Денис Рогалёв “Я, мертвец, снова я и волшебник” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Денис Вадимович Рогалёв родился 20 декабря 1981 года в Петропавловске-Камчатском. С 1996-го года проживает в Ставропольском крае в городе Изобильном. Окончил среднюю школу, затем поступал в техникум связи, во ВГИК, на филологический, но отовсюду уходил из-за потери интереса к происходящему. Публиковаться начал недавно. Журналы "Вокзал" Санкт-Петербург, "Литературный Ковчег" Омск, "Южная Звезда" Ставрополь.В “Нашей улице” публикуется с №176 (7) июль 2014.

вернуться
на главную страницу

Денис Рогалёв

Я, МЕРТВЕЦ, СНОВА Я И ВОЛШЕБНИК

рассказ

Самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти ещё нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет.
Эпикур

Когда меня не стало, на мой город обрушилась глубокая зимняя ночь. По занесённой дороге, едва-едва переставляя окоченевшие ноги, брёл мертвец. Он по пояс утопал в мягких сугробах, в ушах его завывала суровая метель, а глаза обжигал колючий снег. Его следы тут же исчезали под крупными хлопьями снега. Справа от мертвеца хмурое здание химчистки и угольные трубы заброшенной кочегарки; слева от мертвеца тусклые фонари и ряд пятиэтажных застроек, взбирающихся по склону невысокой сопки, на вершине которой подмигивала красными огоньками тонкая мачта радиовышки; позади мертвеца утробно клокотал сердитый вулкан, швырнувший в чёрное небо первые огненные «бомбы». Мы слышим пронзительный свист разорвавшейся петарды, на краткий миг, перед тем как потухнуть и погасить моё мрачное видение, выхватившей из темноты в розовой вспышке парочку тощих чертят в носатых масках, состроивших нам кривые рожи и отпрянувших на копытцах в манерных прыжках от петарды. Мы один на один с зимней стужей. И вокруг нас ни души…
Жмурясь от слёз, я сумел-таки не потерять из виду единственно горевшие в необитаемых панельных застройках окна на втором и третьем этажах. Их я заприметил ещё издали с тех самых пор, как меня не стало. Смутно припоминая, что меня где-то, кто-то ждёт, я интуитивно двинулся на свет, теплом льющийся из этих окон на синие сугробы. Я повернул к обледенелому подъезду, увидев по правую сторону от себя красную сигнальную ракету. Ракета с шипением упала с крыши химчистки в сугроб, где в вычурных позах притаились лохматые чудища, наблюдавшие за мной в дюжину горящих глаз (неведомо кем запущенная в пургу красная ракета вспугнула чудищ и заставила их укрыться в сумраке). Я меж тем с силой, в обе руки, потянул на себя скрипучую пружину тяжёлой двери, отворил дверь и шмыгнул в образовавшуюся щель внутрь обледенелого подъезда. От резкого света распухших с мороза лампочек, сферообразно сиявших под потолком лестничной площадки, я зажмурил мокрые от слёз глаза. Дверь пружинисто грохнула у меня за спиной. В неожиданной тишине вкрадчиво и уютно загудели электрощитки. Из моего рта шёл обильный пар. Подув себе на озябшие красные руки, я взялся за деревянные перила и зашагал по ступенькам наверх, решая про себя, в какую из двух дверей на втором и третьем этажах мне следует позвонить в первую очередь. Сильный подземный толчок, как следствие извержения вулкана, вдруг качнул панельную застройку, словно картонную коробку. Я замер между этажами, с ужасом уставившись на глубокую щель в углу, молнией рассёкшую синюю и белую полосы на стене. С потолка, заляпанного кляксами сгоревших спичек, посыпалась извёстка. Весь дом загулял из стороны в сторону, издавая страшные и металлические звуки неравной борьбы хрупкой конструкции со свирепой стихией. Толчок длился не более десяти секунд, но и их мне хватило сполна, чтобы пожалеть о своём намерении укрыться от ненастья в этом ненадёжном доме. Когда землетрясение стихло, и панельная конструкция унялась, я облегчённо выдохнул и посмотрел на обитую чёрной кожей дверь. Номер на двери отсутствовал. Не успел я толком сообразить, на каком этаже я был застигнут стихией врасплох, как мой палец машинально нажал на белую кнопку звонка. В следующее мгновение меня как будто ударило током, и я резко отдёрнул руку. Бежать, впрочем, поздно. Да и глупо. В замке по ту сторону чёрной двери два раза повернулся ключ, точно меня и впрямь заждались, точно меня поджидали с порога…
Дверь мне открыл среднего роста и средних лет мужчина в строгом костюме с зажженной свечою в дрожащей руке. Его жалкие заплаканные глаза поразили меня сразу. Я виновато и часто заморгал, как если бы тоже плакал из солидарности к хозяину. По-моему он узнал меня: по бледному лицу мужчины пробежала судорога (пламя свечи затрепетало). Хозяин молча кивнул мне, посторонившись, чтобы я смог пройти. Помявшись немного на пороге, я сутуло вошёл в квартиру, дабы не обидеть хозяина. В узкой и тёмной прихожей мужчина услужливо снял с меня куртку, поместив её на вешалке среди множества шуб и дублёнок.
- Мне бы водки с дороги, - промолвил я, поправляя свой полосатый свитер, похожий на тельняшку. - Или горячего чая на худой конец…
- Тебя давно тут все заждались, - прервал меня бледнолицый мужчина. - Следуй за мной.
Мне ничего не оставалось, кроме как принять его приглашение. Мы шли по длинному коридору к дальней комнате, - хозяин со свечой впереди, а я у него за спиной. Наши тени зловещими призраками скользили и прыгали по высоким стенам, увешанным застеклёнными коробочками с засушенными бабочками, нырнув из коридора в распахнутые двери дальней комнаты. Тут царил торжественный полумрак. Мужчины и женщины, сидевшие за накрытым столом, при нашем появлении привстали. В центре стола, на подоконнике и на полу бронзовели высокие подсвечники с заплывшими тающим воском свечами. Хозяин указал мне на свободный стул во главе стола. Пожалуй, меня тут действительно заждались. Я уселся, чувствуя неловкость всеобщего молчания. Женщина в шелестящем бардовом платьем наполнила до краёв гранёный стакан водкой и придвинула стакан мне. Я переглотнул, взял стакан в руку и поднёс его к своим потрескавшимся на морозе губам.
- Не хочешь взглянуть на неё? - спросил меня хозяин квартиры - мужчина с заплаканными глазами. - Пока ты ещё в трезвой памяти…
Я вопросительно посмотрел на женщину в бардовом платье - та, наколов на вилку зелёный горошек, многозначительно мне кивнула.
- Идём, - сказал мне хозяин квартиры, взяв со стола бронзовый подсвечник. Я поставил стакан с водкой, и мы одновременно поднялись со стульев, при этом наши лбы потешно стукнулись. В отличие от хозяина, никак не отреагировавшего на конфуз, я сильно смутился и даже покраснел поверх морозного румянца. Кто-то тронул меня за плечи, кто-то похлопал меня по спине и развернул на сто восемьдесят градусов, покуда я не упёрся в обитый красным плюшем и усыпанный чёрными шипастыми розами длинный гроб. Гроб стоял на стульях в самом центре комнаты. В гробу, совершенно голая, не считая чёрных чулок и перчаток, лежала долговязая покойница. Губы её были сплошь синие, точно она объелась ежевики. Половину лица обнажённой покойницы закрывал чёрный узорчатый платок, по которому громоздился роскошный махаон. Такого, признаться, я никак не ожидал. Зачем тут гроб? Почему гроб в комнате, посреди застолья? И, главное, почему покойница нага, и какая роль в заседании уготована мне? - я, разумеется, не знал.
- Всем нам давно следует свыкнуться с простой мыслью, что смерть для нас ничто, - прошептал мне на ухо хозяин страшной квартиры, тронув свои слезливые глаза уголком голубого платка. - Наша жизнь построена на ощущениях. Хорошие или плохие… не имеет значения. Имеют значение лишь сами ощущения, которые и составляют нашу жизнь. А смерть избавляет нас от них, избавляет от жизни. Посему, мы никак не можем ощущать смерти. Значит, её нет вовсе… Ты согласен со мной?
- Я не знаю, - честно признался я. Его слова долетали до меня издалека. Образ голой долговязой покойницы с синими губами, с бабочкой на голове полностью овладел моим воображением и моими мыслями. Мне даже показалось, что её губы улыбаются нам. Чем больше я смотрел на неё, на её крохотную грудь, на её мраморное тело с волосатым треугольником меж костлявых протянутых ног, тем сильнее крепло во мне убеждение, что покойница, захоти я того, захоти того моё бешеное воображение, вот-вот дёрнет рукой в чёрной перчатке и медленно восстанет из длинного гроба. Назначение чёрного узорчатого платка на её лице также недвусмысленно намекало на фантастическую и ужасную возможность того, что мёртвые глаза покойницы под платком открыты и в упор глядят на нас. От этой нелепой мысли у меня закружилась голова, в ушах задилинькал траурный колокольчик, к горлу подкатил ком тошноты; ноги мои сделались ватными, во рту пересохло, а перед глазами поплыли пульсирующие круги. Я готов был бухнуться в обморок, и сейчас же бухнулся бы, но чья-то пухлая рука услужливо поднесла к моему носу ватку, смоченную нашатырным спиртом. Я смахнул руку с ваткой со своего плеча и поспешно отвернулся, чтобы не видеть обитый красным плюшем гроб, волосатый треугольник и синюшные губы покойницы.
- Кто она? - спросил я дрогнувшим голосом у хозяина страшной квартиры. Тот удивлённо переглянулся с собравшимися за столом мужчинами и женщинами. Мой вопрос вызвал у всех явное недоумение.
- Тебе лучше знать, - ответил он мне. Тошнота моя вновь напомнила о себе обильным слюноотделением за обеими щеками. По спине к затылку поползли мурашки. В глубине комнаты что-то затрещало; пол, шкаф и посуда в шкафу завибрировали; вибрация передалась и мне, загудев в глубинах моего кишечника.
- Мне известно лишь то, что ты должен её поцеловать, - с доверительным всхлипом сообщил мне мужчина. Я опешил, переспросив:
- В лоб?
Тот отрицательно покачал головой, выдержал зловещую паузу и, как нарочно, уточнил, опережая мои самые дикие мысли:
- В губы.
Я сглотнул набежавшую во рту слюну. Отвратительный треск внезапно оборвался глубоким и протяжным боем невидимых мне настенных часов. Вибрации ухали в моих пустых кишках, пока я мучительно соображал над словами хозяина страшной квартиры, - ухали они там ровно тринадцать раз. Я заколебался у гроба, пожалев, что не упал в обморок. Мужчины и женщины за столом выжидали, наблюдая за мной с тягостным мне пристальным вниманием. Ежевичные губы голой покойницы, признаться, манили меня, словно магнит. Меня одолевали противоречивые чувства и странные желания, кипевшие во мне поверх моей ослабевшей воли, и я не в силах был им противостоять. Я боялся своих желаний. Синие губы покойницы, без сомнения, улыбались мне. Я сделал неуверенный шаг к гробу, чтобы наклониться и коснуться своим ртом синих губ покойницы. Все присутствующие затаили дыхание, привстав со своих насиженных мест. И я уже почти наклонился к ней, и я уже почти поцеловал её, ощутив в том непреодолимую животную потребность, когда чей-то испуганный голос вдруг вмешался:
- Остановись, не слушай их!
Из коридора в комнату влетел взъерошенный мужчина.
- Блудниц Танатоса негоже в губы лобызать! - взревел он дурным голосом, схватив меня за руку и без лишних церемоний, без оглядки на гостей, потянув к себе, прочь от плаксивого мужчины, прочь от гроба и обнажённой покойницы, обратно за собою в коридор. Однако хозяин страшной квартиры и не думал уступать непрошеному гостю, передав какому-то усатому толстяку бронзовый подсвечник и бульдожьей хваткой вцепившись в моё тонкое запястье. Они тянули меня, как канат, как одеяло - каждый на себя. Рукава моего полосатого свитера затрещали по швам: в итоге оба мужчины шлёпнулись на свои задницы, получив в личное пользование по рукаву, превратив мой свитер в подобие неряшливой жилетки. В этот момент я услышал сдавленный женский смешок, донёсшийся (чур, меня!) из обитого красным плюшем длинного гроба.
- Держи мою руку и следуй за мной! - обратился ко мне возбуждённый жаркой схваткой гость, поднявшись с пола раньше противника. - Здесь тебе не место… Ты ошибся квартирой, друг мой… Ты шёл к нам, а мы этажом ниже!
Не дав мне опомниться или как-то возразить, гость воспользовался замешательством хозяина, валявшегося на полу, схватил меня за обе руки и стремительно потащил в коридор. Мужчины и женщины повыскакивали из-за стола, кинувшись за нами вдогонку. Мой похититель, впрочем, действовал без лишней суеты, преодолев длинный коридор с засушенными на булавках бабочками с удивительной ловкостью. Обитая чёрной кожей дверь распахнулась перед нами, яркий свет лампочек опять меня ослепил, и под моими ватными ногами запрыгали ступеньки лестницы.
- Ты перепутал этажи, - сказал мне мой похититель, отворив обитую чёрной кожей дверь (номер также отсутствовал). - Мы ждали тебя на втором, друг мой. Милости просим…
Меня окатила волна громкого смеха и странной музыки.
- Заходи скорее, пока они нас не догнали, - поторопил меня взъерошенный мужчина. И я вошёл в залитый ярким светом коридор. Мой похититель поспешил закрыть дверь на цепочку. Весьма своевременно: в щель протиснулись руки со скрюченными пальцами, норовившие вцепиться в наши глотки. Из-за прикрытой двери на нас обрушилась вездесущая вешалка. Мужчина рассмеялся, барахтаясь вместе со мной в тёплых объятиях шуб и дублёнок под жадно ищущими нас шарящими в щели руками. На шум в коридор сбежались нарядно одетые мужчины и женщины с бокалами в руках. Они спугнули наших погонщиков (кто-то даже зарычал, куснув особенно прыткую руку) и подпёрли дверь вешалкой. Уже знакомая мне женщина в шелестящем бардовом платье опустилась передо мной на корточки, поставила свой бокал с вином на пол и помогла нам выбраться из мехового плена. Хозяин весёлой квартиры хохотал до слёз, забравшись в рукава чей-то короткой дамской шубки. Я же, в полосатой жилетке и в шапке ушанке, во всей красе предстал перед разогретой алкоголем дурашливой публикой.
- Прошу любить и жаловать! - бойко обратился хозяин к собравшимся в коридоре мужчинам и женщинам. - Наш волшебник, собственной персоной!
Он приобнял меня за плечо, шепнув украдкой на ухо:
- Прости меня за столь вольное обращение, за сей каприз, но мне нравится твой стиль, твоё упорство и желание творить.
- Наконец-то! - воскликнул толстый мужчина в пышных усах и в чёрном смокинге. - Мы уж все тебя заждались.
Меня тут же обступили со всех сторон и стали трогать за одежду, стали касаться меня, как бы проверяя, действительно ли я тот, за кого меня выдаёт взъерошенный хозяин весёлой квартиры. Каждый из них нашёл, что сказать мне:
- Привет, волшебник, - промурлыкала женщина в бардовом платье. Она пригубила бокал с вином и кокетливо мне подмигнула своим влажным хмельным зелёным глазом.
- Весьма рад знакомству, - затряс мою ладонь в пухлом рукопожатии мужчина в пышных усах и в чёрном смокинге.
- Добро пожаловать, - подытожил хозяин весёлой квартиры, вызволив меня из оцепления. - Скоро ты сам всё поймёшь, и, смею надеяться, извинишь всех нас.
Меня шумно препроводили в дальнюю комнату и усадили во главе накрытого стола, в центре которого красовались круглый торт с чётким отпечатком чей-то руки и глубокая пиала с какими-то синими экзотическими фруктами. На большом плоском экране в глубине комнаты в прямом эфире и без комментариев транслировалась хроника извержения грозного вулкана, через кратер которого перелились первые потоки алой лавы. Комната эта мало чем отличалась от комнаты наверху, с той разницей, что никакого гроба в центре, к своему счастью, я тут не обнаружил (лишь медленно танцующую пару). Яркий свет пылающей под потолком люстры показался мне излишне торжественным; чудаковатая и немного пугающая музыка, изобилующая звуковыми мутантами, моментально прочистила мои уши; обилие блюд и некоторый беспорядок на столе подсказали мне, что праздничная вечеринка в полном разгаре.
- Именно, - улыбнулась женщина в бардовом платье, до краёв наполнив водкой гранёный стакан. - В самом полном разгаре.
И придвинув стакан ко мне, добавила:
- Штрафная.
Я взял стакан и опрокинул его содержимое в себя, по старой памяти поморщившись и закусив солёным огурцом, хотя особой горечи во рту я не ощутил. Присутствующие за столом мужчины и женщины незамедлительно последовали моему примеру, выпив, кто водку, кто вино. Я откинулся на спинку стула и, жуя огурец, уставился на танцующую под пылающей люстрой в центре комнаты пару, - мужчина бережно обнимал женщину за талию, обсасывая каждый пальчик на её заляпанной белым кремом руке.
- Ну? - вопросительно обратился сидевший напротив меня хозяин. - Теперь поведай всем нам, как это было. Мы прямо-таки сгораем от любопытства.
Я не понял его, и потому уточнил:
- Было что?
- Конец, - пояснил мужчина, подбросив в мою пустую тарелку красные клешни камчатского краба. - Каким был твой конец?
Я быстро сообразил, к чему он ведёт.
- Просто пришло моё время, - неохотно ответил я, разломав пополам колючую клешню. - Я провалился в «червячный тоннель» и вылетел в космическую трубу к сияющему сгустку моего божества. Вот и всё.
Я не хотел вдаваться в подробности, и потому мои слушатели разочарованно переглянулись между собой.
- А вы? - спросил я у них, вкусив крабового мяса. - Вы давно тут?
- Мы? - удивился хозяин, обновив мой стакан. - Тебе лучше знать.
- Так вы не привидения, не призраки умерших людей? - допытывался я у хозяина квартиры.
На лицах присутствующих возникло уже знакомое мне недоумение.
- Нет, - усмехнулся взъерошенный мужчина, - но все мы здесь по твоей милости. Понимаешь ли, тут вот в чём штука: весь мир вокруг и все мы - плод твоего воображения. Точнее то, что осталось от твоего воображения. Нас нет. Мы не имеем конкретных черт и определённого характера. Мужчина с взъерошенными волосами, он же хозяин весёлой квартиры, усатый толстяк, зеленоглазая женщина в бардовом платье… И всё на этом? Я даже точно не уверен, сколько нас здесь.
- Да уж, - отозвался усатый толстяк, спрятав под стол бутылочку с нашатырным спиртом. - Мы манекены. Мы послушные куклы в балагане тобою вымышленного мира. Мы взаимозаменяемы для тебя.
- Продемонстрируй ему, - попросил хозяин квартиры.
- Охотно, - согласился толстяк. В следующее мгновение он остался без своих пышных усов, сняв их с верхней губы.
- О-пля! - захохотал толстяк, опустив усы в бокал с вином.
- Видишь? - кивнул мне хозяин весёлой квартиры. - Всё, как ты пожелаешь… Любой твой каприз.
В этот момент под потолком задрожала и зазвенела люстра. Очередное землетрясение? Я с беспокойством устремил глаза в дверной проём, чтобы укрыться там от обвала. Однако никто из сидящих за столом мужчин и женщин не повёл и бровью. Ложная тревога? Я выжидал и прислушивался. Нет. Не землетрясение. Наверху упало что-то тяжёлое. Может быть гроб?
- Опять шастает по комнате, - сказал безусый толстяк, состроив брезгливую гримасу. - Никак, подлая, не уймётся.
Дабы все поняли, кого он имеет в виду, толстяк положил себе на грудь две дули и быстро пошевелил большими пальцами.
- Это твой мир, и все мы в нём, в общем-то, не при делах, - невозмутимо продолжал взъерошенный хозяин квартиры, наполняя мою тарелку разными яствами и деликатесами. - Ты застрял в тобою же реанимированном мире, в твоей же сказке, и в данной ситуации ты вправе выбирать для себя любой исход, какой только захочешь.
- Вечная дилемма рая и ада, - промурлыкала женщина в бардовом платье с незрелым зелёным бананом в руке. - Ты сам, куда бы хотел попасть?
- Определённо не в ад, - не раздумывая, ответил я.
- А его и нет вовсе, - обнадёжила незрелая женщина в банановом платье. - Во всяком случае, в обход нашей собственной воли.
- Как это? - полюбопытствовал я, надкусив бутерброд с зернистой кроваво-красной наливной икрой.
- Мы получаем то, что сами хотим на момент смерти, - вставил толстяк, принюхиваясь к рыбным деликатесам. - Кому-то уготованы котлы ада, кому-то райское облачко. Каждому своё по мере его воображения. Для тех, у кого оно в дефиците, существуют религиозные институты, упорно насаждающие образы рая и пути к просветлению. В некотором роде страховка для людей усталых, для людей без воображения. Прижизненные порывы души ведут нас и дальше. Наши настроения и поступки без сомнения определяют новое обиталище для нашей же душевной эманации.
- Не умничай, - заметила ему зелёная женщина. - Ад выбирают для себя убийцы, насильники и бюрократы. Он не такой, если ты ещё не заметил. Он художник. Он творец. Он - волшебник!
Немного польщённый, я смущённо отвёл глаза в сторону и покосился на глубокую пиалу, доверху наполненную какими-то синими фруктами, привлёкшими моё рассеянное внимание с самого начала. Присмотревшись хорошенько, я угадал в них апельсины. Синие апельсины. Отчего-то мне казалось, что на вкус они страшно холодные. Синие апельсины. Алкоголь не пьянил меня, а мясо краба с красной икрой не насыщали моего вкуса. Возможно, синие апельсины угодят мне? Синиеапельсины. Синийапельсиний. Апельсиний…
- Ты тут валяешь дурака со всеми нами и с самим собой, - заявил хозяин весёлой квартиры, сняв со своей головы взъерошенный парик, - а между тем тебя тут нет, как и всех нас. Осталась лишь одна твоя воля, которая переживёт тебя самого и твоё воображение. Она затеяла с тобой, по сути, невинную игру в поддавки, основанную на снах и воспоминаниях о прежнем, привычном для тебя мире. Тебе нужны сравнения? Изволь. Звезда давно погасла, но свет звезды ещё нам долго виден. Так и ты со своей волей и привычкой жить. Свет будет направлять тебя по инерции до тех пор, пока ты не определишься окончательно.
- Словом, выбор за тобой, - сказал безусый толстяк, с жадностью уплетая жирный кусок копчёной чавычи. - Прямо сейчас ты создаешь миражи тех миров, какие тебе по душе. Только будь осторожен в своих заветных желаниях…
Я посмотрел на большой плоский экран в глубине комнаты: потоки алой лавы неумолимо стекались к подножью ревущего вулкана, в горниле которого из густых клубов пепла высекались красивые искры.
- Желания? - горько усмехнулся я, опустошив свой гранёный стакан. - Ничего не хочу. Ничего этого.
И подумав немного, добавил:
- Покоя хочу.
Плоский экран вдруг померк, а странная музыка стихла. Во всей квартире выключился свет. Я очутился в кромешной темноте, собственно, как сам того хотел. «Бам!» - протяжно и траурно раздалось наверху. В животе у меня всё захолонуло и оборвалось в никуда. Часы на третьем этаже пробили четыре раза, рождая в моих кишках неприятные, знакомые мне вибрации. Не успел я свыкнуться с темнотой и осознать её сполна, принять её, чтобы абстрагироваться от своих страхов, как вся панельная пятиэтажка вздрогнула, заколебалась и пришла в движение. Люстра под потолком сотрясалась и звенела, точно в припадке; из шкафа на пол сыпались книги; со стола соскользнул чей-то бокал и разбился вдребезги у моих ног. Я уж решил, что сейчас вся пятиэтажка сложится карточным домиком, похоронив нас под своими пыльными руинами, когда за окном раздался оглушительный свист запущенной кем-то петарды. Спасительная канонада фейерверков осветила наши неподвижные фигуры и гуляющие туда-сюда стены квартиры, окрасив всё вокруг в таинственные зелёно-красные цвета. Ночь за окном моментально окропилась вспыхивающими то тут, то там огоньками разноцветных сигнальных ракет и свистящих вертушек. Повсюду что-то хлопало, бахало и взрывалось.
- Гоните их! - вскричал безусый толстяк, схватив какую-то длинную тонкую палку и выскочив на балкон. - Гоните их прочь!
Все как один встали из-за стола.
- Кого гнать? - спросил я у хозяина весёлой квартиры.
- Духов, - ответил он, вручив мне такую же тонкую и длинную палку, как у толстяка. - Мы прогоняем злых духов.
Столпившись на ходуном-ходившем балконе, мужчины и женщины дружно скрестили свои палки, словно сабли, над щёлкнувшей зажигалкой толстяка. Я увидел, как над зеленоватым язычком пламени вспыхнули и заискрились фитильки, сообразив, что держу в руках не палку, а многозарядную петарду.
- На счёт три, - сказала нам бардовая женщина. - Раз, два… три!
- Пли! - взревел лысый мужчина, в котором я с большим трудом узнавал некогда взъерошенного хозяина весёлой квартиры. Наши петарды одновременно ударили красочным залпом огня, разгоняя по тёмным углам и глухим задворкам всяких ползучих гадов, задумавших зло и затаившихся в безлюдной ночи. Со всех сторон сквозь снег и ветер летели в чёрное небо яркие ракеты. Я направлял свою петарду в тёмные окна дома напротив, озаряя их зелёными, розовыми, красными и золотистыми вспышками фейерверка, рассчитывая на то, что кто-нибудь, нет-нет, да покажется в освещаемых мною окнах. Синий снег окрасился в необычные радужные цвета, вызвав некоторое замешательство у сторожевых снеговиков, оторопело застывших под нашим балконом. Вспышки моей петарды неслись всё дальше к окнам дома напротив и уже стучали в стёкла, но на разноцветный стук мой так в окно никто и не высунулся. Со всего двора к нашему балкону стягивались на лыжах снеговики. Над угольными трубами заброшенной кочегарки скопилось множество ракет, взорвавших ночь радостным салютом.
- Кто запускает все эти фейерверки?! - спросил я громко у хозяина весёлой квартиры, вцепившись свободной рукой в перила содрогавшегося в сейсмических конвульсиях балкона.
- Никто! - проорал он мне в ответ, направляя петарду к сборищу снеговиков. - Они сами по себе бабахают!
- Добрые духи объявили злым духам войну! - пояснил мне безусый толстяк, с боевым подобострастием вдыхая запах пороха. - Да будет так!
Сотни шутих и ракет вырывались прямо из сугробов, оставляя в небе на подобии комет искристые хвосты. Суровая ночь в один миг расцвела огненно-радужным дождём. И когда наши многозарядные петарды отгрохали своё, землетрясение стихло, а в квартире снова вспыхнул яркий свет. И вспыхнул свет ярче прежнего.
- Ура! - грянули мы хором, гуськом возвращаясь с морозного балкона в тёплую комнату. Все смеялись, всех обуревал восторг.
- Это какой-то Новый год! - воскликнула зеленоглазая женщина в бардовом платье. - Как в детстве побывала!
В руке её коптилась петарда. Лицо её светилось от радости, а рот широко улыбался во все тридцать два зуба. И вдруг, неожиданно для всех нас, её голова взорвалась и превратилась в месиво, в какую-то синюю кашу. Мужчины и женщины отпрянули, не сразу сообразив, что с ней сейчас произошло. Бардовая женщина сплюнула и высунула язык, показав себе и нам, что голова её на месте. Затем в синей каше обиженно моргнул её зелёный глаз.
- Бей гадов! - прогорлопанил знакомый мне мужчина с заплаканными глазами, так поразившими меня. Рядом с ним стояли и все остальные. Все, все, все...
- Братцы! - взвизгнул усатый толстяк, подхватив охнувшую сине-бардовую женщину к себе на руки. - Опять наших бьют!
За что тут же и поплатился, получив в лицо громадный апельсин. Столпившиеся в комнате мужчины и женщины накинулись на глубокую пиалу с синими апельсинами в центре стола, в одну секунду разобрав все фрукты, и незамедлительно нанесли по противнику ответный удар. Неразбериха творилась жуткая, да и вообще, у меня складывалось впечатление, что все палят друг по другу, швыряя апельсины без разбора, куда попало, - и кто в кого стрелял я, признаться, так и не понял. В моих растерянных глазах все лица смешались в одно бледное злобное пятно. Хозяин весёлой квартиры ругался, на чём свет стоит; женщины визжали и прикрывали лица коробками из-под конфет; синие апельсины бились о стену и тела соперников с глухими хлопками, прокатываясь по столу и полу, как бильярдные шары. Особенно усердствовал мужчина с заплаканными глазами, метая фрукты с удивительной точностью. Я решил не вмешиваться в конфликт, посчитав лучшим для себя укрыться от обстрела, и потому спрятался под столом. Я закрыл уши руками и затаился. Под беспокойными ногами противников синяя рыхлая мякоть экзотических апельсинов давилась в сок. После краткого перекрёстного обстрела, незваные гости поспешили ретироваться к себе на третий этаж. Всё произошло очень быстро. Я осторожно высунулся из-под стола, придерживая в руках два уцелевших в бою синих (холодных) апельсина. Все оправлялись после бурной схватки, пребывая в каком-то тяжёлом оцепенении, хотя никто, кажется, сильно и не пострадал.
- Сукины дети! - возмутился раскрасневшийся хозяин весёлой квартиры, собирая с пола обратно в пиалу сине-апельсиновую мякоть. - Уже второй раз обстреливают. Видите ли, обижаются, что у них траур, а у нас праздник. Видите ли, они протестуют.
И с особенным сожалением, с заплаканными глазами, едва слышно добавил:
- Так и облысеть недолго.
Я выполз из своего укрытия, бросил апельсины в пиалу и, чувствуя некоторую вину за своё дезертирство, принялся расставлять по полкам в шкафу сваленные землетрясением книги.
- А давайте веселиться и танцевать до упаду? - предложила зеленоглазая женщина в бардовом платье, вытирая платком своё пострадавшее в битве лицо. - Им назло, понимаете?
- Отличная идея, душечка, - расплылся в синей улыбке толстяк. - Танцевать до упада - в этом определённо что-то есть. Громче музыка!
Повторявшаяся бесконца пластинка с чудаковатой и немного пугающей музыкой зазвучала громче прежнего. И безусый толстяк в чёрном смокинге, и бардовая женщина незамедлительно сорвались в буйный пляс. Я меж тем выставлял на полке книги, подобранные (хозяином ли, случаем ли?) с определённой жизнеутверждающей тематикой, среди которых мне встретились редкие образцы первого издания «Маленьких трагедий» Пушкина и «Декамерон» Боккаччо в старинном переплёте. Глубокое разочарование постигло меня, когда я наугад раскрыл «Главные мысли» безмятежного Эпикура, с прискорбием отметив, что все листы в книге абсолютно чисты; подсмотрев в другие книги, я столкнулся с той же белоснежной пустотой.
- Не бери в голову, друг мой, - подмигнул мне хозяин книжной коллекции, прочитав в моём лице разочарование. - Ты и так всё помнишь. Ровно столько, сколько тебе нужно.
- Оставьте книги в покое и присоединяйтесь к нам, - поманила нас пальчиком зеленоглазая женщина. - Мы хотим веселиться!
- Им назло! - вставил безусый толстяк, взяв из угла швабру и несколько раз ударив ею в потолок. - Вот вам, получайте! Суньтесь к нам ещё раз! У нас апельсинов хватит на всех!
Он почти срывался на крик, явно рассчитывая на то, что обидчики с третьего этажа услышат его слова.
- Мы вам дадим ответный бой!
Его воинственный порыв тут же подхватили и все остальные. Женщины захлопали в ладоши, а мужчины затопотали ногами и по-обезьяньи заухали. Все смотрели в потолок. Кто-то схватил со стола нож и принялся тренькать по гармошке отопительной батареи здоровенным лезвием. Хозяин весёлой квартиры снисходительно ухмыльнулся, поглядывая на своих пьяных гостей, как отец на расшалившихся детей. С потолка посыпалась побелка, и безусый толстяк вынужден был убрать швабру обратно в угол.
- Громче музыка! - повторил он, выделывая со своими ногами и руками невероятные для своего телосложения пассажи и кренделя. - Танцуйте до упада!
Я подобрал с пола конверт из-под виниловой пластинки, непрерывно звучавшей из невидимого мне проигрывателя. «Yello: Claro Que Si» - значилось на зеленоватой обложке, изображавшей две конусообразные, поющие на фоне чёрно-белых клавиш, головы. Я знал эту запись, но вот звучала она как-то иначе - многополярно, что ли. Тем временем женщина в бардовом раздухарилась, расхрабрилась, влезла на стол и неожиданно сдёрнула с себя своё шелестящее платье, оставшись в белых ажурных чулках, полупрозрачном объёмном лифе и тонких трусиках. Она соблазнительно извивалась всем телом, трогала свои прелести руками и задорно крутила крепким задом, чем доводила безусого толстяка до исступления, грозящего перерасти в эпилептический припадок. Не прошло и трёх минут, как зеленоглазая шалунья под одобрительное улюлюканье мужчин и заводные ритмы «ча-ча-ча» осталась, в чём мать родила, украсив свой новоявленный костюм Евы лишь зелёным фиговым листом в паху. Когда белые кружевные трусики с треском лопнули на её вертлявых бёдрах, безусый толстяк с её же просторным лифом на голове, точно в наушниках, грохнулся-таки в обморок. Повсеместно раздавались бурные аплодисменты и громкий свист. Обнажённая женщина слезла со стола, но облачаться в своё бардовое платье не спешила, прикрывшись им, словно пляжным полотенцем. Толстяк-притворщик тут же очухался, быстро привстал на полу и с серьёзным лицом осмотрелся по сторонам, - следуя заразительному примеру бардовой женщины, все вокруг стали избавляться от своих нарядных одежд.
- Новый год, значит? - хитро усмехнулся хозяин квартиры, хлопнув пробкой из бутылки с шампанским. - Тогда получайте пенную вечеринку!
Упругая струя вырвалась из зелёного горлышка, как из пожарного шланга, поливая обнажённых женщин и мужчин. Настольные бутылки с шампанским тоже поднатужились, затряслись, и сами собой выстрелили в потолок, звякнув по люстре. Мокрый толстяк вжался в пол, накрыв голову руками. Пена лилась рекой на головы и голые тела обезумевших гостей. От кисловатого запаха мандарин и шампанского все дружно принялись чихать. Я решил выбраться из эпицентра «пенной вечеринки», усевшись на диван в дальнем углу за столом. Опустошив бутылку с шипучкой, хозяин весёлой квартиры составил мне компанию. Он отодвинул оконную занавеску и сдёрнул с гармошки отопительной батареи связку дозревающих в тепле зелёных бананов. Надломив связку, хозяин щедро поделился со мной бананами, навеявшими на меня давно забытые воспоминания детства. Зелёные бананы эти нам завозили коробками на дальний восток прямиком из Африки, после чего они некоторое время дозревали на батареях, приобретая нужные цвет и мягкость. Ребёнком я то и дело заглядывал за занавеску, проверяя спелость каждого банана, коротая так долгие зимние вечера. Тогда во мне возникла забавная идея свозить в Африку в морозильных ящиках наш снег. Они нам бананы, а мы им снег. Ведь большинство из африканцев даже не знают, что снег такое, и какой он на ощупь (обжигающе холодный или всё-таки горячий?). А так в снежки хоть поиграют вволю. Чем не волшебство? Мы им снег, а они нам бананы. М-да… Нежданные воспоминания в эту странную зимнюю ночь. Дабы не разочаровываться, я не стал пробовать хозяйские бананы, ведь тутошний алкоголь не пьянил меня, а морские деликатесы не насыщали моего вкуса. Если что-то и пробовать, то такое, чего раньше не знал, в чём точно не разочаруешься, чему и названия нет. Поддавшись давнему соблазну, я потянул руку к пиале с синими апельсинами.
- Решились откушать? - поинтересовался у меня незнакомый голос. Я отдёрнул руку и повернул голову, увидев справа от себя, сидящих вместе со мной на диване нарядно одетых мужских и женских манекенов. Они застыли над столом, кто с вилкой, кто с ножом в руке, с холодным и отстранённым выражением в накрашенных лицах. Один из ближайших ко мне мужских манекенов в упор глядел на меня.
- Нет, - ответил я ему. - Попозже, может быть.
- Они тебя не утомляют? - обратился ко мне хозяин весёлой квартиры, подмигнув манекену. - Ты ведь сам хочешь общаться, вынуждая их вступать с тобой в беседу. Потерпи немного. Скоро для тебя всё закончится, и потребность в нашем обществе отпадёт сама собой. Ты застрял на перекрёстке миров, чтобы найти тот единственный и последний приют, который ты в итоге определишь для себя.
Из глубин коридора поверх ускользающей музыки и пьяных выкриков я отчётливо услышал какой-то позывной сигнал, звучавший с короткими интервалами.
- А что же другая жизнь? - спросил я у хозяина, чуть отодвинувшись от манекенов. - Я могу снова почувствовать себя живым и окунуться в вечное коловращение?
- Ты хочешь этого? - полюбопытствовал мой собеседник. - Ты хочешь повторяться бесконца?
- Не знаю, - пожал я плечами. - Одно и то же…
- Даже если и так, то начинать будешь уже не ты, а кто-то совсем другой, - доверительно сообщил мне хозяин весёлой квартиры. - Тот, кто чувствует себя собой, но не тобой, друг мой. Возможно, в этом наше истинное единение и бессмертие грядущих поколений, продолжающих нас. Как знать?
Он похлопал меня по плечу, налил себе водки и со стопкой в руке вернулся к разбушевавшимся гостям.
- Заканчивай свою сказку, волшебник! - бросил мне напоследок хозяин весёлой квартиры, выпив за моё здоровье. Я кивнул ему, - свою роль он сыграл и стал мне не нужен.
Позывной сигнал после паузы повторился.
- Апельсиний, - произнёс вслед за ним странный голос из коридора. Я поднялся из-за стола, покинул комнату с манекенами и пошёл на позывной сигнал. Я двигался тяжело, вязко, как будто бы в сугробе или в замедленной съёмке. В длинном коридоре я увидел беременную бритоголовую женщину в вечернем красном платье, стоявшую спиной к стене. Встретившись со мною взглядом, женщина полусонно улыбнулась мне и медленно вознесла бокал с вином, предлагая выпить с ней за компанию (на её руке красовался чей-то свежий укус). Под её длинной красной юбкой я заприметил подошвы мужских чёрных туфель. Поравнявшись с лысой женщиной, я понял, что беременность ложная, а тот, кто в чёрных туфлях прятался у неё под вздувшейся юбкой, ласкал её и копошился между ног. Оставив их позади себя, я повернул направо, сунувшись наугад в ближайшую ко мне приоткрытую дверь, откуда выплывали мыльные пузыри. Утопая в облаках душистой пены, хихикая и жмурясь от удовольствия, обнажённые девушки-близнецы принимали ванну. Пока они друг дружку щекотали и натирали мочалками, третья близняшка отхаживала растянувшегося на полу в полный рост мужчину с пеной в паху. Она делала ему искусственное дыхание и ритмично давила на ребристую грудь, при этом изо рта мужчины каждый раз вырывался рой радужных пузырьков. Узнав в мужчине себя, а в близнецах мою молодую жену, я тихо прикрыл дверь и двинулся дальше по коридору.
- Апельсиний, - услышал я совсем рядом.
Миновав таки коридор с настежь распахнутой на лестничную площадку дверью, я очутился в кухне. На электрической печи красными кругами жарко светились в темноте конфорки. Над печкой я разглядел старый радиоприёмник, из которого и шли позывные.
- Раз-раз… Как слышно? - произнёс из хриплого динамика беспристрастный голос диктора. И голос тот вещал:
- Прямое включение.
Я подошёл к заиндевевшему с внутренней стороны кухни окну, наступив на что-то мягкое и вместе с тем колючее. Отпрянув, я осторожно нагнулся и поднял с пола помятую мною чёрную шипастую розу. Я с опаской понюхал цветок (на запах, как старый плюш).
- Разгорается на ваших глазах, - без всяких эмоций говорил голос из радио. - Разгорается красиво… Вот-вот рванёт.
Сжав чёрную розу в кулаке, я прислонился лбом к заиндевевшему стеклу со сказочной росписью морозных узоров. Улицы снаружи, пятиэтажные дома, ползущие к вершине сопки, и сама ночь окрасились в алые всполохи бушующего над моим городом могучего вулкана, - молнии и «бомбы», потоки густой лавы, топившие зиму, и огненные брызги фонтана, извергаемые ожившим великаном, озаряли всё вокруг. Те дома, что опрометчиво расположились у подножия вулкана, под натиском лавы и падением «бомб» уже пылали красным петухом. Видно, я сам того хотел, когда с внутренней стороны обледенелого стекла соскребал ногтём стружку инея.
- Бог шельму метит! - послышалось из дальней комнаты поверх глухих хлопков. - Вот вам, сатрапы!
Там происходила какая-то возня. Должно быть, соседи с третьего этажа потеряли всякое терпение и нанесли свой очередной визит с припасом синих апельсинов. Женщины громко визжали; мужчины отчаянно ругались; в комнате что-то падало и разбивалось. Я вздрогнул: роскошный махаон вспорхнул у моего лица, затем опустился на руку и вскарабкался ко мне на плечо.
- Что же вы все здесь такие маленькие? - спросил у кого-то монотонный голос из старого радиоприёмника. И вдруг, в заиндевевшем стекле я увидел её отражение.
Покойница стояла у меня за спиной, замерев в дверном проёме. Я ахнул, с паром изо рта на выдохе. Ей пришлось изрядно нагнуться, чтобы пройти в кухню: такая она была высокая! Голая и костлявая, в чёрных чулках и перчатках, с чёрным платком на голове, закрывавшим половину её лица, с крохотной грудью и синими губами покойница оставила свой обитый красным плюшем гроб наверху, чтобы самой явиться ко мне.
- Апельсиний, - шепнула она нараспев, нависнув надо мной, как дикий страшный сон. Едва я обернулся на её отражение, чтобы развеять зеркальное наваждение, моя долговязая гостья стремительно приобняла меня длинной холодной рукой и тут же привлекла к себе. Её тонкие пальцы в чёрной перчатке переплелись с моими пальцами и стиснули в наших руках чёрную розу. Острые шипы до крови вонзились мне в ладонь. Мои губы слились с её синюшными устами в долгом и страстном поцелуе.
- Апельсиний, - произнёс механический голос из радио. И в поцелуе том я, наконец, узнал вкус синих апельсинов. Синийапельсин. Синийапельсиний. Апельсиний… Вкус оказался ледяным. Сверкающий серебристый иней посыпал нас с головы до ног. Махаон взволнованно метался у окна и бился резными крыльями о морозные узоры. Могучий вулкан поднатужился и разродился большим финальным взрывом. Ну а я, не смел разнять наш неизбежный поцелуй. И когда покойница всё же разлепила мои губы, я весь замёрз, покрылся серебром и вмиг застыл, как снеговик. В глазах моих остекленелых остался лишь образ мертвеца, по пояс увязшего в сугробах, в пургу бредущего в поисках своего последнего приюта; его следы тут же исчезали под крупными хлопьями не то снега, не то вулканического пепла; он один на один с зимней стужей, и вокруг него ни души…
Впрочем, какое мне дело до него? Ведь я - давно уже не он, а он - давно уже не я. Я художник. Я творец. Да кто угодно - хоть волшебник! Меня здесь не было с самого начала. Я обманул смерть. А посему, эта сказка закончена.
- Поздравляю, - заключило беспристрастное радио: - вы мертвец.

Когда на мой город обрушилась глубокая зимняя ночь, меня не стало.

Изобильный, Ставропольский край

“Наша улица” №185 (4) апрель 2015