Сергей Ворона "Шуточка" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва
Сергей Ворона о себе: "Родился я в станице Тамань на Кубани. В 1986 году окончил гидромелиоративный факультет Кубанского сельхозинститута и по общему распределению поехал в Тульскую область. Там работал мелиоратором, механиком, там же появились в периодической печати первые мои рассказы. Вскоре волей судьбы был заброшен в Калужскую область, где много лет проработал газетчиком в одной из «районок». Продолжал писать прозу, рассказы публиковались на территории бывшего СССР в газетах и коллективных сборниках (часто под псевдонимом Сергей Таманец). В 1993 году окончил заочно Литературный институт им. А. М. Горького. Профессий и мест работы сменил столько, что не осталось чистой строки в трудовой книжке. В настоящее время проживаю там, где родился и провел свое детство". В “Нашей улице” публикуется с №147 (2) февраль 2012 .
Сергей Ворона
ШУТОЧКА
рассказ
У Оленьки уютное рабочее место возле большого светлого окна с розовыми шторами. Спешат по унылому вечернему скверу люди, съежившиеся от северного ветра с мокрым снегом, и Оленька, согретая теплом батареи под окном, вздыхает и тянется к ним жалостью. Эта жалость возвращается вскоре к ней самой: минул день, и ей надо собираться и идти тоже через этот пропитанный осенней сыростью сквер. Завернуть на минутку в булочную, затем снова окунуться в промозглость и слякоть темных переулков; наконец, встречают ее домашний уют, мама, занудный однообразными передачами телевизор…
За широкой приоткрытой дверью, после закончившегося минутой назад совещания, остались только начальница и бухгалтер, и Оленька слышит обрывки ничем не примечательного разговора двух одиноких женщин, которым никакой надобности нет торопиться домой. Шуршат бумагами днем, вечером… всю жизнь.
- Была на днях у наших соседей, в банке, - говорит начальница. - Представляешь, встречаю там нашу Татьяну с половой тряпкой и шваброй. Таня, говорю, ты что тут? А она смущается, мямлит чего-то: мол, попросили, то да се…
- Трудяга, - одобрила бухгалтерша. - Она еще в трех местах...
- Так у нас на полторы ставки! - Рассмеялась начальница тоже одобрительно. - Уже больше моей секретарши получает…
Оленькин лобик наморщился, пухленькие губки вывернулись и выдохнули: «У-у-у…» Ей больше не хотелось слышать, что происходит там, за приоткрытой дверью. Так стало ей больно и обидно, будто бы она уже шла одна-одинешенька тем пустынным сквером, а в спину ее толкал и прожигал до костей холодный ветер. Ей вспомнился ее парень, который два с половиной месяца назад уехал в свой институт, и не звонил ей, и не отвечал на ее звонки. А три дня назад, говорили, приезжал на выходные, и видели его на улице с какой-то девушкой, но к ней не зашел. Еще болтали, что в большом городе, где он учится, у него намечается свадьба…
- Какая свадьба? - переспрашивала потерянная Оленька, словно оправдывалась, и делала такие движения ртом, что могла вот-вот проглотить нижнюю губу. - Ничего я не знаю. Первый раз слышу… А как же я? Я думала, это у нас серьезно…
- Ну что ты… - вмешивалась в разговор и очкастая Таня, техничка, и из ее бесцветных глаз за толстыми линзами глядело на Оленьку само сострадание. - Тоже мне, нашла, о чем переживать. Ты на меня глянь: уж я-то думала, что точно никогда не выйду замуж. Фигуры никакой, лицом страшная, еще и слепая. А вот же, вышла за хохла… Хоть приезжий да мой…и двоих детей ему родила. А ты молодая, вся вон какая… А он хоть обещал чего тебе? Ничего? Так чего ж ты убиваешься? Если ты для него никто, то и пусть он себе…
Оленька, как всегда, по-своему все истолковала, вспыхнула. Не утешает и не жалеет ее техничка, а прямо в лицо смеется. Мол, я, простая уборщица, и внешностью и в нарядах такая и сякая, но все у меня - как положено в жизни. А ты, писаная раскрасавица, больно переборчива: уже который парень тебя чурается. Но промолчала тогда Оленька: ей не пьяница хохол нужен! Не такой муж, кто ест на ночь сало с чесноком да воняет дешевым табаком…
И сейчас, подслушав разговор за широкой дверью, она пошарила в своем столе, схватила несколько никчемных листиков бумаги - и ну их рвать с остервенением. Потом все эти клочки собрала, скомкала и, дернув розовую шторку, впихнула их за батарею отопления: «Вот тебе, вот тебе! Туда твою жалость! Туда твою зарплату!..»
На следующий день, утром, перед дверьми учреждения Оленька делала вид, что старательно соскабливает о чистилку со своих туфель грязь. Подошла Таня, и они вместе пошли на второй этаж, в приемную. Помимо уборки в коридорах и некоторых кабинетах на двух этажах, Таня выполняла и мелкие курьерские поручения: бегала с бумагами и за бумагами на почту, в администрацию… Как только заканчивалась утренняя пятиминутка у начальницы, Таня уже стояла на посту у широких дверей и ожидала для себя особых распоряжений. Оленька бросила небрежно свою сумочку на стол, подошла к окну и привычно дернула розовую шторку - и тут в комнату, к изумленному возгласу Тани, влетели вдруг веером белые хлопья.
- Я же вчера здесь все прибрала. - Заволновалась Таня, и ее глаза за толстыми линзами испуганно расширились на дверь. - У них вчера собрание было, ты куда-то ушла… Я подумала, дай-ка я быстро управлюсь…
- Ладно, не переживай, - фыркнула Оленька. - Подумаешь, не заметила.
- Нет, ну я ведь помню. - Таня присела быстро на корточки и начала поднимать бумажки. - И с урны выбрала, и подоконник протерла, цветы полила…
Из-за широкой двери в приемную потянулись люди. Глядя на ползающую по полу женщину, ничего не понимали и посмеивались.
- Таня, довольно ломать комедию, - сказала Оленька нарочито громко. - Я сама уберу. Ну не заметила, так не заметила. Дома у меня тоже такое бывает. Только дома мне деньги не платят за то, что я занимаюсь уборкой.
Спустя час Таня, сжимая под мышкой непромокаемую папку с деловыми бумагами, бежала на почту. Ветер был все тот же, вчерашний северо-восточный, пронизывающий, с редкими ледяными дождинками. Пока важные бумаги паковали в конверт и выписывали квитанцию, Таня заметила, что с ней открыто никто сегодня не общается. Посетителей нет, но все работницы норовят спрятать глаза в мониторы компьютеров. Ей лишь посоветовали подождать начальника, который отлучился ненадолго. А сами они толком ничего не знают: зарплата маленькая, и кем-то решено ставку почтовой уборщицы, что взяла себе Таня за ушедшую в декрет женщину, разбросать между своими, и составить график дежурства…
«Все им известно, только говорить им стыдно, - подумала Таня, выходя на улицу. - А к начальнику зайду после… А что я скажу? У всех в семье одно и то же, как и у меня…».
Здание администрации было рядом. Здесь Таню хорошо принимали только сторожа, когда она, с детства боясь темноты, приходила ночью на работу в сопровождении мужа, да кассирша, что выдавала аванс и зарплату. А среди бела дня Таню, в потертом коричневом пальтишке и резиновых полусапожках, как бы никто и не видел; но она напускала сродни посетителям озабоченно-деловитое выражение на свое лицо и, перекладывая со стола секретарши какие-то бумаги в свою папку, тянула с важностью нелепые фразы, наподобие: «Ну и погодка, а чего так документов мало, а по дождю в другой-то раз идти не хочется» - и не понимала, что выглядит как дурашка.
По пути назад в свое учреждение Таня забегала и в редакцию местной газеты, где у нее тоже было место уборщицы. Тут ей нравились все, и она чувствовала, что она тоже всем нравится. Веселые, какие-то неунывающие люди, а развернешь газету, о чем пишут, - так волосы дыбом! Неужто все это происходит не за тридевять земель, а у нас под боком, в районе? Сегодня здесь тихо, и Таня догадалась, что с утра все разбежались с заданиями, как и она. Значит, вечером тут можно обойтись только кабинетом редактора и коридором. В глубине этого длинного коридора, по сторонам которого двери, восседает у окна за древней пишущей машинкой древняя же Вера Александровна, за глаза просто Веруся.
- Что, старуха, еще тарахтишь костями? - Состаривает она Таню неизменно весело, хотя та годится ей в дочки. - А я - всё! Я тут сижу с незапамятных времен развитого социализма. Хватит! Вот дождусь второго пришествия Путина - и плюну на всех. А то не отпускают! Не могут печатать на компьютере: почерки не разбирают друг друга. Им надо, чтоб сначала я на машинке, а уж потом они с моего листа. Гра-мо-те-и-и... Летают мыслишками в верхних идеях, а по жизни - бардак есть бардак. Вот уйду правнука нянчить - тогда вообще им полный амбец! Танька, ты же не знаешь! Жена моего внука моим правнуком разродилась!
У говорливой смешливой старушки выведала Таня за чаем и о том, что ее взволновало на почте; но в редакции никаких разговоров ни о сокращении, ни о дележе ставки уборщицы быть не может. Хоть тут и нечего убирать, окромя пустых бутылок да окурков, с чем бы и сама Веруся управилась, на Танины копейки никто не зарится…
Таня просит два свежих номера газетки (один для своей начальницы) и прячет их в непромокаемую папку. И уже под серым небом, начавшим лупить вперемежку с дождем мокрым снежком, гадает: зайти или не зайти в банк? И все же, согретая недавним чаем, проходит мимо этого пузатого красного дома с узенькими окнами: там служат люди богатые, для них ее зарплата - пыль…
Тане нравится ее работа и еще то, что все учреждения, которые ей приходится обслуживать, расположены один за другим вокруг небольшого сквера. Ей кажется, что она просто до обеда выходит на прогулку. После обеда чиновничья служба идет на убыль. И начинается Танина работа. К этому времени она уже знает, в каких учреждениях пусты кабинеты или этажи, за которые она отвечает. Ей нужны деньги: муж, хваленый в прошлом столяр, третий год без постоянной работы, и всякий день без денег и пьян после случайных шабашек. Дети, мальчик и девочка, растут не по годам, и на горе или на радость родителям проявили таланты: старший в этом году поступил в институт, а младшая в девятом классе и еще посещает платную музыкальную школу. Ко всему повышаются каждый месяц цены на продукты, на и без того грабительские коммунальные услуги, да самой надо бы приодеться, да мужу… Деньги, деньги, деньги! Таня окинула мигом себя со стороны: зеленые резиновые полусапожки, коричневое пальто, как мешок, с голым воротником и слежавшийся серый пуховый платок, и… лицо. «Б-р-р-р!.. - смеется Таня в душе. - А какое бы ни было. А все так живут, а и мы не хуже…»
Нравится Тане и учреждение, где она работает третий год постоянно; в других местах - как удалось: кого подменяет по болезни, где подхватила лежачие полставки, или так, согласилась за небольшую нештатную плату, как в коммерческом банке… А называют ее учреждение департаментом, и он управляет сельским хозяйством района. Каждый день тут бывают со всего района председатели и бухгалтеры, агрономы и механики, фермеры… Многие с простыми лицами, как у ее хохла, и простыми, как у всех, повседневными запросами: нужны средства, чтобы купить семена, чтобы отремонтировать технику… Таня уже знает, что не все из них могут взять деньги под большие проценты в банке, но в их департаменте им все же чем-то помогут. Значит, помогает и она, если тут работает. Но вот им всем есть к кому обращаться, думает Таня, а ей приходится рассчитывать только на себя…
Оленька шевелит пальчиками по кнопочкам, и вошедшая Таня приостановилась, чтобы поглядеть в монитор на проплывающие фотографические карточки симпатичных молодых людей.
- Ты уже вообще, что ли? - прошипела Оленька, передернув плечами. - Отойди! Ты плохо отряхнулась, с тебя капает.
- Прямо доска почета, - хохотнула Таня и отступила на шаг. - Молодые ребята, а лучшего не нашли, как свои рожи выставлять. Если б прославились чем, что ли? А то читала я со своей дочкой: один любит борщ без сметаны, а другой сметану без борща - нашли, чем хвастать! Слушай, что я вот видела. В администрацию один мужик пришел, ругается. Говорит, бывший майор, хочет к дому, а у него свой дом, добавить кусок земли, ну и пошел по соседям подписи собирать, что те, мол, не возражают. Так соседи взбесились: сами захотели хапнуть тот пустырь. Ну, ему, этому майору, советуют в администрации: езжай в пригородную агрофирму, там земли много, и занимайся фермерством. А он: на черта мне ваше гиблое сельское хозяйство, я и так недавно из горячей точки… Мне, говорит, земли чуть-чуть надо, под гараж, сарай, да чтоб редиску было где посеять. Все смеются. Но тут выясняется, что участок уже кем-то занят, только им хозяин не пользуется. Во как! Перескублись соседи, как собаки, а все из-за чужого. Жадные все какие-то стали, злые, завистливые…
- Молодой?
- Кто?
- Ну, этот, майор твой.
- Я тебе потом… - зашептала вдруг Таня и покосилась на широкую дверь. - Меня не спрашивала? Засуетилась я что-то. У меня же бумаги от администрации. Еще в редакции новую газетку для нее прихватила. Возьми пока мою почитай. - Таня вынула из папки одну газету, что брала для себя, и положила перед Оленькой. - О-ой! А Веруся-то, знаешь ли, уже прабабкой стала. Потом тебе расскажу…
Таня просовывает уголок платка за очки и торопливо протирает запотевшие в тепле линзы: снять очки проблематично - они притянуты к лицу резинкой, привязанной к дужкам и охватывающей затылок под платком. Приосанивается, стискивая важно непромокаемую папку под мышкой. Входить в эту дверь для нее особенная церемония.
Ее нет долго, минут пятнадцать. Возвращается она расстроенная, словно озябшая и простуженная: нос хлюпает, глаза блестят от слез.
Оленька слегка подняла плечи и навалилась грудью на стол, ближе к экрану компьютера. - Зачем ты так? - бормочет Таня с каким-то недоумением. - Это же ты… Она сказала, что с меня снимет полставки. Будто я не работаю, а целыми днями гуляю, чаи распиваю по редакциям, на почте сплетничаю… Я ведь только тебе все это пересказываю. Ты же сказала ей и про те бумажки, что были за батареей. А не было никаких бумажек. Я помню, не было. Вот признайся честно. Ведь и это ты?
- К чему эта истерика? - спокойно шепчет по слогам Оленька, прилипнув глазами к монитору. - Подумаешь, пошутила…
Тамань
“Наша улица” №171 (2) февраль 2014
Охраняется законом РФ об авторском праве