Сергей Ворона "Вопросы на засыпку " рассказы
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва
Сергей Ворона о себе: "Родился я в станице Тамань на Кубани. В 1986 году окончил гидромелиоративный факультет Кубанского сельхозинститута и по общему распределению поехал в Тульскую область. Там работал мелиоратором, механиком, там же появились в периодической печати первые мои рассказы. Вскоре волей судьбы был заброшен в Калужскую область, где много лет проработал газетчиком в одной из «районок». Продолжал писать прозу, рассказы публиковались на территории бывшего СССР в газетах и коллективных сборниках (часто под псевдонимом Сергей Таманец). В 1993 году окончил заочно Литературный институт им. А. М. Горького. Профессий и мест работы сменил столько, что не осталось чистой строки в трудовой книжке. В настоящее время проживаю там, где родился и провел свое детство".
В "Нашей улице" публикуется с №147 (2) февраль 2012.
Сергей Ворона
ВОПРОСЫ НА ЗАСЫПКУ
рассказы
ДОБРОЛЮБОВА, ДЕВЯТЬ ДРОБЬ ОДИННАДЦАТЬ
В комнату зашел Саша К. и двое-трое новых его знакомцев. Позвали выпить. Говорят, пива и водки - море разливанное, но никому уже не лезет. Отказался: завтра экзамен по стилистике, а я совсем не готов. Настояли: люди интересные собрались спонтанно, наши заочники и студенты с очного отделения. Как бы потом не пожалел… Ладно, думаю, стилистика стилистикой - никуда не убежит, а вот людям, однажды случайно собравшимся вместе, всегда свойственно потом надолго растворяться в пространстве и времени по одиночке…
Угловая комната на втором этаже забита. Сидят на стульях, кроватях. Верхнего света нет, и настольная лампа чуть развевает сумрак. Я выпил вслед за всеми, огляделся и прошептал недоуменно: «Вот те раз, негры тоже водку хлещут…» - «Это эфиоп, - пояснил кто-то из очников. - Он пьет всё. На первом курсе посылали в колхоз на картошку, там мужики научили его даже самогон пить и брагой запивать. Так вот что: он бы мог плюнуть на ту картошку. Иностранец, кровь благородная… Но поехал со всеми».
Я присмотрелся: лицо африканца, в самом деле, ближе к европейскому складу, только очень смуглое…
Мой отец отбывал срочную в Севастополе на флагманском крейсере «Михаил Кутузов». Отца давно нет, но с времен четырехгодичной службы остались на фотографиях его друзья-моряки на фоне орудийных башен, выступавшие на палубе с концертами артистки-гимнастки, певички и певцы… Одна из фотографий, непривычно большого формата для армейского альбома, особенно занимала меня с детства: «Посещение императором Эфиопии Хайле Селассие I крейсера «Михаил Кутузов». Июль.1959 г.» - написано было на обороте карандашом. Надо же! Мой отец видел живого императора. И совсем не важно, какой страны… Им-пе-ра-тор! Невысокий, худощавый человек, если сравнивать с нашими откормленными моряками, переходящая в усы и бакены бородка, военная форма песчаного цвета, накладные нагрудные карманы вместительные, а на фалдах кителя и того огромнее, как подвешенные торбы на пуговицах. Снять фуражку с кокардой, так вряд ли своей макушкой император достанет до плеча нашего упитанного флотского чина с одной большой звездой на погоне, из рук которого принимает раскрытую коробочку с какой-то наградой. А вокруг столпились иностранные темноликие гости и наша белоснежная братцы-моряки: кто с радостью в ладоши бьет, кто никак не протиснет вперед свою улыбку между плечами товарищей. Еще бы - свое начальство каждый день глаза мозолит да в уши бубнит, а тут - император дружественной страны, и не где-нибудь, а на палубе крейсера, в двух шагах!..
Потихоньку, так и не познакомившись, мы разговорились. Последний император Эфиопии Хайле Селассие I, умерший в первой половине семидесятых, ближайший его родственник… По логике воспитания и положения и ему бы следовало заниматься политико-экономическими науками или другими государственного уровня, но никак его к этому не влечет. Он сочиняет стихи. Поэтому и решил учиться в Литературном институте. Взять, к примеру, поэта Пушкина, выходца из знатного африканского княжеского рода, но посвятившего себя поэзии и тем прославившего свой эфиопский народ…
«Вот те еще раз, - сказал снова я, выслушав его вполне понятную речь на русском. - Но, позволь, Пушкин наш национальный поэт! С чего бы нам делить его с вами, эфиопами? Только лишь по дальней родословной… Как у нас говорят, родственник - пятая вода на киселе».
Нет и еще раз нет: Пушкин всего лишь писал по-русски, но в силу принадлежности к крови, сам того не догадываясь, выразил национальную душу эфиопа в великих своих произведениях.
Уж как все-таки плохо и, порой, так неловко бывает, что, зная мало о других, мы слепо навязываем свои мнения и убеждения. Предрассудки? Без труда можно различить людей по расе, чуть сложнее определить национальность… Но по душе? А ну-ка, эфиоп, выдай наизусть что-нибудь из Александра Сергеевича, начни с хрестоматийного «Я вас любил…» - и с одним непременным условием: на своем родном языке.
Он начал. Читал долго. Абсолютно непонятно и ни с чем несравнимо (уж такой язык), угадывалась лишь интонация, шедшая откуда-то из глубин груди темнокожего студента. И все в комнате слушали и молчали. Быть может, каждый из присутствовавших уже проговорил в себе эти стихи, а эфиоп все не останавливался. Понятно: текст перевода всегда длиннее или короче оригинала. Языковые нормы у каждого народа различны; там, где при переводе текста нарушается рифма или вообще выходит словесная абракадабра, что-то удаляется или прибавляется, чтобы сохранить изначальный смысл и поэтику…
«В центре Аддис-Абебы есть широкая площадь. На площади большой фонтан. В день рождения Пушкина в разных местах города устраивают выставки его книг и читают его стихи. А на площади, у фонтана, собираются молодые люди. Все наряженные, красиво одетые. Танцуют и поют всю ночь напролет. В этот день любой парень может поцеловать любую девушку, что ему неожиданно понравилась. А девушка парня. На глазах у всех. И это не считается плохим поступком. Просто всем весело. Так мы отмечаем день рождения нашего национального поэта Пушкина».
Я слушал и молчал. Очники, сокурсники этого студента, быть может, знали от него все то, что он передал мне, и поэтому нашу беседу не поддерживали. Саша К. уже окосел и кому-то доказывал, что хлынувшая в литературу лагерная тема изживет себя уже к середине девяностых: тупиковое направление… И поминутно восклицал: «До каких высот дошел Достоевский?! А в кого превратился Солж?..» А я был просто ошеломлен. Какая разительная разница в том, как день рождения поэта отмечают у нас, - чиновничьим распоряжением (не сметь без разрешительного щелчка из Кремля, области, района), чиновничьими сухими докладами с трибун, «народными гуляниями» под присмотром оцепления из дубинок и наганов… И - в далекой прародине поэта, Эфиопии, где его называют своим национальным гением и дарят ему на память чистый праздник своей души.
Почему-то подумалось мне, что вот так же искренне, без нажима сверху, радовались некогда наши матросы, когда в июле далекого 1959 года на палубу крейсера «Михаил Кутузов» ступил император Эфиопии Хайле Селассие I.
Пьем за искренность веры и чувств.
ПОРУЧИК
На следующий день в институте сдаю стилистику. Экзаменует А. - женщина, с приятной внешностью, очаровательной улыбкой и, что очень угадывается в ее манере общения, с природным лучистым обаянием. Такая не завалит, думаю; но из жизненного опыта знаю, не стоит спорить с людьми, которые витают в облаках теории как птицы в небе. В свободной беседе они спокойно могут доказать, что белое есть черное, и наоборот, и тебе останется только согласиться, что ты есть самый обыкновенный болван.
Отворачиваю в сторону голову или прикрываю рот рукой, когда надо выдохнуть и пробормотать несколько слов; гляжу с оглупевшими после вчерашнего мозгами то в лицо преподавателю, то в наброски ответа на листках, когда надо сделать глубокий вдох и хоть полминуты не дышать, - да, это не минувшей ночью с эфиопским принцем разговоры разговаривать…
Но на меня работает и моя курсовая на тему: «Лингвостилистический анализ рассказа Б. Зайцева «Молодые»». В замечаниях к работе А. написала: «Особенно подкупает в Вашей курсовой работе сочетание знания земли и знания предмета - из студенческого исследования малой формы Вы создали просто поэму, которую не только интересно и полезно, но и отрадно читать - так это у Вас написано…»
- Я поставлю вам «отлично», если ответите на дополнительный вопрос.
Ни о «красном» дипломе, ни о чиновничьей карьере, ни вообще о чем-нибудь подобном я никогда не загадывал. Две оценки, где только я не учился, были признаваемы мною: «да» - сдал, «нет» - значит, нет. Для чего дополнительные вопросы, для чего тянуть за уши к тому, к чему сам не стремишься…
- Слово «поручик» пишется с «т» или без?
Ах, милейшая А., и вы туда же, к любимой мною истории. Древняя земля наша... Сколько с тех пор слово это, прежде чем стать таковым в наше время, претерпело формальных и смысловых изменений. Поруч, по-руч, по руку (например, лево по-руч, то есть по левую руку, от князя расположилась пехота, а право по-руч - конница). Тот слуга, гоняемый с княжескими приказами налево и направо (поруч-поруч) для связи с войском, стал впоследствии именоваться порученцем. И, вскоре или нет (что для истории 200-500 годиков?), закрепилось за ним имя поручик: звучит кратко, как армейская команда. Ну и со временем погоны ему выдали, так сказать, представили к званию и определили на должность, чтобы отличался от обычных рядовых посыльных-рассыльных…
Составим теперь на засыпку предложение: «Порутч от князя стоит порутчик для выполнения порутчаемых ему порутчений». Ох, голова бредовая, куда ты меня не заносила! Игра слов - любимое занятие со школы, за что уроки литературы и языка, в наказание, часто постигал из коридора…
То, что придумано мною и пролетело в мгновенные секунды в голове, еще более трудно мне высказать вслух, чем произнести в защиту менее сложное, жалобное: «Отпустите, ради бога, с любой оценкой. Вчера эфиоп попутал. Я пива хочу…»
- Слово пишется с буквой «т», - твердо заявляю я.
А. обаятельно улыбается: победа осталась за ней. В качестве трофея просит на память мою курсовую «поэму», что не оставила ее равнодушной как лингвиста и как человека…
Я вышел из аудитории и с искренними чувствами произнес: «Ох, эфиоп твою мать!» Дело не в оценке, не в сочиненной мною истории происхождения слова «поручик», не в некстати, в чем я сомневаюсь, больной моей голове… Так в чем же? А в том, что во всякой профессиональной деятельности человека имеются, что всегда я встречаю в штыки, свои потайные:
ВОПРОСЫ НА ЗАСЫПКУ
Поручик, солнце… - понятно, из области языкознания.
Драбына и лестница - эти слова, заметит географ, уже не из области языкознания, а из области географии.
Математик попросит ученика разделить соответственно 10 и 100 на 0 и сравнить результаты.
Агроном будет пытать: на какой стадии роста пшеница и кукуруза выходят в трубку?
Токарь пошлет недалекого практиканта с кружкой на склад: отовариться менструацией для смазки задней бабки станка.
Физик принудит ученика у доски морщить лоб над вопросом, чья масса больше: килограмма свинца или килограмма гусиного пуха?
Депутат-политик обращается к залу заседаний, но, получается, экзаменует с экрана ТВ всю страну: «ДжЕнтльмены или джентельмЕны, у нас есть кОнсенсус или консенсУс?»
Минер ошибается дважды - первый раз, когда выбирает профессию…
Самый дорогой сыр - никто не знает! - в мышеловке, потому что оплачен сначала деньгами, потом - жизнью.
Кот Матроскин, из мультфильма, загонит дядю Федора в тупик: что такое «правильные» и «неправильные» бутерброды?
Существуют целые загадки-засыпки, разгадка которых - во внимательном вникании в суть слов. Например, детские: «Маяк на берегу то потухнет, то погаснет - причалит ли моряк благополучно?» или «В каком году и веке ходили вверх головой греки?» Не стоит труда, если несмышленышу чего непонятно, перечитать и отыскать правильный ответ; но удержать невозможно текст в памяти, если слова произнесены устно, причем ключевые - почти шепотом или нечленораздельно, с проглатыванием букв.
А комсомольцы в прошлом веке, кичась своей «эрудицией», запутывали вступающих в их организацию «хрестоматийным» вопросом: «Сколько комсомольцев участвовало в штурме Зимнего?»
- Много, - отвечал я, не задумываясь, на школьном комитете в 1977 году. - Остальные были коммунисты.
- В каком году был образован комсомол? - допрашивают уже с укоризной.
- В 1918-м.
- А штурм?
- В 1917-м.
- Так сколько их штурмовало Зимний? - переглядываются, посмеиваясь со снисхождением над моими арифметическими способностями.
- Много.
- Ну как же много?!
- Их никто не считал. Штурмовали-то коммунисты, а комсомольцы, как молодняк, патроны им подносили. Шустрые были, трудно было их посчитать.
Весь комитет уже вовсю до слез хохочет - все над одним. Я тоже хохочу, в душе, - один над всеми. Они же сами желали, просто изнывали в ожидании подобного ответа, чтобы разукрасить занудный экзамен, посмеяться или, на входящем в моду слове, поприкалываться. Но не ожидали, что так надорвут животы от моего ответа… А в комсомол приняли, хоть я и не просил, по той простой причине, что мне на тот день исполнилось полных четырнадцать лет. И я обязан был быть - как все.
Так что, уважаемые ребята сомневающиеся, если токарь посылает вас на склад за менструацией, то не следует тушеваться, верните ему кружку спустя время с мочей собственной выработки - и пусть он смазывает свой станок. Он, порутчик, сам на это напросился… Вот весело будет! Но уж если вы желаете карьеры и верноподданного чинопочитания своей особы, то…
ЕВГЕНИЙ БОРИСОВИЧ
Профессор Евгений Борисович N доживал свой век в провинциальном сельскохозяйственном институте. В былые годы он говорил студентам: «Запомните истину: в течение семестра студент работает на свой авторитет, а на сессии авторитет работает на студента». Теперь, кивая носом и посапывая на каком-нибудь торжественном совещании или ученом совете, эту истину он прилагал ко всей своей жизни.
Ректор института, в разговорах по душам с уважаемым ученым, не раз намекал на его возраст, и в ответ слышал все то же стариковское брюзжание: « Есть еще порох в пороховнице. Подумываю над развитием давней своей темы: экономия воды при возделывании риса. Да, да, конечно, лекции я уже не читаю, экзамен принять трудновато, но зачеты… Студенты сами бегут ко мне за зачетом…» И ректору больно было видеть, как этот дряхлый старик снимает дрожащей рукой очки, прячет их в футляр и, согнувшись в три погибели, бредет шаркающим шагом к выходу…
В небольшом кабинете все было просто: о двух тумбах письменный стол, большой книжный шкаф и портреты ученых-аграриев на стене. Профессор сидит за столом и первого студента, вошедшего с папкой для сдачи зачета, приглашает кивком присесть на свободный стул перед собой.
- А вы знаете, молодой человек, что во время войны я служил в ЦРУ?
Профессор пристально глядит в лицо студента. Студент наслышан о чудачествах старого ученого, но к такому признанию не готов и опускает голову, усмехнувшись. - Приходилось бывать в разных переделках, имею даже боевые ордена, медали… Это наиболее дорогие мне награды, чем те, что я получал уже после войны. Награды обесценили гражданские чиновники: как можно боевой орден вручать как юбилейный в честь праздника? Или трудовой орден - тоже не за труд, а к празднику? Не награда за дело, а подарок за здорово живешь. А не доживи человек до праздника, так и ордена не видать…
- Не знаю, - бормочет в растерянности юноша. - Им сверху виднее.
- А-а-а… Я вижу вы в замешательстве. Вы подумали, что я переодетый шпион и теперь раскаиваюсь. По старости рассчитываю на амнистию, так?
- Да ничего я не думаю, - юноша уже нервничает.
- А зря. Иногда следует пошевелить мозгами. ЦРУ - это центральная радиолокационная установка. А вам что в голову пришло? - Профессор открывает папку и небрежно пролистывает бумаги студента. - А я, знаете, о чем подумал, когда вы только вошли? На вас черный костюм и белые туфли. Мне показалось, что вы сейчас перевернетесь в воздухе вверх ногами. На официальные встречи следует одеваться соответственно… Это вы мне принесли эту работу? Пояснительная записка довольно тоненькая. Та-ак… Список использованной литературы… Почему же вы не указали ни одного моего труда? Вы игнорируете мое имя и мои знания… А это у вас график полива? Ну нет… Чертеж выполнен не в стандартных линиях… Вот тут, видимо, вы тушь подчищали лезвием… Поймите, бумага миллиметровая, и поэтому работа должна быть выполнена качественно, как спланированный рисовый чек. Придется все переделать, молодой человек.
В коридоре обступают неудачника со всех сторон товарищи.
- Ну что? Сдал? Ну как там Е. Б.?
Профессора никогда не называют полным именем: от старших курсов к младшим передается, как прозвище, только аббревиатура.
- Что как?! Е. Б. все также Е. Б. Записка, говорит, тонкая, чертеж разругал. Формалист! Он же ни одного решения не проверил, ни одного моего вывода, ни заключения не прочитал… Туфли мои ему чего-то не понравились… Достал! Отправил бы его ректор скорей на пенсию, что ли?
- Ой! - пищит тоненькая студенточка. - А я же у тебя чертеж скопировала. Точь-в-точь… Что будет? У меня уже три «хвоста». Вдруг отчислят? Опять в свой хутор возвращаться, в это болото…
- И я скопировал… И я… - Гудят приглушенно в коридоре голоса.- А я у тебя дословно еще всю записку перекатал… Ясно, всех завалит…
Говорливую студенточку вся группа впихивает в дверь, как на заклание: иди, иди, твоя очередь…
Профессор, подняв голову и поправив очки, оглядывает с ног до головы девушку, остановившуюся в нерешительности. Девушка успела отметить, что глаза у Е. Б. вылинявшие, как потертые джинсы, но зрачки малюсенькие и колючие-преколючие…Что будет?!
- Пожалуйте сюда, молодая особа, - тихим голосом говорит профессор. - Не будем же мы с вами беседовать на таком расстоянии. Мы не на рисовых чеках, чтобы, как два геодезиста на съемке местности, кричать друг другу: «Эй! Ты там не заснул? Рейку держи ровнее!» - И тут Е. Б. в самом деле по-молодецки прокричал. - «Так - нормально?! Быстрей стреляй!»
Девушка робко захихикала, присела на стул, положив в замешательстве папку и зачетную книжку не на стол, а на свои колени. Старый профессор просит ее рассказать о себе: из каких она мест, кто родители и чем занимаются, и почему она поступила именно на этот факультет. Растроганная таким вниманием, студентка тоже захотела быть откровенной: факультет выбрала, потому что конкурс был маленький, и за пять лет учебы можно подыскать себе городского жениха, а на хуторе, откуда она родом, производство давно развалилось и все мужики, даже молодые ребята, совсем спились; но она вовремя спохватилась и сказала первое, что пришло в голову:
- У меня папа механик, мама агроном. Я продолжаю династию.
- Ди-на-стия, - произносит профессор с наслаждением. - Какое хорошее, но так однобоко толкуемое ныне слово. Сейчас в стране растут династии политиков, депутатов… Там, где должна быть выборность по уму, формируется клан. Власть желает быть в будущем с белой костью и голубой кровью, как в средневековье. Клановая демократия. Никому нет дела ни до науки, ни до сельского хозяйства, ни до народа. Есть Аргентина - мяса подкинет, Египет - картошки, Германия - технику, Америка - новые технологии… Для чего нам вообще работать и что-либо создавать? Меняй на нефть и газ всё готовое. Да… Но то, что на селе держатся династии, - это замечательно. Не все еще потеряно, не все… Мы еще воспрянем… Так, ну и где же ваша зачетка? Вам достаточно «хорошо» или ответите на дополнительные вопросы?
В коридор девушка выходит как не своя. Закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и своим однокурсникам прошептала: «Дураки вы все, ду-ра-ки… Нормальный дедулька, просто он живого общения хочет: о том поговорить, о другом… Грустный он какой-то, старость… Наверно, одинокий. Мне даже жалко его стало. А на все эти наши опусы-чертежи ему плевать, они, наверно, ему за всю жизнь надоели…»
Тамань
“Наша улица” №150 (5) май 2012
Охраняется законом РФ об авторском праве