Юрий Кувалдин "Яблоки" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться
на главную страницу

Юрий Кувалдин

ЯБЛОКИ

рассказ

Услышь меня, хорошая

Слова: Михаила Исаковского

Целуй же её целованием губ твоих страстных! Поскольку любовь превосходит крепостью коньяк.
Со второго этажа своего дома пятнадцатилетний Денис увидел седовласую соседку, сидящую в саду на раскладном стуле. Был на редкость тёплый осенний день, снизу доверху пронизанный солнцем. Тамара Михайловна жила одна и прислуги у неё не было. Впрочем, практически ни у кого в прежде богатом поселке прислуги не было. Денис приехал по просьбе мамы, чтобы выкопать корни пионов и привезти их в Москву. В этот момент и она увидела Дениса в окне. Подняла руку и поманила его к себе. Денис видел Тамару Михайловну каждое лето с рождения. Она частенько приглашала его маму к себе на чай. И Денис ходил туда пить чай с маленькими пирожками, которые очень здорово пекли у Тамары Михайловны. Её покойный муж учил Дениса играть в настольный теннис.
С ланью, несущеся в облаке страсти, я бы сравнил тебя, вечно сексуальная моя.
Волосы у Тамары Михайловны были всклокочены, седые, длинные, какие-то устрашающие, как если бы представить, что это не волосы, а тонкие макароны, отваренные, а саму голову Тамары Михайловны держат вниз головой. Вот тут и возникает это сумасшествие, когда голову держат вниз головой. Кто держит? А вот об этом нужно спросить у самой девяностотрехлетней Тамары Михайловны. Лицо гладкое, без морщин, как у фарфоровой куклы, белое с синеватым отливом. Ну пусть блестит и не стареет, фарфор не знает бега лет. Быть может, она даже делала пластическую операцию, подтягивала всё время кожу лица, и доподтягивалась до того, что кожа стала прозрачной, тонкой-претонкой, как целлофан, даже кости лица были видны, и тонкие капилляры, по которым было видно, как струится, пульсирует, дрожит кровь. Но вот что странно, и смущает. Тонкие длинные макароны свисают, как волосы, или волосы, как макароны, как будто саму Тамару Михайловну только что вытащили из барабана огромной стиральной машины и подвесили сушиться на веревке.
Ужас любви!
Что и говорить, великолепна ты, любовь моя, слаще шоколада фабрики "Красный октябрь"! очи твои лазурные. Да, милый, сладкий мой, люблю тебя в себе! и диван наш - мягче облаков; потолок высок, как небо, свеча освещает мрак, как полоска с перстами розовой зари.
И вот она осталась одна.

Услышь меня, хорошая,
Услышь меня, красивая,
Заря моя вечерняя,
Любовь неугасимая.

Видя, что Тамара Михайловна машет ему, Денис открыл окно и крикнул:
- Вам в чём-нибудь помочь?
Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами.
Тамара Михайловна минуту была в замешательстве, какую же просьбу ей придумать, и не думая, машинально ответила:
- Я хотела передвинуть диван с террасы в комнату.
Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. В тени ее люблю я сидеть, и плоды ее сладки для гортани моей.
Действительно, пару дней назад у неё появилась такая мысль. На террасе стало прохладно, а диван был нужен в гостиной.
Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви.
- Я сейчас зайду, - сказал Денис.
Страстный мальчик будет только моим, а я только его в этот день, и в этот час; мальчик пройдет между лилиями.
Не говори никогда о старости, в яблоке её не бывает!
На диване мягком моём с большими подушка не могла я ночью найти того, которого нетерпеливо ждёт сад мой, желала милого, а он как сквозь землю провалился!
Это и понятно, поскольку дева - это английская калька «дьявол» (devil), и дама - это по тому же языку (dammit) чёрт (побери), а уж люди просто-таки по-немецки волки (volk). Русский язык - перевертыш, исказитель, издеватель европейских смыслов!
Славу пою любимой моей, озаренной мечтою осенней! взгляд синих глаз твоих возбуждает меня всего без остатка; волосы твои светлые - зрелая пшеница, возросшая в полях бескрайних; груди твои белые с острыми розовыми сосцами - как пара овечек, которых я нежу; белее белого живот твой чуть-чуть полноватый, но мне нравится такой, мну и ласкаю, спускаясь к лилиям, между которых пасусь.
А как вам нравится Адам - покоритель дам?!
В этот сад хода нет никому, кроме меня - любовь моя, ненаглядная и непостижимая, блаженный колодец, тайный целительный родник: по склонам бегут виноградники, в долине цветут яблони, в вишневом саду стучат топорами, готовя на продажу усадьбу, шахматы с домино, карты под шампанское, сёмга и красная икра, шоколадные конфеты с коньяком; читаю бесконечные строки любви в нашем книжном саду.
Ты, сладострастник мой, иди скорее в сад мой плодоносный, чтобы собирать яблоки.
Счастье любви!
Это как у замысловатого и чрезвычайно иногда многословного в пределах короткого рассказа Эдгара По в попутных садах расцветают слова о том, что если испанский поэт дон Томас де Лас Торрес уверен, что нравственность самого автора не вызывает сомнений, то неважно, что за мораль содержится в его книгах. В каждой книге должна быть мораль. И что гораздо важнее, критики давно уже обнаружили, что в каждой книге она есть. Не так давно немецкий богослов Филипп Меланхтон написал комментарий к "Войне мышей и лягушек", где доказал, что целью поэта было возбудить отвращение к мятежу. Итальянский филолог Пьер Ла Сен пошел дальше, заявив, что поэт имел намерение внушить молодым людям, что в еде и питье следует соблюдать умеренность. Точно таким же образом французский теолог Якобус Гюго утверждает, что в лице Эвнея из "Илиады" Гомер изобразил Жана Кальвина, в Антиное - Мартина Лютера, в лотофагах - вообще протестантов, а в гарпиях - голландцев. Новейшие наши схоласты доказали, что если уж кто-нибудь берется за перо, то может совершенно не думать о морали.
Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня.
Тамара Михайловна пошла по дорожке к калитке, отпереть её. Калитка была глухая, тесовая, елочкой, крашеная, как и ворота, в зеленый цвет.
Жительница садов! товарищи внимают голосу твоему, дай и мне послушать его.
Томительное состояние восторга.
Кто это восходит от пустыни, опираясь на своего возлюбленного? Под яблоней разбудила я тебя: там родила тебя мать твоя, там родила тебя родительница твоя.

Иду я вдоль по улице,
А месяц в небе светится,
А месяц в небе светится,
Чтоб нам с тобою встретиться.

Впустив Дениса, высокого, в джинсах и бейсболке, Тамара Михайловна закрыла калитку на щеколду, и пошла впереди Дениса в дом. Он шел следом, и вдруг как-то странно поймал себя на том, что с некоторым возбуждением поглядывает на округлости пониже спины старушки. Это мягкое богатство могло совершенно спокойно принадлежать молодой женщине. И Тамара Михайловна как-то подчеркнуто зазывно покачивала бедрами, а у ступенек на крыльцо приостановилась, оглянулась, мелькнул огонь в глазах, еще больше возбудивший Дениса. И он приобнял старую соседку за талию, чуть ближе к ягодицам, и помог взойти свободно в дом. Денису показалось, что от соседки попахивало спиртным.
Ничего там не было, и не ищите, не ройте пирамиды, не вскрывайте гробы. Откройте книгу, в книге увидите Слово. Вот оно только и было впереди планеты всей. Ясно?! Сначала Слово, потом всё остальное, вскрываемое Словом, потому что Слово и Бог - близнецы-братья. Мы говорим - Слово, подразумеваем Бога, мы говорим - Бог, подразумеваем Слово!
Фаллосом твердым, как ребро, создал Бог, ибо был сам фаллосом, и всё вокруг твердым фаллосом сделано, итак, создал Ебохуй жену мужу, чтобы было куда входить ему, и откуда выходить. И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились.
Слово было всегда у Бога. Все через Слово начало быть, и без Слова ничто не начало быть, что начало быть. В Слове была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его. Был Свет истинный, Свет Слова, просвещающего всякого человека, приходящего в мир из сада женщины по указанию мужа.
О какой морали может думать девяностотрехлетняя женщина, если к ней постоянно приходит пятнадцатилетний мальчик из хорошей семьи? Плохих семей в обнесенном глухим зеленым забором поселке нет. Муж Тамары Михайловны, бывший ответственный работник аппарата ЦК КПСС, умер четыре года назад, и Тамара Михайловна решила, что жизнь её на этом закончилась. Ей было 89, и муж умер прямо на ней в момент изумительнейшего, непревзойденного, героического оргазма. Кончил и умер. Или умер с кончиной. Вот, что язык вытворяет, когда на нем начинаешь писать свободно, и только так, как тебе нравится.
Еще десять поколений спустя Авраам прожил 175 лет, сходные сроки указаны и для других Патриархов. … жизни, неуклонно снижаясь в переходный период от Ноя (959 лет) к Моисею (120 лет), сократилась до указанного Богом стодвадцатилетнего срока.
Неотвратимость любви!
Но одно дело - решить, а другое - сама жизнь с её какой-то странной физиологией. Однажды во сне ей показалось, что незнакомый мальчик - а ей всегда хотелось в жизни именно мальчика - не сводил с нее глаз, а потом страстным шепотом попросил показать ему то, и Тамара Михайловна задрала юбку, приспустила на полные колени трусы, а мальчик упал на колени, стал жадно целовать треугольник иерусалимских садов, гладить сдобные ягодицы, проводить руку между ногами, чтобы коснуться горячей влаги яблиньки.
Нравственно ли совокупляться 93-летней женщине с 15-летним юношей?! А? Прошу встать и ответить. А что на этот счет думает Федор Михайлович Достоевский? Да ничего не думает. Он полагал, что совокупляться можно только сыновьям, а отцам нельзя. Вот и убивает Федора Павловича за совокупление с Грушенькой, которую любит Дмитрий. А сколько лет Федору Павловичу? 55. Для времен Достоевского - глубокий старик. Но не надо забывать, что сам Достоевский жил в это время с молодой женой. Что уж там говорить о Льве Толстом, который зациклился на запрете совокуплений для других, и при этом произвёл сам многочисленное потомство, не брезгуя любовью до самого ухода. Ухода от себя, от плодов своих нравоучений, доходивших до тупоумия. А всё почему? Да потому что не знал ничего о Боге, который и есть совокупление, оргазм!
Эйфория любви!
Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю? И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть. И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло. И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания. И услышали голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая. И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: где ты? Он сказал: голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся. И сказал: кто сказал тебе, что ты наг? не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть? Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел. И сказал Господь Бог жене: что ты это сделала? Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела.
Тамара Михайловна сидит среди голых яблонь на брезентовом раскладном стуле, смотрит в даль яблочного моря, где преобладают желто-розовые тона, на картины туманные, в которых не за что зацепиться. Ноги широко разведены в коленях, подол прибит, чтобы не было видно, сцепленные пальцы в щели друг друга опущены в этот подол. При этом она шевелит чуть-чуть синеватыми тонкими губами. При повороте глазных яблок тонкая кожа век подрагивает, как осиновый лист. Весь дачный участок занимали яблони. А это был урожайный год. На земле не было живого места от желтобоких яблок. Что с ними делать, Тамара Михайловна, седовласая и полная, не знала.
Диван был просторный, старый, но не продавленный, это почувствовал Денис, когда с небывалым усердием, чуть приподняв с одной стороны, двигал его, подложив под другую сторону холщевую тряпку, в гостиную. Диван был с валиками, с прекрасной тканью обивки в больших розах, с полочкой и продолговатым зеркалом над ней.
- Вот тут и оставь, - сказала Тамара Михайловна, и села на мягкое сиденье. - Садись, посиди со мной, Денис.
Денис снял бейсболку, и стали заметнее на лбу капельки пота. В углу на полу он заметил начатую бутылку водки, с надетым на горлышко стаканом. Тамара Михайловна перехватила взгляд Дениса.
- Ты выпьешь водочки? - сказала она, лелея голосом слово "водочки".
- Немножко можно, - смущенно ответил Денис.
Тут же явился малосольный огурчик. Горлышко бутылки звякнуло о стакан.
- А тяжелая штука! - сказал Денис, отдуваясь и похрустывая огурчиком.

Еще косою острою
В лугах трава не скошена,
Еще не вся черемуха
К тебе в окошко брошена.

- Зато приятно на нем лежать, - сказала Тамара Михайловна, и немного подтянула подол платья, так что стали видны совершенно белые колени, и даже начало соблазнительных ляжек.
Денис смущенно отвел взгляд в сторону. Не трогать же ему соседку, да к тому же глубокую старуху! Это просто стыд и позор! Но против воли глаза сами нашли её ноги.
Тамара Михайловна сразу почувствовала это, взяла его руку и положила к себе на колено. Денис не шевелил рукой, застыл. И почувствовал, что ладонь его нагревается.
- Это можно, - тихо сказала Тамара Михайловна. - Можно в гости ко мне.
И откинулась на спинку дивана.
Бесконечность любви!
И подумать только... Надо же, приходит на ум... "Загадочность очей" - то ж, и рассуждать нечего, обыкновенная фигура речи... Посудите сами, какая в глазных яблоках загадочность, просто-напросто эти яблоки глаз управляются обыкновенными мускулами.
Из печи достали на противне яблоки, с горячей золотистой корочкой. Будьте любезны, откушивать с густым сладким домашним вином из черноплодной рябины!
И нечего сомневаться, отматывай пленку на начало к яблоне в прохладном саду, и смотри, как яблоки падают вниз, а не улетают на небо.
В их московском доме жил артист, который говорил «из живота», как думали дети, не раскрывая рта, а чтобы не было видно, что это он все-таки говорит, он прикрывал адамово яблоко шелковым шарфиком. Чтобы было ясно, можно пояснить, что адамово яблоко - это выступ на передней поверхности шеи у мужчин, образованный сходящимися под углом пластинками щитовидного хряща гортани, проще говоря - кадык. Название - от библейской легенды о проглоченном Адамом яблоке.
Одержимость любви!
Как-то незаметно она вошла в другой переулок. Как будто не шла, а летела, но плавно. На левой стороне стоял овощной фургон на колесах с выступающим на уровне головы навесом. Торец этого навеса не был заметен, так что можно было с ходу сильно удариться лбом. В открытом доступе красовались помидоры, бананы, персики, мандарины… и, конечно, яблоки - и зеленые, и желтые, и румяные, и большие и маленькие, и твердые, и мягкие.
Из арки подворотни вышел серый в черных яблоках конь, и направился вниз по переулку прогулочным шагом, не поворачивая изящной головы с острыми треугольниками ушей, целеустремленно смотря вперед. И конь шел так грациозно, как только может ступать Владимир Васильев на балетной сцене, освещенный вечерним закатным солнцем.
Очень странное ощущение охватывает тебя в осеннем саду, когда яблоки лежат на земле сплошным ковром, а на самих яблонях нет ни яблок, ни листьев. До одурения пахнет вином. Тишина. Только одинокая ворона изредка издает свой эхоподобный «кар-р-р», покачиваясь на ветке.
Денис осмелел, поднял руку и потрогал через ткань платья большие, свободные без лифчика, слегка обвисшие, но еще довольно крепкие груди. Тамара Михайловна приоткрыла рот с прекрасным рядом белоснежных вставных зубов, взяла руку Дениса своей рукой и завела её под платье, и скользнув от живота вниз под резинку, остановила на густых волосах при въезде в обжигающую влагу.
Тонкие пальцы Дениса прикоснулись к нежному, тесному, как у некоторых девчонок из класса, с которыми он уже имел дело, закрытому упругими складками влажному отверстию, и проникли вглубь. Денис закрыл глаза, и представил, что это он уединился с Басиной. И так был удивлен этому сравнению, что даже воскликнул:
- Какая вы-ыиии!
Неизбежность любви!
Она отпробовала кислую и сладкую твердость яблока и вспомнила о юности того, кто это яблоко подарил. И её годы рассеялись, как ночь на рассвете, изгоняемая слепящим солнцем.
Редко когда бывает за обедом столько аппетитной еды. Золотистый гусь с яблоками из духовки руководил взглядами гостей, нетерпеливо ожидавших получение на свою тарелку саксонского фарфора шипящяего солидного куска.
Какие переживания из-за внучки. Вот тебе и на! Её ненаглядная, Вера, проносится в облаках на авиалайнере! Тамара Михайловна вглядывалась в небо, и действительно видела высоко в синем тонкий белый шлейф от самолета, который выглядел там каким-то крохотным мотыльком. Голос Тамары Михайловны был таким, как будто это читала текст диктор по радио, монотонный и ледяной, обративший лишь внимание на то, что на глухом сером заборе вдруг проклюнулись подснежники, по всей площади забора, как на обоях нарисованные, а уж о звонких розово-желтых яблоках и говорить нечего.
Отойдите. Без восклицания. Вообще отходить нужно всегда молча. Когда ты отходишь, то думаешь, что все заметят, как ты отходишь. Но никто тебя и не видит, что ты был или нет. Поэтому опытные люди ходят по залам во время спектаклей, уходят с партийных собраний, никого не стесняясь. Входят в зал без предупреждения. И при этом остаются незамеченными.
Бесконечность любви!
Там наискосок разрезает рынок колхозница с мешком на плече. Сначала трудно понять, что она несет в мешке, но потом Тамара Михайловна видит, как румянощекая баба высыпает в лоток из мешка крупные желтые яблоки, точно такие же, которые морем устилают участок Тамары Михайловны.
Из широкого окна мастерской художницы под самой крышей был хорошо виден рынок, и особенно та сцена, когда крутозадая колхозница ссыпала желтые яблоки в лоток прилавка. Художница уж слишком увеличила ей бедра с налитыми ягодицами, и яблоки сделала такими же огромными, но не желтыми, а крепко зелеными, как листья липы в соку в июне. Художница в яблоках видела ягодицы с расщеплением на дольки, и пока она рисовала их, то испытывала нечто вроде любовного экстаза, увлажняясь сама в тех местах, которые писала в яблоке на холсте. Если от ягод получаются ягодицы, то почему бы от яблок не произвести яблокицы?!
Ягода - ягодица, яблоко - яблокице. Ягоды - ягодицы, яблоки - яблокицы!
Художница упала в кресло и, запустив руку себе под одежду, провела ладонью себе между ногами по яблинице.
Яблиница ждет Адама.

Еще не скоро молодость
Да с нами распрощается.
Люби, покуда любится,
Встречай, пока встречается.

Подневольность любви!
Урожай овощей и фруктов осенью заканчивает цикл в размягчении, в улыбке, в румяности, в готовности пасть ниц пред каждым, но упав, может разбиться в лепешку. А им и нужно расшибаться, чтобы освободить от мякоти зерна, семена, ради которых и растут и цветут сами, размножаясь в вечности до бесконечности, не имея ни имен, ни фамилий, а просто обозначение рода. Мы говорим «яблоко», и видим море яблок, а из этого моря торчат, как колокольня церкви под Калязином, голые графически-черные яблони.
В детстве её не привлекал на даче собственный сад, и она искала с девчонками и ребятами приключений в других садах, осуществляя вторжения на запретные территории ради, трудно теперь себе представить(!), жестких кислых зеленых яблок, откусив которое, сводило скулы, и выбрасывали их так надкусанными, причем надкусанная часть буквально на глазах желтела, стоило подержать яблоко некоторое время в руке.
А уж этот яблочный видок осенью так и стоял в глазах, когда все комнаты, столы, подоконники две террасы были усыпаны яблоками, и интересно, из-под яблок на письменном столе, как сейчас помнила, виднелись золотые корешки энциклопедии Брокгауза и Ефрона, которую она тогда читала подряд с первого тома. Все статьи читала по очереди, практически, не понимая ни черта, но урочно (то есть как будто учила уроки), как повинность, читала, хотя её об этом никто не просил, и тем более, не заставлял.
Раньше на рынках были десятки видов разных яблок, которые везли отовсюду. Ныне же преобладают импортные, красивые на вид, но невкусные, какие-то пресные яблоки.
Когда-то Тамара Михайловна берегла фигуру, на завтрак её домработница подавала чашку молока, кусочек сыра и яблоко.
В каждом жесте - любовь!
Тамара Михайловна в каком-то нетерпении, и тоже с закрытыми глазами, покачала бедрами, шире разводя ноги, нащупала молнию на джинсах Дениса, и рванула её вниз. Пальцы её нетерпеливо сжали то, что хотели, и выпустили напряженный цветок с большой головкой на свободу. Другой рукой Тамара Михайловна торопливо провела себя по промежности, отчего она еще больше набухла.
Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека от Господа. И еще родила брата его, Авеля. И был Авель пастырь овец, а Каин был земледелец. Спустя несколько времени, Каин принес от плодов земли дар Господу, и Авель также принес от первородных стада своего и от тука их. И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лице его. И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое? если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним. И сказал Каин Авелю, брату своему. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его. И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему?
- Иди ко мне скорей. В гости, в гости!
В каждом слове - любовь!
Она крепко сжала тюльпан Дениса, и сама подвела к орошенным садам иерусалимским. Большой купол сладко вошел в яблиницу. Потом отстранился, вышел, и Денис, поднявшись, увидел светлые, почти седые кудри треугольника жизни внизу белейшего живота, склонился, развел пальцами шире алые лепестки яблиницы, и коснулся их языком.
Потом опять вошел в нее, как нужно, далеко, и близко, от себя к ней, и от неё к себе, доставая головкой тюльпана какой-то округло-крепкий шарик, отчего стало невыносимо щекотно. После взрывного сладкого защемления струя вырвалась с такой силой, что Тамара Михайловна от блаженства взвизгнула, как Басина, и дернулась вперед, ударившись головой о подбородок Дениса.
И ей казалось, что она девчонка, что ей пятнадцать, и что возраста не существует.
Веселое дело - есть яблоки!
Не яблоко срывал Адам!
Входил в яблиницу Евы.

Встречай меня, хорошая,
Встречай меня, красивая,
Заря моя вечерняя,
Любовь неугасимая.

Яблоко - это Еба, замаскированная как Ева, чтобы было явление, я не ебление.
И небо в Ебе!
И Еба в хлебе!
Ева-Еба-хлеба-ебля-ябло-явление-яблоко.
Выявить - это выебать!
Пышные цветы секса не знают увядания.
Поэт Николай Клюев записал в 1922 году: "…для меня Христос - вечная неиссякаемая удойная сила, член, рассекающий миры во влагалище, и в нашем мире прорезавшийся залупкой - вещественным солнцем, золотым семенем непрерывно оплодотворяющий корову и бабу, пихту и пчелу, мир воздушный и преисподний - огненный... Семя Христово - пища верных. Про это и сказано: «Приимите, ядите…» и «Кто ест плоть мою, тот не умрет <…>» Богословам нашим не открылось, что под плотью Христос разумел не тело, а семя, которое и в народе зовется плотью... Вот это и должно прорезаться в сознании человеческом, особенно в наши времена, в век потрясенного сердца, и стать новым законом нравственности…"
Поездка-поезд-езда в гнезде-пизда.
Вагон-вагина.
Авраам был девяноста девяти лет, когда была обрезана крайняя плоть его.
Какой грех!
А вы празднуете праздник Обрезания Господня?!
Ведь Господь наш - Хуй, а сын его - Хер!
Все мы дети Хуя, все мы дети Хера!
Взгляду врача открылась чуть-чуть окаменевшая, жизнь еще была минут сорок назад, физиономия с зимним как будто яблочным румянцем. Казалось, что Тамара Михайловна была полностью погружена в свои мысли.
Поговаривали, будто она любую любовь передает через яблоко, и что самое странное, её слушали, и толпились так плотно, что упасть яблоку было негде. Поставить бы с ней рядом Невтона, как его Ломоносов называл, то есть Ньютона, и посмотреть бы, как ему по голове ударит это самое яблоко, которому негде упасть, кроме как ударить по голове твердолобого описателя всяких падений и притяжений.

слушать в исполнении виктора левченко "услышь меня, хорошая" (музыка Василия Соловьева-Седого) запись 1982 года

слушать в исполнении георгия абрамова "услышь меня, хорошая" (музыка Бориса Мокроусова) запись 1946 года

"Наша улица” №145 (12) декабрь 2011