Роман Воликов "Ленточка" рассказ

Роман Воликов "Ленточка" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

 

Роман Владимирович Воликов родился в 1964 году. Учился в МГУ им. М.В.Ломоносова. Живет в Москве. Публиковался в литературных журналах "Москва", "Дарьял", "Зарубежные задворки", "Город ПЭ". Выпустил книгу рассказов "Римлянин эпохи упадка".

 

вернуться
на главную страницу

 

Роман Воликов

ЛЕНТОЧКА

рассказ

Ленточка была привязана к перилам лестницы. Лестницы, которая вела на второй этаж. Обыкновенная гвардейская ленточка, такие сотнями привязывают к антенне или бамперу автомобиля на каждой парковке.
Он замер на месте, не закрыв входную дверь. У него не было автомобиля. Даже если бы у меня был автомобиль, подумал он, мне никогда бы в голову не пришло привязывать ленточку к перилам. Кортик хранился в серванте в столовой. Десять легких неслышных шагов через кухню. Он мысленно посчитал: «Секунд пять-шесть». Если в доме кто-то есть, не успеет. Он прислушался. Звуки были обычные, легкий рокот холодильника и отопительного электрокотла, отдаленный перестук настенных часов из гостиной. Ничего постороннего. Может быть, вернуться к калитке, там, в потайном месте он держал маленький армейский топор.
Ему стало смешно. Тебе привет от домового. Ленточки испугался?
Он аккуратно прошел на кухню, затем в столовую, затем в гостиную. Поднялся на второй этаж и обошёл все комнаты. Вскарабкался по узкой винтовой лестнице на чердак и внимательно осмотрел закоулки. Никого.
Он покурил на кухне, не снимая куртки, взял фонарик и дотошно обследовал подвал. Поднялся обратно в коридор и тщательно протёр глаза. Ленточка была на месте.
«Жаль, что не пью, - подумал он. - Тогда можно было бы сослаться на провалы в памяти».
Наконец он снял куртку и сварил кофе. Кто ко мне приезжал в последнее время? Миша и Таня, но они были летом, а сейчас декабрь. Если бы Таня привязала ленточку, я бы давно заметил, подумал он, позвонить, что ли, спросить. Миша работал у него главбухом, несколько часов назад они вместе вышли из офиса. Не стоит, решит, что у меня крыша поехала.
Кто еще? Ника, домработница, наводила порядок, как обычно, в позапрошлую субботу. Она тётенька без пространственного воображения, ей в голову такая фантазия не пришла бы. Кто еще? Мастеровой был на прошлой неделе, ремонтировал бойлер, но он всё время торчал у меня на глазах. Кто еще? Он нажал на телефоне календарь. Больше никого.
Он не выдержал и набрал Мишин номер.
- Привет, шеф! Давно не виделись. Чего случилось?
- Ничего, - сказал он. - У меня такой немножко дурацкий вопрос. Вы когда у меня летом шашлыки жарили, твоя жена случайно ленточку к лестнице не привязывала?
- Шеф, ты не заболел?
- Я не заболел, - рассердился он. - Я приехал, а в доме к лестнице привязана ленточка. Я не привязывал, значит, по дому в моё отсутствие кто-то шастает и не скрывает этого.
- Что за ленточка? - спросил Миша.
- Обычная, гвардейская, знаешь, такие к бамперам на парковках привязывают.
- В доме всё на месте?
- Вроде да, - сказал он. - Я, правда, внимательно не смотрел. Ладно, ты не парься, всё в порядке.
- Если что пропало, - сказал Миша. - Сразу вызывай милицию. Я у жены спрошу, когда домой придет, но такие шутки не в её стиле.
- Ладно, - повторил он. - Не парься, всё нормально. Я позвоню, если что.
Он поужинал, посидел немного у камина, застелил диван и попытался заснуть. «Какое сегодня число?» - вяло подумал он и подскочил как ужаленный: 10 декабря - день похорон.
«Не уберегли нашу девочку, не уберегли!» - завывания Вериной матери разносились, казалось, по всему кладбищу. Он стоит с каменным отрешенным лицом. Верина мать злобно посмотрела на него и прошептала беззвучные слова проклятия.
- Кто она вам, жена или конкурентка в бизнесе? - лысый человек в зауженном до нелепости костюме с наслаждением пьет маленькими глоточками мартини с водкой.
- Жена, - сказал он.
- Неверных жен не убивают, мой юный друг! - у лысого нехорошие, слепящие глаза. - С ними просто расстаются. На вашу жизнь дырок еще хватит. Мы не берёмся за такие дела. Сегодня у вас одно настроение, завтра другое. Мы же привыкли работать без последствий.
- Я почти год искал на вас выход. У меня было время всё обдумать и взвесить.
- Это очень дорого вам обойдется. Незаслуженно дорого.
- Меня предупредили. Деньги у меня с собой.
- Обычно мы берём сто пятьдесят тысяч долларов за пассажира. В вашем случае, это будет ровно в два раза дороже. Поэтому мы поступим как в загсе. У вас два месяца на размышление. Если не передумаете, то на шестьдесят первый день встречаемся в это же время и в этом же месте.
- Деньги все вперед? - спросил он.
- Разумеется. - Сказал лысый.
- А гарантии?
- Никаких. - Лысый жестом позвал официанта. - Работаем на полном доверии. Либо мы с вами никогда не встречались.
- Хорошо. Я согласен. - Сказал он.
- Вы приготовили информацию о вашей благоверной?
Он достал из портфеля конверт: - Написал всё, что о ней знаю.
- Замечательно. - Лысый с легкой усмешкой посмотрел на него. - Я буду читать на ночь вместо библии.
 Он поднялся с дивана и пошевелил дрова в камине.
- Когда последний раз вы видели жену? - у следователя уставший голос. Его рейс задержали в Петрозаводске, следователь до поздней ночи ждал его на службе.
- Позавчера, перед отлетом в командировку.
- А разговаривали по телефону?
- Вчера вечером. Я вернулся в гостиницу после переговоров, позвонил Вере, она еще была на работе, мы очень коротко переговорили.
- Вам ничего не показалось?
- Нет, мы обсудили некоторые бытовые мелочи. С чем связаны эти вопросы?
- Вашу жену взорвали в автомобиле. Это - не несчастный случай. Это заказное убийство, которое стоит дорого. Моя задача разобраться, в чём причина.
- И в чем же, на ваш взгляд? У вас можно курить?
- Вообще нельзя, - следователь поставил на стол пепельницу, - но курите. Причины могут быть разные. Например, находиться в сфере личной жизни. Вы доверяли жене?
- Да, - сказал он. - Мы вполне благополучная семейная пара. Не думаю, что у Веры были интрижки на стороне.
- А у Вас? - спросил следователь.
- У меня тоже, - спокойно сказал он. - Я не буду изображать из себя моралиста, шлюшки в командировках, конечно, случаются, но не более того.
- Понятно, - сказал следователь. - Чем занимается фирма, которую вы возглавляете?
- Аудиторские услуги. Обрабатываем финансовые и операционные данные, которые предоставляет организация. Проще говоря, фиксируем фактическое состояние дел. Анализ вручаем заказчику, далее он поступает на своё усмотрение. Например, может отправить отчёт в мусорную корзину.
- Это закрытые данные? - спросил следователь.
- Нет, общедоступные. Никаких секретов. Наша задача из тонны бухгалтерской тарабарщины сделать сухую выжимку в четыре-пять страниц.
- То есть никому дорогу не перебегали?
- Это невозможно в нашей деятельности, - сказал он. - Всё предельно прозрачно. Может быть, всё-таки это была техническая неисправность автомобиля?
- Может быть, - сказал следователь. - Но я советую вам быть осторожным. И как следует напрячь память. Вдруг вспомнится нечто любопытное.
Когда это началось, тогда на свадьбе или всё-таки потом? Он смотрит на огонь. Тогда, на свадьбе, все уже перепились как поросята, он неверной походкой пошел искать, где в этом дорогущем ресторане можно отлить, он услышал показавшийся знакомым голос, он приоткрыл дверь в служебное помещение и увидел, как его жену ебут. Именно это слово; не имеют, не сношают, не трахают, не насилуют. Именно так - ебут. Его жена, согнувшись, стоит перед зеркалом, подол свадебного платья задран, она умильно повторяет мужскому лицу, отражающемуся в зеркале: «Еби меня, еби!»
Ненависть вспыхнула сразу, как молния, и вместе с ненавистью также стремительно появились паника и малодушие. Он сразу узнал лицо этого человека, поздравившего их одним из первых после торжественной церемонии в ЗАГСе.
«Мой начальник, - сказал ему Вера. - Такое счастье, что он принял приглашение на нашу свадьбу».
Он сидит в мягком кресле под самым кондиционером. До чего же хорошо, после душной московской улицы, так и оставался бы здесь на веки вечные. В офисе, на бумажной фабрике, была только принудительная вентиляция, жар от полиграфических машин снизу, из цеха, шел такой, что он целыми днями исходил потом в мокрой насквозь рубашке.
Сашка Вознесенский, финансовый директор фабрики, его земляк, который вытащил его на эту чёртову работу из Владимира, возвышается перед ним всей своей богатырской мощью:
- Лети в банк, платежи зависли. Почему, не пойму. Я управляющему звонил, он что-то невнятное бормочет. Мухой мчись, мне целлюлозу оплачивать надо.
- Саш, дай машину, - говорит он. - В такую жару ещё на метро тащиться.
- Не могу, - мрачно говорит Сашка. - Самого на части рвут. Щукин этот достал.
Щукин, владелец фабрики, второй месяц пребывал в глухом запое, и финансовый директор Вознесенский отдувался за производственные грехи с настоящей беспристрастностью боксёра.
- Чем я Вам могу помочь? - миловидная шатенка покачивается перед ним на высоченных каблуках. - Меня зовут Вера, я заместитель начальника департамента банка.
«Клёвые тёлки в этом банке, - думает он. - Впрочем, где им еще быть?»
- Можно, я провожу вас домой? - произносит он, когда нудный инцидент с платежами улаживается. - Уже конец рабочего дня.
- У меня муж ревнивый, - говорит Вера и снимает очки. - Не боитесь?
- Не боюсь. - Говорит он.
Он смотрит в проём незакрытой по оплошности двери, как его жена извивается перед зеркалом.
- Как тебя занесло в Белокаменную? - Вера первый раз за время их знакомства пригласила к себе домой.
- Я же тебе рассказывал. Сашка Вознесенский, финансовый директор бумажной фабрики, пригласил на работу. Наши отцы дружили, мы один институт во Владимире закончили, он на несколько лет раньше.
Вера слушает его, подперев одной рукой щеку. Он неуютно чувствует себя в этой светлой трёхкомнатной квартире в новостройке на Загородном шоссе. Он думает о том, что спать с Верой в его съёмной халупе напротив бумажной фабрики всё же ему проще, увереннее, пожалуй.
- Тружусь у Сашки на всех фронтах, и в аудите, и в бухгалтерии. Я и плановый отдел, и на чёрной кассе сижу, и в банках кредиты оформляю. Каждой дырке затычка. Только впустую это всё, фабрика на глазах тонет. Нам этого пьянчугу хозяина Щукина убрать бы куда, конфетку из предприятия сделать можно.
Вера садится ему на колени.
- Ты с девушками всегда рабочие проблемы обсуждаешь…
Он курит и смотрит в окно. Декабрь, а снега всё нет. Плохо. Был бы снег, увидел бы следы. Он подходит к лестнице. Снять ленточку и сжечь в камине. Он медленно отступает от незакрытой по оплошности двери и идёт по коридору. Из ресторанного зала доносятся музыка, хохот и крики. Он вываливается на улицу и жадно вдыхает свежий воздух, будто после многокилометрового кросса. Его рвёт, мучительно, тошно, со сгустками крови.
Сладкое малодушие обволакивает его. Значит, предчувствие не подвело меня, думает он. Я с самого начала подозревал, что что-то здесь не так. Это не так началось на новогоднем корпоративе банка. «Мой жених!» - представила его Вера тьме народа. «У нас в мае свадьба, - разносится по парку вокруг загородного особняка, великодушно арендованного банком для сотрудников. - Готовьте подарки, уважаемые коллеги».
«Сейчас познакомлю тебя с важным челом, - подвыпившая Вера переполнена энергией. - Костик, мой однокурсник по финансовой академии. Пингвин конкретный, но карьеру сделал головокружительную. Уже зампред».
У Костика холёный, высокомерный и умный взгляд.
- Вера сказала, ты на «Восходе» работаешь? - без церемоний он обращается на ты. - Знаком я с вашим Щукиным. Пижон еще тот. Зарплату платят еще?
- С перебоями, - тускло отвечает он.
- Недолго, недолго вам осталось. - У Костика вид победителя перед объявлением капитуляции. - Образованьице-то какое имеем?
- Три класса церковно-приходской школы, - злится он. - Достаточно?
- Вполне. - Костик смотрит сквозь него. - В нашем деле главное, чтобы башка была на месте.
«Куда ты пропал?» Он сидит на ступеньках крыльца ресторана. Вера стоит перед ним, свежая и благоухающая. «Гости волнуются». - Смеется она.
«Мне поплохело! - говорит он. - Я после свадьбы больше не пью. Не дружу я с алкоголем».
- Трезвый муж это такое счастье. - Серьезно произносит Вера и помогает ему подняться. - Пойдем, любимый, надо почистить твой костюм.
«Надо принести дров». - Думает он. Он выходит во двор. Тихая безлунная ночь. Надо завести собаку, чтобы не было так одиноко по вечерам. Не надо, отвечает он себе. Будет собака, никуда не сможешь поехать. Следовало бы произнести красивую фразу: «Тогда на свадьбе я решил продавать жену». Пустопорожняя болтовня - как можно продавать то, что тебе не принадлежит.
Вера была подстилкой всех этих банковских людей - и тогда и потом. Распахнуть тогда незакрытую по оплошности дверь, дать по роже обоим и гордо удалиться. Послать на хрен бумажную фабрику и вернуться во Владимир. И что потом? Сдохнуть в этом жалком, скучном, безработном Владимире, нахваливая от тоски родное болото как лучшее на свете место.
Сколько раз он представлял себе этот вымышленный разговор, в разных тонах, иногда совсем паскудных, а порой - ничего в отношении него, вполне нейтральных.
- Почему ты так уверена, Верочка, что твой рогатик справится?
- Он способный. - Голая Вера сидит на кровати и пьёт шампанское. - Он напоминает мне Жюльена Сореля из стендалевского романа. Он приехал покорять столицу.
- Если ситуация когда-нибудь выйдет из-под контроля, его придется слить. Твой муж порожняк, при кораблекрушении с такими прощаются без сожаления.
- Кораблекрушение входит в программу? - полураздетая Вера сидит на столе в кабинете.
- Кто знает?! В такой стране живем…
- Я не робкого десятка. - Вера лежит в постели с незнакомым ему мужчиной, лица он не видит. - Мне нравятся эти слова Асейдоры Дункан: «Лучше сгореть в тридцать лет, чем влачить жалкое существование до старости».
- Прости, Верочка, за нескромный вопрос. А зачем тебе выходить замуж? У тебя и так, по-моему, всё в порядке.
- В нём есть провинциальная утонченность. - На этот раз Вера одета, пьет в кофейне «капучино». - Я хочу с ним жить. И этого хочу вполне достаточно.
- Разумеется. Но что за абракадабра - провинциальная утонченность. Что-то не приходилось встречать. Тебе не кажется, что ты выдаешь желаемое за действительное?
- Не кажется, - отвечает Вера. - Считайте, что я нашла своего литературного героя.
А ты ведь отмахивался все эти годы от анализа собственной жизни, думает он. Просто отмахивался как от назойливой мухи. Жил как собачка Павлова. Дали ток, дёрнулся. Он вспомнил, как любил смотреть на сварку, когда ишачил после института в шиномонтаже во Владимире. Товарищи его были в шоке от этой странной прихоти. Он же просто кайфовал, хотя потом и страшно болели глаза, ныряя в бездонное пространство света, то ярко-желтое, то глянцево-фиолетовое. Нет, нельзя сказать, что после института работы по специальности не было вообще. Его ведь звали на пятом курсе в Муром, на литейный завод, и перспективка вырисовывалась вполне пристойная: сначала замглавбуха, потом - главбух, а потом, глядишь, и коммерческий директор. Муром. Если уж Владимир большая деревня, то Муром вовсе аул.
Он отказался. Он остался дома, устроился в автомастерскую, зимними вечерами было тошно, летом куда веселее - отец как раз вышел на пенсию, с матерью они уезжали на все теплые месяцы в деревню, квартира оставалась в его распоряжении, неприкаянных девок в городе всегда хватало, на пиво - тоже.
Его долбануло однажды летним утром, когда проснувшись, он спросил у лежавшей рядом незнакомки: «Напомни, как тебя зовут?»
- Допустим, Лена, - с неподражаемой довлатовской интонацией произнесла незнакомка.
Он почти без слов выставил допустим Лену из квартиры, наскоро умылся и поехал в Москву.
На станции в ожидании автобуса прогуливался Сашка Вознесенский.
- В Москву? - Сашка обмахивается сложенной газетой. - Жарко. Но я в кассе спросил, кондей в автобусе есть. Сказали, нормально работает.
- Ага, - ответил он.
- Дочку с женой на лето к родителям отправил, - сообщил Сашка. - Вот ездил проведать. Машина в ремонте после аварии, приходится на автобусе перемещаться. А ты чего в Москву, по делам или так?
- В метро, - сказал он.
- В какое метро? - спросил Сашка.
- Метрополитен имени В.И.Ленина. На курсы машинистов. Туда иногородних принимают. Даже стипендию платят. Я по телевизору рекламу видел. Затрахался я в родном Владимире.
Когда же всё-таки это началось, тогда на свадьбе, или всё-таки потом. Когда я приговорил свою жену к смерти? Он открывает очередную пачку сигарет. И что лежало в основе этого решения: месть за попранное самолюбие или желание избавиться от свидетеля к тому времени, когда я стану богатым, честным и порядочным господином жизни? Он смотрит в темное зеркало на собственное отражение. И было ли на самом деле решение или тебя просто, как обычно, долбануло током?
А я ведь помню, думает он, о чем я думал, когда харкал кровью во дворе свадебного ресторана? Ты думал, говорит он, что твоя жена шлюха и её не исправить. Зато она устроила тебя на охуительную работу с неконтролируемой возможностью воровства. Чуть потерпеть, год, два, натырить столько денег, чтобы ни от кого не зависеть. И потом… И потом всё же убить. Если не по-людски, так не по-людски до конца.
Он возвращается в коридор и смотрит на ленточку. Отвязать и сжечь в камине. Сжечь воспоминания, как будто ничего и не было. Тебе же не привыкать делать вид, будто ты ничего не понимаешь.
Работа, на которую Вера помогла ему устроиться перед их свадьбой, была просто супер. Суперее всех возможных суперов. Внешне все выглядело благопристойно. Аудиторская фирма при банке, захудалый офис на окраине Москвы, обшарпанная обстановка, несколько скучных клерков корпят над отчетом мукомольного цеха, списанная на берег секретарша Вероника отчитывает уборщицу за бестолковую уборку, за неизменностью унылого фасада следил специальный человек из службы безопасности банка.
Кипело только в двух кабинетах - его и бухгалтера Миши. Контора занималась транзитом. Что скрывается за этим незатейливым словом, он, человек, получивший высшее экономическое образование, сообразил сходу. Вся неучтенная наличность, все уклонения от налогов, все недекларируемые отправки финансовых средств за кордон, вся нелегальная деятельность банка и его друзей во всех оттенках цвета от черного и до очевидно серого, проходила через руки скромных аудиторов.
- Короче, до десяти лет лишения свободы, - сказал Миша, когда в целях познакомиться поближе они засели в пивном баре после его первого рабочего дня. - Тебе как директору, мне как бухгалтеру. Если не было судимости. Если была, срок оказывается непрогнозируемым.
- Не боишься? - спросил он.
- Какое небо голубое! - Миша добавил в пиво водки. - Отгадай с трёх попыток. Я надеюсь, ты уловил самое главное в схеме?
- Уловил. - Сказал он.
Самым главным, разумеется, была не высокая зарплата, которую ему предложили и от которой, по сравнению со скромным жалованьем, которое он получал на бумажной фабрике, у него, по мнению его работодателей, должны были затуманиться мозги. Из денежного потока, ежедневно шедшего через аудиторскую фирму, можно было отщипывать практические любые суммы, зная, что перекроешь их следующим платежом.
- Бывает до пятидесяти трансакций в сутки, - сказал Миша. - Так что наше мелкое воровство - неловленный мизер. Но зарываться всё равно не надо. Не позволяй себе никаких дорогих покупок, там машины, квартиры, дачи. В крайнем случае, оформляй на родственников или на Веру. Вера, в случае чего, твоя палочка-выручалочка.
- Ты о чем? - сказал он.
- Ни о чём, - сказал Миша. - Эти, - он показал пальцем на потолок, - воруют мешками. Если в мешке махонькая дырочка, в их системе координат - не беда. Просто нужно соблюдать политес - бумажка к бумажке, закорючка к закорючке.
- Предыдущий директор не соблёл политес?
- Не угадал, - сказал Миша. - Пассажир пошел на повышение. Поменял бабки на карьеру в банке, дурачок.
- Когда-нибудь накроют фискальные органы, - сказал он. - Что тогда? Ничто не вечно под луной.
- Сольют, - беззаботно сказал Миша. - Когда-нибудь, где-нибудь, в двадцать пятом веке. Что будет со мной, что будет с тобой, что будет со страной? Мы не на Болотной площади, братан. Думаю, что не сольют. Мы слишком много знаем. Нас проще или грохнуть, или помочь раствориться в тумане.
Он поворошил дрова в камине, открыл бутылку коньяка и налил на донышко широкого бокала. Самое любопытное заключалось в том, что Вера ведь действительно тебя любила. Он это чувствовал, как говорится, всеми фибрами души. У него не было никаких сомнений, что именно он является для Веры самым дорогим и самым важным человеком. И при этом спала с другими. Нет, пожалуй, не спала - трахалась. Пытаясь разобраться, как такое возможно, он изучил труды Фрейда и прочих психодуриков. Читал он только в офисе, чтобы у Веры, паче чаяния, не возникло дурных подозрений. После бездны проштудированной научной галиматьи на сексуальную тематику он пришел к выводу, что дурики они и есть педики, которые смаковали подробности собственных фантазий, не имеющих ничего общего с реальной жизнью. Вера не укладывалась ни в какие схемы: ни в садо, ни в мазо, ни в синдром перманентного материнства, ни в соблазн матриархата. Он так наблатыкался в этой терминологии, что на одной из party, которые любила посещать Вера, увлекшись, в краткой и доступной форме изложил немолодой даме, жене крупнейшего вкладчика банка, теорию «божественного предопределения «положения сверху» с соответствующими цитатами из Ясперса, Юнга и анонимных античных источников. Вера изумленно смотрела на него.
- Вы - медик? - восторженно произнесла жена вкладчика.
- Нет, что вы, - спохватившись, ответил он. - Просто любопытствующий.
- Как вам повезло с мужем, Верочка, - сказала жена вкладчика. У мужа она трудилась финансовым директором. - Есть о чем поговорить, кроме работы. А я вот прихожу домой и даже некому пожаловаться, что начальник - мудак.
- Откуда столь глубокие познания? - невзначай полюбопытствовала Вера спустя несколько дней. - Я имею в виду психологию отношения полов?
«Цепкая память у моей жены, - кольнуло его тогда. - Похоже, она тоже еще не определилась, насколько долго ей нужен муж».
- В медицинский когда-то хотел поступать. Готовился серьезно.
- Ты не говорил… - сказала Вера.
- Разве? - притворно удивился он.
Он поднес бокал с коньяком к огню. Тогда ты решил бросить переходный мостик?
- Да, тогда. - Сказал он. Хотя, скорей, план, который у него созрел, можно было назвать лакмусовой бумажкой. Или игрой ва-банк. В интернете он случайно натолкнулся на объявление о продаже дома. На фото дом был большой, но неказистый, странно угловатый, облицованный негостеприимным красным кирпичом. Зато место было отменное, совсем недалеко от Москвы, по Владимирскому тракту, среди лесов и полей, таких же, как у него дома. Он съездил посмотреть. На месте ему понравилось еще больше, запущенный участок соприкасался с почти непролазной лесной чащобой. Хозяин хотел много, слишком много для обветшалого состояния дома, но, как обычно, выяснилось, что в дом в залоге, банк - держатель залога - недавно гикнулся, и уцелевшие пока акционеры, ловко отодвинув хозяина в сторону, намекнули, что восемьсот тысяч долларов, из которых половина кэшем, их вполне устроит.
Он привез Веру.
- Божественно! - сказала она. Они гуляли по участку, хозяин уныло сидел на лавочке в ожидании приговора. - Дикость в тридцати километрах от Москвы. С ремонтом не надо заморачиваться. Так подлатать, подкрасить, мебель новую купить, и больше ничего, чтобы не нарушать гармонию с природой. Какая окончательная цена?
- Семьсот пятьдесят штук. Ниже не опускаются.
- Такой кредит мне не дадут, - сказала Вера. - Не мой масштаб. Даже бесполезно обращаться.
- Четыреста тысяч тебе дадут? - спросил он.
- Четыреста дадут. А где брать остальное?
- На моей замечательной работе много возможностей дополнительного заработка, - осторожно сказал он. - Я пока ими не пользовался, но ради нашего общего блага. Дом же оформим на тебя, чтобы лишних вопросов не возникало. Тем более, что четыреста тысяч и будет его официальная стоимость по договору.
Когда это было? Он наслаждается цветом коньяка, побалтывая бокалом перед огнем. Пять лет назад. А когда похоронили Веру? Четыре с половиной года прошло. Ничего мистического нет в этих цифрах. То ли дело семь или тринадцать.
Согласись, это была безукоризненно задуманная и проведенная операция, он аплодирует сам себе. Вера, вовлеченная в воровство, становилась больше чем женой, она превращалась в сообщницу. Это сближает - до гробовой доски. Так, во всяком случае, я себя тогда убедил, подумал он. А если всё же не сближает, то бессмысленная и необъяснимая смерть Веры отведет от него все подозрения. «Вера все время требовала от меня деньги, - скажет он, когда нарастающий с пугающей скоростью кассовый разрыв вылезет наружу. - Я не мог ей отказать. Она столько для меня сделала, я любил её».
Оставалось, подобно мудрой сове, ждать, куда склониться чаша весов.
- Шеф, в последнее время ты слишком активно залезаешь в кормушку. - Миша напряженно спокоен. - Это плохая примета. Могут взять за жопу.
- Перекроем, - уклончиво отвечает он. - У меня расходов сейчас много. Проскочим. В конце концов, за жопу ведь меня возьмут, а не тебя. Какой я у тебя по счету директор?
- Пятый, - сказал Миша. - Смотри, шеф, моё дело предупредить.
«Этот донесет, - подумал он. - Сейчас нет. Только тогда, когда поймет, что разрыв перекрыть невозможно. Будет спасать свою шкуру. Имеет право».
Когда был этот разговор? Дня за четыре до второй встречи с зауженным. Пятьдесят седьмой день. Ничего мистического. Хотя если сложить пять и семь, получится тринадцать.
Он выплескивает коньяк в огонь. Никакой мистики. С тобой ничего не сделали, тебе не предъявили претензий, с тобой даже не разговаривали. Тебя оставили на прежней работе и также в полной мере доверяют. Либо слишком хорошо всё поняли, либо так обосрались от факта этой непонятной смерти, что сочли за лучшее не ворошить муравейник.
Он бросает бокал в камин. Ну что ж, пора задать вопрос, который так и вертится на языке. Вопрос, который является стержнем, фундаментом всего осуществленного построения. А ты любил Веру?
После её смерти прошло несколько лет, а ты ни с кем так и не сошелся, хотя Мишина Таня неоднократно пыталась тебя познакомить с разными девушками, да и сам ты парень не промах и при бабле. Грустишь о безвременно ушедшей жене, но при этом не забываешь, что спусковой механизм находился в твоей руке.
- Ты не любил Веру. - Сказал он. Ты знаешь это прекрасно. Ты признаешь только неделимое, для тебя многогранность, переменчивость и изменяемость человеческой натуры лишь пустой звук. Ты - эго в чистом виде, земля должна вращаться вокруг тебя и только вокруг тебя. Все остальное - ничтожные пустяки. Ты использовал то, что она дрянь, ты использовал то, что эта дрянь любила тебя, и когда почувствовал, что когда-нибудь тебя сольют за ненадобностью, ты сделал шаг на опережение.
Все, все, включая Веру, считали, что ты порожняк, сосуд, который можно наполнять содержанием по их усмотрению. Ты переиграл их всех, тебя уважают, ненавидят, презирают, боятся, ценят, но у ни кого не возникает желания перечить или обмануть тебя. Ты очертил вокруг себя круг, ты стал неприкасаемым. Через Верину смерть ты вышел на рубеж. Перед тобой никого больше не осталось. И не бойся сделать следующий шаг.

Марфа шла по свежему, только выпавшему, первому в этом году снегу. На блюдце около крыльца еды не было. «Странно, - подумала Марфа. - Обычно в это время он уже не спит». Кухонное окно было приоткрыто.
Марфа мягко вспрыгнула на подоконник. Он висел на бельевой веревке, привязанной к кухонной деревенской балке. На полу валялась гвардейская ленточка.
«Похоже, он умер, - подумала Марфа. - Жаль, я только привыкла к этому дому. Ну, что ж, пойду искать новое пристанище».


"Наша улица” №183 (2) февраль 2015

 

 

 
 
kuvaldin-yuriy@mail.ru Copyright © писатель Юрий Кувалдин 2008
Охраняется законом РФ об авторском праве
   
адрес в интернете (официальный сайт) http://kuvaldn-nu.narod.ru/