Виктор Крамаренко "Между вспышками" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Виктор Викторович Крамаренко родился 27 октября 1959 года в Днепропетровске. Окончил Московский институт народного хозяйства им. Г.В.Плеханова. Печатался в журналах «Огонёк», «Техника молодёжи», «Сельский календарь», «Молодёжная эстрада», «Брега Тавриды», «Проза», «Московский вестник», «Российский колокол» и др. Автор книг «Все начинается с любви», «Парус надежды» «Встречи с ангелом», «Зиронька», «У Чёрного озера» и др. С журналом «Наша улица» сотрудничает с 2001 года.

вернуться
на главную страницу

Виктор Крамаренко

МЕЖДУ ВСПЫШКАМИ

рассказ

Именно в тот самый миг, когда Костю ослепила вспышка фотоаппарата из впереди стоящей кучки туристов, когда там, в недрах пещеры, лёгкий приступ тошноты и головокружения покачнул его, заставив прислониться к ограждению, и стали происходить с ним необъяснимые вещи. Вначале он даже не понял, что случилось: смотрел вместе со всеми на играющие слюдой мраморные изгибы, на загадочную темноту углублений и насыпей. То ли от неожиданности, то ли от влажного воздуха, его вдруг охватил озноб, исчез голос проводника, и огни вместе с каменными фигурами поплыли, словно сияющая палуба в чёрном безмятежном океане. Ему бы плюнуть на экскурсию, растолкать зевак и помчаться к выходу, к солнцу и зелени, но, взглянув на узкий проход, извивающуюся змеёй лестницу в конце пещеры, он решил остаться. И в самом деле - мужик он или не мужик, чтоб обращать внимание на всякого рода недомогание.
И действительно, вскоре лёгкое землетрясение прошло, погасилась растерянность, и тихое бормотание полуосвещённых скал возвращало интерес к жизни. Он снова шагал вместе со всеми и был равнодушен к щёлканью фотоаппаратов. Кроме того, время его не поджимало: он договорился с длинноусым шофёром, что тот отвёзет его обратно в гостиницу, когда бы это паломничество ни закончилось.
«Это расплата за вчерашнюю ночь с огненной официанткой, - подумал он. - Ну и пусть, здесь, на берегу залива, туристы быстро привыкают к мысли, что время в этом мире быстротечно, и нужно, ой как нужно, брать от него всё, что полагается».
Стоянка располагалась в двухстах метрах от выхода из пещеры. Костя, глотнув тёплый воздух и приветливо зажмурившись солнышку, попрощался с проводником и бодро зашагал к машине. Открывшийся простор звенел травами, ветерок едва шевелил гладко подстриженные кусты, тянувшиеся вдоль дорожки, мягкий пепельный асфальт приглашал в путь. Костя надел тёмные очки и, посвистывая, весело стал спускаться к ивам, за которыми и находилась стоянка.
Достигнув реки, он ещё издали увидел усача, сидевшего под тенью дерева и мирно читавшего газету. Рядом стояло его побитое жёлтое такси. Видно, не сильно того и расстраивал вынужденный простой, иначе бы дёргался, высматривал его среди снующих туда-сюда туристов. Костя с облегчением подумал, что не надо будет всю дорогу чувствовать себя виноватым, разговаривать, поддерживая пустой брёх. Но всё равно, подойдя ближе, не удержался.
- Заждались? - произнёс он заискивая.
- А я и не тороплюсь, - равнодушно ответил таксист, складывая газету. - Тем более, ваша жена за всё расплатилась. Она решила приобрести кое-какие сувениры и просила передать, чтоб вы не переживали.
- Какая жена? - удивился Костя.
- Ваша… - улыбнулся усач, направляясь к машине. - Уж не знаю, какая по счёту.
- У меня нет никакой жены, и не было никогда. Ты что-то спутал, приятель, - поддерживая игру, весело проговорил Костя и открыл дверцу.
- Ну, вам, наверное, виднее… - ухмыльнулся таксист, усаживаясь на своё место. - Мне, как говорится, всё равно: жена вам она или не жена. Разное случается: приезжают супругами, а к концу отпуска и видеть друг друга не могут. Бывает и наоборот. Поэтому, я стараюсь ничему не удивляться. Не жена - так не жена… Хотя пару часов назад вы клялись ей в вечной любви.
- Ну хватит заливать, это уже не смешно, - немного рассерженно произнёс Костя, раскрывая пачку сигарет. Он давно уже проехал такие подначки друзей, кому какое дело, почему он до сих пор не женат. Не получилось, не встретил, не сберёг… Да мало ли почему?! Что ж теперь и этому усачу объяснять его взаимоотношения с так называемым слабым полом? Женщина, известное дело, как чёрная дыра во вселенной, только дай волю, проглотит и не подавится. А ему ещё пожить охота в своё удовольствие. Не каждая захочет, чтоб её избранник беспробудно пропадал в обсерватории. Особенно ночами… И зачем раньше времени вешать на шею эту удавку? Молодой ещё!..
- Не знаю, не знаю… Заказала такси ваша жена, у гостиницы вы сели вдвоём, вдвоём и в пещеры приехали. Хватит дурака валять-то!
- Да вы что?!
- А кого же вы всё время «Мухой» называли? «Муха, родная, не сердись», «Муха, детка, не устала, маленькая моя». Муха, Муха… Тьфу!..
- Какая ещё Муха? - вдруг развеселился Костя, глядя на ёрничанье водителя.
- Ну не знаю, не знаю…
- Му-у-уха?! Ха-ха. Му-у-ха?! - Смех пересилил зарождающуюся злость, слёзы то ли от солнца, то ли от сигаретного дыма внезапно заволокли глаза.
- Цокотуха, наверное, или цеце, - с хитринкой стал гадать таксист, выстреливая в Костю прищуренным глазом. - Вам виднее. - Один ус его почему-то стал дыбом и никак не хотел опускаться, гладко выбритые щёки и подбородок мгновенно порозовели, ладонь машинально сжала ручку коробки передач и стала теребить её, переключая как попало скорости.
Это ещё больше развеселило Костю, он еле сдерживался, чтоб не схватиться за живот и не скувырнуться из машины. Но когда внезапный гортанный гогот усача окатил салон и близлежащие окрестности, тут сдерживаться уже не было сил. Они оба беспричинно ухахатывались, и были этому, как видно, весьма довольны.
- А вот и Муха ваша, легка на помине, - сквозь смех сообщил водитель.
Костя, ещё продолжая смеяться и вытирая слёзы ладонью, обернулся. По ступенькам, как в замедленном кино, плавно спускалась молодая женщина, стройная, лёгкая, невесомая. Её воздушное платье скользило по тонкой фигуре, слегка задерживалось, выдавая изящные линии и припухлости; аккуратно стянутые чёрные волосы открывали нежную шею и ушки, а глаз, огромных чёрных глаз, едва касалась трепетная чёлка. Чуть приоткрытый ротик, словно распустившийся бутон, яркой помадой притягивал солнечные лучи. Она парила, и всё вокруг остановилось: и люди, и тени, и ивы над этой рекой, и ступени, уходящие в небо. 
Костя обомлел, за свои сорок лет ему попадалось множество красоток: доступных и недоступных, эффектных и не очень, с взглядом дикой кошки или утомлённой кобылицы. Одних он бросал, другие сами убегали. Так получалось… Он уже и не надеялся в бесконечных исканиях найти ту самую, о которой мечтал, которая приходила когда-то по ночам и нежно шептала: «Люблю». Искренне шептала, а не за деньги или другую выгоду. У неё такая же была чёлка, такие же глаза и губы, и платье, лёгкое и невесомое, подобно этому, запаздывало, выдавая скрытые от мужских взоров места. Тогда, во снах, он ею любовался и был счастлив.
Женщина приближалась, едва касаясь каблучками лестницы, серебристо-зеленые заросли отступали и роняли тени на ее чёлку. Костя смотрел на неё как на чудо, пришедшее из далёкой юности, и не мог отвести глаз. Он понимал, что это видение, сон, что она через несколько секунд сольётся внизу с толпой и исчезнет, как исчезала раньше, когда просыпался. Но всё равно смотрел, смотрел…
- Что, не узнаёте? - гаркнул в ухо бесцеремонный таксист. - Давно не виделись!
Костя ничего не ответил, да он и не мог слышать голос усача. Когда мозг и всё его естество поглощено только девушкой, обалденной, безумной красоты, разве могут какие-то подначки водителя отвлечь от главного, единственного, может быть, момента в жизни? Да пусть хоть мир перевернётся, обрушатся пещеры, дыбом станет океан, - ничего бы Костя не заметил в эти прекрасные мгновения созерцания. Незнакомка шла к нему и улыбалась, и больше ничего в мире не существовало, ничего. Это ли не счастье, это ли не знак судьбы?!
- Дорогой, ты знаешь, - произнесла она, усевшись рядом с Костей на заднее сиденье, - я купила маме такой классный альбом с потрясающими видами пещер, думаю, она будет довольна. Сестре привезём вчерашнюю ракушку, ту, что тебе подарили ныряльщики, - ей и этого хватит. А себе, вот смотри - часики. Правда, миленькие? И хорошо смотрится браслет на руке. Видишь, прямо в камень вделан механизм, и циферблат обрамлён изумрудами. Дешёвка, правда, но красиво отточенные, издали никогда не скажешь, что это стекляшки. Ванда умрёт от зависти.
Костя глядел на неё в полном недоумении: никогда рань­ше он не встречал эту женщину да ещё с таким ласковым голосом. Когда она перестала тараторить и умоляюще посмотрела ему в глаза, он всё же заставил себя улыбнуться. А как ты отреагируешь, если даже имени её не знаешь? Она снова защебетала, и Костя, соглашаясь, только покачал в ответ головой.
Усач молча повернул ключ зажигания, и они поехали.
Костя не решился сразу сказать, что он вовсе не её муж, а посторонний мужчина. Нужно было взять время на обдумывание. Во-первых, если это розыгрыш, необходимо продолжать игру и понять, кто из друзей его разыгрывает, если это какие-нибудь телевизионщики, нахально лезущие в чужую жизнь, считая великим сценарным достижением одурманивание ничего не подоз­ревающих граждан, так хоть приз какой вручат в награду за недотёпистость. Во-вторых, если это мошенники, или, не дай бог, террористы, то непонятно, что с него можно взять: те воруют людей, за которыми стоят или большие деньги, или власть. Перед тем, как решиться на такой шаг, наверняка они узнали, что он, как перст, один на белом свете, и за него ничего не получишь. Какой смысл красть младшего научного сотрудника обсерватории, зная, что ни шиша, кроме звёзд в небе, у него нет?
А в-третьих, и это главное, ему хотелось оттянуть расставание с понравившейся женщиной, вот так запросто сидящей рядом, прижавшись грудью к его предплечью, и увлечённо делящейся своими мыслями. Какая энергетика от неё исходит, какое доверие! Ну как можно вот так взять и отрубить: «Дорогая, ты ошиблась, я не твой мужчина»? Да это всё равно, что резать по живому. Пусть будет, как будет, рано или поздно всё станет на свои места.
Незнакомка придвинулась ещё ближе и опустила голову Косте на плечо. Дохнул аромат спелого яблока и морских водорослей. Костя с наслаждением вобрал его всей грудью и закрыл глаза. А когда ощутил щекочущую сквозь рубашку чёлку, его передёрнуло. Нет-нет, это было не возбуждение, какое-то непонятное чувство хлынуло в мозги и растеклось по всему телу, словно выпитое на морозе спиртное. Даже некий дурман вскружил голову, сладкий, пьянящий, как когда-то в юности на чёртовом колесе, когда держал в своей руке руку девочки на самой вершине. Он тогда был за неё в ответе. 
И сейчас это чувство, более высокое, чем влечение, переполняло его. Невинные прикосновения незнакомой женщины предвосхищали будущее блаженство. То, что наверняка испытывают женатики, которым не надо каждый день выпендриваться, добиваясь близости. Вот оно, горячее дыхание, доверие и покой. И по-особому стучится сердце, и запахи, и головокружение другие… Ну почему, почему, скажите на милость, эта женщина не его? Если она так близка и доверчива…
Незнакомка продолжала щебетать:
- Ты правильно сделал, Костик, что взял билеты на самолёт, а не на поезд. Завтра уже будем дома, целых три дня сэкономим. Я хоть приведу себя в порядок. Отпуск так утомляет!.. Ванда, небось, одна зашивается. Ты же её знаешь, она такая тугодумка и шефа побаивается. Ну, ничего, ей полезно побегать, лишний жир сбросит. Если б ты видел её глаза, когда я показала свой купальник, ну тот, тигровый, без чашечек. Что ты! Говорит: «Завидую твоему Костику, сколько лет живёте, а ты всё такая же, как была перед свадьбой». Понимаешь, не моей фигуре завидует, а тебе.
«Значит Костик, вот как ты меня называешь, - подумал он. - Хорошо… А мне как прикажешь тебя величать, Мухой, что ли? Что за странное имя? Там ещё и Ванда, оказывается, есть. И почему нужно завтра уезжать, если отпуск только начинается?»
В этот момент он впервые обратил внимание на свои руки. Они были загорелые, густо покрытые белёсыми полувыцветшими волосками. И когда же он успел так загореть? Только вчера прибыл сюда и не отошёл ещё от вагонной тряски? Потому и не попёрся сразу на пляж, а просидел до закрытия в кафе. Наверное, и в самом деле, там, в пещере, когда был ослеплён фотовспышкой, то лёгкое головокружение случилось не от акклиматизации, на него просто снизошло затмение, он потерял память, и незнакомка, действительно, его жена?
- А во сколько самолёт? Билеты с собой? - вкрадчиво спросил Костя с надеждой, что сейчас-то всё и выяснится, на билетах должны быть указаны фамилии.
- Ты же сам положил их в наши паспорта. В девять мы должны быть в аэропорту. Рановато, конечно, ну, дома отоспимся. Прилетим и никому звонить не будем: ни в бутuк, ни Погозину, пусть ещё немного похозяйничает в твоей мастерской. Он, небось, мнит себя великим мастером. О приезде сообщим только Ванде…
«Ага, значит, у меня есть мастерская, - догадался Костя. - Я, наверное, в придуманной ими жизни художник или скульптор. Ну что же, когда-то я неплохо рисовал, в детдоме даже что-то мне вручали... Вот пронырливые телевизионщики, покопались-таки, нашли зацепку!
- Если не возражаете, я могу вас в аэропорт подбросить, - перебил Костины раздумья таксист. - Доставлю в лучшем виде!
«Доставит он… Точно, одна шайка-лейка, - заподозрил Костя. - Ну, продолжайте дальше, куда вас ещё занесёт?»
- Вот и хорошо, - защебетала незнакомка, - нам не надо будет заказывать такси. Правда, милый?
Костя согласно кивнул.
- Всё, замётано, в восемь я у гостиницы, - гаркнул радостно усач.
- Сейчас я точно скажу время, - пропела Муха, открывая сумочку и погружаясь в её содержимое. Наконец, достав из неё два паспорта, выдернула билеты и произнесла: - Да-да, Домодедово… Вылет в 9.50 по местному времени.
Костя тем временем взял в руки паспорта. Оба были в яркой глянцевой обложке с теснённым двуглавым орлом посередине. Точь-в-точь, как у него. Не торопясь, как бы нехотя, чтоб не заподозрили, он стал их пролистывать. Открыв верхний паспорт, он увидел незнакомку с той же чёлкой и огромными глазами, в которых, казалось, собрана вся её сущность. На фотографии она была несколько моложе и серьёзнее: сжатые губы в какой-то пойманной фотографом обиде или даже злости тянулись вперёд и будто стягивали щёки. Видно, злюка ещё та, эта его названная жена, попавшемуся ей в такие минуты не позавидуешь.
Костя не стал дальше развивать эту тему, а быстро перевёл взгляд на инициалы. А инициалы гласили, что у незнакомки его фамилия, Деревягина, и зовут её Марией. Машей, значит.
Да, эта банда поработала на славу, окрутила его со всех сторон. Ну, хорошо, можно допустить, что они однофамильцы, мало ли, чего в жизни не бывает. Хотя фамилия редкая, в детдоме придуманная. Ну, пусть так. Но что же будет во втором паспорте, он-то наверняка липовый, настоящий ведь спокойненько лежит в заднем кармане брюк. Костя даже немного присел, чтоб его почувствовать. Он точно помнил, что положил его в карман перед поездкой в пещеры. Неписаный закон туриста - документы всегда иметь при себе. А сейчас нужно быстрее развернуть его, пока так называемая жена шелестит пакетом с купленным альбомом.
Но надежды его не оправдались. Женщина резким движением вырвала паспорта из его рук и положила в сумочку.
- Ну что ты каждый раз смотришь! Мне самой не нравится это фото. Ты же знаешь, в каком положении я тогда была. - Муха защёлкнула сумочку и отвернулась. Её губы надулись, как в паспорте, в глазах проблеснула обида.
- Ну прости, прости… - произнёс Костя, обняв её за плечи.
- Я не хочу это вспоминать. Ты же знаешь, именно тогда произошёл выкидыш. Со мной был нервный срыв. Как я хотела этого ребёнка, как хотела! Я весь мир тогда ненавидела…И тебя, и себя в том числе. Если б не твоя мать, не знаю, что со мною было бы…
- Ну, всё, всё… перестань.
Костя не знал, как её утешить. И чем. Сказать, что она молода и в следующий раз благополучно родит? Это всё равно, что ничего не сказать. Вдруг у неё, то есть у нас, уже есть ребёнок, и не один, и почему случился выкидыш? Он был так далёк от всех этих женских историй, что вполне мог бы сморозить какую-нибудь ерунду. А вдруг всё дело в нём? И она это, естественно, знает? Уж сколько было девушек, женщин после детдома-то! Но ни одна не залетела, не обрадовала, не предъявила претензий. Так бывает, когда виновен мужчина… Но то, что у него появилась мать, совсем меняет дело. Значит одно из двух: или, действительно, он каким-то непонятным образом находится в другой своей жизни - будущей, прошлой - без разницы, или эти телевизионщики всё перепутали и у гостиницы радостно воскликнут: «Улыбнитесь, вас приветствует скрытая камера!». Жаль, что ему не удалось посмотреть второй паспорт, прописку, - всё бы стало ясно. Ну, не всё, но какую-то ниточку зацепил бы обязательно. Не играть же до конца с ними! Хотя от роли мужа такой красотки грех отказываться. 
- Да, - вздохнул погруженный в раздумья Костя, глядя на работу таксиста, лихо обогнувшего с правого ряда выехавший на поворот тяжеловесный трейлер. Скоро они будут на месте, и наступит развязка.
Вскоре показались развёрнутые паруса «Приморской», такси подкатило к самому входу, и они засобирались.
В холле, проходя мимо пустующих кресел и декоративных фонтанчиков, он намеренно замешкался, чтоб его спутница первой подошла к стойке и попросила ключ от номера, и ещё нужно было проверить паспорт, собственный паспорт, а не филькину грамоту в её сумочке.
Но задний карман оказался пустым. Костя ещё раз обследовал брюки, сзади и спереди, ощупал рубашку. Паспорта не было. Его положение становилось вовсе не смешным: связавшись с этой шарлатанкой, за тысячу километров от дома он остался без документа, удостоверяющего личность. «Может быть, в номере забыл, на нижней полке шкафа, когда дорожную сумку прятал от любопытных глаз? - с надеждой подумал он. -  Не мог же паспорт сам перекочевать к незнакомке?»
- Добрый день, - приветливо улыбнулась девушка за стойкой на ломанном русском и протянула ключ с голубой пластиковой биркой в виде парусника. - Надеюсь, вам понравились пещеры.
- Да, да, очень, - пропела незнакомка. - Всё так необычно, там целый город под землёй. В Москве такое не увидишь, разве что в метро. Мы даже приобрели альбом с видами на память.
- Осмелюсь напомнить, - продолжала улыбаться девушка. - Завтра ваше пребывание у нас заканчивается. Хотите продлить?
- К сожалению, улетаем, мы уже такси заказали, - затараторила Муха. - У вас так здорово отдыхается, на следующий год мы опять сюда приедем, правда, милый?
Незнакомка, не стесняясь, прижалась к нему, обняла за талию и повела к лифту, восхищённо о чём-то щебеча. Костя её не слышал, он шёл, как зомби, не понимая и не чувствуя  новую реальность, в которой оказался.
Лифт без остановок доставил их на седьмой этаж. Также в обнимку, словно молодожёны, они вышли из него и пошли по узкому коридору. Неужели она ведёт его в тот самый номер, 709-й, куда позавчера он вселился, где всю ночь кувыркался со жгучей официанткой? Так и есть: женщина, не отрываясь от объятий, привычно сунула ключ и бесшумно открыла дверь.
- Всё же правильно ты сделал, Костик, что настоял на Заливе. Здесь так здорово! - ласково пропела Муха, распуская волосы перед зеркалом и кладя на тумбочку одну за другой заколки. - Три года мы вместе не отдыхали, я уже грешным делом стала подумывать, не нашёл ли ты какую-нибудь натурщицу. Ну, глупая, глупая я баба! А как не думать, если они за тобой пачками бегают?
Костя молчал, он стоял у закрытой двери и любовался ею. В полумраке, из-за опущенных штор, она казалась ещё загадочнее. Тонкий силуэт расплывался в зеркале, руки окунались пальчиками в распущенные волосы, чуть теребя их, лёгкое платье от нетерпения вздрагивало.
- Зажги свет, Костя, что стоишь?
Костя продолжал стоять. Он глядел на незнакомку, просвеченную бледными лучами, и волновался, как волнуется юноша, подсматривающий за купальщицей. Голова кружилась, сердца выпрыгивало, и свечение, это серебристое от платья свечение, растворялось в нём.
Муха взглянула на Костю в зеркале и, заметив его ошарашенные глаза, обернулась. 
- Ну что ты, успокойся… Я знаю, что я у тебя одна, что ты их только пишешь. Это моя бабская ревность говорит, не обращай на неё внимание. Нам же хорошо вдвоём, правда?
- Правда.
Незнакомка подошла к нему, прижалась и шёпотом пропела:
- Я приму душ. Ничего страшного, если мы на прощальный ужин опоздаем или вовсе не пойдём. Хорошо?
Костя молча кивнул. Он сейчас мало что понимал в происходящем, знал только одно, что это наваждение, и по всем мыслимым и немыслимым законам такого не должно быть. Вселенная расширяется, это факт, звёзды погибают и рождаются, это тоже факт, но даже по их гигантскому времяисчислению не возникает параллельная жизнь. Может быть, он сошёл с ума? Но тогда и незнакомка, и все, кого он встретил после выхода из пещеры, также сбрендили.
Зашумела в дyше вода. Костя остался один. Как себя дальше вести? Убежать, остаться? Женщина явно хочет близости. Она ведёт себя непринуждённо, как любящая жена, ревнует, боится потерять. А он-то здесь при чём? Ещё никогда в жизни у него не было замужних, не потому, что с ними неинтересно, что нельзя заводить долгих отношений. Просто он считал недостойным и опасным заводить шашни при живом муже, потому что потом, когда рано или поздно он станет женатым, это аукнется. Обязательно аукнется, он же астроном и знает, что инородное тело, проникнув в систему планет с давно отлаженным механизмом, не приживётся и, в конце концов, погибнет в одиночестве. Есть закон: как ты поступаешь - так и с тобой будут поступать.
Но сейчас-то что делать? Принять подарок небес, напутавших что-то со временем, и спокойно жить другой жизнью, наслаждаясь и обманывая, оправдываясь лишь тем, что изменять она будет с ним ему же самому? Может быть, забраться обратно в пещеру, дождаться фотовспышки и попытаться вернуть свою судьбу обратно? Бред какой-то! Но почему он должен отказываться от любимой женщины, о которой думал, которую представлял, когда просыпался среди ночи?.. С какой стати ему, всю жизнь мыкавшемуся по углам, надо рушить подаренную ему удачу? И что будет с ней, когда всё это откроется?! То-то и оно! Так что оставайся, старичок, и никуда не рыпайся.
Костя зажёг свет и не узнал свой 709-й номер, бoльшую половину которого занимала полукруглая двуспаль­ная кровать. У окна, ближе к зеркалу, стояла тумбочка с одиноким цветком в вазе, напротив кровати располагался телевизор, на столике чуть в стороне от хрустальной пепельницы были разбросаны тени, румяна, лосьоны и ещё бог знает что.
Шкаф оказался тот же, односекционным, лимонного цвета, немного сдвинутым в угол. Нижняя полка, где утром лежал паспорт, отсутствовала. Аккуратно развешанные рубашки, брюки и пиджак, вечерние платья, блузки и юбки занимали всё его пространство. Одежда свешивалась на два одинаковых чёрных чемодана, за которыми прятались мужские кроссовки и изящные женские туфельки. Внизу за дверцей, прислонившись к стене, покоился альбом для рисования.
«Значит я всё же художник, - удостоверился Костя и отошёл от шкафа. - Ну хорошо, коль собственного паспорта нет, надо хоть посмотреть, чтоб второй-то был моим. А иначе не уедешь отсюда!»
Он поднял с кровати брошенную Мухой сумочку, вынул из неё паспорт и прочитал: «Деревягин Константин Константинович». И инициалы были его, и фотография. На странице, где был штамп прописки, значились город Москва и улица Правды, в месте семейного положения - печать Дворца бракосочетания и фамилия - Мухина Мария Ивановна.
«Так вот откуда «Муха», - улыбнулся Костя и положил паспорт обратно.
Улица Правды, да-да, это в районе Белорусского вокзала, куда он ездил на «почтовый ящик» за оборудованием для обсерватории. Там добротные дома, пленные немцы ещё строили, и квартиры, наверное, хорошие. Как это он умудрился отхватить жильё в таком месте?! Не иначе как государственный заказ выполнил или написал портрет нужного человека из мэрии. Он никогда там не жил, мог поклясться чем угодно, хоть на Библии, последнее убежище, где до сих пор обитает, это комната в «хрущовке» на Профсоюзной, выданная хмырями из Академии Наук. Кухня - четыре метра, и бабка с сыном-диабетиком за стеной. А тут, как по мановению волшебной палочки, сразу тебе новая квартира, достойная во всех отношениях профессия и обалденная жена. Интересно, какая она в постели, есть ли любимые словечки, которые заводят, которые знают только они. Ведь ничто так не выдаёт женщину, да и мужчину тоже, как интимные штучки, ласки и поцелуи, возведённые за время притирки в ранг божества ублажения. У каждой пары свои тайные ритуалы. Их не спутаешь. Они, как отпечатки пальцев, единственные и неповторимые. В его положении нужно очень постараться, чтоб обнаружить их и тем самым не выдать себя. И первое, с чего Костя начнёт, это будет звать её ласково «Мухой», а дальше потихоньку, потихоньку и до этих штучек доберётся. Не нужно торопить события, во Вселенной всё делается медленно, потому она и вечна. Это вначале был взрыв, а потом - притирка, притирка…
- О чём задумался? - спросила Муха, выходя из ванной и вытираясь полотенцем. - Я воду не выключила. Ты пойдёшь?
Лицо Кости налилось краской, он пристыженно опустил глаза и прошептал:
- Я думал о тебе, о твоём прекрасном теле, о нас…
Муха остолбенела, наверное, не часто она слышала от мужа подобные откровения, если только вначале супружеской жизни, и то они быстро иссякли при появлении натурщиц с изношенными формами и блудливыми взглядами. Она покачнулась, пальцы разжались, и полотенце, мелькавшее перед глазами секунду назад, упало к её ногам. Она предстала пред ним во всём своём великолепии. Под ярким светом люстры её загорелое тело излучало красоту, нетронутая солнцем тонкая полоска внизу живота будто замерла бледным трепещущим свечением и, казалось, вот-вот взорвётся величественным северным сиянием. Муха вышла из полотенца, словно Сирена из морской пучины, распущенные чёрные локоны едва покрывали грудь, и она вздрагивала под ними розовыми спелыми сосками.
Костю пробрала дрожь. Он чувствовал, что теряет самообладание, и каждая клеточка, как звёздочка в дальнем космосе, пробуждаемая великой силой природы, излучает свой, обагрённый страстью импульс.
- Подойди ко мне, любимая, - прошептал он, протягивая руки и задыхаясь.
И она подошла, и проникла нежными пальчиками в его шевелюру, и горячим дыханием усмирила его дрожь. А Костя припал к её сладкому телу, как к нектару божественного цветка, и пил его, пил, пока хватало духа, пока были силы произносить её удивительно имя - Муха…
За окном быстро темнело, из дyша продолжала шуметь вода, разгорячённые тела мужчины и женщины застыли распластанными на кровати.
Первым очнулся Костя, осторожно выскользнул из-под её руки и направился в душ. Потрогал напор, убавил горячую воду, стал под него и закрыл глаза. Разбрызгивающий поток колошматил плечи, лицо, грудь. Холодные струи смывали пот, пещерную грязь и дурманящий запах женщины, они скатывались вниз и исчезали вместе с водой в воронке. Он любил принимать холодный душ, особенно после ночных бдений на работе. Контрастность температур, как в ледяной купели после бани, очищала тело и придавала мышцам бодрость и уверенность. Но сейчас от всех этих странностей, произошедших зa день, под напором холодной воды Костю буквально лихорадило.
- А твой шрам-то почти незаметен, - неожиданно услышал он голос Мухи и обернулся. И дрожь прошла, и поясницу не сжимало, и она стояла перед ним, держа в руках всё то же полотенце. - Когда Погозин позвонил, я думала с ума сойду - ничего не понять, заикается, врачи говорят, царапина. Ничего себе царапина - с лесов упасть на доски с гвоздями! Хорошо, что почки не задело. Не болит?
Костя снова почувствовал её прикосновения.
- Уже почти не видно. Если только знать о нём, то можно догадаться, а так… Помнишь, как ты сбежал из больницы? Ой, я так смеялась! Погозин с перебинтованной головой, ты в его непомерных шмотках… голосуете, таксисты шарахаются. А тут и я. Смотрю - как огурчик, всё на месте, жив-здоров!
«Эх, Муха, Муха, ты не знаешь, дорогая, что такое стройбат, не бывал твой художник в таких передрягах, - укоризненно подумал Костя. -  Я два месяца лежал на больничке, из-под меня тазами выносили гной, и этот шрам не от гвоздя, а от ежового кастета».
Муха, ещё немного помурлыкав, оставила полотенце и ушла. И в эту минуту Костя понял, что игра закончилась и нужно что-то решать. Можно оттягивать сколько угодно признание, можно вживаться в шкуру мужа и наслаждаться семейной идиллией, но рано или поздно наступит момент, когда для неё он станет чужим. Что с ней будет тогда? Что будет с ним? Хорошо, что этот шрам выше поясницы, оставленный изувером-старшиной, ей известен, но найдётся на его теле и ещё что-то такое, которого у художника нет. Тогда как? Если они муж и жена, каждая чёрточка, каждая клеточка друг друга должна быть известна.
Костя закрыл воду и стал обтираться. Если открываться, то нужно как-то объяснить всё, что произошло. А как объяснишь, когда сам ни черта не понимаешь. Как могло случиться, что после посещения этих проклятых пещер, куда народ валом валит, он вышел совсем другим человеком? Вернее, он остался прежним, но жизнь стала другой. Любимая присказка на работе: «На Земле, как в Космосе, нет ничего постоянного». Но и запредельного тоже нет. А он оказался за пределами собственной жизни, той, беззаботной, холостяцкой, где был предоставлен самому себе. А тут нужно теперь думать и о Мухе. Муха - вот имечко! Что-то есть в нём этакое игривое, непостоянное. Оказывается, о Мухе он мечтал, с Мухой связывал все свои надежды. Но не таким же образом эти надежды воплощать?! А если откроет ей глаза, как будет выглядеть - вначале овладел, а потом заявил, что он вовсе не Костя? Вернее, Костя, но не её.
Но и это полбеды, уж не настолько он моралист, чтоб рвать на себе рубаху после каждой близости с женщиной. Как-нибудь выведал бы все секреты их семейного счастья. Но другое останавливало: сможет ли он жить чужой жизнью, чужой фактически судьбой? Это равносильно, что заново родиться и жить по законам другого человека, с его укладом и пристрастиями. Того Деревягина, которому недавно исполнилось сорок лет, свободного во всех отношениях, больше нет. Есть этот, подменивший настоящего, тщательно обтирающийся не своим полотенцем и овладевший, благодаря обману, не своей женой.
«Ну а где тот, настоящий? - вешая полотенце, думал Костя. - Если я - это он, то он должен быть - мной. Вероятно, в пещере есть место, сфера, где время и пространство соединяются с таким же временем и пространством, - своеобразный тоннель? И эту сферу мы одновременно прошли, только вышли из неё уже другими людьми. Мы с ним оказались настолько идентичны, настолько взаимозаменяемы, что сфера даже не обнаружила этот подлог. Просто два мира соединились, а Муха оказалась между нами».
Вдруг в дyше погас свет, и лампа дневного освещения стала мигать и потрескивать, словно кто-то сидел в ней и поигрывал контактами. Пульсация света искажала предметы, в ногах зашуршал колючий сквозняк, подозрительно заурчал кран. Костя не мог шага ступить, недоумевая, глядел на движущийся кафель, на мелькающие разноцветные лучи, отражающиеся от флаконов, одеколона и зубных щёток.
Внезапно лампа загудела, затрещала, оглушительно щёлкнула, и ослепительная вспышка окатила Костю, как тогда, в пещере. Он снова пошатнулся, жгучий комок подкатил к горлу, дыхание участилось. В мигающей темноте, скользя спиной по влажной стене, он опустился на пол и обхватил голову руками. Ему казалось, что на него с развёрзшегося потолка, как с бескрайнего космоса, обрушивались миллионы звёзд и они, подобно yглям, шипя и лопаясь, таяли у ног. 
Лампа погасла окончательно, шипение прекратилось, пропал колючий сквозняк. Костя продолжал сидеть, обхватив голову руками, и не решался подняться. Ему стало ясно, что эта вторая вспышка подвела черту над его превращениями, напутавшая сфера, которая, быть может, возникает раз в сто лет, захлопнулась. В любом случае, окажись он теперь художником или останься звездочётом, жить другой жизнью уже не сможет. 

Самолёт выруливал на посадку. Костя проснулся от лёгкого прикосновения жены.
- Пристегнись - подлетаем, - сказала она, откидывая столик. - Хватит спать, соня. Вчера весь вечер проспал, затем ночь, а теперь и в самолёте. Ты что это? Не заболел?
- Не знаю, какая-то дрёма напала, - ответил Костя, пристёгиваясь. Он, действительно, последние дни находился в каком-то сонливом, помятом состоянии, да ещё голова трещала то ли от переживаний, то ли от перепада давления.  Ещё с утра, когда знакомый таксист выхватил из его рук чемоданы и понёс к машине, он почувствовал эту боль. Но ничего Мухе не сказал - она была такая свежая, воодушевлённая. И сейчас не скажет - приедут домой, закончится отпуск, окунётся в работу, и боль сама собой пройдёт.
Ещё не доходя до таможни, Костя увидел прохаживавшуюся за стеклянным ограждением Ванду. Она их ещё не заметила, поправляла блузку и время от времени заглядывала в зеркальце. Костя хорошо относился к сестре жены, добродушной толстушке, не скрывавшей от Мухи свою симпатию к нему. Немного посмеивался, правда, за податливость, но в то же время и жалел, дурёху, дарил подарки, брал на выставки. Писал, наконец.  Муха, конечно, обижалась, но виду не подавала. А за что обижаться, если ничего между ними не было, да и не могло быть - «русские красавицы» не в его вкусе.
- Смотри, Ванда уже здесь, - защебетала Муха. - Прихорашивается для тебя.
- Ну что ты опять заладила! Она же твоя сестра! Причём, добрый, отзывчивый, открытый человек. Сама наивность, дитё! Ты же знаешь, я для неё как отец.
- Ладно, папаша, пошли, - расплылась в улыбке Муха, открывая объятья для сестры.
Всю дорогу Ванда слушала Муху, изредка поглядывая на Костю, и при этом, словно школьница, каждый раз краснела. Её щёки наливались такой краской, что впору было думать, что это она, а не старшая сестра лежала под солнцем на берегу Залива. Даже дома, рассматривая сувениры и фотографии, она старалась не оставаться наедине с Костей, чтоб не расплакаться, не броситься к нему и не рассказать, как она его ждала. Костя видел это и тоже не подавал вида. Он несколько раз пытался охладить её, осудить, но всё было тщетно - подростковая влюблённость просто захлестнула двадцатилетнюю девушку и не отпускала. Так зачем же сейчас её подталкивать в эту трясину, они с женой давно решили всё оставить, как есть. А терзания сестры  пройдут до первого появления в её судьбе мужчины.
Не дожидаясь развязки, Костя позвонил Погозину и поехал в мастерскую. Не хватало ещё и этим забивать голову, когда глаза заждались красок, нос уже утопал в непередаваемых запахах олифы и пастели, а пальцы, его чувствительные пальцы, покалывали в нетерпении? Ему есть о чём думать...

Прошло двенадцать лет. Константин Деревягин был счастлив. Муха оказалась не только хорошей женой, но и матерью, подарила ему двух сыновей-двойняшек и никогда не спрашивала о прошлом. Он трудился в новой мастерской, его картины выставлялись в государственных музеях, и заказы сыпались один за другим. Особенность его письма поражала искусствоведов - в нём было всё, что отличает истинного мастера от подёнщика, - простота красок и ошеломляющая правда. Даже некое упрямство в выборе натуры не могло заглушить всеобщего признания, ибо каждое последующее произведение было лучше прежнего. На всех полотнах он изображал Муху, будь то библейские сюжеты или бескрайний космос. Она глядела из картин как живая, и посетители неизменно улавливали на себе приветливый её взгляд под чуть вздрагивающей чёлкой.
Костя ничего не боялся в этой жизни. Единственное, что могло бы его напугать, - это вспышка, ослепительная, неожиданная, после которой наступает лёгкое землетрясение. Но, к счастью, такие вспышки пока обходят его стороной.
Они обходят стороной и Муху. Да-да, и её тоже. После смерти матери, спустя двенадцать лет, он всё же рассказал, что с ним произошло в пещере. И каково было его удивление, когда и она призналась, что Мухой оказалось случайно, вернее, Мухой, только не той, которой была раньше. Когда зажгли свет, вагон метро стал медленно набирать скорость, она обнаружила, что стоит в объятиях незнакомого парня, он говорил ей что-то смешное, и они улыбались. Оказывается, назавтра была намечена свадьба, и они ехали к его матери на другой конец Москвы показывать подвенечное платье. Она так же, как и Костя после пещеры, была ошеломлена резким поворотом судьбы и необъяснимой силой, притягивающей к нему. Появились сестра, подруги, дом… Потом дети… Ну как признаешься?! Вот и ждала. А тут взяла и выдала. Так, запросто, между прочим, будто поведала о чём-то обыденном, малозначительном, что происходит в порядке вещей.
Как крылья ангела, полоснули по земле эти вспышки, зажгли новые жизни и исчезли. Не просто так - нате, мол, попробуйте, а дальше разбирайтесь сами. Нет, зажгли с надеждой, что перемены, сколько б их ни было, помогут отыскать счастье. Быть может, с каждым из нас что-то подобное происходило, и не раз. Кто-то живёт не своей жизнью, а думает, что своей, кто-то в чужой судьбе копается, вытряхивая её изнанку, а она оказывается его, кто-то только надеется, что прилетит ангел, а он уже давно оставил его в покое. Всё может быть…
Первую вспышку мы испытали при рождении, когда яркий свет прогнал темень, а сознание готово было к перемене. А когда будет вторая вспышка? И что после неё наступит?.. Но в любом случае, не нужно новой жизни пугаться. Она всё равно твоя, и будет такой, какую ты сам пожелаешь.
Муха это поняла сразу, Костя - только через двенадцать лет. Но это и не важно. Главное, они вместе, подрастают мальчики-двойняшки, и нет никакого желания думать о настоящих Косте Деревягине и Маше Мухиной.
А их и не было вовсе.

"Наша улица” №151 (6) июнь 2012