Валерий Барановский "Вокресная поездка к морю" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Валерий Николаевич Барановский родился 17 декабря 1940 года в Хабаровске. Окончил в 1962 году Одесский гидрометеорологический институт, работал как инженер-гидролог в Киеве, а в 1972 поступил в аспирантуру при секторе кино Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии, защитился в 1976 году там же, получил степень кандидата искусствоведения, член союзов журналистов и кинематографистов Украины. Аавтор трех книг прозы - «Маленькие романы», «Смешная неотвязность жизни», «Куда глаза глядят». В "Нашей улице" публикуется с №165 (8) август 2013.

вернуться
на главную страницу

Валерий Барановский

ВОСКРЕСНАЯ ПОЕЗДКА К МОРЮ

рассказ

Странные все-таки вещи случаются в сельских районах, всего лишь в каких-нибудь двух десятках километров от города, где, как известно, существует еще определенный порядок, и кто бы ты ни был - бандит, гражданин при высоких регалиях или обыкновенный служащий, - хочешь не хочешь, а вынужден этого порядка придерживаться. Так, например, если ты чешешь на «Ауди» по осевой и думаешь, что срать тебе на всяких там жигулистов с их ржавыми крыльями и полной пазухой забот о кастрюле, тебе следует не упускать из виду, что и в «Жигуле» по тем или иным, тебе неизвестным причинам может перемещаться персона, которая в гробу видела и тебя самого, и твою тачку. Потому чеши себе на здоровье без соблюдения правил, но понятий жизни изволь придерживаться досконально и матом почем зря кого ни попадя не крой. Так вчера один крутой, правда, на сей раз на «Опеле», погнался за ржавой «Волжарой», заслонившей ему по случайности дорогу; погнался с визгом тормозов и со словами: «Стоять, педрила!» А педрила, когда его догнали, оказался, как нарочно, еще круче того, другого, вытащил его из  «Опеля», завалил мордой на багажник, содрал с него штаны и засадил на глазах стесняющейся, но любопытной толпы в его нахальное очко. Выяснилось, что действительно педрила, но страшно, повторяю, крутой и с довольно большим прибором. Тот, опущенный, так изумился, что потом долго застегивал трясущимися руками ширинку, а змейку заело, и жопа у него, надо думать, горела, как наскипидаренная. При этом, заметьте, он уже не только не матерился, но и вообще ничего не произносил…
А как вам этот случай, вернее, разговор о случае, с коего началось сегодняшнее воскресное утро и откуда абсолютно точно вытекало, что странные события, происходящие в сельской местности, не зависят от нашей с вами воли, и это такая стихия, с каковою бороться нельзя и неразумно. Сейчас объясню, в чем штука, только позволю себе ряд необходимых отступлений.
Ну, разве боролись наши далекие предки с тектоническими движениями земной коры на заре формирования планеты? Нет, не боролись. Они убегали от катастрофических трещин и разломов, куда глаза глядят, и героически гибли в огне и дыму на дороге естественного прогресса. То же бывало и впоследствии, скажем для образности, - в Помпее, на которую обрушился раскаленный пепел и законсервировал весь грешный город, и некоторых в постелях, в ответственный момент любовного соития.
Но тут, правду сказать, есть известный нравственный аспект. Может ли быть такое, чтобы все без исключения любовники в том городе, в ту ночь и в тот смертный миг решительно ничего не слышали? Сомнительно. Не могли они все сразу, в одно и то же мгновение, испытывать такой силы оргазм, что прочие органы чувств отключились. Скорее, было другое. Предощущение оргазма оказалось так велико, так значительно, так ценно для населения Помпеи, что отдельные его представители, переглянувшись с теми, кто был поближе, предпочли гибель прерванному наслаждению. Очень и очень показательный фактор. Любовь всег­да сильнее здравого смысла. Или, как говаривал И. В. Сталин, если кто помнит такого, по поводу сказки о любви, принадлежащей перу пролетарского писателя М. Горького: «Эта штука посильнее, чем «Фауст» Гете». И не стоит удивляться. Жизнь, скажем прямо, вещь случайная, дело везения. Куда естественнее смерть, потому что выжить трудно и порой как ни старайся нельзя, а сыграть в ящик - пара пустяков, особенно на никем не охраняемой сельской дороге, ведущей к морю.
Вот и пробиваются любовные всходы везде, где только возможно. И это может быть не только любовь к женщине, но ко всему, чему угодно. Сосед уехал на два дня к родственникам, а сынуля его, парняга неслабый и в свои шестнадцать уже философ, устроил в родительском доме американскую «партию» с буйством выражений, худосочными девушками того же возраста из коммерческого аптечного киоска «Парацельс» и сверстниками разной степени воспитанности. Гуляли два дня и две ночи, и окружающие весьма глубоко переживали. Звонили с угрозами по телефону, отключали свет и даже сквернословили с близлежащих балконов. Мальчик, однако, не реагировал, хотя ни на кого не сердился. Страшного не произошло, если не считать мусора и окурков под окном, на газонах; блюющей девочки в парадном и сырых в предутреннем воздухе голосов, вопрошавших, как бы с небес, ранних прохожих: «Эй, сколько время?» Прохожие то отвечали, то нет.
Но главное, при всей плодородной мощи описанной картины, то, что она включила в себя еще один животворящий фрагмент. Прямо под квартирой буйного мальчика существовала в это время, подобно растению, инсультная старушка. Целые дни она мычала и немо сердилась на ­окружающих. В ночь бездумной оргии молодых людей (оргией вечеринку назвала дочь болезной, которая мечтала о спокойном сне, как о манне небесной) старушка сердилась громче обычного, а когда кто-то там, наверху, упал и вздрогнул весь девятиэтажный домина, инсультница, во­преки глупым прогнозам врачей, вдруг села, произ­несла: «Пельменей хочу!» - а потом и вовсе встала и сходила самостоятельно на ведро. Наутро инсульта как не бывало!
Примеров такого рода сколько душе угодно. Одна белокурая дама с телевидения отправилась самым нахальным образом в Палермо, расположенное отнюдь не в далекой стране Италии, а под самым боком нашего благословенного города; в предместье, носящее официальное имя - пгт Шевченковское и застроенное такой безумной красоты и роскоши домами из белого силикатного кирпича, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Жили в этих домах исключительно цыгане. А сопровождал даму в это самое Палермо ее знакомый милиционер, худой и голодный, как Иван Лапшин из одноименного фильма, который интеллигенция хвалила, а народ не смотрел по причине выдающейся скучности. Но в том-то и дело, что милиционер был из настоящей скучной жизни, и дама эта, несмотря на ослепительную платиновую блондинистость, - тоже. И это самое интересное.
Девушка с микрофоном пыталась говорить с наркомами, которые пришли сюда за отваром соломки, а теперь удирали от телевизионщиков огородами и клялись, будучи схваченными жестокими дружинниками, что именно сейчас спрыгивают с иглы и надеются, что действительно спрыгнут. Потом она вознамерилась войти в некоторые из упомянутых домов, и ее туда не пускали. Ей же требовалось, чтобы наши многочисленные зрители увидели не одни лишь дома-замки с фигурными фризами, высокими овальными окнами с зеркальными стеклами; не только каменные терема с сияющими водосточными трубами, увенчанными кружевными салфетками из белой жести, но и удивительные интерьеры этих помещений, объединяющие стили всевозможных эпох, так как цыгане, как известно, жили всегда и замечательно себя чувствовали - и в окружении ковров, и среди полированной мебели, и на фоне природных богатств в виде разных драгоценных камней и прочих самоцветов. Репортерша с ментом постояли, все-таки, на пороге одного такого дома, хотя в других усадьбах им не удалось пройти дальше ворот. Там же, куда их пустили, с ними встретилась старая, черная женщина, называвшая себя бабушкой. Ее обступили домочадцы - еще нестарые и тоже очень черные невестки, которые презрительно курили, погля­дывая косо на гостей; какие-то дети, опять же курящие, и русская девушка Катя с не очень чистым лицом, но фи­гуристая и в ситчике. Хозяйка на все вопросы отвечала ­уклончиво.
-  Откуда у вас такое богатство?
- Какое богатство?
- На что живете?
- На базар бабушка ходит. То одно продаст, то другое. А то и погадает. Люди что-нибудь и поднесут.
- Сегодня вы дома?
- Сегодня дома.
- А почему?
- Давление у бабушки, дорогие, давление...
- А вчера?
- Вчера тоже было давление. Бабушка старая.
- Когда же вы в последний раз ходили гадать?
- А я знаю? Бабушка разве помнит? Иногда пойдет, иногда нет...
- А это кто?
- Кто? - спросила бабушка и оглянулась на русскую девушку, будто увидела ее впервые.
- Я кума, - сказала девушка стеснительно.
- Значит здесь и живешь? - спросил милиционер.
- Живу.
- За что же тебя держат? Ведь кормить надо. Ты на них работаешь?
- Нет. Не работаю, - ответила девушка. - Только иногда полы мою.
- И все?
- И все. Добрые люди, - сказала, отводя глаза, девушка.
Больше добиться не удалось ничего. Девушка белела среди цыган невинным цветочком и разговаривала односложно, сцепив руки на животе, как Катюша Маслова. Когда телебарышня свернула микрофонный провод и пошла обратно, милиционер, потянувшись следом и вздрагивая худыми лопатками, потому что заморосил дождь, объяснил:
- Она рабыня.
- Как так?
- Очень просто. Она тут в рабстве. Ей покурить травки охота или поширяться, а не на что. Поэтому пошла в рабство. Живет за харч и зелье.
- Ну и ну!
- Она еще так себе, мышка. А которые покрасивее, те иначе платят.
- Как?
- А так. Трахают их тут. Она уколется и ей все по барабану. Ее и трахают, как куклу. По многу лет. Родители где-то страдают, ищут, а она тут пилится и хоть бы что...
Дурацкая история, не правда ли? И тоже, заметьте, в сельском районе. Страшный, честно говоря, сюжет. Но разве менее страшны два улыбчивых и субтильных молодых человека того же цыганского происхождения, которые появились в дверях домины-крепости, на целый табор, не меньше, и не дали телерепортерам и милиции перешагнуть порог. Молодые люди смеялись и требовали ордера, и в ответ на просьбу милиционера пригласить его, под ливнем измокшего, в дом, веселились еще больше, а за их спинами маячила любопытная голая девка. Наконец молодежи притворяться жизнерадостными надоело, один из парней грубо оттолкнул барышню с микрофоном, а тот, что моложе и, значит, помягче, посоветовал: «Вот это сними и пошла вон!» Он ткнул пальцем себе под ноги, где был вмазан в бетон мозаичный гранитной крошки половичок с надписью «Добро пожаловать».
В тот же день вы могли бы увидеть по телевизору передачу, которая нам все о нас и нашей жизни излагала ­весьма подробно и жестко. Передача называлась «Крыша», в смысле - «крыша поехала».  Замечательно тонкая девица в длинном сарафане, свободной блузе в горошек, расшнурованных кедах на босу ногу и панамке, туго облегающей ее аккуратную, словно высеченную из мрамора головку, сидя на грязном, дощатом помосте, предлагала телезрителям ознакомиться с творчеством некоего господина «О», чью рукопись она, якобы, отыскала средь могильных плит. Смешно сказать, но все безумные тексты, свои или, может быть, действительно какого-нибудь конкретного гражданина, скрывающегося под псевдонимом «О», девица по имени Вита выдавала, размещаясь на самом настоящем кладбище. Особенно удачной ей, похоже, казалась поэма о двух упырях, которые собирались употребить каменную статую, пленившую их извращенное вампирье воображение. А по экрану, иллюстрируя эти тексты, произносимые в нос, высоким, лишенным оттенков голосом, перемещались, нелепо двигая тол­стыми, шелушащимися ручищами и бревнами ног, гипсовые изваяния, только минуту назад бездумно и нелепо возвышавшиеся над своими покойниками.
Одна женщина, просмотрев эту телепередачу, ушла вечером на улицу и после долгих блужданий спустилась в подвальный ресторанчик «Мистер Блэк», где не оказалось, как обычно, ни одного человека, несмотря на вечер пятницы, когда в прошедшие советские времена в каждом питейном заведении ступить было негде. Там она долго цедила кофе и нервничала, потому что никаких мужчин, кроме официанта, пугающе похожего на артиста Яковлева в молодости, только во фраке, на горизонте не маячило. Потом, правда, появилась дама лет двадцати от роду, символическая владелица ресторана, вся в белом, кисейном и просторном, с очень высокой каменной грудкой и довольно длинными модельными ножками. Она пригласила посетительницу приходить еще и чувствовать себя, как дома. Та выслушала просьбу спокойно, приняла к сведению, а после притушила сигарету, вышла в коридорчик, к сортиру, поманила пальцем швейцара, и когда он доверчиво приблизился, сказала ему: «Выеби меня, а?» - «Я на службе, - обескураженно произнес швейцар, - разве можно?» - «Можно», - ответила женщина. Швейцар подумал мгновение и тоже сказал: «Можно». А затем повел женщину в ближайшую кабинку и на удивление быстро удовлетворил ее скуку полностью. Затем он помог ей надеть плащ и, выпроваживая с ласковой улыбкой, придержал дверь. Домой она пришла повеселевшая и начала звонить подруге, а когда дозвонилась, рассказала, что с ней произошло, и на вопрос «Как же ты решилась?» сказала, что ни о чем не жалеет. «Он такой оказался хуястый! - добавила она развратно. - Такой хуястый, просто до одурения!»
Ну и жизнь! - возмутитесь вы и будете правы. Противно. Даже продолжать не хочется. Хотя надо же, все-таки, рассказать, что именно произошло на сельской дороге, ведущей к морю, и о чем шел разговор в то воскресное утро. А случилось там вот что. Ехал себе пьяный тракторист на раздолбанной «Беларуси» и, конечно, опасно вилял из стороны в сторону. Дорожный патруль велел ему принять вправо и остановиться. А он не захотел, потому что не понимал, где это самое «вправо». Ибо выпил и плохо соображал. Тогда менты, которые тоже были пьяные, но не настолько, достали автоматы и открыли огонь на поражение. И пришили мудака. Потом их никто не судил. А случайный свидетель справедливо заметил: «Чего же им, по «Мерсу» палить, что ли? Так им оттуда из пулемета ответят. Они ж не идиоты. А так постреляли и хорошо. Нечего напиваться...»
Так что не ездите в состоянии алкогольного или наркотического опьянения по проселочным дорогам на своих «Беларусях». И то, что вы не косите под пьяного, а и в самом деле навеселе, для них, ментов, как объяснение не канает. Им на все это - положить. Ну, и что тут сделаешь? Скукотища-то, а? Вот скукотища!

Одесса

"Наша улица” №183 (2) февраль 2015