывай. Мы – люди.

Твой – В. Золотухин.

P. S.
Нижайший поклон тебе и привет нежнейший от Бэби. Она скоро в Японию улетит по контракту, если пневмония не перекроет границу.

Литературный альманах «Эолова арфа»
Выпуск 3
Издание Нины Красновой
Москва
2010 - 2011

“Наша улица” №140 (7) июль 2011