Юрий Кувалдин "Сестра жены" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться
на главную страницу

Юрий Кувалдин

СЕСТРА ЖЕНЫ

рассказ

Дмитрий Алексеевич Костров, заметной упитанности, невысокий, с белой акуратной бородкой, просто сидел с книжкой, которую изредка листал, и курил на аллее, замощенной лилового отсвета брусчаткой. Вдруг сзади, из-за кустов, с параллельной дорожки услышал знакомый, малоприятный голос тещи. Ей отвечал другой голос. Костров обернулся, вгляделся в прорехи листвы, и разглядел двух старушек. Да, там присели две старушки. В музеях по углам дремотствуют такие старушки. Ручейком текут подобные старушки в поликлинику, чтобы изменить погоду, остановить вращенье земного шара, остановить мгновенье бессмертия. И заговорили. Вернее, пошли потоки слов то с одной стороны, то с другой. Обычно в таких ситуациях Костров поднимался и уходил. К тишине, к пению соловьёв. Они его не раздражают. А эти…
- Надька…
- Ирка…
- Митька…
При своём имени Костров вздрогнул и похолодел. Впрочем, при оценке состояния больного в процессе лечения не требуется, в принципе, ничего, помимо диалога психиатра с больным.
- А она что?
- А он что?
- Тра-та-та…
- И-то-то…
И так до бесконечности. Причём, иногда говорили сразу обе. Подруга тещи была лет 80-ти. Не меньше. Грузная, седая, с лицом цвета взошедшего теста. Теща тоже была вся седая (что Кострову нравилось, поскольку она не скрывала своей старости), со впалыми, но сильно нарумяненными щеками, и подстриженная под мальчика, с кольцами золотистых больших колец в ушах.
Он, в общем-то, не удивился появлению тещи в парке. Сам ей неоднократно советовал гулять здесь, ибо жила теща почти рядом, в начале Шипиловской улицы, а сам Костров работал на «Каширке», а жил прямо у метро «Орехово».
Сначала Костров не вслушивался в разговор. Потому что уже готов был встать и уйти к белой беседке, которую он приметил. Но хотел дождаться, когда же вместо «Надьки», его имени - «Митьки», и «Ирки», они назовут известных ему персонажей если не «Надеждой», то хотя бы «Надей», если не «Дмитрием», то хотя бы «Митей» и, если не «Ириной», то хотя бы «Ирой».
Вот если бы Костров в темноте слышал разговор этих старух, то подумал бы, что это говорят молодые женщины, а голоса у старух были молодые, которые только так небрежно и называют друг друга: «Машка», «Дашка», «Пашка»… Ну, так дворовых кликали в дворянских усадьбах. И вот это-то ожидание более почтительного упоминания имён Кострова и придержало.
Соловьи отчаянно долбили металл песен, и он, задрав голову, шарил глазами по кронам лип в надежде увидеть этих певцов.
А под музыку соловьиную аккомпанементом звучали голоса двух старушек.
Теща: «Тра-та-та…».
Другая: «И-то-то…».
Надька, свояченица, первый раз приехала посмотреть на Митьку в 85-м году, когда Ирка ей сказала, что нашла его. У Ирки до Митьки был муж, с которым она развелась, оставшись с сыном. Митька не знал зачем, но однажды Ирка пригласила бывшего мужа в гости, чтобы, видимо, он оценил Митьку. Ирка срывалась всё время на крик. Бывший муж сказал:
- Ты всё так же кричишь?!
А когда она вышла, прошептал Митьке, что с ней жить невозможно, потому что она всё время кричит. Митька пока этого не замечал, поскольку их с Иркой кроме секса, ничего не интересовало.
Спустя два года у них родился сын.
Ирка и раньше беременела, но всё время неудачно, то у неё случался выкидыш, а то внематочная беременность. Она ложилась на операции. И вот всё же она разродилась.
А в это время Надька осталась одна с дочкой.
- Тра-та-та…
- И-то-то…
Муж бросил её, ушел к другой. Надька всегда жила с родителями, и с мужем там жила. И вот он ушел. Сошелся, как говорила Надька, с какой-то стервой во время ночного дежурства.
- Тра-та-та…
- И-то-то…
Вроде бы черты лица у Надьки были правильные, но не привлекали к себе внимания. Она была смуглой. Жена рассказывала, что когда Надька родилась, то была вылитым негритёнком. Сестры не были похожи. У жены был тяжеленький подбородок, а у Надьки нормальный. Да и глаза у них были разные. У жены голубые, а у Надьки карие. Обе сестрички были невысокими, даже можно сказать маленькими, не худощавыми, но и не склонными к полноте. Много подобных им женщин скользят по жизни. Ничем не примечательных.
К невзрачным женщинам Митька относился точно так же, как и к другим многочисленным явлениям обыденной жизни, на которые просто необходимо с мудростью на челе не обращать внимания.
С этого времени Надька стала довольно часто приезжать к ним, и как-то странно посматривать на Митьку. В этой странности он сразу уловил её желание. Но ему и в голову не приходило сблизиться с ней.
Наконец, Надька нашла себе другого. Причем, выбор её пал на простецкого мужика, рабочего-строителя. Митька устроил его на подготовительные курсы в институт. Но через полгода он утонул, прыгнув с высокого берега, пьяным, в неизвестное место в реке.
Тут разговор старух ускорился, и Костров стал терять нить.
Ранее, у  метро Костров заметил лежащего на асфальте человека. Полная расслабленность. Похрапывал себе с голым пупком посреди тротуара! Как он был величествен и спокоен, как он умело отдыхал, невзирая на толпы нёсшихся туда и сюда! Выпадение из общих правил вносило какую-то новую краску в привычный ритм города. Или вот в метро.  Напротив Кострова присела парочка довольно модных, уже в возрасте, лет под сорок, людей, как он понял - из отвязанных, но трезвые, как говорится, и в сознании. Он был в узких прямоугольных очках в черной оправе, с модной стрижкой, с сединой на висках. Она - вся в кольцах и перстнях, в чёрных колготках, видимых до самого «не могу». Это оттого, что она подкидывала высоко свою ногу, как в канкане, и укладывала её на его джинсовое колено. При этом она истекала сексуальной слюной. Он гладил ладонью её тощую ляжку. Вот-вот начнут, без всякого стеснения, совокупляться. Пожилая женщина, сидевшая с Костровым рядом, от такого эпатажа встала и ушла в другой конец вагона, и даже с затылка было видно, как шевелились её злобные губы, и как она посылала в адрес парочки проклятия. Костров обошёлся без проклятий, когда поезд открыл двери на станции «Орехово».
Вышел, прошел в калитку через рамку металлоискателя, направился по аллее к прудам. Просто прогулка сама по себе есть успокоение, равномерно рождающееся с каждым шагом, приносящим удовольствие. Костров в последние годы внимательно изучал протекание у пациентов болезни Альцгеймера. Этот недуг проявляется, как правило, в период биологического старения организма, или чуть ранее, что является редкостью, с почти незаметных перебоев в работе памяти, общего умственного ослабления и отхода от привычной индивидуализации, с течением времени при незаметном "для глаза" постоянном развитии начинается тотальная деменция амнестического типа, проявляющаяся ощутимым ослаблением высших корковых функций, которые (в отличие от пресенильной - ранней - болезни Альцгеймера) сравнительно редко выливаются в полнообъемные корковые очаговые расстройства. От 75 до 85 процентов выявленной сенильной деменции альцгеймеровского типа берёт начало в возрасте 65-85 лет, хотя ранние доклинические признаки болезни вполне возможны и ранее 60 лет. Длительность протекания этой болезни составляет от 4 до 15, а то и больше лет.
Справа и слева аллеи продавали свои картины самодеятельные художники. Преобладали пейзажи, фотографически выписанные, с березками и избушками, или сусально исполненные лики белокаменных мадонн с пухлыми младенцами на руках, или букеты всевозможных васильков и лютиков. Все работы говорили о том, что художники старались рисовать красиво. Но, собственно, ни одна картина не говорила о личности художника, о его собственной манере, о его мире.
Костров остановился, присел, и вот через некоторое время услышал голос тещи.
Прислушался.
- Тра-та-та…
- И-то-то…
Есть люди не умеющие молчать. Входят в лифт двое и, не замечая Кострова, начинают очень громко говорить. Не важно о чем. Просто они тревожат Кострова, сбивают с мысли, вторгаются в его душу. Сидит он, к примеру, в вагоне метро. И бьет его по лбу чей-то омерзительный голос. Долбит и долбит Кострова. Понять, что этот голос бубнит, невозможно. Потому что он бессмыслен. Наблюдая нескончаемую болтовню повсюду, Костров с всё большей любовью относится к молчанию. Молчать очень трудно, практически невозможно. И сложнее всего за поверхностной мыслью находить другую, потаённую, словно написанную водяными чернилами. Эти мысли никто не видит, кроме тех собеседников, кои нюхом чувствуют душу Кострова. Коннотации. Костров любит паузы с добавлением к ним уточнений типа "семантическая бесконечность". Вообще же, коннотация есть первейшая вещь для психотерапевта, поскольку позволяет вскрывать потаённые, как бы сопутствующие значения языковой единицы: эмоциональное, оценочное, ассоциативное, стилистическое.
Тут Костров вспомнил еще одно развлечение для любящих «та-та» и «то-то»: привязали друг друга мобильниками и болтают в метро, в автобусе, в кино, в парке, на лодке, в машине, на улице…
Как фотография, смысл стал проявляться.
Надька опять осталась без мужчины. И снова стала часто наведываться к ним. Митька по-прежнему хладнокровно воспринимал её негласные просьбы переспать с ней. Но она стеснялась прямо пойти на него.
- Тра-та-та…
- И-то-то…
Через некоторое время она опять нашла себе мужа. Но спустя пару лет, он сильно заболел и скоротечно умер.
Когда Митька узнал об этом, то сразу стал ожидать наездов Надьки. Так и случилось. Причем, теперь она ухитрялась наведываться тогда, когда он был один.
Рядом на диван с ним она садиться не осмелилась, сидела в кресле, поглядывая на него молча, не решаясь прямо сказать что-то.
Так и разошлись ни с чем.
- Тра-та-та…
- И-то-то…
Можно всю жизнь, не останавливаясь, говорить, доставать своей болтовней близких, соседей, коллег, а умерев, не оставить после себя ни одной своей мысли. Сколько в своей жизни Костров видел умных людей, которые постоянно вели с ним умные разговоры. Среди них были и такие, которые строчили свои «умные» мысли, как из пулемёта, чтобы Кострову не было возможности даже вставить слово.
Но, конечно, это уже не умные люди, а больные логореей, то есть словонедержанием. Костров заметил, что воспитанные люди с интеллектом не злоупотребляют его вниманием, а, как опытные шахматисты, оставляют ему для высказывания столько же времени, сколько берут они сами. Но не очень долго. Устной перекидки мыслями достаточно по две-три, допустим, минуты.
Вы входите в ритм беседы, успеваете высказаться, и даёте полную возможность сказать что-то собеседнику. Но по большому счету вся эта умная устная беседа служит лишь прелюдией к её научной интерпретации. Если же умеющий излагать в разговоре свои мысли человек не пытается их осмыслить, и не фиксирует в исследовании, то они равны нулю.
- Тра-та-та…
- И-то-то…
Их можно сравнить с болтовней тещи Кострова с другой старухой. Так или иначе, вся умная устная речь проваливается в тартарары. Но она в то же время служит преддверием, репетицией, тренировкой к полнокровному превращению устной речи в научную разработку, иначе говоря, - в бессмертную.  Настоящий мудрец не тот, кто говорит, а тот, кто записывает.
Сквозь прорехи в листве просматривался Царицынский дворец, орнаментально украшенный. "Орнамент строфичен, узор строчковат", - писал Осип Мандельштам. "Поэзия должны быть глуповата", - писал Александр Пушкин.
- Тра-та-та…
- И-то-то…
Глуповатость поэзии в орнаментальности. Орнамент - это как стихи, повторы, ритм, рифмы. Впрочем, Костров и свои научные работы стрит по принципу орнамента. Интересно, что слово “орнамент” происходит от латинского ornamentum, что означает украшение.
Вот сидит Костров и украшает новую статью, да так украшает, чтобы коллеги не видели украшения. Особенности орнамента состоят в следующем. Во-первых, каждый орнамент состоит из отдельных, обычно повторяющихся мотивов. Мотив (растение, фигура, определенная комбинация линий) - первооснова, художественный элемент, без которого нет орнамента. При сочетании мотивов, в композиции создается художественный образ орнамента.
- Тра-та-та…
- И-то-то…
Мотивы орнамента могут быть расчленены на ритмически повторяющиеся элементы, которые называются раппортами и выявляются при техническом анализе мотива. Во-вторых, орнамент, в отличие от живописной картины или станковой графики, не существует самостоятельно, а входит как составной элемент в общее оформление, как этого парка и дворца Царицина… Нужно смело брать научную лексику и украшать ее орнаментально. Для мультиинфарктной сосудистой деменции характерно сочетание очаговых изменений плотности вещества головного мозга и нерезко выраженного расширения как желудочков, так и субарахноидальных пространств.
В другой раз, когда жена уехала на неделю по работе, а сын был с родителями на даче, Надька приехала поздно вечером, сказав, что она переночует у Митьки. Тот насторожился, но решил блюсти раз и навсегда избранную линию поведения.
- Видала, чего...
- Сама припорола!
- Тра-та-та…
- И-то-то…
Надька пошла в комнату жены, он остался у себя.
Потом она бесшумно показалась на пороге его комнаты в одной ночной рубашке.
- Приходите в гости, - сказала она, постояла на пороге, пока он не понимающим взглядом окинул её с ног до головы, особенно ему не понравилась её шелковистая рубашка какого-то выцветшего чернильного цвета.
- А один раз показалась Митьке в расстегнутых джинсах. Он вылупил глаза и тут же убежал в другую комнату.
- Смех, прямо!
- Смех смехом, а Надька-то джинсы на голое тело надевала. Вот Митька и увидел…
- Ой, какая ж бесстыжая эта Надька!
- Тра-та-та…
- И-то-то…
Надька отличалась удивительной угловатостью. Взять, к примеру, её неумение что-либо нарезать. Колбаса у неё получалась не то что толстыми ломтями, а какими-то разрезанными по диагонали конусами. Ну, не может Надька что-либо ровно нарезать.  Пальцы у неё, что ли, не гнущимися были. Ирка-то, впрочем, недалеко от неё ушла. Ни варить, ни стирать не умела. В одном преуспевала - терла губкой с порошком плиту. Плита сияла снежным холодом. Митька это знал, поэтому обедал всегда в клинике, а в выходные выходил на прогулку, чтобы поесть в какой-нибудь столовой или пельменной. А Ирка и не спрашивала, сыт он или нет. Сама торчала перед телевизором на диване с какими-нибудь творожными сырками, которые Митька терпеть не мог.
Походит Костров в раздумьях по парку, присядет на скамейку, наслушается против воли житейских историй, что на сотню статей хватит. Костров обратил внимание на то, как люди свободно, без всякого смущения, рассказывают во всеуслышание о своей личной жизни. Ну, что ж, они вышли из той страны, где считалось нормой вмешиваться в личную жизнь, где парткомы рассматривали дела о разводах и «нарушении общественной морали».
С течением лет Костров всё больше углублялся в труды не только Юнга и Фрейда, но и в, казалось бы, далёкие от медицины философско-лингвистические произведения Ролана Барта, Александра Жолковского, Жана Бодрийяра. Это и понятно, поскольку Костров теперь уже совершенно отверг стиль устаревшего мышления, сформированного советским образованием, далеким от психоаналитического. Психиатры привыкли обосновывать функции организма и их нарушения анатомически, объяснять их химически и физически и понимать биологически, но никогда их интересы не обращались к психической жизни, которая как раз и является венцом удивительно сложного организма человека. А посему психологический подход до сих пор чужд врачам, которые видят в человеке только тело, не видят Слова, на котором всё и построено, и они привыкли относиться к нему с недоверием, отказывая ему в научности и отдавая его на откуп непрофессионалам, писателям, философам и богословам. Такие староверы полагают, что в мозгу человека что-то есть от рождения. Костров же прочно встал на фундамент идеализма, полагая, что именно Слово, знак, создали человека, а его мозг есть операционная система, как у компьютера, перерабатывающая плоды метафизики, и выдающая свои добавления к ней. Память человечества находится вне человека. При этом Костров пробежал глазами по строчкам книги, ещё раз убеждаясь в этом.
Костров отчетливо представил Надьку, слыша от тещи более откровенные высказывания. И ушедшие эпизоды жизни как-то незаметно начали обретать реальные черты на экране воображения Кострова. Надька стала медленно покачиваться, и джинсы сами собой стекли на пол. Затем она завела руки за спину и через мгновение лифчик последовал за джинсами, представив Митьке для любования немного свисающие груди с напряженными сосками и углубленной ложбиной между ними.
- В лесочке они грибы собирали. Ну, Ирка, Митька и Надька. Стал накрапывать дождь. Они спрятались под елью, согнувшись. И, представляешь, она приподняла подол своей юбки, когда нагибалась, оголив ягодицы прямо перед лицом Митьки.
- Опять без трусов была?
- Конечно!
У Кострова при этих словах задергалось левое веко и задрожали колени.
- Озверела, девка!
- Не то слово!
Прежде чем отвергать то, что тебе предлагается, подумай, а нужно ли тебе продолжать жить так, как ты жил до этого предложения. Это называется случай. И каждому смертному предлагается всегда в жизни что-то очень важное. Каждому выпадает случай, чтобы изменить свою жизнь к лучшему. Но большинство так и не реагирует на предложение, сидят на скамейке у подъезда и обсуждают жильцов.
- Да это Ирка сама подстроила, - сказала толстая старуха.
- А кто ж ещё! Ты разве не догадываешься, что она сама блядовала направо и налево!
В этом месте Костров хотел бежать, но тело было словно прибито к скамейке гврздями. Ум повелевает, а тело не слушается. И это говорит теща о своих дочерях! Костров даже позеленел.
- Догадываться-то догадываюсь, но уж как Ирка это всё хитро делала!
- То-то и оно, - сказала теща.
- Тра-та-та…
- И-то-то…
Именно так Костров минутами слышал их болтовню, не вникая в суть. Конечно, словечко «блядовала» резануло его слух, но Костров, зная, что оно относится к словам Бога, запрещённым еще при Моисее к произнесению, не сконцентрировал на нём внимание. Костров частенько в различных местах слышал из женских уст сакральную лексику. Смысла её они не понимают, кроме лежащего на поверхности…
Бог существует нелегально, в подполье.
- Тра-та-та…
- И-то-то…
Вот мы говорим - «ограниченные люди», часто не понимая, что это такое. Ограничение - от чего, или в чём? Они вам предметно растолкуют любую мысль, которую вы им сообщите в доступной для них форме. Сидят «ограниченные» на скамейке перед подъездом, а вы подсаживаетесь к ним и говорите, что они «ограниченные люди», потому что неограниченные люди на скамейках у подъездов не сидят. Это-то они поймут сразу, что вы буквально оскорбляете их. И пристыдят, мол, «начитался». Да, вы начитались. И понятными словами объясняете, кто такой Фрейд: «Фрейд писал книги». И больше ничего про Фрейда растолковывать не надо, мол, он там с разных сторон сексом занимался. Ограниченные люди у подъезда теперь сами говорят друг другу:
- Дуся, ты знаешь, кто такой Фрейд?
- Конечно, Маша, знаю. Он писал книги.
А вы говорите - «ограниченные люди». Растолковывать им нужно простыми словами каждый день, что к чему в психоанализе. И не будет ограниченных людей.
Но Костров вспомнил другое. Однажды он ждал автобуса на остановке, рядом с которой был стеклянный газетный киоск. Автобуса всё не было. К киоску, где, кстати говоря, продаются и игрушки, подходит седовласая старушка с маленьким мальчиком.
Женщина что-то рассматривает в окошко, а мальчик, присев, сквозь стекло видит трактор и как-то добродушно восклицает: «Купи!». Старушка ничего, конечно, как обычно, не покупает, а мальчик повторяет свое «купи». Старушка берет его за руку и, оттаскивая от киоска мальчика за руку, проходит мимо Кострова.
Тогда Костров говорит: «Надо всегда покупать детям игрушки». Старушка буквально столбенеет, затем объяснительно отвечает: «Да у него целый угол в игрушках!». Костров возражает: «Дело не в игрушках, а в отказе. Если вы подвели его к витрине, то нужно покупать. А чтобы не покупать, тогда не нужно ребенка таскать с собой к витринам. Каждый отказ травмирует психику мальчика. У него будет плохой характер». Костров отошел в сторону, а старушка с мальчиком пошла своей дорогой. Через некоторое время Костров видит, что старушка вернулась к киоску и, подумав, купила мальчику пластмассовый трактор. Мальчик ликовал, прижимая к груди игрушку.
Очнувшись, Костров опять услышал:
- А Митька сам-то чего?
- Да этот целый день в клинике…
- Вот. Там и пристроился к медсестре.
- Да что ты, он такой инертный, мямля какая-то.
- Э-э, не говори… Бывает так, что на людях тюфяк-тюфяком, а в постели диким зверем делается, только бабий стон стоит!
Костров покраснел и покрылся горячим потом. И об этом теща знает. А о дочерях своих как беззастенчиво судачит!
Груди овально волновались, будто существовали отдельно от тела, когда медсестра легла на кушетку в ординаторской. Её руки пошли по животу вниз, смуглые ножки взлетели, распахнувшись, а пальчики с алым маникюром слегка раздвинули вьюнки клумбы, открывая розовые с капельками росы лепестки ночи.
Но откуда теща об этом могла узнать?!
- А, видать, стонала при этом?
- Ещё бы! Да и любила тут же разговаривать.
- Вон что...
Костров даже сам чуть не застонал, подумав про себя о том, что от тещиного глаза спасу нет.
Кострова удивило то, что он сидит и слушает всё это. А Надька, которая регулярно оставалась без мужей, представилась ему вдруг даже хорошенькой. Надо же, как речь посторонних перестраивает его психику! Костров почему-то подумал, что, видимо, в подсознании каждый человек, в том числе и он, являются отъявленными сексоманами. Так часто бывает в жизни. Ведь неукротимая сила божественного размножения одерживает победу над любой моралью и рассудочностью.
Утром Митька быстренько смотался в свою клинику, не уделив Надьке никакого внимания.
Через какое-то время она звонит ему, говорит:
- Я хочу приехать к тебе.
Митька сильно удивился, ведь в клинике у него Надька никогда не была. Он, помедлив, сказал:
- Приезжай.
- Тра-та-та…
- И-то-то…
Надька вся раскрашенная, расфуфыренная приехала с бутылкой водки к концу рабочего дня. В кабинете Митьки они устроили небольшую пирушку. Он сбегал в буфет, купил кое-какой закуски и пакет яблочного сока.
Только они выпили, и Надька всяческими намёками предлагала тут же трахнуть её, даже ляжку обнажила, как припёрся Зельцман с бутылкой портвейна. Оказывается, он получил премию и решил с Митькой это дело отметить.
- Тра-та-та…
- И-то-то…
И Надька так и не соединилась с ним.
- Представляешь?! - сказала теща, стриженная под мальчика.
- Не могу представить, - сказала толстая старуха.
С этими словами старухи поднялись со скамейки, и направились по дорожке к выходу.
Костров же всё сидел, потрясенный услышанным, и думая о том, что всё тайное становится явным, и что тёще сенильная деменция альцгеймеровского типа, иными словами - старческий маразм, не грозит.

"Наша улица” №172 (3) март 2014