Инна Иохвидович "Вечная весна?" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Инна Иохвидович родилась в Харькове. Окончила Литературный институт им. Горького. Прозаик, также пишет эссе и критические статьи. Публикуется в русскоязычной журнальной периодике России, Украины, Австрии, Великобритании, Германии, Дании, Израиля, Италии, Финляндии, Чехии, США . Публикации в литературных сборниках , альманахах и в интернете. Отдельные рассказы опубликованы в переводе на украинский и немецкий языки. Автор пятнадцати книг прозы и одной аудиокниги. Лауреат международной литературной премии «Серебряная пуля» издательства «Franc-TireurUSA», лауреат газеты «Литературные известия» 2010 года, лауреат журнала «Дети Ра» за 2010. В "Нашей улице" публикуется с №162 (5) май 2013.
Живёт в Штутгарте (Германия).

вернуться
на главную страницу

Инна Иохвидович

ВЕЧНАЯ ВЕСНА?

рассказ

- Саша, это ты? - спросила она, мужское лицо темнело на белой подушке.
- Кому ж ещё быть, или ты меня уже не ждёшь, Ириша?!
- Но ты же, ты, ты... - запнулась она.
- Договаривай милая, договаривай, хотела небось сказать, что я - мёртвый, умер, утонул , да? Ты это хотела сказать?
- Да-а,- запиналась она, - нет, но...я не хотела...
- Ты видела меня в гробу? Видала мёртвым? Кто вообще видел моё тело? - всё говорил и говорил он, - дорогая моя, я живу на дне озера, - и он расхохотался так, словно загремел гром, у неё внутри всё обмерло, она замерла и ...проснулась, очнулась от ночного, как ей показалось, кошмара.

Долго лежала, переводя дыхание, чувствуя, как потихоньку отогревается будто бы заледеневшее тело. Жалюзи между оконными стёклами светлели узенькими полосками.
- Утро, - сказала она вслух и, неожиданно успокоилась.

День, как обычно начался со стакана горячего цейлонского чая Затем полдня писала она восход солнца над лесистыми склонами Швабских Альп. Только в самом низу холста, у подножия покрытой лесом горы, малюсенькую схематичную человеческую фигурку, даже гендерно неопределённую.
В два присела перекусить - бутерброд с чашкой крепкого кофе и долькой шоколада. И, только сидя за своим крошечным столом, отхлёбывая пахучую жидкость, она припомнила свой, дай Бог, чтоб не вещий, (она перекрестилась), сон...

Это случилось больше сорока лет назад, когда Саша, её возлюбленный погиб. Тело его и в самом деле не нашли, только одежду, в ней были и документы, на берегу большого озера. Тогда она тосковала по нему, плакала, не представляя жизни без него (хоть и был он женатиком), наверное, он был самым, за всю её жизнь, большим увлечением... Она долго и упорно не сдавалась, несмотря на ухаживания Сашиного друга. И в то же время не «отпускала» его, он был единственной цепочкой, связывавшей её с покойным. В конце концов, в отчаянии, уступила и стала его любовницей.

И вот сейчас ей припомнилась никогда не вспоминаемая ею сцена из их, как только нынче поняла она, «любовного треугольника».
Действие происходило поздним вечером, даже ночью, у Саши на даче, с участием этого друга...
Гости разъехались и они остались втроём, она, Саша и Лёшка. Она стояла у окна, небо затянутое облаками было совсем беззвёздным. И услыхала, не оборачиваясь, как Лёшка умоляюще, так, словно собирался заплакать, говорил Саше.
- Ну, почему, нет?!
- Я сказал: нет! Если не понял, то повторяю - нет!
- Саша! Как хорошо было бы нам втроём, я ты и Ирка, не прогоняй меня. Если не хочешь, чтобы я был с вами третьим, я не буду, только смотреть буду, и всё! Честное слово! - голос его был дрожащим.
- Уходи! - она знала эту Сашину интонацию, когда был он на пределе гнева, и это слово, по обыкновению, было последним...

Они остались одни. О происшедшем не говорилось, но эта ночь, одна из их последних ночей, была какой-то страстно-жестокой, а Саша сжимал её до боли сильно, словно пытался удержать с собой, в себе, навечно... Именно той ночью Ирине впервые пришла в голову мысль о предельности секса, о невозможности обладания, о конечности всех отношений и невозможности удержать никого.

От Алексея она быстро устала, несмотря на то, что он был искусен и изобретателен в постели. Кроме плотского удовлетворения никаких чувств он у неё так и не вызвал. Потому, несмотря на его уговоры да всевозможные подарки, она ушла от него, влюбившись в другого.

Ирина, безусловно, пользовалась успехом у противоположного пола, правда, замуж никто не звал, (да и все её мужчины, почти все, были женаты). Её это тоже устраивало, иначе, когда б ей было живописью заниматься?! Ей и так часто времени в сутках не хватало для своих картин, так куда ж ей было бы с особой мужского пола часто сексом заниматься, вести домашнее хозяйство или исполнять какую-то общественную роль - супруги?!
И она, десятилетиями, писала... Что-то продавала, чтоб было на что жить, да и Союз художников её не забывал.
А разрываться между холстом, как ребёнком, ждущим её материнской руки, и очередным возлюбленным приходилось... И всегда в пользу холста. Вырываясь из объятий, она всегда бежала к себе в мастерскую - некогда!

В конце восьмидесятых - начале девяностых она внезапно обнаружила, что ей, оказывается, не просто жить не на что, ей чаю, не только цейлонского , а простого, номер тридцать шесть, не на что, да и негде, купить?! А уж про краски, холсты, подрамники и прочие необходимые вещи и говорить нечего?! Меркантильной она не была никогда, потому и не обзавелась богатенькими дружками...

Но выпал случай, один из её бывших возлюбленных, сам художник, переехавший на житьё в Германию, пригласил её в гости, оплатив проезд. Она приехала к нему в Штутгарт в августе девяносто первого, а уже девятнадцатого августа начался путч. Бывший возлюбленный попросил для Ирины политического убежища, и с тех пор, нежданно-негаданно стала она политической эмигранткой....

Больше двадцати лет уже прожила она здесь, десятиэтажный дом, в котором была у Ирины социальная квартира, служившая ей и мастерской, стоял у опушки леса, будто бы из сказок братьев Гримм, леса... Здесь её уже ничто не отвлекало от её картин, ни думы о хлебе насущном, ничто … ей хорошо стало одной, и даже мужчины как-то перестали быть нужны...

Во второй половине дня решила Ирина съездить к источнику минеральной воды в районе Курзала.

На велосипеде она быстро добралась до места. Наполнив пластиковый баллон водой, она присела на скамейку, снова задумавшись о приснившемся этой ночью Саше, а ведь никогда раньше, даже сразу после известия о его смерти не снился он ей....

Как вдруг ощутила чей-то взгляд. Посмотрела и увидала вожделеющий мужской взгляд, раздевающий, призывный взгляд! Но устремлён он был не к ней? К рядом сидевшей женщине?! Потрясённая неожиданным открытием, встала Ирина и пошла по улице, забыв и про велосипед, и про канистру с минералкой Она шла и смотрела в лица идущих навстречу мужчин, их было много, молодых, и среднего возраста и пожилых... Они смотрели на женщин, но, ни один взгляд не остановился на ней?!
«Как это, что это получается, почему?» - беззвучно, к самой себе, возопила она... И вдруг увидала себя в зеркальной витрине универсама - рослую, а раньше статную, тяжело ступавшую женщину с двойным подбородком, вместо очаровательного в прошлом овала лица, глаза из огромных, превратились в глазки, обвисли литые щёки, небрежно пострижены были поредевшие волосы и отшатнулась от самой себя...
- Да мне ведь, - ужасаясь, подсчитала она, - семьдесят шесть?!

Поплелась как-то по-старушечьи к своему велосипеду. Будучи почему-то не в силах взобраться на него, она везла его, меланхолически, без гнева или испуга, думая: «Эх, Сашка, Сашка, небось, пришёл звать меня к себе, на житьё, на дно озёрное...»

 
Штутгарт

“Наша улица” №168 (11) ноябрь 2013