Кира Грозная "Шоколадный принц" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Кира Анатольевна Грозная родилась 4 сентября 1975 года в Майкопе Краснодарского края. Росла в республике Киргизия, поселок Пристань Пржевальского, на полигоне, где служили её родители. С 1987 года живёт в Санкт-Петербурге.
Практический психолог, преподаватель психологии. Защитила кандидатскую диссертацию по преодолению кризисных ситуаций.
Член Союза писателей России. С 2003 года является участником поэтического литобъединения А.Г. Машевского.  Автор изданных книг «Китайская шкатулка» и «Запредельный градус». Её стихи и проза публиковались в ряде печатных изданий России и зарубежья: «Чехия сегодня», «Смена» (Беларусь), «Аврора», «Новая Юность», «Молодой Петербург», «Второй Петербург», «Парадный подъезд», «Мост», а также на сетевых ресурсах: «Молоко», «Folioverso».
В «Нашей улице» публикуется с № 137 (4) апрель 2011.

вернуться
на главную страницу

Кира Грозная

ШОКОЛАДНЫЙ ПРИНЦ

рассказ

Когда клоун-конферансье с дурашливой улыбкой объявил их номер: «Зефирная принцесса и шоколадный принц», она повернулась к нему и бодро произнесла:
- Пошли, нам пора!
И шагнула к чёрной портьере, отделявшей их от зала.
Ему потребовалось небольшое усилие, чтобы преодолеть расстояние в несколько шагов и оказаться рядом с нею на сцене, в самом центре освещённого круга. Как обычно, он на мгновение зажмурился, а потом - не услышал, нет, скорее почувствовал - ожидание, трепет, пульс зрительного зала.
Она была в воздушно-белом платье, с собранными за ушами и струящимися за спиной золотистыми волосами. Он, от природы смуглый брюнет, одет в кофейное трико с блёстками. Действительно, зефирная принцесса и шоколадный принц…
Конечно, он знал, что их пара выглядит трогательно. И всегда и везде их встречали взволнованным ропотом; провожали же бурными аплодисментами, криками «Браво!», охапками роз, летящими на сцену из зала. И он привык к такому успеху. Но нашлось также что-то, к чему невозможно было привыкнуть: мелькающие ножки, выполнявшие замысловатые фигуры танца, нежные руки в его руках, слепящая улыбка, золотая прядка волос, выбившаяся из причёски. Сладкий аромат духов и ментоловый холод дыхания. Всё, что составляло существо, ради которого он жил, дышал и появлялся на сцене в последние два года. Она.
Танцоры кружили по сцене, держась за руки. Ему приходилось быть очень ловким, чтобы успевать за её ритмом, и очень увёртливым, чтобы вовремя отступать, когда её ножки в лёгких туфельках уверенно двигались на него. И очень быстрым, когда самому нужно было перейти в наступление, оттеснить её в правую часть сцены.
И досадно было осознавать, что, уже в который раз, это она ведёт в танце, а не он.
Правда, на время действия его руки становились гибкими и сильными крыльями, а торс - переливающимся потоком пламени. Ну, а ноги… Каждый их мускул, каждая жилка были наполнены энергией, и он ощущал, как течёт кровь по нижним венам, как пульсируют икроножные мышцы.
Это было невероятно, но…
Он чувствовал свои ноги! Всякий раз, танцуя с ней, он чувствовал их.
Танец догорел, как стожок осенних листьев. Зал взорвался, дыхание перехватило. Последнее, что он успел осознать - как их качнуло друг к другу и отбросило друг от друга.
И разом всё стихло, помутнело, погасло.

- Митя, что с тобой? Боже, какой ты бледненький… Мить, а Мить? - Лера, присев на пол перед инвалидным креслом, встревожено трясла его за плечи. Митю, который уже медленно всплывал из потустороннего мира, аромат её духов чуть не вернул в обморочное состояние.
- Всё хорошо, Митенька, всё хорошо… - успокаивающий голос Леры и нежные прикосновения рук удержали его на плаву.
Митя глубоко вдохнул и выдохнул, кивнул: я в порядке.
К ним направлялись устроители благотворительного концерта, все трое.
- Молодцы, ребята, хорошо выступили, - воскликнула учредитель благотворительного фонда Горская, обнимая обоих. - Ваш танец телевизионщики записали целиком, так что, Митя, предупредите в интернате, пусть сегодня разрешат ребятам посмотреть новости по СТС.
- Чудесно, потрясающе! - утробно пробасила депутат Жигалова. Она наклонилась, желая обнять «шоколадного мальчика» и поцеловать в лоб. При этом её полная грудь нависла над его лицом, угрожая перекрыть дыхательный аппарат. Митя почувствовал мгновенный приступ паники, но он тут же прошёл. Жигалова была всего лишь сердобольной глуповатой тёткой.
Ещё меньше ему нравился бизнесмен Ольховский, спонсор интерната, в котором проходила Митина жизнь.
- Вы делаете всё новые и новые успехи, молодой человек. Браво, браво, - произнёс Ольховский, обращаясь к нему.
От томно-ленивого голоса, напоминавшего мурлыкание сытого кота, Митю едва не стошнило. Сделав над собой усилие, он изобразил почти подобострастную улыбку.
Ольховский же проговорил, повернувшись к Лере:
- Ну, а вы, принцесса, как всегда, очаровательны.
- Спасибо, - выдохнула Лера, порозовев.
Мите показалось, что она хочет ещё что-то сказать Ольховскому, но тот уже отошёл вместе с Жигаловой. Вертикальная складка, возникшая на его лбу, свидетельствовала об обсуждении гораздо более значимых вопросов, нежели какой-то мальчишка в инвалидном кресле со своей партнёршей.
- Что ж, теперь готовьтесь к Новогоднему балу, - произнесла Горская и подмигнула Мите. Он кивнул и растерянно улыбнулся.
Заиграла искрящаяся музыка, и Митя повернулся в сторону сцены. Со своего места он видел только краешек освещённого пространства, но знал, что в программе сейчас «Танец чаек», исполняемый воспитанницами Митиного интерната, тоже инвалидами, и танцовщицами из кордебалета «Мистерия».
Примой «танца чаек» была его лучшая подруга Ирочка. Митя почувствовал укол вины из-за того, что пропустил её выступление, тогда как Ирочка, Митя знал наверняка, наблюдала за ним и Лерой сквозь прореху в портьере.
Митя поднял глаза на Леру. Она стояла и всё смотрела в ту сторону, куда ушёл Ольховский. Митя почувствовал досаду и злость.
- Не смотри на него так, - грубо сказал он Лере. - Не унижайся.
Лера укоризненно взглянула на него и покачала головой.
- Думаешь, я ничего не вижу? - продолжал наезжать Митя. - Я, по-твоему, совсем ребёнок? А может, ты считаешь меня дебилом?
- Митя, не говори ерунды, - поморщилась Лера. - Ни на кого я не смотрю. Тебе уже лучше?
- Да, я в порядке, - проговорил Митя и почувствовал, что приступ агрессии прошёл так же внезапно, как накатил.
Мите стало стыдно. Он обхватил её ноги в ворохе зефирной ткани, прижался лицом.
- Прости, я больше не буду, - пролепетал он, как маленький, ощутив страх при мысли, что вдруг она рассердится и бросит его, найдёт другого колясочника…
Но Лера и не думала обижаться.
- Ладно, забудь, - она снисходительно потрепала его густую шевелюру. - Поехали отсюда.
И привычно взялась за ручки его кресла.

…Паралич настиг его так рано, что Митя не помнил другого состояния. Нижняя часть его тела всегда была неподвижна. Но когда по телевизору показывали танцы, маленький Митя приходил в сильнейшее волнение. В такие минуты - и он готов был доказывать это самому скептическому доктору - Митя действительно чувствовал подрагивание мёртвых мышц ног. Верхняя же часть, сохранившая гибкость и силу, жила своей жизнью, воспроизводя увиденный танец…
Впоследствии, уже после того, как его мать лишили родительских прав, и он оказался в интернате, Митя всё-таки научился танцевать. Он танцевал, до пояса впаянный в инвалидное кресло, руками же и торсом выделывая немыслимое, пластичный и гибкий сидячий танцор. Его партнёршами на районных праздниках были обычные девочки. Устроители благотворительных концертов полагали, что это - трогательное зрелище. Они наивно пытались сблизить миры детей-инвалидов и обычных детей.
Впрочем, разномастные зрители действительно любили Митю. И, бывало, на благотворительных праздниках чья-нибудь мамаша, всплакнув, обнимала его, гладила по голове, называла «зайчиком», совала в руку шоколадку, подарок или денежку.
А два года назад судьба свела Митю с Лерой, танцовщицей, посвятившей себя благотворительной деятельности. Митя молился на Леру. Она была его ангелом, его «зефирной принцессой». Он уже не мог без неё дышать…
- Мне пора, - Лера наклонилась и чмокнула его в щёку. - Веди себя хорошо. Послезавтра встретимся на репетиции.
До конца дня он бесцельно слонялся по коридору, отвечал невпопад на вопросы сердобольной Ирочки, вяло съел половину ужина. Ещё… ах да, они с одноклассниками смотрели по телевизору запись благотворительного концерта. Когда показали кусочек его танца, дети одобрительно загудели. Он же угрюмо смотрел на экран, и видел белоснежную Леру со струящимися волосами, а рядом с ней - себя, чёрного, как обугленная головёшка. И еле сдерживал слёзы, кусая губу, и злился, злился на весь этот лживый бесчувственный мир, который только и делал, что отнимал её у него, отнимал безжалостно, снова и снова…

- Ты танцевал лучше всех, - сказала Ирочка.
Он нашёл её ручку и благодарно пожал. Их кресла с грохотом катились рядом. Они совершали традиционную прогулку по корпусу, предшествовавшую сигналу «отбой».
- Ты тоже замечательно танцуешь, - проговорил он, чувствуя себя виноватым, потому что так и не посмотрел на танец чаек. 
- Да, но по телевизору показывают только вас с Лерой, - усмехнулась Ирочка. - Вот и сегодня…
- Что сегодня? Я был не в форме, увы, - вздохнул он.
- Глупости, Митя! Ты думаешь, я не слышала, как вас называли организаторы? Самая красивая пара на сегодняшнем концерте. И на Новогоднем празднике вас хотят выбрать королём и королевой бала. Вот будет классно. Тогда, кстати, не только вы с Лерой получите призы, но и всему интернату отломится дотация.
И он почувствовал такую радость, что захотелось рассмеяться в голос.
- Ирочка, ты - настоящий друг! - воскликнул Митя. - Спасибо тебе за новость! Правда, большое спасибо.
- Не за что, Митя. Конечно, я - твой друг…
Митю переполнила нежность. Он повернулся к Ирочке. Хлипкая и болезненная на вид, она всегда была ему поддержкой в минуты срывов, приступов отчаяния, неверия в свои силы.
Митя потянулся к ней. Она потянулась ему навстречу. И, наклонившись вперёд, насколько позволяли кресла, они обнялись, нежно и крепко, как любящие брат и сестра.

Однако, едва оказавшись в своей комнате, Ирочка в припадке злости скомкала разложенное на стуле танцевальное платье и швырнула в угол. Весь вечер платье болезненно сдавливало её тело. Зато оно отлично маскировало горб. Приходилось терпеть. Ирочка была деформирована болезнью, но самолюбива не меньше любой жизнеспособной стервы.
Конечно, она прекрасно понимала, что творится с другом. Митя, который был рядом с ней всегда, сколько она себя помнила, стал частью Ирочкиной жизни, плоти и души настолько, что ей не нужно было разъяснять его умонастроения. Ирочка видела происходящее с Митей скрытым зрением, прощупывала его душу потайными органами чувств и познавала его мотивы внутренним разумом, более проворным и сметливым, чем можно было предположить по её внешнему облику. И её убивало происходящее.
Будучи простоватой и наивной, почерпнув свои представления о жизни из сериалов и любовных романов, Ирочка не сомневалась, что чувства Мити находят отклик и у Леры. Она видела в зефирной принцессе не просто взрослую девушку из блистательного высшего общества, но грозную соперницу, стоящую у неё на пути. Ирочку не утешало то, что конкурентка была старовата. В прочитанных ею любовных романах зрелыё дамы нередко обольщали неопытных юношей.
Белокурая вертихвостка грозила отнять у Ирочки всё, чем она владела на протяжении жизни, и потери чего никак не могла допустить. Неужели Лера не видит, что Ирочка и Митя - одно целое? На что надеется?
Сегодняшний разговор Ольховского и Жигаловой перед началом концерта, случайно услышанный Ирочкой, послужил последней каплей.  
Ирочка выдвинула ящик тумбочки. Достала и открыла бордовую бархатную шкатулку. В шкатулке лежали разноцветные стеклянные шарики, которые для красоты кладутся в аквариум к рыбкам. Ирочка начала их копить с тех пор, когда поняла, что ей следует сделать. После того, как посмотрела американский фильм, в котором танцовщица бросает россыпь шариков под ноги соперницы на скользкой сцене.
Танец на Новогоднем балу станет последним в жизни «зефирной принцессы», удовлетворённо подумала Ирочка, закрывая шкатулку и возвращая на прежнее место.

Как только Ольховский повернулся к ней спиной и, взяв Жигалову за локоть, удалился, что-то оживлённо обсуждая с тучной тёткой, на Леру накатила тоска. Отлучившись «на секундочку» из-за кулис, она попыталась набрать его номер. Но Ольховский то ли не успел подключить телефон после концерта, то ли не торопился включать, чтобы его не донимали со своими бесчисленными просьбами представители «ущербного мира», как он выражался. Что ж, Ольховского можно было понять. От него все постоянно чего-то ждали, просили, требовали, буквально разрывая на части. Однако от этого было не легче.
Лера не хотела принимать мысль о том, что Ольховский попросту занёс её в «чёрный список», или поменял сим-карту.
«Подключись… ну пожалуйста!», - на расстоянии внушала она ему, снова и снова набирая номер. Бесполезное занятие. Ольховский был «вне зоны действия сети». И хоть ты тресни.
Лера вспомнила реакцию Ольховского, когда она сообщила о своей беременности. Он запаниковал. Уговаривал избавиться от ребёнка и «не идти на конфликт», повышал голос, размахивал руками. Ольховский словно не слышал её аргументов о том, что в её возрасте, в двадцать восемь лет, лучше родить без мужа, чем остаться бесплодной до конца жизни. Лера утаила от него, что и срок слишком большой для аборта. Впрочем, Ольховский, скорее всего, предложил бы свои связи для прерывания беременности. Ему было плевать на всех и вся, кроме собственных проблем. Лера всегда это знала, но не хотела верить.
А ведь ещё шла речь о нормальном, здоровом ребёнке…
Она прикусила губу. Утренний разговор с доктором словно разделил жизнь зефирной принцессы на две части: «до» и «после». И Лера пока не представляла, как ей жить в этом «после».
- …Серьёзная патология развития, - сказал ей доктор. - Вы имеете право прервать беременность даже на большом сроке.
- А если я откажусь? - спросила она почти беззвучно.
Доктор поморщился:
- Сударыня, подумайте, на что вы обрекаете себя, решившись родить заведомо неполноценного ребёнка. Вы даже представить себе не можете, что ожидает в этой стране и его, и вас.
Однако доктор ошибался. Лера как раз хорошо это себе представляла.
Она вспомнила Митю, милого, привязчивого парализованного мальчика. Что-то трогательное в нём есть, конечно, но… Лера почувствовала раздражение. И на Митю, и на других маленьких инвалидов, и на Ольховского, вместе с его Жигаловыми и Горскими. На всё, что составляло «ущербный мир», в который, по непонятной причине, она затесалась.
Впрочем, причина как раз была ясна. Её привёл туда Ольховский. В ушах Леры звучала его фраза: «Запомни, малышка, если подходить к делу продуманно, то на благотворительности можно гораздо больше заработать, чем отдать».
Лера шмыгнула носом, нахмурилась, смахнула со щеки слезинку. В её утробе зарождалась очередная неполноценная жизнь, и от этого хотелось завыть в голос, но она не умела…

Митя спал, улыбаясь во сне. Ему снился зеркальный зал с паркетным полом. У стены стояла наряженная новогодняя елка. Они с Лерой вальсировали, одни посреди зала, окружённые аплодирующей толпой.
Митя обнимал талию девушки левой рукой, а пальцы правой руки были переплетены с её тонкими пальчиками. Она была чуть ниже его ростом. Его ноги в лакированных туфлях легко скользили по паркету, натёртому воском.
Он был абсолютно счастлив.

Санкт-Петербург

"Наша улица” №173 (4) апрель 2014