Зухра Сидикова “Запах асфальта, нагретого солнцем” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Зухра Сидикова по образованию филолог, специалист по русскому языку и литературе. В "Нашей улице" публикуется с №151 (6) июнь 2012.

вернуться
на главную страницу

Зухра Сидикова

ЗАПАХ АСФАЛЬТА, НАГРЕТОГО СОЛНЦЕМ

рассказ

Эта земля - из глины и пыли. Коричневой глины и желтовато-бежевой перламутровой пыли. Дина знает эту глину и эту пыль на ощупь… Набирает полные ладони. Сцеживает между пальцами.
Глину в этих краях замешивают с песком и соломой и строят дома, зимой хранящие тепло, летом - прохладу. Пыль невесомым слоем лежит всюду, где еще нет асфальта. Она нагревается на безжалостном среднеазиатском солнце так, что если опустить в ее ласковую шелковистость босую ступню, можно обжечься. Эту горячую пыль гонит по улицам ветер-афганец, вихрем поднимая желтые столбы к самому небу. Редкие дожди прибивают ее к земле, и тогда она пахнет обморочно сладко, незабываемо…
Если ноздреватые комья сухой глины смешать с водой, можно лепить все, что пожелаешь - кувшины, горшки, фигуры людей и животных. Глина такая мягкая в руках, податливая… Она так забавно чавкает в ладошках, послушно принимая форму лепешки или шара. Готовые фигурки, застывая на солнце, покрываются мелкими трещинками, и тогда их снова приходится замазывать жидкой глиной.
Если не хочется лепить, можно подняться на берег канала, и сесть под старой раскидистой ивой. Покидать камушки в воду или просто понаблюдать, как кофейного цвета вода полощет тонкие ивовые ветви. Листочки дрожат, перекручиваются, трепещут, тонут и снова всплывают.
Можно уйти дальше вдоль берега - туда, где густые заросли камыша тянутся на много километров вперед. Дина уверена: если очень долго идти берегом, можно, в конце концов, прийти в какое-нибудь удивительное место. Может быть, это будут луга, на которых пасутся послушные, почти ручные, кони. Может быть, мандариновые или апельсиновые рощи. А может быть, канал расширяется, превращаясь в огромную реку, перетекающую в море, о котором столько рассказывал папа.
Папа говорил, что море за сотни тысяч километров от этих краев. И что мандарины и апельсины растут только в южных приморских странах. Но ведь папа бросил Дину, и теперь она может придумывать все, что ей заблагорассудится.
Мама не хочет больше говорить об отце. И Дине не разрешает.
«Папа!» - говорит вслух Дина, когда остается одна, и так странно, так непривычно звучит это слово, оно словно потеряло свой смысл, стало чужим.
Дина часто бродит одна. И теперь ей никто не мешает. У мамы своя жизнь - новая… Новый муж, новая квартира... Две просторные комнаты, большой балкон. И пахнет новым - краской, известкой. Не так уж все и плохо… «Иди, погуляй», - говорит мама. Новый двор, новые подружки - три девочки, сестры-погодки, крымские татарочки - большеглазые миловидные…
Но Дина скучает по старому двору, по маленькой квартире на первом этаже старого дома, в которой жила прежде с мамой, папой, бабушкой, двоюродной сестрой Алей.
Скучает по солнечной веранде, выходящей прямо на улицу. Там и сейчас стоит большая железная кровать, покрытая клетчатым одеялом, на которой так хорошо было расположиться со всеми игрушками… На полу между кроватью и стеной - самодельный узорчатый половик. В углу - кладовка, которую запрещалось открывать. Кладовка манила множеством интереснейших вещей - лейка, моток проволоки, старая керосинка. Открывать кладовку строго запрещалось, но так хотелось.
За окном бабушкин огород - несколько грядок с зеленью, и бабушкина гордость - два огромных розовых куста. Запах этих роз залетал в открытое окно, оконные стекла нагревались солнцем, жужжали пчелы…
Дина с Алей играли в дочки-матери, рисовали принцесс с золотыми волосами. Бабушка пекла вкусные пирожки с яблочным повидлом и приносила им на веранду. Они ели сами, угощали своих игрушечных дочек.
Аля - тихая, послушная. Она никогда не кричит, не озорничает, не смеется громко. И повсюду ходит за Диной как хвостик. Дина старше Али всего на четыре месяца, а кажется, что на два года. Дина - высокая, крепкая, Аля - худенькая, маленькая.
Мама все время старалась, чтобы и игрушки у девочек были одинаковые, и одежда. И папа покупал все поровну. Но не всегда получалось, чтобы все одинаково. Подарили как-то маме на работе немецкую куклу. Теперь у Дины была, а у Али нет. Ах, какая это была кукла! Дина до сих пор помнит - стоит закрыть глаза - льняные волосы, ярко красный рот, совсем как настоящие длинные ресницы. И платьице - все в кружевах, и белые носочки, и черные лакированные туфельки с блестящей застежкой. Дина не спускала куклу с рук, конечно, давала сестренке поиграть, но не часто - ведь самой хотелось. Аля особо не просила, но эта кукла ей очень нравилась. Бабушка купила бы, она ничего не жалела для Али, но достать такую же было невозможно.
Сейчас Дина отдала бы эту куклу навсегда Але. И ни разу бы не попросила назад, даже на минуточку, только бы Аля вернулась. Но Дина уже усвоила: иногда те, кого ты любишь, просто исчезают. И больше не возвращаются, даже если очень сильно захотеть.
- Иди, погуляй, - говорит мама. И Дина уходит из новой квартиры, в которой чувствует себя лишней. Уходит бродить… Навещает старый двор. Подолгу сидит на уютной скамеечке у старого подъезда.
Ей кажется, что все уменьшилось в размерах с тех пор, как она уехала в новый дом… Скамеечка стала ниже. И виноградные лозы, обвивающие столбы, врытые у самых подъездов, теперь нависают над самой головой. Съежились сами дома - двухэтажные, с открытыми лестницами, с верандами, выходящими прямо во двор. Все стало меньше, ниже, уже. Наверное, просто Дина выросла…
К бабушке она не заходит. Ей кажется, что бабушка сердится на нее. Теперь абика осталась совсем одна. Мама с Диной переехали, Алю забрала ее мать - непутевая мамина сестра, тетя Лиля. Когда-то она бросила Алю в роддоме и сбежала. Бабушка, сгорая от стыда перед соседями, забрала внучку сама. С тех пор Аля жила с бабушкой и Дининой семьей. Тетя Лиля иногда приезжала навестить Алю. И мама всегда уходила из дома, забрав с собой Дину, она видеть не могла младшую сестру, чтобы не поругаться.
Дина вспоминает тот день, когда тетя Лиля приехала за Алей.
- Не отдам, - сказал бабушка и закрыла собой внучку.
- Не имеешь права, - сказала тетя Лиля. - Она - моя дочь.
- Что-то ты поздно об этом вспомнила.
- Она поедет со мной.
- Ляльку новую нянчить? Что же ты и ее в роддоме не оставила?
- А ты хочешь, чтобы оставила? Не отдашь Алю, и эту оставлю.
- Совести у тебя нет! - вмешалась мама.
- А ты молчи. Не лезь, куда не просят. Сначала в своей жизни разберись. Думаешь, не знаю, что от тебя журналист твой сбежал. Довела мужика?
- Замолчи… - сказала мама и посмотрела на Дину.
- Собирайся, дочка! - сказала тетя Лиля и стала собирать Алины вещи в сумку. - Нам быстрей надо, я маленькую хозяйке оставила. Она голодная уже, наверное, ревет вовсю. Давай быстрее!
- Отец ребенка-то кто? - спросила бабушка и сама стала помогать собирать вещи. - С тобой живет, не ушел?
- Не ушел, - сказала тетя Лиля и снова зло посмотрела на маму. - От меня мужики просто так не уходят.
- Дина, давай сходим к тете Свете. Она звала нас сегодня телевизор посмотреть, - сказала мама, взяв Дину за руку и направляясь к двери.
- Сейчас, мама! - Дина побежала к своему сундучку с игрушками. Она достала заветную куклу, принесла Але.
- Возьми, пусть она у тебя будет.
- Спасибо, - прошептала сестренка, прижимая куклу к себе.
Тетя Лиля вырвала куклу из рук:
- Не надо у них ничего брать! Я тебе сама куплю такую!
Аля заплакала. Мама схватила Дину за руку и увела.
Когда они вернулись, Али уже не было.
Вещи были разбросаны по всей квартире, бабушка сиротливо сидела на своей табуретке.
Немецкая кукла лежала на кровати и глядела широко открытыми глазами в потолок.
- Что же теперь делать? - спросила бабушка.
Мама развела руками
- Я говорила тебе, оформляй Альбину на себя. Что ты тогда мне сказала? Что нужно дать Лиле шанс, что вдруг она исправится, захочет сама воспитывать ребенка. Теперь ничего не сделаешь, по закону она - мать. Ты все время так. Лиля, Лиля… Вот тебе твоя Лиля…
Мама всегда считала, что бабушка любит Лилю больше.
Когда папа не вернулся, бабушка сказала маме:
- Ну что ж, этого и следовало ожидать.
- А ты и рада, - сказала мама и заплакала.

* * *
- Любовь надо заслужить, - часто говорит мама, и Дина очень старается. Она первая ученица в классе, поет в школьном хоре, читает стихи на всех праздниках.
Но маме как будто все равно. После окончания третьего класса Дина принесла табель с одними пятерками, но мама даже не похвалила. Просто положила табель в коробку с документами.
Все время после работы и выходные мама проводит с дядей Володей.
А для Дины всегда находятся дела: помыть посуду, сходить за хлебом.
- Ну, или просто почитай в своей комнате, или погуляй, - говорит мама.
С дядей Володей Дина почти не разговаривает. Если бы он не появился, думает она, они с мамой непременно отправились бы на поиски отца. А теперь мама забыла и про папу, и про Дину, и помнит только своего Володю.
- Разве дядя Володя тебе не нравится? - спросила как-то мама. - Он может быть твоим другом… - она помолчала, - а потом, когда вы подружитесь, может быть даже… - мама снова помолчала и сказала чуть слышно - … твоим папой.
- Я во двор, - сказала Дина, - меня Сафаровы ждут.
И она ушла. Хотя никто ее во дворе не ждал, сестры еще утром уехали куда-то с родителями.
Дядя Володя не похож на папу. Он совсем молодой, и похож на десятиклассника Валерку из второго подъезда.
И волосы у него светлые.
- Золотые, - говорит мама и треплет дядю Володю по волосам.
Дине не нравятся его волосы, и не нравится, как мама смотрит на него. Раньше она смотрела так на папу.
На Дину мама теперь почти не глядит. И часто сердится на нее. Как будто это Дина виновата в том, что папа не захотел вернуться к ним из своей командировки, нашел себе другую.
Дина все знает. Не от мамы. Мама сначала придумывала всякие отговорки, потом перестала отвечать на Динины расспросы. Потом вообще запретила говорить об отце.
В тот день Дина и Аля играли во дворе в классики. И Ленка с ними играла, и еще одна девочка - приезжая, Светка - с модной стрижкой каре, в голубых брючках. Поделились на две команды. Дина с Алей выигрывали.
Рядом Ленкина мама тетя Тамара разговаривала с тетей Наташей, Светкиной мамой. На тете Наташе было такое красивое платье в огромных красных розах, что Дина просто глаз от него не могла оторвать и даже два раза споткнулась и упала. Ободрала локоть, и тетя Тамара сказала:
- Вот девчонка - непоседа! Трудно теперь матери с ней будет. Отец от них ушел. Бессовестный, - зацокала она языком. - Ладно, жену бросил, так, подлец, и ребенка своего бросил. А все из-за кого? Из-за разведенки какой-то. Оказывается он давно уже к ней ездил, пацана заделал. И вот сбежал, даже не объяснился, негодяй.
Тетя Наташа осуждающе покачала головой и тоже зацокала языком.
Ленка и нарядная девочка Света перестали играть, и уставились на Дину, открыв рты. Дина закричала, что все это неправда, и даже замахнулась на тетю Тамару, а потом убежала домой и плакала на веранде. Хорошо, что мамы не было, а бабушка ушла в магазин. Прибежавшая следом Аля гладила Дину по голове и просила ее не плакать.
Дина тогда ничего не рассказала маме. И Алю просила не рассказывать. Но никогда больше об отце не спрашивала, не хотела расстраивать маму.
Но все открылось, и стало только хуже.
Однажды, вернувшись с улицы, Дина услышала обрывки разговора:
- Не мучай ребенка, - сказала бабушка, - отдай ей…
- Нет, - ответила мама, - не отдам. Он там оправдывается, прощения просит. Нет ему ни прощения, ни оправдания.
И замолчали обе, увидев Дину.
- Что отдать? - спросила Дина. Она почувствовала, что голос ее не слушается, и она сейчас заплачет.
- Ничего, - сказала мама и добавила строго, - ты разве не знаешь, что в разговоры взрослых нельзя вмешиваться?
- Знаю, - тихо сказала Дина, - и неожиданно даже для самой себя вдруг крикнула:
- И еще я знаю, что папа какой-то разведенке пацана заделал!
Она увидела удивленные глаза матери, от этого ей стало еще больнее, и сквозь рыдания она прокричала:
- Почему ты отпустила его, почему ты не поехала за ним? Надо было найти его, вернуть домой! А теперь его нет! Он больше не вернется!
Ничего не видя от слез, она убежала в комнату, упала на диван, и зарывшись в подушку, долго плакала. Бабушка и Аля утешали ее. Мама так и не подошла.
Потом появился дядя Володя, маме дали квартиру, Алю увезли в город. Все изменилось. Нужно было привыкать к другой жизни.
И Дина привыкала. Вот и к новым подругам она почти привыкла. И даже привязалась к ним. Сестры Сафаровы - хорошие девочки. Такие воспитанные, послушные, аккуратные. Мама всегда ставит их Дине в пример.
- Посмотри, - говорит она, - какие они всегда чистенькие, нарядные, не то, что ты. И дня не можешь проходить без того, чтобы не измазаться глиной.
Мама еще не знает - она редко выходит во двор - что в семье Сафаровых разыгрывается та же история, только с точностью наоборот.
Мама девочек - тетя Гульнара, красивая, темноволосая, с длинными изогнутыми бровями, - вторая жена у их отца, уже не очень молодого строгого молчаливого мужчины. Он оставил свою первую жену и сына, так же как папа бросил маму и Дину. Раз в полгода отец навещает своего сына, и самую старшую и самую красивую Зулю одевают в красивое платье и отправляют с ним. Вместе с сыном всегда приезжает первая жена, что очень беспокоит тетю Гульнару, а вслед за ней и девочек. Красивая и нарядная Зуля должна вести себя очень воспитанно, чтобы первая жена видела, какая у них хорошая семья. А еще Зуля должна следить за тем, чтобы эта самая первая жена снова не вернула себе их папу.
Дина, наблюдающая эти сборы и волнение всех сестер, хотя едет только одна, думает о том, что скоро и ей, возможно, придется ездить на встречи с младшим братом и новой папиной женой. Она старается представить себе эту женщину: неужели папа мог полюбить кого-то, кроме мамы?
Дина часто проводит время с новыми подругами. Конечно, им не сравниться с Алей, но все-таки они неплохие девчонки. Помогают ухаживать за бездомной кошкой, которая теперь живет в подвале. Дина увидела эту кошку на берегу канала, приласкала, и кошка увязалась за ней. Дина заметила, что кошка ждет котят. Наверное, бедная кошка надеялась, что девочка ей поможет. И Дине стыдно было бросить беднягу в таком состоянии. Она натаскала в подвал старых тряпок, принесла поесть. Кошка осталась, освоилась. Теперь Дина и сестры Сафаровы часто ходили на канал с удочками и ловили маленьких рыбок, которые смешно назывались: «гамбузики». Кошка набрасывалась на сырую рыбу как тигрица и, забавно урча, съедала ее в мгновение ока.
А скоро родились котята. Одного, серого пушистика, удалось пристроить тете Вале из пятнадцатой квартиры, а второго - худенького, белого с черной манишкой, никто не хотел брать.
- Можно я возьму котенка себе? - попросила Дина у мамы.
- Нет, - отрезала мама, - у дяди Володи на кошек аллергия.

* * *
Мама выходит замуж. Дина слышала, как она говорит бабушке, что наконец-то получила развод, и теперь можно сыграть свадьбу. В это воскресенье. Бабушка только покачала головой.
- Я не пойду, - сказала она. - У меня давление. Боюсь - свалюсь, праздник испорчу.
Мама взглянула, поджала губы.
- Хорошо, - сказала спокойно. - Может быть, тогда посидишь с Диной, думаю, ей тоже лучше не ходить. Что ей среди взрослых делать?
- Посижу, - сказала бабушка, - что ж не посидеть? - и засобиралась домой.
Платье заказали у дорогой портнихи. Мама очень нервничала - успеет, не успеет. Принесли платье только в день свадьбы. Мама была в нем очень красивая и молодая, совсем как девчонка. Она кружилась по комнате и смеялась.
- Тебе нравится? - спросила она у Дины.
- Не знаю…
- Ну, как это ты не знаешь? Все девочки мечтают о таком платье.
Дина пожала плечами и низко наклонилась над альбомом. Она рисовала коня, бегущего берегом моря. Но ничего не выходило. Конь почему-то был похож на собаку, а море - на измятую старую тряпку.
Мама повесила платье в шкаф.
- Ну, я в парикмахерскую, - сказала она. - Ты, пожалуйста, приберись немного. Сейчас бабушка придет.
Дина слышит, как хлопает входная дверь. Собака-конь глядит на нее с альбомного листа грустно и укоризненно.
Но мама почему-то возвращается. Дина слышит, как в замке поворачивается ключ.
- Там канализацию прорвало! - заглядывая в дверь, кричит мама. - Пожалуйста, набери воды. Сейчас отключат.
- Хорошо, мама! - Дина выглядывает в окно: рядом с открытым канализационным люком возятся рабочие.
На детской площадке в солнечном пятне сидит котенок и играет с красной тряпочкой. Рядом развалилась кверху животом кошка-мама, греется на солнышке.
«Надо им придумать имена, - думает Дина, - а то все котенок и кошка».
Она набирает воду во все ведра и кастрюли, которые есть в доме, и приступает к уборке. Убирает свою и мамину комнаты, подметает, протирает полы на кухне.
Все это занимает довольно много времени. Дина смотрит на часы. Мама, наверное, уже сделала прическу и сейчас вернется домой. Хотелось ли Дине пойти на свадьбу? Мама не спрашивала ее об этом. А если бы спросила?
Дина стоит, задумавшись, перед зеркалом. Из зеркала на нее смотрит высокая большеглазая девочка. Дина улыбается своему отражению: ничего, все будет хорошо.
Нужно развесить вещи на плечиках. Она открывает шкаф. В шкафу пахнет новой материей и мамиными духами.
Платье такое красивое, просто волшебное! И мама, конечно, права - все девочки мечтают о таком платье.
Дина снимает платье с вешалки, осторожно несет его к зеркалу, прикладывает к себе. А что если примерить? На минуточку. И тут же снять, пока мама не пришла.
Немного длинновато, конечно. И все же ей идет. Нужно распустить волосы и покрасить губы маминой немецкой помадой. Ну вот, она совсем как взрослая.
Жалко, что никто не видит, как идет это ей платье. Может быть, Сафаровы во дворе?
Бережно подняв подол, Дина выходит на балкон.
Сафаровых не видно. Канализационный люк все так же открыт. Рабочие, наверное, пошли обедать. А люк не закрыли. Вот бестолковые, вдруг кто-нибудь свалится? Кошка с котенком все так же греются на солнышке. Ладно, нужно переодеться и продолжить уборку. Мама скоро придет и бабушка.
- Кошка, Котенок! - зовет Дина. - Скоро выйду, принесу покушать!
Кошка внимательно глядит в сторону Дининого балкона. Котенок теперь играет со своим хвостиком.
Откуда взялся этот пес? Всего минуту назад его не было. Выскочил из-за угла, огромный, лохматый, какого-то несуразного пегого цвета. Совершенно молча, он понесся в сторону кошки и котенка. Кошка зашипела и молниеносно забралась на виноградную лозу. Котенок выгнул спинку - у Дины замерло сердце - и со всех своих маленьких ног помчался в сторону открытого канализационного люка. Пес погнался следом.
- Котенок, Котенок! - закричала, почти завизжала Дина. - Фу, фу, гадкая собака, фу!
Они оказались на самом краю зияющего черного круга. Пес почти схватил котенка, но котенок, как-то нелепо дернув лапками, чуть взвившись в воздух, словно хотел улететь от своего ужасного преследователя, исчез в люке. Дина знала: там внизу черная зловонная жижа, котенок не сможет выплыть, и если его не вытащить немедленно, он наглотается этой гадости и погибнет. И во дворе, как назло, никого нет, некого позвать на помощь.
Дина стала снимать с себя платье, оно застряло на всклокоченной голове. Она дергала его вверх, но чем больше дергала, тем больше оно застревало. Она побежала к двери, упала. Вскочила, потянула платье вниз. «Молния! - вспомнила она, - надо расстегнуть молнию на боку!» Молния не подавалась, пальцы тряслись, не слушались.
Котенок погибнет…
Дина выскочила из квартиры, побежала по ступенькам, вылетела во двор. Двор по-прежнему был пуст.
Осторожно, стараясь не испачкать платье, она наклонилась над люком.
Котенок барахтался изо всех сил. Из белого он стал черным. Мокрая мордочка вытянулась, и он был похож на крысенка. Быстрей, быстрей! Будет поздно! Дина оглянулась в поисках палки. Нет, палкой не получится, он слишком маленький, не сообразит!
Нужно руками…
Она присела на корточки - не достать. Нужно лечь на живот. Протянула руку, схватила котенка. Вскочила на ноги, побежала в подъезд. Котенок прижался к ее груди, вцепился в платье так, что не оторвать, дрожал и даже не мяукал.
Нужно помыть его, иначе котенок погибнет. Папа рассказывал, как птицы, попавшие в нефтяное пятно, погибают, если их не отмыть.
Она опустила котенка в ведро - вода стала черная, потом в другое, в третье. Он вцепился в ее руку, оцарапал до крови. Но все-таки она вымыла его, выполоскала. Завернула в мамино розовое пушистое полотенце. Он все еще дрожал. Она стала ходить с ним по квартире, прижимая к себе, качая, словно ребенка.
Наконец котенок подал голос - жалобно мяукнул.
- Глупый, - прошептала Дина, - ты понимаешь, что я тебя спасла?
И в этот момент Дина услышала мамин голос.
- Дина, а почему дверь нараспашку?!
Девочка вышла навстречу маме.
Мама посмотрела на нее удивленным испуганным взглядом.
- Что случилось, Дина? Это что… - мое платье?
Дина опустила взгляд вниз к белому с вышитыми цветами подолу.
Волшебное свадебное платье было все в махровых пятнах черной зловонной жижи.
У Дины замерло сердце, и похолодела спина.
В дверном проеме она увидела ошеломленное лицо дяди Володи.
- Что здесь происходит?
Дядя Володя в роскошном черном костюме, в петлице - белая гипюровая веточка. Такой торжественный, волосы гладко причесаны набок, и уже не похож на десятиклассника.
- Что здесь происходит? - переспросила мама, и Дина не узнала ее голоса. Словно это была не мама, а какая-то другая, чужая женщина. - А ты разве не видишь? Эта дрянь испортила мне платье.
- Марина, успокойся, - дядя Володя взял маму за локоть, - это всего лишь платье.
- Всего лишь платье? Всего лишь платье? - лицо мамы исказилось, и Дине показалось, что она сейчас зарыдает. - Да вы что ополоумели все?
Она со злостью выдернула руку, так что дядя Володя покачнулся и слегка ударился головой о дверной косяк. Он нахмурился, покраснел. Сжал губы. Дине почему-то стало жаль его.
- Ты что, не понимаешь? - крикнула мама. - Это платье стоит денег, а сколько времени, сколько нервов? Да где тебе знать? Ты ведь на всем готовеньком, ты палец о палец не ударил! Все на мне!..
Дядя Володя смотрел на нее, и в его взгляд было что-то… отчего Дине стало стыдно. Она понимала, что является виновницей чего-то нехорошего, что происходит сейчас между ними.
Мама подлетела к Дине, стала ее трясти.
- Зачем ты это сделала, дрянь, зачем? Нарочно, нарочно?
Дина испуганно смотрела на нее, прижимая к себе котенка.
- Что у тебя там? Что у тебя там? Отвечай! - мама трясла ее, дергала за полотенце.
- Котенок… - прошептала Дина. - Мама, прости меня. Он упал в канализацию, я его доставала.
- В моем платье?
- Я не успела снять… я просто хотела примерить…
Мама схватила полотенце, подбежала к входной двери.
- Не надо! Не надо, мамочка! - Дина кинулась следом. - Не надо, он маленький!
Мама оттолкнула Дину так, что она упала, и вытряхнула полотенце на лестницу.
Дина услышала только жалобное взвизгивание.
- Вот тебе твой котенок!.. И чтобы не смела, не смела больше…
Дина вскочила на ноги, закричала в лицо матери:
- Ты - злая! Злая! Это из-за тебя ушел папа! Потому что ты плохая! Злая!
Мама изо всех сил ударила ее по щеке, больно схватила за руку, потащила по коридору, кинула в комнату.
- Сиди, жди бабушку, я с тобой утром поговорю!

За дверью плачет мама. У Дины горит щека, и рука сильно болит... Почему она такая несчастная? И мама несчастная… Бедная мама, как ее жалко. Дина слышит, как дядя Володя утешает ее. Уговаривает не расстраиваться, одеть то голубое платье, которое мама одевала в свой день рожденья.
- Симпатичное платье, - говорит дядя Володя, - тебе очень идет. Давай мы вот эту веточку прикрепим. Посмотри, очень даже ничего.
Мама плачет еще сильнее.
Что же Дина наделала? Она совсем не хотела, чтобы так получилось. Но разве жизнь живого существа не дороже платья, пусть даже очень красивого? Ах, если бы она успела снять его… Но ведь совсем не было времени, котенок мог погибнуть. Мама подумала, что она сделала это нарочно, и теперь никогда, никогда ее не простит.
Дине остается только уйти, исчезнуть навсегда, чтобы не расстраивать больше маму. Может быть, у них родится новый ребенок… Дина слышала, как дядя Володя просил маму об этом.
Этот новый ребеночек будет лучше, и мама успокоится. Вот и папа любит своего нового сына больше, чем Дину. Ни разу за этот год он не навестил ее, а ведь когда-то говорил, что дороже дочки у него нет никого на целом свете.
Взрослые так часто обманывают…
Але, наверное, тоже тяжело среди взрослых, которые только и делают, что врут. Хорошо бы им вдвоем уехать куда-нибудь очень далеко.
К морю. К синему теплому морю.
Они бы смогли жить там вместе, и никто бы не смог их больше разлучить.
Море такое теплое, что можно просто жить в палатке на берегу. Папа рассказывал, что когда он был студентом, жил у моря и зарабатывал тем, что помогал местным жителям: кому на огороде, кому на стройке. Дина с Алей тоже могли бы помогать, они многое умеют - бабушка их научила.
Потом, когда они устроятся, они напишут домой письмо. Что у них все хорошо, и чтобы за них не беспокоились.
Деньги на дорогу у Дины есть, она уже давно собирала в копилку, они с мамой собирались купить два метра белого гипюра и заказать у маминой портнихи нарядный фартук в школу… Такой же как у Таньки из параллельного… Но теперь … не понадобится. И в школу она больше не пойдет. Ведь ей нужно будет работать, чтобы кормить себя и Алю. Аля совсем слабенькая - ей нельзя много трудиться.
Захлопнулась входная дверь. От неожиданности Дина вздрогнула. Ушли и даже не попрощались! Дина опустила голову и заплакала. Мама ее не простила.
Кто-то тихо открыл дверь в ее комнату. Это был дядя Володя. Значит, мама ушла одна? Может, они поссорились? Может быть, и свадьбы не будет?
Дядя Володя подошел, постоял молча рядом. Погладил ее по голове.
- Не плачь, малыш, - сказал он негромко, - все наладится. Вот увидишь.
Он положил ей в руку шоколадный батончик, ее любимый, тот, что продавался только в одном единственном магазинчике на вокзале, и больше нигде. И как он только узнал, что она их любит больше всего?
Она подняла к нему лицо, он вытер слезы с ее щеки.
- Не плачь! И съешь быстрей, а то растает.
Он снова погладил ее по голове и ушел - догонять маму. Значит, свадьба все-таки будет.
Ничего уже нельзя изменить. Ну что ж, дядя Володя - хороший, зря она раньше к нему так плохо относилась. Папа уехал и бросил их, а дядя Володя о них заботится, хотя такой молодой.
Входная дверь снова открывается, это пришла бабушка.
- Что натворила дел? - с порога спрашивает она. - Зачем мать доводишь? Ей и без тебя плохо.
- Почему ей плохо? - тихо спрашивает Дина. Ей не хочется вставать. У нее все еще болит рука, кружится голова. И даже батончика не хочется. Он совсем растаял у Дины в руке и придется его выбросить.
- А как ты думаешь: легко это, когда муж бросает? - бабушка начинает убирать комнату. Дине становится стыдно, что она расселась, а бабушке приходится делать ее работу. Она встает и усаживает бабушку на стул.
- Посиди, абика, ты устала с дороги, я сама уберу.
Дина забыла, что все еще в мамином платье. Бабушка, увидев, во что превратился свадебный наряд, всплеснула руками.
- Что же ты наделала, внучка? Зачем так испортила платье? Ведь для мамы очень важна эта свадьба. Она, конечно, виду не показывает, все молчком. Но тяжело ей, уж я-то вижу - люди всякое болтают за спиной. Вот поэтому она и замуж хочет побыстрей за Володю этого, чтобы болтать перестали. Парень вроде порядочный, а тут ты со своими капризами. Большая уже - понимать должна.
- Почему отец ушел?- спрашивает Дина.
- Не знаю. Это только они двое знают. Это взрослые дела. Сами разберутся, а ты не мешайся. Учись, маме помогай. Ближе и дороже матери нет никого, и не будет.
- Мама у тебя хорошая, - продолжает бабушка. - И дочь она хорошая - заботливая, внимательная, не то, что Лиля. Вот мама твоя говорит, что я Лилю больше люблю. Не может мать одного ребенка любить больше, чем другого. Просто за маму твою меньше беспокоиться приходилось: и училась она хорошо, и на работе ее уважают. И муж вроде достался положительный. Кто ж знал, что сбежит...
Бабушка задумывается, вздыхает.
- А Лиля у меня непутевая получилась. Вот и жалко ее больше. И беспокойства за нее больше. Все боюсь, как бы еще чего не выкинула. Муж этот новый, говорят, выпивает… и Лилю пить приучает. Была я у них, плохо живут, одна комнатка. Аля там и готовит, и убирает, и девочку смотрит - куда ей с ее здоровьем. Я Лиле говорю, отдай и маленькую мне, обеих буду воспитывать. Нет, говорит, куда тебе? Ты уже старуха совсем.
Бабушка сокрушенно качает головой. А Дина вдруг замечает, что бабушка и правда совсем уже старенькая, совсем седая.
Бабушка достает из кармана измятый листок бумаги:
- Вот адрес, передашь маме. Может быть, захочет навестить их, уговорит Лилю. Может, слова нужные найдет.
Дина берет адрес, прячет под клеенчатую скатерть на столе.
Бабушка помогает снять испорченное платье.
- Замочить надо, - говорит она, с сожалением глядя на платье. - Хотя бесполезно. Такие пятна не отстирать.

Перед сном бабушка расчесывает свои длинные седые волосы.
- Давай завтра встанем пораньше , часов в восемь, и на кладбище сходим - дедушку навестим. Давно я уже у него не была.
Дина и Аля и раньше ходили с абикой к деду, которого они никогда не видели: они родились, когда его уже не было. Кладбище находилось на самой окраине поселка, вверх по каналу, у самого подножия холмов, уходящих вереницей вдаль - туда, где мерцали в вышине огромные синие горы.
И сейчас Дине очень жалко бабушку, ведь она знает, что не пойдет с ней завтра. А встать ей нужно еще раньше - первый автобус в город отправляется от автовокзала в шесть часов. Она знает это точно. Папа очень часто уезжал этим первым утренним автобусом. Значит, из дома надо выйти в пять утра. И нужно постараться не разбудить бабушку.

* * *
Двор еще спит. Утренний ветерок приятно холодит кожу ног, и она покрывается пупырышками. Виноградные листья тихо шелестят, в открытом окне квартиры Сафаровых легко колышется тюлевая занавеска. Это комната сестер. Может разбудить? Нет, тогда придется все объяснять… и про папу и про свадьбу… и про платье…
Из прямоугольного оконца подвала вытягивая лапки и выгибая спину, выходит на свет божий трехцветная кошка. Следом - белый котенок с черной манишкой.
- Привет, маленький! - Дина опускается на корточки, берет котенка на руки.
Кошка трется об ее ноги, словно благодарит за вчерашнее спасение.
- Как ты? - спрашивает Дина у котенка и щекой прижимается к теплому замшевому боку, - досталось тебе вчера?
Котенок замирает, поворачивает к девочке мордочку. Внутри у него словно гудит маленький моторчик.
- А я уезжаю… - шепчет Дина, - далеко к морю. Жаль, что тебя не могу взять с собой. Тебе со мной нельзя. Оставайся с мамой. А я больше не могу оставаться со своей мамой… я обидела ее.
Слезы катятся по щекам, Дина шмыгает носом. Ей кажется, что котенок и кошка внимательно слушают ее и сочувствуют.
Она поднимается и, в последний раз взглянув на спящий двор, отправляется в путь. Школьный ранец, в который она положила самое необходимое - лепешку, несколько карамелек, тетрадку с ручкой, - немного натирает плечо.
Дина оглядывается и машет кошке и котенку, одиноко сидящим у подвального оконца.
- Кто теперь будет их кормить? - с грустью думает она. - Надеюсь, Сафаровы о них не забудут…
Она решила идти не по центральной улице, где ее могли встретить возвращающиеся со свадьбы мама с дядей Володей, а по берегу канала. В этот час здесь было тихо и пустынно. Дина шла по каменистому берегу, под ногами шуршала крупная галька, иногда она поднимала камушек и бросала его в воду, подпрыгивая на одной ноге, стараясь подкинуть камень так, чтобы он вошел в воду плавно и без брызг. У ребятни, все лето спасающейся от изнуряющей жары в холодной, коричневой от примеси глины, воде, это называлось бросить "свечку".
Справа от канала, через гравийную серую дорогу, в низине, стояли дома, и Дина видела сверху дворы - с топчанами, тутовыми деревьями, огородами. В одном из дворов Дина заметила сидящего на крыльце седобородого старика в синем халате и тюбетейке. Он поднял глаза, взглянул на девочку, и, окинув взглядом свой чисто подметенный двор с лужицами от ночного полива, снова опустил голову. Наверное, он был в таком возрасте, когда уже ничего не удивляет. И его не удивила девочка, бредущая куда-то ранним утром в полном одиночестве.
Был тот предрассветный час, когда все вокруг только начинает просыпаться, и воздух неудержимо наполняется предчувствием нового дня. Солнце нежно-розовой верхушкой едва обозначено на размытой линии горизонта, голубоватый силуэт далеких гор плавно обрисован на фоне бледного утреннего неба.
Эта дорога в тишине просыпающегося утра, и зябкая прохлада, ознобом пробегающая по спине и голым ногам, и самозабвенное пение птиц, и шелест камыша, растущего у самой воды, останутся с Диной на многие годы. И часто, возвращаясь памятью в далекое детство, она будет вспоминать краски и звуки этого утра, его запахи: запах травы - росистый и пряный, запах арычной воды, перемешивающийся с запахом ила, и тот непередаваемый и незабываемый запах земли, остро чувствуемый только ребенком, который еще так невысоко над ней, и она - со всеми ее камушками, трещинами, пылью, глиной, песком, растущими на ней травами и цветами, - неотъемлемая часть его жизни, его существования на ней, полного ощущений и переживаний.
На вокзал она пришла за двадцать минут до отправления автобуса.
В кассу тянулась небольшая очередь.
Дина боялась, что взрослые заметят, что она путешествует одна. И тогда придется возвращаться домой. А разве могла она сейчас вернуться? Нет, возвращаться нельзя. Она испортила мамино платье, и этот день, такой важный для мамы, испортила. Наверное, мама уже пришла домой, увидела, что Динина кровать пуста, разбудила бабушку. Бедная бабушка… бедная мама… Может быть, они уже ищут ее, волнуются, стучатся к Сафаровым? А может быть, и нет. Может быть, мама вздохнула с облегчением…
- Вы не смогли бы купить мне билет? - обратилась Дина к женщине в очках, похожей на учительницу.
Женщина посмотрела на девочку, и спросила строго:
- А ты одна едешь?
Ответ был заготовлен и заучен заранее.
- Я еду с мамой. Вон она в автобусе, - Дина кивнула в сторону автобуса. - У мамы есть билет, она купила еще вчера предварительный, хотела одна ехать, а потом решила взять меня с собой. Она не очень хорошо себя чувствует, у нее голова разболелась, и поэтому она велела попросить кого-нибудь из взрослых помочь мне.
Как только женщина отдала ей билет, Дина побежала в автобус.
В автобусе она быстро огляделась и подошла к молодой женщине в белом сарафане.
- Вы не подскажете, где двадцать пятое место? - спросила Дина.
- Это в конце автобуса. А ты одна едешь?
- Нет, не одна, вон моя мама, - сказала Дина, показав на женщину, купившую ей билет, та как раз подходила к автобусу.
Девочка уселась на свое место, рядом села женщина в очках. В это время на них обернулась женщина в белом сарафане, и Дина, широко улыбаясь, помахала ей рукой. Та кивнула в ответ. Таким образом, план, придуманный Диной первой в ее жизни бессонной ночью, был удачно претворен в жизнь. Каждая из двух женщин была уверена, что девочка едет с мамой.
Дорога была знакома Дине. Однажды вместе с мамой они провожали в аэропорт отца, который уезжал в одну из своих далеких командировок. И сейчас, глядя в окно на пробегающие мимо хлопковые поля и виноградники, Дина знала: сейчас автобус заберется на высокий бетонный мост, под которым бурлит, перекатывается на огромных серых валунах шумная река, пробегающая через всю страну, разветвляющаяся на реки, речушки и рукотворные каналы, которые несут плодородие и жизнь в эту долину.
Берега заросли лесом - тугаями, папа рассказывал, что в этих густых тесно переплетенных зарослях раньше водились тигры.
- Тигры ушли, не выдержав соседства с человеком, - сказал папа.
- А, может быть ушли не все? - с надеждой спросила Дина. - Может быть, хотя бы один остался?
- Может быть, - засмеялся папа, и Дина пристально всматривалась в далекие берега: вдруг мелькнет полосатая спина.
С папой было интересно. У него были ответы на все ее вопросы. Из своих командировок он привозил Дине книги, рассказывал обо всем, что ее интересовало. Дина могла спросить о чем угодно, и он не отсылал ее как мама или бабушка, которым все время было некогда. У него всегда находилось время для нее. Вот и в ту поездку Дина спрашивала обо всем, что видела за окном. Мама удивлялась: не устала ли дочка болтать, а папа сказал: «Пусть спрашивает, это хорошо, что у нас растет такой любознательный ребенок». И Дина спрашивала, ежеминутно поворачиваясь к отцу, и папина борода так приятно пахла табаком, и улыбающиеся глаза с лучиками морщинок были так близко.
А сейчас Дина одна, и путешествие не радовало ее как в прошлый раз, когда она подпрыгивала на сиденье, и папа смеялся, а мама только казалась строгой.
Огромная бетонная стела с изображением хлопковой коробочки, горы, нависающие над самой дорогой, такие огромные, что захватывало дух, остановочный пункт на перевале, где торговали вкусной самбусой с мясом и малиновым лимонадом, - все, что занимало ее прежде в дороге, теперь вызывало только печальные воспоминания о том времени, когда они были вместе, когда мама смотрела на Дину и папу с любовью.

* * *
На троллейбусной остановке Дина спросила у пожилого мужчины, как ей добраться до улицы Нагорная. Эта улица была указана в бабушкиной записке. Там жила Аля. Дина боялась, что мужчина спросит, почему она одна, но он не спросил - торопился, пришел его троллейбус, и последние слова он выкрикивал уже с подножки, рискуя быть зажатым дверью. Дина помахала ему рукой, и присела на скамейку - перевести дух и обдумать дальнейшие действия, а заодно и перекусить лепешкой, захваченной из дома, она ведь не завтракала, и теперь немного кружилась голова.
Сегодня - понедельник, значит, тетя Лиля должна быть на работе. Если тетя увидит Дину - все пропало, она, конечно, сразу же позвонит маме. И при этом снова скажет что-нибудь неприятное - вроде того, что мама неправильно воспитывает свою дочь. Вот какая бродяжка выросла, скажет, или еще что-нибудь похуже. Почему они все время ругаются, подумала Дина, ведь они сестры. Ей самой никогда не хотелось обижать Алю, наоборот, хотелось защитить. Как-то раз она даже нос разбила Сережке из их двора. Сережка был старше и гораздо сильнее. Он отобрал у Али пушок для лянги. Кусочек кроличьей шкурки, на который прикручивался свинец. Пушок был большой, гладкий, белый с черными пятнышками - Але его принесла бабушка, взяла у своей знакомой, которая разводила кроликов. Сережка увидел Алину лянгу и отобрал.
- Зачем тебе? - спросил он, гадко посмеиваясь. - Девчонкам играть в лянгу неприлично!
У Али задрожали губы, и тогда Дина подпрыгнула и заехала кулаком прямо в большой, торчащий картошкой, нос. Сережка охнул, схватился за нос рукой и выронил лянгу. Дина быстро подобрала ее, и они с Алей убежали домой, залетели на веранду, едва не сбив бабушку с ног, повалились на кровать и долго хохотали, а потом Аля вдруг заплакала.
- Ты чего? - спросила Дина.
- Жалко Сережку, - сказала Аля, - у него стало такое лицо… Лучше бы я ему отдала эту лянгу.
Але всех было жалко. Она жалела наказанных героев из сказок, жалела всех дворовых обидчиков, всех котят и щенят, живущих в их дворе, и даже головастиков из лужи. Лужа пересыхала, и Аля все носила и носила воду из колонки в детском ведерке и подливала в лужу. Ребята смеялись над ней, а Дина все поняла, и тоже стала носить воду.
Подошел нужный троллейбус, Дина прошла на заднюю площадку, и прижалась лицом к прохладному оконному стеклу. Город раскинулся перед ней как на ладони. Ровные улицы, аллеи, утопающие в зелени огромных платанов, белые дома. Солнечные пятна, играющие в листве и на асфальте, легкий утренний ветерок, несущий запах города - душистых клумб, реки, бегущей вдоль каменных плит, сдерживающих ее бурное течение, влажной от ночной росы травы, упрямо пробивающейся сквозь бетонные квадраты городских площадей. Лучистые облака фонтанов, сотканные из мельчайших капелек, преломлено отражающих искристый солнечный свет.
Этому городу суждено было оставить заметный след в ее жизни и в ее сердце. Здесь она выйдет замуж, родит сына, проживет несколько счастливых и не очень счастливых лет. Прощально вспыхнув огнями, этот город растает однажды под крылом военного самолета, уносящего ее в безопасное никуда, но и много лет спустя он будет сниться ей, призывая на свои улицы, перекрестки, вновь и вновь погружая в реальность тех ощущений, запахов, звуков - шелеста листвы, шума фонтанов, пахнущего травами ветра, прилетевшего с гор, запаха асфальта, нагретого солнцем.

* * *
Улица Нагорная находилась на городской окраине, современные новостройки подступали все ближе, но здесь у самого преддверия гор еще сохранились районы с маленькими домами, хаузами, топчанами, дувалами.
Узкие улицы то поднимались вверх, то спускались вниз, петляли, наползали одна на другую, и Дина долго плутала, отыскивая нужный дом.
Когда она уже совсем выбилась из сил и отчаялась выбраться из этого лабиринта, - почему-то никто не попался ей навстречу, а стучать в ворота она побоялась: то там, то тут лаяли собаки, - она услышала детские голоса. Перед ней открылось небольшое пространство, со всех сторон окруженное небольшими неказистыми домами, это была своеобразная детская площадка, не заасфальтированная, а отполированная множеством пребывающих на ней детских ног - прыгающих, бегающих, выколачивающих на затвердевшей глинистой поверхности бесконечное количество движений - подпрыгов, скольжений, падений. Дина примеривалась к кому подойти спросить дорогу - выглядывала кого-нибудь потолковее.
В самом центре площадки девчонки играли в прыгалки. Несколько прыгалок были связаны вместе в тяжелый, угрожающе свистящий хлыст, то взлетающий над головой, то хлестко стучащий о землю. Нужно было раскачаться на ногах и впрыгнуть в этот крутящийся свистящий вихрь: внутри него сделать прыжок, в следующем кону - два, потом три - и снова выпрыгнуть, не задев этот толстый резиновый шнур, бешено проносящийся перед глазами и готовый вот-вот больно хлестнуть по ногам. Тот кто «заранялся», вылетал из игры. Девчонки так увлеченно играли, раскрасневшиеся лица их были так серьезны и сосредоточены, что Дине тоже захотелось попрыгать. У себя во дворе она прыгала лучше всех.
И вот тут Дина увидела Алю.
Она не сразу узнала сестренку. Аля была в каком-то незнакомом голубом платье - измятом и не очень чистом, ее волосы, которые бабушка каждое утро заплетала в аккуратные тугие косички, были коротко, как у мальчика, острижены.
Она стояла в стороне с маленькой чумазой девчушкой на руках и тоже не сводила глаз с прыгалки, и по тому, как она приподнималась на носочках и покачивала головой в такт хлесткого свиста, Дина поняла: Але тоже очень хочется попрыгать.
Малышка на ее руках то и дело сползала вниз, и Аля, немного откинувшись назад, выпятив живот, снова подталкивала ее выше. Было видно, что ноша не по ней, Дине показалось, что сестренка еще больше похудела и совсем не подросла за то время, что они не виделись, не то что Дина, которая так быстро вырастала из своей одежды, что мама только вздыхала, отправляя очередное платье в шкаф к ненужным вещам.
- Аля! - позвала Дина.
Аля повернулась, заулыбалась, вскрикнула радостно:
- Дина!
Дина смотрела на сестренку, и думала о том, что Аля очень изменилась - это неопрятное платье, и лохматая голова, и цыпки на запястьях, и свежая царапина на лице. Бабушка с нее пылинки сдувала, всегда так чисто одевала, заплетала нарядные бантики.
- Ты с мамой приехала, или с бабушкой? - спросила Аля, беспокойно оглядываясь. - А я и не видела, как вы прошли. Мамы нет дома, она на работе, дома только дядя Витя, он спит - не любит, чтобы ему мешали. Бабушка уже в дом пошла?
Дина видела, что Аля почему-то очень волнуется, постоянно оглядываясь на маленький серый домик, подслеповатыми окошками выходящий на площадку.
- Нет, я одна приехала без бабушки и без мамы.
- Одна? - удивилась Аля и словно успокоилась, перестала оглядываться.
- Тебя обижают здесь? - спросила Дина и дотронулась до Алиной исцарапанной щеки.
- Нет, не обижают, - Аля вздохнула, поджала губы и лицо ее приняло скорбное выражение, какое бывало у нее всегда, когда она сталкивалась с несправедливостью, - не обижают…. Это я подралась.
- Подралась? Ты? - Дина недоверчиво и смятенно взглянула на сестренку. - С кем?
- Да есть тут один… придурок, - презрительно сказала Аля, - болтал всякое, вот и получил.
- Про тебя болтал? - спросила Дина. Ей стало очень жалко Алю. Она ведь знала: сестренка никогда в жизни ни с кем дралась, и даже не ругалась, просто отходила в сторону и плакала.
- Не про меня, - Аля снова сурово поджала губы, - про маму…
- А ты? - спросила Дина, и это было похоже на то счастливое время, когда дома, забравшись вместе на кровать, они рассказывали друг другу секреты, перемежая их бесконечными: а ты? а она? а он?
- А я дала ему в пятак, - сказала Аля, - так дала, что он заткнулся. Щеку вот расцарапал: мальчишка, а дерется как баба. Щипается и царапается.
«Бедная бабушка! Если бы она могла видеть и слышать свою милую тихую внучку!» - подумала Дина.
Наверное, с Алей что-то произошло, если она перестала жалеть людей…
- А ты почему одна? Тетя Марина с бабушкой в магазин пошли? - спросила Аля. Малышка уперлась ей в грудь пухлым кулачком и захныкала. - Ну чего ты, Розочка? Спать хочешь или кушать? Надо потерпеть, совсем немного… - Аля разговаривала с девочкой очень ласково, поглаживала спинку, покачивала.
- Нет, я одна приехала. И я за тобой. Думала мы вместе поедем.
- Куда поедем? - удивленно взглянула Аля.
- К морю. Помнишь, мы с тобой хотели, как мой папа, жить в палатке на берегу.
- А как же твоя мама? Как же бабушка?
- Мама вышла замуж, и я ей больше не нужна. А бабушка… Ты ведь знаешь: она тебя любит больше… А на меня только сердится все время…
Дина опустила голову, боясь расплакаться.
Девочки на площадке перестали прыгать и теперь смотрели в их сторону.
- Пойдем отсюда, - сказала Аля и сделала несколько шагов по направлении к дому. Но вдруг остановилась.
- Нет, домой нельзя - там дядя Витя спит, он пьяный, рассердится, если разбудим. Пойдем со мной.
Они прошли вперед по узкому переулку, спустились вниз по разбитым каменным ступенькам и оказались в укромном уголке, с одной стороны огороженном высоким дощатым забором, с другой - бетонной стеной, поддерживающей осыпающийся край одной из улочек, неотвратимо сползающих в болотистую заросшую камышами низину.
- Лучше здесь посидим, - сказала Аля и спустила девочку прямо на траву. - Это наше местечко, иногда мы с Розочкой здесь прячемся.
Дина не стала спрашивать, от кого прячется здесь Аля со своей маленькой сестренкой. Может быть, от этого дяди Вити, который спит сейчас пьяный в Алином доме?
- Я за тобой приехала… - повторила она.
- Я не могу уехать, Дина. Как же я маму брошу? И малышку?.. Мама работает все время, чтобы нас прокормить, а Роза со мной.
- Может быть, возьмем ее с собой? - неуверенно спросила Дина.
- Нет, что ты… - вздохнула Аля, - она ведь совсем еще маленькая, ее кашей кормить надо. Я каждое утро покупаю молоко и кашу ей варю, и еще в обед нужно сварить…- Аля задумалась, а потом спросила.
- А на море есть коровы?
- Не знаю, - сказала Дина, понимая, что ей придется ехать совсем одной. Она так рассчитывала на Алю. Вместе не страшно, даже весело. А одной... страшно… и одиноко…
- Может быть, ты все-таки вернешься? - тихо спросила Аля. - Мама обещала, что на Новый год отпустит меня к бабушке. Помнишь, как в прошлом году мы елку наряжали? А в двенадцать часов все вышли на улицу и кричали поздравления, и друг другу в гости ходили. Так было хорошо, весело. Возвращайся, пожалуйста. Ведь если ты уедешь, мы долго не увидимся…
- Нет, - Дина покачала головой. - Не могу… Мне обязательно нужно к морю…
И даже Але Дина не рассказала, что надеется на море встретить папу. Ведь он так много рассказывал о побережье, о песочных пляжах, о синей теплой воде. Он мечтал, что когда-нибудь они будут жить на море: папа, мама и Дина. Может быть, он сейчас живет на берегу? И теперь она сможет найти его там, сможет увидеть его хотя бы на несколько минут. Если он будет со своей новой женой и ребенком, она тихонько позовет его и просто скажет, как любит его, как скучает, а потом отпустит, не станет задерживать.
Дина не стала ничего рассказывать Але. Просто обняла ее на прощанье и пока шла по переулку, ведущему вон из этого лабиринта узких осыпающихся улиц, ни разу не обернулась.

* * *
Они смеялись, дурачились, держались за руки, и Дина, стоявшая у стеклянной стены и наблюдающая как самолеты, вспыхивая огнями, взлетали и садились, оборачивалась на них с улыбкой и думала: «Как маленькие!»
Ей хотелось к ним: посмеяться, подурачиться, спросить - о чем там папа шепчет маме на ухо, но она не могла отойти от стеклянной стены: вот- вот должен был взлететь огромный белоснежный самолет, он уже гудел и дрожал, как огромный светящийся жук, так что даже подрагивали и звенели стекла, когда Дина прикасалась к ним рукой. Крупными белыми хлопьями кружился в воздухе снег и, падая на асфальт, тут же таял. За окном быстро темнел, наливался сумерками воздух. От падающего снега, подсвеченного прожекторами, исходило голубоватое зыбкое сияние.
Как жаль, что он тает, думала Дина. Так хочется хотя бы раз за всю зиму поиграть в снежки, скатать с Алей настоящего толстого с морковным носом снеговика. Но снег в этих краях бывает очень редко, раз или два за всю зиму, а если и выпадает, то уже очень скоро - к следующему утру - безудержно, до черной земли, тает, не оставляя ни следа, ни единого белого пятнышка.
- Дина! - позвала мама, - иди к нам!

Тогда была зима, поздний вечер, снег и холод, но мама с папой были рядом, и они были счастливы, они были вместе. Сейчас - жаркое лето, сияющий день, но Дина одна. Совсем одна…
Она вошла в здание аэропорта, и немного помедлив, подошла к окошку, над которым висела табличка «Справочная». В прошлый раз папа сказал, что в этом окошке сидит тетя, которая знает все-все на свете.
- Все? - удивилась Дина, - даже сколько километров до Луны? - она как раз читала книжку по астрономии, которую папа привез ей из командировки.
- Даже это! - засмеялся папа. А мама сказала, чтобы он не морочил ребенку голову.
В окошке сидела женщина с высокой белой прической. На лацкане синего пиджака красовались серебряные крылышки, которые так и хотелось потрогать. У женщины было строгое лицо, и ярко накрашенные губы.
- Чего тебе, девочка? - спросила она у Дины, которая собиралась с духом, и не знала как спросить. Переминалась с ноги на ногу...
- Сколько стоит детский билет до моря? -выговорила наконец, шумно вздохнув.
- До какого еще моря? - удивилась строгая тетя.
- До Черного, - сказала Дина, и добавила, чтобы не было недоразумения, - но только оно синее…
- Нельзя купить билет на море, - объяснила тетя. - Нужно брать до города - Анапы, Туапсе, Ялты.
- До Анапы! - сказала обрадованно Дина. Она вспомнила, что именно про этот город рассказывал папа.
- До Анапы детский билет стоит сорок рублей! - сурово сказала всезнающая тетя.
- Спасибо, - Дина отошла от окошка. Вышла из здания аэропорта, устало присела на скамейку.
- Сорок рублей… - прошептала она, - а у меня всего лишь двадцать …
И в сумку лезть незачем, она точно знает - четыре трехрублевки, пятирублевка и три железных рубля.
И вот еще пятнадцать копеек в кармане - сдача от покупки билета на автовокзале.
Может, все-таки на поезд? Может, денег хватит? Но она ведь еще дома все решила. На поезде ехать дня три: рано или поздно взрослые заметят, что она одна. На самолете всего три часа, можно было снова притвориться чьей-то дочкой, или внучкой, или сестренкой…
Нет, вздыхает Дина, с самого начала эта затея была неудачной. Ничего у нее не получится. Что же теперь делать? Возвращаться домой? Так и не увидев моря? Так и не увидев папу?
Как же сильно хочется кушать! Она с самого утра съела только кусок лепешки.
Здесь есть столовая, в прошлый раз папа угощал их с мамой таким замечательным воздушным пирожным с вишенками в желтоватом нежном креме. И котлеты с картофельным пюре Дине тоже очень понравились. Вот это аппетит! - смеялся папа. - Так ты скоро и меня перерастешь!
Папа даже не знает, что за год она выросла на десять сантиметров, и теперь самая высокая в классе. Может, поэтому ей так хочется кушать? Ведь, когда человек растет, ему нужно хорошо питаться, это каждому известно.
Нужно обязательно поесть. Тогда и голова лучше работать будет. Так папа говорил.
В столовой было много народа, все столы были заняты. Дина встала в хвост длинной очереди, высматривая при этом свободное место. За столиком у окна освободился стул - ушли бабушка с внуком. Мальчик не хотел уходить, просил еще лимонада, бабушка тащила его как упиравшегося ослика. Дина, предупредив очередь, что вернется, побежала к столу - занять освободившийся стул. Но не успела. На него сел мужчина в кепке и засаленном пиджаке. От мужчины пахло спиртным. Дина посмотрела на него растерянно, но тут одна из двух женщин, сидевших за столом, сказала:
- Девочка, подожди, мы уже уходим.
Дина обернулась на очередь.
- У меня очередь! Можно я пока повешу сумку? - она повесила ранец на спинку стула одной из женщин, допивающих компот, и побежала назад.
Какая я все-таки ловкая, с гордостью подумала она. Теперь сяду, поем спокойно, а потом придумаю, что делать.
Очередь двигалась медленно, толстенькая девушка в белом смешном чепчике была не очень расторопна. Люди теряли терпение, поторапливали ее. Но девушка только краснела, роняла ложки, проливала компот из стаканов, и дело у нее не двигалось. Дине пожалела девушку, ей стало как-то неловко за ее неповоротливость, непонятливость. Часто так бывало, стыдно становилось за других людей, словно она сама виновата. Наверное, эта девушка совсем недавно устроилась на работу, поэтому и волновалась, и все у нее валилось из рук. Дине это было знакомо. Однажды она решила приготовить ужин к приходу мамы, и очень старалась, но суп получился пересоленным, и лук для салата она нарезала очень крупно. Мама тогда не стала ничего есть, и сказала: «не можешь - не берись», а дядя Володя все съел и даже попросил добавки, и сказал, что очень любит луковый салат, хотя салат был никакой не луковый, а «летний» - из помидоров, огурцов, болгарского перца и лука - рецепт Дина нашла в отрывном календаре, который висел в коридоре возле зеркала. Она никогда не выбрасывала листочки с полезными советами и рецептами на обороте, аккуратно складывая их коробку из-под шоколадных конфет.
- Мне, пожалуйста, пюре, котлету, компот и одно пирожное бисквитное с кремом, - сказала Дина, когда подошла ее очередь, и улыбнулась запыхавшейся девушке, чтобы хоть немного приободрить ее.
- Два сорок, - девушка поставила перед Диной поднос с тарелками.
Дина хотела расплатиться, но вспомнила, что деньги остались в ранце.
- Ой, извините, я сейчас! - сказала она и побежала к столику, возле которого оставила ранец.
Сначала ей показалось, что она просто перепутала столы. За этим сидели какие-то другие люди. Не было тех двух женщин, допивающих компот, - может быть, допили и ушли? Не было плохо пахнущего мужчины в засаленном пиджаке. Дина быстро огляделась: нет, она не ошиблась - этот стол, этот! Вот же - в центре, у самого окна!
Но ее ранца на спинке стула не было! Не было! Она заглянула под стол, обошла столик вокруг. Остановилась растерянно.
За столом расположилась компания молодых людей - два парня и три девушки. Одна из девушек уселась на колени долговязого бородача в яркой просторной рубашке. Они смеялись, шумно переговаривались.
- Чего тебе, девочка? - спросила одна из девушек, очень красивая длинноволосая.
- Здесь висел мой ранец, - сказала Дина. - Вы не видели? Такой зеленый. Вот здесь висел на спинке, на этом стуле!
- Так его мужчина забрал, - пробасил долговязый, - только что!
- Какой мужчина? - обмирая, спросила Дина.
- Ну, пьяный мужичок в пиджаке таком… как бы выразиться поточнее… не первой свежести… - парень рассмеялся.
Дина оглянулась на девушку в смешном чепчике, на ждавший ее поднос с котлетами и пирожным, и, чувствуя, как закипают в глазах слезы, побежала к выходу. Как же так?! Ведь там все ее деньги!
Солнечный свет ударил по глазам, Дина заслонила их ладошкой, сердце колотилось так, что, казалось, сейчас выпрыгнет, и тут, за спинами людей, шедших к автобусной остановке, она увидела спину мужчины в засаленном пиджаке.
- Стойте, стойте! - закричала она, и рванулась следом.
Спина то показывалась, то снова исчезала. А Дина все бежала и бежала, расталкивая людей. Она почти догнала его, но тут, зацепившись ногой о какой-то булыжник, упала, ободрала колени. Ну почему, почему она всегда падает? У нее уже все коленки в шрамах! Мама говорит, что это из-за высокого роста. - Ну ты у меня и дылда, - говорит мама, и при этом у нее становятся такие глаза, что Дина догадывается: она вспоминает папу. Ведь это в него дочка такая дылда.
Дина вскочила. На левой коленке из-под грязного, словно наждачной бумагой снятого слоя, выступили капельки крови. Было очень больно, но превозмогая боль, она побежала к автобусу.
Мужчина уже поднялся на подножку - Дина увидела, что он держит ее ранец подмышкой - и быстро, расталкивая пассажиров, стал пробираться в самую середину. Дина все время следила за ним глазами, пока бежала, чтобы не выпустить из вида…
Оранжевые двери зашипели и закрылись, автобус плавно тронулся с места.
- Подождите, подождите! - закричала Дина пронзительно, так что все, кто стоял на остановке, обернулись на нее.
Но, водитель, конечно, не услышал ее тонкого срывающегося голоса. Автобус уехал, а она осталась стоять среди чужих людей, удивленно глядящих на нее, с разбитой коленкой, без денег, голодная. Она вспомнила о подносе с котлетой и пирожным, сглотнула, и чуть не заплакала. Нет, плакать нельзя. Нельзя еще больше привлекать к себе внимание. Итак, уже устроила концерт по заявкам телезрителей. Она постаралась улыбнуться. Пожала плечами. Словно падать и опаздывать на автобус для нее привычное и пустяковое дело и стала в сторонке, на самом краю остановочной платформы. Встала так, чтобы не очень была заметна разбитая коленка, и чтобы никто не увидел слезы, которые, несмотря на ее усилия, катились и катились по щекам. Зачем он украл ранец? Разве такой взрослый человек не может сам заработать денег? Разве можно воровать у детей? Если бы рядом был папа, она бы спросила у него: почему, почему существуют такие люди? Почему они становятся ворами, почему причиняют столько зла? Разве они не были пионерами, комсомольцами? Разве в школе их не учили, что воровать - плохо? Она бы спросила у папы…
Если бы папа был рядом, такого с ней никогда бы не случилось.
- Девочка, тебе помочь? - к Дине подошла пожилая женщина с корзиной в руках. Из корзины смотрел на Дину толстый серый кот. Женщина чем-то неуловимо напоминала Дине бабушку. Ей вдруг очень захотелось все рассказать этой женщине, попросить ее о помощи.
- Опоздала на автобус? - спросила женщина.
- Да, - кивнула Дина.
- На дачу едешь?
- Да, - снова кивнула Дина.
- К бабушке?
Опять кивнула.
- В Лучобе дача, на конечной?
И придумывать ничего не пришлось, эта добрая бабушка сама за нее все придумала.
- Уж не та ли дача - голубая, последняя на улице?
- Да.
- Там, где всегда много детишек?
- Ага.
- Домой ездила родителей проведать?
Дине оставалось только кивать.
- Ну что ж, вместе поедем, я тоже на автобус опоздала, махала водителю, а он и не увидел. Ну и ладно, скоро другой придет. А коленку ты сильно разбила, приедешь сразу промой, и зеленкой обработай. А я вот домой ездила за котом, скучаю по нему очень. Да и мышей у меня на даче! Пищат день и ночь - спать не дают. А в этом году урожай хорош: и яблоки, и груши, и малина. Моя дача сразу у остановки, а к вам долгонько минут пятнадцать идти вглубь. У бабушки-то твоей , наверное, тоже ноги больные? Я еле хожу... А вот и автобус! Пошли?
И зачем Дина вошла в этот автобус и села у окна рядом с доброй словоохотливой женщиной? Заплатила за билет - последние пятнадцать копеек, что лежали в кармашке, - и ехала до самой конечной, слушая рассказы о коте, не признающем колбасы: «только свежего мясца ему подавай!..», и о непослушном деде, который не хочет жить на даче: «барин какой выискался, ишь ты, - условий ему, видите ли, не хватает!..», и о зловредной соседке, построившей забор на полметра ближе, и о мальчишках, обдирающих яблони.
Зачем она ехала, сама не зная куда? Может быть, рассказать этой женщине, что она убежала из дома? И что, наверное, ее уже ищет вся милиция страны? Занять денег на дорогу? Вернуться домой?
- Ну, вот и приехали! Иди, дорогу-то знаешь, наверное? Бабушке привет передавай, я, конечно, с ней не знакома, но видно она хороший человек, раз столько внуков! А у меня всего одна, да и то в Москве. Ну, ступай. Заходи в гости, если что.
Слева домики, справа горы, пахнет не так как в городе, Дина глубоко вдохнула: чем-то свежим - яблоками, травой. Дина обернулась - женщина машет ей из-за калитки, значит, надо идти - по этой дорожке в самый конец улочки к голубой даче, в которой живет чья-то незнакомая бабушка и ее внуки. Что Дина им скажет? А женщина все смотрит ей вслед - и не улизнуть, не убежать. Да и куда бежать?
На калитке висел огромный замок. Может быть, это не та дача? Ах, не все ли равно? Так хочется прилечь - поспать немного. Может быть, там есть какая-нибудь еда? Она огляделась, вокруг никого не было. Голубая дача стояла чуть в стороне от всех домов. Наверное, здесь ее никто не потревожит какое-то время. Стараясь не задеть сильно болевшую ногу, она перелезла через невысокую проволочную ограду.
Во дворе была колонка, она напилась, умылась. Промыла коленку. Боль немного стихла. «Эх ты, слабачка! - сказала она себе. - Немного неприятностей, а ты уже разнюнилась…»
Хорошо, что на двери домика нет замка, просто прикручено проволокой. Она вошла.
На веранде прямо на дощатом полу были рассыпаны яблоки. Она присела, взяла одно, съела торопливо.
Воровать нехорошо, это Дина знала точно. Она огляделась: на столе, покрытом истертой клеенкой, лежала старая пожелтевшая тетрадка и огрызок карандаша. Девочка аккуратно вырвала лист из тетрадки, написала: «Я, Дина, съела одно яблоко». Потом подумала немного, исправила цифру один на два, и съела еще одно яблоко.
Потом улеглась на маленький тапчан, покрытый курпачами, и уснула, крепко и спокойно.
Проснулась, когда за окном уже стемнело, полежала, прислушиваясь. Было тихо, только где-то очень далеко лаяла собака. Утро вечера мудренее, говорил папа, когда она не хотела засыпать. Наступит утро, решила она, и все будет хорошо. Завтра она решит, что ей делать. А теперь спать. Так меньше хочется кушать.
Утром она проснулась от того, что на нее кто-то смотрел. Она открыла глаза. Перед ней на корточках сидел большеглазый малыш, рядом с ним стоял мальчик постарше. А возле двери стоял парень лет семнадцати. Она испуганно вскочила, хотела убежать, парень засмеялся:
- Ну и ну, прямо как в сказке про трех медведей! Вот сейчас съедим Машу! Ты как здесь оказалась, Маша? Точно съедим!
Мальчики засмеялись. А самый младший взял Дину за руку и серьезно сказал:
- Не бойся, Маша, мы тебя не съедим, Руслан шутит.
Мальчик постарше и Руслан снова засмеялись. А Дина сказала тихо:
- Я не Маша, я Дина. И еще вот, - Дина протянула записку, - я у вас два яблока съела.
Через десять лет, когда она будет учиться в университете, он войдет в их аудиторию, широко улыбнется, встряхнет кудрявой головой, и она узнает в молодом преподавателе того смеющегося парня, стоящего в дверном, светящемся утренним светом, проеме, и ей всегда будет казаться, что она полюбила его еще тогда, в дачном домике.
А он всегда будет вспоминать, как увидел ее впервые - испуганную, с ободранными коленками, протягивающую ему руку с этой смешной запиской, в которой она признается, что съела два яблока.
Между ними будут препятствия, обстоятельства, люди, события. Он к тому времени будет женат, и она в девятнадцать выскочит замуж - родит сына, потом останется одна. Он найдет ее после долгих поисков и останется с ней теперь уже надолго, может быть, навсегда.
Когда у них родится дочь, он с улыбкой скажет:
- Вылитая Маша…
Вокруг будет много людей - друзья, родные. Все будут спрашивать: какая еще Маша?! И только они двое будут знать: какая Маша, и засмеются, и вспомнят то далекое летнее утро.

* * *
Это была большая дружная семья. Мать, отец, бабушка, дед, восемь человек детей - девочки, мальчики, мал мала меньше. Когда ранним утром ее привезли в городскую квартиру, и она, искупавшись в ванной, помазав коленки зеленкой, переодевшись в цветастое платье одной из девочек, села за большой стол, где собрались все они - говорливые, смеющиеся, во главе стола отец, высокий грузный мужчина, рядом светловолосая мама, Дина подумала: мне бы такую семью... Ее стали спрашивать, откуда она, где ее родители, почему она одна, и она заплакала, закрыв лицо руками, - сказался тяжелый день, и усталость, и одиночество.
А они вдруг дружно и сочувственно затихли, и самый маленький, Алишер, подошел и обнял ее:
- Не плачь, с нами будешь жить.
Позвонили Дине домой, и через несколько часов приехала мама.
Она не ругала Дину, только поцеловала ее, и прижала к себе крепко.
В автобусе мама молчала. А потом вдруг положила Дине на колени какие-то конверты.
- Прочти, - сказала она, - это папа тебе написал.
У мамы задрожал голос, и она отвернулась к окну.

Много лет спустя на своем уроке, когда ученик у доски очерчивал указкой границы прежней огромной страны, Дина Владимировна, вдруг отчетливо вспомнила эту обратную дорогу домой. Вспомнила, как сидела, прижавшись к маминому плечу, и отцовские письма лежали на разбитых, измазанных зеленкой, коленках. Высохли слезы, в открытое окно дул горячий, пахнущий нагретой травой, ветерок.
Успокаивалось сердце, унималась печаль, по-детски щедро она простила отца, и, сжав мамину теплую ладонь, она закрыла глаза, пообещав себе, что все будет хорошо.
Все и правда будет хорошо: мама еще долго будет рядом, они будут навещать Алю, и папа будет приезжать, и бабушка еще будет долго жить на свете, и еще долго будет эта земля дарить им свое солнце, свое тепло, свою щедрость.

Когда-нибудь потом им придется расстаться.
Самолет унесет Дину с маленьким сыном на руках далеко от этой земли, бабушка останется на самой окраине поселка, вверх по каналу, у самого подножия холмов, уходящих вереницей вдаль - туда, где мерцают в вышине огромные синие горы. Аля уедет в Австралию, и будет присылать Дине фотографии, на которых она - тоненькая, невысокая как подросток, - стоит в окружении пятерых детишек, под руку с немолодым рыжеватым мужчиной - ее австралийским мужем. Отец не успеет уехать, он погибнет, выполняя журналистское задание во время гражданской войны, которая вспыхнула в этой маленькой тихой республике так внезапно и так бессмысленно. Воспоминания о нем будут мучить Дину долгие годы, она сменит отчество, потому что даже имя отца будет причинять ей нестерпимую боль. У мамы с Володей родится сын, который станет известным художником, и часто, когда по телевизору будут показывать очередную выставку, за его спиной Дина будет видеть маму - в строгом костюме и с высоко взбитыми в прическу седыми волосами. Сложные отношения сохранятся у них на всю жизнь. Мама никогда не звонит дочери сама, а Дина набирает номер московской квартиры только по праздникам и еще в день маминого дня рожденья.
- Спасибо, - говорит мама, услышав поздравление, и каждый раз передает трубку дяде Володе.

Но все это будет потом, а пока…
Пока они рядом… Солнце заглядывает в окно, мама целует ее в макушку. Путь не близок - сначала по серпантину вверх, потом после перевала вниз мимо мелькающих рядами виноградников. Потом через город с его прохладными фонтанами и тенистыми парками. И наконец, покинув последние убегающие прочь улицы, автобус выезжает на неширокое шоссе, обрамленное по линии горизонта волнистым голубоватым силуэтом далеких гор, - дорогу домой.
Многие годы спустя повзрослевшей Дине будут сниться облака золотой пыли, летящие за автобусом, сожженная зноем колкая трава вдоль каменистой обочины, и запах асфальта, нагретого солнцем так, что даже под вечер, когда они с мамой идут по затихающему поселку, Дина чувствует под босыми ногами его нескончаемое незабываемое тепло.

Казань

“Наша улица” №155 (10) октябрь 2012