Инна Иохвидович "Женщина и её сигарета. Размышления о пагубности страсти" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Инна Григорьевна Иохвидович родилась в Харькове. Окончила Литературный институт им. Горького. Прозаик, также пишет эссе и критические статьи. Публикуется в русскоязычной журнальной периодике России, Украины, Австрии, Великобритании, Германии, Дании, Израиля, Италии, Финляндии, Чехии, США . Публикации в литературных сборниках , альманахах и в интернете. Отдельные рассказы опубликованы в переводе на украинский и немецкий языки. Автор пятнадцати книг прозы и одной аудиокниги. Лауреат международной литературной премии «Серебряная пуля» издательства «Franc-TireurUSA», лауреат газеты «Литературные известия» 2010 года, лауреат журнала «Дети Ра» за 2010. В "Нашей улице" публикуется с №162 (5) май 2013.
Живёт в Штутгарте (Германия).

вернуться
на главную страницу

Инна Иохвидович

ЖЕНЩИНА И ЕЁ СИГАРЕТА.
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПАГУБНОСТИ СТРАСТИ

рассказ

Казалось бы, врачи запретили, категорически, женщине курить.
Что ж в этом такого? Подумаешь, запрет! Что такое обыкновенное курение? Это же не наркотическая «ломка», здесь главное, как и при лечении алкоголизма - выдержать первые дни, а там уж...
«Что же делать-то?» - думала она. О диагнозе она догадывалась, но отчего-то была в каком-то отупении перед Грядущим, ведь всё равно то было неотвратимым.
Первую, вступительную, и следующую за ней, посвящённую её болезни речь врача она не слушала. Знала - врёт. Но как только услышала его немыслимый запрет курить, то невольно взмолилась: «Что же мне делать? И как же жить? А?»
Он изумлённо взглянул на неё, о чем, дескать, вопрошает? Неужели это так важно в её жизни, чуть ли не жизненно необходимо? Наверное, её реакция показалась ему уникальной.
А что она могла сказать, как объяснить? Ведь она «словесно» как-то и не думала о сигарете, когда в далёком 63-м выпустила через нос (тогда это было высшим «пилотажем») первые клубы дыма. Да и понял ли бы он? Ведь для того, чтобы о чём-нибудь догадаться, например, об её «отношениях» с сигаретой, ему пришлось бы перевоплотиться в неё - одинокую, ничем не примечательную, женщину. С вечной сигаретой в углу густо накрашенного помадой рта прожить её жизнь...
Сигарета спасла её от «жёлтого» дома, и не только от него... От многих напастей, которые могли бы ещё случиться в её и без того нерадостном существовании.
Курить она начала, подобно многим девчонкам, в школьной уборной. Тогда сигаретами были туго набитые болгарские - «Шипка» и «Балкан». Иногда в компании, угощаясь, курила изысканную, с мундштуком из золотой фольги, длинную «Фемину». И вот в эти-то мгновения, когда она пальцем снимала с красной каймы губ или с языка прилипшие табачинки, она ощущала себя феминой - элегантной девушкой, той, что красовалась на бордовой коробке, с картинно отставленной рукой. Это был миг предвкушения будущей жизни, непременно красивой, радостной жизни, счастливой... А разве могло быть иначе? Она была уверена, что сигарета подчёркивает её взрослость, незаурядность, ведь курили только «избранные», те, что не боялись взрослых, милиции, общественного мнения... Ведь не так давно ещё преследовали «стиляг», а женское курение было тоже неким протестом. В те времена оно приравнивалось к разврату. А бабками, просиживавшими скамейки у подъездов, при перечислении отрицательных сторон девушки, ставилось на первое место, перед определением - «гулящая».
И потому курение было «тайным», среди «своих». Вот эта тайна, эта «избранность», придавали самому процессу курения неожиданное очарование. Кроме того, присутствовал и вовсе необъяснимый физиологический момент. Как и многим, обделённым привлекательностью натурам, ей было свойственно чувство ответственности. И хотя об этом то ли не знают, то ли не хотят распространяться ни психоаналитики, ни психотерапевты, ни даже проктологи, это чувство, доминируя, ведёт к тому, что стеснительно называют - запоры. Так вот, сигарета притупляла чувство ответственности и действовала, как слабительное. Выводя на уровень детской, ещё анальной, эротики.
Позже перешла она на отечественную «Приму», а от рассыпавшегося табака спасали деревянные или пластмассовые мундштуки. Ей привезли из Прибалтики янтарный.
В институте она уже «дымила», потому что открылось ещё одно достоинство сигареты - она успокаивала!
Обнаружилось это свойство случайно. Школьная подруга рассказывала, как увивается за ней парень. Этот же парень был и остался на всю её женскую оставшуюся жизнь единственным Возлюбленным. Чтобы ничем не выказывать своего горестного отчаяния, она только прикуривала одну сигарету от другой, не заметив, как выкурила целую пачку «Примы». Так курение открылось ей своим защитным, маскировочным свойством. Все последующие годы, никто, ни о чём и никогда не догадывался, как бы ни было ей страшно и тяжело. Оно оказалось средством от всего, даже от обид, незаслуженных...
А какой палочкой-выручалочкой сигарета была на различных вечерах, банкетах и в ресторанах. Когда всех, буквально всех, приглашали танцевать, а она - зато, курила! Она не просто сидела, она делом занималась - она курила! И одно это уже не позволяло ни пожалеть её, ни насмехнуться, ни даже просто удивиться.
В общении, особенно с людьми незнакомыми, курение было просто незаменимо. Оно не только паузы заполняло, во время вдыхания и выдыхания дыма будто бы и происходило самое важное, самое главное - общение. Совместное курение было как бы обоюдным признанием того, что это - «свои» - «наши». Недаром же у индейцев существовал ритуал «трубки мира». Только тому, кто не курил, не курит и не закурит, неведомы эти некие свойства «общности».
Сигарета стала её основным предметом, отсутствие в сумке пачки было почти катастрофой.
И когда она бывала одна, она стала курить так же много, может быть, ещё и потому, что чаще всего она была одна. И потому в промежутках, не озвученных человеческим голосом («телевизионные» были не в счёт) курение стало ещё более интенсивным. Ритуал: вынимание сигареты из пачки, лёгкое разминание её (хотя в последние годы импортные сигареты и не нуждались в этом), поднесение пламени зажигалки или спички, первый, паленый аромат табака, первая затяжка, первый выдох - всё это стало необходимостью для продолжения существования внутри этих «тягомотных» дней и ночей, дроблением проклятого, резиново-тянущегося времени.
С годами жизнь обмирала вокруг неё - умирали родители, родственники и знакомые, пришло время и ровесников.
Многие уже годы прожила она одна со своей сигаретой. И как бы не выкручивало, не выворачивало её, в какие бы неприятности она не «влипала», куда бы не «падала», сигарета спасала её всегда.
Всё чаще не могла она быть с людьми некурящими, а потому - «чужими». А тех, видимо, нервировала и раздражала неуёмность её курения, ритуальность, и как они считали - «псевдозначимость». Правдой было: «... другому, как понять тебя... ».
Она бы и себе никогда не призналась, что сигарета, на самом деле, занимает не только её, подчас не знающие куда себя деть руки, но и голову, в конце концов, всю её.Сигарета, несмотря на свою неодушевлённость, стала как бы частью её существа.
О болезнях, вызываемых курением, обо всех этих раках, ишемиях и эндартериитах она старалась не думать. Умирать всё равно от чего-нибудь придётся.
И, как не гнала она от себя эти мысли, перед глазами стояли: то жуткая кончина, обезноженным, пианиста из филармонии; то болезнь знакомой, такой же отчаянно-жестокой, как и она, курильщицы - Клары Олийниченко. Она часто удивлялась тому, с каким самозабвением курит Клара, у которой, с обывательской точки зрения - «всё было в полном порядке»! Как закрываются на выдохе Кларины бирюзовые глаза, словно не курила та, а любовью занималась, и хотела полностью отдаваться наслаждению...
Но Клара попала в тубдиспансер, ей сделали операцию и... запретили курить. И вот там, в хирургическом отделении тубдиспансера, к ней вышла какая-то иная Клара, которой вырезали не только опухоль, но ещё и чего-то, существенного, лишили... И она уже не прикрывала веками свои сверкающие очи...
Вскоре, после Клариной выписки, они расстались, знакомство, хоть и хорошее, поддерживать стало нечем и незачем.
Как всё это можно было объяснить врачу, который считал курение лишь вредной привычкой, бытовой наркоманией (!) и чем-то ещё в этом роде. Наверное, думал он, что отказаться от сигарет, всех этих никотинов и смол, хоть и нелегко, но возможно, и даже не желательно, а обязательно.
И что на это могла ответить она, как не «да», «конечно», «что ж поделаешь, если надо» - заранее зная, что лжёт, что не только не сделает это, но даже и не сможет этого сделать. Что бросить курить, в её случае, равнозначно тому, что «бросить» жить! Она же не могла сказать врачу, что он толкает её на самоубийство!
Выйдя из больницы, тут же закурила. Но «знающий» обо всём, «просвещённый» организм воспринял сигарету чудовищно, каким-то кашлем, слезами, горечью, спазмом...
Через неделю, прооперированной, лежала она, «прикованная» к капельнице. И вдруг, было ли то виденье, то ли сон наяву: лежит она на своём диване и курит, выпуская ртом округлые колечки дыма... Дивное виденье, и она, такая счастливая...
Очнулась, и подавленная, засмотрелась на меланхолично капающую бесцветную лекарственную жидкость. Пришли мысли об алхимиках, перегонявших через реторты жидкости в поисках философского камня, эликсира жизни... Зачем?
Ведь табак уже был.

Штутгарт

“Наша улица” №192 (11) ноябрь 2015