К 70-летию со дня рождения писателя Григория Блехмана
Григорий Блехман: "Единство земного с неземным" Юрий Кувалдин беседует с писателем Григорием Блехманом
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

вернуться
на главную
страницу

К 70-летию со дня рождения писателя Григория Блехмана. Григорий Блехман в телефильм Юрия Кувалдина "Не забывай" 1 час 20 мин 39 сек.

Блехман Григорий Исаакович
поэт, писатель,  публицист, литературовед

Родился 11 августа 1945 года на Кубани в казачьей станице Бесскорбная, где жил в течение 10-ти лет. В 1955-м году отца перевели на работу в Москву, и с ним переехала вся семья. С тех пор здесь и живёт.
По профессии физиолог и биохимик.
Доктор биологических наук, профессор.
Много лет был научным и литературным редактором журнала «Физиология и биохимия».
Сейчас основное занятие – литературная работа.
Стихи пишет с детства, а художественную прозу, эссе и   публицистику – с довольно зрелого возраста.
Повести, рассказы, очерки о поэзии, поэтической прозе, поэтах и писателях, публицистика, а также, стихи опубликованы в отечественных и зарубежных журналах и альманахах
На восемь стихотворений написаны романсы.
Некоторые произведения переведены на персидский, литовский, армянский, болгарский, немецкий и английский языки.
Автор шести сборников - стихотворений, прозы и очерков, вышедших в издательстве «Российский писатель».
Член Союза писателей России,
лауреат Всероссийской литературной премии им. Н.Гумилёва, премии им. А.Т.Твардовского и премии МГО СПР «Лучшая книга 2012-2014» в номинации «эссе» за книгу «Когда строку диктует чувство».
В «Нашей улице» публикуется с №155 (10) октябрь 2012.

Григорий Блехман

ЕДИНСТВО ЗЕМНОГО С НЕЗЕМНЫМ

Юрий Кувалдин беседует с писателем Григорием Блехманом

- Григорий Исаакович, мне чрезвычайно интересно узнать, почему вы начали писать? То, что вы сначала выбрали науку - понятно. Но чем Вас прельстила художественная литература?

- С какого-то момента, Юрий Александрович, в уже довольно зрелом возрасте я стал испытывать потребность рассказать о том, что меня волнует, к каким выводам я пришёл и чего так и не сумел понять. А поскольку устный рассказчик из меня, мягко говоря, неважный, однажды попробовал написать. Случилось это, когда в мамином архиве увидел старую фотографию, на которой мне четыре года и где такие счастливые лица моих тогда ещё молодых родителей.
Свойство нашей памяти таково, что в ней отчётливо сохраняются   какие-то далёкие эпизоды нашей жизни, и тебя нередко удивляет, почему именно этот, а не какой-то другой момент отпечатывается в тебе на всю жизнь. Порой, ты даже не знаешь об этом и обнаруживаешь нежданно, услышав какую-то мелодию, песню, знакомый говор, увидев фотографию…
И когда возникает потребность передать или то состояние, которое испытал когда-то, или нынешнее, каждый использует средство, каким может сделать это лучше, чем другими. Кто-то устным рассказом, кто-то, сняв фильм, написав картину, рисунок, музыку…
Поскольку мне всё это не дано, а потребность выразить оказалась огромной, в какой-то момент почувствовал, что тянет написать. Попробовал. Показал близким. И увидел, что мне удалось передать именно то состояние, какое я чувствовал.
Потом случайно о таком литературном опыте узнал мой товарищ - известный поэт и писатель Вячеслав Ложко. И нежданно для меня обнародовал в Крымском журнале «Ковчег», где был членом редколлегии. Больше того, настойчиво посоветовал мне писать. А поскольку отзывы читателей свидетельствовали о том, что и незнакомым людям передалось моё ощущение того дня, когда была сделана фотография, это воодушевило. Так мой рассказ «Старая фотография» стал для меня дебютом в прозе.
Сегодня рассказов и повестей уже много. Большинство теперь от третьего лица, поскольку в них немало сочинительства, собирательных образов. Хотя в основе - всегда конкретный человек или невыдуманное событие.
Видимо, именно безграничными возможностями передать своё состояние художественными средствами и прельстила художественная литература.
На сегодня уже около ста публикаций в отечественных и зарубежных изданиях. Часть из них переведена на разные языки, некоторые отмечены литературными премиями, несколько стихотворений положены на музыку и звучат как романсы, вышло шесть книг. Но всё, что связано с первым рассказом, помню отчётливо, и он для меня - особенный.
Поэтому всегда останусь благодарен моему старшему товарищу Вячеславу Ложко.
Может, начало и продолжение профессиональной работы в художественной литературе стало для меня гладким потому, что всегда писал и сочинял. Стихи, например, ещё с того возраста, когда ни читать, ни писать не умел. Их записывала мама. В школе, институте и на работе любил выпускать стенную газету, в которую писал статьи о художественных выставках, театральных и литературных новинках, событиях в спортивной жизни… К тому же, во время работы в Академии наук в течение трёх десятков лет постоянно писал статьи по результатам собственных исследований и научно-популярные, литературные обзоры отечественных и зарубежных научных публикаций, диссертации, где по структуре в первом разделе должен быть обзор мировой литературы по изучаемому вопросу, а также главы к книгам, монографии…
Около полутора десятков лет я был научным и литературным редактором журнала «Физиология и биохимия», поскольку по образованию физиолог и биохимик.
Видимо, такая тяга - что-то постоянно писать, и привела в художественную литературу. Эта тяга в последние годы - самый сильный для меня «наркотик».

- В жизни приходится слышать многочисленные разговоры. Люди говорят. Потом умолкают. И кажется, что этих людей не было на свете. Что бы вы, Григорий Исаакович, могли сказать о слове устном и слове письменном?

- Может, так происходит, Юрий Александрович, оттого, что в памяти остаются не разговоры, а некая квинтэссенция. И если в результате разговора её не возникает, значит, к такой беседе, применима знаменитая строчка Тютчева: «Мысль изреченная есть ложь».
Это ни хорошо и ни плохо. Это - данность. Потому что говорить и СКАЗАТЬ - разные вещи. Говорим мы все. Нередко очень складно, тепло, душевно, порой, зажигательно. Но суть или детали таких разговоров часто забываются. Потому что они, даже, если на важную для тебя или злободневную тему были вторичны, уйдут.  О подобном ты мог слышать, читать, обсуждать… Так мы устроены. Как сказал знаменитый мастер афоризмов Андре Жид: «Всё давно уже сказано, но так как никто не слушает, приходится постоянно возвращаться назад и повторять всё сначала».
Но, по большому счёту, человек интересен именно умением СКАЗАТЬ. Кому это удаётся, тех оставляет время - наш самый строгий и единственный объективный судья.
И мы знаем немало случаев, когда даже очень популярный, востребованный в какой-то период человек с течением времени уходит из нашей памяти. Как и знаем немало случаев, когда кто-то не понят и, казалось, не нужен, а со временем выясняется, что сказанное или сделанное им необходимо, и получает второе «дыхание». Выходит, что-то сумел СКАЗАТЬ, чему нет срока давности.
Часто, например, вспоминаю известные строчки, которые запомнил с юности, но тогда не понимал ещё их сути:

Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран -
И мир опять предстанет странным,
Закутанным в цветной туман!

Вспоминаю потому, что любой из нас расскажет о своей «пылинке дальних стран», которая вот уже больше ста лет как стала всеобщей метафорой.
Таких примеров очень много. Мы ежедневно используем в наших разговорах или письменно что-то из сказанного предшественниками или современниками для того, чтобы как можно точнее и объёмней донести свою мысль.
Умение СКАЗАТЬ касается как слова устного, которое может передаваться из поколения в поколение, так и письменного, что со временем «не истлевает» и становится классическим. Хотя, порой, современники могут обвинять авторов и в модернизме, и в абстракционизме и ещё Бог знает в чём.
Всё условно, и нужно лишь время, чтобы знать «как слово наше отзовётся».
Гоголь, например, умел даже помолчать ТАК, что его молчание слышно до сих пор.
Поскольку, в конечном счёте, результат твоего «твори, выдумывай, пробуй» определяет время, оно и даёт возможность надеяться, что занимаешься своим делом и будешь кому-то нужен.
Видно, в этом и состоит «вечный двигатель» искусства, в том числе и искусства Слова.
А устное оно или письменное зависит то того, к чему человек имеет склонность и к каким вершинам стремится: эзоповским или пушкинским.

- Каждому пишущему человеку я задаю примерно один и тот же вопрос и вам, Григорий Исаакович, его адресую: чем для вас является литература?

- Наверное, Юрий Александрович,тем же, чем и сама жизнь. Потому что, сколько себя помню, либо мне читали, либо, когда научился, стал читать сам. Для меня это счастливая потребность всегда что-то открыть: талантливую строчку, неординарную мысль или нечто, определение которому дать не могу. Имею в виду прозу Андрея Платонова, в чьих произведениях всегда чувствую безграничность пространства, в котором человек находится, и в этой безграничности - природой задуманную взаимосвязь во вселенной: единство земного с неземным. Не могу понять, КАК можно написать ТАК, что будто не только читаешь, а слушаешь Чайковского, Рахманинова, Мусоргского, Баха, Генделя, Бетховена, Паганини…
Время от времени перечитываю Платонова, но так и не смог разобраться, как всем известные слова можно расположить в такой последовательности, что читаешь о чём-то конкретном и в то же время, будто обо всём.
И чем старше становлюсь, тем больше открываю, в казалось бы, хорошо знакомых вещах.
Последнее, правда, происходит для меня не только с Платоновым, но и со всеми, кого тянет перечитывать: Пушкиным, Грибоедовым, Тютчевым, Блоком, Гумилёвым, Пастернаком, Заболоцким, Рубцовым, Самойловым, Гёте, Рильке, Гоголем, Толстым, Достоевским, Буниным, Чеховым, Тыняновым, Булгаковым, Трифоновым, Распутиным, Довлатовым, Хемингуэем, Маркесом, Фолкнером, Бёллем… Список можно продолжать долго. Но для меня их всех объединяет то, что природа наделила каждого способностью, не просто рассказать, а СКАЗАТЬ нечто, чему, как показывает время, нет срока давности.
И сегодня бываю очень рад, открыв для себя нового автора, чьи произведения начинаю ждать, как встречу с близким человеком. Имён называть не буду, поскольку могу случайно кого-то упустить и тем самым обидеть. Каждый из них и так знает, кого полюбил.
Если же вернуться к вашему вопросу, выходит, не слукавил, сказав, что литература и жизнь для меня по сей день неотделимы.

- Бывает, бессознательно что-то пишешь, на автопилоте, как говорится, вдохновенно… Случаются ли такие моменты в вашем, Григорий Исаакович, творчестве, и как вы их можете охарактеризовать?

- Признаюсь, Юрий Александрович, что такие моменты - самые желанные. Мне кажется, что только так можно наиболее точно и объёмно выразить то, чем «наполнен» в данный момент. У каждого это происходит по-своему, поскольку каждый из нас генетически отличается от другого. Даже от близнеца.
Чаще всего желание написать о чём-то возникает у меня неожиданно, непонятно почему. Возникает как-то в общем. И в этом общем в какой-то момент выкристаллизовывается главное, которое становится заглавием. Порой, одновременно с заглавием возникает фраза, которая содержит в себе именно ту интонацию, что, на мой взгляд, должна главенствовать в моей истории. Иной раз эта фраза созревает позже. Но пока её нет, не пишу, потому что не чувствую цельности, которая должна дать излагаемым фактам «дыхание» и которая позволила бы, по словам Тынянова, «зайти за факты».
Но как только она созрела, не писать уже не могу. С этого момента для меня начинает существовать только то, о чём хотел бы рассказать. И вот тут уже входишь в атмосферу своей истории и состояние её персонажей. Это уже идёт на «автопилоте», который нередко выводит туда, куда и не думал заходить. И выводит лишь потому, что тебе кажется, именно так поступил бы твой персонаж в конкретных обстоятельствах. Именно так трудилась его душа, испытывая всем знакомые чувства - сомнения, смятения, взлёты, падения, преодоления, пороки, добродетели… Они рождали определённые эмоции, которые, порой выливались во внешние проявления.
Может, так происходит потому, что невольно сам становлюсь частичкой своих персонажей и пишу изнутри. Иначе о многом я не смог бы сказать.
Отсюда, видимо, и возникает элемент сочинительства и собирательности. И всё это только для того, чтобы твой рассказ в любом жанре был наиболее точен. Ведь слова Льва Николаевича Толстого: «Как ни странно, но искусство требует даже большей точности, чем наука» – именно об этом. Ещё он добавил, что, если в науке - «всё -  правда», то в искусстве - «вся правда».
И это состояние - «автопилота» самое дорогое для меня при работе. Без него, думаю, не стал бы писать, потому что не сумел бы рассказать о «всей правде». Хоть и только своей.

- На меня очень большое впечатление произвёл ваш очерк «Девочка из Магадана». Как возникла идея его написания, какие духовные мотивы побудили вас к этому?

- Идея «Девочки» возникла так же, как и остальные, о чём рассказал в начале ответа на предыдущий вопрос. Сначала почувствовал заглавие, потом пришла первая фраза, сразу повлекшая две остальных, образовавших вместе абзац: «Слово «мама» и слово «этап» Девочка узнает одновременно. И, может быть, последнее узнает даже раньше. Да и не будь в судьбе Девочки полковника Цирульницкого, первое слово вообще могло уйти из её арсенала…».
А ещё мне показалось, что эта первая фраза даёт интонацию некоей форме повествования, которая позволит наиболее остро и в то же время ненавязчиво - чего не люблю - передать глубину драмы, разыгравшейся в стране после знаменитого тезиса о том, что по мере построения социализма, классовая борьба обостряется.
Мне и прежде приходилось об этом писать: в повестях «Танечка», «Мишка, Мишка, где твоя улыбка…», «Буква Ы». Но там люди, о которых рассказывал, не сразу попадали в такие обстоятельства, да и образы их были собирательными, хотя и на основе тех, кого хорошо знал.
Здесь же писал о конкретной «Девочке», которая, слава Богу, жива, и мы видимся с ней по нескольку раз в году, когда приезжает она из Германии в Россию.
И сам появляюсь в очерке как Племянник её Подруги, что тоже так и есть.
Хорошо знал и был дружен с её Мамой и Братом, а также, многими, о ком идёт речь в истории Девочки.
Но дело не только в «Девочке», хотя судьба её «просилась» быть обнародованной, дело в судьбах миллионов соотечественников, попавших под «колесо» этого исторического тезиса.
Именно такая драма, в той или иной степени случившаяся с людьми, которых хорошо знал, и теми, кого знали или о ком слышали они, а их миллионы, и явилась «духовным мотивом», что привёл к написанию «Девочки».
На мой взгляд, не надо об этом забывать, чтобы когда-то вновь не наступить не подобные «грабли».

- Боитесь ли вы, Григорий Исаакович, чистого листа, то есть неизведанности новой вещи, к которой только решили приступить?

- Да, Юрий Александрович, боюсь. И, чем дальше, тем больше. К своим первым повествованиям приступал уверенным в себе человеком. Уверенность была основана на том, что есть, о чём рассказать, поскольку прожил долгую, интересную, разнообразную и насыщенную событиями жизнь. Ведь первый свой рассказ писал, когда мне было уже шестьдесят с небольшим. К тому же, как говорил, отвечая на первый вопрос, много писал прежде.
Но скоро понял, что ХУДОЖЕСТВЕННАЯ литература требует много большего, чем остальные формы повествований, в каких работал до этого.
И хотя хорошо знал известную фразу Александра Вампилова: «Писать надо о том, от чего не спится по ночам», с чем полностью согласен, со временем стал понимать, что и этого в ХУДОЖЕСТВЕННОЙ литературе недостаточно. Нужно ещё УМЕТЬ написать. Как уже говорил в ответе на третий вопрос, очень хочется не только рассказать, но и СКАЗАТЬ.
А для этого, кроме постоянного труда, и того, о чём сказано в знаменитых строчках:

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день, и ночь, и день, и ночь!..

- нужно нечто получить от природы.
И поскольку получил ли, нет ли - никто, думаю, при жизни точно знать о себе не может, всё больше с каждым разом волнуюсь, прежде чем приступить к тому, что начинает «торкать» и уже даёт понять: пока не напишешь, не пройдёт.

- Григорий Исаакович, вы работаете в разных жанрах: в художественной прозе, в поэзии, в публицистике. Как шучу я частенько, писатель должен уметь писать всё от поздравительной открытки до романа. Как вы со всем этим справляетесь?

- Полностью согласен, Юрий Александрович.  О чём бы ни писал, даже шутливую открытку, «стихи в альбом» или записку, к слову нужно относиться серьёзно и трепетно. Не дело, когда писатель позволяет себе литературную, а следовательно, и душевную расхлябанность. В таком случае он начинает культивировать в себе то, о чём очень точно сказал Николай Гумилёв:

…Но забыли мы, что осиянно,
Только слово средь земных тревог,
И в Евангельи от Иоанна
Сказано, что слово это - Бог.

Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества,
И, как пчёлы в улье опустелом,
Дурно пахнут мёртвые слова.

И если ты - писатель или стремишься им стать, такие «пределы» своему слову ставить не должен.
Иначе тебя могут ожидать и неточности, причём, серьёзные, от каких будет стыдно.
Помню, когда дошёл до фразы одного известного в своё время писателя, где его герой, при битве под Москвой во время Великой Отечественной войны, рассказывал, что «в землянку вошёл офицер с четырьмя звёздочками на погонах», закрыл книгу. Потому что уже не мог верить этому писателю, чья небрежность привела к искажению: битва под Москвой длилась с сентября 1941 по апрель 1942г.г., а погоны в Вооружённых Силах СССР были введены в начале 1943г. До этого на военную форму нашивали петлицы.
Не думаю, что этот писатель не знал о таком. Скорее всего, результат ошибки вытекал из небрежности и самоуверенности его, а потом редактора.
Но всё ведь начинается с малого - открыток, записок… Поэтому стараюсь небрежностей не допускать нигде. Может, сказывается и многолетняя научная работа, где требуется внимание и точность.
Что же до моих работ в разных жанрах, то так сложилось: проза началась, а стихи продолжаются.
Происходит примерно так. Когда пишу в прозе, случаются стихи. А иной раз стихотворение неожиданно подскажет сюжет или мысль, которые потом находят отражение в прозе.
Но если стихи - это что-то моментальное: записываешь сразу, а потом в каких-то местах ищешь более точное выражение или «незаезженное» слово, то проза - труд иной. Здесь происходит примерно так, как когда-то сформулировал один крупный учёный: «Наилучший способ понять то, что не даёт тебе покоя, - написать об этом книгу». И хотя речь он вёл о проблемах научных, мысль, похоже, высказал универсальную. Ведь и в литературе, когда, казалось бы, начинаешь писать о том, что уже созрело и в душе, и в голове, по мере того как пишешь, постоянно приходят новые подробности, уточнения, дополнения и сокращения. А, порой, и варианты, поскольку, когда история переходит на бумагу, иной раз можно иначе понять то, что, казалось бы, уже ясно.
Видно, происходящее с тобой до того, как начинаешь писать, больше похоже на рассказ самому себе с какого-то внутреннего голоса, а когда пишешь, появляется что-то ещё. Может быть, это «ещё» рождается потому, что в тот период тоже становишься другим. Будто это уже не ты или не только ты, а и тот, о ком пишешь в данный момент. И нередко, тот, о ком пишешь, будто сам начинает тебе «подсказывать», что и как о нём писать.
А в жанре очерка пишу иногда о тех, кто или оставил глубокий след во мне с детства, или сегодня чем-то сильно тронул. Так на сегодняшний день написал о Блоке, Гумилёве, Твардовском, Межирове, Сергее Гончарове и о тех, кто сейчас рядом: Сэде Вермишевой,  Геннадии Иванове, Викторе Пронине, Николае Зиновьеве, Николае Дорошенко, Вячеславе Ложко, Никите Иванове …
Каждый очерк продиктован любовью к строчкам этих людей и тёплым отношением к их личностям, которым всегда буду благодарен.
Написал пока далеко не обо всех, о ком хотел бы, но надеюсь к представленным именам добавлять и другие.
Ну и, порой, когда что-то созревает и «просится» сказать о текущем моменте в жизни страны, случаются публицистические статьи.
Так что каждый из литературных жанров, в каких на сегодня довелось писать, мне одинаково дорог и каждый из них, видимо, необходим, поскольку позволяет наиболее точно выразить собственное состояние в тот или иной момент.

Беседовал Юрий КУВАЛДИН

“Наша улица” №189 (8) август 2015