Валерий Барановский "Разговоры о бизнесе за именинным столом" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Валерий Николаевич Барановский родился 17 декабря 1940 года в Хабаровске. Окончил в 1962 году Одесский гидрометеорологический институт, работал как инженер-гидролог в Киеве, а в 1972 поступил в аспирантуру при секторе кино Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии, защитился в 1976 году там же, получил степень кандидата искусствоведения, член союзов журналистов и кинематографистов Украины. Аавтор трех книг прозы - «Маленькие романы», «Смешная неотвязность жизни», «Куда глаза глядят». В "Нашей улице" публикуется с №165 (8) август 2013.

вернуться
на главную страницу

Валерий Барановский

РАЗГОВОРЫ О БИЗНЕСЕ ЗА ИМЕНИННЫМ СТОЛОМ

рассказ

…А был там вкусный печеночный паштет в виде торта, почему я и обманулся и съел его чрезвычайно мало, так как пока соображал, что это не торт, а любимая мною печенка с луком, большую часть блюда уже смели более толковые гости. Именинник приехал из Штатов, куда эмигрировал четыре года назад. Я его тогда даже провожал в Шереметьево с аэровокзала на Ленинградском, но он, конечно, мне правды не сказал, а нес что-то про будущие гастроли своего театра, хотя тащил с собой, между прочим, гигантский чемодан, который привез из Америки в прошлый раз. Такие большие, из серой мешковины, чемоданы они, получается, иногда безжалостно выбрасывают. А в связи с тем, что никаких свалок, кроме автомобильных, у них там, в их вылизанном дочиста государстве, нету, они отделываются от старых вещей очень просто - выставляют их на панель на своих чистых улочках и ждут, что заберет какой-нибудь эмигрант из России, или звонят в Армию спасения. И кто-нибудь забирает, когда проходит мимо, а если эмигранты не вцепились и не унесли в свою берлогу, то действительно является Salvation Army и потом формирует из этой добычи гуманитарную помощь для слаборазвитых, в экономическом смысле, разумеется, регионов планеты, в том числе и для нас, убогих, хотя и располагающих самыми крупными сырьевыми запасами в мире.
Так вот, наш именинник свой чемодан, с которым я провожал его четыре года назад, добыл именно на панели. Таких больших бэгов я никогда раньше не видел, и таких тяжелых -- тоже. Потом я узнал, что Валерик уезжал с мыслью зацепиться за океаном и вез с собой целых восемь глиняных кашпо, таких горшочков с дырочками для воздуха и тесемкой для подвешивания к гвоздику, в которых его американская знакомая содержала разнообразные комнатные растения. Вот этот неподъемный чемодан я и тащил, ухватившись за специальную петлю, к автобусу «Москва-Шереметьево», потому что Валерик волок за собой  другой чемоданище, лишь немного поменьше.
Далее мы их, надрываясь, втиснули в багажный ящик под брюхом экспресса, и все это заняло так много времени, что друг ничего не успел мне толком сказать - только поцеловались по-быстрому, и он уехал осваивать Новый свет, а я тогда остался в пыльной Москве, с нищими в подземных переходах, сгоревшим домом актера, дракой между Горбачевым и Ельциным. И кто бы мог подумать, что очень даже скоро, через каких-нибудь пять лет, я окажусь у Валерика на именинах и у него уже появится желанная грин-карта и маленький собственный бизнес, а именно - он будет привозить всяких артистов и прочий люд, интересный для тамошних джуек (что-то вроде еврейских домов культуры), поселять их в дешевых отелях или, лучше, по домам у знакомых и устраивать им концерты в школах и синагогах, а иногда - даже в Карнеги-холле, о чем гордо кричала в Нью-Йорке вся тамошняя славянская пресса. Впрочем, она рассказывала не про Валерика, а выступала в поддержку реноме писателя и артиста, читающего свои сатиры с эстрады самостоятельно - дабы, с одной стороны, не ускользал их глубокий внутренний смысл, а, с другой, остались бы в его руках все деньги. Ведь известно, что когда к бизнесу примазывается кто-то еще, то при распределении доходов начинается так называемая ромашка - этому дала, этому дала, этому дала, и в результате обрывания лепестков -- «любит-не-любит» - главному выдумщику и первому хозяину бизнеса остается то, что евреи непонятно, но ярко называют «голый гурнышт».
Тем не менее, Валерик в Америке выстоял и мог теперь за свой счет пить шведскую водку «Абсолют» и есть «салмана», красную рыбу, которой там, конечно, много, как сметья, но за которую, кстати говоря, тоже нужно немало платить. Больше всего имениннику, если не врет, повезло оттого, что он делал свое, знакомое дело - ни в торговлю лекарствами, ни в оптику, ни в бриллианты, ни в наркотики не лез, в геи не записывался, хотя и жил в самом сердце их района, в «West-Hollywood», на границе «Prammer-park», где по одной стороне улицы гуляют пенсионеры, а по другой бегут в свои клубы красивые, улыбчивые и белозубые педерасты. Валерик же занимался привычной работой - выступал как артист оперетты, а еще пел и танцевал по вызову на некоторых богатых свадьбах.
Вокруг бассейна, в доме знаменитого гинеколога, покровителя искусств и бедных Людмилы Кресс, собирались на очередную «party» разные люди и долго пили и разговаривали, пока не приходило время для выходного номера короля оперетты, которым Валерик обязательно рано или поздно стал бы и дома, потому как предыдущего короля уже похоронили. Но грянул ельцинский переворот и о музыкальной комедии все забыли. Поэтому корону на Валерика, фигурально выражаясь, надели здесь, за границей. И он в нужный момент выскакивал на авансцену событий, весь лучащийся счастьем, саблезубый, пританцовывающий, с ямочками на щеках и крупным, несколько крючковатым, волевым носом, выдающим, вполне возможно, высокую мужскую потенцию, и начинал свой номер - на ура, на скандеж; такой номер, что зрители прощали ему русскую жену-гастролершу, не пожелавшую глотать эмигрантское дерьмо и терпеть неизбежное на первых порах нищенство. Так он слегка поправлял свое материальное положение. По крайней мере, до следующей «party». Все складывалось, ежели возвратиться к размышлениям ассенизационного свойства, как в старом анекдоте, где артист стреляет вверх, в мешок, парящий под куполом цирка, а потом стоит и смеется, потому что все в говне, а он - в белом фраке. И вот теперь Валерик поил гостей «Абсолютом» и разговаривал о бизнесе.
А бизнес Валерика, принесший ему какие-никакие деньги, вызывал у гостей большое уважение. Один из них, самый толстый и безобидный человек в городе по имени Додик, сказал проникновенно, что Валерик подарил им всем, артистам, которых пригласил для чеса по штатовским джуйкам, большой человеческий праздник, потому что они увидели, как живут нормальные люди во всех этих замечательных стерильных городах, были облагодетельствованы огромным количеством вещей, так и не доставшихся Армии Спасения, да еще и заработали долларов по шестьсот, и это была большая подмога на пару-другую голодных месяцев. Все Додика поддержали, признав Валерика этим самым праздником, и выпили за него с душой, а он, по всему видно, чувствовал себя здесь, в своей советской квартире, куда уютней, чем в Штатах, где за него, бывало, тоже пили, но где его бизнес выглядел несколько более скромно - в силу малости приносимой с его помощью прибыли.
Приемная дочка Валерика, фантастическая консерваторка Регина, награжденная от природы нежнейшей кожей, огромными светящимися глазами и бровями соболиной черноты, улыбалась всем по очереди полным, ярким ртом; поворачивала из стороны в сторону голову на гордой, совершенно славянской, будто для плача Ярославны, вые и особенно ласкала взглядом мужа Гену, который тоже, как и Валерик, нашел свою жизненную планиду, но в виде пивной будки в одном из запущенных городских парков.
Когда я, не видевший Регину уже с года два, выходя на балкон, привлек ее, статную и крутобедрую, к себе и стал отечески пытать о планах, Валерик, смешивая акациевый дворовой дух с тонким, смородиновым ароматом шведской водки, посоветовал ей не очень увлекаться, так как от этого гражданина, то бишь от меня, можно ждать любой пакости. Регинка же, не отстраняясь, но пребывая духом в состоянии античной статуи, произвела на свет классическую формулу: «А мне пофиг!» Затем на балкон вышли ее муж и папа мужа, тоже, кстати, Валерик, которые и рассказали, что деньги нужно делать на пене, как делали много лет назад. На пивной пене можно вообще очень много заработать, и тогда нет необходимости пользоваться «Аэлитой».
Любознательным было объяснено, что в застойные времена, когда пиво стоило совсем ничего, разумные хозяева на бочку напитка давали баночку, а то и полторы стиральной пасты «Аэлита». Правда, все знали, что «Аэлитой» мож­но вычистить от масла автомобильный двигатель, и, конечно, боялись даже представить себе происходящее в животе, куда попадает пиво с такой добавкой. Однако «Аэлита» давала столько красивой и экономичной пены, что устоять пред соблазном не представлялось возможным. С другой же стороны, чем это хуже и страшнее, нежели добавление в домашнее вино - для дури - табаку? Хлебнул и - с катушек. А в бессознательном состоянии можно выпить куда больше и с немалым наслаждением, которого ни в жизнь не получишь за домашним столом, поцеживая дорогое пойло из хрустальных фужеров. И ничего такого. Все знают из классической литературы, что средство от потливости ног, к примеру, являлось необходимым компонентом коктейля Венички Ерофеева «Слеза комсомолки».
Регинин муж подобных безобразий себе не позволял. Он брал пиво на заводе и не разбавлял его, но, имея хороший насос и зная немного бытовую гидравлику, наливал его в бокалы под большим напором. Так-то и образовывалось ровно столько пены, сколько надо, чтобы обеспечить рентабельность бизнеса. Гости хвалили умного, хотя и очень молодого человека и спрашивали, всем ли он дает хорошие граненые бокалы. И еще больше хвалили, когда выяснялось, что не всем, а только тем, кто не похож на бомжей и пьет свое пиво на скамеечках и за столами, специально врытыми в землю в том секторе пространства, который хорошо обозревается из окошка будки. А остальным, бомжам то есть, пиво полагается из поллитровых банок. Однако не обижаются, ибо дешево.
После того ели голубцы, где было, на удивление, очень много мяса. И жена именинника, упоминавшаяся ранее заслуженная артистка, рассказывала, как они брали мясо и как снова обнаружилась их популярность, даже не артистов, а просто красивых людей. Оля была очень хороша собой - даже не скажешь, что жена скромного американского бизнесмена в области интертейнмента. Они когда-то вместе, еще в ученическую пору, так блеснули в училищном спектакле, так вкусно и сексуально подавали со сцены свой дуэт, что все в зале поняли: быть им парой и ждет их прекрасное будущее. Но парой они стали много лет спустя, когда Регинка уже довольно-таки выросла, и Оля рискнула оставить предыдущего мужа, за которого выскочила, потому что соученика, хоть и зажималась с ним по углам, мужчиной не считала, а когда сочла таковым, то ушла от супруга; не сразу, но ушла.
Теперь все быльем поросло, но глаза-то она сохранила прежние. Стоило ей, женщине, в общем-то, обыкновенной, даже несколько тяжеловатой, распахнуть свои фары и улыбнуться в формате шесть на девять, как мужики начинали писать кипятком и готовы были совершать для нее любые служебные преступления. Вот и вчера, когда Валерик с Олей шли по мясному корпусу, собираясь прикупить мякоти на голубцы, их обступили бабки: «Вы наш доктор!» - сказали они Валерику, явно путая его с кем-то.  Потом перенесли внимание на Олю и, в свою очередь, восхитились: «Ой, а вас мы по зубам узнали!»
Выпили за Олю. Зубы у нее действительно остались красивые, ровные, белые. Этим она выделялась даже в сауне, куда уже много лет аристократически ходила по вторникам. И другие ходили. Сауна была бизнесом одного грека, тоже, между прочим, очень хорошим, потому что париться и купаться люди не устанут никогда. Оля и там проходила на ура. Такие зубы! Только поискать! Они, как и глаза, от жары, на потном, с расслабленными мышцами лице блестели еще сильнее.
Когда доели голубцы, приступили к апельсинам и ба­нанам, которых оказалось мало, по жалкой половинке на человека. Впечатление скрасил невозмутимый пианист Эрик. Он сел к роялю и сыграл музыкальную шутку, которую гости, будучи в массе неплохо образованными людьми, оценили очень высоко. Затем Валерик с Олей спели и станцевали дуэт из «Цыганского барона», и было видно, что искусство все-таки поставлено на службу коммерции, как и положено в этот промежуточный, переломный момент ­истории.
Кто-то высказал пожелание, что лучше бы Валерику и Оле соединиться, ибо жил он, как уже было сказано, в Штатах, а Ольга - большею частью на родине, и сие обстоятельство сильно осложняло бизнес. Кроме того, было непонятно, как такой мужчина, в соку и с таким мощным носом, мог существовать один в своей калифорнийской квартирке, с глазу на глаз с порнозвездами, захватившими в плен американский телеэкран. Ведь доподлинно известно, что онанизм безвреден только в начальную пору полового развития, а затем угнетает. На все эти подковырки Валерик не реагировал, а одна старая его знакомая, сильно раздобревшая, к семидесяти гостья, спросила, не знает ли кто-нибудь, куда сбыть метров сто светящихся рекламных трубок и голографических пленок, которые она сдуру купила по дешевке на блошином рынке в Хьюстоне и притащила зачем-то в СНГ. Никто не знал, но пообещали подумать, а она дала слово, что дальше будет возить только инструменты и всякие бальзамы для дочкиного бойфренда - гинеколога в третьем колене, ибо с этим все ясно и не над чем размышлять.
В этот момент самый поздний гость, который меньше всех выпил, нашел забытый хозяевами в холодильнике арбуз из Израиля. Вполне хороший арбуз - полосатый и сладкий, и, главное, холодный. Это событие всех оживило. И тост гостя тоже. Он был драматургом, и спич его выглядел законченным произведением - с кульминацией и развязкой, хотя и не остался в памяти. Зато все вслух поразмышляли еще об одном бизнесе, который в Америке процветает буквально на каждом углу.
Кабинеты «Tattoo» были везде и повсюду. А там - электроприборы и всякие приспособления, и трафареты, и картинки, чтобы их переносить на мужские и женские тела и этим способом зарабатывать на хлеб. Татуировки же нравятся всем подряд и особенно молодежи, сытой, нахальной и очень развращенной. На санфранцисской улице Гири, где в основном жили русские, в одном из таких заведений работала виртуоз-татуировщица, китаянка, которая делала удивительные разноцветные рисунки на всех частях тела, даже на членах. И чем меньше член, тем искуснее она работала. Брала его левой рукой в резиновой перчатке, сжимала у самой мошонки, заставляя слегка подрасти, а правой, вооруженной специальной электрической иголкой, наносила нужные линии и точки. И все у нее получалось быстро и качественно, потому что была она хорошенькой и сидела рядом с клиентом в таком халатике-лепестке, из-под которого то выглядывали, то прятались острые грудки. Клиенты возбуждались и не чувствовали боли.
Гена тут же начал составлять бизнес-план для такого салона, и вышло, что прибыли будет как на пиве, а хлопот куда меньше. И хоть был он прав, все почему-то заскучали и засобирались домой. И я уехал. За пятнадцать гривен, что составило в тот день по курсу чуть больше трех долларов. Всего ничего.

Одесса

"Наша улица” №186 (5) май 2015