Ваграм Кеворков "Дрил" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

Ваграм Кеворков родился 1 июля 1938 года в Пятигорске. Окончил режиссерский факультет ГИТИСа им. А. В. Луначарского, а ранее - историко-филологический факультет Пятигорского государственного педагогического института. Режиссер-постановщик, актер, журналист. Работал на телевидении, снял много телефильмов, в том числе фильм "Юрий Кувалдин. Жизнь в тексте", в 70-х годах вёл передачу "Спокойной ночи малыши". Член Союзов писателей и журналистов. В 2005 году в Московской городской организации Союза писателей России вышла его книга «Сопряжение времён». В «Нашей улице» печатается с № 76 (3) март 2006. Участник альманахов издательства "Книжный сад" "Ре-цепт" и "Золотая птица". В 2008 году в Издательстве писателя Юрия Кувалдина "Книжный сад" вышла книга повестей, рассказов, эссе "Романы бахт". В 2009 году Юрий Кувалдин издал новую книгу повестей и рассказов Ваграма Кеворкова "Эликсир жизни".

вернуться
на главную страницу

ДРИЛ

рассказ

Режиссер Лидия Тихоновна Палермская, именуемая за глаза ЛТП, прибежала в киногруппу и выпалила:
- Гоша, скорей собирайся, надо снять сюжет о зверинце! Пойдем пешком, тут рядом, сразу за верхним рынком!
Гоша, рослый сероглазый блондин, лениво почесал крупный нос и начал не спеша протирать оптику, ассистент ушел заряжать пленку в кассеты, а крепкая энергичная ЛТП тем временем излагала, как она видит этот сюжет.
Операторы хорошо знали ее видение:
- Наехай, наехай, чтоб крупно было! Или нет, отъехай, отъехай, пусть мельче будет! Или нет, лучше наехай!
Посмеивались, и снимали так, как нравилось им самим.
Потом помогали ЛТП монтировать, иначе она такого наляпает, что не пустят в эфир.

В зверинец телевизионщики прошли бесплатно: сюжет по «ящику» - это реклама!
Клетки располагались в длинный ряд, осмотр начинался справа.
Ребятишки и взрослые, зашедшие поглазеть на зверей, с любопытством смотрели, как «съемщики» крутятся возле клеток, стараются снять получше: то с одного края клетки, то с другого; Гоша и приседал, чтоб снять снизу, и залазил на стремянку, чтоб кадр был сверху.
Ассистент оператора, поймав фольговым щитком солнечный луч, направлял его в клетку, там становилось светлее, можно было снять получше.
ЛТП, сдувая кудряшки со лба и поблескивая карими глазами, командовала:
- Крупнее! Крупнее! Надо морду портретом сделать!
Так дошли до клетки с табличкой «Павиан гамадрил».
Увидев крепкую, мясистую ЛТП, широколобый и узколицый павиан зарычал и рванулся к ней! Его пышные белые бакенбарды раздулись, раздулся и серебристый меховой «плащ», дрил «влип» в решетку, пытаясь дотянуться до ЛТП, обнять, сцапать ее, утащить в клетку, он встал на ноги и тут всем бросилась в глаза его мощно восставшая плоть! Он ревел, вопил, тряс клетку, а ЛТП увлеченно кричала Гоше:
- Снимай, рожу снимай!
- Лидия Тихоновна! - не выдержал Гоша, - вы что, не видите, что с ним творится, как он на вас реагирует?!  Он же сейчас разобьет клетку! Уйдите!
Но ЛТП, тараща глаза, горячо возразила:
- Как же я уйду, я режиссер!
А павиан, взревев еще громче, так тряханул решетку, что стало боязно.
И Гоша уже чуть не матом:
- Да уйдите же, наконец! Уйдите!
И тут павиан, протянув руки сквозь толстые прутья решетки, едва не цапнул ЛТП.
Она шарахнулась от клетки и, смущенно бурча:
- Безобразие! Не могут обеспечить порядок на съемочной площадке! - все же пошла к выходу.
Дрил, вцепившись в решетку, вопил ей вслед!
Прибежал рыжий, как ржавчина, директор-администратор и маршальским зыком:
- Прекратить съемку! Немедленно!
А охочий до зрелищ базарный люд, услышав рев из зверинца, кинулся покупать билеты.
Бойкая кассирша подогревала интерес:
- Чо-чо? Обезьян в бабу втюрился, вот чо!

На другой день Гоша, еще до прихода ЛТП, взял кинокамеру - «Бери «Адмиру», иди по миру!», - выписал у нач. киногруппы материальный пропуск на вынос техники и, миновав проходную, направился к верхнему рынку.
Там мимо полных снеди зеленных и рыбных рядов двигался все выше и выше, пока не достиг, наконец, врат зверинца.
Кассир-контролер, увидев уже знакомого телевизионщика, впустила его без билета.
Гоша мимо клеток с медведями, волками, леопардами и прочими тварями сразу направился к дрилу.
Павиан лежал недвижно в левом дальнем углу клетки.
Передний план, сразу за металлическими прутьями решетки, был усеян конфетами, печеньями, яблоками. Все лежало нетронутым.
Услышав стрекот кинокамеры, гамадрил вскочил, кинулся к решетке, но, увидев только Гошу и никого более, метнул жадный взгляд в сторону входа и не обнаружив и там желанную, сник, вернулся к себе в дальний угол и лег там спиной к зрителям.
Гоша разочарованно опустил кинокамеру и пошел к другим клеткам.
Огромные лобастые волки прыгали до потолка и, оттолкнувшись от него сильными лапами, мягко приземлялись на пол, чтобы, чуть пробежавшись, вновь прыгнуть вверх.
Бурые медведи, каждый в своей клетке, смотрели голодными злыми глазками, подолгу раскачивались из стороны в сторону. «Зарядку делают! - сообразил Гоша. - Бедняги, им бы сейчас в лес, на волю!»
Пятнистые барсы потягивались, зевали, на человека с кинокамерой не обращали внимания.
Зебры дремали стоя, подергивали кожей, отгоняя мух, обмахивались хвостами, иногда подбирали с пола остатки травы, вяло жевали.
Еще поснимал павлинов, хотя так и не дождался, когда они распустят пышные нарядные хвосты.
А когда вновь подошел к дрилу, у клетки торчало несколько любопытствующих: делились слухами, доставали из базарных кошелок и кидали в клетку только что купленные на рынке фрукты и сладости.
Раздраженный их голосами, павиан нехотя поднялся, лениво подошел к людям, вперил в них немигающий взгляд, - они стали торопливо совать ему меж прутьев решетки абрикосы, сливы, черешню, - молча сгреб в кучу все, лежавшее перед ним, и, нагадив на эти зрительские дары, не спеша вернулся к себе и лег на левый бок мордой в угол.
Народ, поначалу оторопевший от такой невиданной наглости, засмеялся, ругнулся:
- Вот сволочь!
И восхищенно-возмущенно покачивая головами, побрел к другим клеткам.
Гоша хотел, было, понаблюдать за дрилом, но вонь погнала его прочь.
Возвращался через рынок неспешно, мыслил: «И откуда в дриле такой мстительный ум? Это ж придумать надо так унизить людей! Может, и в самом деле человек есть продукт прививки генов инопланетян приматам? Но откуда в этих-то человекообразие? Была еще одна прививка, пораньше?
Вспомнил, как в сухумском обезьяньем питомнике гид рассказывала:
- У обезьян три главных страсти: еда, секс и стремление разрушать! Через каждые три месяца мы переводим их на новый участок леса: на месте прежнего уже пустыня!
Гоша тогда же перебросил мостик: «Мы, точно, от них! Человечество уже столько раз уничтожало себя!»

Вечером пленка вышла из проявки, и утром пришлось помогать ЛТП клеить сюжет о зверинце.
Разрезали материал на планы, смотали их в ролики, уложили на стеклянные полочки, вывели на просвет начальные кадры, начали подбирать их и клеить.
И тут, случайно коснувшись коленом ноги ЛТП, Гоша ощутил мощнейший сексуальный разряд, его накрыло бешеной похотью. Он даже непроизвольно задергался!
ЛТП, даванув «косяка» на его телодвижения, опасливо отодвинулась, а он, стиснув зубы, отчаянно пытался овладеть собой! Здоровенный мужик, офицер-десантник, он подмял бы ее, словно кот мышку серую! Но люди, люди кругом!
Так и сидел с отуманенным мозгом и набухшими кровью глазами, - ни дать ни взять, бычина-производитель, обезумевший от коровки!
Шумно отодвинул стул и, забыв о вспухших впереди брюках, встал, буркнул:
- Извините!
И скорее на воздух! Там закурил жадно.
И увидел ее мужа, - тихого, смирного осетина, он терпеливо дожидался жену на скамейке скверика, аккурат рядом с сидящим гипсовым Лермонтовым.
Гоша швырнул сигарету в урну, поднялся по ступеням пандуса и вошел в главный корпус.
«Надо сейчас же слинять домой: спонта башка трещит! Звякнуть Любахе и пусть подвалит немедленно, иначе меня разорвет как вулкан Кракатау!.. Это ж надо, как вздрючило!»
Нет, ну, было, было, бывало, конечно, западал на чаровниц, - но чтоб такой приступ, такой зверской силы желание! Тайфун! Цунами!
Ночью, опосля чемитерочки, восхищенной его неуемным буйством, он под пивко с сигаретой упорно мыслил: и что же с ЛТП?
А в понедельник узнал новость, о которой уже шумела вся студия.
Репетировали «Декамерон», и режиссер-постановщик, прослышав о страсти дрила к ЛТП, рискнул попробовать ее на роль похотливой аббатисы. И угадал!
Большеглазая, сочногубая, сексапильная Палермская оказалась потрясной монахиней! Особенно с мужскими подштаниками на голове: тайком выбираясь утром из покоев аббата, она в темноте напялила на голову его кальсоны, решив, что это ее клобук!
ЛТП была до хохота смешна и обворожительна!
Теперь на улицах её узнавали, восторгались, а запыхавшийся, употевший «ржавчина» примчался в студию с букетом белых лилий и, встретив ЛТП у проходной, кинулся целовать ручки:
- Тысячу извинений и миллион восторгов! Всегда рад видеть вас в нашем зверинце!
ЛТП решила воспользоваться приглашением и навестила дрила, прихватив с собой мужа: пусть он убедится в ее женской привлекательности, а то что-то слишком спокойный стал!
Что тут поднялось!
Дрил обезумел от радости и ревности! Он жадно тянул к ЛТП руки, он «прилип» к решетке и сквозь прутья проникла его бурно восставшая плоть, он кидал в мужа остатки пищи и орал на него так, что Лида сама поспешила уйти: уж больно неприлично все получилось!
Через день зверинец, слава богу, отчалил в Ессентуки.
Гоша, после съемок в тамошнем санатории, заскочил на минутку к Ржавчине: как делишки на новом месте?
Директор-администратор обрадовался, - есть кому пожаловаться, и, утирая огромным платком пот с круглого лица и жирной шеи, изливал обиду:
- Я подсадил к нему двух молоденьких самочек, а он бьет их, и всё! Пришлось отсадить! А он прижмется к решетке и смотрит, смотрит: ждет её, эту вашу монахиню! Мясистая баба! И не жрет ни черта, только бананы! Пришлось законтачить с проводницами, возят ему из Москвы! Накладно, конечно, а что делать? Авось, перебесится!
Гоша прикинул: а он, Гоша, перебесится? Но как только представил себя с ЛТП наедине, такое нахлынуло!
- Во сне кричит! - сипел сквозь одышку Ржавчина. - То ли ему эта баба снится, то ли Африка!
- Баба! - твердо определил Гоша. - Против бабы никакая Африка не хиляет!
- Ну! - расхохотался Ржавчина. - Тогда придётся ей коробку конфет передать!
С этой коробкой Гоша и зашел вечером в редакционную комнатку ЛТП.
Лида, глядясь в маленькое зеркальце, прихорашивалась перед уходом, редакционный коридор уж пуст, все домой слиняли, одна она и осталась.
Гоша передал конфеты:
-  От Ржавчины!
И с ходу залепил ей рот поцелуем! Она рванулась, бешено протестуя, царапалась, кусалась, пыталась кричать, но он зажал ей рот своей лапищей, завалил на стол, и как она ни билась - изо всех сил -  одолел ее, изорвал на ней белье и зверски изнасиловал!
Придя в себя от её рыданий, нашел в себе совести сказать:
- Извини! Не мог терпеть больше!
Пока уходил по коридору, мелькнуло в мозгу, что здесь уж нет комнат, где бы он не наслаждался с телебогинями и телерабынями, теперь вот и эта крепость - не крепость, но до чего омерзительно! «Кретин! Мразь! Подонок!»
Лида перестала давать заявки на Гошу, снимала с другими операторами. А при встрече с ним отворачивалась. Да и ему самому видеть ее стало в тягость.
Но по ночам! Плотская память о происшедшем распаляла его, и тогда он готов был мчаться к ней неведомо куда, и помчался б, если б не её муж!
А днем… Днем, встретив ненароком незнакомую миловидную девушку, прикидывал не в серьез: «Не это ль моя судьба?»
Так и не женившись, он уехал из родного города: совесть гнала. Да и приятель, когда-то работавший вместе с ним, звал на Урал, а Березники, писал, что такой оператор, как Гоша, там очень нужен, а работа ждет его интереснейшая!
Через месяц, на съемках в Соликамске, среди домов, приткнувшихся к гигантским холмам добытой соли, Гоша затосковал: как здесь люди живут? Чем дышат?
И как отрезало: никакого Урала, - домой, на Кавказ! - вот где жизнь!
Уволился из Березников, самолетом в Минводы, а вышел там на летное поле - погода чудесная, родные горы - Змейка, Бештау - вот они, милые, как же он, оказывается, тосковал о них, об этих великолепных краях, этом рае, где все для счастья!
«На юге надо жить, на юге, а я балда!»
У ЛТП вытянулось лицо, когда в коридоре студии она вдруг нос к носу столкнулась с Гошей. «Опять заявился, подлец!»
А Гоша… Столько приготовил он для нее: и извинения, и слова о неодолимом желании, о том, что проклинает себя за то хамство, о бешеной страсти к ней, но все застряло от ее ледяного взгляда, полного ненависти.
Только и выдавил кургузое:
- Здрасьте!
А зверинец… Зверинец переехал в Нальчик.
Дрил, вроде бы, избавился от тоски, стал есть морковь, яблоки; подсаженных к нему двух самочек не гнал, каждую покрыл дважды, и когда они поочередно искали у него в голове, благосклонно принимал эти ласки.
Но какой зверинец без телевизионщиков?
И принесла же их нелегкая, когда Ржавчина отсутствовал и «на хозяйстве» осталась кассир-контролер из местных дам, телевизионщики засняли ее «при исполнении» и пообещали показать по «ящику» всему Нальчику, и она, не зная драматической истории влечения павиана к женщине с «теле», конечно же, пропустила их.
Увидев людей с кинокамерой, дрил, обезумев, рванулся к решетке и завопил.
Ошарашенные «разбойники экрана» сперва остолбенели, но тут же спохватились: снимать, снимать, снимать! Везуха: персонаж в активнейшем действии!
А дрил, распираемый лавой страсти, тряс клетку, орал, и если бы «съемщики» знали, в чем дело, поняли бы - он страждет:
- Её! Её! Её!
А так - мощно восставшая плоть озадачила их: «Это что, мы его так возбудили? Он что, педик?»

Когда Ржавчина, усталый, в мокрой от пота рубашке, обремененный горячими шашлыками, свежими лавашами, пучками кинзы и тархуна, чурчхелами и бутылками «Цинандали», вернулся с базара, он застал кассиршу в слезах:
- Если б знала, какие у вас психованные звери, ни за что бы не согласилась!
Поняв, в чем дело, взбешенный Ржавчина тут же издал приказ: отныне и навсегда в любом городе страны вход телевизионщиков и киношников на территорию зверинца строжайше запрещается!
Только успел подписать, а тут Гоша собственной персоной: снимали на автовокзале в Питере
- весь Северный Кавказ зовет Пятигорск для краткости Питером, - Гоша, недолго думая, кинокамеру ассистенту, а сам в автобус, и через полтора часа:
- А вот и я!
Ржавчина, весь еще в приказе, чуть не полыхнул гневом, но увидев Гошу без кинокамеры, просто гостем, растрогался:
- Наведать приехал? Ну, спасибо, хороший ты человек, давай выпьем!
Очень кстати оказалась еда с базара, вино, но особенно кстати сам Гоша, - собеседник!
- Значит, любишь животных?! Эх, будь моя воля, я б им такие вольеры понастроил, стационар бы сделал! А то ведь в тюрьме сидят, зэки! А ведь они настоящие хозяева планеты, они, а не мы! Мы так, сбоку-припёку, прилетели с разных планет, а они коренные земляне!
- А как дрил?
- Стареет! Ему ведь под тридцать, дедушка, они больше тридцатника не вытягивают: гамадрилы, мандрилы - все дрилы. Ведь я с ним на арене работал, артист он!
- Арти-ист?! - удивился Гоша. - И что же он делал?
- Кольца кидал, жонглировал - что обычно обезьяны делают!
- Ты бил его?
- Никогда! Что ты! Подход нужен!  Подход! Все дело в подходе!
Дрил, услышав голос хозяина, вышел из угла клетки.
- Что, Павлик, видишь, кто к нам приехал?
Павиан подошел к решетке и зорко немигающее уставился на Гошу.
- Видишь, узнал тебя!
Павиан раздобрел, баки стали как грива, но, вроде, исчезла бойкость и проглянуло что-то жалкое, старческое, серебристый «плащ» потускнел.
- Ну все, тезка, мы двинем, темнеет! - и Ржавчина прощально помахал «артисту».
Когда немного отошли от зверинца, дрил закричал.
Голос его звучал слабо, неровно, казалось, он доносится откуда-то издалека, как бы случайно, из каких-то зарослей.
Это странно подействовало на Гошу: слегка защемило сердце.
- А ведь мы больше не увидимся, - вдруг сказал Ржавчина и вздохнул, - слышишь, сколько тоски? Все-то он, подлец, чувствует!
Далеко над лесистыми горами слегка громыхнуло.
Ржавчина остановился:
- Похоже, гроза идет! Переночую-ка я здесь, в бытовке, не бросать же сторожа одного: мало ли что, вишь, дрил как плачет! Держи ключ от моей комнаты, утром оставишь портье. Ты когда в Питер?
- Первым автобусом!
- В шесть часов! Ну, бывай!
И Ржавчина протянул на прощание рыжую мохнатую руку.
Гоша крепко пожал ее:
- Бывай! Счастливо!
Номер на первом этаже гостиницы отыскал без труда, запер изнутри, в темноте открыл форточку, лег, не раздеваясь, и как провалился.
Проснулся от взрывов: все грохотало, клокотало, ревело, слепило!
Гоша поспешно закрыл форточку и при новой вспышке в бешеном ливневом шквале подумал о Ржавчине: «Молоток! Звери сейчас психуют, а он с ними рядом! Мужик!»
Первый автобус на Питер Гоша проспал, и, сунув ключ портье, торопливо зашлепал по лужам, полным синего неба.
Так хотелось остановиться, полюбоваться на снежные горы, - после грозы они казались такими близкими, но нет, надо спешить.
Примчался на автовокзал и только успел стать в очередь за билетом, к соседнему перрону подкатил желтый «Икарус» из Пятигорска. Гоша машинально глядел, кто выходит, нет ли знакомых, как вдруг взгляд его споткнулся и вспыхнул: в белой шляпке с вуалеткой, в шикарном белом платье и белых туфлях на каблучке из автобуса выпорхнула ЛТП, и Гоша от неожиданности так обрадовался ей, что едва не крикнул: «Лида, какими судьбами?!»
Но тут увидел бегущего, летящего к ней с огромным букетом белых пионов Ржавчину!  Лида и Ржавчина жарко обнялись, слились в поцелуе, он обнял ее пониже спины и повел к такси.
У Гоши гулко застучало сердце.
«Так вот почему у него вчера нашлось и вино, и шашлык, и чурчхела! - он ждал ее!» И только тут Гоша «догнал»: «Вот почему плакал дрил! Вот о чем была фраза Ржавчины: «Все-то он, подлец, чувствует!»
Гоша сунул деньги в окошко кассы и взял билет. Мир, только что невыразимо прекрасный, оказался таким омерзительным.
И с чего бы это?

“Наша улица” №184 (3) март 2015

адрес в интернете
(официальный сайт)
http://kuvaldn-nu.narod.ru/