Ваграм Кеворков "У скал Бермамыта" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

Ваграм Кеворков родился 1 июля 1938 года в Пятигорске. Окончил режиссерский факультет ГИТИСа им. А. В. Луначарского, а ранее - историко-филологический факультет Пятигорского государственного педагогического института. Режиссер-постановщик, актер, журналист. Работал на телевидении, снял много телефильмов, в том числе фильм "Юрий Кувалдин. Жизнь в тексте", в 70-х годах вёл передачу "Спокойной ночи малыши". Член Союзов писателей и журналистов. В 2005 году в Московской городской организации Союза писателей России вышла его книга «Сопряжение времён». В «Нашей улице» печатается с № 76 (3) март 2006. Участник альманахов издательства "Книжный сад" "Ре-цепт" и "Золотая птица". В 2008 году в Издательстве писателя Юрия Кувалдина "Книжный сад" вышла книга повестей, рассказов, эссе "Романы бахт". В 2009 году Юрий Кувалдин издал новую книгу повестей и рассказов Ваграма Кеворкова "Эликсир жизни".

вернуться
на главную страницу

У СКАЛ БЕРМАМЫТА

рассказ

Вот те на! Был-был асфальт и нету, как отрезало, едем по гравию. Ну и … И гравий закончился, пошел щебень! Что за дела – и щебня нет, ползем по каким-то речушкам на скальном склоне.
- Ребята, стоп!
Останавливаемся и сразу на ручной тормоз, иначе скатимся назад – уклон ощутим!
Куда же мы приехали? Уперлись в гору!
Темнеет со страшной силой, минут через двадцать чернота наступит: солнышко за хребет закатилось.
- Ночуем здесь, ребята, утро вечера мудренее.
Рубим хворост, разводим костер, веток надо запасти на всю ночь, - без огня нельзя, горы дикие, зверье рядом.
Виктор обогревает паяльной лампой салон, - спать в тепле ему и Роману, - я лягу здесь, ногами к костру, штатив под голову.
Поели маленько, влез в мешок спальный – тонюсенький, демисезонный, - на кой турбаза держит такие?
Лежу и думаю: в чем ошибка?
Сперва по накатанной дороге через  субальпику до асфальта, по асфальту до Качи-Балыка, там съехали в Долину и мостиком через Мушт, по асфальту вдоль ХасАута, - все как нам рассказали, да и по карте так, а возле аула спросили дорогу, - горянка с кумганом нарзана на плече фыркнула: - Нет дороги!
- Как нет?
Подруги ее тоже:
- Нет дороги!
Мужики с отарами на выпасах, уточнить не у кого. Что делать? Попили хасаутского нарзана колючего, поехали дальше.
И вот приехали! Как же мы взопрем на гору эту?
Ночью чувствую – меня кто-то обнюхивает, дышит,  открываю глаза, - вроде, тень метнулась, дернулся привстать – и едва не крикнул от боли: волосы примерзли к штативу! Чуть  повернул голову, - лиса сидит, изваяньице,  метрах в пятнадцати.
Ну, думаю, ладно, посмотрим, что дальше будет, не стал шуметь. Вообще-то опасно, что  у нее на уме, возьмет и нос откусит!.. А звезды над головой громадные!
Утром просыпаюсь – небушко голубое!
Развязался , отодрал волосы, вылез из мешка – шесть утра! Костер погас. Тихо так! Тихо-тихо! Иду к речке умыться и только тут понимаю, почему тишина: речка замерзла! За ночь! Вчера шумела вовсю, а утром… Ах ты, Боже мой, алмазы-то какие! Ювелирная работа, тончайшая! Брызги от ручейка– прозрачные льдинки, солнце в них – аж глаза ломит! Ну нет, по такому утру грех спать!
Разбудил я ребят – и сразу за дело, без завтрака! Едем дальше, - гора-то вот она, рядом, БермамЫт и есть, точно по описаниям: гигантская куэста!
Едем фантастически! «Газик» едет, а мы под колеса камни подкладываем, чтоб ровнее было, склон крутой, перекос, еще чуть-чуть и машина завалится, кувыркнется вниз!
И такой мы там серпантин завернули! И так, и этак утюжили склон этот, камешками – с меня ростом- «дорогу» мостили, на руках машину подтаскивали…  В два часа дня вылезли на вершину, точней, на плато!
Вот он, Эльбрус! Громада! Затянут облаками, но склоны видны!
Справа и слева нашего плато обрывы по километру, внизу еще плато – БичесЫн, ровнехонькое, как стол, а за ним сам Эльбрус – Высочайший!
Ну что ж, подождем до вечера, к вечеру Эльбрус наверняка откроется, сбросит облачное покрывало, и тогда мы запечатлеем его чистым, белоснежным, сверкающим во весь экран!
А пока… Где-то тут должна быть станция метеорологов! Вот этот домик, видимо, она и есть, других строений нету!
Подъезжаем к дому, оттуда изумленные мужчины и женщина: - Вы кто?
Здороваемся, представляемся, объясняем, мол, только что снизу въехали, взобрались на машине!
- Снизу?! На машине?! До вас только мотоциклист въехал сюда снизу, а на машине вы первые!!
Вот это да! Ай да мы!
Знакомимся, приглашают войти.
Сени с земляным полом, комнаты – с дощатым, в большой комнате рация, в маленькой -  Коля, рядом кухонька с печью, в совсем маленькой - Митя и Рая.
- Ну, располагайтесь, сегодня ж никуда не поедите?
- Пока Эльбрус не снимем, не уедем, терпите нас!
Смеются, определяют меня к Николаю – на вторую кровать, ребят в большую комнату – на матрасы.
Вышли оглядеться: рядом обширный сарай, в нем бочки с солониной, квашеной капустой, соляркой для движка, уголь, дрова – все это по осени забрасывает сюда вертолет. Собачки Жук и Белка потявкали на нас для порядка.
- А как обычно к вам ездят?
- Не надо было в Долину нарзанов спускаться, мимо Качи-Балыка надо ехать, там съезд с асфальта на плато, вот и приехали бы к нам!
Идем к вершинному краю куэсты, - оказывается,здесь нет обрыва, а есть перешеек между Большим и Малым Бермамытами, Малый  метров на сто ниже, его вершина тоже плато, но поменьше.
Жарко. Плюс двенадцать на такой высоте равны тридцати внизу, ультрафиолет здесь большой, мы снимаем рубахи и доверяем свои белые городские тела горному солнышку.
Кругом снежники, и мы все чаще отправляем в рот пригоршню чистейшего снега, утоляем жажду. Гипоксия, неизбежная на высоте в три километра, стремительно обезвоживает организм, есть не хочется, а вот пить!..
Наверное, метеорологи воду из снега топят, и дождевой не брезгуют!
Снежники, лишайники, огромные плоские камни. Переворачиваем один, - батюшки, он ярко-красный: тысячи «пожарников» покрывают другую сторону, значит, это их постоянное убежище, зимой и летом, чем же они питаются, если здесь, снаружи, их не видать?
Снимать это не стали, пленка черно-белая, а вот орлов, пожалуй, стоит снять: красиво парят, кругами ходят!
Подходим к обрыву, - вид незабываемый! То ближе к плато, то дальше – «жандармы», близкие – трехсотметровые, пятисотметровые, дальние с километр – высоченные каменные столбы вдоль всего восточного края плато.
- В двадцать седьмом году они откололись, тогда Крым и Кавказ трясло! – просвещает нас Николай, когда мы возвращаемся в дом.
Рая уж спроворила щи из солонины с «квашкой», метеорологи усаживают нас за стол, достаем свои припасы – копченую колбасу, картошку вареную, яйца вкрутую, хлеб, лук зеленый – это приводит хозяев в восторг: они редко видят такое, обычно в отпуске, да еще когда Митя – начальник станции, крупный мужчина лет сорока - ездит на мотоцикле в Кисловодск, в головное предприятие метеослужбы.
После обеда выходим смотреть Эльбрус – нет, похоже, сегодня он не откроется.
Рано темнеет. Николай из большой комнаты идет в пристройку, включает там движок и великое благо цивилизации приносит чувство комфорта и сибаритства.
Пьем с Колей чай из термоса, я слушаю его рассказ.
Лето здесь с июня по сентябрь, остальное время зима.
Тогда метеостанция наглухо отрезана от мира, единственная «пуповина», связывающая с лоном цивилизации – мощная рация.
- А ты давно здесь?
- Три года!
- А Рая с Митей?
- Пять! Здесь чем хорошо: зарплата целиком на книжку идет, и горные платят! Все, что на вертолете привозят – бесплатно!
- Тут, наверное, зверья полно - вспомнил я ночную лису, - охота есть?
- Летом! Солонина, солонина, - хоть летом дичи поесть!
- А зимой?
- Зимой книжки читаю!
- У вас библиотека?
- Не-а, в Хасаут бегаю, у меня лыжи широкие!
Поразительно! Ради книг в Хасаут!
- У тебя там зазноба?
- Не-а, это ж горянки, у них строго! Летом на море отдыхаю! Вот там…
- Когда-нибудь ты уедешь отсюда насовсем и…
- Не скоро! – перебил Коля. – В городе не смогу жить! Не знаю, где смогу! Найти б такую, чтоб здесь со мной!
- А дети, школа?
Коля махнул рукой, - мол, до этого, как до коммунизма!

Ночью Николай выходит к приборам – снять показания, я вышел с ним и возрадовался: Эльбрус время от времени проявлялся чеканным силуэтом на фоне далеких зарниц, - где-то у Черноморья бушевала гроза.
Ни свет-ни заря поднял Романа, вышли с камерой, - что за ерунда: исполин еще толком не освещен, в сером свете, снега не сверкают, а облака стремительно затягивают его! Так и не сумели снять: пока солнышко вышло из-за хребтов, вместо Эльбруса уже мощная гряда облаков.
Ну, что ты скажешь! Придется караулить в течение дня, ближе к вечеру авось да небось улыбнется фортуна!
Походили с Ромой по плато, поснимали, сидим в двух метрах от пропасти, любуемся простором долины, серебристой нитью Хасаута, вдоль которого сюда добирались, камера лежит рядом.
Над нами кружит орел, спускается все ниже и ниже, он уже в тридцати, в двадцати метрах над нами. Грозная птица, крылья огромные!
Орел делает еще круг, - «Снимай!» - говорю я Роману, но орел вдруг стремительно летит прямо на нас, мы вскакиваем в панике, хватаем какие-то камни, - ну и взглядик у орла, - ненависть, сила, презрение – все в этих ярко горящих желтых глазах хищника, озноб охватывает: он могуч и сознает это!
От страха мы делаем шаг вперед и замахиваемся рукой с камнем, - эта секунда решает все, наши руки с камнями и наша отчаянная готовность напасть самим заставляют орла пронестись в паре метров от нас, презрительно отвернувшись: мол, плевал я на вас, - и величаво уплывает над пропастью, ни разу не оглянувшись!
Зато у нас еще долго дрожат коленки!

Коля вернулся с охоты в полдень - ушел рано утром, - принес улара, кеклика и брюхатую зайчиху.
- Зачем ты беременную убил?!
- Разве увидишь!
Кеклик – горная курочка и улар – горная индейка после ощипа оказались маленькими и тщедушными, зайчат выбросили, зайчиху и птичек Рая зажарила, потушила и получилось неплохо, но мысль о зайчатах и о том, что едим еще недавно живое, мешала аппетиту.
Коля и на кабанов ходит, сидит ночью в засаде где-нибудь на Учкекене или Эшкаконе, ждет, когда на водопой пойдут.
Нанимает у карачаевцев лошадь, впрягает ее в две длинные жерди, к жердям привязывает кусок плетня, к плетню  тушу кабана, и лошадка тянет груз на Бермамыт.
Бывает, карачаевцы сами привозят кабана, - они ж не едят свинину, а Митя им очень неплохо платит!
Если б не охотничья добыча, солонину совсем бы не ели, - от нее уж с души воротит, а тут свежайшее мясо!
- А зимой?
- Зимой какая охота, тут снегу не меряно и мороз градусов тридцать с ветром! К приборам еле дойдешь!

В тот же день Коля подкинул «халтурку»: дрова пилить!
Мы ходим-то еле-еле: гипоксия, пыхтим. А тут пилить!
Рома курит, мы с Виктором не курим и Коля не курит, но «перекур» общий.
Рассказываем Коле о встрече с орлом.
А Коля: - Видели б вы, как Жук их гоняет!
Жук, веселый беспородный песик, отчаянный и бесстрашный, отпугнув орлов от домика, с яростным лаем гонится за огромными крылатыми  хищниками, а поскольку орлы с трудом взлетают с ровного места, Жук преследует их до самого края куэсты, и уж тут они, плавно срываясь с обрыва, сразу же делают разворот и грозно идут на Жука, - цапнуть его, но он не дается: когда орел подлетает к нему, выпустив когти, как самолет шасси, Жук прыгает на него сбоку, стремясь прижать лапами крылья, а то и ухватить зубами крыло или хвост, и орлы позорно бегут, устремляясь на воздушном потоке прочь от плато.
Залюбовавшись отважным Жуком, Коля, строгавший доску недалеко от дома, упустил из виду, забыл про открытый нараспашку сарай. А оттуда вдруг истошный визг Белки, и Николай, обернувшись, увидел, что орел уволакивает Белку и вот-вот пролетит уже мимо! Коля изо всех сил запустил в него рубанком и попал в голову, - орел проорал гортанно, расправил лапы и Белка, упав из них, стремглав метнулась в угол сарая, а орел тяжело скользнул мимо самого лица Николая и тот успел недоструганной доской хватануть по хвосту, и орел, битый в хвост и в голову, нелепо закултыхал, то пытаясь взлететь, то мелкими перебежками, и жаль, что не оказалось рядом Жука, уж он бы отомстил за подружку.
Пришлось Коле спешно достать медпакет, йодом и зеленкой смазать страшные рваные раны от орлиных когтей, перебинтовать бедняжку, - Белка мелко тряслась, жалобно повизгивала и благодарно лизала Колины руки, а потом забилась в угол и оттуда не выходила.

До Жука с Белкой здесь была Джулька, овчарка. От дома не удалялась, на небо поглядывала, и если видела орлов, забегала в сарай и пряталась под верстаком
И вдруг пропала. Николай поначалу грешил на орлов, но вспомнил, что на перешейке приметил волка, - тот появлялся, исчезал, опять появлялся. Коля уж взял ружье, зарядил пулями, но тут пропала Джулька, и волк пропал.
Коля облазил окрестности, - ни костей, ни шкуры. Утащили и там сожрали?
Джулька появилась через несколько дней, виновато глядела, махала хвостом, и Коля понял, что Джулька пережила лирический момент.
Щенята появились под верстаком – крепкие, темного окраса, широкомордые и широколапые, быстро высосали из Джульки жизненные соки, и пришлось их и маму подкармливать свежей зайчатиной.
Днем семейство возилось в сарае, а ночью выводок и мамашу брали в сени.
Всегда тихая и послушная, Джулька однажды словно с ума сошла: визжала, лаяла, Николай с ружьем и фонарем обошел дом – никого. Что так обеспокоило псину?
Под  утро, вроде, услышал визг, спросонок не сразу выглянул в сени, а когда выглянул и посветил фонарем, увидел окровавленную Джульку с порванным горлом и дыру в земляном полу. Щенята исчезли.
Ревнивая «жена» - волчица отомстила сопернице –«любовнице». А детей своего избранника утащила в логово, - растить их не собаками, а волками.

С Учкекена Коля принес форели, Рая ее пожарила, съели за милую душу, головы и кишки выбросили за будочку в ста метрах от дома.
Обычно такие отходы пожирали орлы, но тут их опередила лиса.
Коля приметил ее, когда она шмыгнула за нужник, открыл окошко, положил на подоконник ружье, и стал ждать.
Лиса долго не показывалась, видимо, пировала, потом осторожно выглянула из-за будочки. Коля тихо поднял ружье, прицелился, - лиса мгновенно скрылась. Минуты через две выглянула с другой стороны – и все повторилось.
Эти «игры» продолжались минут пятнадцать, но стоило Николаю выйти из дому с ружьем, лиса выглянула и тут же припустила к перешейку.
Коля бабахнул, но, слава Богу, промазал, и рыжая исчезла, как не было.
- Хитрые, сволочи! – улыбнулся Коля. – Тут есть лис – верблюд, два бугра на спине. Я его выслеживал, карачаевцы – интересно было узнать, что за горбы у него.
Старик-карачаевец догадался, когда на зарослях терновника нашел истлевшего филина с оторванными лапами: возле кустарника филин ухватил лиса за спину, лис «дернул» меж стволов у земли с такой силой, что оторвал лапы птицы, упершийся крыльями в колючую непроходимость верхушек.
Со временем лапы филина обросли лисьим мясом и мехом, и получились горбы.
- Три года я выслеживал этого «верблюдА», - бросил: хитер, куда человеку!

Зайцы, улары, кеклики травкой питаются, землеройки – червячками, жучками, ну а уж орлы, совы, филины, лисы, шакалы, волки, рыси, медведи едят зайцев, уларов, кекликов, землероек.
Копытных – кабана, оленя, тура, серну – и медведь, и рысь, и волк задрать могут, а вот растерзать медведя может только барс. Все друг друга лопают, такой вот общепит, еще тот ресторан!
Но главный хищник все-таки человек. Конечно, и сам рискует стать жертвой, если нарвется на сильное, крупное животное.
Николай взял ружье, решил спуститься к Слону – круглой зеленой горе у истоков Хасаута ,– настрелять там зайчишек, уларов, кекликов.
Через полчаса услышали выстрелы: один и минут через  пять второй.
Спустились к Слону: мало ли что там могло приключиться?
Рысь кинулась  со скалы на волов в упряжке. Точно на шеи волов с высоты упала, одного порвала сразу, вол упал, за ним упал другой и огромным деревянным ярмом рысь зажало.
У возницы-карачаевца был нож, но с ним не больно-то подойдешь к рыси, даже угодившей в такой своеобразный капкан. Спасибо, Коля с ружьем оказался рядом.
Мертвую рысь вытащили из-под ярма, подняли обоих волов, но раненого пришлось пристрелить: истекал кровью, ноги уж не держали его.
Кинься рысь не на волов, а на возницу, победа была бы за нею: сперва порвать горло человеку, а затем и волам.
В горах красиво, но опасно. Опасно, но иногда такое увидишь!
Несколько часов спустя иду впереди, за мной метрах в десяти Коля с ружьем, Рома отстал.
Иду – и замираю: передо мной на скальном ложе огромная бурая «шкура», блаженствует на прогретом камне.
Я делаю знак Николаю, чтоб молчал, машу Роме и показываю ему, мол, снимать надо, но Коля, не поняв моих жестов, тихо спрашивает:
- Ты чего?
«Шкура» рявкает, аж мороз по коже, подскакивает, рядом подскакивают два бурых комочка, и семейство, охая и ахая, бешено мчится вверх по склону – удирает. Рома все понял, но поздно, он уж не успеет снять: медведи почти в галопе, мчатся как лошади на ипподроме! Какое ж надобно сердце, чтоб выдержать бег такой туши вверх по крутому склону! Ну и зверье – силища!
- Что ж не стрелял? – «наивно» спрашиваю Николая.
- У нее ж дети! Да и зачем?
Ай да Коля! Все бы так!

Рома притих, лежа снимает что-то, упер камеру в небольшой камень, приник к окуляру.
Я смотрю в направлении объектива, вижу и без оптики: огромное гнездо, просторное, из крепких веток, прилепилось к уступу ближнего «жандарма». В гнезде орел, слегка растопырив крылья, топчет орлицу. Значит, птицы давно не ели, иначе любовных забав не было б: сидели бы сиднем и отрыгивали шкурку, кости и прочие остатки добычи.
Но вот орел спрыгивает с самки, подходит к краю гнезда, свешивает «за борт корму» и дает такой залп, что «ядро» летит горизонтально метра три и лишь потом валится в пропасть.
Рома продолжает снимать.
А над Малым Бермамытом, над его плоской вершиной, мерно кружит огромный орел, все выше и выше.
С  высоты в километр орел способен увидеть мышь, а тут каких-то метров четыреста.
Все как-то жарко, сонно, я даже не заметил мгновения, когда орел вдруг исчез, но тут же увидел, что, сложив крылья, хищник со страшной, убийственной скоростью падает вниз, пикирует, это уже не орел, а какой-то МИГ-27, вот-вот врежется в землю, но чудом не врезается, а трудно и часто работая крыльями, поднимается над землей, держа в когтях-кинжалах что-то большое, вопящее от жуткой боли и ужаса, - огромный заяц дергается, пытаясь вырваться из лап смерти, орел изредка долбает его страшным клювом, заяц орет еще сильнее и отчаянно дергается, а орел тяжело, деловито уносит его в свое гнездо куда-то на край Малого Бермамыта.
Зрелище не для слабонервных, неотступная жестокость жизни, как всегда, приносит гибель ни в чем не повинному, но слабейшему.
Хотя… Если орел не успеет расправить крылья у самой земли, - расшибется насмерть! А если заяц успеет заметить пикирующего хищника и, упав на спину, станет отбиваться – молотить когтистыми сильными задними лапами?!.. Сколько орлов осталось на земле с распоротым брюхом!
Рома переключился с гнезда на «жандарма» и его собратьев, эти гигантские каменные столбы и мне не дают покоя.
Хорошо б снять снизу, чтоб показать их величие, но сколько надобно пройти, пока попадешь к подножию! Спуститься через перешеек и дать крюка в несколько часов хода, а ведь можно напрямую, по каменистой осыпи, грех не воспользоваться ею, единственной на Бермамыте! Опасно, конечно! А идти по перешейку шириною в полметра, чтобы сфотографироваться на вершине «жандарма» - площадке метр на метр, идти над пропастью пятьдесят метров туда и пятьдесят обратно, этакая бравада, - не опасно? Но ведь ходили же, чтоб запечатлеть себя «для истории», - кому она нужна, такая история?! Рисковать жизнью – во имя чего? Так что осыпь – это опасно, конечно, но тут хотя бы прок будет!
И пошли мы с Ромой, у него в руках «Конвас», у меня – чемоданчик со сменными объективами, их стоимость такая, что мне придется всю жизнь отрабатывать ее, случись что!
Робко идем, осторожно, не дай Бог осыпь двинется, - где остановится лавина камней? И что тогда будет с нами, - завалит или разобьет о куски скал, точащих хищными зубьями?
Идем, а сами думаем: сколько ж пройдет времени, пока спустимся, не лучше ль было в обход, так на так и получится!
«Нормальные герои всегда идут в обход» - явно не про нас!
Ходьбы не ускоряем, идем медленно, один резкий шаг –  и пошло- поехало!
Орлы над нами кружат – ушлые твари, отлично чувствуют опасность, грозящую нам, - если что, они тут как тут!
Метров двести проходим благополучно, но вдруг осыпь движется подо мною, меня «роняет» на спину, чемоданчик раскрывается, меня несет вниз и крутит, как колесо рулетки, вижу краем глаза перепуганного Рому, прижавшегося к обломку скалы, орлов, они быстро снижаются, а все мысли о раскрывшемся чемоданчике: не дай Бог из него вывалится хоть один объектив, - и держу руку с чемоданчиком на отлете, стараюсь, чтоб чемоданчик не накренился, а меня все крутит и тащит, крутит и тащит, - орлы резко снизились, я бессилен что-либо изменить, и вдруг осыпь подо мной останавливается, камни лавиной катятся, мчатся вниз!
Я сразу приподнимаюсь и сижу, боюсь двинуться, но теперь мысль не только о чемоданчике, но и о совсем близких орлах, я вижу их жуткие глаза, и сам не знаю, как, поднимаюсь в рост и медленно подношу к себе тяжеленный раскрывшийся чемоданчик, левой рукой закрываю крышку, защелкиваю замки, гляжу наверх – орлы разочарованно поднимаются.
Нет, не понимают они всей меры опасности здесь, на осыпи! Ведь и сейчас, когда осыпь застыла и я поднялся, им ничего не стоит сбить меня и лавина камней сразу станет их союзницей, хищницей, пожирательницей! Какого дурака мы сваляли, «купившись» на краткость пути!
И только тут я осознаю, что орлы легко могли сбросить каждого из нас с перешейка, ведущего к вершине «жандарма», для них это был бы верняк, - что ж мы за идиоты?! Хотя, припоминаю, все-таки смотрели на небо, прежде чем двинуться в смертельно опасный путь, но ведь орлы – это такие твари, мастера подкрадываться незамеченными, «откуда ни возьмись»!
До края плато, где мы начали спуск, метров триста, до конца осыпи более километра, - что делать? Вернуться? Рома у скалы метрах в ста выше меня, жду, когда он приблизится.
Решаем: пошли так пошли! И очень медленно, с величайшей осторожностью ставя ногу на осыпь, на камешки, продолжаем путь.
Через час достигаем плато Бичесын, - значит, мы преодолели осыпь за полтора часа!
Но уж назад пойдем только в обход, будем нормальными, - нет, не героями, а просто нормальными, - на осыпь нас теперь никакими посулами не затащишь, натерпелись страху и напряжения, избави Судьба от таких кратких путей!
«Жандармы» отсюда, снизу, конечно, великолепны, парящие над ними орлы подчеркивают их высоту!
Пока очухались, пока наснимались «всласть», глядь – а солнышко уж совсем косо светит, надо спешно домой, иначе в темноте придется идти!
Двинулись скорым шагом, на ходу отправляя в рот снег, через час наткнулись на гигантские медвежьи следы у каких-то цветочков – белых звездочек на самой земле, - только медведя нам не хватало! – не сразу сообразили, что следы давнишние, солнце оплавило их, они расползлись вместе со снегом, потому такие слоновьи!
Едва миновали это медвежье место, стемнело, мы резко сбавили ход, идем-идем, идем-идем, - ни конца, ни края пути в обход горы! Какое ж тут все огромное, исполинское! Когда смотришь сверху на стада внизу, у подножья, коровы малюсенькие, крохотные!
С трудом достригаем перешейка между Малым и Большим Бермамытами, луна за хребтом прячется, если б не яркие звезды, пропали бы в полной тьме, а так даже циферблат часов разглядели: половина одиннадцатого! А начали движение ровно в три!
В доме обрадовались нам, будто уж решили, что мы покойники!
А когда метеорологи узнали, что мы спустились по осыпи, обомлели: - Да вы первые люди, которые сделали это, до вас художник пытался, застрял на середине, осыпь двинулась, его ударило о скалу, и он ни туда, ни сюда!
Страх был так велик, что художник проторчал на осыпи трое суток, пока пожарный вертолет из Кисловодска не вызволил беднягу!
Значит, мы первыми въехали сюда на машине – снизу, первыми спустились по осыпи, еще бы Эльбрус снять – были бы первыми, кому удалось это с Бермамыта, но царь Кавказа никак не хочет открыться!
Ночью опять чеканный силуэт на фоне зарниц, а с рассветом вновь кутается в облака!
- Ребята, в августе он не откроется, вам надо сюда в сентябре приехать, после первых буранов,  тогда точно снимете! – Коля говорит доброжелательно, нет оснований ему не верить!
Утром  хотели уж отправиться восвояси, но денек выдался хуже некуда: мелкая сеянка, туман – молоко!
- Куда ж по такому туману ехать, еще в пропасть свалимся! – протестует Виктор. – Уж завтра!
К вечеру стало получше, вышли с Ромой ноги промять, подышать свежим воздухом, подошли ближе к обрыву.
Дали очистились, вместо черных туч сплошные белые облака, закатное солнце выглянуло.
И тут на далеких облаках увидели что-то огромное, темное, я невольно повернулся к Роману, - на облаках повернулся вправо темный гигант!
«Боже, - пронзило меня, - Броккенский призрак!»
Еще не веря своей догадке, я поднял руку – гигант тоже поднял руку!
Я помахал рукой – и гигант помахал!
- Рома, подними руку!
Он поднял – и гигант справа тоже поднял свою!
- Рома, это ж мы! Солнце проецирует нас на облака, как на белый экран, это мы там – километровые! Это Броккенский призрак!
В космической тишине мы глядели на свои гигантские силуэты, почему-то до пояса – голова, торс, руки, минут через десять солнце скрылось за тучами и «призрак» исчез!
Впервые это явление заметили в Альпах, в Броккене.
И мы сподобились!
В горах, в абсолютной тишине, по иному чувствуешь, мыслишь, все суетное, казавшееся важным там, внизу, отступает и отдаляется, и над тобой облака, и под тобой облака, и ты обретаешь мудрость!
Кисловодский профессор советовал:
- Уйдете на пенсию, - переселяйтесь на Бермамыт! Поживете там годика три, - начнете жить заново, приобщитесь к лучшему в мироздании!
До Броккенского призрака я видел в горах еще одно чудо: огни святого Эльфа!
С альпинистами шли к вершине, началась метель, пытались поставить палатку в какой-то впадине, но ветер рвал из рук полотнище; близкие стрелы молний и страшный, чудовищный гром ошеломили нас, мы покрылись бело-огненным мертвым сиянием, ледорубы в руках завибрировали, и старший группы  истерически  заорал:
- Бросай!
Вместе с ним швырнули свои ледорубы, и при ударе о скальный край из них выскочили крохотные беловатые шарики, - мы смотрели на них как в гипнозе, - они постояли на месте, потом медленно перевалили за впадину вниз и через секунду раздался страшный трескучий гром : шарики взорвались, на что-то наткнувшись!
Рванули бы эти молнии здесь, в десяти метрах от нас, никто бы не уцелел!
Короткое свечение наше и было огнями святого Эльфа!

В последний вечер нам рассказали: тогда, в роковой день, Митя выехал в Кисловодск, как всегда, едва рассвело, и к вечеру его ждали домой.
Разразилась жуткая непогода, ветер и шквальный дождь перешли в грозу, молнии били так часто, что громовая канонада не затихала.
Пытались связаться с Кисловодском, но из-за помех в эфире рация оказалась бессильной.
В страшном волнении провели ночь: Мити все не было, и не знали, выехал он из Кисловодска или остался там ночевать, не дай Бог поехал в грозу.
Под утро, когда ливень стих, все же заснули.
Сквозь сон Коля услышал: вроде кто-то скребется в дверь.
Захватив заряженное ружье, он пошел открывать, но дверь не поддавалась, будто кто-то мешал отворить.
Изо всех сил наддав плечом, Коля все же чуточку приоткрыл ее и сумел выбраться наружу.
Привалившись к двери, лицом вниз лежал перемазанный грязью Митя.
Вместе с перепуганной Раей приволокли его в комнату, еле стащили с него сапоги и все мокро-грязное, обтерли его тряпицами, укутали в сухое и чистое, - за все это время он ничего не сказал, не промычал даже, похоже, истратил последние силы на попытку постучать в дверь, но дышал, дышал часто и мелко.
Рая  измерила пульс – слабый и редкий, сунули градусник – тридцать пять с половиной.
Трое суток Рая не отходила от него, так и лежащего на полу, - вместе с Колей удалось вкатить его, тяжеленного - сто пятьдесят килограммов - на матрас, укрыла Митю стеганным шерстяным одеялом, - его трясло как в лихорадке; пыталась поить  теплой водой из чайника, но почти безуспешно, лишь несколько раз глотнул.
На четвертые сутки открыл глаза, и стало ясно, что будет жить.
Коля пошел искать мотоцикл и, пройдя километра три, наткнулся на оплавленный слиток металла, и понял, что в Митю и мотоцикл саданула молния.
Как Митя – оглохший и ослепший, контуженый и почти парализованный –  сумел преодолеть три километра и приползти точно к порогу своего жилья, – для всех и для него самого загадка.
К нему вернулись зрение и речь, он оглох на правое ухо, но левое слышит все лучше, он уже без напряжения воспринимает громкий разговор.
Из Кисловодска приезжали, составили акт о молнии и о временной утрате трудоспособности, назначили и.о. начальника Николая, а когда Дмитрий восстановился, вновь утвердили его на командный пост и привезли ему новенький ИЖ.
Почти сказочная история, но быль. Быль иногда удивительней сказки.

Нет, так и не открылась нам Шат-гора, исполин среди исполинов. Мы прощаемся с метеорологами и уезжаем. Но в сентябре, после первых снежных буранов, вернемся.

Профессор в Кисловодске радуется нашему рассказу о белых цветочках-звездочках рядом с медвежьим следом.
- Это жень-шень! Дикорастущий жень-шень! Медведи эти корешки любят!
Профессор показывает нам корень жень-шеня: женский, повторяющий очертания женского тела и мужской, с наростом. Настойка женского корня – мертвая вода, настойка мужского – живая. Сначала лечат мертвой водой и только потом – живой.
- Будете там, обязательно накопайте!
Даже если будем в сентябре, там уж все будет под снегом.
Скажем Коле.

С Бермамыта я привез орлиные перья, раздаю их ребятишкам во дворе, они втыкают их в волосы, кричат пронзительно, трясут воображаемыми копьями, и оказывается, все они – вожди краснокожих!
Надо ж, как тщательно они скрывали это!

Первые бураны в горах обычно проходят девятого-двенадцатого сентября. Сейчас конец августа. Что ж, есть погода, есть время, значит будет Архыз.

Так ляпнуться, а?! Доползти до трех тысяч ста метров, перевалить на северный склон и ахнуть от того, что вышли вдруг на огромное стадо туров, а пленки не осталось ни метра! Вот олухи! Истратить все на панорамы, пейзажи – да их тут ешь не хочу! А туры! Диковина на расстоянии в двадцать метров, - и где они? Уже далеко внизу, мчатся, летят по скалам и ледяным глыбам великолепного моренного озера, здесь, на северном склоне, еще зима, а мы-то распустили нюни на южном склоне – во дураки!
Как не приберечь хотя бы кассету, ведь мало ли что за гребнем, вот и уперлись глаз в глаз!
С досадой любуемся уже такими далекими турами, ледяными озерами - они едва ль не каскадами до самой долины на северной стороне!
А южная? Что южная? Бесконечные дали с горными массивами, архызской долиной и до Чугуша дойти можно, и до Мзымты добраться ! Только кажется, что это края неохватные, на самом деле все досягаемо!
А снежников и на южном склоне хватает, сейчас с их помощью придадим ускорение собственным седалищам, метров по семьдесят пролетать будем! Опасно, конечно, можно о какой-нибудь камешек распороть ногу,  ну, осторожней, спокойней, и в путь!
Едем! Архыз! Жемчужина! Древность! Еще во времена Урарту здесь был монетный двор царя Ашота Ерката – Ашота Железного. Может, потому и железного, что здесь «железяки»-монетки делали.
Тормозим – снежник заканчивается, надо по камням , покрытых  лишайниками, перейти к следующему снежнику, и застываем: в ста метрах отсюда точь в точь  как мы только что, катаются медвежата – четверо! Съезжают на толстых попках до конца снежника и бодро бегом назад, чтоб вновь съехать!
Они нас не видят – увлечены забавой, но из недалекого дубняка раздается такое рявканье, что все четверо разом бросаются к зарослям, - оттуда высунулись огромные морды их могучих родителей.
Семейство с шумом уходит через дубнячок в ближний лес, а мы мчимся вниз по снежнику, как только что медвежата, жаль у нас нет такой мохнатой шкурки, как у них, сейчас она была б очень кстати, сберегла бы штаны и еще кое-что.
Метров пятьсот сбросили, можно остановиться, снежку пожевать, оглядеться, не умирать же теперь из-за этих не снятых туров.
А это что за явление? Вон там, слева, где-то в километре от нас? Да это ж опять Топтыгин, только горный, желтоватый окрас!
Утром, когда еще во тьме шли по лесу, стараясь не наступать на мелких гадюк, резко пахнуло теплым медвежьим навозом. Уж не этот ли господин тогда галантно уступил нам дорогу? Спасибо, не приветил левой или правой, - мало что от нас бы осталось!
Правда, горцы утверждают: медведь первым не нападает. Но знает ли об этом сам медведь?
Лесники утром не раз встречали Топтыгина у своего порога и нельзя сказать, что ружье при этом оказывалось лишним.
А уж на горных скотофермах пара  задранных за ночь коров не редкость. При наличии огромных собак и выстрелов в ночи, - бабахают на всякий случай, пугают!
Но медведь – охотник хитрый, коварный, нападает и убивает стремительно.
Потому и говорят: при встрече с медведем лучший вариант крикнуть так, чтоб вы с ним разбежались в разные стороны.
И чем же занят этот пришелец на чужую территорию, - ясно, что это земли семейства, с выводком в чужую среду обитания не вторгаются.
Камни сгребает в груды! Плоские сплавляет по снежнику вниз, и опять в груды! На разной высоте. Что он задумал?
Я понял его замысел, когда увидел в самом низу долины отару овец!
У  чабана ружье, и медведь, конечно, знает, что это такое, но, видимо, это не очень пугает, от выстрела он спрячется за большими камнями, а вот две кавказских овчарки возле овец его, конечно, настораживают и раздражают, но, таясь, он продолжает свое занятие.
Наконец, все камни выстроены стенкой метрах в двухстах выше отары, он толкает их вниз и сам большими скачками мчится следом – камни бьют по стаду, сминают нескольких овец, ушибленные собаки визжат, чабан стреляет, но мишка, схватив расплющенную овцу зубами, мчится вверх и ныряет в лес! Вот это охота! Мастак!
А мы кто? Сколько интересного можно было бы снять, - рассказывай теперь об Архызе, ведь лучше один раз увидеть!

Второго сентября в Кисловодске выпал снег, мы с Романом идем по Ребровой балке и цепенеем от осознания ушедшей натуры: нужно снять дачу Кшесинской (подарок Николая II), дачу, где любил петь Шаляпин, дачу, где… да только ли дачи, нужно заснять Сосновую горку, Храм воздуха, Красные камни – и все летом! Дай Бог, чтоб через пару дней стаяло, тогда, пусть с пожелтевшей листвой, но все-таки снимем – «под  лето»!
Стаяло, успели снять все, что нужно, а девятого еще один снежный заряд! Как же сейчас на Бермамыте?
Двенадцатого отправляемся туда – через заснеженную, но все еще цветущую субальпику, по асфальту до Качи-Балыка, там съезжаем на плато и далее пробираемся среди двухметровых снежных заносов, вместо трех часов, едем четыре, но приезжаем точно к метеорологам! Нам рады, зовут в дом, а мы первым делом снимаем Эльбрус – замечательный, сверкающий, сахарный, без единого облачка, изумительный, наконец-то открывшийся нам красавец Эльбрус!
Меня не покидает ощущение, что где-то я уже видел подобный кадр, может, даже почти такой же, в этом ракурсе, с этой точки!
И осеняет: в «Смелых людях» – вот где! Ну конечно! «Смелые люди»!
Ну, Бог с ним, не первыми, так вторыми, главное, есть кадр!
И теперь я знаю, как начать один фильм и как окончить второй.
Ночуем, утром снова снимаем Эльбрус – в разной крупности, разными объективами, и уезжаем отсюда уж навсегда!
Засветло достигаем  Долины нарзанов – она пуста, турбазы закрыты, сезон окончен, мы легко договариваемся со сторожем о ночлеге и, загнав машину за ворота, берем с собой пищевой запас, прихваченный дома, переходим по мостику бурный Мушт, текущий через Долину к далекой Малке, располагаемся на скамейке у нарзанного родничка и не спеша поглощаем все! Откуда только аппетит взялся, на Бермамыте снег ели утром и вечером, ничего другое в рот не шло!
Долина нарзанов, Архыз, Теберда, Домбай – золотые края! Редкостная природа! А сейчас, осенью, и впрямь будто золотом все освечено, все склоны в деревьях, «багрец и золото» на синем небе!
Свечерело, стемнело. Звезды крупные, небо черное – мы почти в каньоне, высоченные хребты стиснули долину с обеих сторон!
Холод горной ночи гонит нас на турбазу, мы проваливаемся в сон, а утром по серпантину добираемся на колесах до Нового кругозора, снимаем Эльбрус с иной точки, нежели на Бермамыте, - сбоку, и все, отправляемся до дому – до хаты.
Фильм о Кисловодске – «Город в краю нарзанов» - показанный на телеэкранах Союза и в сорока четырех странах мира – начался с крупно снятых куполов Эльбруса – Ошхамахо, белоснежных грудей, поящих нарзанами.
А фильм об альпинизме закончился кадрами далекого Эльбруса и словами Константина Паустовского: «Каждое путешествие есть  проникновение в область значительного и прекрасного».
С нами было именно так.

“Наша улица” №151 (6) июнь 2012