Илья Курганов “Взвод” повесть
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Илья Курганов родился 16 апреля 1990 года в городе Кинешма Ивановской области. В 2007 году приехал поступать в Москву, так как в родном городе не было возможности обучаться творческим профессиям. Заканчивает (6-й курс, диплом) институт МИЭМ ВША (Московский Институт Электроники и Математики, Высшая Школа Экономики) по специальности - графический дизайнер (специалист). Публикует свои стихи и некоторую прозу на сайтах Проза.ру и Стихи.ру. Повесть «Взвод» публикуется впервые.

вернуться
на главную страницу

Илья Курганов

ВЗВОД

повесть

Глава 1

Мама

Мое детство состоит из мрака и боли. Были, конечно, радостные моменты, особенно в то время, когда все лето я проводил в деревне… Но они - всего лишь яркие точки на темном фоне, которые не всегда удавалось разглядеть.
Мать воспитывала сына, то есть меня, одна. Практически круглый год мне приходилось видеть её пьяные глаза. Она, словно бездонный сосуд, всасывала в себя тонны пива и превращалась в неконтролируемого зверя, жаждущего приключений. По ночам она будила меня, заставляла бежать в ларек за очередной дозой алкоголя. Сопротивляться было бесполезно. Что мог сделать маленький мальчик против пьяной женщины, против своей мамы? Я шел по холодной улице и думал, где мне найти убежище. Родственников в городе не было, бабушка с дедом жили у черта на куличках. Приходило осознание того, что я никому не нужен. Я плакал.
Как-то раз я пришел домой с очередной баклажкой пива и увидел, как мать уснула, сидя на унитазе (я мирно проследовал в свою постель). Боже, какое же это было свинство. Позже она проснулась и случайно, в пьяном затмении, уронила сливной бачок. С тех пор мы смывали "туалет" ведром.
Маму зовут Света. По специальности она парикмахер, но от этого мало пользы, так как все дни она проводила дома, сидя за маленьким кухонным столом, посасывая пиво из граненого стакана. Кухня - конура, тесный мир, пропитанный табачным дымом и печалью. В этой печали сидела она и пила. Засыпала на стуле и снова пила. Заставляла меня сдавать бутылки, а на вырученные деньги покупать ещё выпивки. И продолжала пить... Приводила в дом мужиков-алкашей и снова пила.
По ночам я не мог уснуть из-за музыки, которая гремела без устали. Утром приходилось идти на уроки в разбитом состоянии. Как следствие, мне не удавалось сосредоточиться, и я получал плохие отметки. Мать дома за них лупила меня ремнем по голове, рукам, телу, не жалея… Синяки, конечно, оставались, но они были слишком малы, чтобы казаться заметными взору посторонних.
Мне всегда было стыдно смотреть в глаза соседям. Они прекрасно знали наше положение. Прекрасно слышали все, что творилось у нас дома... И бездействовали. Наверное, у себя в голове эти люди таили презрение, но в сердцах, всё же, сочувствовали, хотя кто знает?
Когда мне исполнилось восемь, мама отправила сына в музыкальную школу, благо оплата была всего тридцать рублей в месяц. Педагоги определили меня в класс фортепиано-виолончель, хотя, честно сказать, душа лежала к гитаре, но, если быть предельно честным, то я вообще не хотел заниматься музыкой - предпочтение отдавал рисунку. Особенно любил рисовать подземелья, где  люди жили практически со всеми земными удобствами, но, при всём этом, чувствовали себя одинокими.
Мама, конечно, замечала неплохое качество рисунка, но ей очень хотелось, чтобы я учился именно в музыкальной школе и получил все, что она не смогла воплотить в своем детстве. Порой, её рвение переходило все мыслимые границы. Она могла долгими вечерами заставлять играть на фортепиано своего нерадивого сына. Если у меня что-то не получалось, то брань вырывалась из её уст, я бы даже сказал - выплескивалась. Света стояла рядом, будто надзиратель, со стеклянными глазами от изобилия выпитого, и наблюдала, как я мучаюсь. В эти моменты в мою голову закрадывались самые мерзкие мысли в её адрес. Но я был слаб, мне приходилось, как собачонке, выполнять все её прихоти. Так продолжалось год за годом…
В одно утро, когда я бродил без дела по двору, ко мне подошла женщина (наша соседка) и предложила попробовать вступить во взвод воспитанников. Она пояснила, что там живут точно такие же дети, как я, то есть, с такой же судьбой. Даже ещё хуже. Хотя, в тот момент мне казалось, что хуже уже не может быть. Рассказала, как живут ребята. Сыны полка. Армейская жизнь. Она предупредила меня о трудностях жизни в казарме, но зато там всегда были чистая постель, крыша над головой и стабильное питание.
Заманчивое предложение, и вроде бы все в нем казалось хорошим, но было одно "но" - я не люблю подчиняться командам. Был ли смысл менять одно командование на другое… В животе ужасно бурчало, терять особенно было нечего, и я сказал "да". Так я попал во взвод воспитанников. К ребятам, с точно такой же судьбой, даже ещё хуже...

Глава 2

Начало

Я пришел в воинскую часть, и меня проводили в четвертую казарму, где находилась комнатка, в которой сидели офицеры и несколько женщин. Позже я узнал, что эти женщины - психологи. Моя соседка, та, что предложила попробовать попасть во взвод, тоже была среди них. Оказывается, она и есть директор школы, в которой учились ребята со взвода воспитанников. Один из офицеров, с большими звездами на погонах (позже мне сказали, что это - командир бригады, проще сказать – «самый главный»), стал задавать вопросы: хочу ли я во взвод, люблю ли Родину? Про родителей спрашивал. На этот вопрос я молчал… Что мне было ответить? Ведь я сгорал от стыда…
В общем, все прошло кое-как. Спустя некоторое время, мне сказали собирать дома вещи и приходить через три дня: как раз подбирался учебный год.
Помню свои первые ощущения. Растерянность. Я бродил по казарме из угла в угол и не знал, что делать. В груди сердце бешено прыгало от предчувствия чего-то нового, чего-то необычного. Николай Дмитриевич, заместитель командира взвода, довольно доброжелательно интересовался нашим самочувствием и суетился по поводу формы, учебных принадлежностей и прочего. Хотя, было видно, что настроение у него довольно паршивое… Позже я узнал причину - его плохо подстригли. Через некоторое время каждому новобранцу он присвоил свою полку в шкафчиках, которые находились в расположении (то место, в котором находились кровати и тренажеры). Кстати, от командиров, окружавших нас, веяло добротой.
Помимо меня, во взвод воспитанников взяли шестеро ребят. Самому младшему едва исполнилось двенадцать. Затем шли мальчики по тринадцать лет, и мы - Серега, Леха и я - четырнадцатилетние богатыри (в сравнении с теми, кто был помладше) и сопляки (в сравнении с ребятами, уже не один год находившимися во взводе). За нас быстро взялись "старые" воспитанники. Мы собирались в классе, там, где раньше сидела комиссия, рассаживались за парты и учили устав дневального (всё, как в армии), затем плавно переходили на строевые песни. Заканчивалась процессия изучением званий. 
Утро начиналось в шесть тридцать. Затем десять минут, чтобы надеть штаны, майку, кеды и отправиться на плац, где уже, как обычно, стояли солдаты для утренней зарядки. Через несколько минут после построения взвод убегал на спортивную площадку. Не скажу, чтобы зарядка была особенно тяжелая, но раз на раз не приходилось. Все зависело от "старшего" воспитанника, который её проводил. Случалось даже, что некоторые из новобранцев не выдерживали и начинали плакать.
Минут через пятнадцать мы уже умывались в своей казарме, застилали кровати, по-серьезному, с кантиками, одевались полностью в форму и строились на взлетке для мирного похода в столовую. После завтрака воспитанники направлялись в школу. Самое забавное, что она, школа, была в трех минутах ходьбы от части. Около двух мы возвращались с учебы, клали ранцы в класс и ровно в два тридцать шли на обед. Затем с трех до шести делали уроки. Этим занимались совершенно все воспитанники. За процессом следила психолог Настя. Она тщательно, с усердием, проверяла выученный ребятами материал. Безусловно, некоторые юлили. До конца отведенного времени бездельничали, но получалось, что хуже делали только себе. После того, как Настя уходила по своим делам, за проверку выученных уроков брались командиры. Геннадий Валерьевич, командир взвода, в целом мягкий человек, в отличие от Николая Дмитриевича, который достаточно строго относился к воспитанникам (как теперь я понимаю, это было только во благо), терпеливо выслушивал несвязные рассказы своих подопечных. Так могло продолжаться до тех пор, пока начальство не уходило домой. Глупо: в школе учителя ставили двойки, а за двойки мальчишек не отпускали по выходным в увольнение и ставили в наряд.
После шести вечера у нас была строевая подготовка, различные кроссы, физические упражнения. В семь мы шли на ужин. После него у нас оставалось свободное время, конечно, если воспитанники успевали сделать и сдать уроки. Потратить его старались с умом. Подшивались, стирались, чистились и прочее. В девять тридцать всегда проводилась вечерняя поверка всей части, на которой дежурный офицер сверял наличие солдат со своим списком. Конечно, мы не были исключением. После поверки и строевой песни вокруг штаба, жители маленького городка разбредались по своим казармам. В десять вечера производился отбой. "Старые" воспитанники строго следили, чтобы новобранцы, то есть мы, вечерний туалет успевали сделать до команды "отбой". Конечно, я рассказываю повседневный вариант распорядка, как было обычно, но без казусов и прочего, естественно, не обходилось. Но об этом позже.
Спустя несколько дней меня и Серегу начали ставить в наряды дневальными. Что входило в наши обязанности? Ничего сложного. Делать однотипную работу в виде помывки казармы. Ну и, конечно же, ночные дежурства. Любимой частью всех принимавших и сдающих наряд был туалет и умывальник. Его мыли круглые сутки: днем, вечером, утром…, одним словом - всегда. Даже не в том дело, что их обязаны мыть, а в том, что пачкали эти два помещения с такой частотой, как будто  ходили туда не люди, а маленькие свинюшки. Поясню. Воспитанникам, как и всем жителям части, строго-настрого запрещалось разгуливать по казарме в шлепках, поэтому народ ходил исключительно в керзачах, ну или в берцах, как мы. В умывальнике и туалете недавно сделали ремонт и положили новую плитку. После улицы полагалось чистить обувь в специально оборудованном месте. Собственно, оно было в умывальнике. Так вот, вся грязь с улицы растаскивалась по этому умывальнику, и после каждой чистки обуви приходилось намывать до зеркального блеска эту самую плитку.
Ночью должен был кто-то дежурить, кто-нибудь из дневальных или сам дежурный. Менялись по установленному графику. Конечно, нам разрешали проводить время в комнате досуга или в классе, а не на тумбочке, но самым главным правилом было «не спать». Тут приходилось прибегать к самым разным методам: хлопаньем по щекам, умыванием водой и прочему. Дежуря, иногда приходили отрывки из той недалекой, гражданской жизни… Жизни, в которой ты живешь минутами и существуешь годами.
Помню, как в деревне, вместе с местными пацанами мы собирались где-нибудь в роще и нюхали бензин через целлофановый пакет. Не спорю, ощущение приходило довольно забавное, но эффекта, которого достигали мои друзья, я никак не мог достичь. Может быть, они врали о своих видениях, но все это казалось настолько правдоподобным, что трудно было не поверить. Они видели разных тараканов, необычайно красивые краски неба. Один раз даже, друг Леха, не тот с которым мы во взводе, другой, в токсическом опьянении видел себя со стороны. Говорит, «сижу я на высокой часовне, прямо на стрелке, а снизу, на площади, какой-то митинг. Город весь в руинах и огне. Вижу свою жену с ребенком, хотя мне, по сути, ещё рано, у меня даже девушки нет. Они оба смотрят на меня, и вдруг вся толпа поворачивается в мою сторону и начинает петь - "Это все, что останется после меня"».
Я оробел. Но Леха нюхать бензин после этого не перестал. У меня не было ничего подобного, максимум, что я мог получить в конечном итоге, это мерзкий запах изо рта и постоянное выражение, застрявшее у меня в голове и неоднократно повторяющееся каким-то незнакомым женским голосом - "зверзгнуть к звездам".

Глава 3

Фанеру на прочность

Жизнь шла своим чередом. День за днем воспитанники ходили в наряды, в школу, занимались, как обычно, уроками. Разнообразие, если так можно сказать, вносили "старшие" ребята. На вечерней поверке, во время песни (я вам рассказывал, думаю, что не забыли), обязательно кто-нибудь из новобранцев путал слова (вот, собственно, и казусы), или шел не в ногу. В целом, безусловно, "косячили", все помаленьку, но был один, который постоянно делал что-либо не так - Новый Колька. После отбоя "старики" строили нас на взлетке и спрашивали:
- Вы коллектив?
- Да, - отвечали мы.
- Ну, раз вы коллектив, тогда за одного отвечают все.
"Старички" пробегались ударами кулака в грудь, называя это "фанеру на прочность". Затем, мы брали в руки маленькие стеклышки и скоблили деревянный пол от черноты, которая наросла за долгие годы. Конечно, нам приходилось подчиняться, сказать офицерам никто не решался, да и зачем? Что бы они сделали? Поставили всех воспитанников, участвовавших в ночном беспределе, в наряд? В итоге, старшие ребята могли прийти в ещё больший гнев, а наряды пришлось бы отстоять нам. Плюс, слухи о доносе распространились бы с бешеной скоростью, и "стукач", как прозвали бы этого человека, быстро превратился в изгоя, даже среди новобранцев. Так что некоторые ночи проходили в чистке и уборке. Я и Серега дали друг другу обещание - никогда не прибегать к жестокости с новенькими, когда станем "старшими". Воспитательный подход поменяем на корню, поменяем традиции взвода только в хорошую сторону. Но до этого ещё должно было пройти куча времени.
Утром нас мучил недосып. Отсыпаться приходилось на уроках. Некоторые учителя, те, что подобрее, даже не будили никого, за исключением храпунов. Школьная жизнь - это отдельная история…
Воспитанников боялись абсолютно все учащиеся. Они знали, что если обидеть одного из нас, то мы превратимся в большую зеленую машину, которая может смести всё на своем пути. Зная такой расклад, ребят со взвода никто не трогал. Да уж, парни мы были безбашенные, да и терять нам особо нечего.

Глава 4

Выходные

Вот он. Всеми любимый пятничный день. День, когда ребята, вместе с Геннадием Валерьевичем и Николаем Дмитриевичем, ходили в офицерскую сауну, а солдаты, тем временем, в общественный душ.
Для нас, воспитанников, это была какая-то сказка. Четырнадцать человек, учитывая командиров, сидели на деревянных скамейках, в два ряда, и истекали потом. Вся разница в званиях, возрасте, чине испарялась, словно лужа в пекле июльского дня. Жар обдавал нам лица. Тяжелая неделя таяла с каждой минутой, проведенной в парилке. Беседы велись совсем на отрешенные темы. Мир замирал. Хотелось оставаться как можно дольше, носом вдыхать лечебный пар, но я не мог высидеть больше десяти минут, поэтому выскакивал и нырял в миниатюрный бассейн. Холодная вода пробирала до костей, но как-то по-особому, по-доброму. В эти мгновения забывается все плохое в настоящем и прошлом. Тебе кажется, что жизнь стала лучше, что ты приобрел дружную семью. Обещание директора школы потихоньку сбывалось.
После сауны безумно клонило в сон, и нам разрешалось вздремнуть. Честно сказать, не то, чтобы разрешалось, но строго не наказывалось и не отслеживалось. Хотя были случаи, когда командир включал в расположении свет, входил и басом командовал «подъем». Думаю, это делалось для профилактики.
Вечером мы шли на ужин. Еда не отличалась особыми изысками. Чего греха таить, из компота даже можно было вынуть гусеницу, или из хлеба отковырнуть таракана, пюре не спадало с тарелки, а напоминало по цвету и консистенции клейстер…Но все это мелочи.
Вечером, после команды «отбой», если «молодым» удавалось договориться со "старыми", можно было посмотреть фильм. Какой? Не имело значения. Сама суть просмотра уже доставляла удовольствие. Это - своего рода приключение. Воспитанники, живущие во взводе не один год, играли в это время на компьютере. Техника не отличалась особой мощностью, но ретро-игры, все же, радовали нас. Кстати, только во взводе воспитанников мне удалось первый раз воспользоваться компьютером, хотя, у меня во дворе уже каждая семья обзавелась каким-нибудь Пентиумом.
Я вспомнил, как играл в Денди, живя с матерью. Она всегда запрещала в неё играть, говорила, что эта приставка «сажает монитор». Да, да, сажает монитор. Думаю, у многих мальчишек в детстве возникала такая проблема, но это полный бред.
Все же мне удавалось поиграть. Например, в тот момент, когда Света засыпала. Она отключалась от изобилия выпитого. Поскольку телевизор стоял около дивана, где она спала, то я, на свой страх и риск, быстренько подключал Денди и играл. Я понимаю, что если бы она проснулась, то избила бы меня. В тот момент адреналин бил мне в сердце, желание играть подстегивало на действия. Комнату окружала темнота. Где-то сидел маленький мальчик около огонечка света от телевизора, и делал невинные вещи, дрожа в предчувствии, что проснется тиран, вылезет из своей берлоги и отрубит это маленькое счастье, которое с замиранием в сердце, хотелось продлить как можно дольше.
Утро субботнего дня. Ещё более горячо любимый парнями день. После завтрака ребята расходились на свой кусок казармы, который заранее был закреплен за каждым воспитанником. Суть состояла в том, чтобы навести порядок и чистоту: протереть пыль, вымыть полы, расставить все по своим местам, одним словом ПХД (парко-хозяйственная деятельность). Почему так называется? Не знаю, меня это волновало мало. Мне было отведено всегда убираться в классе. Позже, конечно, я уже заправлял комнатой досуга (эта та, в которой находились компьютеры и прочая техника). В общем, уборка занимала несколько часов, здесь нет ничего интересного, так что расскажу, что было дальше.
А дальше мы собирались в классе, рассаживались по своим местам и ждали, пока Николай Дмитриевич или Геннадий Валерьевич проверит чистоту, затем придет к нам и начнет "разбор полетов". Начиналась проверка дневников. Сверяли стоявшие там оценки с оценками, которые Настя заранее списала со школьных журналов. Что только не делали воспитанниками, лишь бы уйти на выходные в увольнение: теряли дневники, исправляли тщательно двойки на тройки, но от умных голов командиров не так-то просто было увильнуть.
- Ну что, Владимиров, - спрашивал Николай Дмитриевич Серегу. - В журнале стоит два по литературе, но в дневнике я её не наблюдаю. В чем проблема?
- Ну, я, это… Забыл, наверно, подать дневник для оценки, - пытался отмазаться Сергей.
- Отличненько. Заступишь на выходные в наряд, глядишь, забывать перестанешь. И литературу как раз выучишь, ты ведь хотя бы помнишь, за что получил два? Да? Хорошо. Что там у нас дальше? - зам. командира вел пальцем по длинному списку. - Культяпов (это я), Соловьев, Смуга - троишники. Ооо, да тут все на этой неделе троишники. Вот, Епиханов сегодня отличился и получил две двойки, а ещё вице-сержант. Алгебра, физика. Ты же сдавал Насте? И в чем проблема? В понедельник материал, за который получил два, расскажешь мне лично. В общем, заступаешь тоже в наряд, дежурным по взводу, Культяпова тебе в придачу, в качестве второго дневального.
- За что?! - возмущаюсь я.
- Для профилактики. Ты можешь учиться лучше, будет время для подготовки, плюс, по графику дежурство как раз попадает на тебя.
Неприятно. Ничего с этим не поделаешь. Домой я бы все равно не пошел, а на выходных во взводе было куда более спокойней, нежели в будни. Ребята отдыхали (все, кроме наряда), хотя и дежурным удавалось немного расслабиться. Смотрели фильмы, играли на компьютере, отсыпались. Конечно же, готовили уроки и старались исправить долги, иначе на следующие выходные история с нарядами могла повториться. Половина счастливчиков уходили в увольнение к своим бабушкам, девушкам, вторая половина оставалась в казарме. Некоторым просто некуда было идти. Либо родственники жили слишком далеко, либо уже умерли, а опекуны видеть своих детей не желали. Парни по этому поводу не горевали. Закалялся наш дух, как закаляется сталь. Мы ни о чем не жалели. Это было ни в наших правилах, это было ни в наших интересах. Скажу даже так, слабые во взводе не выживали. Эти «существа без мозгов» убегали уже через неделю. Они выбирали путь скитаний, наркоты, алкоголизма. Благо, таких трудных мальчишек чаще всего командирам удавалось вернуть и вразумить, но человек сам выбирает свой путь. Как говориться, сколько волка не корми...

Глава 5

Чудеса

Прошло уже около восьми месяцев с момента моего поступления во взвод воспитанников. Много чего изменилось. Я получил звание вице-сержаната. Было безумно приятно, ведь это первый случай за всю историю взвода воспитанников, когда воспитанник, спустя всего лишь чуть больше полугода службы, получает звание. "Культяпов, растешь! Конечно, не все понимаешь, но благо ты человек ответственный, а с таким оружием ты далеко пойдешь", - говорил мне Геннадий Валерьевич  после торжественного вручения погон.
Под мою ответственность попадали все парни взвода, но, безусловно, неофициально, даже среди командиров, я отвечал только за ребят, которые пришли вместе со мной. Нас "старички трогали" все меньше, но всяческие работы вне казармы (прополка клумб, покраска бордюров и прочее) оставались за нами. Я, конечно, мог стоять, не пошевелив даже пальцем, и смотреть, как мои товарищи выполняют задание, и, честно сказать, мне бы за это ничего бы и не было, но я не мог. Мы через многое прошли вместе. С моей стороны такой поступок расценивался бы как свинский. Даже дело не в том, что Серега, Леха, Колька, Пашка, Ванька, Андрюшка могли после этого меня возненавидеть или ещё что-то… Дело в том, что у себя в душе я не мог поступить иначе. Кажется, так сделал бы любой из нас.
В один, скажем, не очень прекрасный день собирался нагрянуть в нашу часть Министр Обороны Российской Федерации. Тут стали происходить чудеса.
Сразу выделили финансы на новую мебель и ремонт, и не то чтобы одной казармы, а всей части. Но проблема состояла в том, что министр должен был приехать через несколько дней, а такой ремонт, в котором нуждалась часть, можно осилить лишь за несколько недель, может быть, даже месяцев.
Что придумал комбриг (командир бригады, то есть части, я вам уже пояснял)… Он попросил военнослужащих немного напрячь все свои силы и работать чуть больше, чем полагается, зато потом пообещал увеличенное время сна и удвоенную порцию питания. Итак, пошла работа, где дорожили каждой минутой. Нас, воспитанников, тоже не обошли стороной. Всех ребят переселили в другую казарму, пока в нашей шел ремонт. И вечером, днем, ночью мы собирали шкафы, стулья, различную мебель. Даже был случай, когда парни (и я тоже) уснули таким мертвым сном, что Николай Дмитриевич, придя нас будить, не смог достучаться. В итоге, мы проспали завтрак и школу. В школу, кстати, мы все эти пару дней не ходили. Но, честно сказать, лучше бы было все наоборот - в школу бы мы ходили, а от работы бы нас отстранили. В общем, как говорится, «в армии даже зимой трава может быть зеленой».
Мне часто вспоминается это время. Пусть оно пропитано трудностью, потом, слезами, но такого пережить в своей жизни мне больше никогда не удастся.
Одному из воспитанников новоиспеченные опекуны подарили ноутбук, как раз в те тяжелые дни "перестройки". Когда ремонт подходил к концу (но мы все равно оставались в другой казарме), вечера освобождались, и жизнь потихоньку входила в размеренное русло. После команды "отбой" дежурного воспитанника, некоторые парни отвечали "спасибо, родной, мы поспим, а ты постой", затем все собирались возле ноутбука и смотрели ужастики, или просто наблюдали за игрой владельца аппарата. Какая разница, игра или фильм, ведь игра - это и есть по сути своей фильм, даже, я бы сказал, спортивная передача, а ты болеешь за своего любимого игрока. Седоки из нас всегда были не ахти. Спустя примерно час, мы разбредались по койкам. Сон и усталость валили с ног.
В этот период, вроде на второй день проживания в другой казарме, мне снился сон. Это были скорее воспоминания из прошлого, нежели новый сюжет…
Мне тринадцать. Прошло примерно четыре месяца после моего прихода в новую школу. В принципе, ребята учились нормальные, но, как всегда это бывает - в семье не без урода. Один лопух постоянно цеплялся ко мне. То, видите ли, ему не нравится мой спортивный костюм, а это единственная вещь из моего гардероба, которую можно было, не стыдясь, одеть, то стрижка. С девчонками, кстати, у меня тоже не ладилось, наверно, из-за моего семейного положения. Так вот, этот парень как-то прискакал ко мне и говорит:
- Ну что, Культяпов, сигаретка есть?
- Нет - говорю я. - Не курю.
- Тогда ты мне должен сто рублей, - с ухмылочкой продолжает налетчик.
- С какой это стати? - удивляюсь я.
- С такой. А если не дашь, то я тебя побью.
- Отвали, придурок.
- Сегодня жду тебя после уроков за школой. Если не придешь, то ты будешь девчонкой. Я всем это расскажу.
- Ладно. Только хочу, чтобы все прошло быстро, мне ещё к двум в музыкальную школу, как-никак последний год.
После окончания уроков, за школой, когда я пришел, уже собрался народ. Слух о драке, разлетелся с бешеной скоростью. Язык у зачинщика явно был без костей. Ликующие мальчики и девочки дружно кричали "драка, драка". Все поддерживали этого выскочку.
- Ну что? - говорит мне противник.
- Что «что»? - отвечаю я.
- Ничего, вот что.
- Ты хотел со мной поговорить?
- Нет, будем драться.
Я влепил ему кулаком прямо в глаз. В драке главное - бить первым. Это дает большое преимущество и увеличивает успех на победу. Противник отшатнулся. Я ударил его ногой в грудь, тот упал. Затем я сел на обидчика, зажав коленями его руки, и стал мутузить его по лицу. Все это происходило быстро, хотя, казалось, прошла целая вечность. Сердца у нас обоих бились с бешеной скоростью, их переполнял адреналин. Спустя, примерно, минуту, у явно проигравшего парня бой, потекла кровь из носа. Я встал и сказал "с него достаточно". После этого случая ко мне больше никто не приставал.
В новую казарму мы вернулись спустя неделю, после начала ремонта. Честно скажу, то, что я увидел - неописуемо. На полу линолеум (спрашивается, какого черта мы чистили деревянный пол?!), все стены выкрашены в нежно-розовый цвет. Двери новые, деревянные. Что творилось в расположении... Новые кровати, тумбочки, спортивный инвентарь… Все, абсолютно все было новое в нашей казарме. Казалось, что она чужая, что ты попал не домой, а случайно забрел в чужую квартиру. Даже крысы, гигантские и злые, которые ползали в старой казарме практически везде, и жрали все на своем пути (мыло, одежду и прочее), исчезли. До ремонта эти твари бегали, шуршали, плодились в перекрытиях батарей. Бывало, стоишь ты в наряде, свет горит только у тебя на посту, во всем остальном помещении полная тьма, разве что только маленький тусклый огонек от фонарных столбов с улицы чуть пробивается в расположение. И вдруг, мимо тебя нагло проносится гигантская крыса. Не будь дураком, бежишь за ней, хочешь проучить проказницу, но она успевает спрятаться в щель. Или вечером, открываешь шкаф, хочешь достать свои вещи, а там крыса ползет по дверце. Слава Богу, теперь всего этого не было. Исчезло, словно дуновение теплого и приятного ветра в мучительно-жаркий день.
В итоге, как это бывает всегда, министр обороны так и не приехал. Но нас оправили в другую часть, для встречи с ним, где находились курсанты и кадеты.

Глава 6

Летние каникулы

Учебный год подходил к концу. Доброй половине ребят, которые не бывали в оздоровительном лагере, безумно хотелось разъехаться на летние каникулы по бабушкам, дедушкам, тётям и прочим. Вторая половина парней, та, которая не раз ездила на отдых, наоборот, каждой клеточкой своего организма желала поскорей оказаться в просторах лагеря. В итоге, ехать пришлось всем, хотя бы на одну смену, таковы правила.
Оставалось всего пару недель до отъезда, и каждый считал дни. В это время выпускались со взвода и из школы старшие воспитанники. Абсолютно все парни, в том числе и я, ездили в школу танцев специально обучаться вальсу, прощальному и коронному танцу на выпускном мероприятии (перестроиться из строевых навыков в плавные движения удавалось крайне тяжело, и, представьте себе, как это забавно смотрелось со стороны). Там, на выпускном, собиралось множество людей, начиная от родни и заканчивая спонсорами, которые привозили торты, конфеты, печенья, газировку и много-много сладостей. Дарили выпускникам памятные подарки, например, походные сумки. Желали удачи. Говорили напутственные речи, одним словом – излучали только самое хорошее. А как иначе… Только самого желанного нам все же не хватало - любящего взгляда родителей…
Я и второе отделение (это то, над которым официально я имел шефство), плавно взрослели, вставали на место "старичков" взвода. То, что было тогда, восемь месяцев назад, казалось далеким-предалеким прошлым… Я уже не говорю о жизни вне стен части.
Я помню, как нас учили маршировать. Нога прямая, ступня над землей двадцать сантиметров, удар при ходьбе четкий, звонкий. Если ступаешь на правую ногу, то левая рука сжата в кулаке, заносится параллельно грудной клетке, а правая наотмашь назад. Получалось сразу не у всех, но, со временем, более-менее все подучивались. Но, как всегда, всех дольше не мог сориентироваться Новый Колька. Никак у него не получалось занести левую руку под правую ногу, этот оболтус упорно под правую ногу заносил правую руку. Таким образом, мы часами могли стаптывать берцы, утрамбовывая плац. Но теперь мы не "молодые". Мы как все. Теперь, даже неофициально, у нас равные права со всеми воспитанниками взвода.
Отправлялся поезд на Москву в шесть вечера. Долгожданный лагерь был уже практически близко. Я сидел в вагоне, старался отогнать от себя воспоминания из прошлого, но такие огромные отпечатки в памяти трудно было выкинуть или заштопать, или ещё что-нибудь с ними сделать. Они, как стая грачей, надвигались на меня темным клином, застилая глаза своей чернотой…
Мама. "Ты - идиот!" - кричала она мне. "Будешь, как твой отец, без копейки, без рода и племени, вон из дома!" - и выталкивала меня в прихожую. Там я одевался, но не тут-то было… "Нет уж. Твой папаша присылает копеечные алименты, мне стыдно приходить за ними на почту. Что я на них куплю? Кроме колготок и этой майки… Больше ничего у тебя нет, ты - нищеброд. Проваливай отсюда в том, что папаша тебе прислал"… Мне около пяти, точно не помню. На улице таял снег. Вечер. Обидно и больно в груди. Я стал бродить по двору, захотелось умереть. Злясь и плача, принялся есть снег. С веток срывал сосульки и грыз. "Матвей!" - слышал я спустя некоторое время. "Где же ты, скотина? Иди домой, заболеешь". Деваться мне было некуда. Я шел. "Ты бездарь!" - продолжала свирепствовать мать, приняв на душу несколько рюмок водки. - "Ничего-то ты не умеешь! Гвоздя ломаного вбить не можешь. Все на шее материнской. А мать работает, рук не жалеет. Скотина. Не жалеешь мать. Вон, друг твой, Вовка, умница. В технике разбирается, маме дома помогает, хотя тоже без отца живут"…
Тогда, далеко-далеко, за много миллионов километров, в другом континенте был ненавидящий свою мать я.
- Почему ты не спишь, Культяпов? - с нижней полки тыкал меня один из "старичков". - Завтра рано вставать. Время уже двенадцать ночи, ложись.
- Я разве кому-то мешаю? - спрашиваю я.
- Как бы да, и как бы нет. Ладно, раз уж ты не спишь, то присоединяйся к нам, да смотри не разбуди никого.
Оказалось, что пока большинство воспитанников спали, оставшаяся часть распаковала пакет с едой и уже приступила к трапезе. Мне дали большой ломоть колбасы "Докторская" и горбушку хлеба. "Старичок" продолжал шептать:
- Запомни, Культяпов, кто спит - тот не ест. Это первый закон воспитанников, - едоки рассмеялись. - Что там решили с местом Пашки? Разобрались, кто прав, кто виноват?
- Конечно. Оказалось, что нескольким приятелям на поезд продали билеты в разные вагоны, но ехать хотелось, конечно же, вместе. Так вот, эти парни загнали нашего маленького Пашку на полку для багажа, мотивируя это тем, что бедный мальчик путает билеты и ничего, мол, не смыслит в цифрах. Он, боязливый малый, пререкаться не захотел, вот и плюхнулся, где оказалось свободно. Надо отдать должное, как упрямый баран, со своего места все равно не ушел. Тут прохожу я мимо и вижу: лежит Паштет на багажной полке, постель себе постелил, одежду снял и даже успел задремать. Спрашиваю его, ты чего, друг, разлегся там? А он: "Вроде как на своем месте, а что?". Ну, дальше я объясняю, что на багажное отделение не продают мест, велел ему немедленно слезать и перебираться на законную койку, а тому наглецу, который занял не свое место, как можно «басовее» говорю: "Братюня, я извиняюсь, вы не на своей коечке лежите". Он, мол, я не я и рыба не моя. Тут подошел Серега, парень понял дело и через минуту ушел.
- Правильно. Молодец, Культяпов. - Еда уже кончалась. Ребята быстро отринули от стола. - Вот тебе ещё одно правило, Культяпов - кто последний, тот и папа.
- В каком смысле? - удивленно спрашиваю я.
- Включи мозги и фантазию, а мы спать.
Дело было ясно, со стола убирать пришлось мне. Забавное все-таки выражение "кто последний, тот и папа", со смыслом. Какие же парни, однако, остряки.
Утром мы прибыли на вокзал, в столицу нашей родины - Москву. Конечно, нас никто не встретил. Метро открывалось в половине шестого, а какой-нибудь газельки присылать никто не стал бы, не велика персона. Около ларька Николай Дмитриевич, который должен был на протяжении всех смен находиться вместе с нами, как родитель, купил каждому по бутерброду и кофе. Что может быть чудесней, ранним утром выпить кофе, даже если оно из пакетика, и съесть бутерброд. Не буду рассказывать, как мы добирались до лагеря. Так же не хочу рассказывать, что творилось со мной, когда я увидел эскалатор, который, поначалу, я называл "движущаяся лестница". Одним словом - прибыли.
По приезду в лагерь нас расселили в палаты, приблизительно по шесть человек. В лагере все было прекрасно. Утром ты приходишь в столовую, а дежурные уже накрыли завтрак. Днем неповторимый "тихий час" (не понимаю, почему другие ребята, находившиеся в соседних палатах, никак не хотели спать, даже, иногда, приходилось вставать и давать оплеуху, чтобы те угомонились). Вечером ужин, естественно, уже накрытый. Потом дискотека или другие развлекательные мероприятия. Ощущаешь себя на седьмом небе. Никаких марш-бросков, противогазов, ОЗК, ПХД и прочего. Делаешь то, что тебе нравится, соблюдая, конечно, небольшие правила лагеря.
В дни соревнований воспитанники занимали только самые почетные места. Если требовалось помощь в погрузке стульев, посадке деревьев, то, конечно же, звали нас, и, естественно, не просто так, а за небольшое поощрение в виде конфет, фруктов, от которых мы никогда не отказывались. Хотя, если быть предельно честным, я бы отказался от всего этого и лишний часок вздремнул в прекрасный, летний денек, или просто посидел на поляне, разглядывая небо.
Как-то вечером, даже можно сказать, уже ночью, наши парни где-то нашли "нацвай" (куриный помет, смешанный ещё с каким-то говном, образующий зеленые шарики). Раздали каждому по щепотке, мне, конечно, тоже досталось, засунули под языки и ждали "эффекта". Владимировым и Епихановым быстро овладела пьянящая сущность этой отравы. Они стали бродить по палате, покачиваясь из стороны в стороны, задевая шкафы, кровати, тумбочки. Через некоторое время их разобрал безудержный смех, который был совершенно беспричинным. Что же касается меня, то спустя пять минут после приема этой гадости, я вышел в туалет. Пару раз вырвало, сильно разболелась голова. С тех пор никогда больше этой мерзости я не держал в руках.
Наутро парни встали "огурцами". Никаких последствий. Потом, всё, как полагается: завтрак, прогулки, обед, сон, полдник, мероприятие, ужин, мероприятие, сон. В лагере, где-то в середине смены, всегда проводили "родительский день". В это время родителям разрешалось забирать своих чад на прогулку за пределы лагерной территории. После прогулок можно было обнаружить в каждой палате горы всякой разной еды, начиная с чипсов и заканчивая вареной курицей. Складывалось ощущение, будто "бедных" детей совсем не кормили, что, конечно же, было не так. Что касается воспитанников, то родитель был у нас только один - Николай Дмитриевич. Всей оравой мы направлялись глубоко в лес. Разжигали там костер (со всеми правилами безопасности), жарили сосиски, затем кушали их с мягким хлебом, поливая сверху майонезом или кетчупом (чаще, конечно же, всё вместе) и запивали разноцветной газировкой. Жизнь казалась просто неописуемой. Первый раз чувствуешь себя беззаботно, чувствуешь крепкое родительское плечо. Порой, чувства переполняли, и хотелось обнять Николая Дмитриевича, но я быстро давил в себе это желание, считая, что такое поведение ни к чему, что такие поступки только для слабых.
Проведя целый день на природе, мы возвращались в лагерь, к счастливым лицам сверстников, которые даже не подозревали, что в наших глазах порой вспыхивала зависть. Иногда, почему-то, даже хотелось ударить "пионера", взять его за шкирку и растоптать, но мы утешали себя тем, что выигрывали различные соревнования, побеждали и завоевывали сердца девчонок, что пока не было под силу остальным обитателям нашего отряда.
Как-то вечером, на мероприятии до ужина, проводился конкурс на самые смешные миниатюры. По классу актерского мастерства нам не было равных. Ничего нового, конечно, придумывать нам не хотелось, поэтому просто решили переиграть сценку из КВНа "Что здесь качать?". Суть состояла в следующем: два качка делятся друг с другом опытом насчет тренировок. Один другого спрашивает, как он накачал такие мускулистые брови, а второй отвечает, что много отжимался и специально напрягал брови, так они у него и накачались. Дальше разворачивается диалог о том, что шахматы - это тупой вид спорта, и они не понимают, "что здесь качать?". Акцент делался, конечно, не на остроту слов, а на игру и мимику. Зал был в восторге.
Но в нашем отряде проживали два брата-близнеца, отличающиеся чрезмерно мускулистым телом для своих лет. Так вот, эти два брата подумали, что миниатюра сыграна в их адрес (ха, не слишком ли много чести?). Через некоторое время братья подошли к одному из "старичков": "Ждем вас, сволочей, после ужина за столовой". Воспитанники подошли к Николаю Дмитриевичу, рассказали ситуацию (сразу поясню, мы не жаловались, просто у нас заведено, что о каждом происшествии нужно сообщать командирам, это помогало избежать лишних разговоров и проблем). Он, в свою очередь, посоветовал "случайно" и "на всякий случай" надеть берцы и, конечно же, идти отстаивать честь.
За столовой народу собралось человек тридцать, от мала до велика, и это не считая нас. Всего нас было семеро. Маленьких мы не взяли, пошли только ребята более старшего возраста. Братья затесались где-то в толпе. На пригорке сидел либо самый старший, либо самый наглый, точно я так и не понял. Строит из себя крутого и говорит:
- Ну что, в чем базар?
- Базар-вокзал, ты по делу... - отвечает Епиханов. По толпе проходит смешок.
- Вы, недомерки, наших друзей обидели своими малоумными выходками, - продолжал главный.
- Какими?
- Точно тупые! Своими дебильными сценками, тугодумы!
- Если вы, как курицы, гребете всё под себя, то мы в этом не виноваты. А если как-нибудь ещё нас назовешь, то... пеняй на себя.
- Просите прощения.
- Все ясно, нам тут делать нечего.
Мы развернулись и тихим шагом поплелись в палату, расстроенные сорванным весельем. Но тут в спину воспитанникам врезалось слово "сыкуны". Оно плавно обдало нас своим жаром, проникло в мозг, разъедая его изнутри. Мы развернулись к толпе, она сужалась. "Базаривший" парень положил воспитаннику Потапову руку на плечо: "Ну что, сейчас мы вас бить будем". Потапов поднял наглеца над головой и швырнул в сторону, тот улетел в кусты и притих. Из всей оравы осталось примерно десять человек, от остальных - только воспоминания. Что терять парням без прошлого? Какие в этой назревающей драке могли быть последствия? Парней напротив могли отругать мама, папа, родственники, нас - командир, но это все равно не то. Тут я услышал громкий шлепок. Кулак Потапова, как пчела, впился в глаз одного из братьев. Образовалась потасовка.
- Давай, герой, один на один, - моргая глазом и доставая из кармана заточку, взревел подбитый.
- Давай все на все, - не растерялся Потапов.
Осматриваться было некогда, каждый занимался своим "делом". В нас бушевала сила, безбашенность. На нашей стороне стояла сама правда, и это, безусловно, весомый аргумент. Я ударил одного из противников в нос, алая кровь брызнула фонтанчиком. Он ответил апперкотом в бок, но боли не чувствовалось. В ответ моя нога взрезалась пудовой гирей парню в живот, тот упал. "Следующий", - подумал я. В это время, с торцевой части столовой, проходила дискотека, поэтому наших выкриков не было слышно. Через некоторое время, примерно минут через пять, из врагов остались только братья. На их лицах выступали огромные синяки, с дыню, и слезы. Войдя в эйфорию, мы медленно направились к ним. Но прибежали вожатые, в том числе Николай Дмитриевич, и преградили путь. Ничего не соображая, мы стали от них отбиваться, но мощные пощечины понемногу ввели нас в чувство.
Тем же вечером воспитанников собрали в холле, где уже поджидал директор лагеря:
- Из-за чего началась драка? Воспитанник Епиханов, я тебя слушаю.
- К нам подошли два брата, пригласили в грубой форме поговорить за столовую. Мы пошли. Дальше, нас стали оскорблять...
- Как?
- «Выродки, недомерки, сволочи...»
- Дальше.
- Мы спросили, что они от нас хотят. Те сказали, что мы должны извиниться за миниатюру, показанную на выступлении. Мы, конечно же, не стали этого делать. Дальше, самый длинный из оравы, пихнул Потапова в плечо, и тут образовалась драка. Собственно, всё.
- Сейчас приедет участковый, ему расскажите всё в мельчайших подробностях. Возможно, придется с вами, ребята, прощаться.
- За что?! - сетовали мы. - Ведь у одного из братьев была заточка, что нам оставалось делать?
Директор ушел. Пришла медсестра.
- Что болит? - спрашивает она. – Как, «ничего»? И это все? Ссадины и легкие ушибы?! Да уж. У братьев многочисленные синяки, гематомы, выбито несколько зубов. Ну ладно, раз ничего не болит, я пошла, вот вам аскорбинка.
И она ушла. Участковый приехал через полчаса, после того, как ушел директор. Мы ему все рассказали, написали объяснительные и пошли спать. Заточку, в дальнейшем, так и не нашли. Но нас оставили в лагере. С тех пор больше никто не смел совершать каких-либо выходок в нашу сторону. В конце лагерной смены вожатые, которые отвечали за братьев, долго объясняли причину, по которой "на теле ребенка оказались такие увечья".
Ох уж эти посиделки… За три дня до отъезда существовала традиция: каждую смену самые старшие отряды отправлялись на "встречу рассвета". Ровно в двенадцать ночи пионеры (так принято было называть в лагере детей) собирались около корпусов в длинную колону по парам и, в сопровождении вожатых, топали несколько километров до необычайно красивого озера, где уже, конечно, заранее, заготавливали продукты и разводили костер. Но, попасть на мероприятие мне было не суждено…
Утро этого же дня. Я, с приятелем Колей, оправились тайком в "ближайший" (не такой уж он и ближайший, пять километров) магазин за водкой. На свой возраст никто из нас не тянул, так что продали спиртное без проблем, да и законы в то время не были такие жёсткие. Вечером, после отбоя, очень тихо мы собрались в палате у Коляна, откупорили литровую бутылку, воображая себя заядлыми пьяницами, и стали её распивать, не зная меры. Что только нам не приходило в буйную голову. Мы и братались кровью, чуть надрезая себе большие пальцы, капая ею в водку, махом выпивая мутную жидкость. Мы и задирались на ребят, спящих на соседних койках. Мое веселье кончилось провалом. Помню, как сел на кровать и всё… Дальше только отрывки…
Мощный удар по щеке. Это Серега пытался привести меня в чувство. Мне казалось, что я бежал, бежал быстро, но постоянно ударялся головой о невидимые столбы. Старался от них увернуться, но всё тщетно. Потом я проваливался в глубокую яму, летел некоторое время и приземлился прямо в ледяную воду.
- Очухивайся, сукин сын, - шлепая меня по щекам, орал Серега Владимиров. - Сейчас ты быстро очнешься под струей холодной воды. Трезвей, сволочь, трезвей. Дмитрич придёт, всех званий тебя лишит, ты это понимаешь? Всё, мразь такая, заблевал. Ох, и должен же ты мне будешь, ох, и должен…
Наутро я проснулся, как "огурчик", голова не болела, самочувствие в норме. Но перед Серёгой я был в неоплатном долгу, так как вожатые ничего не узнали, и всё осталось как есть. С тех пор я, на протяжении многих лет, даже запаха спиртного не переносил. Собственно, так кончились мои первые каникулы в детском оздоровительном лагере.

Глава 7

Второй год

Когда я приходил после школы, мама обычно сидела, как всегда, на своем месте, в состоянии «подшафе», и спрашивала «как школа?» Я отвечал «нормально», отдавал ей дневник на проверку наличия двоек и шел делать уроки. Посидев пол часика за столом в своей комнате, помечтав немного, я пытался вырваться на улицу, но мать никак не хотела меня отпускать…
- Уроки выучил? Да? Показывай, проверять буду. На что я отвечал:
- Хе, нет, пойду лучше ещё перечитаю.
Дальше все строго по схеме. Нужно выждать пару часиков, пока Света уснет, затем ещё пару, пока проспится, ну а уже потом, после сна, легко можно подходить и отпрашиваться гулять, ведь все равно она уже ничего не помнила. Но если что-либо спрашивала про уроки, то всегда можно было ответить "Ты, ведь уже проверяла, забыла?" и смело топать на улицу, захватив пару десяток пустых пивных бутылок для сдачи в ближайшем ларьке, а на вырученные деньги купить ещё пиво матери на опохмел.
Спросите вы, чем же ты, Матвей, занимался все время, пока мать спала? Наверно, учил уроки? Конечно, учил, все что мог, честным образом учил, но, все же, остальное время я предпочитал отдавать комиксам. Конечно, у меня их не было, и я создавал забавные картинки с репликами сам, затем прятал изрисованные страницы в шахматную доску, чтобы мама не нашла. В картинках ничего пошлого, просто это огромный компромат на то, что вместо уроков я занимался рисованием.
Как-то после школы, воспитанников собрали на очередные учения. Безусловно, нам было лень и безумно не хотелось что-либо делать, особенно после "курорта" в лагере, но приказ есть приказ. Приближалась осень. Погода резко менялась: то пасмурно, то солнечно. Небо мялось с облака на облако, временами засыпая слезами обитателей земли. Мы стояли в поле, в полном обмундировании. Грудь колесом, руки по швам, всё как положено. Командир объяснял команду "вспышка" (вспышка - обстрел, или бомбежка), то есть, при команде "вспышка с права" мы должны были падать на землю в противоположную сторону, чтобы пули не задели нас, при этом ступни плотно прижаты к земле, руками прикрываем голову. Если же звучала команда "вспышка с фронта", то, по логике, падали в тыльную сторону… и так далее. При правильном выполнении команды, звучала следующая - "газы". Воспитанники надевали противогазы и замирали. Крайне редко звучала команда "окопаться". В положении лёжа мы, саперной лопатой, грубо говоря, должны были вырыть под собой яму. Тогда предполагаемая атака противника становится менее ущербной для солдат. Воспитанникам пришлось падать на протяжении нескольких часов.
- Фуууу, Новый, чем это от тебя воняет? - заметил Епиханов. Новый Колька огляделся, сделал каменное лицо и ответил:
- В говно коровье вляпался, - среди воспитанников разлетелся гул смеха.
- Смирно, - скомандовал Геннадий Валерьевич. - Прекратить смешки. На сегодня учения закончены. Строимся в колонну по двое. Правое плечо, в казарму, бегом марш!
В казарме, за партой или в наряде, возле булькающего аквариума иногда разбирало душу до слез. Это, безусловно, было счастье. Своё счастье. Когда человека все вдруг оставили в покое. Ты знаешь, что завтра будет именно так, а не иначе. Что если человеку положено спать, то его не потревожат, не поднимут среди ночи, не скажут "марш за пивом". Всё, что ты должен делать - это просто подчиняться приказам, слишком не шалить и стараться учиться как можно лучше, что с последним у меня крайне не складывалось, ведь за девятый класс в аттестате целых девять троек.
В одну из пятниц сентября ко мне подошел Серега Владимиров:
- Матвей, у тебя остались деньги?
Дело в том, что нам каждый месяц выдавали "сиротские" пятьсот рублей. При этом, на них мы должны были купить себе пасту, шампунь, личные какие-либо принадлежности, поэтому денег каждый раз не хватало и они тратились очень быстро. Но, на тот момент, к счастью, деньги у меня были.
- Да, есть - отвечаю я. - А что?
- А двойки есть за неделю?
- Не успел ещё нахватать, - улыбаюсь я. - Ближе к делу, к чему ты клонишь?
- Не желаешь смотаться в Нижний Новгород? В эти выходные у матери годовщина, надо бы прибраться на могилке.
- Конечно, поехали.
Вот так просто я согласился на поездку в другой, совершенно незнакомый город. Рискованно? Пусть. Для друзей ничего не жалко…
Утром в субботу мы сели в автобус, путь должен был занять часов пять. Нам повезло: практически все места были свободные, и мы, как важные персоны, уселись в самый конец автобуса, где кресла сливались в один обширный диван. В компании время пролетело незаметно. Затем небольшая тряска в электричке и мы оказались на кладбище.
Дорогу Серега знал хорошо. Могилка за несколько лет уже успела обрасти травой. Памятник из металла - покрыться ржавчиной. Что бы не пачкать одежду (сменной одежды мы, конечно же, не взяли), пришлось раздеться до трусов. Кто, собственно, нас мог увидеть? Но это оказалось мучением. Мошки со всех сторон стали липнуть, словно пчелы на мед. Ноги превращались в «черные штаны» от большого количества этих маленьких тварей. Решили сделать следующим образом: сначала один шкурит, красит, выщипывает траву, а второй, как отважный рыцарь, отбивает мошек от себя и товарища. Затем меняемся. Это было мучение. Каждый из нас старался делать работу как можно быстрее. Казалось, нашествию не будет конца. На ногах, лице, руках уже виднелись красные волдыри…
Вот он, час конца работы. Счастье одолевало наши души. Мы, со скоростью ветра, вылетели с кладбища на перрон и сели на лавочку.
С собой мы прихватили бутылку водки и немного закуски. Налили чуть-чуть в пластиковые стаканчики горючей жидкости, отломили по ломтю хлеба и хотели помянуть усопшую, но мой стакан опрокинулся дуновением ветра.
- Не трогай, - сказал Серега. - Это мать моя выпила, примета такая есть.
Всё может быть. Причудлив человек, верит в то, во что ему хочется верить… Если Серёге от этого легче, что ж, пусть будет так.
Солнце понемногу падало где-то далеко, краснея, может от боли, умирало в неведомых краях, уступая свой трон красотуле-луне.
Выпив половину бутылки, мы двинулись в небольшой городок, в котором Серёга проживал какое-то время, и, видимо, у него там остались друзья, с которыми он поддерживал связь. И точно, придя во двор, его сразу встретили окриками бабулечки, сидевшие около своих подъездов: "Владимиров, ты? Ох, как возмужал, вырос. Жених".
Конечно, мы расспросили, что да как, зашли в несколько квартир повидать бывших товарищей Серёги. Некоторые горячо радовались, приглашали в гости. Я этому удивлялся, бывают же добрые люди. Если посмотреть на их матерей, то им не было цены. Я даже немного завидовал, ведь мама одного из друзей, к которому мы заглянули, пригласила нас на ночлег, чего не было даже у моих, на тот момент, близких друзей во дворе. Приготовила кучу вкусного, даже поставила бутылку какого-то, вяжущего вина, которую, конечно же, мы выпили не без удовольствия.
Наступила ночь. Молодежь выползла из своих квартир, чтобы выпить по пиву, покурить травку, совратить какую-нибудь девочку (хотя некоторые девочки, насколько я понял, сами были не против), или просто взломать несколько машин и поживиться магнитолой. Всё это было так необычно, ново. С большим вниманием я смотрел на происходящее. Наш, теперь уже общий друг, с лихвой вскрывал железной линейкой одну машину за другой, быстро прошаривался по салону и убегал. Мы с Серёгой ничего не боялись и следовали за нашим гидом, куда бы он не шел, ведь рано утром, когда солнце воскреснет, нас уже не будет в этом маленьком городе.

***
Надвигалась зима. Жить во взводе воспитанников стало намного легче. "Старички" больше не "трогали" нас, да и мы подросли, и всё больше старались не давать себя в обиду, если возникали некие разногласия в коллективе.
Мой город располагается относительно близко к северу, поэтому если наступают холода, то они суровые. Плюс, рядом протекает матушка-Волга, и, как мне кажется, ещё больше поддавала холода. В самые суровые морозы температура могла достигать минус тридцать пять градусов. Согласитесь, это достаточно неприятная температура.
Вообще, холод сам по себе неприятен, а тут, в один день декабрьский день, как раз в самый морозный, в нашей части лопнула какая-то труба, вслед за ней отказала котельная, и если не работает котельная, то не поступает горячая вода в трубы, и казармы не отапливаются. Командиры запустили резервные обогреватели, но для стометровых казарм это все равно, что укус комара слону. Температура в помещении еле достигала плюс пяти - десяти градусов. Единственным спасительным местом, где хоть как-то можно было согреться, стала, конечно же, "сушилка" (это воспитанники так её называли в своём кругу). "Сушилка" представляла собой небольшую комнату, всего несколько метров в длину и пару метров в ширину. Примечательное же в ней то, что во всю ширину стенки располагались огромные отопительные трубы, до самого потолка, предназначенные для просушки солдатского белья. Воспитанники облепливали, как мухи, эти трубы каждый раз, когда приходили в казарму или делали уроки. Это достаточно весёлое зрелище.
Ребята спали в трико, носках и майках, укрывались ватными одеялами и сверху накидывали тёплый армейский плед. Я же спал в одном нижнем белье, прошу прощения за подробности, но тоже накидывался одеялом и пледом. Мне почему-то было так уютней и совсем не холодно, разве что самую малость.
Утро начиналось весело. Вылезать из тёплых постелей никто не хотел, а приходилось. Тут главное не мямлить. Резко встаешь, быстро хватаешь в охапку форму и бежишь в "сушилку" одеваться. Дальше, зарядка, которая проводилась в казарме.
Через несколько дней починили дырявые трубы, температура в казарме нормализовалась, но холода ещё долго терзали своими иголками и щипали юные носы мальчишек.

Глава 8

Ничего приметного

За второй год службы ничего приметного не происходило. Мы, как обычно, ходили в школу, занимались военным делом, иногда бездельничали.
Парни ждали летних каникул, когда солнце будет улыбаться и греть, а Николай Дмитриевич отвезёт нас в лагерь отъедаться, отсыпаться, отдыхать. Хотя в прошлое лето мы немного пошалили (я имею ввиду драку за столовой), но вожатые и ребята, собирающиеся приехать снова в лагерь, писали нам письма, и мы, в свою очередь, тоже ждали встречи.
С нами в казарме был один солдат, Серёга Юдин, которого приписали во взвод в качестве "наблюдателя". В его обязанности входило наблюдение за нами во время отсутствия командиров, небольшая помощь в учёбе, и, конечно, он был незаменимым человеком в покраске, шпатлевке и прочим. Так вот, он был очень талантлив. Обладал прекрасным голосом, слухом и хорошо играл на фортепиано. Я, как вы уже знаете, тоже немного умел играть на фортепиано, но до Серёги мне было далеко. У него не было никакого образования, Бог просто наградил его такими способностями. К чему я собственно… Как-то раз, мы решили сыграть в четыре руки. Я поражался ему. На слух он смог подобрать какую-то песню, сказать дополнение к ней, показать и научить играть. В четыре руки у нас не получилось, естественно из-за меня, но в три мы, всё же, сыграли. Это здорово. Когда ты играешь один, конечно, превосходно, но вдвоём - неописуемо. Воспитанники собирались вокруг нас и могли подолгу слушать игру. Даже те, кто сидел за компьютером, бросали все свои дела, поворачивались к нам навострив уши. Хороший всё-таки парень, этот Серёга Юдин.
Когда немного потеплело, нам дали команду отправляться на полигон, где проходили стрельбы. Безусловно, эта затея нам понравилась, но если бы я знал, какими муками это обойдется, то, может быть, сразу отказался бы, например, приписал себе какую-нибудь болезнь. До полигона пять километров. Во избежание простуды, пришлось нацепить ватные штаны. Самое обидное было то, что до места назначения нам пришлось проделать путь бегом, я никогда этого не забуду. Пот градом стекал с наших лиц, проступал между лопатками. Штаны, казались кандалами, постоянно хотелось пить, благо под рукой всегда находился снег. Ребята ели его, пока командиры возглавляли колонну. Конечно же, они бежали с нами. А как иначе?
По прибытии туда, на полигон, нам уже ничего не хотелось. Какой автомат? Какие стрельбы? Сейчас бы лучше завалиться спать или что-нибудь пожевать. Но отступать было нельзя. Нас выстроили в одну шеренгу, проинструктировали о технике безопасности. Главное - не прислонять приклад к щеке, ведь отдача от автомата значительная, и, конечно, не направлять дуло в стороны. Затем каждый собрал и разобрал автомат, поставил режим "одиночный" и нажал спусковой крючок. Полковники, майоры, лейтенанты, наблюдавшие за нами, полностью удовлетворились знаниями, выдали по семь патронов и миг счастья близился.
Наша усталость уходила на второй план, хотелось поскорее выстрелить из боевого "Калаша". Семь патронов на три мишени - вполне хороший расклад. Первая мишень - на сто пятьдесят метров, и её видно только наполовину. Подразумевалось, что противник находится в окопе. Вторая - на двести метров, третья – на триста. На все выстрелы давалось не больше пяти секунд. Поскольку я стрелял седьмым, то мне удалось сообразить большинство нюансов, которые нельзя объяснить. Из трех мишеней я попал только в две, на триста и на двести метров, противника в окопе я так и не смог "убить". Но командиры сказали, что это неплохой результат для первого раза, но мне хотелось, конечно, чтобы все мишени были повержены. Новый Колька как обычно прослушал некоторые наставления и получил небольшой синяк, прислонив приклад близко к лицу.
Обратно воспитанников довезли на БТРе, внутри было тесно и неудобно. Командиры рассказывали, что в такую технику может уместиться тридцать солдат, и один с баяном, а в двери БТРа иногда держат водку или брагуду. По прибытии в казарму, воспитанники завалились спать: настолько сильно их вымотали учения. Никто не унывал и не был огорчен, ведь эмоций мы получили с избытком, и их хватало, чтобы не думать о ногах, которые, словно трубы, гудели от усталости,  и одолевало каждую клеточку тела.

Глава 9

Нежданно

Лето близилось. Каждый ждал с трепетом минуту, когда казарменные стены останутся позади. Конечно, нам нравилось во взводе, но, согласитесь, пять дней в неделю, иногда больше, проводить в четырех стенах надоедает.
Представьте себе, что могло случиться с шестнадцатилетним парнем, приехавшим в детский оздоровительный лагерь… Правильно, он влюбился…
Смена началась как обычно. Пионеров развели по корпусам, конечно же, воспитанников в одну палату. В качестве пионервожатой была девушка, Даша, в которую, собственно, мне суждено было влюбиться.
Первые пол смены пролетели незаметно. Некоторые воспитанники успели подружиться с девочками нашего отряда, если вы понимаете, о чём я. Некоторые же, до сих пор приглядывались. Меня всегда привлекали рыжеволосые девушки. Даша была именно такой. Я, как можно чаще, старался проводить с ней время так, чтобы это было незаметно. Выполнял всякую чушь. Если она приходила в наш отряд, чтобы попросить добровольцев расставить скамейки в клубе, то я был в первых рядах. Те минуты, которые мы шли от корпуса до корпуса, были для меня драгоценны. Я любовался ею, её телом, высокой грудью, длинными ногами. Ммммм… Чего греха таить, в мыслях копошились всякие непристойности в её адрес.
Дни летели, лагерная смена спешила закончиться. Находил страх, что с окончанием смены закончатся наши кроткие свидания, точнее мои с ней. Я был чернее тучи. На пересменок Даша уехала домой. Тоска овладела каждой порой моего тела. Николай Дмитриевич, спасибо большое ему, в тот момент заметил странности, происходящие со мной, и на протяжении лета был тактичен.
- Матвей, ты почему такой печальный? - с доброй улыбкой, спрашивал меня Николай Дмитриевич.
- Ничего - бурчал я.
- Влюбился что ли?
- Нет.
- Ладно тебе, рассказывай, кто она?
- Даша - слезы наворачивались на глаза. Николай Дмитриевич от удивления даже присвистнул.
- Девочка ещё та. Я думал, ты в Олю влюбился, вот это хорошая девочка, покорная, женой хорошей будет. Даша - особа темпераментная, к ней подход нужен, да и, вроде как, у неё есть уже кто-то.
Расстройство хлынуло на меня с ещё большей силой.
- Хочешь выпить? У меня, в вожатской, есть немного пива, может, полегчает? Только об этом никому.
Мне было приятно, что Николай Дмитриевич этим самым немного выделил меня из общей массы, выпить официально - честь. Я сидел, запершись в вожатской, и посасывал противное пиво. Наверное, оно было хорошим, да только его я не любил, не понимал вкуса, если можно так сказать. Я думал, я горевал. Это чувство со мной впервые. Почему именно здесь, почему именно так? Вопросы вертелись в моей голове. Между мной и Дарьей бесконечная пропасть, мы никогда не можем быть вместе, мы из разных сословий. Неужели нет надежды? Не может же Бог быть таким жестоким? Не может же он послать юному мальчику такие красивые чувства безвозмездно со стороны девушки?
На следующей смене Даша продолжала ходить по корпусам, разносить новости и прочую информацию. Я старался как можно больше проводить с ней время, конечно, она не могла не заметить мои сверкающие от любви глаза, да и, думаю, Николай Дмитриевич сыграл не последнюю роль.
Первым признанием стало моё смс Дарье - "Я, кажется, влюбился". Она ответила, что я ей симпатичен. В моей душе бегала радость. С того времени мы начали прикипать друг к другу.
Кстати, вы помните свой первый поцелуй со своей первой любовью? А я прекрасно помню. Была очередная дискотека, включили белый танец, конечно, Дашуля пригласила меня. В зале выключили свет, только стеклянный шар озарял разноцветными "зайчиками" танцующих. Вокруг кружились маленькие дети, подростки вроде меня, а по центру танцующих стояли мы. Наши тела прижались друг к другу, я нежно обхватил её тонкую талию, чуть касаясь кончиками пальцев попы. Прекрасно ощущал её упругую грудь. Она положила голову мне на плечо, затем подняла глаза, пристально посмотрела на меня и мы поцеловались. У меня внутри громыхало сердце, казалось, что оно выскочит. В тот момент я его проклинал, ведь оно выдавало меня. Выдавало, насколько сильно я люблю Дашу. Почему-то в тот момент мне не хотелось, чтобы она знала о моём любовном безумстве в её адрес. Это был счастливый день в моей жизни. Конечно, память сохранит навеки листочки тех событий, бережно упрятав их в дальний угол моего сознания и доставая, как это обычно бывает, в самые неожиданные моменты.
Жизнь продолжалась. Счастливая жизнь. В такие моменты понимаешь, что есть всё-таки Бог, есть чудеса. Хотелось дышать глубоко, вдыхать каждый сантиметр её тела, просто так трогать волосы, дотрагиваться до её кончиков пальцев своими. Доносить всему свету о счастливой любви и любить. Конечно, человек влюбляется много раз, редко когда бывает первая любовь на всю жизнь, а дальше понимаешь, что новая любовь уже не такая яркая, как старая. Твое сердце превращается в заядлого ветерана, побитого, не раз бывавшего в различных передрягах, кожу которого, украшают глубокие шрамы. В новой любви ты уже не раскидываешься чувствами, не говоришь высоких фраз, не пишешь стихи. Эта любовь кажется гораздо серой, нежели предыдущая. Через некоторое время ты начинаешь сомневаться в существование этого чувства. Была ли вообще любовь? И что любовь - это сплошной вздор мальчишества. Но, в то время, я любил так сильно, как казалось не любил ни один человек на свете.
На пересменке мы спали в одной постели, ради меня она не поехала домой. Я нюхал её волосы, трогал грудь и желал.
- Космонавт, - говорила она мне - у тебя есть скафандр?
Конечно же, у меня он был, этот "скафандр". Ко всему нужно готовиться заранее, тем более это было в первый раз, в то время когда наши мальчишки, постарше, уже давно познали девушек. Я стал целовать её губы, плавно переходя на шею, нежно, аккуратно водил языком по мочке уха, шептал нежные слова. Затем немного покусывал её набухшие соски. Правая рука спускалась ниже живота и я чувствовал, что она меня тоже хочет. С неба улыбалась луна. Заботливые сверчки придавали тишине особое очарование, а ветер легким дуновением из окна заставлял нас жаться друг друга как можно плотнее. К сожалению, с первого раза у нас ничего не получилось. Не успел я надеть "защиту", как всё закончилось. Ужас пробежал по моей коже, я не знал куда деться. Очень сильно перепугался, что так оплошал, но Даша успокоила меня, сказала, что это бывает со всеми. Но я упирался, говорил - только не со мной. Упрямый осёл.
Порой, мы не могли себе представить разлуку, которая надвигалась на нас с сокрушительной мощью. Конец смены, как конец жизни. Она уедет к себе в Москву, а я - в своё захолустье. Нас будут разделять сотни километров, тысячи мыслей и миллиарды телефонных звонков.
В середине конечной смены мне пришлось уехать на съемки в телевизионной передаче, и эти минуты разлуки казались пыткой. Вроде радостно, что снимаюсь на телевидении, но, в то же время, моя любимая далеко-далеко. Что будет дальше? Дождётся ли она? Ох, как я ревновал. Готов был грызть глотки её поклонникам, даже людям, просто обитавшим рядом с ней, и, конечно же, самой Даше. Представьте, какой вулкан чувств обитал в теле юного влюблённого! Этот вулкан выплескивался через все щели, а в животе летали бабочки. Я даже начал писать стихи. Неуклюжие, неровные, но тогда они казались огромной силой, которая, никогда не иссякнет. Я исписывал целые тетрадки, даже пару стихотворений посвятил маме Даши. Но, всё-таки, разлука была неизбежна, как мы не старались отдалить этот час.
Весь путь в часть я просидел на своём месте, не ел и не пил, даже, кажется, не двигался, только думал о ней. Всю ночь сердце обливалось кровью, нежные слова срывались с моего мобильного телефона в её телефон и обратно. В те минуты, когда микросны овладевали мной, то снилось детство, далёкое детство. Казалось, оно преследует меня по пятам и никогда не отпустит…
Мне около пяти лет (точно не могу сказать, но уверен, что не старше). Света взяла меня с собой в гости к своей заядлой подруге по выпивону. Через несколько бутылок горячительного она послала меня в магазин, за очередной дозой алкоголя, написав еле разборчивую записку, и, в знак поощрения, посулила шоколадку. До магазина добрался быстро, он находился через дом. Улыбчивая продавщица с лёгкостью продала спиртное, угостив меня конфетой. На пути обратно я стал понимать, что заблудился. Дома взвивались в высоту, пронзая небо. На вид похожие, серые, угрюмые, стояли сплошной стеной. Моё дыхание участилось, находил страх. Сзади послышался сигнал машины. Проезжающий высунулся из окна. Это был мужчина. Протянул шоколадку и с добродушной улыбкой поманил к себе.
- Эй, мальчик, иди сюда, я тебя шоколадкой угощу.
Сердце моё замерло. Бренча бутылками, я стал бежать, куда глаза глядят, не оборачиваясь, падал, расшибая коленки в кровь, забегал в переулки домов, стирая со лба пот. Стало безумно страшно, по щекам потекли солёные слёзы, и на подбородке смешивались с соплями, голову сдавливала мысль - украдут. Но вдруг, как из тумана, послышался пронзительный вопль - "Матвеееей!". С дрожью в ногах я побежал на голос. Уже через пять минут меня обдувал резкий, но такой родной запах перегара и окутывал тяжёлый, едкий дым сигарет "Тройка".
Во взводе воспитанников теперь мой призыв стал "старшим". Епиханов, Потапов и ещё несколько человек выпустились со взвода. В конце августа набрали новых ребят. В сержанты больше никого не назначили, и я был единственным, кто имел столь почётное звание, так что парни были под моим, так скажем, наблюдением. Когда командиры уходили домой (обычно это бывало после того, как воспитанники возвращались с вечерней трапезы), начинался настоящий ужин.
- Смуглянка! - я старался, как можно басовее звать одного из "новеньких". - Иди сюда. Ты пельмени будешь? Молодец, но для этого тебе нужно их купить. Ты же не получил двоек? Отлично, значит через КПП (контрольно-пропускной пункт) тебя пропустят без труда. Вот тебе двадцать рублей, нет, лучше тридцать, купи пачку пельменей, самых дешёвых, и майонезу. Ну, ты посмотри, чтобы по деньгам укладывалось, а если не хватит, ты уж добавь копеечку, вдвоём всё-таки есть будем.
И "новенький" бегал и покупал пельмени, лапшу быстрого приготовления, пюре… В общем, всё, что можно было залить кипятком и сразу приступить к трапезе. Дальше варил, заваривал, приносил, мыл посуду. Каждый проходил через это. В своё время, помню, я тоже бегал, покупал, варил, ел. Это уже как традиции, без которых не обходится не один коллектив. Конечно, у каждого они свои. За один присест воспитанник мог съесть целую пачку пельменей, потом заварить чай и вприкуску проглотить здоровенный рулет, а потом спросить: "Есть ещё что-нибудь пожрать?". Тут можно только недоумевать, как в таких худосочных мальчиков влезало столько еды.
Как-то вечером, на поверке, когда мы шли за штабом, впереди двигался строй солдат. В это время уже не так светло, но черты лиц разглядеть не составляло никакого труда. Я был дежурным и вёл строй воспитанников. Перед нами и в конце той колонны курил солдат. Дым паром обволакивал нас, некоторые ребята стали чихать.
- Эй, любезный! - крикнул Владимиров курящему солдату. - Брось-ка сигареточку, в строю курить запрещено.
- Пошёл ты на хуй. Яйца курицу не учат, - отозвался солдат.
- Матвей, ты, если что, со мной?
Мы переглянулись. Даже без слов было понятно, что я с ним. Мы рванулись к солдату. Серёга схватил его за шкирку и выволок из строя. Тот развернулся, успел буркнуть опять что-то матерное, но резкий удар, как пчела, впился прямо в глаз. Однополчане солдата тихо посмотрели на происходящее и пошли дальше. На асфальте матершинник лежал звездочкой. Я подошёл к нему, пару раз врезал пощёчины, тот вроде оклемался. Мы помогли ему встать и повели в строй к остальным. Издалека видно было, как ковыляет и спотыкается его зелёная фигура.
На следующее утро, в столовой, чудесным образом мы пересеклись с этим побитым солдатом. На его лице вырисовывался большой, синий, даже практически черный, смачный синяк, который, как казалось нам, идеально подходил к его нагловатой физиономии. Безусловно, у солдата осталась обида, и он даже попытался угрожать мне и Серёге, приписывая "страшные расправы", но, к счастью, ничему этому не суждено было сбыться.
После школы нас вызвали к комбригу. Только тогда мы почувствовали страх. За такой проступок могли выгнать из части, а если не выгонят, то пророчества о "страшных наказаниях" нам не избежать. Тихо и скромно мы поднимались по ступенькам штаба, направляясь в кабинет комбрига. Минуты розог затягивались. Сначала причиной было совещание, потом подписание различных документов, а когда дело дошло до нас, то в кабинет мы вошли белее белого.
- А, это Вы? Присаживайтесь, господа. - С серьезным видом комбриг указал нам на стулья. - Слышал о вашем проступке. Будьте любезны объясниться.
- Ну, это… Мы шли на вечерней поверке. Впереди шла рота солдат, в конце которой курил один из солдат. Мы его попросили выкинуть сигарету, так как в строю курить запрещено, но тот послал нас на три буквы, - объяснял Владимиров, нервничая и не замечая, сжимал шапку. - Мы попросили ещё раз, но всё было бесполезно. Наши маленькие воспитанники стали кашлять, пришлось принять меры. Товарищ полковник, не выгоняйте нас, честное слово, мы больше так не будем.
- Да, обещаем, - подхватил я.
- Ну что же, господа. Уважаемый нарушитель поведал другую историю. Он сказал, что просто мочился у кустиков, а тут вылетели вы, откуда ни возьмись, и стали его избивать, ни за что, ни про что. Отбиться не было возможности, так как руки в тот момент были заняты.
- Это враньё! - горячились мы.
- Ладно, дорогие мои, я вам верю и выражаю особую благодарность за хорошую службу и отличное знание устава. Вы, огромные молодцы. Я даже сказал Геннадию Валерьевичу, что бы он вас, голубчиков, отпустил в увольнение на выходные, вне зависимости от итогов учебной недели. Только учтите, в следующий раз накажу.
Радости нашей не было границ. Безусловно, мы гордились собой.
Тем времени дни шли своим чередом. Я с трепетом ждал писем от Даши. Они приходили раз в месяц, тем временем смс друг другу мы присылали каждый день, а информация в письмах к тому времени уже успела устареть, но все равно было приятно. Особенно меня забавлял её подчерк, буква "я" писалась практически как "е", и тогда я никак не мог понять, неужели так сложно писать букву "я" правильно, выписывая каждую загогулину. Забегая вперёд скажу, что со временем, когда мои сочинения стали объёмнее, а времени на них отводилось меньше, эта буква превращалась постепенно в такую же "е".
Почему то я стал читать больше книг. Конечно, с одиннадцатого класса, но лучше поздно, чем никогда. Скорей всего, я чувствовал, что Даша умней меня, ведь она была старше на три года и училась на втором курсе университета, а я только заканчивал школу. Чего греха таить, я и не учился толком, так, только зазубривал то что задавали учителя, а через неделю забывал материал полностью. Мне хотелось догнать её в познаниях книг и понимании мира. Дарья родом из хорошей семьи, где родители давали воспитание, старались вложить в свою девочку как можно больше полезного. А я, со своим характером и воспитанием, не мог козырнуть перед ней. В общем, книги постепенно становились неотъемлемой частью меня.
В последний год службы я всё чаще оставался на выходные в казарме, хотя двоек в дневнике значительно убавилось. Конечно, случалось схлопотать "лебедя", но это было очень редко, настолько, что даже, как мне кажется, уже никто не обращал внимания.
Но, все же, один раз я решил пойти домой, навестить мать, посмотреть что творится дома, ведь с пьяным человеком могло случиться все, что угодно, да и этот человек сам мог натворить все, что угодно. Подходя к подъезду, по телу пробежала ничем не объяснимая дрожь. В голове присутствовало двоякое ощущение "идти или не идти". Но раз уж пришёл, то, конечно же, идти, тем более это мой дом. Квартира находилась на первом этаже. Пройдя один пролёт, я снова остановился. За ветхой деревянной дверью слышалась музыка, и это в десять утра. Дверь я открыл своим ключом. В прихожей стояло несколько пар мужской обуви. Поскольку музыка долбила с невыразимой силой, издавая противный скрежет, так как колонки были самые дешёвые, из пластмассы, мой приход никто не заметил. Я осторожно заглянул на кухню, там и сидела вся свора пьяниц. На полу разбросаны бутылки из-под водки, стол завален окурками, объедками, а посередине стола одиноко образовывалась сковородка с чем-то непонятным, скорее всего, это была жареная картошка. Меня чуть не вырвало. Увидев меня, из сигаретного дыма вырисовывались хмельные улыбки. Не снимая обувь, я прошёл к магнитофону, со всего размаху влупил в самую середину техники, и она нехотя умолкла.
- Матвейка, ты? Какой большой стал, совсем не узнать. Я тебя ещё маленьким на этих самых руках качал, - еле выговаривая слова, повествовал один из мужиков. Что странно, окружающие с умилением посмотрели на говорящего.
- Вон отсюда! - что есть духу, заорал я. - Вон! Скоты! Иначе я вас всех за шкирку выкину.
- Что происходит, Матвей? - мямлила мать.
- Клянусь Богом, если через пять минут эти опойки не покинут квартиру, я выброшу их в окно.
Мужики скорей всего даже не поняли в чем дело. Они с минуту переглядывались друг на друга, но так и не вставали. Я резко подошёл к самому ближайшему человеку, схватил его за шиворот и поволок к двери. Тот обвис, словно нагадивший котёнок, но, протащив его пару метров, моя рука почувствовала усталость, пришлось прихватить обеими руками. Мужчина даже не сопротивлялся. Моё сердце билось с бешеной скоростью, душу одолевал гнев. Вытащив Яшу, как его окрикивала мать, за дверь, я выбросил ему вслед все незнакомые мне вещи. Второй, видимо, поняв, в чем тут дело, решил удалиться сам. Странно, после того как я выгнал мужиков, мой гнев сменился на милость, и мне стало жаль Свету. Даже не так жаль, как жалеют матерей их чада, а жаль чисто по-человечески.
- Иди спать, иначе я тебя выкину также, как этих свиней, - мой голос звучал тихо, с оттенком просьбы.
Она попыталась сопротивляться, но, в итоге, всё-таки легла.
Я сел на стул, ещё раз осмотрел кухню, эту проклятую конуру и заплакал. Эти сволочи пили этиловый спирт. Мерзость. Кладовка полностью была забита пустыми бутылками, словно улей, забитый пчелами. Я уже не ненавижу её, мне её жаль. Как же так получилось? Как же получилась такая несправедливость? Откуда всё это пошло, а самое главное, почему? Может быть, ей было трудно одной воспитывать ребёнка, и поэтому Света пила? Если так, то теперь Матвей находился вне родительских стен, значит это предположение не верно. Я старался понять причины, а на вопрос "почему именно я родился в такой семье", мне стало просто плевать. Вообще, на многие вещи мне, по большому счету, стало безразлично. Например, что думают теперь соседи. Да какая разница, что они думают, пусть хоть сотни раз облепят себя этой липкой ложью, этими жидкими догадками - мне безразлично. Я плевал на прошлое, хотя оно всю жизнь будет напоминать о себе. Пьянство - это болезнь. Я не виню её, ни в коем случае, мне её только жаль.

Глава 10

Взрослая жизнь

Куда-то бежало время. Беспощадно, поглощая всё на своём пути. Тепло сменялось холодом,  зеленый перекрашивался в белый. А я становился всё более замкнутым в себе.
Одиннадцатый класс я закончил с четырьмя тройками, что на пять троек меньше по сравнению с девятым. Эта девушка дала мне смысл учиться, желание стать на одном уровне с ней. Но удовлетворения от знаний я не получал. Наоборот, в моей душе образовалась пустота, которую я ничем не мог заполнить. От чего так происходило? Скорей всего, от понимания мира такового, какой он есть. У всех он разный, но в моей среде этот мир беспощаден, суров. Моя броня, что наросла на протяжении всего периода моей жизни во взводе, постепенно давала трещины. Я покрывался новой оболочкой, оболочкой серости, на которой четко вырисовывался рельеф шипов. Но внутри меня таял снег, с такой же скоростью, с какой он тает при лучах деловитого солнца.
Это был солнечный, весенний день. Она написала мне СМС о том, что мы расстаёмся. Боже, я рыдал как ребёнок, собственно я и был тогда рёбенком. Неверное. Я вылетел из класса, словно пуля, даже не спросив разрешение у учителя. Забежал за школу и стал звонить Даше. Она подняла трубку не сразу, прежде шли секунду, мучительные секунды, которые казались вечностью. В трубке я услышал холодный голос, такой стальной, что пробивал моё сердце насквозь. Даша легко рассказала о своём намерении встречаться опять с тем парнем, у которого я её отбил. Сказала, что любит его, пожелала мне удачи. Ещё добавила, что у меня всё будет хорошо, и что таких, как она, у меня будет сотня. Повесила трубку. Но зачем мне сотня? Мне нужна именно она. Одна из миллиона. Одна на этой планете. Эта девушка сумела мне заменить и мать, и сестру, и любовницу. И тут такое... Я злился на солнце, которое не переставало светить, на птиц, которые летали около меня. Что мне птицы? Я бил забор, выплескивая свою ярость. Разбивал кулаки в кровь. Маленькие красные капельки брызгали на моё лицо и форму.
На пороге казармы меня встретил Геннадий Валерьевич. Он сразу предложил одолжить денег и съездить в Москву. Откуда он узнал? Кто ему доложил? До сих пор для меня остаётся загадкой. Конечно, я отказался, думал, что так правильнее. Николай Дмитриевич, в свою очередь, предлагал написать официальное приглашение на мой выпускной им обоим, "пусть, мол, знают наших". Я даже было подумал согласиться, но, с другой стороны, к чему весь этот цирк? И так понятно - они не приедут.
Затем ещё много было в моей жизни бессонных ночей, море слёз и унижений перед Дашей. Только теперь я понимаю всю глупость своих поступков, но что не сделаешь ради любви и любимого человека.
После экзаменов мне предложили поехать в Москву и поступить в институт на художественную профессию. Это кардинально меняло все мои планы, ведь во взводе воспитанников каждый мальчишка хотел стать военным, настолько престижная считалась эта профессия. Может быть, я даже не поехал бы в столицу, не будь у меня апатии. Даже теперь я не представляю, как бы сложилась моя судьба, если бы ни этот случай.
В конце мая я сел на поезд «Город N-Москва», отправление ровно в 18.00. Плацкарт. Верхняя полка. Из вещей только небольшой рюкзак и пакет с формой, на память. В душе слёзы, в голове туман, на лице броня. Опять один. На перроне люди провожают людей. Смеются. А я растянулся на своей полочке, смотря в окно. Может быть, я высматривал Дашу, мать, приятелей, хотя бы кого-нибудь, неважно кого, лишь бы этот кто-то пришёл проводить меня. Качались деревья. 18.20. Причудливые картинки менялись с небывалой быстротой. Казалось, что всё уже в прошлом. Казалось, что с этим поездом я еду в лучшие дни, а всё плохое останется в городе N. Но прошлое не забыть, будущее не увидеть, настоящее не изменить...

Август 2012

“Наша улица” №155 (10) октябрь 2012