Юрий Кувалдин "Круг света" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться
на главную
страницу

Юрий Кувалдин

КРУГ СВЕТА

рассказ

Высшее мастерство писателя заключается в том, чтобы не реагировать на происходящее вокруг. Как же так? - спросят социальные писатели. А вот так! Нужно идти своей творческой дорогой, не поддаваясь искушениям временной суеты, сверяя своё творчество не с выпускниками литинститута, а с бессмертными классиками. Тело тебе дано только для того, чтобы вкусить плодов великого творчества предшественников, овладеть искусством Слова, выковать характер и волю, написать свои тексты с полной отдачей высокого мастерства, сделав душу бессмертной. Задача очень трудная, практически невыполнимая, ибо человек устроен как мембрана, трепещущая при каждом дуновении ветерка извне. Но в этом и заключена вся сложность творчества - трепетать, но делать своё.
Жизнь прошлая, украшенная вёснами, исчезла, вдохновеньем не взлелеяна. Известно, что Акакий Акакиевич изъяснялся большею частью предлогами, наречиями и, наконец, такими частицами, которые решительно не имеют никакого значения. Я в тишине полночи одиноко сидел на скамейке в конце света. Бросишь взгляд, увидишь женщину, хотя там в ожидании включения зеленого света было много мужчин, но взгляд всегда сначала выхватывает женщину.
Интересно, почему?
Повсюду стоит невразумление, разной силы вырывающиеся из общего гула улицы голоса. Реальное исчезло, как неверное, мелькнули за окошком дни холодные - и юности беспечность равномерная, и старости мечтанья безысходные. Женщина застыла на переходе вместе со всеми. Окружность луча нового фонаря кончалась как раз на мне.
Фонарь был очень яркий, так что за границей его света была непроглядная тьма, чернее которой я доселе в жизни ещё никогда не наблюдал. Необычная женщина, подумал я, и чем-то похожая на чайку, вся в белом, белее белого в золоте солнца, и стремительная с шутливыми выкриками: «Я чайка! Я чайка!», и как скерцо: «Мы сольемся в едином благородном порыве - добром, честном, красивом. Ушедшее забвением осветится, хоть будущее всё ещё туманится, в бездействии любовь твоя не встретится, и сердце в ожидании обманется.
Кто-то кому-то что-то постоянно пытается доказать, но что именно издающий звуки пытается доказать, понять совершенно невозможно.
В слепящем кругу было всё отчетливо подчеркнуто: и я, и скамейка, и одинокий желтый цветок одуванчика, пробившийся сквозь трещину в асфальте, и особенно бесчисленная пасмурного цвета мошкара, молниеносно без устали ныряющая туда-сюда, но только не за границу света, словно мошкара эта была частью самого света. Мы услышим ангелов и увидим небо в алмазах», как только взлетела и метнулась на ту сторону, ритмично посвистывая размашистыми крыльями, поглядывая то туда, то сюда, пока не превратилась в настоящую чайку, преградившую мне путь на аллее парка возле широкой реки.
Я стоял у позеленевшего куста, «набитого» до отказа воробьями, издающими гул изъяснений Акакия Акакиевича, не понятного ни ему, ни мне, ни самим птицам, потому что главное для них - сотрясение воздуха, чтобы никому не давать застояться, чтобы не было покоя. Кого ты целовал в бреду под соснами, и кем твое видение осмеяно?
Иногда из крутого замеса получаются воздушные создания, сами себя возносящие над мнимыми ценностями времени, сплошь состоящего из безвременья временных людей. Помимо всего прочего, люди отличаются друг от друга заряженностью энергией. Никто не хочет вычесть себя из происходящего, находясь в состоянии гипнотического сна собственной вечности, замыкающего всю предшествующую историю на себе, как центральной точке мира, даже как на венце мироздания.
Я много встречал людей довольно умных, но настолько вялых, что они даже свой ум ленились показывать, произнося что-то дельное в час по чайной ложке, а уж о записи этого умного и речи быть не могло. Так вытащи же себя из самого себя, представь на мгновенье, что тебя нет среди людей, ты ещё не родился и даже не умер, а всё уже создано без тебя, и это созданное совершенно не интересуется тобой и не нуждается в твоей оценке!
Мне казалось, что это лень. Но нет. С годами я понял, что они лишены энергетики. Есть и обратное явление. А если ты есть, то вне тебя должно жить своею жизнью созданное тобой произведение искусства, поскольку только искусство персонифицировано. Образцы настраивают на высокий лад, подсказывают нужные тебе творческие ходы.
Люди с колоссальной энергией, но без ума, создают в жизни какой-то вокруг себя взрывоопасный хаос. Образ превращается в образец для подражания. Ленивые устают сразу. Чем выше в своём совершенстве образ, тем чище становится твоя душа. Энергичные не устают никогда. Но образец не является тебе просто так.
Как исключительное явление встречаются люди с умом и неукротимой энергией. Нужно поработать над собой, чтобы выковать высокий художественный вкус. Как, скажем, в случае с Пушкиным. Для чего? Вся предшествующая история выработала как бы сама по себе высокий художественный вкус, отсеивая плохое и сохраняя хорошее.
Я находился в состоянии невиданного изумления, какого-то тайного открытия, сходного с чувством первой любви, при котором время от времени впадал в необъяснимое замешательство, когда на меня как бы нисходило замешательство, приглушая всё другое, кроме этих строк:

Я так же беден, как природа,
И так же прост, как небеса,
И призрачна моя свобода,
Как птиц полночных голоса…

Образцы не просто стоят на полках, они внедряются в души живущих, делая их лучше, совершеннее. Загадка свидетельства в том, что ты сам через сотни лет не будешь свидетелем бессмертия своей души, запечатленной в образах посредством знаков.
Весна молодости походила на пиршество искусства, когда вся жизнь представлялась цветущим садом поэзии, когда я, как цветок, быстро видоизменяясь, тянулся к солнцу, и когда я был буквально потрясён творчеством Осипа Мандельштама. В этом убедятся другие.
Он не занял первого места, поэтому перестал заниматься спортом, да и вообще не занимался спортом. Ты имеешь бессмертие и как бы не имеешь его. Он не получил главную премию по литературе, поэтому бросил писать, да и вообще никогда ничего не писал.
Как впрочем, не имеешь ничего и из сферы материальной жизни, потому что, сколько бы ты ни жил, с собой ничего не унесешь, иначе говоря обладание чем-либо из материальной сферы жизни временно и эфемерно, ты ничем не владеешь, это только тебе кажется, что владеешь, а на самом деле представляешь из себя цветок одуванчик, развеянный по ветру.
Он перестал заниматься чем-либо, кроме официальной службы, где он был незаметен, а попросту делал вид, что работает. Теперь мало того, что фонари через каждые десять метров светят, теперь проложены прекрасные аллеи из брусчатки, окантованные бордюром. Он теперь всячески хвалит себя за то, что ему не надо бегать, прыгать, писать романы, хотя никогда не прыгал и не сочинял.
Даже поперёк газонов устроены дорожки с твёрдым покрытием, чтобы люди покороче проходили ко входу в метро. Он почувствовал себя в бездействии свободным человеком, хотя бездействовал всю жизнь. Сухо и приятно, как в Европе, на которую всё время огрызается наша бездорожная, тонущая в грязи провинция. Но он бы мог и прыгать, и писать романы не хуже какого-нибудь Толстого. Простые устройства - фонари и дорожки, а поются как хорошие песни, вроде Петра Лещенко:

Когда зажгутся фонари.
И вечер падает слегка.
Влюблённым парочкам в тени
Там улыбается луна.
И под покровом тёмной ночи
Любовь играет до зари,
И все расходятся тоскливо,
Когда потухнут фонари.

Он бы всё мог! Когда зажгутся фонари, идти будет приятно по дорожке вдоль реки. Но зачем? В Москве нашествие фонарей. Поэтому при каждом удобном случае всем людям, которые продолжают заниматься спортом или писать книги, наставительно советует: «Бросай ты это дело!».
Прежде такого не было. Вымещать собственные неудачи на другом человеке, значит, не понять себя, уйти, убежать от себя, полагая, что ты рождён только для того, чтобы все окружающие люди работали только для тебя и ублажали только тебя. Приходилось обходить тёмные места, да ещё почти бездорожные, чтобы не споткнуться и не упасть.
Но они, эти другие люди, в большинстве своём, такие же, как и ты, поскольку ищут причины собственных неудач в другом человеке. Ахматова говорила, что в день нужно делать лишь одно дело. И она права. Примерно то же самое говорит нам Юрий Олеша в «Ни дня без строчки». В чём тут дело? И вот таких два других сталкиваются, взоры пламенеют, даже искры сыплются из глаз, и они способны уничтожить друг друга только потому, что считают, что причины собственных неудач находятся в тебе, а твои неудачи - в них.
Толпы ненависти воинственно идут навстречу с другими толпами ненавидящих всех и вся. А в том, что одно ежедневное дело делается гораздо качественнее, нежели, скажем, семь дел за один день в неделю.
Плохое настроение исправляется очень легко, если суметь приподнять хорошую часть в себе, которая отдаст приказ минорной встать и идти, без всякой иной мысли, просто передвигать ноги по тротуару, когда вдруг почти перед собой увидишь чёрных желтоклювых скворцов, уже прилетевших в Москву, купающихся в луже.
Это так необычно и так буднично, что невольно позволяет забыть своё плохое настроение, даже подумать о том, а бывает ли плохое настроение у скворцов, которых ты только что спугнул, и они, вынырнув из разных углов, поднялись, слились в чёрное большое облако, взмыли ввысь и закружились над тобой, доказывая, что само движение не имеет настроения, что это движение очень простое, как сама жизнь, требующая постоянного исправления в сторону хорошего. Хороших людей много, но их не видно на улице, потому что они заняты творчеством.
Куча всевозможных дел, делаемых в нервическом поту в один день, делается как бы для «галочки», мол, переделал все дела, и - гора с плеч. Хороших людей много, но они не ходят на выборы в карманной избирательной системе, где избранники известны заранее.
На самом деле гора осталась стоять, а ты её просто обошел по более длинному пути безделья. Литература - загадочная вещь.
Хороших людей много, но они никогда ни устно, ни письменно не упоминают ни в положительном, ни в отрицательном смысле имена самовыдвиженцев и самоназначенцев, дабы не рекламировать их.
Иногда человек, внешне совершенно не подходящий для творчества, вроде Андрея Платонова, не зная произведений которого, по фотографиям можно подумать, что это рабочий или крестьянин, выдает такие художественные шедевры, что потомки диву даются - откуда что берётся! Хороших людей много, но они никогда не вступают в спор ни с кем.
Хороших людей много, но о них узнают следующие поколения, лет через 100, потому что хорошее никогда не пропадает. О своём появлении на свет человек не помнит, лишь узнаёт постепенно, покидая во времени младенческий облик.
А вот интеллектуалы устных рассуждений о творчестве, разбирающие по косточкам произведения гениев, частенько не могут написать сами простенького рассказа. Другими словами, созидатели и оценщики - совершенно разные типы людей.
О своём уходе на тот свет человек не узнает никогда, ни до этого важного события, ни после, но представить и даже описать в состоянии. У моего поколения идут сплошные юбилеи. Поэтому и рождение, от зачатия в Зачатьевском монастыре, до созревания плода в матке женщины, которую впоследствии, загрузившись одной из форм божественного языка, будет называть «мамой». Я имею в виду родившихся в сороковые годы. Кому 75, кому 70. Знание возникает из слов, которые проникают везде, создавая вселенную познания.
Это называется - доехали. Живут и пишут. Трудно входить в контакт с человеком, если он тебя не читал. Конечно, я обращаю внимание только на литераторов и людей из сферы искусства. С каждым из которых я так или иначе знаком. Во всяком случае, старался следить за их творчеством.
Ведь человек - это не тело при жизни, а его душа в знаках, устремлённая в вечность. Он присматривается к твоему телу, не зная души, полагая что и тело и душа едины в одном внешнем материальном субъекте. Написал «вечность» и подумал, что укоротил жизнь души до века, то есть до ста лет. Он видит временное, не замечая вечного. Напишу тогда слово «бессмертие». Чувствуешь себя с такими людьми неудобно. Уже много лет назад я частенько друзьям говорил, что начнутся смерти известных людей, и эти уходы надо воспринимать спокойно, ибо каждого ждёт участь сия, кроме писателей.
Не напрасно говорят при уходе человека, что душа отлетела от тела. Ходить надо, ходить. Современникам трудно смириться с тем, что тело есть лишь временное вместилище духа. Приятель с жадностью оглядывается на догоняющий нас автобус. Телу дан срок выразить свою душу в Слове и покинуть сей свет.
По всему видно, что это его номер. Вот почему душа великих писателей бессмертна, с которой может говорить каждый страждущий познать самого себя. Он поспешно бросает мне, что больше идти не в состоянии и хочет вскочить в открывшиеся двери, но я его прочно удерживаю за локоть. А мы прошли уже километра два. Жизнь спокойно течёт в простоте, а привлекают украшения.
Приятель умоляюще объясняет мне, что он так помногу не ходил никогда, на что я ему говорю, что осталось дойти всего километра три. Четыре плоские стены создают жилище. Приятель горестно вздыхает и, тяжело ступая, продолжает прогулку.
Глядя на него, я успокаиваю, что метров через пятьсот откроется второе дыхание, и начинаю приводить примеры знаменитых пешеходов, например, вспоминаю Максимилиана Волошина, который пешком прошёл всю Европу. А взгляд на улице ловит литые чёрные ворота позапрошлого века. Приятель забывается и тоже что-то вставляет о пользе пеших прогулок.
Человек огораживает пространство до собственной вселенной, в которой он хочет быть единственной звездой, которую никто не видит кроме него. Незаметно пришли к его подъезду. Ходить надо, ходить.
Взаимная слежка культивировалась в коммунальных квартирах, чтобы население постоянно было начеку и не распускало пояса. На улицу человек несёт свою отдельную квартиру, чтобы любоваться архитектурными изысками. Отдельные квартиры снуют в толпе коммунального государства.
Речи разные, несовпадающие, из опыта произрастающие, сами собой питающиеся и считающие себя единственно правильными, потому что исходят из самого себя, а уж сам себе врагом не будешь, поэтому на каждом перекрестке утверждаешь свою правоту высказываниями, что все говорят неправильно, только ты говоришь правильно, против речи других, не понимая, почему у них такие речи, которые твоим речам не идут навстречу, а всё время противоречат, доводя сообщество до скандала, когда все говорят сразу, не слушая другого, потому что другой для тебя не существует в силу его вызывающих речей, против которых всё время хочется возражать, а то и просто не дать ему говорить, с открытым забралом идти против его речи, всем открывающим рты противоречить.
Какое представление неверное о том, что дни ушедшие - холодные. Литература требует стабильности в течение всей жизни, только тогда появляется глубина и значимость написанного.
Была температура равномерная, и мысли не мешали безысходные.
Наскоки торопливых авторов, примеров коих тысячи, ничего не решают, потому что тайны литературы в поспешности не открываются. Надеждой жизни женщина осветится, прошедшее в мужчине затуманится, её любовь с его желаньем встретится, и сердце к сердцу в страсти не обманется.
Поспешна внешняя канва, не задевающая души. Распустится любовь земная вёснами - она простыми чувствами взлелеяна. Тем более вызывают улыбку авторы, пишущие романы специально для получения премий под юбилейные даты. Волна качает любящих под соснами - слиянье тел природой не осмеяно.
Написал толстый роман и остановился в ожидании лавров. Но события не происходит, даже если этому автору кажется, что они идут. Но через короткое время всё успокаивается даже в душе самого автора. Подъём сменяется апатией, даже отвращением к литературе, потому что говорят не о нём, а опять о Чехове и Достоевском.
Легко ходить под горку с Лубянки на Неглинку, понимая, что Москва - горная страна, когда ноги сами собой туда несут, и даже если захочешь остановиться, всё равно будешь катиться вниз на санках воспоминаний, как это делал в детстве на Рождественском бульваре под звон трамвая буквы «А», только теперь понимая, откуда пошла бесконечная любовь к этой букве «А», которую до сих пор многие впечатлительные души с превеликим удовольствием выписывают печатно из трёх палочек, дабы не забыть стремительный полёт на санках сверху до Трубы, где «Аннушка» делала разворот на кругу, чтобы, тяжко вздыхая, медленно взбираться на горку к Сретенскому бульвару, в то время как ты сам собой почти сбегаешь по какому-нибудь Кисельному переулку к Неглинке.
Нечаянно вдруг догадался, что очень соскучился по зелёному цвету. Приобретая необходимые для жизни навыки, их постоянно нужно развивать и совершенствовать, иначе говоря, ежедневно повторять одно и то же, закреплять, фиксировать, доводя до творческого автоматизма.
Понял это, когда обнаружил ещё робкое зелёное, почти незаметное появление на широких газонах по обе стороны улицы, которая как-то сразу приободрилась и повеселела во всевозможных едва заметных оттенках первых признаков этого зелёного. Потому что в этот момент вы думали о том, чего собеседнику ни в коем случае знать не следует. Прыгать на одной ноге не очень удобно, хотя гораздо удобнее ползать на четвереньках, что доказывает каждое новое существо, появившееся на свет известным, но скрываемым и забываемым образом, потому что дети не должны ни в коем случае знать: откуда они и куда направляются.
Не случалось ли с вами такое, когда, сидя напротив другого человека, знакомого или увиденного впервые, вы ловили себя на чувстве, что он читает ваши мысли? Чёрно-белое кино московских сумерек постепенно становится цветным, просматривая которое ещё раз убеждаешься в необходимости и неизбежности перемен, на которых построено всё вокруг. Это несколько будоражило вас, поскольку частенько вы слышали о том, что есть люди, способные читать ваши мысли.
Итак, каждый день тренирую своё умение стоять на задних лапах, для удержания равновесия в такт шагам помахивая руками, при этом напряженно пытаюсь вспомнить: откуда я вылез на свет и куда, в конце концов, направляюсь?! Некоторые о прошлом спорят с такой убеждённостью, как будто только они знают, что и как тогда было, и, более того, могут сходить в прошлое, как в булочную, и принести необходимые доказательства своей правоты.
Но тут необходимо твёрдо знать правило - пока вы сами не поведали свои мысли собеседнику, и косвенно другим лицам в иной обстановке, о них он не узнает. Эту науку твёрдо знают следователи (при наличии независимого правосудия), всё искусство которых так расположить вас к себе, чтобы вы сами всё необходимое следствию рассказали. Но легко догадаться, что сколько спорящих, столько существует и прошлого в их собственной душе, пока они живы. Но вы не расскажете, потому что твёрдо знаете секретное правило (повторяю) - ни при каких условиях не выдавать свои мысли.
Чтобы закрепить прошлое со своей точки зрения, нужно немногое - написать роман «Преступление и наказание», превратившись в Достоевского, или в Кафку с его «Превращением», или, на худой конец, в Куросаву с его фильмом «Расёмон».
Приятно в Москве заблудиться, особенно тогда, когда примерно знаешь расположение переулков и второстепенных улиц, вроде Библиотечной улицы, или Малого Факельного переулка, пойдёшь наугад и выйдешь в какой-нибудь Большой Рогожский переулок, но осознаешь это, когда прочтешь где-нибудь в одном месте это название, потому что по большей части улицы и переулки в Москве стоят без названий, на табличках лишь обозначены номера строений, так приходится и ходить от одного угла, где чаще всего прикреплены названия, до другого, но это в том случае, когда тебе интересно узнать, где ты находишься, когда же тебе всё равно, где ты, то перетекаешь из одного переулка в другой бессознательно.
Посидишь в деревне на скамейке у палисадника час-второй, ни одного человеке ни с той стороны деревни, ни с этой. Собственная вежливость по отношению к другим, мягко скажу, бестактным людям может привести тебя в конце концов к утрате собственного «я».
Если пролетит ворона - это уже событие. Идешь в метро по длинному с каменным полом переходу с одной станции на другую в плотной толпе, и вспоминаешь тишину деревни, потому что сзади кто-то отчаянно и ритмично бьёт молотком по камню, и всё ближе к тебе бьёт, да так звонко, что уши закладывает. А рядом, шеренгами, строем маршируют потные спешащие, обгоняющие друг друга люди, не обращая внимания на этот выворачивающий наизнанку душу стук.
Думаю, ко мне пригляделся какой-то убивец, типа Раскольникова, сейчас как даст резко по темечку, и кранты. Вот какой-нибудь персонаж, подверженный устному клиническому многословию, а устные многословы весьма и весьма агрессивны, будет бесконечно при встрече с тобой грузить тебя пустотой речеизлияний, и особенно о непризнанном собственном величии, а ты из вежливости, потупив взор, будешь всё это слушать, поскольку клинический многослов потому и называется таковым, что он никогда не даст тебе даже малой возможности вставить своё слово.
В страхе вжимаю голову в плечи, но не оглядываюсь, только останавливаюсь, а стук совсем рядом, но темечко пока не залито кровью, только на меня шушукают, стук замедляется, потом делает изгиб, обходя меня.
В этом отношении я воспитал в себе с армейских времен невежливость, почувствовав которую, выраженную мною в двух-трех словах, недержатель слов мгновенно умолкает. Немилосердно отключать людской сор - есть сверхзадача писателя.
И я вижу длинноногую девушку на высоченных металлических шпильках. Она еще энергичнее начинает бить молотком по камню, успокаивая мою манию преследования.
Будет что вспомнить, частенько восклицают за обильным столом, и не обязательно праздничным, когда молодость дышит каждой клеточкой тела, и мозг, действительно, сохраняет память об этом весёлом застолье, на неделю, на месяц, до следующего подобного события, так что память работает на сохранение весёлых моментов жизни, по истечении времени перемешивая эти события, кое-что подтирая, другое модифицируя, добавляя и убавляя красок, чтобы в конце концов когда-нибудь, спустя лет 50, можно было с некоторой растерянностью и даже со слезой сказать, что жизнь прошла весело.
Мысли уносятся прочь, как осенние листья, которые изредка замечаешь весной, когда еще не распустились новые из набухших почек. И всё-то вокруг кажется опять новым, как будто такого и не видывал прежде. Житие в повторениях событий и явлений стало привычным делом для человека, который столь же постоянно меняется, не замечая этих изменений.
Мысль об изменениях сама собой изменяется, пульсируя от старой к новой, и всё о том же, о повторениях, которые никак не ухватишь и не зафиксируешь. Приходится на все эти постоянные изменения махнуть рукой, и ехать по жизни, как в 43-м трамвае, зная, что после «Крестьянской заставы» будет кинотеатр «Победа».
Сделал работу, вздохнул свободно, и прилёг на диван. Через некоторое время червь сомнения закрался в душу, а в том месте я же кирпичи укладывал без раствора, как же здание будет держаться. В ужасе побежал осматривать постройку. Всё на месте, кирпичи плотно прилегли друг к другу и цементный шов уже начал затвердевать.
Когда зацветут ландыши, зацветет и орешник, только цветочки ландыша заметны и ароматны, а цветы орешника вряд ли кто видел, зато орешки, именуемые фундуком, любит почти каждый, а вот ни ягод ни орешков ландыша вряд ли кто видел, ибо это пустоцвет, но пустоцвет прекрасный, как и роза, но дикая роза ещё краше, ибо её можно назвать шиповником, который дает превосходные ягоды, до тесноты набитые семенами, твёрдыми, как орешки, говоря нам о том, что красота и полезность во многом расходятся, но, если задуматься, то без пользы нет красоты, а без красоты - пользы, ибо всё в этом мире завязано, перевязано, чтобы быть красивым и полезным для поддержания вида, формы и для бесконечного размножения.
Опять прилёг с книгой на диван и задремал. Во сне чувствую, что кот разместился на моей груди и вовсю урчит. И снится мне, что я работу ещё не начинал. Просыпаюсь резко в холодном поту, бегу смотреть на сделанное.
Рассказ закончен.
Последняя точка поставлена.
Перечитал снизу вверх и сверху вниз три раза.
Ни одного сбоя, ни одной ошибки не обнаружил.
Так почему же так беспокоюсь?
Потому что ещё не отошёл от сделанной работы и не начал новую.
Как только начинаю новый рассказ, страхи исчезают.

"Наша улица” №187 (6) июнь 2015