Мария Орфанудаки "Письмо третье к Земфире. Неопубликованное" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва
Мария Орфанудаки родилась 8 мая 1977 года в Ленинграде. Окончила садово-архитектурный лицей по специальности флорист. Публиковалась в изданиях «Три желания» (Рязань), «Параллели судеб», «Беседы у камина» и др. Член Российского Межрегионального Союза Писателей (РМСП).
Мария Орфанудаки
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ К ЗЕМФИРЕ. НЕОПУБЛИКОВАННОЕ
рассказ
- Здравствуй, моя родная душа. Мой нежный Ангел.
Боже, как же давно я не говорила с тобой по душам. Долгие месяцы молчания и, лишь несколько редких коротеньких сообщений, так, буквально пара - тройка общих дежурных фраз:
- Привет! Как дела? Что у тебя нового?
Иногда такое сообщение пишу тебе я, а порой его мне пишешь ты.
И эти сообщения напоминают нам о том, что мы есть, что существуем, что не все еще ниточки и струнки, которые протянулись некогда между нами, оборвались.
Где- то ее обрывки виднеются, замахрилась ниточка. Канва расстояния между нами.
Нитка махрится от трения с канвой, и чем длинней нитка, тем сильней махрится. Разве ты этого не знала?
Но чаще всего мы молчим. Наверное, обе ждем весточки, кто разорвет затянувшуюся тишину первой? Я или ты? Та, что соскучилась больше?
-Земфира, девочка моя.… Нет, нет, молчи. Не поправляй меня. Не напоминай, что ты сменила имя. Да, я это знаю, конечно, помню. И имя, и фамилия теперь у тебя новые, другие. Екатерина – именно это имя ты для себя выбрала. Пытаюсь назвать Катей, когда обращаюсь к тебе. Не получается у меня его произнести. Екатерина - прекрасное имя, но оно не твое.
Не роднится оно ни с твоим обликом: колдовским и немного диковатым, ни с твоим манящим дерзким взглядом чуть прищуренных насмешливых глаз, ни с резковатыми, чуть заостренными чертами лица. Хочется смотреть на тебя долго- долго, не отрываясь. Взять краски, холсты, беличьи кисти и рисовать тебя, прорисовывая каждую твою черточку, каждый штрих, каждый мазок бесконечное количество раз. Вот тут ты улыбаешься, здесь - грустишь и на каждом холсте выходишь совершенно по-разному.
Кто ты? Признайся…Русалочка? Лесовница? Эльфа?
- Земфира,- проговариваю твое имя по слогам, неспешно, нараспев и с удовольствием. Шепчу его тихонечко, пою, выдыхаю из себя тремя слогами:
- Зем - фи-ра…
А имя твое журчит, подобно мелодичному ручейку, огибая мелкие камушки, неся на себе листочки и сухие стебельки. Оно скользит изящной, золотистой змейкой в густой луговой траве; обдувает прохладным освежающим ветерком, спасая от зноя. Я слышу песню твоего имени каждую весну с капелью. Прислушайся и ты:
- Зем - фи - ра. Зем - фир - ра.
Весна ассоциируется у меня с тобой всегда. И если бы кто-нибудь попросил меня нарисовать весну в женском облике так, как я ее представляю, я ни на минуту не задумываясь, изобразила бы на холсте именно тебя.
Весна в ее начальной стадии. Снег рыхлый подтаявший; корка, находящаяся в глубине, не ощущается, легко проламывается. Утром еще морозец, а ко дню звонкая музыка капели. И с каждым новым днем будет прибавляться света и тепла.
Пускай другие называют тебя: Екатериной, Катей и, даже ласково - Катенькой, Катюшей.
Для меня ты всегда будешь Земфирой.
Ты помнишь тот далекий день, когда ты впервые заявила о себе, появившись в он – лайне? Помнишь, что ты тогда написала?
- I remember… Меня зовут Земфира Виельгорская. Пожалуйста, запомни мое имя и фамилию, - написала мне ты, предложив свою дружбу, а я ее приняла.
И запомнила то, о чем ты просила, как красивую музыку, которую мне всегда хотелось пропеть:
- Зем – фи – ра Ви – ель – горская….
Такое удивительно мелодичное сочетание произносимого имени и фамилии. В них слышится музыка; шёпот волн, набегающих с шуршанием на берег. И я буду напевать твои: «name» и «surname», плавно кружась в медленном танце под их звучание.
Ты поменяла свой статус еще осенью и в графе: семейное положение появилось слово: marriage.
Прости, что я поздравила тебя с опозданием. Не разделила твою радость и волнение тогда, когда ты готовилась к свадьбе. Возможно, ты решила, что я была слишком занята собой, а о тебе и не вспомнила…
В день твоей свадьбы я не смогла находиться рядом с тобой. Расстояние, исчисляемое сотнями километров, разрушает отношения рано или поздно, сводят их на: «нет».
Я часто представляла себе в августе прошлого лета, какой прекрасный букет невесты я бы сотворила для тебя, если бы могла оказаться рядом с тобой. Он получился бы изысканным и утонченным, тебе под стать. Я украсила бы украшениями, созданными из живых цветов, твою нежную гибкую шейку, густую роскошную гриву твоих волос, твои тонкие запястья. Я осыпала бы твой путь лепестками роз, всевозможных цветов и оттенков: красных, розовых, рыжих, кремовых, желтых, чуть зеленоватых.
- Ты мой цветочек. Ты самый прекрасный цветок на свете, поверь мне. Ты- королева всех цветов, - прошептала бы я тихонечко по - гречески тебе на ушко, подойдя к тебе близко- близко. Что с того, что ты не знаешь этого языка? Я ведь переведу тебе каждое словечко.
Я кидала бы под ноги тебе – моя русалочка Земфира и твоей второй половинке мелкие монетки вперемешку с семенами риса. Кричала бы вам:
- Горько!
Все это я проделывала десятки раз в своем воображении, но ни разу взаправду….
В реальности в тот важный и торжественный для тебя день меня не было рядом с тобой.
Прости меня, моя милая за то, что я так долго молчала. Исчезла в самом начале осени без всяких объяснений, а ты не знала, что и думать. Пыталась меня разыскать. А я на время точно в рот воды набрала. Хотела спрятаться от всех, от целого мира.
Знаешь, чтобы как в раннем детстве, взять да и залезть в дырку пододеяльника, натянутого на ватное простеганное одеяло и, оказавшись внутри него - моего частого гостеприимного приюта в те годы, отсидеться там, в безопасности, дождаться тишины и спокойствия.
Так случалось каждый раз, когда на кухне начинали ссориться родители.
Инициатором ссоры был отец и чаще всего причиной для долгих словесных баталий, служила какая-нибудь бытовая ерунда, вроде не выключенного света в комнате или случайно порванной детской книжки. Спускать свой пар на домашних являлась для отца нормой.
Все происходило, как во всем известной басне Крылова:
- Ах, я, в чем виноват?
- Молчи, устал я слушать! Досуг мне разбирать вины твои, щенок! Ты виноват уж в том, что хочется мне кушать….
Да, первую ноту брал всегда отец, обычно он заводился с пол оборота. Мама отвечала спокойно, стараясь своей невозмутимостью погасить его накал, но это практически никогда не помогало, отца было успокоить крайне тяжело, коли уж он завелся.
Скоро она уставала от нервозного отцовского тона и становилась достаточно резкой в ответах. Родители были интеллигентами, до базарной брани не опускались никогда.
Следовали взаимные выяснения отношений пронзительными «птичьими» голосами, звенящими от внутреннего напряжения. После они переходили на свистящий приглушенный шёпот и, это обычно означало, что выяснения отношений: « кто есть кто?» переходило на более масштабный уровень.
В эти минуты я тихой испуганной мышкой быстро прошмыгивала в свою маленькую детскую комнату, забиралась на тахту с ногами, стремительно ныряла в разверзнутую пасть пододеяльника, прячась в нем – своем домашнем бомбоубежище, чтобы отсидеться там пока не утихнут голоса на кухне. Мне тогда года четыре было - Русалочка, не больше…
С раннего детства, имея богатое и живое воображение, я представляла себя прячущейся: то в пещере Али Бабы, а разбойничья шайка рыщет уже где-то поблизости, пытаясь найти меня и надо сидеть очень тихо, чтобы не услышали. То в дупле огромного старого дерева, и совсем рядом крадется свирепая рысь, которая непременно разорвет на мелкие кусочки своими острыми безжалостными когтями, если найдет, а ведь умирать так не хочется… То на пыльном, покрытом густой паутиной чердаке старого заброшенного дома.
Декорации менялись очень часто, но одно оставалось неизменным – я всегда от кого-нибудь пряталась. Воображаемых врагов у меня было много.
Этой осенью я снова спряталась ото всех, закрыла свою дверь на глухой замок, пропала на время.
Замолчала, никому и ничего не объясняя, не было у меня на это сил.
Ты, возможно, подумаешь, что это был мой очередной малопонятный для окружающих финт ушами? И что этой сумасбродке опять в голову пришло, да? А я с детства любила играть в прятки…
Знаешь, порой очень сложно объяснить словами те душевные переживания, которые находятся где- то в самой глубине сердца, дрожат на кончике языка невысказанными.
Потому что эти переживания настолько тонки и прозрачны, подобно эфемерному облачку, что любое описание их будет неточным, грубым и искажающим саму их суть и содержание. Это точно на деревянных ложках « Лунную сонату» Бетховена пробуешь сыграть. Стараешься из-за всех сил передать музыку гениального композитора, а что в итоге получается? Одна сплошная досада.
Я лишь хотела избежать лишних вопросов, адресованных в мой адрес, да и ненужного любопытства тоже:
- Что, как и почему? Это личное?
- Да, личное. Угадала.
Еще одна моя родственная душа ушла от меня навсегда, окончательно перерезав ту тоненькую ниточку надежды, ту невидимую для других людей пуповину, которая долгое время связывала нас с ним на большом расстоянии.
Расстояние победило и на этот раз, равнодушно разрушив мечту о счастье, таком близком, таком долгожданном… одним точным ударом каблука. И лишь, откуда- то издалека чуть слышно доносился жалобный испуганный детский плач, похожий на мяуканье заблудившегося котенка. Так плакала душа нашего не родившегося ребенка, нашего малыша.
Я читала в какой- то книжке, что после перенесенной дизентерии организм человека сильно обезвоживается и готов черпать воду из чего угодно, чтобы восстановить свой водный баланс.
А я пережила душевную дизентерию и, вследствие этого отчаянно искала различные способы для восстановления своей внутренней целостности.
Полный душевный раздрай, растерянность, апатия – вот что творилось со мной в тот момент, когда я решила на какое- то время исчезнуть из «света софитов».
Лучшие лекарства от душевной боли – это человеческая забота и ласка.
Из-за отсутствия оных, для меня таким исцеляющим средством стала Проза – моя преданная и верная подруга. Та, которая находится рядом со мной в радости и в горе, в болезни и во здравии…
Я начала писать свою первую повесть о восьмидесятых годах, которые казалось, были на дворе еще вчера, и погрузилась в работу с головой. О том времени я помнила очень много. Образы и картинки моего детства, которые много лет хранились в старом кованом сундуке на чердаке моей памяти, вовсе не поблекли, не потеряли своих ярких сочных красок, не были унесены бурными водами Леты.
Сюжет повести был построен на одном трогательном детском воспоминании о маленьком флакончике духов, которые я подарила свой маме на восьмое марта, а помимо него вспомнилось всякое – разное: забавное, грустное, ностальгическое, политическое, жизненное.
В моей голове постепенно рождался текст повести, который я спешила выплеснуть на бумагу, а перед глазами мелькали, часто сменяющие друг друга, кадры фильма про мое детство.
Идут годы, кинопленка постепенно рассыхается, изображение немного тускнеет, бобины покрываются слоем пыли.
А я, порою ностальгируя по восьмидесятым, мысленно достаю из старого кованого сундука, того самого, в котором хранятся образы и картинки, старенький трескучий кинопроектор, включаю его и смотрю на экране сознания черно- белые кадры того времени.
Существует до дюжины разных видов памяти, а не только долгосрочная и краткосрочная, как думает большинство людей. У кого то лучше развита зрительная память, а у кого – то - слуховая. Кто- то прекрасно запоминает длинные и сложные комбинации букв и цифр, но совершенно не помнит, что он делал на прошлом неделе. Мы все такие разные.
А я счастливая обладательница хорошо развитой долгосрочной памяти. Помню то, что происходило много лет назад до мелочей, звуков, запахов, тактильных ощущений.
Мне ничего не стоит закрыть глаза и мысленно заскользить прошедшим годам вспять, переместившись на пять - десять - пятнадцать лет назад в собственной воображаемой машине времени. Это как стрелку часов перевести в сторону, обратную их привычному ходу.
Иметь такую память - это и великий дар, и проклятие одновременно. Порой и хочется что – то забыть, точно не было этого, не происходило, да, не могу. Не забывается никак…
Даешь себе жесткую команду:
- Форматировать!
А оно – это вот воспоминание не форматируется никак. Напрочь отказывается стираться. Кукиш мне ехидно показывает: « Не уйду, мол. И не жди».
А вот для писательства такая память – это потрясающий подарок.
Необыкновенный, удивительный дар, которым я то и дело пользуюсь, когда пишу. Мне порой кажется, что внутри меня точно установлено некое устройство, которое скрупулёзно записывает все, что происходит со мной каждый божий день, независимо от важности того или иного эпизода на бобину, огромную по своим размерам. Пишет все в трехмерной проекции, с запахами, красками, звуками.
Помню все. Многое хочу забыть, но не могу этого сделать. Отчего? Не получается.
Разве я смогу когда-нибудь забыть, как на меня напали на улице? Ты спрашиваешь меня, когда это случилось?
Этой осенью, в конце сентября, когда я возвращалась с работы домой.
С самого утра шел монотонный ленивый дождь, и я не спеша шагала до станции метро, старательно обходя огромные лужи, укрывшись под стареньким зонтом. Ну, и что греха таить? По мобильнику разговаривала.
С кем разговаривала? Да, какое теперь это имеет значение? С подружкой ли, с молодым человеком.… Пусть это останется моей тайной, хорошо?
Все произошло внезапно и совершенно неожиданно. Представь себе хоть на секундочку, что почувствовала я, когда совершенно неожиданно кто- то невидимый схватил меня сзади и зашарил по мне своими грубыми бесцеремонными руками так, словно я вещь. Так, словно он имеет на это какое- то право. Меня объял ледяной ужас, Земфира! Я ведь совсем не слышала шагов невидимки. Крался он за мною что ли? Казалось, что за моей спиной материализовался призрак, который обрушился на меня беспощадным цунами, схватил железной хваткой и держит, не отпускает, не дает обернуться, чтобы взглянуть злу в лицо. Лил дождь, вокруг не было ни души. Никого, кто бы мог за меня заступиться.
Ты знаешь, что я тогда испытала? Ощущение полнейшей беспомощности и, какого- то недоумения. Мой разум, мое сознание пытались отрицать то, что это происходит со мной. Может все это просто снится? Такой ночной кошмар, из тех, что порою приходят ко мне без приглашения.
Меня трясли, как липку: « Мол, не рыпайся».
Я ведь даже его голоса не слышала. Вся эта борьба между нами: он меня держит, а я пытаюсь вырваться, сжимая в левой руке мобильник, происходила без единого звука. И единственное, что было слышно – это равномерный шум падающего дождя.
Ужас, парализовавший меня, сделал меня немой, на время, лишив голоса.
Сколько времени я вырывалась, пытаясь ослабить кольцо, державших меня рук? Несколько минут или целую вечность? Один Бог знает…
И все происходящее виделось мне, словно со стороны, воспринималось нарезкой отдельных кадров в режиме слайд-шоу.
Меня толкают с нечеловеческой силой, опрокидывая на мокрый асфальт. Я слышу страшный, раздирающий одиночество темного двора крик и тут же понимаю, что это кричу я. Неужели я могла кричать настолько ужасно? Падаю плашмя на спину. Раскрытый зонтик, выпавший из моей руки, слегка смягчает силу удара.
Я ударяюсь затылком и лежу оглушенная падением с высоты своего роста, не в силах подняться и сопротивляться дальше. А в голове тупой занозой свербит полная отчаянья мысль, что теперь со мной - обездвиженной можно делать, что угодно: надругаться, убить и я не уже не смогу дать отпор. Ограбить меня он не пытался, а мог бы ведь сорвать с плеча сумку, вырвать телефон и убежать, и я бы не догнала его.
« Сейчас тебя будут убивать. Допрыгалась, девочка…» - прозвучал в моей голове ясный и на редкость спокойный голос - « Боже, кто это сказал? Неужели, это мои собственные мысли?»
С самого детства у меня было странное отношение к смерти. Когда она была ненасильственной, то она не вызывала у меня страха.
Из всех разнообразий форм и видов смерти я боялась лишь двух: умереть от онкологии или того, что меня жестоко убьют. А, как известно, мысли имеют свойство материализовываться.
Ко всем, живущим на земле, тем, кто собирается переступить по другую сторону зеркала Бытия, смерть приходит по-разному, принимая разные облики…
Наверное, нет на земле человека, который бы ее не боялся.
К некоторым она является беспощадной высохшей старухой, в белом саване и с косой, а к другим – в образе прекрасной юной девой.
Наследница древних богинь – баньши бродит между холмами в ночи где - то на границе двух миров: реального и призрачного. Она то плачет, то кричит, причитает что – то на непонятном людям языке. То завоет, подобно голодной волчице, то заухает, как сова, а то начнет жалобно плакать, точно младенец, предвещая, чью то смерть…
Никто, из людей, живущих на свете, не знает, как будет выглядеть Ангел его смерти.
Я приготовилась встретить свою смерть в лицо и с трудом, оторвав тяжелую, как чугуном налитую голову от земли, сквозь пелену боли увидела стремительно убегающего невидимку, одетого в куртку с наброшенным на голову капюшоном. Кто или же что вспугнуло его? Мой крик, полный отчаянья? Случайный ли прохожий, возвращающийся домой.
Ответы на эти вопросы знает лишь Он - Отец наш Небесный.
Понимание того, что меня могли запросто убить, пырнув ножом в сердце или куда - нибудь между ребер еще долго жило со мной.
Стресс, шок, онемение…
Не помню, как я поднялась с земли, как дошла до станции метро, вся зареванная, шарахаясь в сторону от встречных прохожих.
Не помню, как доехала до дома. В голове была одна лишь мысль: « Меня могли убить, но я осталась в живых». Казалось, что моя жизнь начала свой второй отсчет.
Госпожа Смерть сделала шаг назад и присела передо мной в глубоком почтительном книксене, легонько кивнув мне головой. После этого она выпрямилась, держа спину прямой, кокетливо взмахнула белым платочком на прощание, мол: « Живи пока»- и удалилась, пообещав вернуться за мной через несколько десятков лет.… У Смерти было еще много других неотложных дел, и она торопилась продолжить обход и собрать свою жатву.
-Земфира, милая моя девочка, как ты думаешь, долго ли потом меня мучали проблемы со сном?
Очень долго… Я почти и не спала. Ложилась в кровать, закрывала глаза, пытаясь уснуть и, часто лежала так до самого утра, забываясь коротким тревожным сном лишь под утро.
Иногда мне удавалось поспать пару - тройку часов.
Были не только проблемы со сном.
Животный, отвратительный, липкий страх вошел в меня и затаился где-то очень глубоко, выползая на поверхность всякий раз, когда я, идя по улице, вдруг слышала за своей спиной шаги прохожего: мужчины ли или женщины… Неважно.
Страх тотчас же набрасывался на меня. Я, испуганно оглядываясь, шарахалась в сторону, пропуская идущего позади меня человека пройти вперед.
Меня охватывал ужас всякий раз, когда я понимала, что за мной по улице кто – то идет. Просто прохожий? А если нет? Возьмет и кинется на меня? Дежавю…
Ответь мне, чувствовала ли ты тогда на расстоянии, что мне угрожала опасность?
В сентябре ты вышла замуж за своего любимого, за свое счастье.
Почти месяц понадобился мне на то, чтобы хоть немного прийти в себя, после нападения. Я дописывала повесть.
А дописав ее и поставив окончательную точку в конце текста, я нашла в себе храбрости вылезти из моего временного убежища на свет божий, отчаянно щурясь от лучей яркого солнца. Где мои солнцезащитные очки?
Сама вот попробуй-ка не моргать и не щуриться, когда солнечные лучи « бьют» прямо в глаза!
Я вернулась туда, откуда стремительно убежала, побросав в спешке все свои подарки; мысли, накопленные за последние несколько лет; заметки, альбомы, заполненные десятками, сотнями фотографий… Я возвратилась к тем людям, которые дождались меня, не покинув во время моего отсутствия. К людям, которые верили, что я вернусь.
Как же я могла обмануть их ожидания, милая моя девочка? Ты ведь уже не ждала меня, не так ли?
Признайся мне поскорее, шепни украдкой на ушко, ты ведь думала, что я больше никогда не появлюсь?
Любимая моя девочка, как я могла бросить тебя? Как могла забыть?
Я никогда бы не могла отречься от тебя, неужели ты этого не понимаешь?
Моя ты милая…. Я могу очень долго молчать, но это вовсе не означает, что я отреклась от тебя… Ангел мой любимый… Жизнь моя. Я всегда с тобою, рядом….
Знаешь, мне уже много ночей подряд мой отец снится…К чему бы это? Наверное, напоминает о себе. Давно я не была у него на кладбище. Ох, как давно… Да, и не тянет лишний раз туда прийти.
Отец. Очень важная, одна из ключевых фигур в моей жизни.
Амплитуда чувств к нему колебалась где- то между двумя полярностями: любовью и ненавистью.
В раннем детстве, лет примерно до десяти, больше было первого, но по мере моего взросления, с каждым прожитым мною годом все сильнее начинало преобладать второе.
Весь последний год жизни отца прошел в мучительно – тоскливом ожидании: « Господи, когда же ты нас покинешь? Когда ты перестанешь нас мучать?»
- Папа, папа!
- Доченька, у папы с утра настроение плохое. Иди к нему, побудь с ним, - тихонько шепчет мне мама на кухне. Она подталкивает меня в спину, подкрепляя свои слова - действием,- Иди же, милая.
И я смело шагаю к отцу в комнату.
Отцовское плохое настроение меня пока что не пугает. Его вспышки немотивированной агрессии начнут давать о себе знать немного позже. Они заявят о себе спустя несколько лет.
А пока я его любимица и мое присутствие рядом с ним меняет его настроение в лучшую сторону точно по мановению волшебной палочки.
Утро воскресного дня. Отец еще не встал с постели, он лежит на спине, руки за головой.
Смотрит в потолок, прямо перед собой. Хмурит густые косматые брови. Я юркаю в постель к нему под бочок, ныряю под толстое ватное одеяло: « Доброе утро, папочка».
Отец поворачивается на бок лицом ко мне, обнимает меня. Выражение его лица немного теплеет.
Морщинки - хмурилки на лбу плавно расходятся, словно их взяли и разгладили горячим утюгом. Он вздыхает и зарывается носом в ямочку, между моим плечом и шеей, с шумом втягивает в себя воздух. Нюхает запах моей кожи. Выражение его лица становится таким мечтательным: « Молоком пахнешь. Запах моего детства»:- выдыхает он, улыбаясь.
Один год сменяет другой. Детский сад. Начальная школа, а потом средняя. Болезнь понемногу начинает захватывать власть над отцом. Его вспышки гнева происходят все чаще. Причин для выяснения отношений с мамой находится много: не выключенный во время свет в комнате, случайно порванная книжка. Мама купила что- то лишнее, тем самым выйдя из рамок ежемесячного семейного бюджета: «Вот транжира то! Мотовка чертова.»
Поводы для ссор находились всегда. Аура в доме была тяжелой, от нее часто перехватывало дыхание. Хотелось куда-нибудь убежать, желательно подальше.
Девочка моя, а как часто ссорились твои родители? Был ли мир в твоем доме? Насколько безмятежным и счастливым было твое детство?
- Ну, ты утконос,- отец кривляется передо мной и в эту самую минуту он становится похож на безумного нелепого паяца. В уголках его рта скапливаются пузырьки слюны, лицо перекашивает гримаса ненависти.
-«Ут - ко - нос» - давит из себя по слогам он,- «Посмотри на себя в зеркало. Да, у тебя не нос, а шнобель… Вот, уродина то уродилась на свет Божий».
Ему никак не остановиться. Я пытаюсь что- то ответить, оборвав тем самым его злобный монолог.
Он демонстративно морщиться, затыкая себе уши:
- А голос то, голос… Омерзительный совершенно. Слушать его не могу. Молчи- молчи… Ты никогда - никогда не найдешь себе мужчину. Ты никогда….слышишь меня!....никогда! не выйдешь замуж. Посмотри ка лучше на себя в зеркало! Ну, кто такое, - он выговаривает последние слова по буквам, с наигранным ужасом в голосе,- Сможет полюбить? Ужас, то какой!
А я – подросток. Я - неуверенная в себе, худющая, угловатая, с длинным носом, редкими зубами. Когда волнуюсь, краснею, как свекла. Мне хочется слышать от отца слова поддержки, одобрения, а еще лучше - восхищения: « Солнышко мое, да ты у меня - принцесса. Самая красивая девочка на свете» - повторяет папин ласковый голос где- то в глубине моего воображения, вселяя в меня уверенность в собственной привлекательности. Еще не бабочка, а скорее – куколка…
А в жизни…
- Утконос, - орал отец,- Господи, ну что у тебя за отвратительный голос!
Он перестал нюхать запах моей кожи, не сравнивает ее с запахом парного молока, которое он тоже давно уже не пьет.
Мне двенадцать лет. Самый конец восьмидесятых. Примерно с этого времени отец начинает регулярно лежать в городской психиатрической больнице № 3, где- то дважды в год. Осенне - весеннее обострение. Когда его нет в доме, для меня наступает праздник. Такое вот состояние внутреннего ликования. Дома не слышно ругани. На время отцовского отсутствия переселяюсь к нему, ночую в его комнате. Сплю с мамой на его широкой двуспальной тахте и блаженствую. Мне страшно не хочется, чтобы он возвращался. Мама ходит навещать отца по выходным в «Скворцово – Степаново». Иногда она берет меня с собой.
Осень. Под ногами шуршат листья. Территория больницы большая, корпусов много. На площадках, огороженных по периметру толстой металлической сеткой; прогуливаются больные в байковых халатах. А рядом с ними - санитары, наблюдающие за пациентами. Вглядываюсь внимательно в лицо каждого, находящегося здесь на лечении: « Какой у него разлад в душе? Как выражается его болезнь?»
У большинства больных взгляд, уходящий в глубину себя. Что они там видят, в своих морских глубинах? Во что так пристально вглядываются? Наверное, в свой странный зазеркальный перевернутый мир, жителями которого они являются.
Сетки на площадках. Сетки между лестничными пролетами. Толстые двери на отделении.
Больные в синей байке. Строгий персонал.
Всякий раз после посещений больницы становилось погано на душе и оставался неприятный тягостный осадок. Будучи очень впечатлительной девочкой, я долго пребывала под впечатлением от того, что там видела.
Отец выглядел пришельцем из другого мира, был сильно заторможен, апатичен, смотрел куда- то вдаль перед собой, отвечал невпопад. Тянул с ответами, переспрашивал. На нас с мамой реагировал вяло.
- Мама, - я пихаю ее в бок, пока отец не видит,- Мы скоро домой пойдем?
Осенью восемьдесят девятого года умер младший брат отца - дядя Витя.
Мой дядя, которого я в глаза то никогда не видела по причине его чудаковатости и крайней нелюдимости. Контактов с отцом и нами (его семьей) – дядя избегал.
Его смерть не принесла мне огорчения и душевной боли. Был - не был… Пустой звук. Тяжело переживать о человеке, не зная его, не встречаясь с ним.
Отца же смерть брата сильно подкосила, она была для него полнейшей неожиданностью.
Эта смерть и ряд других причин, в том числе и серьезные проблемы у него на работе спровоцировали у отца сильнейшую депрессию, которая продолжалась у него несколько месяцев и, сопровождалась сильнейшей тревогой, страхом, потерей концентрации внимания.
А с конца зимы у него начались вспышки немотивированной агрессии. В тот период времени мама стала спать вместе со мной на моей узкой, старенькой тахте, стоящей у стены, напротив двери, ведущей в коридор. Сестра спала одна, как королева, на разложенном диване - книжке.
Дверь комнаты изнутри мама подпирала массивным креслом, обтянутым гобеленовой тканью. Вплотную к креслу придвигалась низкая тяжелая тумба для постельного белья.
Мама надеялась, что эта баррикада сильно затруднит отцовские попытки проникновения в нашу комнату среди ночи.
Обычно отец начинал тихо скрестись в дверь, а после, видя, что на его скребение не обращают никакого внимания, заводился с пол – оборота и, продолжал стучать все громче и громче, до тех пор, пока мама, вставала с постели.
Она выходила из комнаты, отодвинув в сторону баррикаду, сооруженную из мебели, и уводила беснующегося отца на кухню, подальше от нашей комнаты, чтобы он не разбудил нас с сестрой.
-Земфира, солнышко мое теплое, да, как при таком стуке можно было спать, скажи мне?
Конечно, я просыпалась и лежала тихо, как мышка, чутко прислушиваясь к происходящему.
Дверь, ведущая на кухню, плотно закрывалась, но кое- что до меня все же доносилось. Отец оскорблял мать, нас с сестрой. Говорил чудовищные вещи, некоторые из которых я узнала от матери, только когда выросла и повзрослела.
- Хорошо, что ты вчера на ночь дверь подперла креслом. Прямо, как чувствовала,- прошипел он как- то сквозь стиснутые зубы маме, - Я испытывал жгучее желание взять в руки топор, войти в вашу комнату и размозжить головы: тебе и твоим выродкам, пока вы спали. Кресло мне помешало.
Дома хранился топор. Так, на всякий случай. Стоит ли говорить, что после тех отцовских слов мама поспешила избавиться от топора, унесла его подальше из дома.
Во время вспышек неконтролируемой агрессии отец часто желал нам смерти.
Мне двенадцать лет. Тот самый год смерти отцовского брата. Я ученица седьмого класса.
К марту месяцу припадки « злости» отца становятся почти ежедневными, терпеть их все невыносимей… Он не может работать – недееспособен. Пребывание в психушке дает лишь кратковременное улучшение его состояния.
В университете, на кафедре истории КПСС, где отец читал лекции студентам, никто из преподавателей не знал об истинном положении дел. Горькая правда об отцовском здоровье тщательно скрывалась от всех его коллег, особенно от ректора университета. Как мог душевно больной человек преподавать историю студентам? Недопустимая ситуация. Отцовская болезнь тщательно скрывалась, стыдливо замалчивалась. Так, как если бы он, к примеру, страдал от хронического алкоголизма. Созависимость.
Русалочка, знаешь ли ты, что это такое? А я с этим жила долгие – долгие годы. В этом. Жила в созависимости. И лишь спустя долгие годы узнала, что она существует и как расшифровывается.
Сначала этим термином было названо явление, возникающее при взаимодействии тех, кто зависит от алкоголизма и тех, кто заботиться о них. Лишь некоторое время спустя психологи обратили внимание на сходство созависимых из семей алкоголиков с теми, кто заботился о людях, страдающих компульсивными и другими психическими расстройствами.
Девочка моя, ты, наверное, удивишься, откуда я так хорошо об этом знаю?
Благодаря отцу и своему « счастливому» детству я увлеклась изучением психологии, когда выросла. Я искала в ней помощи для себя. Старалась найти ответы на свои вопросы и не всегда успешно.
Любое длительное подчинение родителю с психическим расстройством может привести к развитию созависимости. У меня таким человеком был отец.
Что до окружающих? Для них существовала своя версия того, что случилось с отцом.
Мама всем говорила, что он проходит лечение в санатории. Поехал поправлять здоровье. Сердечко пошаливает, знаете ли…
И я так отчетливо вдруг вспоминаю некоторые эпизоды из своего детства, пустившись в опасное плаванье вспять прожитым годам, в ветхом суденышке по бурной реке времени.
Март месяц. Замотанная уставшая мама вся сосредоточена на отце. Она старается, как может оградить меня с сестрой от его нападок.
Мне начинает казаться, что я лишняя. Не станет меня, никто этого и не заметит. А если и заметит, то будет слишком поздно, чтобы что - то изменить.
А может моя смерть сможет остановить непрекращающийся террор отца и, от этого станет не напрасной? Покинуть каким – то другим путем тот сумасшедший дом, в котором я пребывала в течение долгих месяцев, не представлялось мне возможным. Единственная подруга уезжает на месяц в другой город на лечение, и я остаюсь совсем одна. Других подруг у меня нет. Я неразговорчива и очень стеснительна, общаться со сверстниками мне тяжело. Моими близкими друзьями с ранних лет становятся книги. Поделиться своей душевной болью и отчаяньем мне совершенно не с кем. Домой после школы идти не хочется. Там отец, а мама придёт с работы лишь вечером, не раньше семи. Отчаянно завидую старшей сестре: « Вот счастливая. Может гулять до самого вечера». Ей уже пятнадцать. Со школы она приходит позже меня, быстро обедает, переодевается, наводит полный марафет и смывается из дома до самого вечера, тусит где - то с компанией своих друзей. Приходит вечером, часов в девять, когда мама уже дома. Ночами спит крепко, не слыша регулярно повторяющихся истерических ночных выступлений отца перед мамой на кухне. А куда было деваться мне?
Пожалуй, лучший способ ухода: уснуть и не проснуться. Спокойно и безболезненно. Взять и выпить горстку - другую таблеток, что тут может быть страшного? Именно это я и проделываю.
Почти трое суток в реанимации, потом палата на шесть коек. На меня смотрят огромные распахнутые глаза матери, в которых застыло столько неподдельного горя... Кажется, что в них отражается вся боль ее души.
- Ты случайно выпила таблетки?- спросил меня за день, до выписки приглашенный для беседы со мной психолог.
- Нет,- глядя ему прямо в глаза ответила я,- Специально. Я хотела умереть.
После того, как меня выписали из больницы домой, мама писала расписку, что она берет на себя полную ответственность за меня в том случае, если я, например, решусь вдруг на вторую суицидальную попытку. Ну, мало ли что со мной может случиться? Вдруг я умом после несчастного случая повредилась, кто знает? Возьму и выкину снова что-нибудь?
Мама не дала положить меня в психушку. А где еще мог находиться девочка, заявившая врачу, что она сознательно хотела умереть? Остаток учебного года я училась по индивидуально составленному для меня завучем школы графику. Учителя занимались со мной после уроков. В ряды своего класса я влилась уже после летних каникул.
Отец на время присмирел, испугавшись того, что произошло со мной. В доме воцарилось временное затишье, которому я была очень рада. И хотя ценой этому хрупкому миру чуть не стала моя жизнь, пускай… Бог спас меня от инвалидности. Повторных попыток ухода из жизни я не предпринимала больше никогда. Этот урок я усвоила четко.
Чтобы не случилось, мы не вправе лишать себя того, что подарено нам Всевышним.
Чудо, которое называется Жизнь.
Но в случае с отцом чуда не произошло. Его болезнь явно не собиралась сдавать своих позиций. Капитуляцией здесь явно не пахло.
Спустя пару лет после того случая, в один из дней мы повздорили с отцом, находясь в квартире только вдвоем. Мама в то время была на работе. За давностью прошедших лет мне не воскресить в своей памяти причину, послужившею началом нашей перебранки. Помню только, что ее, как всегда спровоцировал отец.
Я находилась в своей комнате и, стоя на коленях у раскрытых створок тумбочки, с водруженным на нее стареньким цветным телевизором аккуратно складывала в стопку постельное белье.
Скандал разыгрывался по старому и такому известному мне с самого детства сценарию…
Отец оскорблял, словестно бил по живому, трепетному. Казалось, он всякий раз ставил себе четкую и методичную цель: унизить меня посильнее, довести до слез.
Он зашел ко мне в комнату совсем неслышно, и я поняла, что он находится у меня за спиной, лишь, когда услышала совсем рядом с собой его издевательское, выдавленное по слогам: « Ут - ко – нос».
Я не удержалась и что – то резко ему ответила.
Отец бросился на меня и схватив за шею. Стал душить. Он сжимал мое горло все сильнее и сильнее. Дышать становилось все труднее, я начала задыхаться.
Ужас ситуации заключался в том, что железная хватка отца не давала мне возможности подняться с колен. Выражение его лица перекосило от ненависти. Морщинистый лоб побагровел от напряжения, на висках вздулись жилы. Очки съехали на самый кончик носа, и вместо того чтобы смотреть сквозь стекла, он смотрел на меня поверх них. Жалости в его глазах не было.
- Ну, вот и все, - как в тумане, пронеслось в моей голове.
Было ли мне страшно в ту минуту? Нет, Земфира. Я уже не боялась. Несколько минут перетерпеть, а потом настанет полный покой и спокойствие. Было жалко маму. А между тем, хватка на моем горле не ослабевала.
Умереть, стоя на коленях, будучи задушенной собственным отцом. Кому такого пожелаешь?
«Папа, ведь это ты нюхал запах моей кожи, сравнивая ее запах с запахом парного молока. Неужели ты забыл, как любил, зарывался носом в мягкую ямочку между моей шеей и плечом? Помнишь, как я ныряла к тебе в постель под одеяло? Как приходила в твою комнату воскресными утрами?» - жалобно рыдал внутри меня тонкий голосок маленькой испуганной девочки.
Было ли это? Когда? А может, мне все это приснилось? Тот сон, в котором отец был добрым и любящим, а болезнь еще не захватила власть над ним, целиком подавив его волю.
Не помню, как я вырвалась. Видимо, желание жить победило. Мне удалось подняться на ноги. Учащенное дыхание со свистом вырывалось из моей груди, в ушах отдавался пульс.
Горло сильно болело, было тяжело дышать. Отец отвернулся от меня и, как ни в чем не бывало, удалился в свою комнату, бросив пару фраз на ходу, в которых он сожалел, что ему не удалось меня придушить. Мне повезло, сознание я потерять не успела.
Маме я ничего рассказывать не стала. Ей хватало лиха… А мне было ее жалко. Да, и смысла доносить о случившемся до нее я не видела. Что бы мог изменить мой рассказ? Если на протяжении долгих лет, предшествовавших этому случаю мама не могла ни избавить, ни защитить нас с сестрой от отцовского насилия, то что бы изменилось сейчас?
На шее выступили жуткие синяки. После отцовского нападения недели две я одевала под школьный пиджак бадлон с высоким глухим горлышком, чтобы никто в школе не увидел моих синяков. А как же дома? Замотанная мама мало обращала на меня внимание. Работа, домашний быт, больной отец. Мне доставались жалкие крохи ее внимания.
Земфира, девочка моя родная задумайся, отчего порой матери не могут оградить своих детей от домашнего насилия? Я сейчас не про сексуальное насилие говорю.
Не меньшие последствия, чем физическое насилие, имеет психологическое насилие над ребенком. «Неизбежность зла»? Домашнее насилие широко распространено, оно существовало везде и всегда. Неужели бороться с ним бесполезно? А ведь часто бывает так, что до конца своей жизни ребенок, травмированный в семье, ведет себя как жертва.
Знала ли ты об этом, моя милая?
Я не подвергалась физическому насилию со стороны отца, но он регулярно и методично издевался надо мной морально.
Всего лишь слова, может подумать кто- то, но не я.
Слово обладает силой. Порой им убить человека можно или ранить так глубоко, что потом еще долго кровить будет, не заживая.
Раны - механические повреждения кожи с нарушением целостности покрова кожи или слизистой оболочки. Это если они физические… Как же быть, если они душевные?
Каждому из нас приходилось в этой жизни испытать боль. Иногда она быстро проходит и становится смутным воспоминанием, а в других случаях напоминает о себе, как будто была причинена только вчера.
Самые больные и глубокие душевные раны мы получаем от близких нам людей. От тех, кого мы впустили в свою душу. Вот говорят: « Время лечит».
Да, лечит, но только тогда, когда поразившая человека «пуля» извлечена из раны.
От сильных ран остаются рубцы, более мелкие затягиваются без следа.
-Русалочка, скажи мне, как научить людей не бросаться словами? Не разбрасываться ими, как мусором. Понимать важность того или иного сказанного слова, предложения, нести за него ответственность. Как это сделать? Подскажи мне звездочка моя ясная, как? Ведь любого человека можно изуродовать не только физически, но и морально. Словами можно обидеть и унизить ничуть ни хуже, чем ударами. Ты согласна со мной, милая?
Вследствие пережитого мною в детстве психологического насилия, я заработала себе крайне низкую самооценку и глубокие комплексы, от которых не могла потом избавиться в течение долгих лет. Не любя себя, не осознавая своей женской привлекательности, я привлекала в свою жизнь мужчин, которые меня не уважали и особо не считались со мной. Потому что подобное притягивает подобное. Грубые слова отца, запавшие мне в душу еще в детстве, звучали в моей памяти очень долго. Я была покрыта с ног до головы его словесными клеймами: « Утконос. Посмотри на себя в зеркало, уродина».
Я выросла, превратясь в высокую стройную девушку, обладающую привлекательной наружностью, о чем всякий раз нашептывало мне зеркало, когда я смотрелась в него.
Но я упрямо продолжала не прислушиваться к его шепоту, считая себя в душе уродиной, недостойной любви, уважения, симпатии.
Мы никогда не обсуждали мою проблему - неуверенности в себе с мамой. Она не чувствовала моей душевной боли. Могла ли я попытаться помочь самой себе? Именно эти мысли подтолкнули меня к изучению психологии, в том числе и межличностных отношений. Мне хотелось научиться, лучше понимать себя, помогать себе психологически.
Понемногу я начала меняться, внутри меня появилось некое пространство уверенности в себе и принятия себя.
В некоторых его местах материя была прочной и надежной, готовой выдержать неожиданные сильные удары извне; а кое- где была тоненькой, чуть просвечивающей. С каждым новым прожитым днем первого становилось все больше, а второго все меньше.
После сильного ожога души отек постепенно рассосался, краснота прошла. Появившаяся новая кожа вначале имела ярко – розовую окраску, но через некоторое время приобрела обычный вид.
Хотя до сих пор девочка - « ежик» временами напоминает мне о себе. В начале ко мне приходит в гости маленькая девочка Маша. Ей лет пять - шесть, не больше. У нее огромные голубые глаза, открытый доверчивый взгляд, светлые волнистые волосы до плеч. А потом она прямо на моих глазах вырастает за считанные секунды, превращаясь в неуверенного в себе, тощего угловатого подростка с россыпью веснушек на лице. Солнышко обкакало.
Веснушек на носу давно уже нет, они остались только на руках: мелкие и много. Да, и располагаются они очень забавно: на обеих руках, от плеч до локтей и ни сантиметром ниже. Ах, как я могла забыть? Немного на плечах еще их раскидано. Такой, знаешь ли, небрежной россыпью. Наверное, солнышко бросило вдогонку….
-« Мои веснушки очень заметны?»
- «Очень забавно, милая.»
Добавилось уверенности в себе. Из лимонов может получиться очень вкусный освежающий в жару лимонад, для тех, кто умеет его готовить.
-Русалочка, ты хочешь поискать рецепт приготовления лимонада в домашних условиях?
Оставь эту мысль, прошу тебя. Я ем лимоны так, не подслащивая их. Мне этого не надо. Ты удивляешься, как я могу, есть их без сахара? Элементарно. Счищаю шкурку и ем, не морщась от их кислого сока. Мне это лишь в удовольствие.
Земфира, родная. Столько слов уже мною сказано, а я все пишу тебе и пишу.
И мне все никак не выговориться. Ты ведь даже не догадываешься, насколько часто я беседую с тобой в своих мыслях и как много я рассказываю тебе в этих воображаемых беседах. А ты, наверное, думаешь, что я совсем забыла тебя? Или же я не права?
Знаешь, я порой вижу облик отца перед собой так четко и ясно… Он как - будто выходит из густой пелены тумана, миг и вот уже стоит передо мной, смотрит на меня внимательно, слегка прищурясь.
А я говорю ему…
Говорю? Скорее быстро выпаливаю. Нет, нет… Я не тороплюсь, нервничая от собственного бессилия. Это мой триумф. Сегодня – я победительница, немного взволнованная и вместе с тем торжествующая. Во мне бушует сложная гамма чувств и эмоций, хотя внешне стараюсь этого не показывать. Я говорю отцу:
- Папа, помнишь, сколько лет подряд ты издевался над моей формой носа, который сам же невольно покалечил мне в детстве? На память о том несчастном случае мне осталась маленькая горбинка на нем. Тебя уже давно нет на свете, а она есть и, всякий раз невольно напоминает мне о тебе, когда я смотрюсь в зеркало. Ты так высмеивал мой нос, а люди (особенно мужчины) искренне восхищаются его формой. Называют тонким, породистым. Меня часто сравнивают с Ахматовой, разглядывая мои фотографии, на которых я запечатлена в профиль.
Помнишь, как часто ты адресовал мне обращение: « Уродина»? А я уже давно слышу в свой адрес: « Красавица», хотя до сих пор не могу привыкнуть, что это слово мне посвящается. Невольно оглядываюсь по сторонам, когда его слышу. Все красавицу найти стараюсь, а потом понимаю, что про меня это сказали. Смущаюсь немного, конечно.
В чертах моего лица то и дело люди находят что – то греческое. И они ведь правы, черт побери. Ты разве забыл, папа, что в венах твоей дочери течет и немного греческой крови? Как ты мог, историк об этом забыть?
Говорят, что я обладательница такого особого взгляда, который люди долго не могут забыть. Запоминающийся он, мол, какой – то, точно заглядывающий в глубину души. Некоторые – ведьминским его называют.
Мой голос больше не отторгает от себя слушателей. Напротив, меня любят слушать, А голос мой сравнивают с журчанием ручейка, мягким и неторопливым. А когда я сержусь, папа, то мой рассерженный голос больше похож на рокот водопада. Ты этого уже никогда не услышишь…
Я считаюсь интересной собеседницей, со мной не скучно.
Мужчины говорят про меня, что я настоящая женщина. Меня часто приводят в пример, как образец женственности, ума и обаяния.
-Папа, все, что ты говорил, обо мне в детстве было неправдой, и я заплатила слишком высокую цену за то, чтобы это понять…
-Папа, мне так важно было в те годы чувствовать твое одобрение и восхищение. В какой момент ты разлюбил меня? Сколько мне тогда было? Семь лет? Десять? Двенадцать? Ты недодал мне своей любви и именно от того много долгих лет я окружала себя мужчинами, которые были намного меня старше. Я пыталась добрать от них ту отцовскую заботу и нежность, в которой отказал мне ты. И у меня это получалось до тех пор, пока не отпала в этом потребность. Выросла девочка.
На этих словах я умолкаю. Мне больше нечего ему сказать. И нужно было вообще что- то говорить? Время вспять не повернешь.
Очертание отца становится все бледнее и бледнее и постепенно растаивает в воздухе, подобно легкому облачку, не произнеся ни слова.
- Милая моя! Кровиночка! Когда у тебя родится доченька…
Мне, почему то кажется, что у тебя будет непременно девочка, такая же красавица, как и мама. Заклинаю тебя, говори ей как можно чаще, как сильно ты любишь ее. Восхищайся ею всегда и всем в ней. Пусть она с детства чувствует себя любимой, обожаемой, неповторимой. Самооценка закладывается с детских лет. Расти ее принцессой. Научи ее любить себя и уважать. Обещаешь мне это выполнить?
Родственная моя душа, как я хочу взмахнуть крыльями и полететь высоко – высоко, оторвавшись от этой земли… Над горами, над морями, над сушей, над густыми лесами. Взмыть к самым звездам, наслаждаясь полетом. Это ведь так замечательно – уметь летать.
Боже, храни же мои крылья. Пускай ветер и дождь будут их хлестать, это не собьет меня с пути.
Милая моя Земфира, сердечко мое…
Выходи мне на встречу. Видишь ту маленькую точку в небе? Ты заметила, что она понемногу приближается к тебе? Это я. Тебе осталось подождать еще чуть – чуть. Скоро я спущусь к тебе, чтобы забрать тебя с собой.
Я ведь знаю, как долго ты ждала меня, сестренка. Я тоже очень скучала по тебе.
Русалочка, расправь свои крылья. Давай полетим туда… за линию горизонта. Туда, где сбываются все мечты. Полетели…
Санкт-Петербург
“Наша улица” №153 (8) август 2012
Охраняется законом РФ об авторском праве