Зухра Сидикова “День рождения” три рассказа
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Зухра Сидикова по образованию филолог, специалист по русскому языку и литературе.

вернуться
на главную страницу

Зухра Сидикова

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

три рассказа

Мама

Автобус  трясло на ухабах. За окном тянулись серые поля.
Еще четыре часа в пути. А потом… Анна мысленно входит  в пахнущий сыростью подъезд,  толкает обшарпанную дверь. Ненавистное пристанище детства. Темный коридор, налево кухня, направо комната. Стол под синей истертой скатертью.  Мать сидит спиной. Не обернется. Спина каменная, непрощающая.  Мама!  Не отзывается. И не отзовется. Она умерла. Анна вздрагивает во сне.  Укачало... Сколько еще трястись в этой колымаге? Нужно было Сережу слушать  – поездом ехать. Но поездом долго. А куда ей было торопиться?  Даже  лучше, если без нее похоронят….
Отчим ударил ее, семилетнюю, наотмашь  по лицу. Она спряталась в простенок между шкафом и стеной. Он выдернул ее за руку, ударил снова. Мать не заступилась, промолчала.
Десятилетнюю отчим посадил ее к себе на колени, сунул волосатую  руку под маечку…  Она застыла от ужаса, от омерзения… Не  могла пошевелиться…  Когда рассказала матери, та пришла в ярость,  кричала, что прогонит гада. Не прогнала. Отправила ее к тетке в деревню. Школа за семь километров.  Целые горы навоза,  который нужно было выносить из коровника.  Постоянный голод. Тетка каждый кусок взглядом провожала.
Потом мать назад позвала, нянька понадобилась.  Отчим бросил ее с ребенком, жить  было не на что…
Дождь пошел.  Струйки стекают по стеклу. Поплакать бы, может, легче станет. Да только слезы каменные стали. Нет им выхода.
После телеграммы не могла уснуть, еле утра дождалась. А теперь спать хочется.  Глаза сами закрываются.  Но лучше не спать… Лучше не вспоминать…
В квартире грязь, еды не хватает, братик  все время болеет.  Из одежды одни обноски. В школе смеются, дразнят.  Дома жаловаться нельзя.  Мать отхлещет по щекам, и словами злыми отхлещет.
К матери   мужчины ходят.  Смотрят грязными глазами. В такие вечера приходится  ждать во  дворе. Братишка ноет, просит есть. Нужно дождаться, когда свет в окнах погаснет, значит, спать легли, можно тихонько пробраться к себе, в крошечную комнатку возле кухни.  – Не плачь, - говорит она братишке. Сует ему кусок хлеба. Он глядит на нее большими глазенками.
Тот мальчик на соседнем сиденье чем-то напоминает  ей маленького брата. Такой же взгляд – милый, беззащитный. Что глядишь? Страшная тетка? Выскочила, как только рассвело - успеть бы на первый автобус. Растрепанная, лицо почернело… Сережа все рвался с ней ехать. Она не позволила. Зачем ему видеть ее прошлое?
Она и сама не хотела возвращаться в это прошлое.  Столько лет гнала от себя… Не пускала в сердце… Так было легче жить… Разом все порвать, отказаться…
Дождь все не унимается.  Серый, безнадежный.  И память не унимается…
Однажды Аня заболела.  Лежала в своей каморке возле кухни. Сил не было подняться. Голова горела, звенело в ушах…  Надо бы таблетку … только как встать?  Так и уснула…  Проснулась от запаха.  Тонкого, непривычного…  На тумбочке рядом с кроватью - апельсин. Рядом  записка.   Понюхала апельсин, развернула листочек: «Выздоравливай. Мама». – Мама, - позвала она,  - мама! -  В квартире было тихо.  Мать, наверное,  забежала в обеденный перерыв  и  не стала будить. Апельсин пах  сильно, нежно… Она прижала его к щеке. Он был шершавый,  прохладный. – Спасибо, мамочка! – прошептала пересохшими губами.
Противный дождь все не унимается.  И небо такое низкое,  такое душное.  И так темно. Так одиноко.  Мамочка!..  Мама!..
- Мама! Мама! А почему эта тетя плачет?

В аптеке

У Тамары Ивановны – беда.
Шестнадцатилетняя дочь Верочка принесла в подоле.
Может быть, все обойдется?
Тамара Ивановна надеялась, и поэтому пошла в аптеку.
Пошла одна.  Верочка осталась дома, доедать торт и плакать. Торт купили, чтобы отпраздновать мамин день рождения.  Отпраздновали... После признания Тамара Ивановна почувствовала, что прямо здесь на кухне ей и придет конец. Ничего - выстояла. Оделась, ушла от греха подальше.  Что же, бить ее теперь?  На девчонке  и так лица не было.  Говорит, а губы трясутся.
Очередь в аптеке не очень длинная.  Впереди три человека, со спины тетка толстая подпирает. Хоть немного отдохнуть, подумать...
Верочка - поздний ребенок.  Почти сорок лет было  Тамаре Ивановне, когда она родила дочку.  Осуждали ее, сплетничали за спиной. Сейчас она уже и лица его не помнит. Высокий был, видный мужчина. Верочка не в него пошла - маленькая, смуглая.  Невзрачная из себя,  в мать.  Да вот, поди ж ты, позарился кто-то...
Что делать-то теперь?
Зарплата - курам на смех. Да и здоровье  подводит.
Может быть, все обойдется?
Толстая тетка пихнула Тамару Ивановну в спину:
- Женщина, вы что, уснули там?  Берите уже, людей не задерживайте.
Тамара Ивановна протянула деньги. Господи, выговорить бы, горло перехватило:
- Пожалуйста...  тест на беременность… самый дешевый… и корвалол…

День рождения

Каждый год в этот день Иван Савельевич отправляется на рынок. И с каждым годом эта поездка становится все труднее для него. Все больше подводят, не слушаются  ноги. 
Кое-как, опираясь на палку, он доходит  до остановки,  потом сорок минут едет в душном переполненном автобусе. 
Выйдя из автобуса, Иван Савельевич пытается унять дрожь в коленях, кладет под язык таблетку нитроглицерина. 
На рынке он долго приценивается,  выбирает.  Но по старой, еще из благополучной жизни,  привычке, никогда не торгуется. Молча отсчитывает  мятые десятирублевки, которые весь год собирал в старую обувную коробку. 
Курица, деревенская  картошка,  квашеная капуста, яблоки.  И обязательно торт «Медовый" в  кондитерском отделе. Такой же торт пекла жена Ирина на все праздники. Андрюша его очень любил.
Домой он возвращается на такси.  С каждым годом оплата  за проезд увеличивается.  И каждый раз это удивляет и огорчает  старика. Но это неизбежность, и он мирится с ней так же, как смирился со смертью жены,  одиночеством, вечным ожиданием приезда сына Андрея.
У подъезда его встречает соседка Клавдия  Петровна.
- Что, Савельич, готовишься?  С днем рожденья тебя, что ли? Так ведь снова не приедет. Пятый год уже носа не кажет. А ты все сумки на себе таскаешь. Сколько стукнуло годков-то? Семьдесят  пять?
- Чего кричишь?  – сердится Иван Савельевич.  - Не глухой еще!
Дома он надевает фартук жены и идет на кухню. 
Ровно в половине седьмого стол накрыт. Запеченная курица, отварной  картофель, заправленная  постным маслом квашеная капуста.  Все как любит Андрюша.  Иван Савельевич ставит на стол вино, которое он купил еще пять лет назад,  и садится в кресло.
Предпоследний московский поезд в 19.00. Последний – в 20.15.  Если до девяти часов Андрюша не приедет, значит…   Но он приедет, обязательно приедет...
Старые часы с шипением и хрипом пробили сначала семь, потом восемь, потом девять  раз.
В девять пятнадцать Иван Савельевич начинает убирать  со стола. Вино обратно в сервант. Торт утром отнесет соседям. У них дети, пусть полакомятся.
Бессонная ночь наполняет дом тишиной... Иван Савельевич  слушает, как тикают часы, и ему кажется, что его сердце спешит, торопится, выбивается из сил, и все равно не поспевает за этим скорым, неумолимым, нескончаемым ходом стрелок.
Он закрывает глаза, и послушная  память  возвращает ему маленького Андрюшу, и жену Ирину, и всех, кого он любил в этой жизни и к кому стремился всем своим старым уставшим сердцем.
Где-то очень далеко прощально  загудел убегающий в темноту московский поезд.

Казань

“Наша улица” №152 (7) июль 2012