Владимир Бреднев “Вторая молодость” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Владимир Николаевич Бреднев родился 15 августа 1965 года. Окончил Челябинский Государственный педагогический институт. До 1997 года работал учителем в деревенской школе. В 1997 году был приглашен на работу в районную газету. Член Союза журналистов РФ с 2002 года, в 2008 году стал лауреатом  международного журналистского конкурса « Вся Россия-2008» в  городе Сочи за редакцию детского областного журнала «Апельсинка». Прозаические произведения опубликованы в Челябинских сборниках начинающих прозаиков. Рассказ «Хороший ученик» опубликован в журнале «Север», короткая сентиментальная повесть «Послезвучие вальса» опубликована в журнале «Молоко», повесть «Годины» - в журнале «Новая литература».

вернуться
на главную страницу

Владимир Бреднев

ВТОРАЯ МОЛОДОСТЬ

рассказ

За Владимиром Алексеевичем всякое водилось. Выпить любил. За юбками волочился - не без греха. Подраться - да нате вам, пожалуйста, только подходи, кому в глаз, кому по сапатке, главное, чтобы по-честному. Работать! Так и это с огоньком, с задором, раз-два, взяли! Эх-ма! Сама пойдет! Печи класть, плотничать, тяжести перетаскивать, камень колоть, сено косить - дайте только ворот у рубахи расстегнуть, чтобы в подмышках не жала. В доме с какой утварью справиться - и на то тяму хватало, по соседям не бегал, у чужих совета не спрашивал, своим умом доходил. Вот так вот!
Плюнул в заскорузлую, чешуйчатую, как полотно рашпиля, ладонь, сжал в кулак, так, что костяшки побелели. Вот она, жизнь-то! Была! Да разом вся проскочила. И теперь каждый день дорог. Да так дорог, что на сон у Владимира Алексеевича часа по четыре назначено, с легким передыхом после обеда. А как иначе? Последыш никудышный уродился. Бабу взял, Катьку заделали, а он по глупости и пьяни на нары. Мать извелась. Хоть сынок и урод, а дитя-то родное. Из сердца не вырвешь.
- Ничего, мать, не горюй, - говорит Владимир Алексеевич своей супруге Зое Петровне, когда трезв и в здравом уме, - сдюжим! И Катьку на ноги подымем, еще и выучим, нечто хуже людей?
В такие времена Зоя Петровна расцветает вся. И забывает на время, что приняла за жизнь длинную, суровую, не всегда гладкую, от мужа своего, что выдюжила, когда срывало Владимира Алексеевича с катушек да несло, словно безудержный весенний поток по перекатам, валяло, мызгало, крутило так, что взвивался мужик нехристем, да куролесил без удержу.
Тут горе у Зои Петровны приключилась. Пеструха заболела. Во всей деревне, почитай, корова одна осталась, но какая. Удой, что у рекордсменки, а молоко жирное, будто городские сливки. И на тебе, не ест, не пьет уж который день. Зоя Петровна сама по началу корову пользовала, травяными отварами поила, огуречным рассолом, даже стакан водки Пеструхе не пожалела, чтобы у той «книжка» заработала, только без толку. Квелая Пеструха, и точка.
Пошла за ветеринаром. Ветеринар в селе новенький объявился. Худосочный, длинный, бледный и узколицый - без доверия человек. Как же так, быть ветеринаром, и до такой худобы дожить, что того и гляди в форточку вынесет? Но ничего не попишешь, другого нет. Ветеринар явился. В кепочке. Из-под кепочки только нос вороний выглядывает. А между носом глазки посажены. И всё они у ветеринара из края в край носятся - не держатся на месте. Сходил он в хлев, посмотрел на Пеструху с порога, шмыгнул носом, да и назад. Сел за стол, ждет чего-то.
Владимир Алексеевич из леса воротился, пару ведер грибов принес. Гриб нынче шел хороший, товарный. Поглядел на ветеринара. Не молодой уже, возраста чуть младше Зоиного будет. А желтушная сыроежка, не дать, не взять. Всего и достоинства - носат. Носатые у Владимира Алексеевича все под одну гребенку шли - бабники. Их природа так отметила, чтобы не заблуждаться. Этакие с таким фортелем к бабе подъедут, сама пустит, а потом еще и маяться будет, чем такому кобелю не угодила. Знавал Владимир Алексеевич таких по молодости, морды не раз бивал. И вот тебе на, под старость лет, к самому подкатило. Зыркнул Владимир Алексеевич на ветеринара, но с порога горячки пороть не стал, трезв был. Глянул на стол, моргнул Зое Петровне. Та с сомнением полезла в шифоньер, выставила водочки. Для особого случая берегла «Горилку с перцем», которую за забористость и дюжий вкус и сам Владимир Алексеевич уважал.
Ветеринар чинно выпил двести пятьдесят, потом сделал какую-то запись в книжке, выставил на стол флакончик с порошком, напялил кепочку и, прощаясь, проронил:
- Зоя Петровна, я завтра загляну. Только уж без этого, - улыбнулся так смазливо, поклонился и вышел.
Владимир Алексеевич свою рюмочку допил, огурчиком закусил, подпер рукой голову, да и воззрился на жену свою. Статная, не клюшка согнутая, дородная - не доска стиральная, на щеках румянец играет, в глазах такие озорные чертики пляшут. Вона как повернулась, да как вышагнула. Отер руки о штаны Владимир Алексеевич, крякнул, поднялся со стула, сходил до дверей, крючок в ушко закинул, и назад. Взыграла душа, будто на танцы приперся, с подходцем ухватил Зою Петровну крепкими руками, забубнил что-то. Она хихикнула, и опомнилась только тогда, когда муж её уж к спальне подталкивал, сдернула с плеча полотенце сырое, да по загривку, по спине огрела Владимира Алексеевича:
- Сдурел! Чо удумал-то?
- А чего? - но душа остыла в мгновение, с небес на грешную землю сверзлась.
И так под ложечкой засосало. Буркнул что-то, к дверям бросился, крючок с петельки сорвал, распахнул дверь, в сени выскочил, схватил свою шляпу, под руку удочка подвернулась, схватил удочку и огородом до родного пруда, на котором уж лет тридцать как карасей ловил. Там Гаврилыча встретил. Сговорились. Ударили по пивку, потом по портвейшку, потом еще по чему-то.
Открыл глаза, сквозь дырки в шифере солнечные лучики пробиваются. Что вчера было - ничего не помнится. Перед глазами только носатый стоит, лыбится и приговаривает: «Только уж без этого»…
Владимир Алексеевич сполз с сеновала. Рассольчику бы сейчас. Поспешил в дом. Тут краем глаза за отдернутой занавеской усек неладное. Присел. И на полусогнутых к окну подкрался. Глядь. Язви тя в душу! Сидит за столом ветеринар, баранки с чаем лупцует, а напротив него, подперев кулачком щеку, Зоя Петровна. Да до чего внимательно на него смотрит, глаз не спускает. Вот это да! Это как же так? С разгона Владимир Алексеевич в прихожую влетает.
Ветеринар навстречу оборачивается. Улыбочка масляная. Как бы в харю эту носатую друзгнул, чтобы искры полетели, уж и кулаки сжались. Но Носач опередил:
- Вот и хозяин. Сейчас мы Пеструшеньке укольчик сделаем. А вы, Зоя Петровна, подумайте, что я вам сказал. Подумайте, а я намедни загляну, так и ответ скажите.
У Владимира Алексеевича кровь и так после вчерашнего кипятком побулькивала, успокоения просила, а тут такие слова.
Вошли они вместе с ветеринаром в хлев, где Пеструха стояла.
Ветеринар осмотрелся и увидел в закуте годовалого быка.
- Что ж вы, хозяева, молчите, что скотина не одна. Пеструхе укол, а быку прививку. Опасаюсь я, вирусное у вашей Пеструхи заболевание, - погладил корову по шее.
Та аж голову вперед вытянула, вниз склонила, от ласки растаяла. Воткнул ветеринар буренке иглу, та и не шелохнулась.
« Вот так, паскуда, и баб приваживает, что та дуреха разомлеет, раскобенится, а он коршуном налетит, исклюет всюё, что та и не почувствует за собой греха какого, а только удовольствием насладиться», - подумал Владимир Алексеевич, а вслух сказал, когда ветеринар к быку пошел:
- Не лезь, зашибет.
Сам прошел в стойло, потрепал быка по морде, ухватил за рога и крутанул квадратную башку на сторону так, что бык хмыккнул и рухнул на пол.
- Коли, давай, эскулап, - в сторону добурчал определение эскулапу, на которое тот будто и внимания не обратил.
Когда вышли, Владимир Алексеевич, отряхнул ладони, при этом отметив, что ветеринар все-таки попал под впечатление.
- Вот я так и с каким другим мужиком проделать могу, ежели он у меня под како-тако подозрение попадет, да к бабе моёй ни за что ни про что наведываться начнет. Не гляди, что я ростом невелик, я бывалыча, раньше, с двух ударов хряка уделывал, - как бы между прочим заметил он и не прощаясь, пошел за сарай, в огород.
Вечером Владимир Алексеевич вновь был пьян. Он кое-как сидел на табурете в центре комнаты и орал:
- А ты скажи! Любишь или нет? Нет! Тогда - всё! Тогда кранты!
- Спать уже иди. В доме работы невпроворот, а он опять как зюзя.
- А ты скажи! И почему это он тебе сказал: «Вот только без этого»? Он что имел в виду? Кого он имел в виду? Он меня имел в виду? И это я тебе всю жизнь, а ты мне носатым? Да? Чего этому тут надо? Что он тут ходит?
Утро было мрачным. Чтобы избежать соблазна тащиться в магазин по утру, Владимир Алексеевич собрал удочки и на зорьке ушел на реку, за бор - километров за пять от дома. Голова болела с похмелья. Душа ерхалась в груди от смутного предчувствия своего одиночества. Рыбалка не шла на ум. Оттого и поплавки на гладкой заводи самого клёвого омута не шевелились, будто вымерла вся речная рыба. Владимир Алексеевич откинулся на спину, устремив взгляд в высокое голубое небо, наполненное прозрачным золотом солнечного света. Высоко, высоко, над головой, невидимые человеческому глазу, заливались жаворонки. В стороне, в сосновых кронах, огромных, упершихся на крутояре в небесный свод, перекликались птицы. Владимир Алексеевич вспомнил, как по молодости, рассорившись с Зоей в пух и прах, отбыл в неизвестном направлении, завербовался на стройку народного хозяйства, и через пару недель уже копал колодцы под установку опор линий электропередач. Отработав неделю без единого изъяна и став передовиком производства в разношерстной толпе вербованных, думал Владимир Алексеевич награбастать деньжат да гоголем воротиться в поселок. С фортом подкатить к местным: вместо табачку папироски «Казбек», вместо мурцовки «Московская» в сургучной пробочке, вместо кирзовых ботинок с онучами хромовые сапоги с набойками, - пусть дорогая Зоя Петровна посмотрит, какое золото сама из рук выбросила. Но тут попала на глаза строителю шалава местная, вмиг сговорившаяся с тщедушным мужичонкой, выскочившим из котлована, облапившим бабу за крепкий зад и толкнувшим её в сторону ближайшего леска. Бросил Владимир Алексеевич лопату с сторону, прибежал к прорабу и потребовал немедленный расчет. Прораб посопротивлялся, сколько мог, но потом выдал получку и новые сапоги, положенные по спискам спецодежды.
С заработанными рублями Владимир Алексеевич рванул на железнодорожную станцию. Денег на билет не хватило. Но крылатое и влюбленное сердце готово было преодолеть все преграды. За сто верст от родного села ссадили парня с поезда: не положено! И тогда пошел он на городской рынок, запродал новенькие сапоги за тридцать рублей, за двадцать семь купил для своей Зои Петровны плат Ивановский, большими красными розами крашенный, на три рубля взял хлеба, кильки в томате, портвейна семьдесят седьмого и зашагал босый домой. Только бы кралю свою ненаглядную увидеть, прижать к сердцу покрепче и быть с нею рядом столько, сколько веку отпущено. Когда уж до деревни добредал, пожалел о спущенных сапогах. Как бы он в них щегольски вернулся, всем на завидки. Нынешним этого не понять, когда все в доме есть, да в магазине того больше.
- Ах ты ити его мать, - спохватился Владимир Алексеевич, - этот то ведь сегодня, поди, опять припрется? За ответом, как пить дать.
Он быстро собрал удочки. И бросился домой. Рубашка от пота к хребту прилипла, дышалось тяжело. Но голову слегка отпустило. Вчерашний хмель потом вышел. К дому Владимир Алексеевич совсем оклемался. Зашел с огорода. Партизаном пробрался между парниками, легко потянул на себя двери летней кухни. С неё было все слышно, что в доме делалось.
Замер.
- Не скажу, Зоя Петровна, ничего не скажу, - неслось из-за перегородочки.
Вместе со словами до слуха Владимира Алексеевича доносились мерные шаги. Обычно так ходит человек, мучительно ищущий какого-то быстрого и правильного решения.
- Ну, уж вы хоть намекните, чего да сколько? - слышался упавший голос родной супруги.
- Что ж я вам сейчас скажу, когда у нас все заново начинается. Неужели вам в жизни заново ничего начинать не приходилось? - пауза.
- Отчего же? - слышится неуверенный ответ Зои Петровны.
- Вот и здесь точно так же. Женщина вы видная, грамотная, - пауза. И с большим накалом, так, что Владимир Алексеевич обшлаг на рубахе укусил, - Решиться нужно, сделать шаг.
- В годах уж я, - с сомнением говорила Зоя Петровна.
А хлыщ этот наступал.
- И ничего. Это даже лучше. С возрастом и опыта жизненного больше, и рассудительности, и ответственности, если хотите… Вот, разве я безответственно вам всё это предлагаю. Вы ведь и сами видели… Коровка ваша поправилась. Другой бы ходил, по старинке деньги клянчил, да еще неизвестно, получилось бы что или нет? А у меня всё получилось. Потому что новый век. Потому что новые технологии. Новое отношение ко всему происходящему. Вы, небось, с хозяином вашим по старинке…
Зоя хотела что-то сказать, а этот вертел носатый, грач ощипанный, поперед лезет.
- Знаю, знаю… Наблюдал. Уж чего только не делаете, а не получается. Ингредиенты устарели, они уже неспособны влиять на организм. Но наука не стоит на месте… Соглашайтесь, Зоя Петровна! Давайте, я сейчас домой быстро схожу, сумки принесу. И тогда уж…
- Может, я с мужем-то посоветуюсь? - осторожно спрашивает супруга.
- Ну что он вам скажет? Ни-че-го! Ровным счетом, ни-че-го!
Ветеринар подхватывает свой саквояж и стремглав выходит в сени. Длинноногой цаплей шествует по двору. Да скоро так. Торопясь.
Руки у Владимира Алексеевича вздрагивают. Внутри комок какой-то застрял. Что-то делать нужно. А что? Ума не приложит. Нет, не то чтобы не знает. Ухаря этого бить надо. По полной программе. С правой, с левой, в дых, в скулу, и еще по одному месту, чтобы все технологии на хрен из портков выскочили. Но и Зойка хороша… Ой, хороша! Владимир Алексеевич видит на столе самовар, в котором почему-то не работает нагревательный элемент. Руки сами находят очки, водружают на нос, потом отыскивают отвертку. Болты прикипели и сейчас отворачиваются с легким скрипом. Руки делают одно, а мозг выдумывает кары, одна страшнее другой.
Когда вернулся ветеринар с баулом, Владимир Алексеевич не видел. Да и ветеринар не предполагал, что хозяин может быть дома.
Разложив на столе астральную карту, ветеринар усадил Зою Петровну за стол, сам подвинул табурет, устроился поудобнее, протянул руки над картой. Зоя Петровна оглянувшись по сторонам, протянула свои.
- Теперь мы закрываем глаза, погружаем свое астральное тело в нирвану, нас ожидает космос… - ветеринар подался немного вперед, перегнулся через стол.
Владимиру Алексеевичу через щелочку показалось, что вороний нос ткнулся в пухлую розовую щеку Зои.
- Ать, твою мать, - прошептал Владимир Алексеевич, накинул шнур с электронагревательным элементом на шею и пошел в сени, чтобы застать изменников за совершаемым таинством.
Владимир Алексеевич осторожно тронул ветеринара за плечо. Но тот от неожиданности вздрогнул, дернулся и вырвал свои руки из Зоиных. В двух шагах от ветеринара стоял Владимир Алексеевич и смотрел немигающим взглядом на коровьего доктора. Пальцы на руках у Владимира Алексеевича шевелились, постоянно складываясь в кулаки. Но более всего пугал кипятильник, перекинутый через шею.
- Не скажите, о чем воркуете? - прошипел Владимир Алексеевич.
- Так вот, новые препараты. Фито пакеты, ректальные свечи, - указал ветеринар на коробочки.
- И куды ж их?
- Безболезненно. В задний проход.
Владимир Алексеевич недвусмысленно сжал кронштейн самоварного кипятильника в кулаке.
- Вот я сейчас тебе, х… собачий, таку свечу в ж… у усну, ты у меня сам фито пакетом станешь, - гаркнул Владимир Алексеевич и двинулся на ветеринара.
Ветеринар кинулся в угол. Из-за стола вскочила Зоя Петровна. Раскинула руки в стороны, загораживая от разъяренного мужа делового гостя.
Носач, улучив момент, юркнул к дверям в сени, приложился лбом о верхний косяк, выругался, захлопнул дверь и рысцой пронесся по двору. Верный Трезор заливистым лаем провожал поверженного врага.
Зоя Петровна сначала опешила и испугалась, но поняв в чем дело, прыснула в ладошки, а потом рассмеялась, легла на астрологическую карту и похлопывая ладошкой по столу.
Владимир Алексеевич стоял среди комнаты, сунув руки в карманы пузырящихся на коленях шаровар, слегка пунцовый и всклокоченный.
- И вот ничего смешного я тут не вижу, - выговорил он, подумал и добавил, - и вот в рот не возьму.
- С чего такие жертвы?
- А с того! Я и без технологий ваших. Это…Светрит сивуха, кровь очистится, я вам, Зоя Петровна, еще покажу… А то, смотрите вы, ингредиенты у него в организме… Оторвать ингредиент этот. И вся наука порушится. И Пеструху твою на мясо сдам. Лекарей к ней тут еще водить.
- Отец! - Зоя Петровна посмотрела на своего деда внимательно, глаза блеснули озорным огоньком, губы расплылись в улыбке. - Да уж не в ревности ли ты пустился? Отец?
- Еще чего, - парировал Владимир Алексеевич, пошел к розетке. - Была нужда, - он попробовал кипятильник, выдернул, смотал провод бухточкой. - А Пеструху пусть Верка поглядит. Она тоже все в коровах понимает, - он махнул рукой, выбросил кипятильник в мусорное ведро, пошел в сени, удивленно вскрикнув напоследок, - Удумают чего - ревности - больше мне делать нечего.
Обернулся, замерев на пороге, так что взгляды их встретились:
- Гляди у меня, Зоя Петровна. Ежели он еще раз на порог сунется, я его в закуток к Борьке суну. Вот тогда и поглядим, какой с него ветеринар станется. А что он баул-то приволок?
- Да это он так, - отозвалась супруга, - про вторую молодость рассказывал.

Челябинская область, Сосновский район, село Большое Баландино

“Наша улица” №176 (7) июль 2014