Ваграм Кеворков "В санатории" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

Ваграм Кеворков родился 1 июля 1938 года в Пятигорске. Окончил режиссерский факультет ГИТИСа им. А. В. Луначарского, а ранее - историко-филологический факультет Пятигорского государственного педагогического института. Режиссер-постановщик, актер, журналист. Работал на телевидении, снял много телефильмов, в том числе фильм "Юрий Кувалдин. Жизнь в тексте", в 70-х годах вёл передачу "Спокойной ночи малыши". Член Союзов писателей и журналистов. В 2005 году в Московской городской организации Союза писателей России вышла его книга «Сопряжение времён». В «Нашей улице» печатается с № 76 (3) март 2006. Участник альманахов издательства "Книжный сад" "Ре-цепт" и "Золотая птица". В 2008 году в Издательстве писателя Юрия Кувалдина "Книжный сад" вышла книга повестей, рассказов, эссе "Романы бахт". В 2009 году Юрий Кувалдин издал новую книгу повестей и рассказов Ваграма Кеворкова "Эликсир жизни".

вернуться
на главную страницу

В САНАТОРИИ

рассказ

Облака пораздернулись, луна выглянула и своим нежным лимонным светом помогла пожилым супругам уверенней шагать рука об руку по заснеженным аллеям обширного хвойного царства. «В движеньи, мельник, жизнь течет, в движеньи!» Вот и ходят, и укрепляют себя, ходят наперекор своей лени, а она, коварная, шепчет им: «В палате сейчас тепло, уютно и предночный кефир дожидается!»
Нет уж, ходить, ходить, дышать лесом, для чего еще едут в «Правду»?
Эх, были же времена, когда организм рождал гормоны, как взбунтовавшийся вулкан рождает победительный столб огня! А сегодня? Шуршат гормоны, как сухая листва под осенним ветром!
И санаторий под стать своим пациентам, аж 1936 года «издания», трехэтажное крыло возвели недавно.
Нас с женой поселили на первом этаже старого крыла, спасибо, не в отдельном домике на территории.
Когда все - и столовая, и врачебно-лечебные кабинеты в одном здании - это очень удобно. Но первый низкий этаж! Окна в метре от земли! Сырости как таковой нет, но воздух совсем не тот, что на втором этаже.
Что делать? Беру свою авторскую книжку, иду к администратору:
- Елена Васильевна, челом бью, переведите нас на второй этаж, не могу жить на первом! Вот Вам моя визитка!
И даю ей книгу со своей физиономией на обложке. Реакция мгновенна:
- Это вы?! Сегодня пятница, в понедельник после завтрака подойдите сюда!
В понедельник ждем, когда Е.В. вернется с планерки у главврача.
Увидев нас, она сразу:
- Будьте у себя, я к вам зайду!
Заходит, и переводит нас на третий этаж новья! Ура!
Но вот ведь какая у меня, оказывается, пакостная натура! На первом этаже я спал под открытой форточкой, всю ночь дышал свежим воздухом и не простужался, потому что жарко топили.
А здесь топят нормально и если приоткрыть на ночь балконную дверь, окочуримся.
И жить здесь хочется, и под открытой форточкой спать охота! Как быть? Армянская загадка!
Там, на первом, поутру, прильнув к окошку, я вглядывался в лес, он был за дорогой, метрах в десяти от нашего жилья.
Среди мощных сосновых, еловых, березовых стволов еще зима, - серьезная, тяжелая, сугробистая.
В глубине, в гуще, белый покров еще голубеет, но ближе к дороге уже подернут молочной мутью, оплыл, исколот дневными лучами, исчеркан опавшими веточками, сучочками, хвоинками и множеством следков от вороньих лапок.
 Воздух, льющийся в распахнутую форточку, покусывает морозцем.
А здесь, на третьем этаже, поутру чуточку приоткрываю балконную дверь, до первого чиха моего или жены, после чего закрываю. А когда жена, пробудившись, спешит за «Нафтусей» и приносит искомую бутылочку, тогда снова немного, до щели, приоткрываем балконную дверь и дышим хвойным настоем. Благодать!
А уж днем! Гулять, гулять, гулять! И гуляем!
Небо в красном отливе, потому и лес красноватый, - каков-то будет закат? Присматриваемся к окружающим.
 Каждый день вижу старикана в поношенном плащике цвета кофе с молоком, без шарфа, белая рубашка на груди расстегнута, на седой голове серая потрепанная кепка, ходит частыми полушажками - шарк, шарк, шарк, шарк, когда с палочкой, а когда и без, видимо, забывает взять с собой.
Ему много лет. Я знаю это, потому что был рядом, когда его и его жену, крепкую, шуструю старую женщину в добротном зеленом зимнем пальто с норковым воротником, норковой шапке, оформляли на постой.
- Значит, мужу 87, а вам 84? - вежливо уточняет администратор, та самая Елена Васильевна, которая потом помогла нам. - И как самочувствие?
- Усыхаем помаленьку! - снисходительно отвечает старуха.
Администратор искренне, по-доброму улыбнулась: сама она очень высокая, это видно даже, когда она сидит, худощавая, и, наверное, тоже может сказать о себе: усыхаю, хотя ей, по-видимому, лет сорок, не более.
Меня тогда же одолело: как ей живется здесь? Совсем одинока или мать-одиночка? Или в семье?
Подобный интерес меня преследовал с детства           , пацаном задавал себе вопросики: «А как она(он) ест, жадно или нет, как целуется, изменяет мужу(жене) или нет, и как изменяет, по своей воле или вынужденно?..» Много чего интересовало, слишком много для детского возраста.
И сегодня я дитя - седое! И сегодня любопытствую!
В день заезда прибывшие хлынули на прогулку, после обеда аж до ужина дышали чистейшим воздухом хвойного леса.
А закат… Закат сперва стал совсем красным, потом желтел, желтел и вовсе померк.
Тьма густая, звездная, свежий ледок на лужах похрустывает, все затаилось, притихло, ждет утра.
На другой день гуляющих много меньше: вчера пожадничали, а в старости такие перегрузки ох как трудны, и усталость, и прыгнувшее давление заставляют не рыпаться, отлежаться.
Постепенно, днем за днем, определяются ходоки-лидеры, и уже привычно бредешь вслед за бодро шагающими особами женского пола, сильно, по-молодому, одолевающими пространство. Достигнув ж/д станции, где часто шумят и гудят и посвистывают составы, они возвращаются. Ты сталкиваешься с ними и вспоминаешь присловье: «Сзади пионерка, спереди пенсионерка!»
Очередь к терапевту. Сидячая. Рядом со мной девушка 86 лет. Жалуется, что недавно ее сократили. Она работала в раздевалке стадиона, претензий к ней не было, и вот! Оглядывает всех с крайним неодобрением:
- Какие все толстые, колобки! А эта, посмотрите! А эта?! Ужас!
Я, мысленно окрестив ее за худобу «щепкой», иронизирую:
- Если б вы были полнее, вас бы не сократили!
Трудно было ужалить ее сильнее. Аж задохнулась!
- Да я…я…
В этот момент меня приглашают к врачу.
Она кричит мне вслед неожиданное:
- Требуйте все процедуры!
Когда-то на эстрадах Кавминвод я распевал куплеты собственного изготовления:

Процедуры, терренкуры, ингаляции, массаж,
Грязи, ванны, душ, нарзаны и еще воздушный пляж!
Как же мне быть, как же мне быть?
Как процедур мне побольше получить?

Во всех санаториях одно и то же: как бы урвать побольше? Особенно здесь, в «Правде», где все «на шару»! Старые, старые, а впиваются в жизнь, как пиявки.
Но я себе сразу сказал: «Циркулярный душ и еще что-нибудь и все, будя!» Главные процедуры тут вода «Нафтуся» и прогулки по могучему хвойному лесу! «Дышите глубже и в себя, вы взволнованы!» Нет, нет, никаких волнений, только положительные эмоции, а где их взять, как не у тебя, мать-природа?!
Ведь в Москве что? Выйдешь на улицу, подышишь выхлопами и все, вроде как на свежем воздухе побывал!
А здесь!
Огромный вечнозеленый массив, фактически начало тайги, она от Брянска (Дебрянска когда-то) едва ль не до Тихого океана, и вот в этом безбрежном царстве деревьев и затаился санаторий «Правда»!
«Злостные прогульщики» успевают еще до завтрака пройти к станции и обратно, а после с таким аппетитом набрасываются на каши, запеканки и прочее, что если б, как в пионерских лагерях когда-то, спрашивали: «Кому добавки?», они сразу подняли бы обе руки!
А зав.пищевым залом, стройная легконогая женщина лет шестидесяти, велела бы их кормить до отвала! В белом халате, белой пилотке, она пружина столовского механизма, и все успевает: и поит «Нафтусей», и приглядывает за кухней, и сама подвозит еду отдыхающим, хотя есть подавальщик Яша, стройный шустрый кавказец лет тридцати, он точен, мобилен, приветлив, и когда эта производственная пара «царит» в зале, у 250 едоков поднимается настроение! Професссионализм - величайшее благо!
«Нафтусей» поят трижды в день, по стакану за 40 минут до еды. Несмотря на проблемные отношения с Украиной, эта знаменитая вода закарпатского Трускавца, как и прежде, регулярно поступает в Россию. На Украине ее разливают в бутылки и отправляют московской фирме, та продает оптом и в розницу, цена бутылки 160 рублей, это не так уж и дорого, если учесть, что «Нафтуся» дробит камни в почках, печени, желчном пузыре и песочком выводит эту гадость из организма. Минералка - главная приманка в санаторий, ради нее сюда едут за тысячи километров.
Но, в основном, тут москвичи.
В первый же день приметил крупного, уверенного в себе мужчину, он за четвертым от входа столом в последнем ряду. Лобастый, седой, коротко стриженый, с умными, чуть выпуклыми карими глазами. Даже не слыша его, знаю: он говорит с соседями, тоже стариками, о делах промышленных, скорее всего, о космосе или авиации.
Когда после трапезы иду к выходу и медленно прохожу мимо его стола, слышу:
- Я и Каманину говорил об этом
Собеседники его из этой же «оперы»: отхожу от них , а в разговоре сверкает «Бахчиванджи!» Серьезные люди! Тоже пьют «Нафтусю» и ходят на процедуры. И еще играют в бильярд: после обеда видел их с треугольником для шаров и самими шарами в специальной корзине. «Шаровики»! Одеты в стародавние синие шерстяные спортивные костюмы.
Однажды я лежал на кровати, читал. Стук в дверь. Жена открыла. Слышу знакомый - его! - голос:
- Не найдется ли у вас черных ниток, мне принесли постельное белье драное, оставили в номере, я черными нитками обметаю дыры, они сразу увидят и залатают!
Из жизни бывшего ракетчика.

Ну а за нашим столом пока четверо: мы с женой, мой ровесник Петрович и женщина постарше нас, она будто графиня из революционных рассказов: высокая прическа, надменный взгляд чуть азиатских глаз, скрипучий голос:
- О, я терпеть не могу эти ржаные лепешки!
Ей восемьдесят четыре, пятьдесят она прожила в Алма-Ате, а потом сын забрал в Москву.
- Не буду я есть эти лепешки! - капризничает она. - Сын звонил, я сказала ему, что уеду раньше, а он мне:
- Не выдумывай! Девятнадцатого твоя путевка заканчивается, девятнадцатого я за тобой и приеду!
И, вроде бы, возмущается тем, что не по ее выходит, но втайне довольна: сын приедет за ней, сын увезет ее на своей машине, вот какое к ней уважение и любовь!
За обедом подсадили к нам еще одну пенсионерку, явно простолюдинку, скорее всего, в прошлом фабричную или заводскую работницу.
Рот широкий, нос толстый, глаза-буравчики, зубы белые, ровные - явно челюстные протезы. Ладони широкие, словно барсучьи лапы, и сама смахивает на барсука и обликом, и резвой повадкой. Зыркая по сторонам, бегает маленькими глазками, оглядывает стариков за соседними столами, - хорошо бы захомутать крепенького, а то ведь какие радости в ее протезной жизни? Паровые котлетки?
А за столом неподалеку старуха - прямая, тощая, вислобровая, - громко рассказывает, что была в Москве на премьере фильма, что-то поняла, но не все.
На обсуждении режиссер стал объяснять зрителям:
- Я призываю вас к действию, к борьбе, надо бороться!
- Кому бороться? - возмущается бабка. - В зале одни старухи, мы из дома-то редко выходим, а он - бороться!
- Во дурак! - сочувствует ей соседка с костылем. - Да что б он зелеными червяками писался!
Ее пожелание находит самый веселый отклик у «населения»!
Столовая - это своего рода клуб, а для пенсионерок - еще и подиум!
Молодящиеся дамы прихватили с собой наряды и теперь демонстрируют их глазастой публике.
«По проволоке дама идет как телеграмма!»
Но моя соседка, она сидит за моей спиной, идет, конечно, не по проволоке, но будто по проволоке: спина прямая как у дворянки, на ней красивое, явно модельное черное платье, без рюшек, фестонов и прочей мишуры, строгая плавная линия подчеркивает достоинства фигуры и пикантность ног, ее шея чуть приоткрыта, голова красиво посажена, она чувствует, что множество взглядов, женских, прежде всего, приковано к ней, и это добавляет ей уверенности и изящества.
Сосед мой хмыкает, подмигивает мне, и негромко:
- А что, сахар у меня всего 5,7, вчера мерял, можно бы и заняться ею!
- Нельзя, - возражаю я, - сахар повысится!
- Ну, житуха! - возмущается он. - Ничего нельзя, живешь как овощ, а болезни прут, как опята!
А за спиной моей комплименты:
- Вы сегодня чудесно выглядите!
«Гранд-дама» смеется, явно наслаждаясь произведенным эффектом и своей, пусть даже не очень взаправдашней, но все-таки молодостью!
В обед уже с десяток дам облачилось в нарядное, а за ужином едва ли не двадцать «модниц», даже «щепка» щеголяет: из под красной шерстяной кофты внизу широкой полосой желтая блуза, из под нее белая рубаха, брючки малиновые и малиновый же «газовый» шарфик на шее! А серо-седые локоны рассыпаны по плечам!
И пусть многие женщины с палочками, кое-кто даже с костылями, все равно: «цветник» источает благоухание духов, пудры, кремов, лосьонов, и даже могучие запахи тушеной капусты не в силах одолеть этот пенсионный парфюм!
Самые довольные в санатории - пожилые супруги: жить в комнате не с чужим, а с родным человеком, уж сколько десятков лет вместе, все привычно, в согласии и гармонии, у них замечательный отдых, обогащенный лечением, в «Правде» абсолютно бесплатным, как и в железноводском санатории «Дубрава», где мы отдыхали позапрошлым годом.
А вот в ессентукской «Виктории» почти все платно, к тому же лечебные корпуса далековаты от жилых. Там чудесная парковая территория, жаль, она обезображена бездарными скульптурами и слабоумными стихами: «Мы все друг другу братья под розами в цвету!» Птица-уродец, нечто вроде воробья размером с громадного индюка, и подпись-табличка: «Птица счастья завтрашнего дня!» Видно, когда-то крепко ломанули в свой карман местные скульпторы: подобных «творений» немало, заказ явно массовый. Но отдыхающие в восторге, почти все радостно «фоткаются» рядом с уродцем, ведь редко когда попадешь в южный санаторий, на всю оставшуюся жизнь память. Зимними вечерами в московскую непогоду как животворны эти кадры мобильника!
В той же «Виктории» очередь на сдачу крови, дама из Питера жалуется:
- Вы, москвичи, счастливые, каждый год пенсионеры бесплатно в санаториях лечатся, а я - почечница, печеночница, то есть я здесь абсолютно по профилю, но я три года выбивала бесплатную путевку, в свои семьдесят штурмом брала чиновников, до губернатора дошла!
И это Питер! Что ж говорить о других городах и весях? Все зависит от местных бюджетов, а там «финансы поют романсы».
- Воруют! - негодовал еще Петр Великий. - Воруют!

На территории «Правды» много новеньких дач. Обширные, двухэтажные, за высоким сплошным металлическим забором. Значит, санаторное начальство потихоньку приторговывает казеной землицей.
Дачи соседствуют с санаторными корпусами, их семь, шесть - небольшие одноэтажные дома, а вот строение под номером четыре двухэтажное, длинное, первый этаж отдан беженцам с Украины. Конечно, это донбасовцы, значит, в основном, русские, хотя слышал и украинскую речь:
- Колы був майдан, мы його пидтрималы усею родыною, а зараз проклинаемо!
Большинство живет на российское пособие по безработице, кто-то получает подмосковную пенсию, почти семь тысяч рублей, кто-то устроился на работу в санаторий или поселок.
Несколько раз видел молодых мам с колясками, гуляют подолгу, иногда собираются молодайки, судачат о том, как бедно живут россияне - в Донбассе они жили куда богаче, с тоской вспоминают тамошний достаток. Улыбки редки, настроение сумрачное.
У этого корпуса еще с тридцатых годов, со дня постройки, стоит небольшой посеребреный Ленин. О нем не говорят. Вспоминают Сталина: как быстро после войны страна восстала из руин, как ежегодно проводились снижения цен. Никто не помнит, каким рабством была крестьянская жизнь.
О Сталине говорят потому, что тогда не было такого повального воровства и взяточничества, как сегодня. Было бы в стране все нормально, вряд ли вспоминали б о нем.
Впрочем, отдыхающие настроены благодушно: пенсии в Москве выше, чем в других регионах, социальная карта москвича - громадное подспорье, это и бесплатный проезд на транспорте, и скидки в некоторых магазинах. А бесплатный санаторий раз в год - где, в какой стране, какой столице есть это чудо?! Москвич - это звучит гордо!
Блаженны родившиеся до 1941-го или после 1945-го, они не страдали от бомбежек и полуголода в страшно морозные, лютые московские военные зимы! Их еле живые изможденные родители не унижались, умоляя врача выписать своему чаду рецепт на бесплатное получение в аптеке дефицитнейшего рыбьего жира, - тысячи, тысячи, тысячи маленьких москвичей спасли от смерти эти вожделенные пузырьки с целебным продуктом!

Человек - это память.
В холле главного корпуса мраморная доска, на ней фамилии сотрудников санатория, погибших на Великой Отечественной. Есть там и моя фамилия. Почти моя: Геворков. Ну, Геворк, Кеворк - и то, и то: Георгий.
Бронзовые буквы на белом мраморе.
Иногда под этой скрижалью горит свечечка, лежат цветы. Память земляков-правдинцев.

Деревья, долго державшиеся черными, без единой почки, чуточку порыжели и вскоре явили миру едва уловимую прозелень в стволах и ветвях.
А березка, угревшаяся в затишке у столовского служебного входа, осережилась! И всю привычно бессонную ночь трепетали в душе моей ее чудесные веточки!
Но погода расплясалась: то лезгинка, то «Камаринская»! Днем юганул ветерок и к вечеру лед на пешеходных дорожках превратился в озера.
А утром сиверко! И каток! Человеки скользят, шлепаются, долго встают, потирая ушибленные поясницы, а кто-то затылком треснулся и, постанывая, лежит, раскинув руки и вперив взгляд в небо, словно увидел Бога и глаз от него оторвать не может! И только после этих падений другие человеки засуетились и, крича друг другу тюркские слова, начали сыпать направо-налево темный песок! А уж под колеса скорой помощи так сыпанули, что шины взвизгнули! Вот и славно, вот и навели порядок на дорожках и дороге, можно «уру» кричать!
Ну, раз ледок присыпан, «пенсы» продолжают поход! Стужа обжигает лицо, слезы из глаз, руки даже в перчатках немеют - север здорово обозлился на юг, - но старичье неудержимо в своем стремлении двигаться и дышать, дышать целебными воздусями!
А потемну, когда ветер стих, и я отважился выйти
В холле первого этажа весьма пожилые дамочки из других корпусов шумно раздернув молнии, сбрасывают с себя зимние сапоги, обувают модельные туфельки на каблучке, и вперед! Ах, танцы- шманцы-зажиманцы, как же сильна эмоциональная память о вас! Хоть на мгновенья, но встряхнуться, хоть на краю отмеренного тебе, но вспыхнуть былым, вспыхнуть молодостью, - о жизнь, ты прекрасна!
У самого выхода меня пытается остановить молодящаяся сероглазая «танцорка» в кокетливой меховой шляпке:
- Молодой человек, куда вы? А танцы?
- На свежем воздухе лучше! - отвечаю я и шкандыбаю мимо.
Когда прохожу возле танцевального зала - он на втором этаже старого строения - вижу там на стене театр теней: дамы кружатся друг с другом, ни одного кавалера!
Когда возвращаюсь, музыка уже не грохочет, а старухи вдохновенно поют: «Мы парни бравые, бравые, бравые!» Ну, потеха!

Луна все-таки выдралась из-за ельников и полная, яркая повисла над новостройкой - жилой высоткой. Аллеи освещены фонарями, многоэтажки за дорогой льют из окон свой свет. Только повернулся от света к тьме, черканула по небу звезда! Сколько еще я увижу их, исчезающих? Все мчится, мчится, все мимо, мимо, - редкие станции юбилеев и частые полустанки болезней! И уже не свернуть! Рухнешь под откос, и врежешься в землю!
На пустынной дороге мы с душою одни! И все ближе и ближе смертельные дни.

Ну что ж, нагулялся, пора и в дом, в тепло, кефир пить. Прощальный взгляд на плафон луны, еще шаг - и нет леса, есть холл санатория.
На скамьях у раздевалки компания любительниц балов. Неспешно сбрасывая «лодочки» и обувая сапоги, слушают ту самую дамочку в меховой шляпке, что пыталась меня заарканить на танцы:
- Насмотришься этих ужастиков про конец света и думаешь: повеситься, что ли?
- Свят, свят, свят! - тихо крестится одна из компаньонок.
- А потом подумаешь: а вдруг люстра не выдержит?! Жалко!
Раздаются смешки.
- Уж лучше отравлюсь! А вдруг не получится? - и сама засмеялась. - Сколько лекарств накупила, и зря? Жалко денег!
- Еще бы не жалко! - шутливо сочувствуют ей.
- Эх, думаю, лучше заварю себе чаю крепкого, напьюсь - и хорошо! И плевать на конец света!
Общий хохот.

Всю ночь мучила меня правая нога: то терпла, то раздирало ее калеными иглами. И только в шесть утра понял причину этого: валом повалил снег! Все стало белым царством!
Резкая смена погоды и молодым-то не в кайф, а уж «старым перечницам»!
Еле поплелся на завтрак. Но когда кашки поел, омлетик употребил, чаю попил, полегчало. Чуток отдохнул «дома» и на циркулярный душ - гимнастику сосудов.
Ах, как покалывают, как впиваются в тебя мелкими иглами горячие струйки! Круговой душ! Отличный массаж!
Потом ароматерапия. В комнате полусвет, с фонограммы звучит птичий щебет, в помещении запах лаванды, все дремлют, засыпают, сопят, похрапывают, и через полчаса так неохота возвращаться в действительность! «Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой!»
Звучание леса стихает, вспыхивает свет, «пенсы» пробуждаются и, полусонные, потягиваясь на ходу, отправляются в другие лечебные кабинеты: массажный, «соляную пещеру», «углекислые ванны» и т.п.
В три часа выходим с женой на прогулку.
День солнечный, яркий, морозный, с блестками свежего снега. Лес наполнен прозрачной голубизной и весело ходить по широкой аллее с лебяжьими пуховиками по сторонам. И воробьям весело! Чирикают, прыгают как бойкие шарики, радуются чистому снегу. Маршрут наш обычный: до электрички и обратно. Однако на сей раз, возвращаясь, на пересечении аллеи с просекой сворачиваем направо, и - о, ужас! Идем мимо участка леса, уничтоженного короедом. Березы, осины, ольха - мертвые, ветви устремлены к небу, словно умоляют, кричат о помощи!
Когда лес был здоров, под летним ветерком тут было такое листоплескание! Сейчас голяк! И доска-объявление: «ООО «Роща» предлагает свои услуги по уничтожению короеда. Оплата по договоренности».
Ясно: сдерут - мало не покажется! Где ж у санатория деньги? «Дачные», скорее всего, осели в частных карманах, а других нету. Многие лесничества упразднены: дорого! А терять подмосковные леса дешевле? Развращены мы своим богатством! Слава Богу, хвойные пока устояли перед пожирающей гадостью! Сосны, ели - высоченные, вековые, могучие! И дятел-желна старается! Обстукивает, выслушивает и лечит! Терапевт и хирург в одном лице!
И тут же птички-синички, птички-невелички! Как радует душу ваше уютное теньканье! Звените, звените, милые, торопите весну!

Ночью мою правую ногу взрезали Порошенко с Коломойским и дебоширили там до утра! Что я только не делал, дабы избавиться от их присутствия, - и массировал свою изнуренную бунтующими сосудами конечность, и дрыгал ею, и ублажал ее мазями, и ношпу пил, - нет, никак! И только с рассветом, когда и ясно, и свежо, чеканны облака восхода, - только тогда непрошенные гости покинули мою бренную плоть. Ахти мне! Ведь говорил себе: «Не включай, не включай перед сном агитационную будку!» Нет, включил! И получил! Теперь хоть часок поспать!
Поспал, слава Богу! Два часа поспал! Шик! В восемь почистил зубки, попил «Нафтусю», повалялся чуток и аллес марширен ин столовейшен, и оп-ля: кушать подано!
Баре мы тут, лентяюги матерые! Какие заботы, какие вопросы? «Кто виноват?» и «Что делать?» Никто не виноват и ничего не делать!
«На праздность вольную, подругу размышлений!»
Не-ет,и размышлять неохота! Даешь растительное существование!

Луна все так же бесстрастно отражала солнечный свет, машины на дороге шумели все реже, прогулочные аллеи опустели, только спешащий с электрички житель поселка и особо охочие до целебного воздуха «пенсы» еще оживляли покой и безмолвие старого леса.
И тут из главного корпуса выскочила и ошалело помчалась короткой дорогой к забору, к выходу, столовская новенькая Лена, это она сегодня так суматошно и неловко осваивала обязанности подавальщицы и плакала от возмущенных замечаний бесконечной прорвы старого люда, - не ту кашу подала, не тому щи привезла, перепутала столы: на тот надо было пять гуляшей, а она подала голубцы, а тем, кто заказывал голубцы, она привезла тефтели, а тем, кто ждал тефтели, сунула плов, и все ворчали, жаловались начальству, а она, Лена, с таким трудом, по знакомству, проникшая сюда, где можно и самой питаться, и домой таскать полные сумки еды, тряслась от страха, что ее уволят, выгонят, а дома пьющий безработный муж, сноха и маленькие детки, и все хотят есть, и все требуют с нее, с Лены, и теперь, наконец, трудовой день позади, она радостно мчится домой и в руках у нее сладкая тяжесть - то, что уделили ей на кухне - две полные сумки еды! И на ходу выпалив встреченным на дороге уже знакомым и сейчас таким безобидным и доброжелательным ее едокам - старичку со старухой: «Ой, домой спешу, на городской автобус успеть, а потом еще с автостанции в деревню минут сорок ехать, не опоздать бы!» - она во всю мощь своего сильного крестьянского тела, с длинными ногами, хваткими руками, крепкой спиной, запаленно спешит домой и чалит с собою счастье!
В завтрак рассказываю соседу по столу о том, что вчера видел Лену, она - легка на помине, как раз привезла нам пшенную кашу и сырники, - видел ее с двумя сумищами в руках, живет она в деревне, значит, добралась туда за час до полуночи, последним автобусом, а сегодня в столовой была уже в полвосьмого, т.е. выехала из дому в шесть утра, первым рейсом.
Я ей сочувствую, а сосед ухмыляется:
- Я в советское время работал на оборонном заводе, дисциплина строжайшая, на проходной при входе-выходе шмонают, невозможно даже мелочевку какую-то внести- вынести, а столовские наши каждый день перли домой две сумищи!
Он седой, я седой, и оба, посмеиваясь, сокрушенно покачиваем головами: «несуны» в игольное ушко верблюда протащат, и никакая охрана им не преграда!
Как говорит мой приятель-цыган: «Если на работе нечего украсть, это не работа, а подлость!»

Когда из дому звонил в «Правду», узнавал об условиях проживания, меня спросили:
- А вы надолго?
- Восемнадцать дней, по бесплатной путевке!
В ответ разочарованное:
- Извините, я думала, вы «платник»!
В пять вечера из Москвы на социальном такси прикатила весьма пожилая пара, долго выгружалась, наконец, оскользаясь на нерастаявшем льду, двинулась в санаторий. Он катил за собой черный в светлую полосочку чемодан, она несла пакеты, из которых торчали бананы, китайский термос и что-то, завернутое в темные тряпицы.
В холле рассыпалась в любезностях престарелая гардеробщица:
- А мы вас ждем, уж так ждем, думали даже, что не приедете! Давайте, давайте сюда ваши куртки, чемодан, пакеты, а сами идите к администратору, она у нас до пяти работает, специально для вас задержалась!
Значит, это « платники»!
Я сходу окрестил его: Френсис Дрейк! Для несведущих поясню: это один из самых кровавых пиратов, далекий предок Уинстона Черчилля, заслуги Дрейка перед Англией - награбленное часто шло в Лондон - привели к тому, что он был прощен королевой и удостоен почестей.
За ужином я вновь узрел эту пару.
Он уверенно, по-хозяйски шагал впереди, никому не уступая пути-дороги, она за ним тихой курочкой.
Его крохотный носик воинственно вздернут, взгляд небольших серых глаз упорен, смел,
- ни дать, ни взять далекий предок сэра Уинстона,- скорее всего, он военный пенсионер, чувствуется строевая выправка, левая рука травмирована, он держит ее на отлете, пальцы прямые, не сгибаются, ну, точно: пиратское прошлое! Так и ждешь, что сейчас взревет:
- Сарынь на кичку!
Или как это по-английски? «All a board!» - «Все на борт!»
Важно усаживается за отведенный им стол,- не «пенс», а фунт стерлингов, - рядом обустраивает жену, им привозят что-то вроде шницелей - и все, прощай пиратское прошлое, здравствуй, мирная санаторная жизнь!
Уткнулись в тарелки и сразу стали беззащитными: когда подносят пищу ко рту, руки трясутся; ножом «пилят» долго-долго, чтоб кусочки были поменьше, чтоб легче было жевать их вставными челюстями, и при этом исподволь поглядывают по сторонам: не заметил ли кто их немощи? Пенсы вы мои «пенсы», как мы ни петушимся, с возрастом не поспоришь!

В соседнем ряду, за столом визави от нас, четыре пенсионерки, у торца мужчина, явно «платник».
Он моложав, хотя седина уж прихватила его виски и шевелюру, профессионально весел: за едой бесперечь потешает соседок, «мадамов» весьма преклонного возраста, они счастливы, им так не хватает молодой энергии, радостного общения, и вот у них такой оптимистический кавалер! Нить их жизни все тоньше, людская роща вокруг них стремительно редеет, а тут такой бодрячок!
Ему же необходимо быть в центре внимания, пусть даже старушек, необходимо смешить, потешать и купаться в лучах пусть маленькой, крохотной, но все-таки популярности, все-таки он не такой, как все, он ой-ой-ой! Артист!
«Эстрадник!» - сходу определил я, и вскоре получил подтверждение своей догадки: он шел с каким-то седобородым «пенсом» и серьезно, без малейшей улыбки обсуждал только что прошедший эстрадный концерт.
«Культурная жизнь» в санатории «на уровне», часты выступления самодеятельности какого-либо санатория или отдыхающих, или Москонцерта. То, что я слышал, проходя мимо концертного зала, было профессионально, видимо, поэтому артист говорил просто, без аффектации.
Но стоило ему подойти к своему столу, к своей публике, он тут же рассыпался «мелким бесом», и тут же зазвучал громкий, довольный смех старых женщин и его самого.
На ялтинском пляже я как-то наблюдал за народным артистом, всероссийским любимцем. Он не мог спокойно загорать или читать что-либо, он изнемогал в отсутствии зрителей, их смеха, их одобрения.
Но вот, наконец, он поймал в свои сети белобрысого паренька и обрушил на него шквал анекдотов и расцвел от внимания к своей персоне, он рассказывал, изображал, и сам смеялся, ржал, хотя паренек слушал его спокойно и посмеивался для приличия, дабы не огорчить известного человека, но лицедей «ловил кайф» и все «шарил» по сторонам: видят ли его успех обитатели пляжа, и снова поддавал жару!
В первые же дни нашего отдыха жена моя устремилась в санаторную библиотеку и принесла себе детективы, а мне Куприна . В коридоре указала : вот зав.библиотекой, она же зав.концертным залом, зав.кинопрокатом, организатор экскурсий, вокалистка и чтица в концертах.
Как-то, когда эта женщина проходила мимо скамейки, где я сибаритствовал под солнышком, я спросил ее о Муранове, - был там однажды, давно, но попал на внезапный музейный выходной. И услышал исчерпывающую информацию об этом замечательном уголке Подмосковья.
А вскоре увидел, как «столовский артист», тот самый балагур и отрада старушек, пытался «подбить клинья» под эту даму, еще молодую шатенку - тоненькую, изящную, и, чувствовалось, с немалым духовным багажом.
Женщина тихо и спокойно, буднично «припечатала» атакующего:
- Вы знаете, я столько натерпелась от алкоголиков, что заигрывать со мной бесполезно!
- Но я не пью! Я не пью! - растеряно защищался артист, враз потускневший и даже, почему-то согнувшийся, как от удара поддых.
- Все равно! - холодно отбрила она. - Вы мне неинтересны!
И ушла - спокойная, невозмутимая, независимая.
Артист остался один: мрачный, потерянный, постаревший, сгорбленный.
«Дайте бедному шуту звездочку вон ту!»
И для шута есть плаха.

По другую сторону коридора, напротив нашего жилья- «платница». Высокая, рослая, стройная, еще не старая, в длинном черном пальто и черной широкополой шляпе, она мало гуляет, больше читает в своем одноместном номере. Всегда элегантна: черный костюм или светло-желтая блуза с коричневой юбкой, шерстяная ярко-красная кофта с темно-бордовой юбкой или голубой жакет с черной юбкой. Правильные черты лица, глаза темные, спокойные. Постоянно серьезна.
По лестнице спускается, ставя ноги наискосок, иначе ступня не умещается на ступеньку. Неизменные черные туфли на небольшом каблучке.
Сюда ее привез сын на «Вольво». Уезжает на сверкающем черным лаком явно служебном «Порше», сидит позади шофера.
Отдыхала неделю.

Самое лучшее время здесь - август. Поэтому в августе только «платники», почти всегда молодые, здоровые люди, для которых главный смысл жизни в любовной охоте! Чего только с ними не происходит! Лет пять назад случился курьез: мужичок подцепил смазливую бабенку, купил вина, конфет и когда стемнело, пара зашла «во кусты». Стали выпивать, она пожаловалась, что озябла. Мужчина галантно набросил ей на плечи свой пиджак, начались поцелуи, страсть запылала, он снял брюки, а она, сбросив трусики, отошла на минутку.
Услышав журчание, он, снедаемый желаньем, прилег на траву.
Подруга задерживалась, он терпеливо ждал, пока в мозгу не ворохнулось: а в пиджаке-то бумажник с деньгами и паспорт!
Позвал ее - молчок! Пошел посмотреть - ничего, кроме лужицы!
Вмиг протрезвев, он вскочил в брюки и, схватив ее трусики, скорей на трассу, там попуткой до милиции, где, выложив на стол дежурному самую интимную часть дамского туалета, потребовал розыскную собаку, чтобы понюхала и по следу нашла воровку!
В тот вечер хохотала милиция, на другой день - поселок.

Ну, а сейчас, весною, из-под тающего снега нет-нет и проглянут резиновые «крокусы», видно, любовная охота длится здесь до глубокой осени, пока санаторную территорию не заполнят седовласые «пенсы», тогда уж только игра в любовную страсть, притворство, врачи говорят: для здоровья полезно, подгоняет кровь, только надо обязательно пить кардиомагнил или «Тромбо АСС», иначе какая-нибудь жировая бляшка сорвется со стенки сосуда - вот и тромб, и милости просим в загробное царство! Веселуха!

- Ну что там по телевизору, будь он неладен! - жена берет пульт, включает «ящик». - «Танцы на льду»… танцы на паркете… еще танцы… «Детский голос»… треп-шоу… - Ну, прям, смотреть нечего!
А что приемничек? Так, ватные новости, чтоб, не дай Бог, не просочилась истина, подобно сукровице!
- Знаешь, ну их всех на фиг, давай-ка спать! - предлагает жена.
Но не спится. Взял Куприна. Читаю с полчаса. Потом, выключив свет, думаю о «Молохе».
Классика, дорогая моя, как хорошо, что ты есть на свете!

- Шарлапарла из Партарла! - напеваю я шутливую песенку Н. А. Римского-Корсакова. Потом импровизирую на ходу:
Когда тетка впервые спросила ее:
- Ну, как муж?
Она сказала:
- Умирает, но держится!
В другой раз на теткин вопрос ответила:
- Умирает потихоньку!
В третий раз рубанула:
- Умирает, но так медленно!
Жена принимает сарказм на свой счет, обижается, плачет, и мне совестно: ведь она так трясется надо мной, так заботится! Эх, старость, старость, что ты вытворяешь!
Деда моего однажды огорошили сослуживцы:
- Коля, отец твой на улице просит милостыню!
Дед был контужен услышанным, прихватило сердце, но, чуть оклемавшись, он помчался на улицу: действительно, мой прадед стоял с протянутой рукой!
А дома нашли у него под подушкой куски хлеба!
И это в армянской семье, где более всего любят Господа Бога, родителей и детей, где о старейшине заботятся всей родней, ему самая вкусная еда, самая удобная одежда, самое сердечное слово!
Так нет же, прадеду показалось, что его бросят, а одинокого старика и воробьи заклюют!
Немощность порождает опасливость, опасливость - подозрительность, далеко ли тут до нелепостей!
Избави меня Бог от подобного!
Значит, надо помочь организму: больше гулять!
И гуляем! Заставляя себя, вдалбливая друг другу, что в Москве этого хвойного леса и этого целебного воздуха не будет! Не бу-дет!
«И в скудной своей черепушке мыслями великими обуянный, внезапно увидел надмирный свет и сползла с очей пелена и ужаснулся : как легко заблудшей душе соскользнуть в пропасть!».
На ходу хорошо думается.

Желающих поехать на экскурсию куда больше, чем вмещает санаторный ПАЗик! Мураново, Пушкино, Сергиев Посад! Сейчас едут в Хотьково: поклониться праху родителей Сергия Радонежского, они покоятся у тамошней церкви. А уж потом в Посад!
Я не раз бывал в Лавре, в храмах нисходила на меня благодать и отступали нервотрепки, конфликты, словно Господь простирал надо мной свою длань! И хотя тогда я был еще на пути к Богу, еще не пал к Нему в ноги, не возопил, не восплакал, не взмолился о прощении своих грехов несметных, еще не верил в Него всей душой, Он, как я понял позднее, всегда верил в меня, спас меня, дал мне силы жить дальше.

Если за Сергиевым Посадом свернуть налево и ехать гребнем крутой горы, вас непременно остановит манящая даль! Равнина простирается до самого горизонта и тает в лиловой дымке.
Сама гора приветлива, ласкова, здесь березки и сосенки, гудят шмели, пахнет вольным зеленым духом, он всегда летает там, где сочная трава прогрета солнцем, а поутру искрится росою. Над глинистыми обрывами в нежной муравке разбежались маслята, под обрывами струится речушка, глядит на мир кроткими омутками, и всюду тишь и покой, и у всего молодые глаза!
Славная пора лето! Все цветет, зреет, холодные росы густы, обильны, падают солнечные дожди, радуют радугами, все налитое, сильное - дивная жизнь!
Километров через двадцать гора сходит на нет, и по осени путника ждут в поле колосовики и боровики, на вырубках вдоль дороги дружные рати опят, а в мощном лиственном лесе, где сыро пахнет грибами, обабки-подберезовики, красношляпные подосиновики и их величества белые! Только успевай наклоняться и срезать урожай!
ОкрУга «Правды» чудесна! Сколько красот я унес из могучих лесов у ярославской дороги, сколько грибов, малины!
Сколько летних месяцев прожито в Клязьме, сколько хожено в Мамонтовку и далее - в Пушкино!
«Пригорок Пушкино горбил Акуловой горою!»
А под горою река! Она истекает из громадного Учинского водохранилища - поилища столицы. Чистая, вкусная, всегда холодная от родников учинская вода самотеком идет по каналу аж до Москвы.
Славно жарким днем брести берегом этого прямого как стрела канала, то углубляясь в сосново-еловый бор, где россыпи земляники на прогретых светлых полянах, то опять подаваясь на открытое место, где вольно идется и дышится, где тебя так ласково обнимает лето!
Само водохранилище недоступно «массам», рыбалка там по спецпропускам и купленным лицензиям, и мало кто бывал там, вот местные и уверяют друг друга, что рыба в огромном озере исполинских размеров! Ведь так хочется верить в метровых судаков, окуней, карасей, сазанов, карпов, щук! Но жизнь, случается, превосходит мечтания: щуку там можно встретить поболее метра!
Канал с одной стороны водохранилища, речка с другой.
Уча-река не широкая, не глубокая, изгибами заняла всю долину и водное тело свое, прикрытое волнистою рябью, щедро дарит пловцам и гребцам. Водица вовсе не теплая, плюхнешься с берега, пронырнешь чуток, поплещешься самую малость и скорее на сушу, а там прильнешь к горячей груди земли-матушки и блаженствуешь под лучами того самого солнца, которое спускалось когда-то в дыру за деревней, - она, по словам поэта, была низом Акуловой горы, что горбила Пушкино.
И беседы «за жизнь» на учинском берегу, под винцо с яблочком, и внезапная гроза, загнавшая нас с тобою, подруга, под лежавшую вверх килем лодку, и беззаботная влюбленность!
И ты, веселая Уча, дарила нам свое участье! Все это было так давно, что кажется: все было счастье!

Согласно санаторному распорядку послеобеденный отдых до четырех часов. В половине пятого полдник: яблоко печеное или стакан кипяченного молока с огромной ржаной лепешкой.
Мы с женой, не соблюдая официального режима, как всегда, в три отправляемся гулять. На пяти ногах: она на своих двоих, я на своих двоих, да еще нога-клюшка, я с этой подпорой как пилигрим-калика всеходящий, без нее только дома «рассекаю» как молодой. А если отважусь и на улице хорохориться, правую ногу прихлопнет судорога: недели на две скует и никакой троксевазин-троксерутин не в силах справиться с этой каверзой. Лучше уж не шутить с организмом, этот фон барон требует к себе полного уважения - непременно!
Поуважаем так с часок свои «органоны», походим заледенелыми дорожками, минуя частые лужи, и в санаторий.
Идем первым этажом мимо актового зала, а там дурным голосом воют что-то, похожее на мелодию. Раздается восточная музыка, и я вижу, как стоявший у входа в зал черноволосый, черноглазый охламон в обвислом пиджаке и мешковатых брюках изгибается, будто его магнитом потянуло, и исчезает.
Мы вслед за ним. Бог ты мой! На сцене под пряные звуки магнитофонной зурны изображают танец живота семидесятилетние старухи, многие из них с обильным брюшком - действительно, танец живота! Умора! Но у охламона горят глаза, он шумно восторгается, аплодирует, «пенсы», а их полный зал, подхватывают одобрение и, вдохновленные этим, «дивы» на сцене прибавляют «жоксу»! Видели бы прилипшие к телевизору их мужья- «владыки», на что способны престарелые «одалиски»!

«Если Магомет не идет к горе», она его вызывает!
Рядом с дверью каждой палаты - прозрачный кармашек, туда кладут назначения на лечение, на прием к врачу.
- Ой, какие рубцы! - сокрушается почтенная дама-терапевт, изучая мою кардиограмму. - Вы живы только благодаря таблеткам!
- Скажите спасибо лекарствам! - это уже дама-кардиолог.- У вас надорвана и блокирована левая ножка сердца! Если совсем оторвется…
Значит, я живу враскорячку: одной ногой на этом свете, а другой…
Стоп! Зачем спешить ТУДА, если мне и здесь хорошо?!
Бродим с женой по терренкурным дорожкам, дышим чистотой, наблюдаем.
Не раз видывал, как мышкуют лисы - охотники с тончайшим обонянием и слухом: надо учуять грызуна, услышать ход его под снежной толщей, изо всей силы прыгнуть и, пролетев с метр по воздуху, вонзиться в снег мордой, чтоб, вмиг пробив снежный покров, попасть на бегущую по земле норную тварь и цапнуть ее.
Но чтоб мышковали собаки, такое я вижу впервые: делают все точь в точь, как лисы. Псовые!
Так, а эта мадам, пузырек-утконосик, что здесь делает, в чем ее охота? Губы по-прежнему вытянуты трубочкой, но уже не трясутся и не смыкаются-размыкаются ежесекундно, плотно сомкнуты, да и взгляд, и манера другая, уверенность в каждом движении, лезет в карман, и что? Закуривает! Ай да «Правда»! Пару недель назад была трясущимся инвалидом, а сегодня тремора нет и в помине, и, видимо, гормоны взыграли - захотелось сбросить вес, чтоб нравиться противоположному полу, отсюда и покуривание, в надежде на похудание. Впрочем, жена говорила, что эта мадам не пропустила ни одного занятия лечебной физкультурой! Женщины активнее мужчин!
А как же тот мужичок в дешевеньком зеленом спортивном костюме? Возле главного корпуса, на очищенном от снега асфальтовом узкоречке он потемну, в слабом свете далеких фонарей, топтался-крутился на месте, делая сто оборотов, я едва не сбился со счета, потом он пять минут бегал туда-сюда метров по тридцать, и снова крутился, и снова бегал, и ходил на пятках, на носочках, и махал руками, видимо, избавляясь от хондроза, и снова «фуэте», и снова бег…
В Финляндии, где медицина бесплатна только на уровне медсестры в поликлинике - не более трех дней оплачиваемого отпуска и «шаровой» рецепт на лекарство, а потом врач в больнице и это безумно дорого, - люди, чтоб сберечь здоровье и деньги, свободное время отдают спорту, и, конечно, не курят!
А вот мадам-утконосик стала покуривать, видимо, решив, что навсегда исцелилась от хвори, - наивная душа: в Москве, вне санатория, болезнь быстро вернется.
Здоровье - это кошелек с золотыми червонцами! Будем же бережливы!

За два дня до отъезда передал с женой свою книжку в дар санаторной библиотеке.
Назавтра случайно встретили заведующую. Она остановила нас , поблагодарила за книгу, сказала, что взяла ее домой и, начав читать, не смогла оторваться.
Мне не оставалось ничего иного, как попросить принести завтра мою книжку сюда:
- Я надпишу ее Вам, в подарок!
Когда на другой день зашли с женой в библиотеку, я подивился царящему там порядку, стеллажам, полным книг, стендам с комментариями и, главное, тому, что к заведующей стояла очередь книгочеев! Они с интересом глядели, как я пишу в своей книге: мое авторство выдала фотография на обложке.
А перед отъездом завбиблиотекой зашла к нам проститься и взять с меня слово, что если мне доведется еще раз отдыхать здесь, я непременно встречусь с читателями и что я пришлю ей другие свои книжки.
Эта встреча приободрила меня. В нынешней России, где восемнадцать процентов взрослых за всю жизнь только однажды держали в руках том художественной литературы и при этом не дочитали его до конца, где в книгоиздательствах все чаще отвергают рукопись, если в ней длинные предложения, требуя лишь коротких, почти рубленых фраз, мотивируя это тем, что компьютер внедрил в сознание клиповое мышление и люди не станут читать что-то более сложное, чем то, что видят в «Одноклассниках» и вообще в сети, - сегодня встретить в небольшом санатории такую библиотеку, такую тягу к литературе поразительно!

И вот отъезд. Ранний обед и в два часа ПАЗик подан для желающих уехать на электричке.
Модная «гранд-дама» - на высоченных каблуках, в искусственной черной шубке и черной шляпке - оставляет на асфальте свой ярко-красный чемодан, сама влазит в автобус и оттуда:
- Мужчины, ау! Кто-нибудь мне поможет?
Расчет безошибочен: дряхлые «пенсы», взбодренные санаторием, вмиг почувствовав себя джентельменами, бросаются к чемодану и общими усилиями погружают в автобус.
Дама улыбается и прощально машет ручкой.
Следом за ней влазит «пузырек-утконосик», оставляет свой шикарный темно-коричневый чемодан у автобуса и, смущаясь, просит «пенсов»:
- П-п-подайте, пожалуйста!
Те нехотя поднимают чемодан, переносят над ступенями, она, подхватив груз, благодарит:
- С-с-спасибо!
И тоже машет им.
Тут подвозит огромный темно-синий чемодан еще одна женщина, тоже оставляет его на земле, сама влазит в автобус и кричит оттуда:
- Подайте, пожалуйста!
«Пенсы» поняли, что «попали», но, делать нечего, кряхтя, поднимают тяжесть и ставят на пол автобуса.
Хозяйка шлет им воздушный поцелуй, машет ручкой, кокетничает:
- До встречи!
Шофер закрывает двери и трогает машину. Теперь машут грузчики-«пенсы», машут с чувством явного облегчения.
Через двадцать минут автобус возвращается, в него загружаются те, кто едет в Москву: сплошь семейные пары, только «щепка» в одиночестве, она в желтом пальто, ее ярко-желтый чемодан едва ли не больше нее самой, конечно же, ей помогают, ну, а свои вещи уж как-нибудь сами!
Все! Прощай «Правда»! Долго будем тебя вспоминать, до самого жизненного предела!
Эх, пожить бы еще! Сколько можно было б еще любить! Сколько можно было бы прочитать книг! Написать, поставить, сыграть! Подарить людям доброго, славного, замечательного! Сколько б еще! Сколько б еще! Сколько б еще!
«Ах, если бы юность умела,
Ах, если бы старость могла!»

“Наша улица” №187 (6) июнь 2015

адрес в интернете
(официальный сайт)
http://kuvaldn-nu.narod.ru/