Юрий Кувалдин "Внутри мысли" рассказ

Юрий Кувалдин "Внутри мысли" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

 

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

 

вернуться
на главную страницу

Юрий Кувалдин

ВНУТРИ МЫСЛИ

рассказ

 

Над дверью висел масляный портрет Шопенгауэра в тонкой рамке. Портрет чуть запылился и, казалось, что белые бакенбарды ожили и шевелятся при легком колебании воздуха.
В окно сквозь опущенные из тяжёлой ткани шторы едва заметно пробивался солнечный свет.
Лев Алексеевич читал. Умение читать не предполагает прочитывать каждую книгу от первой фразы до последней без пропусков. Да, в течение всей своей жизни Лев Алексеевич многие книги так и прочитал - от начала до конца. А потом стал открывать наудачу, для того, чтобы убедиться, что эта книга хороша. Ныне шелест страниц уменьшился почти до исчезновения, поскольку почти любая книга открывается кликом на нужном тебе месте. Само же по себе Слово осталось прежним - воздушным и бессмертным. Разве важно Слову - на каком носителе временно пребывать?
Лев Алексеевич читал о том, что, как это водится повсюду, Шопенгауэр стал знаменит только после своей смерти. При его жизни профессиональные ученые и философы преднамеренно замалчивали его, а масса публики, по самому характеру и роду деятельности Шопенгауэра, не могла питать особого интереса к его творениям. Лишь несколько лет спустя после его смерти, с конца шестидесятых годов, интерес к его творениям и к его учению начинает проявляться не только на родине его, в Германии, но и во Франции, и у нас в России. Считаем нелишним привести здесь между прочим интересную выдержку из появившегося лишь несколько месяцев тому назад в печати письма Л. Н. Толстого к А. А. Фету от 30 августа 1869 года (напечатано в «Русском обозрении», май 1890 года, в статье «В. П. Боткин, И. С. Тургенев и гр. Л. Н. Толстой. Из воспоминаний А. А. Фета»). Вот что писал Л. Н. Толстой: «Знаете ли, что было для меня настоящее лето? - Непрестающий восторг перед Шопенгауэром и ряд духовных наслаждений, которых я никогда не испытывал. Я выписал все его сочинения, и читал, и читаю (прочел и Канта). И, верно, ни один студент в свой курс не учился так много и столь много не узнал, как я в нынешнее лето. Не знаю, переменю ли я когда мнение, но теперь я уверен, что Шопенгауэр - гениальнейший из людей. Вы говорите, что он так себе, кое-что писал о философских предметах. Как кое-что? Это весь мир в невероятно ясном и красивом отражении. Я начал переводить его. Не возьметесь ли и вы за перевод его? Мы бы издали вместе. Читая его, мне непостижимо, каким образом может оставаться его имя неизвестным? Объяснение только одно - то самое, которое он так часто повторяет, - что кроме идиотов на свете почти никого нет...»
В дверь постучали. Лев Алексеевич отхлебнул из чашки, и продолжил чтение, не обращая внимания на стук, который, скорее всего, как это часто бывало, просто показался Льву Алексеевичу.
Лев Алексеевич читал о наружности Шопенгауэра, биографы которого его описывают следующим образом. Это был человек несколько ниже среднего роста, крепкого телосложения, стройный и с громадной головой; но особенно замечательны были его светлые, блестящие, голубые глаза, обращавшие на себя во время многочисленных его странствований внимание людей, совершенно ему не знакомых. Одни находили в нем некоторое сходство с Бетховеном; другие утверждали, что лицо его, и в особенности очертание его рта, напоминало собою Вольтера. Одевался он всегда чрезвычайно изящно, сохранив, впрочем, вопреки современным модам, покрой платья начала настоящего столетия. Малообщительный и в молодости, он после своих университетских неудач стал еще больше чуждаться общества. Поселившись окончательно во Франкфурте-на-Майне, он старался держаться как можно дальше от местных интересов, мало сходясь с окружавшими его людьми. Он терпеть не мог не только светских, но и обыденных разговоров; но, когда ему приходилось говорить в обществе, он никогда не говорил отвлеченными фразами: его разговорная речь была так же проста, наглядна, ясна, точна и жива, как и его слог. Сумев устранить от себя мелочные интересы, заботы, радости и огорчения семейной жизни и относясь довольно безучастно к явлениям жизни общественной, он сосредоточивал все силы своего ума на том, что в древности называлось диалектикой, то есть на искусстве вести разговор исключительно в области чистого мышления. Вместе с тем, он исходил из того основания, что глубина мысли не только не исключает красоты изложения, но, напротив, выигрывает от нее. Как бы высказываемые им мысли ни казались порою односторонни, нельзя было не признать манеры его излагать их в высшей степени убедительною.
Стук в Дверь повторился с ещё большей настойчивостью. Лев Алексеевич перевернул страницу, и с некоторым раздражением спросил:
- Кто там?
- Да это я, Шопенгауэр!
Вошли снежные, развевающиеся бакенбарды, в свете электрической лампочки блеснула лысина в обрамлении вздыбленных седых волос.
Лев Алексеевич не удивился.
- Чайку? - спросил он.
- С удовольствием, - сказал Шопенгауэр.
Сутулый и высокий Лев Алексеевич прошел на кухню, располагавшуюся рядом, взял чайники - фарфоровый с китайскими розами на боку, и с плиты большой железный с кипятком, в некотором недоумении вернулся, и осторожно, чтобы не расплескать налил сначала кипятку в чашку для гостя, затем разбавил кипяток густой заваркой.
- Я читал, что вы в Бремене что-то потрясшее вас видели, - сказал Лев Алексеевич.
- Это было в молодости. Прямо скажу, страшновато, даже не совсем приятно было посещать «Свинцовую келью» с мертвыми телами.
- В свинце тела не разлагаются, - сказал Лев Алексеевич.
- Да, - согласился Шопенгауэр, - кожа их походила на прозрачную плёнку, из которой теперь парники делают, и в супермаркетах выдают пакеты.
Лев Алексеевич наморщил лоб, пытаясь отыскать в памяти слово «супермаркет», встал и в заметном волнении прошёлся по комнате.
- Ничего-ничего, - прочитал его замешательство Шопенгауэр. - Супермаркеты в Москве появятся, главным образом, после 2000 года.
- Через 57 лет! - воскликнул, посчитав в уме, Лев Алексеевич.
- В этом нет ничего удивительного. Материальный мир под воздействием слов может изменяться в сколь угодно возможные формы.
Лев Алексеевич задумался.
- Как же так, уважаемый Артур? Ведь вы всю жизнь утверждали совершенно другое… - сказал Лев Алексеевич, полистал книгу Шопенгауэра и, найдя отчерченное карандашом, прочитал: «Особенно я радовался тому, что эта череда образов приучила меня не довольствоваться именами вещей, но рассматривать, исследовать их и судить о них не из потока слов, а на основе знания, обретенного в созерцании. Поэтому позже я никогда не впадал в искушение принимать слова за вещи".
Шопенгауэр выслушал собственную мысль, вздохнул и сказал:
- В те времена я был наивен. Я не видел слов. Я сразу созерцал то, что слова обозначали. Там, где речь, скажем, шла о реке, я не видел слово «река», а сразу ощущал прохладу воды, видел её прозрачность, различал оттенки отраженного в ней неба.
- Но и все люди точно так же ощущают себя. Слова хоть и видят, прочитывая их, но попадают сразу на предметы изображения…
- Это так, но теперь-то я знаю, что мир построен Словом. Всё написано в сложнейшей программе. Вещи - мнимы. Слово - бессмертно.
- Я много думал о том, что вы утверждаете, что характер человека не изменяется с рождения.
- Да, я писал, что характер человека или воля от начала до конца равны себе и не изменяются. И это ещё одно из моих глубоких заблуждений! - воскликнул философ.
- Смело же, однако, вы себя сокрушаете! - вскричал Лев Алексеевич.
- Что же делать! Я даже не знал, что такое Бог, а рассуждал о нём. Кроме физиологических отклонений, все люди рождаются одинаковыми, совершенными устройствами для работы с текстом программы Бога. Человек есть универсальный компьютер…
Лев Алексеевич раскрыл рот, сказал:
- Первый раз слышу…
Шопенгауэр продолжил:
- Каждый ребенок может стать гением, и каждый может стать тупицей. Никакой генетической памяти не существует. Есть память конструкционная. И все люди рождаются одинаковыми, без языка, без национальности, без партийности. Тела-компьютеры загружаются работающей на данной территории программой. Версий программы много: русская, английская, немецкая… Но всё это лишь временное недоразумение - всё идет к тому, что на земле будет один понятный всем язык. Программа сборки компьютера-человека. Программа уже заложена в сперме мужчины и в яйцеклетке женщины. А Бог - это Х, из которого проистекает семя. И этот знак Х стоит на символе Бога - высоких куполах церквей. Программа написана Словом (знаком, символами). Мы лишь, изучая человека и мир, разгадываем давно написанный текст, раскрываем страницы нашего незнанья.
Пишу рассказ из 1943 года. Идёт война. Но для моего героя её как будто и нет. Он весь погружен в умные книги. Он видит, что свой жизненный путь завершили тела, к которым, для идентификации, были прикреплены слова (имена собственные, фамилии): Кант, Шопенгауэр… Очень примечательно то, что он считает Шопенгауэра «великим завершителем» учения Канта. Или «три блага спасения - Бог, бессмертие и свобода - могут оставаться в силе лишь в случае, если Кант прав, если пространство, время и причинность суть лишь субъективные формы созерцания, и таким образом, весь простирающийся в пространстве и времени и законом причинности управляемый мир есть лишь явление, а не вещь в себе. Ибо при допущении, что определяющий нас мировой порядок есть вечный и пребывающий независимо от сознания порядок вещей в себе, Бог, бессмертие и свобода рушились бы безвозвратно, и всю религию пришлось бы похоронить». Наконец-то мой герой уразумел значение Шопенгауэра, как философа. И всегда почему-то думал, что после Канта можно говорить лишь о Шопенгауэре.
Почему-то сегодня у него болит под ложечкой, хотя кроме хлеба он ничего не ел. Как Льву Алексеевичу надоела эта боль и как она портит ему настроение.
Сегодня Лидия Павловна должна достать продукты. Значит, вечером будет кормёжка. Утром был жидкий кофе - остатки - с молоком, и хлеб. И больше ничего.
Говорят, что сейчас очень распространён туберкулёз. При таком питании и крайне нервной жизни любая болезнь находит благоприятную почву.
Лев Алексеевич начал просматривать «Коллективную рефлексологию» Бехтерева. Капитальная работа. «Говорить об «общественном сознании», или «общественной душе», то есть о «душе коллектива» - значит, пользоваться лишь образным выражением». «Личность должна быть признана, - по его мнению, - явлением биосоциального происхождения». В её формировании и развитии принимают участие: общественная среда - раз, и наследственность и инстинкты - два. Гений или всякая одарённость, как и думал Лев Алексеевич, являются по Бехтереву даром природы. «Человек, малоодарённый, не годен для великих открытий».
В книжке Пауля Дейссена «Веданта и Платон он прочёл: «Есть мысль - её можно бы назвать самой важной мыслью, какою только обладает человечество, ибо на ней основывается религия, философия, а также и искусство во всей их широте… которая не нашла лучшего выражения, нежели в кантовской философии, где она позволяет облечь себя в простую формулу:
«Мир есть явление, не вещь в себе».
Жизненные неудачи затачивают человека клинком, которым он готов поразить каждого встречного, ибо весь мир ополчился на него, и мешает ему жить, не обслуживает его, не удовлетворяет постоянно возобновляющиеся потребности. Изо всех этих мучительных страданий не обработанного культурой человека рождается тиран, готовый построить всех по принципу единоначалия, когда приказ начальника является законом для подчиненного. Но если в какой-то период жизни страдалец начинает обрабатывать себя культурой, отдаваясь собственному творчеству, тогда он свою тиранию из временной животной жизни переносит в творческую, в которой он сам себе тиран и раб, сам отдает приказания, и сам их с великим энтузиазмом исполняет. Вот в чём альфа и омега творческой личности.
Смертность среди населения, по-видимому, очень велика, потому что люди прожились, все вещи спустили, есть нечего и медленно тают изо дня в день. Печальная картина!
Говорят, что война кончится не ранее 45 года. До этого срока, как думает Лев Алексеевич, они с Лидией Павловной протянут. Значит, живут, так сказать, последний период. Из-за кого и из-за чего? Не стоит думать. Лев Алексеевич присматривается к людям, прислушивается к их разговорам. Боже, как они глупы. Были на свете великие люди, светлые люди, философы, писатели знаменитые, блестящие учёные - все они размышляли о жизни, мучились над вопросом, как её улучшить, создали системы взглядов, и, казалось бы, люди должны воспользоваться всем этим. Но нет! Люди даже не знают, что существовали такие личности. Получается, что человечество - стадо злых и глупых существ. Ну, и чёрт с ними. Беда в том, что среди этого стада приходится жить, и из-за него раньше времени погибнуть.
С фронта не поступает никаких новостей. Весенняя распутица препятствует большим операциям. Вчера в «Правде» была любопытная статья. По словам автора, немцы теперь уже не говорят, что они воюют за жизненное пространство для себя, а за жизненное пространство для европейских народов. По газетам видно, что немцы ведут большую пропаганду об опасности для Европы в лице большевизма и, по-видимому, кое на кого действуют. Положение немцев в Африке плохое. Скоро им придется оттуда удирать. Любопытно, что тогда предпримут союзники. Все ждут второго фронта, а его всё нет и нет. Зато есть бомбёжка. Англичане и американцы делают успешные налёты.
Какое счастье, что немцы не летают на Москву! По крайней мере, Лев Алексеевич с Лидией Павловной хоть спят спокойно. Да ещё как! На днях на их улице был ночной обход квартир. К ним патруль зашел в два часа ночи, но как к ним ни дубасили в дверь, ни Лев Алексеевич, ни Лидия Павловна ничего не слышали. Вот это заснули! Даже не верится, что они могли так заснуть.
В субботу днём Лев Алексеевич дежурил в управлении - отвечал на звонки. На этой работе может сидеть девчонка. И вдруг сидит он - человек, проучившийся 17 лет со званием кандидата. Это только показывает, что его жизненное пространство занято всякой дрянью. Но ради литерного обеда Лев Алексеевич на всё смотрит сквозь пальцы.
Вечером у них никаких съедобных веществ не было. Они поели только каши. Лев Алексеевич читал Бехтерева «Коллективную рефлексологию». Местами очень интересно. В первом часу легли спать и тотчас же заснули.
Но в воскресенье Лидия Павловна и он ходили в магазин управления и достали коробку зельца, горбушу и одну бутылку портвейна. Обедали в столовой управления. Обед был обычный, но присутствие солонины-свинины в супе сыграло свою роль: суп был наваристый и вкусный. Также и шницель. После обеда Лев Алексеевич поехал в Сокольники, к знакомой Лидии Павловны - возил ей и её мужу билеты в Большой театр. Она была столь любезна, что угостила картошкой, жареной с луком на масле. От неё Лев Алексеевич пошел в парк, прошёлся немного по аллеям. Смотрел, как ребята качаются на качелях. Так как погода была холодная и сырая, то парк совершенно пустой - одни только ребята. В одной из аллей ребята на деньги играют в какую-то игру.
За дежурства Лев Алексеевич получает 600 рублей, и за ответы на звонки 300 рублей. Итого 900 рублей. Это неплохо. Но на руках, так сказать, карманных денег у него нет. И он не может ничего себе позволить, даже купить дешёвую книжку. Всё же он ухитрился приобрести сборник статей Айхенвальда и Рубинштейна об эстетическом воспитании детей. Они интересно излагают мысли о воспитании Шопенгауэра, Фихте, Милля, Гюго и других. По мысли Шопенгауэра, интеллектуальная сила не может быть людям привита, и никакие ухищрения песталлоциевской педагогики не в состоянии сделать прирождённого тупицу мыслящим человеком - глупец в колыбели сидит глупцом и - в могилу. По Шопенгауэру - характер человека или воля от начала до конца равны себе и не изменяются. Чем ближе Лев Алексеевич присматривается к людям, тем более убеждается, насколько это верно. Что ни говори человеку, какие мысли ему ни приводи, он в своих решениях и действиях всё тот же «Федот».
На Москву снова начал налетать немец. Чуть ли не каждый день либо стрельба из зениток, либо тревога. Вчера Лидия Павловна пришла ночью, так как тревога её застала в метро около 11 вечера. Стрельба была в их районе, и Лев Алексеевич, одетый, стоял внизу при входе в свой дом. Когда стрельба затихла, он вернулся домой и прилёг на диван. Конечно, заснул. Во сне слышал голос диктора, что тревога миновала. Через час вернулась Лидия Павловна, и они пили чай. Лидии Павловне удаётся доставать шоколадное суфле.
С 1 числа Лев Алексеевич завтракает и обедает в столовой ОРСа, и притом через день. Это плохо. К счастью, Лидия Павловна подкидывает талончики в коммерческую столовую.
Война в этом году, безусловно, кончится. Сколько бедствий, горя и ужасов она принесла! Какое же возможно искупление? Неужели жизнь останется такой же, то есть люди не переродятся нравственно? Ужас в том, что в мире нет пророка, который образумил бы людей. Сейчас требуются какие-то необыкновенные слова, а их нет.
Лев Алексеевич читал. И всё хотелось найти смысл у Канта, у Лессинга, у Шопенгауэра. Где они физические? Нет их. А метафизические - в тексте. Стало быть, смысл их текстов в самом тексте, в нанизывании слова на слово, фразы на фразу, долгие периоды, абзацы по три страницы. Вот он смысл - в словах поставленных друг за другом, льющихся, как вода из крана. Всё живое состоит из воды, все тексты мира состоят из воды, и в воду превращаются. Водосвятие. Вода святая. Особенно на Крещение. Водосвятие совершается в память о крещении Иисуса Христа в водах Иордана. Но не каждый умеет лить воду. Примитивные авторы мне всё правду какую-то несут. Прямолинейно сделанную, малопривлекательную. Я им говорю, что правды нет ни на земле, ни выше. Правда в том, когда вы научитесь писать слова, поэтому идите не в лес, а в библиотеку, поэтому сидите на месте всю жизнь - читайте и пишите, а не бегайте по гастрономам и пивным, и тем более заграницам - там то же самое: люди смертны, как мухи, а тексты бессмертны. Примитиву страшно открывать Шопенгауэра. Там нет его "правды". Там - океан воды. Там космос слов. Хороший пример Пруст. Вот душечка был, законопатил окна и двери пробковым деревом, чтобы шум никакой не проникал, и писал всю жизнь напролет.
В заключении к исследованию Евангелия Толстой пишет, что в евангелии «мудрое и важное… выражено так безобразно дурно, как говорил Гёте, что он не знает более дурно написанной книги, как Евангелие». Эту мысль Лев Алексеевич встретил впервые. Про евангелистов Толстой ехидно замечает: «Видно, что воскресить-то воскресили, но заставить его (Христа) что-нибудь сказать и сделать достойное его – не сумели». В этом Льву Алексеевичу надо разобраться - посмотреть у Штрауса и в Евангелиях.
Он очень доволен, что хоть и бегло, но всё же сумел прочитать «Введение в философию» Челпанова. Написано оно очень хорошим языком, просто и понятно. Полагалось бы ещё раз просмотреть, но где взять время? А ведь как ему хочется читать! О каком чтении сейчас можно говорить, когда ежедневно надо бороться за жизнь!
Лев Алексеевич завидует, - нет, это не так! - удивляется, глядя на людей, элементарному строю их душ. Хоть бы от одного человека он услыхал бы что-нибудь важное, заставившее призадуматься. Нет, только и говорят, что жить трудно, есть нечего и что-то должно измениться после войны.
Шопенгауэр встал, прошел к книжному шкафу и, не открываю свою книгу, голосом Василия Качалова продекламировал, изредка поднимая руку вверх:
- Человек живет и существует либо добровольно, то есть по собственному согласию, либо помимо своей воли: в последнем случае такое существование, отравленное многоразличными и неминуемыми горестями, представляло бы собою вопиющую несправедливость. Древние, именно стоики, а также перипатетики и академики, тщетно пытались доказать, что достаточно одной добродетели, для того чтобы сделать жизнь счастливой. Опыт резко  противоречит этому. Собственно, в основе этих попыток, не вполне заведомо для самих философов, лежала предпосылка справедливости, такое отношение между добродетелью и счастьем, что на ком нет вины, тот должен быть свободен от страданий, то есть счастлив. Но серьезное и глубокое решение этой проблемы лежит в том христианском учении, что дела не оправдывают. Следовательно, даже если бы человек  проявлял   всяческую   справедливость  и   человеколюбие, добродетель, он все-таки, вопреки мнению Цицерона, еще не свободен от всех обвинений: нет, величайшая вина человека - то, что он родился, как сказал просветленный христианством поэт Педро Кальдерон, - познавший проблему гораздо глубже, чем названные мудрецы:

О, я несчастный, о, страдалец!
Хочу, о, небо! я узнать,
Какое зло своим рожденьем
Тебе я сделал, если ты
Со мною так всегда сурово?
Но понимаю, я родился,
И преступление готово.
Твое жестокое решенье
Причину явную имеет:
Весь самый величайший грех
Для человека есть родиться.

Утверждение, что человек приходит в мир уже виновным, может показаться бессмысленным только тому, кто думает, будто родившийся человек только что произошел из ничего и составляет произведение другого человека. Таким образом, в силу этой вины, которая неизбежно вытекает из собственной воли человека, он по справедливости остается обреченным на физические и духовные страдания, он несчастлив, - хотя бы он и соблюдал все названные добродетели.
- Значит, вина с человека снимается тем, что Бог есть Х?!
Проза длинно. Стихи коротко. Длинное коротко. Короткое длинно. Стихотворная проза. Прозаические стихи. Короткая проза. Длинные стихи. Прозаическая длина. Длинная стихотворность. Стихотворная прозаичность. Прозаическая стихия. Длинная длина. Короткая краткость. Прозаическая проза. Стихотворные стихи. Проза стихла. Стихопроза. Стихли стихи в прозе. Проза стала стихами. Длинное кажется кратким. Краткое сделалось длинным. Стихи в прозе. Проза в стихах. Отстихуй прозаик в рифму.
- Именно в этом. Запрет на произнесение имени Бога родил все тексты мира, с фонтанирующим многописанием, с вонзающимися в вечность спиралями мысли. Один размноженный творит!
Лев Алексеевич подошел тоже к книжному шкафу, Шопенгауэр сделал шаг назад, открыл застеклённую створку, снял с полки Евангелие, открыл «От Иоанна», прочитал:
В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его. Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн. Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о Свете, дабы все уверовали чрез него. Он не был свет, но был послан, чтобы свидетельствовать о Свете. Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал. Пришел к своим, и свои Его не приняли. А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились. И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца.
Лев Алексеевич читал речь одного из учеников Шопенгауэра, которую произнес на его могиле: «Гроб этого замечательного человека, прожившего около 30 лет среди нас, но все же остававшегося для нас как бы чужеземцем, вызывает особые размышления. Никто из здесь стоящих не связан с ним узами крови: он жил одиноким и умер одиноким. Но я позволю себе сказать, что усопший нашел некоторую компенсацию за свое одиночество. Это страстное желание познания вечного, которое является у большинства лишь в виду близкой смерти, было неизменным спутником всей его жизни. Будучи пламенным поклонником правды, в высшей степени серьезно относясь к жизни, он с юных лет привык бесцеремонно отворачиваться ото всякой лжи и притворства, не страшась риска оттолкнуть от себя людей и испортить свои с ними отношения. Этот мыслящий и глубоко чувствующий человек провел всю свою жизнь одинокий, непонятый, оставаясь верен самому себе. Его свободный ум не преклонился под тяготами жизни...»
Продвижение по жизни без обид почти невозможно. От этого идёт с юных лет постоянное сокращение круга общения. Первыми из этого круга вылетают люди, несущие везде и всюду отрицательные эмоции, распространяющие зло, с пеной у рта, захлебываясь, рассказывающие тебе, кто попал под поезд, кто сел в тюрьму, кто повесился, у кого украли кошелек и так далее и тому подобное. Эти люди - мрак. Вторыми отваливаются из круга непререкаемые советчики - это особенно многочисленная группа, они знают с точностью устава внутренней службы, когда, что и как в жизни делать. Третьими удаляются из круга пропагандисты жизни и деятельности правительства, - на них-то, как раз, и держится несменяемое правительство, поскольку лучшая реклама - это поимённо называть пусть и в негативном виде членов власти. И таким образом, круг обидчиков исчезает. И с годами ты остаешься в одиночестве у книжного шкафа.

 

"Наша улица” №177 (8) август 2014

 

 
 

 

 

kuvaldin-yuriy@mail.ru Copyright © писатель Юрий Кувалдин 2008
Охраняется законом РФ об авторском праве
   
адрес в интернете (официальный сайт) http://kuvaldn-nu.narod.ru/