Григорий Александрович Сухман родился в
1950 году в Астрахани в семье интеллигентов,
там окончил с отличием школу и мединститут. Работал в Белгороде, Харькове,
последние 20 лет - в Иерусалиме, специалист-анестезиолог, 3 детей и
4 внуков. Опубликованы 2 книги из трилогии "Охламон" (закончены
ещё в 20 веке), стихи с прозой "Зоопарк", путевые заметки
в израильских русских СМИ, критика - в ИЖ ("Иерусалимский журнал"
№30) и др.
вернуться
на главную страницу
|
Григорий
Сухман
СЕКРЕТ СЕЛЕНГИ
рассказ
Огузова трясло от негодования.
Что там, в управлении, от участкового, хотят? То, что от него зависело,
было сделано: опрос жителей, осмотр местности, расписание движения поездов
- всё уже сделано, отчёт отдал наверх. Со злостью стукнув трубкой о телефон,
он вышел на крыльцо деревянного дома почты и отправился на станцию, что
была рядом, встречать электропоезд.
Внизу излучиной искрилась Селенга, вдоль неё зеленели пойменные луга с
обеих сторон, рядом - большие огороды с картошкой и клубничные грядки,
ещё ближе - улица посёлка, дом к дому, составляя единственную, длиннющую
улицу совхоза, назначение которого было - снабжать Забайкальскую железную
дорогу свежими овощами, для чего были выстроены после войны большие теплицы.
Совсем рядом со станцией, кроме почты, были клуб и правление. Какая-то
студентка прошлым летом приехала ознакомиться с местом прохождения практики
- и пропала, как в воду канула, сразу после приезда к ним, устроив фактом
своего исчезновения форменный переполох. Да что он, должен за всеми в
бинокль, что ли, смотреть? Приехала, осмотрелась вокруг, не понравилось
- и уехала. Делов-то! А сверху трезвонят да трезвонят - концы, говорят,
у тебя находятся... Какие концы? Да он со всеми переговорил, лес вдоль
другой стороны полотна лично прочесал: ни гу-гу - все работали, никто
ничего странного не замечал, чужих не видел, электрички ходили, Селенга
молча текла...
Подошёл поезд из Улан-Уде, из него вышло несколько рабочих и две девчонки
с чемоданчиками: приехали на летнюю практику из педучилища, спросили,
где тут детский сад - они должны были заменить ушедших в отпуск его воспитательниц.
Огузов улыбнулся и объяснил, что это на другом конце посёлка, и самый
короткий путь туда - по шпалам, иначе придётся описать дугу по грунтовке
через весь посёлок. Девчонки рассмеялись, да и ушли. По шпалам. Засвечиваться
в новом месте у них не было никакого желания, ещё познакомятся с местными-то...
Весть о "новеньких" облетела посёлок мгновенно, уже к вечеру,
когда практикантки лишь раскладывали вещички в избе заведующей, в окна
уже заглядывали любопытные, а через два дня, когда девочки перешли на
съём – платил за постой и кормёжку практикантов детсад - пожаловали гости:
несколько парней ввалились в калитку и завопили: эй, новенькие, выходите,
здоровкаться будем! Ленка и Валя оторопели, но на крыльцо вышли, их осмотрели
внимательными, раздевающими взглядами и протянули крепкие руки: Виктор!
Слава! Вася! Коля! Миша! И, не переводя дыхание, кто-то из них выпалил:
в субботу вечером у нас танцы в клубе, милости просим, девочки, мы вас
ждём! По неизвестной причине в совхозе был избыток парней, как призывного
возраста, так и после армии, между которыми бытовало мнение, что городские
все - изнеженные давалки, и как только увидят бравых ребят, тут же под
них и ложатся, другого расклада не бывает. То, что девицы были постарше,
активный молодняк не смущало.
Субботние сумерки хоть и были длинными, но их не хватило, чтоб у одного
маленького зеркала двум девушкам было время привести себя в порядок. Когда
они собрались всё же в клуб, решили идти по шпалам - путь получился на
треть часа короче, чем дугой через весь посёлок, хотя и жутковато: чудилось,
будто их, кроме луны, кто-то сопровождает параллельно, через лес, даже
пару раз хрустнули веточки. В клубе собрался весь молодняк этого места,
парочки были не случайные, это девушки отметили сразу - уж очень плотно
они переминались под музыку - она доносилась из радиолы"Балтика",усиливая
звук на приставке"Аврора",где крутились пластинки модной тогда
группы с…"лав, лав Распутин…" Все глаза сосредоточились, не
оставляя танец, на новеньких: партнёрш интересовали городские наряды,
а партнёров - то, что под ними. Но те, кто действительно не оставлял их
в покое, были пятеро позавчерашних знакомых, с ними по очереди девушки
и танцевали.
Внезапно музыка осеклась, возможно, из-за того, что появился кто-то значительный
и, судя по всему, уважаемый - он сразу направился к практиканткам и представился:
"Пётр Лексеич!", затем откашлялся и доверительно сообщил, глядя
в глаза Валентине:"Ты можешь меня и Петром кликать. Ладненько?"
Всем видом он показывал, что Эта уже засватана, и когда, кажется, Славик,
пытался заявить и свои права, он взял его под руку и вышел за двери, а
вернулся уже один, видимо, что-то объяснив приятелю. За это время Лена
успела шепнуть Вале, что у Петра уже есть ребёнок и он "гуляет"-
ей успел сказать об этом танцевавший с ней Василий. Топчась с прочими
под музыку, Валя уловила"…"ещё одну закадрил…", и это касалось
её партнёра. До конца вечера Лексеич уже избранницу не выпускал, и после
танцев просто сказал на самое ушко, но повелительно: "Я тебя хочу."
Про "хотение" она знала, ибо откровенно прижатая в медленном
танце к телу кавалера, девушка ощущала что-то твёрдое, продолговатое ниже
своего пупка…Валентина встрепенулась, но, будучи девицей не робкой, резко
ответила:"А я тебя - нет!" Он как-то косо усмехнулся и процедил:
"Лады! Ещё свидимся. Только по шпалам не ходите – сильно рискуете".
И, вздохнув, не прощаясь, вышел. Девушки, похохатывая и озираясь, пришли
домой без ухажеров и эксцессов.
Работа в детском саду была не обременительна - у заведующей претензий
к воспитательницам не было, а вечерком, сидя на завалинке под берёзой,
девушки, грызя семечки подсолнуха, не отказывали себе в удовольствии поболтать
с запавшими на них ухажёрами - оба приходили, обычно врозь, почти каждый
вечер. Валя чувствовала, что за приходами Петра стоит что-то более серьёзное.
Вообще он оказался парнем с юмором, из трудовой семьи, а расспросы про
ребёнка всегда умело переводил на рельсы городской жизни с её удовольствиями,
внимательно слушая ответы девушки. Когда к Лене заходил "её"
Василий, они обычно шли куда-то гулять. И месяц практики пролетел не очень
скучным.
Осенью, до самых холодов, Василий продолжал встречаться с Леной, наезжая
каждый выходной в Улан Удэ, в то время, как Валя собралась замуж за своего
давнего, городского знакомого, сделавшего ей предложение. Нет, она его
не любила, но решила, что из всех кандидатов он – наилучший. И в следующий
выходной - Василий передал эту информацию – нагрянул в гости Алексеич.
Удостоверившись в истинности её намерений, он вздохнул и выдавил:"А
я на тебя виды имел. Защищал тебя… Да ладно уж!"- и, махнув рукой,
вышел из подъезда. Девушка понимала, что-то серьёзное он скрывает, и это
связано с ней. Секло сентябрьским дождём, он оглянулся и крикнул Валентине,
махавшей ему с третьего этажа: "Как-нибудь позвоню, расскажу что-то
интересное, лады?"- и исчез.
Прошло больше года, Валя с ребёночком приехала к матери с БАМа, где жила
с мужем, познакомить родителей с первенцем. И вдруг телефонный звонок
– объявился таки Пётр Алексеевич. После коротких и, как ей показалось,
искренних поздравлений он резко перешёл на другую тему, давненько его
мучавшую своей сокровенностью.
"За год до тебя одна к нам приехала - на подмену в детсад - и тоже
вдоль рельсов двинула, а я с ребятами за ней, по над лесом, вышли ей наперерез…Куда
ей деваться? А нам страсть как хотелось кого-нибудь трахнуть - с местными
нельзя, шум будет, все друг друга знают. А она в крик: жених, мол, у меня,
не позорьте.. Мы её в охапку - тут же и оприходовали, объяснили, что здесь
- мы женихи. Она как полоумная вскочила потом - и ну бежать, кричала "Насилуют,
помогите!" - споткнулась - и хрясь головой о рельсу… Мы подошли -
она как мёртвая… Куда её тащить-то, в больницу? Это на свою голову, чтоб
ещё восемь лет за групповуху схватить? Она вроде не дышала… Мы её в сторону
оттащили, ещё по разу трахнули, а по сумеркам взяли в охапку да и выкинули
в Селенгу, в самый поток…
Понятно, я со всех зарок взял, что никому и никогда… Помнишь, вы на танцы
собирались в первый раз? Так вас те же орлы хотели оприходовать тем же
макаром, только я сказал, что ты – моя. А когда Славка захотел мне кислород
перекрыть, я его вывел, дал пару тычков и пообещал, что в случае чего,
коли пикнет Огузову - пришью без сожаления, вражину. Вот и всё, не мог
больше молчать - ты первая, кто знает. Не могу не сказать полюбившейся
девушке о себе всё, пусть теперь знает… Я звоню из другого города, искать
меня - не сыщут. Не поминай лихом. Бывай!"
Ошарашенная Валентина на время потеряла дар речи, мысли понеслись вскач,
путаясь. Почему-то ей вспомнилась латинская поговорка, читанная в какой-то
книжке по психологии: "Dixi et ahinam levavi"* И ещё поблагодарила
судьбу, что жива осталась, что замужем, что всё хорошо, что про этот кошмар
никто и никогда не узнает ничего.
Кому нужна правда? Селенга всё и так знает. Но шумит об этом только на
перекатах.
* - сказал и облегчил душу
Иерусалим
“Наша улица” №144 (11) ноябрь
2011 |
|