Валерий Петков “Корни и семена” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Валерий Васильевич Петков родился 10 января 1950 года в Киеве. Окончил Рижский институт инженеров гражданской авиации им. Ленинского комсомола. Публиковался в Альманахe "Белый ворон"(Россия-США), спецвыпуске "Северная Аврора"(Спб), альманахе "Согласование времён"(Германия), в Сборнике рассказов МАПП (Международная ассоциация писателей и публицистов). "Русская премия 2013" ("лонг-лист" - сборник рассказов "Скользкая рыба детства"). В издательстве "Алтаспера" (Канада) вышли две книги на русском языке - "Скользкая рыба детства" и "1000+1 день" (2014 г.). Живёт в Риге и Дублине. В “Нашей улице” публикуется с №179 (10) октябрь 2014.

вернуться
на главную страницу

Валерий Петков

КОРНИ И СЕМЕНА

рассказ

                                                                                                                                                              
Володя Добрев родился в деревне и всю жизнь проработал агрономом.
Тогда было другое поле, но земле это неведомо.
Поле осталось, колхоза, будто бы и не было.
Крепкий, небольшого роста, совсем близко - к земле, Володя исходил и промерил, колхозные наделы собственными ногами и понял их не только в ширину и длину.
Он знает всё про поля вокруг и говорит, что надо сеять, в какой очерёдности, чтобы не навредить, а севооборот приносил бы пользу и помогал щедро уродить снова.
Земля мельтешение суетливых не принимает и Володя терпеливый труженик. Этому его научил размах угодий, уходящих за горизонт и заполненные природной непредсказуемостью пространства.
Он не говорит, что любит своё дело, но делает его с любовью, иначе лоно земли отторгнет семя и не откликнется богатым урожаем.
Однажды это понимание пришло, вроде бы, как - само, но он не смог бы точно назвать день, число.
Возникло просто и понятно, как дождь, снег или цветущие деревья.
Тогда была осень, и поля готовились к отдыху.
Кроме книг он знает важное в плодородной глубине, потому что вырос здесь, это особенное родство, и земля делилась с ним всегда. Праздные люди догадывались, что у Володи есть тайна, вслух не говорили об этом, но доверяли ему главное - живущие от земли и зависящие от прихотей природы.
Колхоз был богатым, получал премии, грамоты и тяжёлые, алым бархатом и золотым шитьём памятные знамёна.
Его настойчиво звали в область, главным агрономом.
Володя сидел в президиуме в деревенском клубе, за спинами руководителей. Думал, что оставить под пар, а что на засеять на будущую весну.
То, что говорили с трибуны, его отвлекало не больше стрёкота пёстрой сорочьей стаи в гуще лесополосы или картавая назойливость вороньего грая после осенней пахоты.
Потом налаженное годами, полезное, стало выпадать из рук, дробиться от неумелого руководства.
Безвременье и безделье обильно родят чертополох, и он душит полезное.
Время забот, словно комья вспаханного поля под безжалостной бороной, распадалось на мелкие частицы, превращало в пыль плодородный чернозём.
Большое поле разрезали на лоскутки, закрепили их за арендаторами.
Они хоть и выросли на краю поля, но не понимали его и боялись погибнуть без хлеба.
Самые горластые считали деньги и были равнодушны к земле. Их было всего несколько, но они брали нахальством. Заключили договора с отдельными арендаторами.
Каждый год сеяли подсолнечник, не хватало терпения дать полям отдых, подождать пять лет. Они не были хлеборобами.
Подсолнухи размером с колесо телеги, выше человеческого роста, превратились в декоративные бутончики на тонких стерженьках, годные разве что, для праздничного букета.
Временщики вносить удобрения не собирались, и в мыслях не было - ещё чего, закапывать личные миллионы. И неизвестно - когда вернуться, да и вернутся ли?
Поля умирали.
Арендаторы уговорили Володю привести в сознание этих людей, бесчувственных к земле.
Пришли самые уважаемые и попросили. Знали, что совестливый, честный и не откажет.
В основной массе арендаторы были стариками, и у них ничего не было, кроме этих ничтожных наделов.
Володя не собирался никого учить, потому что это долгий путь, а когда человеку неинтересно по нему идти, дорога свивается в удавку, незаметно перекрывает доступ свежего воздуха в лёгкие.
Тогда в голове без кислорода рождаются уродцы.
У всякого поля могут быть огрехи, которые трудно возделать. В этом нет его вины.
Времени у Володи от новой работы оставалось мало, а жить совсем чуть-чуть.
Он это почувствовал остро, после микроинфаркта.
Священник исповедал его, причастил и соборовал, на всякий случай.
Володю потрясла тишина, когда он оказался в болезни, вне полей и прежней, насыщенной жизни.
Там, в запредельной безмерности синего небе, Володя увидел то, что раньше лукаво ускользало от него.
 Это было главное.
Потому что прежде он смотрел под ноги, а простор открылся ему с высоты неба.
Он понял - время можно терять, тратить и приобретать, не воруя, с пользой, если заставить работать память.
Тогда есть шанс понять, что время живёт всегда.
Только после этого начинаешь жить там, где жили твои предки, зная, что внуки не забудут, забегут проведать.
Стариков Володя уважал, внуков любил беззаветно.
Теперь поля засевали по-другому, арендаторы стали улыбаться, ждали всходов и урожая для жизни.
Володя, как и прежде, всматривался в знакомые просторы полей, серебряная небрежность седых волос венчала круглую голову и юношеские вихры.
Вечерами Володя обходил дворы, расспрашивал людей и готовился к другой жатве.
Крыши селян под красной, весёлой черепицей, наличники голубые, стены побелены белой известью.
Летом в хате прохладно, зимой тепло и сухо.
В переднем углу орнамент вышитого рушника, икона, лампадка теплится.
Торжественно и просто.
Родное, знакомое с детства.
Большое село - дворов не одна сотня.
Такое одинаковое снаружи и пёстрое внутри.
То, что даёт силы для роста и помогает окрепнуть.
Он записывал подробности, приукрашенные несомненными достоинствами рассказчиков, похожие на сказочные былины и не торопил расспросами, потому что знал - он уснёт с этим, чтобы назавтра прийти снова.
Чистые книги севооборота, оставшиеся от прежней напряжённой работы агрономом, были похожи на холсты.
Он не обращал внимания на графы, агротехнические столбцы с рекомендациями. Он понимал дальше и глубже, там, где просыпаются во мраке семена, рождаются и крепнут корни.
Книг было много.
Дворов - больше.
Он закрывал глаза и видел тех, кого знал с детства, с кем-то учился в одном классе, кого-то провожал в городскую жизнь, с кем-то служил в армии, в автомобильной роте.
Он в центре круга, среди односельчан.
Он должен был узнать, откуда выросло всё, что его окружает: люди, дома, деревья. Мелкая, илистая речушка, умирающая на солнцепёке и бурная весной, приветливая мельница на окраине, асфальтовая дороге, протекающая водоразделом через село.
Он вырос внутри этого пространства и научился слушать ток водяных жил, вкрадчивое движение нервных окончаний растущих корней, в глубине земли.
Его интересовало, из каких семян проросли здешние люди, и какие из них переплетаются кровным родством в глубинных напластованиях непаханой истории.
Однажды утром, а просыпался он по привычки до восхода солнца, он явственно понял, что перед ним разноцветный, огромный мир.
Он испытал волнение, почувствовал глубину и серьёзность своей затеи.
В книгах Вечности неразборчивый почерк.
Володе было важно понять это и правильно прочитать.
Он не привык много разговаривать. Он хотел, чтобы его подвижничество принесло благо, гордость за тех, кто был раньше, подарил другим жизнь и их сегодняшние заботы.
Он рисовал внутри лет и веков движение и схемы связей, уходивших глубоко, а наверху наливались зрелостью новые открытия, похожие на колосья поспевающего урожая, тяжёлые от солнца семена для будущего хлеба на семейном столе.
Тугие колосья клонятся к земле и ждут своего часа.
Надо успеть, чтобы ни одно зёрнышко не упало зря, не погибло в осенних хлябях и зимней стуже.
Он знал, как надо бережно с этим обойтись и назначил себя ответственным.
Так он видел.
Вечером сидел на лавочке, около палисадника.
Жара спадала неохотно, думалось большими масштабами из незнакомого прежде времени. Он уверенно вошёл в него, и оно начало приоткрывать волшебный полог заповедной тайны.
Плавно и заманчиво.
Мычали коровы, переполненные молоком, возвращаясь в стойло, затейливо блеяли овцы в кошарах, резко кричали козы в загородках, голосили петухи, деревенские часовые - библейские звуки и запахи человеческого житья на земле.
Летучие мыши стремительно несли на изломах крыльев ночь.
Кривой ятаган новолуния навис с южной стороны над деревней.
Распахнутый лемехами планет чернозём ночи, засеянный мириадами семян-звёзд, накрыл всё видимое пространство.
Ночь - это отдых телу и день, вывернутый наизнанку.
Лавочка под ореховым деревом - покрашена в нежно-сиреневые тона. 
Дом фиолетовой побелки, ворота фиолетовые.
Грядок нет, участок пуст, лишь с одного края под углом - вход в погреб. Створки двери перекосились к середине, и попасть внутрь непросто. Там запас вина и немного еды.
Суматошная работа отлучила Володю от домашнего хозяйства, на него не осталось времени и привычки.
В палисаднике старые покрышки от грузовика, из них вырезаны странного вида цветы, с разлапистыми лепестками красного цвета.
Мини клумба - каждая из них.
Внутри оградки, в ряд выстроились. Такое понятие о красоте у его жены.
И цветы посажены в палисаднике. Георгины. Их срезают на первое сентября. Берут в охапку, несут как ребёнка, уложив на сгиб локтя, идут к школе, где всё село собирается, чтобы раздать цветы детям и учителям.
Володя говорит с Космосом.
Две маленькие собачки местной, спонтанной селекции, начинают лениво и с хрипотцой тявкать, заслышав голос хозяина.
Ошейники тряпочные, перекрученные, цепи тяжёлые, будки кособокие в глубине двора.
Собак зовут Кнопаи Муха.
Почти у всех здешних собак такие клички.
Местные уроженцы:
- А шо? Лает, как большой, а кушает мало, - поясняют хозяйственные селяне.
Собачки гремят во дворе цепью, вздыхают глубоко, поочерёдно, как усталые люди, в конце долгого дня, затихают в чуткой полудрёме.
В деревне Володю считают безобидным чудаком, тихо выживающим из ума стариком, и это помогает быть одному в минуты важных раздумий.
А ещё, видят его упорство и поверили в затею.
Вот уже три года.
Из агрономических журналов проросли ветвистые множества генеалогических разветвлений.
Тогда Володя поехал в город, нашел выходца из родной деревни, своего одноклассника, преуспевающего бизнесмена, не поражённого бациллой калькуляции доходов и расходов…
История началась в 1803 году, в окрестностях города Ямбола.
Люди спасались, бежали из порабощённой Болгарии в Молдавскую Таврию. Название деревни в бумаге записали на турецком языке, якобы для переезда на новые земли.
Дали чиновнику взятку и всем селом тронулись в путь.
Герои Плевны ещё не родились, а до победы русских братушек на Шипке было впереди долгих семьдесят четыре года.
Потом несколько семей двинулись из Молдавии в Приазовье, в знойные степи - царское правительство раздавало эти земли и выделяло деньги на обзаведение.
Раньше кочевали здесь скифы и их следы находят в третьем веке археологи.
Позже - ногайцы.
На месте ногайского села Асан-Ходжа появилась Богдановка, почти рядом Степановка. И много других сёл.
Лишь бы не пустовали, не превратились от бесхозности в пыльные, песчаные бури плодородные земли…
Он нашёл потомков тех, кто пережил долгий и опасный путь в Приазовье.
Зримо представил холодный ужас и опасность их настойчивого движения к свободе и плодородию, пил чёрное вино, согреваясь и, не хмелея.
Плакал, тихо пел старинную песню-заплачку «Чёрна-то кокошка».
«Чёрная курица».
Это было давно.
- Жену привёз с Молдавии, весь дом на ней, хозяйство, - он словно извиняется за фиолетовый цвет и клумбы из покрышек.
Она понимает его, но они почти не разговаривают.
Его жена адвентистка, православный Володя стесняется её агрессивной настойчивости и желания завербовать новых адвентистов из любого собеседника, сам же истово в Бога не верит, но и ей не перечит.
Держит свою веру в трепетных ладонях, забывая про мозоли.
Для него важнее что-то другое…
Книгу покупают неохотно.
Нераспечатанные после типографии упаковки в переднем углу избы ждут своего часа.
Деревенские, те, что книгу не купили, оправдываются, мол, там нет родни - по женской линии.
Володя возражает:
- Откройте библию! Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его ... и так далее, и так далее. Где в библейской родословной хоть одно женское имя?
- Так то - у евреев! Они и пишут справа - налево! - возражают многоопытные сельчане.
На самом деле отговорка - крестьянину непонятна эта сторона жизни, он лучше семян купит, гусят и цыплят по весне, чтобы к зиме мясо было, комбикорм для домашней живности или что-то ещё, полезное в хозяйстве, реальное, не умозрительное.
А, что касается родословной, так её передают изустно, от бабушки к внучке и так им кажется - надёжней.
И скажите - когда читать, если работа валит вечером с ног и тормошит за плечо с утра пораньше - вставай, не проспи.
Чего в этом больше - изначальной крестьянской мудрости, святая вера в собственную память, или не привыкшей идти поперёк течения жизни, неспешной философии людей, выросших на земле?
Володя снова обходит дворы, уточняет родословные ближних,  дальних и тех, кто очень далеко, в конце села, на погосте и уже не вернётся к ужину.
Готовит переиздание. Уточнённое, расширенное, дополненное.
Село пустеет, умирает в городах и надо спешить.
Володя старается успеть. Он чувствует время по-другому, как опытный хлебороб поле, которому не видно конца, но надо вставать, идти и успеть засеять вовремя.
Болен, не болен - вставай, выходи в поле, время не ждёт.
Иначе не дождаться новых всходов жизни.

Рига

"Наша улица” №188 (7) июль 2015