Олег Гордеев "Коридоры цирка" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Олег Степанович Гордеев родился 14 мая 1940 года в Саратове. Профессия - строитель. Значительную часть жизни преподавал в ВУЗе, кандидат технических наук, доцент. С начала 90-х годов занимался строительным бизнесом, который свернул несколько лет назад. Пишет тогда, когда образуется свободное время и возникает потребность изложить определённую тему. Последняя публикация в газете "Завтра" за 2008 год о проблемах высшей школы. В журнале «Наша улица» публикуется с 2011 года.

вернуться
на главную страницу

Олег Гордеев

КОРИДОРЫ ЦИРКА

рассказ

Амфитеатр пуст и гулок. Приглушен свет. При отсутствии зрителей внутренний объём цирка кажется значительно меньше. Репетиции артистов закончились, на манеже свернули ковёр, представив взору главный секрет иллюзионистов - открытый лаз в центре, уходящий куда-то вниз. Я с двумя помощниками занимаюсь испытанием металлических анкеров, забетонированных в проходах между рядами кресел. К этим анкерам крепится реквизит артистов и страховочные конструкции. Подобные испытания проводятся регулярно с определённой периодичностью. Трос, натянутый до контрольного усилия через весь зрительный зал, смотрится единственной струной огромного музыкального инструмента. В какой-то момент из главного выхода появляется директор Саратовского цирка Дубинский Иосиф Вениаминович - невысокий, слегка прихрамывающий мужчина с редкой проседью в шевелюре. Он проходит к первому ряду кресел, усаживается, и наблюдает за работой бригады. Спустя непродолжительное время он ушёл незаметно для нас. Работа закончилась поздним вечером, после испытания блоков, подвешенных над колосниковой решёткой.
Через неделю я с готовым отчётом появился в кабинете директора цирка. Иосиф Вениаминович, не глядя, отложил его в сторону и спросил:
- Вы же аспирант? - Получив утвердительный ответ, продолжил:
- Вы могли бы поработать у нас инженером по технике безопасности?
- Вероятно, да. На полставки? - быстро сообразил я.
- Да, но Вы не пишите это в заявлении о приёме на работу. Будете приходить, когда Вам позволят обстоятельства, - говорил он тихим, но твёрдым и спокойным голосом. Приятно удивлённый этим предложением, я стал внутренне готовить себя, как мне казалось, к ответственной и интересной работе в непривычных условиях. Я недавно отчитался перед заведующим кафедрой профессором Туровским М.А. об освоении нового для практики кафедры и института оптического метода исследования напряжений на прозрачных моделях. Никто до меня на кафедре не решился взяться за такое трудоёмкое дело в одиночку. В лаборатории несколько лет простаивала установка, предназначенная для учебных, демонстрационных целей, но никак не для научных. Для её усовершенствования требовались дополнительные конструктивные элементы, которые необходимо было изготовить самому. Так что процесс начался с работы на токарном станке и завершился выходом полезного продукта только через два года. Теоретическую часть диссертации я мог бы выполнить в стенах любого здания, в котором найдётся тихое и уединённое место, в том числе и в цирке.
Иосиф Вениаминович вывел меня в коридор и показал кабинет, который я должен буду занять. Помещение оказалось очень просторным для одного человека, с удобным креслом. У меня никогда в жизни не было отдельного кабинета, собственно как и должности, дающей такую возможность.
Весть о новом сотруднике быстро распространилась по коридорам цирка. Работники цирка были ко мне внимательны и доброжелательны. На следующий день, когда я воссел в мягкое, кожаное кресло в своём кабинете, ко мне пожаловал первый посетитель с забинтованной до локтя рукой. Оказалось, что это дрессировщик, которого укусил медведь, и он хотел, чтобы я подписал ему больничный лист.
- Вас кто-то направил ко мне?
- Да нет, просто мне никто не подписывает бюллетень.
- Почему?
- Говорят, что я был не трезв когда входил в клетку, но это неправда. У медведицы началась течка, она стала возбудимой, вот и хватанула меня за руку.
- Я тоже не могу подписать, так как отвечаю только за состояние конструкций здания, а проблемы с людьми и зверями должен решать кто- то другой - нашёлся я что ответить. Незадачливый посетитель ещё посидел какое - то время, сокрушаясь по поводу своей ситуации; я выразил ему своё сочувствие и он ушёл.
Дверь в кабинете я всегда держал открытой, что привлекало случайных посетителей. Иногда в дверном проёме вырисовывалась фигура Иосифа Вениаминовича. Мы с ним раскланивались и он, видя, что я занимаюсь своей работой, и очевидно довольный этим, не сказав ни слова, уходил. У меня на столе лежала толстая книга в чёрном переплёте, похожая на библию, и такого же формата, - «Общая теория оболочек». Небрежно набранная, она имела много опечаток в написании дифференциальных уравнений, которые были частично исправлены моими предшественниками авторучкой, но и для меня осталось достаточно работы.
Имея полную свободу перемещения по коридорам цирка, я знакомился с планировкой здания. Проходя по первому этажу, где располагались клетки с животными, я обратил внимание на верблюда в стойле. Он странным образом мне кого - то напоминал. Я остановился, присмотрелся и надел на него недостающую деталь - воображаемые очки. Точно, всё сошлось! Передо мной стояло существо, очень похожее на моего научного руководителя - профессора Туровского Михаила Александровича. Тот - же приплюснутый нос, выдающаяся вперёд крупная верхняя челюсть и немного отвисшая нижняя губа. В тот момент у нас с шефом были неопределённые и прохладные отношения. Я готов был спрятаться в незаметную норку, чтобы в одиночестве, без посторонних раздражителей, продолжить работу над диссертацией. Шеф не знал, чем конкретно я занимаюсь, у него был свой подопечный, которому он до меня дал такую же тему научной работы, подготовил ему теоретический материал и благословил на защиту. Я думаю, что он искренне пытался помочь и мне, но у него произошёл какой - то сбой. Вначале на консультацию со мной он пришёл в приподнятом настроении, преисполненный ощущением творческих сил. Он стал рисовать расчётную схему и выводить искомые уравнения. Когда он закончил, я заметил ему, что он написал известное дифференциальное уравнение второго порядка в конечных разностях, и ничего нового здесь нет. Он обескуражено всмотрелся в то, что написал, и, наконец, разочарованно произнёс: «Да, как - же я так… Я посмотрю ещё дома». На том мы и расстались. Он перестал интересоваться моей работой и стал избегать меня. В коридорах института мы расходились, лишь издалека завидев друг друга.
По соседству со мной находился кабинет главного инженера Крупенникова, высокого худого мужчины с глубокими морщинами на лице, старейшего и заслуженного работника цирка. Когда мы изредка встречались в коридоре, он извлекал из своей памяти какой-нибудь эпизод из прошлой истории цирка: «Когда приезжал с гастролями Александр Вертинский, то он сетовал на то, что в самой лучшей гостинице города «Астория» нет туалета в номере. Это его очень возмущало».
Проходили дни, директор проводил планёрки, на которые меня не приглашали, главный инженер был всегда в отлучке, выполняя заказы артистов по реквизиту, только я находился не у дел, изолированный по чьей-то воле от текущих дел цирка. В один из дней, случайно встреченный в коридоре Крупенников мимоходом, не останавливаясь, сказал: «Вчера у нас произошло ЧП - сорвался воздушный гимнаст, упал в публику. Мамлеев кричал, где же ваш инженер по технике безопасности». Мамлеев Борис Иванович - инспектор манежа, известная личность в городе. Представления начинались, когда он в свете прожекторов появлялся на арене и торжественно-приподнятым голосом произносил: « Открывает программу…». А кричал он в тот вечер, по-видимому, от пережитого волнения и понимания своей ответственности за всё происходящее во время представления. Но этот случай усилил у меня чувство неловкости от непричастности ко всему, что происходило в цирке, и заставил меня задуматься об увольнении. Более того меня удивила зарплата, которую я стал получать; она значительно превышала мою стипендию и наверняка составляла полную ставку. Я стал понимать, что от меня требовалось только одно - упорно трудиться над диссертацией в предоставленных условиях.
Атмосфера цирка не оставляет безучастным и равнодушным никого, кто так или иначе вовлечён в его повседневную жизнь. Различные коллективы сменяли друг друга на арене. В отдельные вечера я присутствовал на представлениях, занимая постоянно забронированное для директора место, и чувствовал, как цирк упорно растворяет меня в себе, чему я вынужден был сопротивляться.
В мою настежь открытую дверь время от времени заходили работники и артисты цирка, одни познакомится и поговорить, другие с определённой целью. В один из дней пришёл Владимир Александрович Волжанский, основатель династии канатоходцев и руководитель номера. Накануне я смотрел захватывающее представление, в котором он исполнял эффектный авторский трюк. На роликовых коньках он нёсся по канату, взлетал на трамплине и опускался на противоположный «мостик». В следующем номере он поднимался по наклонному канату, держа во рту зубник в виде изогнутого стержня, на вершине которого стояла его дочь Марианна в одном пуанте и арабеске. Он рассказывал, как сам сконструировал аппаратуру, меняющую угол наклона канатов, о своих зарубежных гастролях и впечатлениях о западном образе жизни. Когда сменилась программа и приехали новые артисты, в открытую дверь зашёл и канатоходец Магомед Магомедов - стройный, смуглолицый дагестанец. Его интересовала моя рычажная лебёдка, прозванная у монтажников «лягушкой» из-за её своеобразной формы. Он хотел её приобрести. Потом пригласил на представление: «Я сейчас единственный, кто делает сальто назад на канате без страховки. Моя жена Ларита стоит у меня на голове и поёт. Она оперная певица, закончила музыкально - педагогическое училище имени Гнесиных». Я пришёл и посмотрел. Зрелище было впечатляющим и тревожащим: хрупкая, красивая русская женщина (в девичестве Сапунова) пела под куполом цирка, стоя на голове своего партнёра, который шёл по наклонному канату. Что заставило её заняться столь рискованным делом? В 1972 году она упала с семнадцатиметровой высоты во время репетиции в Рязанском цирке. Собирали её буквально по кусочкам в течении нескольких лет. На канат она больше не ступила, но из цирка не ушла.
Михаил Александрович попросил меня остаться после заседания кафедры. Он и его подопечный сидели напротив и настороженно смотрели на меня сквозь стёкла очков. Они походили друг на друга, как отец и сын, - оба мешковатые по фигуре, имели одинаковые манеры и темперамент. Но в комплекции выигрывал профессор. Он имел незлобивый нрав, обладал мягким чувством юмора и иронией. Ему нравилось рассказывать, посмеиваясь, о том, как наш прославленный корабел академик Крылов А.Н. в своём сугубо научном труде, в котором он полемизирует с японским учёным, во введении в свободной манере делится воспоминаниями из своего детства и об удивительных людях, с которыми ему выпало работать. Особенно ему нравился эпизод, где академик пишет о собаках, которых его дядя охотник принципиально не кормил в летнее время, считая, что они должны прокормить себя сами. Собаки убегали в соседние деревни и там разбойничали, поедая домашнюю живность.
Видно было, что шефу и его «сынку» разговор даётся нелегко. Собственно, говорил только профессор. Суть разговора сводилась к тому, чтобы я подписался под их совместной статьёй, подготовленной к публикации. Им была известна моя работа, в которой я пришёл к совершенно противоположным результатам. К тому же, я должен пропустить своего коллегу вперёд по защите. В прессе появились публикации о скорой ликвидации многих региональных советов по защите диссертаций, а успешная защита его в столичном ВУЗе вызывала сомнение. Замысел нашего патрона заключался в том, чтобы обезвредить возможного оппонента и облегчить защиту «своего». Я с пониманием отнёсся к их затруднению и скрепя сердце дал согласие на соавторство, но неприятный осадок остался.
В коридорах цирка я часто встречал быстрого на ногу дежурного слесаря, который постоянно куда-то спешил, отыскивая любую возможность подработать. Служащие цирка пользовались этим, приглашая ответственного работягу домой для ремонта сантехники. Располневшие от безделья его сменщики и вахтёры дали ему презрительное прозвище «Бегунок». Забежал он и ко мне со своей проблемой. Я обратил внимание на его удручённый вид.
- Мне нужно жену устроить на работу. Нет ли у Вас знакомых, которые могут помочь в этом? Она была больна раком, долго лечилась. Сейчас ей значительно лучше, но нужны деньги. Это моя первая жена, с которой я в разводе. У моей теперешней жены то- же нашли рак, и я уже не знаю, что делать.
- Почему Вы развелись с первой женой?
- Несколько лет назад она влюбилась и ушла от меня. После того как заболела, новый муж её бросил.
- Вы к Иосифу Вениаминовичу обращались?
- Да, он сказал, что как только освободится место, то он её примет на работу. Но здесь редко освобождаются места.
К сожалению, я ничем не мог ему помочь.
Пробыл я в цирке столько, сколько позволяла мне моя совесть. Я пришёл к Иосифу Вениаминовичу и сказал, что мои обстоятельства больше не позволяют мне оставаться в цирке и я должен уйти, на что он коротко ответил: «Хорошо».
Прошло ещё время, когда работа над диссертацией была закончена, и я оказался готов к хождению по коридорам МИСИ, что недалеко от Павелецкого вокзала. К тому времени совет по защите кандидатских диссертаций нашего института был распущен, также как и ряда других вузов, и мне пришлось ехать в Москву. Учёный секретарь направил меня на кафедру железобетонных конструкций. Заведующий кафедрой профессор Байков В.Н. поинтересовался, могу ли я рекомендовать кого- то в качестве своего второго оппонента. Недолго думая, я назвал фамилию москвича, кандидата наук, который с некоторых пор наезжал к нам на кафедру и принимал участие в конференциях. Тематика его научной работы совпадала с научным направлением нашей кафедры. Мы с ним выполнили одну договорную работу, и сошлись на основе общего увлечения горными лыжами. На следующий день Байков В.Н. отозвал меня в сторону и, понизив голос, сказал: «Мы навели справки и выяснили, что Ваш знакомый, человек немецкой национальности, имеет продолжительный конфликт с людьми еврейской национальности, работающими в научных институтах. Есть вероятность того, что они могут устроить Вам обструкцию исключительно только в силу неприязненных отношений с Вашим товарищем. Мы сами подыщем Вам оппонента». Для меня это не было новостью. Евгений с горечью говорил о том, что многократное участие его в открытых конкурсах на замещение вакантных должностей постоянно зарубалось, как он считал, еврейским сообществом. В ответ он стал выступать с критикой на защите диссертаций соискателями, у которых научными руководителями были подозреваемые им лица.
Когда я передавал свою диссертацию на экспертизу официальному оппоненту из НИИ, тот встретил меня суровым предостережением: «У Вас будут большие сложности при защите. Уже давно говорят, что у Туровского все диссертации похожи одна на другую, и что пора прекратить эту практику». Меня такой выпад никак не взволновал. Когда я пришёл забрать свою работу, оппонент был более благосклонен: «Вы защититесь. У Вас хорошая диссертация».
Оставалось назначить день защиты, с чем мы, вместе с сопровождающим меня ассистентом Геннадием, подошли к председателю совета. Тот сидел за столом и что-то писал. Геннадий стал громко, на ухо, излагать ему причину нашего визита, на что пожилой, тучный человек кивал головой и продолжал писать, но вдруг стул под ним обвалился и он рухнул на пол. Геннадий бросился его поднимать и усаживать на новый стул; обернувшись ко мне стал весело смеяться:
- Ну, тебе повезло, остался жив, защита состоится.
Я посмотрел в сторону председателя.
- Не беспокойся, он ничего не слышит, ему скоро девяносто.
- А как- же он будет участвовать в заседании совета?
- Он приспособился, понимает происходящее.
На моё сообщение о скорой нашей поездке в Москву на защиту, профессор Туровский отреагировал неожиданно для меня:
- Вы самостоятельно работали над диссертацией, Вы один и поезжайте на защиту.
- Это не совсем правильно; меня там спросят, почему не приехал Ваш научный руководитель, что я им отвечу? Надо же подумать и о других Ваших соискателях, которые будут защищаться в Москве. Новые контакты Вам не помешают.
Мои слова убедили его, и мы благополучно справились с поставленной задачей.
Возвратившись в Саратов, я пошёл в цирк. На арене выступал Олег Попов. Он балансировал на провисающей проволоке, ловил ускользающий солнечный луч, чтобы расположиться в его тепле, и выполнял другие трюки, вызывая не громкий смех, а добрую улыбку. В перерывах между выходами его можно было видеть в приёмной директора играющим в бильярд с другими артистами. В этот же вечер я познакомился с новым инженером по технике безопасности. Им оказался аспирант института механизации сельского хозяйства.
Дубинский Иосиф Вениаминович умер в 1976 году в возрасте шестидесяти двух лет. Незадолго до смерти он подарил горожанам фонтан «Одуванчик» перед цирком, идею которого он привёз из Австралии.  

Саратов

“Наша улица” №168 (11) ноябрь 2013