Ольга Исаева "Шаламов: путь к бессмертию"

Ольга Исаева "Шаламов: путь к бессмертию"
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

 

 

Ольга Исаева, писательница и журналистка, живет в Америке с 1988 года, печатается в российских и зарубежных периодических изданиях. Автор книг "Разлука будет без печали" (2000, Нью-Йорк) и "Мой папа Штирлиц" (2004, Санкт-Петербург).

 

вернуться
на главную страницу

Ольга Исаева

ШАЛАМОВ: ПУТЬ К БЕССМЕРТИЮ

(в сокращении)

 

Из Ленинграда приехал в Москву мой приятель Леша Романков. Я рассказала ему о «Колымских рассказах», оказалось, что он их уже читал. И вдруг он мне говорит: «А ты знаешь, что Шаламов сейчас слепой, глухой и одинокий умирает в доме для престарелых?» Об этом он узнал от своей знакомой. Меня это сообщение потрясло. Я попросила Лешу узнать, где находится этот дом престарелых; оказалось - на Планерной.
 Я отправилась туда, не зная, что меня там ждет. То, что я увидела, было достойно стать сюжетом для последего «Колымского рассказа». Дом престарелых - огромное железобетонное здание. Первый этаж – чистенько, фикусы стоят, стенгазеты какие-то, старушки опрятные  ходят, телевизор, а дальше - круги ада, чем выше я поднималась, тем острее становился запах мочи, грязи, гниения. Я задыхалась. На последнем этаже - лежачие, те, на ком администрация поставила крест. Широченный коридор. По грязному линолеуму ползают беспомощные люди. Из медперсонала - никого.
Захожу в палату Шаламова. На одной кровати сидит страшный ободранный человек, на другой, на голом матраце спит худой человек с длинными руками и ногами. Огромный, изможденный, почти голый, в каких-то изорванных тряпках. Я видела фотографию Варлама Тихоновича, поняла, что это он.
Он видимо что-то почувствовал. Проснулся, быстро сел, конечности его двигались резко, беспорядочно. Я догадалась, что у него болезнь Меньера - нарушение координации движений. Нелеченная, в последней стадии. Резкие, внезапные движения руками и ногами, жуткие гримасы на лице. Шаламов начал громко кричать: «Але, але, какой день, какое число, который час?» Полутруп интересовался временем.
Шаламов следил за временем, в одно из моих последующих посещений он прокричал мне, что на будущий год ему исполнится семьдесят пять лет. Но он не дожил. Я ухаживала за ним  последний год его жизни. Варлама Тихоновича надо было одевать, мыть, кормить.
На последнем этаже чудовищно пахло. Я разыскала нянечку – одну на весь этаж лежачих.
- Почему он немытый?
- А кто ж их тут мыть-то будет?
- Почему у Варлама Тихоновича нет постельного белья?
- Да он сам его срывает.
От его судорого белье сбивалось жгутами, впивалось в худое тело. Он срывал его, рвал на куски. На спинке его кровати  висело несколько лоскутков, на шее было повязано полотенце. Я догадалась, он держал его на шее, чтобы не украли.
В одной из статей о Шаламове сказано, что последние годы своей жизни он провел «в пансионате для инвалидов и престарелых Литфонда в Тушине». Может быть, тот дом престарелых и имел какое-то отношение к Литфонду, но «пансионатом» его никак нельзя было назвать. Порядки там были лагерные. Крали там все - администрация, медперсонал, работники кухни и больные, те кто еще мог  как-то двигаться. Больных осуждать нельзя. Их практически не кормили. Их никто не посещал. Люди боролись за свою жизнь.
Шаламов не сразу поверил, в то, что я хочу ему помочь, молчал. Потом поверил, сообщил мне, что любит виноград и шоколад. Дистрофик! Все, что я ему приносила, он съедал тут же. Знал по лагерному опыту, что когда я уйду – все отнимут или украдут. 
Я сообщила обо всем этом ужасе знакомым. Некоторые мои друзья стали навещать Шаламова.   Володя Мирзоев и Миша Эпштейн его вымыли. Мыть его было невероятно сложно. Из-за этих самопроизвольных движений. Можно было и в глаз получить. Мы собрали Варламу Тихоновичу одежду, переодели его во все чистое. На следующей неделе все исчезло.
 Как могло получиться, что известный писатель и поэт Варлам Шаламов, член Союза писателей оказался в таком бедственном положении? К тому времени у него уже вышло пять сборников стихов. Это были, конечно, сборники-инвалиды, изуродованные советской цензурой, но все же их можно было найти в библиотеках. Этот вопрос не давал нам покоя. Мы стали думать о том, как ему помочь. Был у меня один знакомый, Дориан Ротенберг, переводчик, он был членом Союза писателей, я решила обратиться к нему. Позвонила ему. Дориан сказал, что ценит Шаламова, но понятия не имеет, как ему помочь. Через день он мне сам позвонил и сказал, что поговорил со своей знакомой, которая очень активный человек в Союзе писателей, и она уже начала наводить справки. Получилось, как всегда, не лучше, а хуже. Была организована комиссия Литфонда. В дом для престарелых стали ходить какие-то люди из Литфонда, что-то узнавать про Шаламова, что-то от этого главврача требовать. Никто из членов комиссии к самому Шаламову не зашел. Главврач говорил мне: «Ну что ты сюда ходишь? Это и опасно и бесполезно. Кроме того, этот ваш Шаламов ведь член Союза писателей и у него большая пенсия. Он мог бы быть в совсем другом положении, но он же все завещал какой-то бабе, которая его сюда привезла, и мы никогда ее больше здесь не видели».
Эта женщина была душеприказчицей Шаламова. После перестройки она сделалась главным специалистом по Шаламову, все права на публикации его книг принадлежат ей. Сейчас она пишет проникновенные предисловия к его изданиям, публикует все, что им было написано. На статью Солженицына «С Варламом Шаламовым» (Новый мир, 1999) эта женщина, единственная в постсоветской печати, отозвалась гневной отповедью. Но это сейчас! А в последний год его жизни ни главврач, ни я, ни другие люди ухаживавшие за Шаламовым, ее рядом с ним не видели. Варлам Тихонович подписал в ее пользу завещание, и был помещен ею в этот дом престарелых на общих основаниях, как любой другой пенсионер. Ей же досталось все им написанное, все права на будущие издания. Эта женщина была последней любовью Шаламова, он ей доверял.
  Мы поехали в Переделкино на встречу с Ф. И. Поехали втроем: я, моя подруга Олеся Гуревич, которая тоже ухаживала за Шаламовым, и один парень, знакомый Ф.И.. Мы с Олесей остались на улице, а он пошел на участок к Ф. И. Возвратился он очень обескураженный и сказал, что Ф. И. отказался участвовать в деле спасения Шаламова на том основании, что якобы сам Шаламов отказался от своих рассказов и предал дело своей жизни. Ф.И. по опыту знал, как КГБ заставляет писателей отрекаться от  опубликованного за границей, сам себя он за это отречение простил, а Шаламова решил не прощать. Полагаю, Ф.И. просто испугался. Когда Шаламов умер, Ф. И. был на его похоронах и стоял над могилой со свечкой.
Мы хотели как-то добиться перевода Шаламова в место, где за ним будет постоянный уход. Я сообщила об этом ему. Шаламов сказал, что не хочет никуда переходить, потому что здесь он уже знает КАК и предполагает, что в другом месте будет хуже.
Он боялся, что у него отнимут возможность думать о своем, сочинять и передавать другим. Он готов был мириться с ужасом своего существования, но вот с внутренней свободой расстаться не хотел. Жизнь научила его не надеяться на лучшее. 
Мы решили, что его все-таки надо лечить. Комиссия Литфонда не помогла. Главврач дома престарелых требовал, чтобы мы оставили его в покое и дали ему спокойно умереть, но мы решили действовать. Моя подруга Олеся Гуревич нашла симпатичную женщину психиатра, для того, чтобы та сделала независимое заключение о психическом состоянии Варлама Шаламова. Нежелание лечить Шаламова от болезни Меньера главврач мотивировал тем, что больной психически ненормален. Мол, лечи, не лечи, все равно не поможет. Мне даже кажется, что администрация искренно считала, что Шаламов невменяемый. Шаламов ведь принципиально не отвечал на вопросы, которые ему задавали официальные лица. Он вел себя как зэк с начальством. 
Мы пригласили нашу врачиху к Варламу Тихоновичу в палату. Она задавала ему вопросы. Поначалу он ей не отвечал, потом начал говорить. Ответ на один из ее вопросов произвел на меня огромное впечатление. Врачиха спросила: «Скажите, у вас есть в жизни мечта?» Он тут же прокричал ей в ответ: «Да, у меня есть мечта – я хочу остаться поэтом».
Позже мне рассказали, что Шаламов якобы запустил кому-то из пришедших табуреткой в голову. Шаламова перевели в отделение, где содержались больные с психическими расстройствами. Через несколько дней его не стало.
Союз писателей согласился похоронить Шаламова на кладбище в Переделкино. Одна женщина из группы Саши Морозова поклялась, что перед смертью Варлам Тихонович завещал ей похоронить его по православному обряду. Ей поверили. Варлама Шаламова отпевали в церкви в Вешняковском переулке, а похоронили на Кунцевском кладбище. Спустя несколько лет, в постсоветское время эта женщина написала, что историю с предсмертной просьбой об отпевании она придумала.

 

 

"Наша улица” №154 (9) сентябрь 2012

 

 
 
 
  Copyright © писатель Юрий Кувалдин 2008
Охраняется законом РФ об авторском праве