Рыбаков Леонид Александрович родился 30 октября 1941 года на Урале. С 1945 года живет в Киеве. Три года служил в армии. Доктор технических наук, работает ведущим научным сотрудником в Институте телекоммуникаций и глобального информационного пространства НАН Украины. Сравнительно недавно издал в Киеве две повести «Проверка гороскопа» и «Следы на песке». В “Нашей улице” публикуется с №162 (5) май 2013.
Умер 9 октября 2015 года.
вернуться
на главную страницу |
Леонид Рыбаков
ИСПОВЕДЬ САМБИСТА
рассказ
Кто умеет слушать, ничего не принимает на веру
и ничего не оспаривает.
Из «Гуань Инь-цзы
Кодовый замок щелкнул в двери и в комнату заглянул Феликс - руководитель сектора информационного обеспечения:
- Рысин, подымайся, пора на свежий воздух.
- Иду, иду,- отозвался я, допивая чай с бутербродом. И, встав из-за письменного стола, с удовольствием потянулся.
Куда идти в обеденный перерыв мы уже не обсуждали, так как давно ходили по одному и тому же маршруту - вдоль Русановского канала. Как правило, шли по левому берегу от моста на улице Раисы Окипной, до пешеходного мостика у бульвара Давыдова. Затем переходили на правый берег и возвращались к месту старта. Иногда, в летнюю жару, вместо прогулки заходили искупаться на мысок в Русановском заливе, возле истока канала.
Вот и сегодня, в последний понедельник апреля, мы, не торопясь, шли по знакомому берегу. Обычно во время такой прогулки у нас спонтанно возникали дискуссии на различные темы, например: о профессионализме в своем деле, о политике и спорте, о литературных новинках. Но чаще всего, разговоры были связанны с текущей работой. Здесь нам никто не мешал обсуждать какую-нибудь неожиданно возникшую свежую идею, касательно решения очередной технологической проблемы, или спорить, настаивая на своем взгляде, подшучивая друг над другом. Но сейчас мы пока ничего не обговаривали. Мы просто наслаждались теплом тихого дня с рассеянным солнечным светом, проникающим через тонкую пленку перистых облаков, вдыхая бодрящие весенние запахи оттаявшей земли и талой воды, заполнившей до краев канал.
Я искоса взглянул на товарища, который, думая о чем-то своем, шел рядом, чуть припадая на правую ногу. Во внешности Феликса не было ничего необычного: плотный, выше среднего роста молодой брюнет, с элегантными усиками и темными выразительными глазами. В общем, он не был похож на супермена. Только при рукопожатии, чувствовалась узловатая жесткость ладони и пальцев.
Об его исключительной подготовке в боевом самбо мне стало известно от начальника отдела кадров института. Как-то из милиции ему прислали уведомление, в котором сообщалось, что Феликс нарушил общественный порядок и нанес телесные повреждения средней тяжести двум гражданам. Милиция требовала от руководства института провести воспитательную работу с сотрудником. Как выяснилось, мужчинам досталось поделом, так как они хотели забрать у Феликса деньги, когда он вышел из Сберегательной кассы на улице Саксаганского.
Институт перед милицией отчитался формальной отпиской, без каких-либо последствий для сотрудника, а я немного узнал о «хулигане». Мастер спорта по самбо. В Харькове закончил военную академию. Служил, а в тридцать один год в звании капитана вынужден был демобилизоваться по состоянию здоровья. Меня он заинтересовал, как специалист по информатике, и просто, как человек. Мой ровесник, детство которого прошло в Киеве. Жили тогда, можно сказать, по соседству на улицах, прилегающих к площади Победы. Не удивительно, что мы, вскоре, подружились.
Я никому не рассказывал о прошлом Феликса, как мне и советовал кадровик. Но всё тайное рано или поздно становится явным. Как-то, на праздник «День Советской Армии» Феликс пришел в институт с приколотым на лацкан пиджака значком «Мастер спорта СССР». Молодые коллеги сразу обратили на это внимание и выспросили у Феликса некоторые подробности его спортивных достижений. А вскоре два приятеля: застенчивый тихоня - инженер Женя и крепыш, недавно вернувшийся со службы в армии, техник Игорь попросили меня договориться с Феликсом о проведении им нескольких уроков по самозащите. Мне тоже этого захотелось, и я поговорил с самбистом. Он не сразу, но согласился, оговорив при этом два условия: занятия будут проходить после окончания рабочего дня один раз в неделю, и что продлятся они не более трех месяцев.
Так начались трехмесячные курсы, на которых трое самоуверенных в своих возможностях молодых мужчин с обычной физической подготовкой осваивали азы системной самозащиты без оружия, основанной на боевом самбо с включением элементов из других подобных систем, в том числе и каратэ, набиравшего тогда популярность. Занимались мы в помещении, где работали, на свободном от столов пятачке - два на три метра.
Инструктором Феликс оказался превосходным. Урок длился полтора часа без перерыва. Начинался всегда с подробного объяснения упражнения или приема, который мы должны были освоить. Затем он показывал, как его правильно выполнять. После многократных повторений, приемы оттачивались в спаррингах между учениками, а иногда и с инструктором. Показывая очередную комбинацию, из которой брался подходящий нам элемент, Феликс нередко увлекался и доводил её до логического завершения с одним из учеников. В эти минуты он преображался. В его движениях появлялась быстрота, легкость и какая-то кошачья пластичность. Элементы комбинации незаметно следовали один за другим, готовя позицию для завершающего удара или броска.
Два дня назад Феликс провел последний урок. «Вот и тема для сегодняшней прогулки», - подумал я. Очень много вопросов накопилось у меня к инструктору.
Но вопросы первым стал задавать Феликс. Оказывается, он думал о том же.
- Рысин, - начал он, - ребята остались довольными нашими занятиями?
- В целом, да. Но им хотелось большего.
- Ты же понимаешь, что большего я не собирался давать. Моя задача была проще – научить вас основам самозащиты без оружия, которые могут пригодиться в жизни. Ну, а если им хочется большого, то нужно идти к тренерам в спортивные секции и заниматься долго и упорно, начиная со специальной физической подготовки.
- От меня они услышали, примерно, то же самое, - успокоил я товарища. - Они все понимают.
Феликс удовлетворённо кивнул и говорит:
- Давай, задам тебе задачку, что бы проверить, как ты усвоил уроки самозащиты.
- Что-то вроде теста?
- Да, простенький тест. – Феликс сделал короткую паузу и продолжил: – Ответь мне, у кого больше шансов остаться целым и невредимым при нападении группы вооруженных грабителей на улице: у боксера, борца или спринтера?
Я недолго думал над ответом и уверено сказал:
- У спринтера, конечно. Он резко стартует и быстро бежит.
- Верно. Ты сделал правильный вывод из моих занятий. При вашем уровне подготовки не нужно искать приключений на свою голову. Легче избежать столкновения, чем ввязаться в него, с непредсказуемым финалом. Ну, а когда уклониться от стычки нельзя, тогда вспомни все чему тебя учили, и действуй решительно. Но опять-таки, для того, чтобы уйти максимально невредимым, с минимальными последствиями. В этой ситуации нужно быть жестким, но не жестоким. Жестокость всегда имеет две стороны. Знаю об этом из собственного опыта.
- Понятно, - ответил я. - А теперь, если не возражаешь, хочу поговорить о твоей уникальной подготовке. Ты на занятиях все время упоминал различные школы, своих учителей и наставников. Но делал это как-то вскользь и отрывочно. Неплохо бы услышать подробности.
- Хорошо, - согласился Феликс. - С удовольствием расскажу, о чем могу. Но, чтобы обо всем подробно поговорить, обеденного перерыва будет мало. Давай сделаем так: ты будешь задавать конкретные вопросы, а я попробую сжато на них отвечать.
- Отлично, - обрадовался я и с ходу задал первый вопрос: - Как ты стал заниматься боевыми искусствами?
- Сразу хочу уточнить, - начал Феликс. - Никогда не ассоциировал себя с боевыми искусствами. С девяти лет, занимаясь самбо в спортивной секции «Динамо», был приучен к занятиям по своеобразной подготовке.
- Так ты, выступая за «Динамо» стал мастером спорта? - прервал я Феликса.
- Да, но это не основное. Главное заключается в том, что я получил определенную методику тренировок, изучения и анализа техники, построения и подбора индивидуальных комбинаций. Придерживаясь этой методики, освоил технические основы захватов, обороны и нападения, включая качание маятника различной амплитуды, формы и высоты.
Тут у меня снова прорезалось любопытство:
- Ты уже как-то употреблял термин «качание маятника». Что это означает?
- Сейчас поясню. «Маятник» - это не только движение со стороны в сторону, это сбалансированное синхронное и асинхронное движение тела и его частей в пространстве. Уменье, так владеть телом очень полезно при уходе от ударов руками, ногами и различными орудиями, такими, например, как шест или нож. Еще это помогает уклоняться от брошенного в тебя предмета.
- Феликс, помнишь, на одном из уроков Женя тебя спросил: «Что эффективней - боевое самбо или каратэ?» Ты тогда ушел от ответа, сказав, что это совсем разные системы рукопашного боя, и лично тебе ближе боевое самбо, в котором используются отдельные приемы из других систем. А еще ты вспоминал о каком-то японце - каратисте, с которым проводил спарринги. Можешь сейчас о нём рассказать?
Феликс несколько минут шел молча, уставившись на водную гладь, по которой плыл древесный мусор, смытый паводком. Затем сказал в задумчивости:
- Давно это было, и кое-что подзабыл. В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом меня послали на годовую стажировку в Москву. Там я встретил своего товарища, студента первого курса Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Он познакомил меня со своим сокурсником, призером чемпионатов Японии по каратэ Хидео, который только организовал одну из первых в СССР групп каратэ. Хидео был обладателем чёрного пояса и четвертого дана по годзю-рю. Так как я уже имел приличный опыт в специальной подготовке, у нас нашлись общие интересы. Разговаривали на английском. Встречались раз в неделю в институте, где найти на пару часов свободное помещение не представляло труда. Первый спарринг с Хидео мы провели в полсилы для ознакомления. Хотели понять, что будем дальше делать. У нас оказалось много общего и ещё больше различий, из-за разных школ. Он заинтересовался мной, как очень неудобным спарринг-партнером, так как моя подготовка была более динамична, чем его. Было видно, что он соскучился по хорошему поединку. А меня интересовала методология и идеология его направления. Я стремился узнать что-то новое, которое смог бы присоединить к своей подготовке. Мы много внимания уделяли постановке дистанции, глубины и точности удара, что очень важно в жёстком контактном бою. Здесь, главное, изначально правильно заучить движения - от очень медленного до молниеносного. При медленном и непрерывном выполнении движение должно быть незаметным для глаза.
Феликс замолчал, затем, кинув на меня быстрый взгляд, спросил:
- Я тебя не заколебал техническими деталями?
- Вовсе нет, все очень интересно. Можно сказать, что из-за таких подробностей я и затеял наш разговор. Давай продолжай.
- Ну, тогда ответь мне: ты знаешь, как обмануть змею или сторожевую собаку?
- Как собаку, знаю: с помощью куска мяса.
- Значит, не знаешь. Она твое мясо не возьмет, ей хочется тебя попробовать, - улыбнулся Феликс. - А сделать это можно только, перемещая части своего тела так, чтобы собака или другое животное не заметили твоё движение. Они будут неподвижны, пока ты для них тоже неподвижен. Изучая и тренируя медленными, напряженными и непрерывными движениями элементы ударов и защиты, ты доводишь их до совершенства. В этом мы с Хидео нашли общий язык. Он перемещался по площадке осторожно, как кошка, и всегда старался незаметно поменять позицию до начала ударной комбинации. Хидео настоятельно рекомендовал видеть пространство, а не концентрировать внимание на партнёре. Это я умел и раньше. То есть в плане видения пространства и противника мы были, наверное, на одном уровне. Поэтому ему со мной было нелегко. Проводить простые удары - пустой номер. Для того чтобы поймать меня на результативный удар, ему приходилось комбинировать, что мне и было нужно.
Воспользовавшись короткой паузой в рассказе Феликса, я спросил:
- Что значит результативный удар?
- Это удар, который в схватке приводит тебя к желаемой цели. Ты знаешь, как тигр бьёт лапой? Он бьёт резко, но осторожно, снизу, немного сбоку, и резко тянет лапу назад с когтями по поверхности. Затем сразу бьёт повторно кругом, той же лапой, или, что реже и неожиданнее, другой. Так делал и Хидео, используя как руки, так и ноги. Большинство его ударов - это комбинации из трех или четырех движений. Два из них часто выполнялись одной и той же рукой или ногой последовательно. Причём повторное движение было сильнее первого и завершалось финальным сокрушительным ударом. Есть ещё вопросы?
Я кивнул и сказал:
- Ты однажды показывал фотографию, на которой стоишь рядом с невысоким японцем, и вы оба одеты в кимоно с чёрными поясами. Это имеет какое-то отношение к твоему рассказу?
- Прямое. Это я с Хидео в 1968 году. Кимоно и черный пояс получил от него на память, когда он признал меня, как достойного спарринг-партнёра. Отдавая мне свой черный пояс, Хидео написал на нем иероглифы: на одном конце - «годзю-рю», а на другом - «феликусу». Сразу не хотел принимать подарок. Кимоно было короткое и узкое для меня. К тому же, кто в то время мог поверить, что эти пояс и форма не просто дзюдоистские атрибуты, а некий символ мастерства, врученный мне мастером каратэ. Вскоре наши пути с Хидео разошлись. Я ещё несколько лет работал в Москве, но увидеться с ним больше не довелось.
- Феликс, так ты один из первых каратистов в нашей стране, а молчал, - упрекнул я, не в меру скромного, товарища.
- Молчал, потому что я не каратист, и не могу считать себя учеником Хидео. Именно поэтому его черный пояс и кимоно, в том же году, подарил моему харьковскому другу Эдику, который спустя несколько лет стал известным мастером каратэ в Украине. Но у Хидео научился очень многому. В частности, он поставил мне целый ряд ударов руками, ногами, кистями, пальцами и другими частями тела. Показал тридцати шести шаговое ката и помог выучить правильные движения.
Феликс вопросительно посмотрел на меня, заметив, что порываюсь что-то сказать. - Что такое ката? - я сразу задал вопрос. - Поясни.
- Ката, в переводе с японского: форма или образ, представляет собой технические комплексы приемов традиционного каратэ, в которых каратист последовательно выполняет элементы защиты, атаки, прыжки, удары и их комбинации. Понятно?
- Ну, так, более или менее.
- С помощью Хидео, - продолжил Феликс свое пояснение, - сделал двенадцать комбинаций по два-четыре движения, добавляя и заменяя блоки, удары руками и ногами. Каждое из движений постепенно модернизировал, соединяя с техникой других направлений. Таким образом, из двенадцати комбинаций получился большой набор. Ведь по идее, ката - это бой с противником, которого ты придумал и решил за него, как он будет нападать на тебя. Я этого противника представляю себе каждый раз по-разному, и изменяю схему боя. Ведь реальный противник не будет всегда вести бой в одинаковой последовательности действий. Для демонстрации техники в свободном пространстве, общепринятые ката - это хорошо, для реальностей жизни - очень опасно. На практике нужно применять конкретный ограниченный набор защитных и ударных движений, доведенных до автоматизма. Конечно, при условии безупречного исполнения каждого составного элемента.
За разговором мы не заметили, как дошли до точки возврата. Когда перешли по мостику на правый берег канала, Феликс, как бы подводя итог нашей беседе, сказал:
- Вообще, каждый отдельный приём или целое ката имеют много тонкостей, которые передаются наставником только избранным ученикам. Поэтому мои встречи с Хидео несколько отличались, от обычных занятий. Иные цели, другие участники. Мне не надо было участвовать в соревнованиях или сдавать экзамен по технике, то есть мне публичное признание мастерства было не нужно, а огласка тем более. Меня проверяла жизнь, и я не являюсь воспитанником какой-то одной школы. Моими инструкторами были практикующие в реальных условиях профессионалы экстра класса, которые научили меня, как вести бой на заданный результат. В то время, это была одна из сторон моей работы, которая в тридцать лет, кардинально изменилась, как и вся моя жизнь.
Последняя фраза Феликса меня заинтересовала и я сказал:
- Вот мы всё время больше говорим о технических особенностях твоей уникальной бойцовской подготовки, а мог бы ты рассказать, как твои навыки в рукопашном бою влияли на твою повседневную жизнь?
- Неожиданный вопрос для меня. Ответить на него трудно, так как всё переплелось. Из-за этого умения и своего характера я не раз оказывался совсем не в том месте, куда стремился в своих помыслах и мечтах.
- Интересно. А поконкретней можешь что-то сказать об этом?
- Ну, это разговор долгий, а наше обеденное время на исходе, - сказал Феликс.
Мы какое-то время шли молча. Возвращаться на рабочее место не хотелось, и я сказал:
- А что нам мешает продлить обеденный перерыв на час, или даже на два. Смотри какой день сегодня великолепный. Пройдемся еще раз по кругу или посидим у воды. Ты будешь рассказывать, а я слушать.
- Ладно, уговорил, - согласился Феликс. - Попробую это переплетение показать через пару ключевых моментов из своей прошлой жизни.
***
Cвое повествование Феликс начал со школы:
- Как ты знаешь, с осени 1954 года отменили раздельное обучение мальчиков и девочек. Переход на совместное обучение сопровождался изменением состава учащихся, которые теперь набирались только исходя из места жительства. Я был определён в седьмой класс бывшей женской школы номер 44, которая находилась рядом с моим домом на улице Жилянской. Четырехэтажная школа, построенная по специальному довоенному проекту, была большая - более тридцати классов по 30 - 40 учеников. Занятия проходили в две дневные смены, а вечером там работала вечерняя школа рабочей молодёжи. Массивное здание школы стояло в глубине улицы. От проезжей части её отделял большой двор, с декоративным садом, ограждённый металлическим забором. Главный вход в школу был на левой стороне фасада. Площадка перед ним была заасфальтирована и пребывала под постоянным наблюдением дежурной вахтёрши. Еще один вход был на правой стороне здания. Рядом находилась еще одна игровая площадка, для школьников младших классов.
Основная же спортивная площадка, была за школой, на уровне между её третьим и четвёртым этажом. К этой площадке вела крутая деревянная лестница. Вокруг площадки росли густые кусты и деревья, скрывающие от любопытных глаз всё, что происходила на ней. К тому же, при необходимости, оттуда можно было убежать на разные улицы: Жилянскую, Короленко, Сагсаганского или Тарасовскую. В учебное время на площадке хозяйничали школьные неформальные лидеры подростковых коллективов. В большинстве случаев ими становились физически развитые и нахальные подростки из числа второгодников или переростков, которых в послевоенное десятилетие в школах хватало. Одним из таких авторитетов был пятнадцатилетний Егор Будеев. Рослый, не по годам физически развитый он в учебе не блистал, зато любил третировать многих семиклассников и учеников из других классов. Такой себе паханчик со сворой подпевал, которые уважительно называли его Медведём.
Я как-то раз видел, как Будеев расправлялся с лидером одной из компаний пацанов, которые не подчинились ему. Он обхватил довольно крепкого семиклассника обеими руками и стал сжимать его. Тот попытался отодвинуть Будеева, но тщетно. И когда руки паренька согнулись, Будеев ударил его своим лбом в лицо, разбив до крови. Затем бросил пацана на землю и долго монотонно бил и издевался над ним, таская за ухо. Завершив экзекуцию, Будеев гордо посмотрел на окружающих и заявил, что так будет со всеми, кто не будет слушать его.
Постепенно Будеев подмял под себя лидеров подростков из других классов, но со мной у него вышел облом. Он не смог привлечь меня в своё окружение, хотя очень старался. И это злило его. Я вырос в этом районе, и имел определённый авторитет среди местных сверстников. Меня многие знали благодаря старшему брату, который был в большом авторитете у местной шпаны. Я, по причине своего заводного характера, участвовал во многих уличных стычках вместе с ним. Поэтому, несмотря на хорошую учёбу в школе, я уже несколько лет состоял на учёте в детской комнате милиции.
Между мной и Будеевым уже были небольшие столкновения, когда я заступался за своих друзей, поэтому понимал, что рано или поздно столкновения с Медведём не избежать. Исподволь стал готовиться к этому поединку, разбирая манеру его агрессивных действий и пытаясь найти в них слабые места. Я всегда искал не чем силён противник, а в чём он слаб. Точно предсказать время столкновения, конечно, не мог, но мог догадываться об этом исходя из особенностей поведение Будеева: его вызывающих взглядах, не к месту сказанных замечаний, случайных ударов плечом в коридорах, что составляло своего рода прелюдию к столкновению. Инстинктивно чувствовал, что небольшие знаки, посылаемые мне - потенциальному противнику, это своего рода сообщения, что время нашей встречи приближается. Я же подобных знаков не посылал. Для себя решил - никогда не делать никаких прелюдий к драке. Пустое это занятие, только раскрывает твои намерения и мобилизует противника.
Наш поединок состоялся в один из теплых апрельских дней, на спортивной площадке школы. Изучил Будеева достаточно хорошо и был готов к столкновению. И, когда в один из дней, он подошёл ко мне, в окружении своих друзей, и бросил небрежно: «Что смотришь?», я только улыбнулся в ответ.
Будеева моя улыбка раззадорила, и он стал напирать, перейдя на прямые угрозы: «Что лыбишься, шкет? Сейчас кровью умоешься, и уши оборву». На эти слова, я ответил подобающим образом, послав его на хер.
Будеев тут же бросился на меня, схватил в охапку и стал сжимать. Я же выставил руки вперёд и захватил пальцами заднюю часть затылка противника, упёршись локтями в его грудь. Сразу почувствовал, как Будеев задёргался, не ожидая такого рода сопротивления. Но применяя только одно действие, которое всегда прежде срабатывало, он не остановился, а, сцепив руки, продолжал сжимать меня. Но теперь и я давил, напрягая бицепсы обеих рук, вызывая у него боль в груди под ключицами и придвигая его голову к себе. Как только наши левые щеки соединились, случилось непредвиденное: Будеев укусил меня за верх уха. Я пришёл в бешенство. В ответ, укусил его за мочку уха, и, резко повернув голову вправо, оторвал её. Будеев закричал, пытаясь отодвинуться от меня, но я вцепился в него как клещ и снова сильно укусил за ухо, повыше. Хрящ хрустнул и ухо разорвалось. Мой противник начал приседать от боли, теряя равновесие и устойчивость. В тот же момент я резко толкнул его, и он упал на спину. Выплюнув всё, что было у меня во рту, прыгнул на противника и в ярости стал колотить его. Крови было много. Моя агрессия напугала Будеева. Плача, он пытался выбраться из-под меня. Когда кто-то оттащил меня от него, Будеев, не переставая плакать, стал осторожно ощупывать искалеченное ухо. По его растерянному лицу с широко раскрытыми глазами, было видно, что он не понимает того, что произошло. Я ещё некоторое время смотрел на поверженного противника, сжимая кулаки и тяжело дыша, а затем сделал шаг в его сторону. Заметив это, Будеев завопил и бросился к спасительной школе. В этот момент почувствовал, как мой окровавленный рот растягивается в идиотской улыбке.
- Ну, ты даешь! - прервал я рассказ товарища. - Сцепились, как две собаки.
- Что-то вроде этого. Довел он меня. А теперь слушай, чем всё закончилось. Хотя физическая и моральная победа была полная, но в целом последствия этой драки для меня были ужасны, практически сведя победу к поражению. Родители Будеева (отец, приехавший в Киев год назад из провинции, работал в партийных органах, а мать - в Шевченковском райисполкоме) подняли шум, угрожая судебным процессом. Они обвинили меня в умышленном избиении и членовредительстве сына партийно-советских работников, представляя это как политический акт. Меня поспешно исключили из школы. Но расследование вскрыло множество предыдущих инцидентов, в которые Будеев был вовлечён. За меня вступились несколько учителей, а также родители школьников, ранее пострадавшие от Будеева. В конечном счёте было принято компромиссное решение: мне позволили закончить седьмой класс, но потом я должен был оставить школу. Это означало, что после седьмого класса мог продолжить учебу в ремесленном училище или же идти работать на завод или стройку. В ремесленном училище учиться не захотел, а пошёл на завод, где работал отец.
Мне, можно сказать, повезло, что не осудили за эту драку и не попал в колонию. В те дни сделал важный для себя вывод - победа в любой схватке не много даёт, если её последствия приносят победителю одни проблемы. Всегда надо думать о схватке и последствиях как об одном целом.
- Феликс, у меня появился новый вопрос. Можно прямо сейчас его задам? - сказал я.
- Валяй!
- Помню, ты мне говорил, что твой отец кадровый военный. А при чем тут завод?
- Действительно говорил. Сейчас поясню эту метаморфозу. Мой отец был суровый мужик. Прошел финскую войну, а затем всю Отечественную, которую закончил командиром штурмового пехотного полка Отдельной ударной армии, имея семь боевых орденов, не считая медалей, и восемь пулевых и осколочных ранений. Наряду с фронтовыми наградами, он бережно хранил дюралевый расписной портсигар, подаренный ему фронтовыми товарищами в честь Победы, на крышке которого был изображен Кремль с соответствующей надписью, а на обратной стороне портсигара - выгравированный рисунок: танки идут в атаку с десантом на борту. Отец считал себя несправедливо демобилизованным из армии и, когда ему предложили должность начальника отдела кадров в каком-то проектном институте он отказался. Пошёл работать на завод по своей гражданской профессии - кузнецом.
- Да, неординарный был человек, - сказал я. - Теперь понятен твой выбор.
- На заводе в кузнечной бригаде отца, - продолжил свой рассказ Феликс, - даром время не засчитывали. Казалось, что работа мне досталась не трудная: загибать листовые железные заготовки в цилиндр, используя два вала, установленных на верстаке. Каждая заготовка из кровельного железного листа в полтора миллиметра и размером 70 на 70 сантиметров весила несколько килограммов. Поднять её и согнуть до встречи боковых сторон конечно можно, если заготовок немного. Но монотонно делать это целый день с двумя, иногда с тремя пятиминутными перерывами в час не легко даже для взрослого. А что говорить обо мне - четырнадцатилетнем подростке. Отец спуску не давал. Я, изо всех сил, с ожесточением гнул заготовки, стараясь выполнить задание. Конечно, мог отказаться и уйти с завода куда-нибудь на более лёгкую работу, но это означало показать свою слабость. Этого позволить себе не мог. Сдашься один раз, и всё. Это, как на тренировках, при отработке технических приёмов, убеждал себя, нужно стараться сделать больше повторений, а когда попадаешь на болевой приём терпеть до последнего. И, закусив губы, продолжал гнуть листы. Силёнок в руках было мало, и я гнул листы, используя не только силу рук, а также корпус и пресс. Если сил давить уже не было, приказывал себе: "Ну ещё раз, ну ещё чуть-чуть". Когда отцу говорили, что бы он остановил меня, тот усмехался и отвечал, что никто его не неволит, захочет - остановится сам.
Завод не отбил желание учиться. Решил доказать, что добьюсь своего рано или поздно, что не всё ещё потеряно. Как подросток, я работал всего три дня в неделю, и всё своё свободное время делил между тренировками и повторением школьного курса. Проработав июнь и июль, получил заводскую характеристику и подал документы в Киевский кинотехникум. Экзамены сдал на все пятёрки, кроме четвёрки по русскому языку и был зачислен на первый курс.
Феликс замолчал и посмотрел на меня:
- Ну как тебе первый пример?
- Очень поучительная история, - сказал я. - Такое запомнится на всю жизнь.
- А теперь расскажу о другом ключевом обстоятельстве, - улыбнулся Феликс, - возникшем уже после окончания техникума. Хотя оно лишь косвенно связано с моим увлечением борьбой, но весьма показательно в моральном аспекте нашей тогдашней жизни.
***
- С отличием окончив кинотехникум, - начал Феликс, - и получив право на поступление в институт без обязательной отработки по распределению и с задержкой призыва в армию на один год, я не преминул воспользоваться этой льготой и жарким летом тысяча девятьсот шестидесятого подал документы для поступления на электроакустический факультет Киевского политехнического института.
Проходной бал на этот факультет был 20 балов. За предыдущие четыре экзамена я уже имел девятнадцать балов и был уверен, что на последнем экзамене (это была физика), как минимум, получу тройку. Поэтому проигнорировал слова заведующего кафедрой физкультуры, что надо подстраховаться, и для этого он зайдёт передо мной на экзамен, чтобы попросить членов комиссии не придираться. Завкафедрой был очень заинтересован в поступлении молодого и перспективного борца, мастер спорта по самбо и перворазрядника по классической и вольной борьбе. В то время в политехе не было ни одного мастера спорта по самбо. Гордыня взыграла, и я решительно отказался, заявив: «Сдам сам». Завкафедрой не возражал. Взяв билет, подробно расписал каждый вопрос и решение задачи на выданных листках со штампом. Так делал всегда, чтобы не сбиться при ответе. Когда меня вызвали, отвечал спокойно и уверенно. Все ответы по билету и на дополнительные вопросы не вызвали никаких замечаний. Правда, заметил, что двух членов комиссии мои ответы почему-то раздражали. Закончилось это тем, что председатель экзаменационной комиссии по физике усмотрел в моем ответе на дополнительный вопрос сомнение в его корректности и возмущённо сказал, что я нахал - указываю преподавателям какие нужно задавать вопросы. Поэтому пусть абитуриент подумает, подучится и на следующий год приходит сдавать ещё раз.
Увидев двойку в своём экзаменационном листе, я потерял дар речи. По дороге домой, осмыслив происшедшее, ругал себя: «какой же я самонадеянный дурак». Ведь предупреждали меня, знающие люди, что с моей "графой" поступление в КПИ затруднено, тем более на режимный электроакустический факультет, выпускники которого в основном работают на оборонных предприятиях. Неспроста завкафедрой физкультуры хотел помочь. Он знал, что меня ждёт. Горечь обиды жгла в груди. Особенно доставало, что не сумел использовать свой шанс и потерял льготу на поступление и отсрочку от армии по своей собственной глупости. Я был несколько наивен в житейских вопросах, но не настолько, чтобы не понимать, что справедливость понятие относительное. Вспомнил, как несколько лет назад пожаловался своему тренеру, что судьи несправедливо присудили победу по очкам моему противнику. В ответ тренер сказал, что нужно было показывать на ковре явное преимущество. Или, что еще лучше, закончить схватку болевым приёмом. Тогда никто бы не усомнился в твоей победе. Выходит, что и на последнем экзамене нужно было применить силовой прием, в лице физрука. И всё было бы по справедливости.
Вечером дома состоялся неприятный разговор с родителями, которые сразу были против, как они выразились, бредовой идеи поступать в КПИ, да ещё на такой факультет. Они рекомендовали поступать на механический факультет какого-нибудь менее престижного вуза, где не было большого конкурса и меньше обращалось внимание на анкетную графу национальность. Отец, узнав о моем провале и некоторые подробности, просто махнул рукой и добавил, что уже давно понял, что вокруг говорят одно, а делают другое. А мать, вечный борец за справедливость, сказала, что она так это не оставит и будет добиваться пересмотра результатов последнего экзамена. Я никогда не спорил с матерью, промолчал и этот раз, но подумал: «Если не найдётся толкач, то это бесполезно. Не пропаду - профессия у меня уже есть. Вот вернусь из армии, тогда поступлю на вечернее или заочное отделения.
Утром следующего дня позвонил заведующему кафедрой физкультуры. Он с раздражением сказал, что сделать ничего уже нельзя. Я поблагодарил его за поддержку и попытку оказать мне содействие, и выразил сожаление о случившемся.
Днём зашёл в отдел кадров на комбинат, где я работал монтажником и предупредил, что с понедельника выхожу на работу, а к вечеру поехал в спортзал и рассказал всё своему тренеру Ярославу Ивановичу. Выслушав меня, пообещал помочь для чего переговорит с Петровичем, который меня хорошо знал. Он имел ввиду полковника Николая Петровича Тимченко, который тогда работал в республиканском МВД. Когда-то Тимченко, молодой опер из одиннадцатого отделения милиции оторвал меня от улицы и привёл в "Динамо", а в 1955 году спас от колонии, взяв под своё поручительство. Ярослав Иванович служил под началом Тимченко в конце войны во фронтовой разведке. После войны они всё время поддерживали дружеские отношения, так как оба были фанатами борьбы. Тимченко жил на втором этаже в том же доме, что и я. Через несколько дней, Николай Петрович встретился со мной у него на квартире. Предложил подать с его помощью документы и результаты вступительных экзаменов в Киевскую высшую школу милиции на площади Урицкого. Он даст нужную рекомендацию, а мне нужно взять еще одну - с моей работы. Казалось, что судьба улыбнулась мне, но отказался - не хотелось всю жизнь быть участковым или районным опером. Честно сказал об этом Петровичу. Тот посмотрел внимательно на меня, помолчал, а затем сказал, что возможно я прав в своем отказе, так как на гражданке у меня перспектив больше. Вскоре, в октябре, призвали в армию, - закончил свой второй рассказ Феликс.
- В этом случае самбо тебе не помогло, - сказал я. - Сам виноват. А чем закончилась попытка твоей матери опротестовать придуманную двойку по физике?
- Ей пришлось побывать у разных чиновников. Вначале она добилась встречи с кем-то из начальства КПИ, но безрезультатно. Поход в министерство и горком также ничего не дал. Тогда мать пошла на приём к начальнику Юго-Западной железной дороги, где она давно работала в управлении грузовых перевозок. Начальник дороги, депутат Верховного Совета, выслушал её и сделал официальный запрос на проверку результата экзамена. Буквально через несколько дней после моего ухода в армию, министерство высшего и среднего образования в ответ на депутатский запрос прислало письмо, в котором сообщалось, что по результатам проверки моих экзаменационных листов по физике, двойка была заменена на тройку, и я зачислен на первый курс. Могу приступить к учёбе или взять академический отпуск, если есть уважительная причина. Приятно было это узнать, но поздно, мой поезд ушел.
- Дорога ложка к обеду, - резюмировал я, и спросил. - А где ты служил?
- О, это особая, в некотором роде судьбоносная история. Сейчас расскажу, куда я загремел сразу после призыва в том же шестидесятом, опять-таки благодаря самбо.
***
- В конце сентября, - приступил к очередному рассказу Феликс, - проводилось квалификационное первенство города по самбо среди спортивных обществ. По сути дела, это был отбор кандидатов в сборную Киева на предстоящее очередное первенство Украины. Я не был в числе претендентов, так как скоро призывался в армию. Участвовал для того, чтобы не потерять форму, и это не было секретом. Перед четвертьфиналом, ко мне подошли двое из команды "Буревестника" и попросили незаметно уступить их парню. Мол тебе всё равно, а ему нужна победа над "мастером", которая засчитывается, как две победы над перворазрядником, да и место у него будет повыше. Я отказался, и мне мягко намекнули, что могу очень пожалеть. Когда мы сошлись на ковре, мой соперник физически очень сильный и накаченный парень наклонился ко мне и спросил:
- Ну, что не передумал?
- Нет,- ответил я, - попробуй сам.
Тогда прозвучало:
- Хана тебе, жидок. Раздавлю, как клопа.
Я не пропускал безнаказанно такие слова, тем более чётко сказанные, и решил тут же применить свой коронный прием: вывести противника из состояния равновесия и устойчивости, а затем скрытно нанести ошеломляющий удар. Притянув за куртку правое плечо противника, резко выбросил свою левую руку вперёд, и поворачивая вправо свой корпус до предела. Моё левое плечо сильно ударило противника в челюсть с правой стороны, заставляя его отшатнуться, откинув голову и корпус назад. Это мне и нужно было. В тоже мгновение я выставил согнутую в локте правую руку перпендикулярно своему корпусу и резко развернулся влево до предела, имитируя попытку проведения нырка под правую руку соперника. Мой локоть с большой скоростью врезался в шею противника с левой стороны. Сила удара была очень большая не только за счёт разворота корпуса, но и за счёт высокой скорости движения руки в момент удара. Но, к сожалению, я ошибся в дистанции и мой локоть ударил не в бок шеи, что вызывает на мгновение потерю ориентации в пространстве, а в кадык и переднюю часть гортани, практически разорвав её. От сильнейшей боли, парень начал приседать, а затем рухнул на ковёр без сознания. Никто ничего не понял, так как всё произошло в мгновение ока. Схватка была остановлена. Врач констатировал тяжелейшее повреждение гортани и немедленно отправил борца в больницу. Меня сняли с соревнований за проведение приёма, приведшего к тяжкому телесному повреждению. Квалификационная комиссия расценила мои действие, как несчастный случай при неудачной попытке проведения приёма.
Исполнение комбинации было настолько быстрым, что ни судьи, ни тем более зрители, ничего не заметили. Только Ярослав Иванович после всего спросил меня:
- За что ты его так наказал? Уж слишком жестоко.
- За дело. Вы то верите мне? Но такого результата я не хотел, несколько ошибся в исполнении приема.
- Если бы не знал тебя с детства и не верил, то ты уже бы сидел перед следователем, - сказал Ярослав Иванович. - Так что он сделал?
- Пообещал раздавить меня, жида, как клопа. А что бы вы сделали на моём месте? Промолчали?
- Удавил бы, - отрезал тренер.
- Так разве я не ваш ученик?
- Да, наломал ты дров, - сказал Ярослав Иванович. - И зачем мы с Петровичем научили тебя всем этим штучкам из боевого самбо. Тебе как можно быстрее надо уезжать из Киева подальше, в войска. Пока не разобрались. За побоище, что ты устроил, тебя могут лишить "мастера», а то и дело пришить.
- А вы можете ускорить? - спросил я.
- Попробую, но в дыру отправлять тебя не хочу. В Баку поедешь?
- Мне безразлично куда. А что там? - поинтересовался я.
- Сейчас набирают перспективных ребят в спортроту Бакинского округа. Не знаю, удастся ли засунуть тебя туда. Ведь ты не можешь выступать как минимум год. Но попробую.
Обрадованный, я поблагодарил Ярослава Ивановича.
- Ты не очень радуйся. Мне кажется, там не только спорт, но всё же лучше, чем нервотрёпка в Киеве.
Ярослав Иванович слов на ветер не бросал. Уже через день меня вызвали в военкомат, а ещё через четыре дня поезд увозил меня в составе команды на юг. Весь эшелон был составлен из плацкартных вагонов, где каждый призывник имел свою полку. Команда состояла из двенадцати человек, три мастера спорта, остальные – опытные перворазрядники: по боксу, борьбе, многоборью. Опекали команду старший лейтенант Никандров и сверхсрочник старшина Сковорода, фронтовик. Никандров размещался в офицерском купе, а Сковорода неотлучно был с нами. Было ощущение, что он наблюдает и изучает нас. Да и Никандров на остановках часто вёл беседы с глазу на глаз то с одним, то с другим из команды. В Баку нашу команду и ещё человек пятьдесят посадили в два автобуса и повезли в какой-то пригород.
Как потом оказалось, мы попали в Бакинскую окружную школу младших командиров, расположенную в нефтяном посёлке Шихов прямо на берегу Каспийского моря. Практически посёлка, как такового, не было. Вокруг, куда ни посмотришь, одни нефтекачалки и ряд вспомогательных строений. Курсантов в школе было много - человек пятьсот. В ней готовили специалистов по всем основным военным специальностям: радистов, локаторщиков, операторов для радиотехнических, радиолокационных, зенитно-ракетных и авиационных частей округа. Курс обучения - от шести до двенадцати месяцев. Порядки в школе были драконовские: перемещаться по территории школы - строем или бегом, увольнения в город только групповые с офицером на автобусе школы. Занятия для осеннего набора начинались первого ноября. За неделю до этого мы приняли присягу.
На следующий день после принятия присяги, командир взвода старший лейтенант Никандров подозвал меня и говорит:
- Похоже, ты что-то натворил на гражданке. Давай бегом в Ленкомнату. Там тебя военная прокуратура дожидается.
От такой новости, я, естественно, расстроился, но виду не подал. Зайдя в Ленкомнату, где за столом, покрытым красной тканью, сидел молодой капитан с артиллерийскими эмблемами на погонах, листая пухлую папку, представился по уставу.
- Садитесь, товарищ рядовой,- не вставая, сказал офицер. - У нас с вами будет долгий и серьёзный разговор. Фамилия моя Касатонов. В Киеве против вас возбудили уголовное дело, связанное с нанесением тяжких телесных повреждений, но поскольку вы призваны в армию, дело было переслано в окружную военную прокуратуру. В военной прокуратуре мне порекомендовали поговорить с вами. Мы изучили ваше личное дело и убеждены, что вы честный советский человек, преданный своей стране и никаких преступлений не совершали. Правда, были проблемы с милицией в юности, но кто был без греха в школьные годы.
«Ничего себе темпы, - подумал я, внимательно слушая капитана. - За месяц и дело завели, и прошлое раскопали, и меня так далеко разыскали, а почему не задерживают? Ведь я могу сбежать, да ещё с оружием. И кто этот офицер, если ему рекомендовали только разобраться со мной? Выходит не следователь. Тогда кто? Откуда у него значок парашютиста с большим количеством прыжков, да ещё две боевые награды в его-то возрасте? Что-то здесь не так».
А капитан продолжал говорить:
- Очень хочу вам помочь, но для закрытия дела нужен обоснованный повод. Один из возможных вариантов это направить вас служить в закрытый гарнизон с очень ограниченным доступом и перепиской, а также подпиской о неразглашении. Никаких увольнительных и отпусков до окончания срока срочной службы. Причём служба будет тяжёлой. Согласились бы вы на такой вариант?
- Выбора я не вижу, товарищ капитан. А к тяжести мне не привыкать.
-Do you speak English (вы говорите по-английски)? - неожиданно капитан перешел на английский.
- I can read and write reasonable well, but my oral speech is not good, no practice (я могу читать и писать довольно хорошо, но устная речь плоха, нет практики), - ответил я, после секундного замешательства.
- Do you know any other foreign languages (знаете ли другие иностранные языки)? - задал очередной вопрос капитан
- Practically no. A little bit Spanish, as a beginner (практически нет. Чуть-чуть испанский, как начинающий).
- Where did you learn a foreign language (где вы изучали иностранный язык)?
- On courses of foreign languages. Two years - English, one year - Spanish. However, I didn’t manage to finish study (на курсах иностранных языков. Два года - английский, один год – испанский. Правда, не успел закончить учёбу).
- Скажите, это останется между нами, как вы умудрились перебить гортань, да ещё так, что никто ничего не заметил? - спросил капитан, неожиданно, снова перейдя на русский.
- Это произошло не преднамеренно. Просто скорость исполнения была достаточно велика.
- Понятно, - сказал капитан. - Привет от Ярослава Ивановича. Он мне всё рассказал.
Ещё с полчаса Касатонов расспрашивал меня о самых разных вещах. Потом достал из папки какой-то документ и, глядя на меня в упор, произнес:
- Вот копия рекомендательного письма полковника Тимченко для поступления в Высшую школу милиции. Вы могли получить юридическое образование, но отказались. Неужели только из-за возможных затруднений в карьерном росте? Тем более что здесь упомянуто наличие у вас определённого оперативного опыта.
- Наличие некоторого опыта, и не только оперативного, позволило мне принять такое решение, - ответил я.
- Хорошо, тогда перейдем ближе к делу. Но прежде подпишите этот документ о неразглашении и ответственности.
Я прочитал текст документа. Ничего особенного в нём не было: обычное обязательство о неразглашении, которое подписывается при работе на режимных объектах. В комбинате подобное подписывал. Подписал и этот документ.
Взяв мое обязательство, Касатонов продолжил разговор:
- Я подбираю людей в группу по внешнему сопровождению, охране и защите определённых лиц и мероприятий от нападения в условиях ограниченных возможностей применения огнестрельного и холодного оружия. Эти люди не должны выделятся из общей массы, они должны уметь растворяться в окружающей среде, должны быть готовы выполнить поставленную задачу в любых условиях, даже если это предполагает риск потерять жизнь. Это не исключает выполнение и других задач. За невыполнение поставленной задачи - суд специального военного трибунала. Обучение - три месяца здесь по отдельной программе, затем (после успешного окончания курса) два - три месяца обучения в полевых условиях в моей группе. Процесс обучения трудный, как в физическом, так и в психологическом плане. Одна из главных сложностей в нашей работе - это быть максимально незаметным и, как можно, меньше привлекать внимания. Вопросы есть?
- А если я не смогу закончить курс? - сказал я
- Ваше дело будет закрыто только после успешного окончания полного курса обучения, - ответил капитан. - Вот документ, подтверждающий ваше добровольное согласие и понимание всей меры ответственности, которую принимаете на себя. Прочитайте и, если согласны, подпишите его.
Я пробежал глазами документ и, ни слова не говоря, подписал его. А про себя подумал: «Три армейских года пролетят незаметно. Потом - дембель. А там работа и учёба в институте, и никаких тебе проблем». Рассуждая подобным образом, я забыл про поговорку: "Человек предполагает, а бог располагает". Да три года срочной службы пробежали быстро. Но жизнь моя потекла по совсем другому руслу, чем я тогда себе представлял. Вот такие пироги, - закончил свою необычную историю Феликс.
- Ты меня заинтриговал, прямо детектив какой-то, - сказал я.
- Почти, - скромно согласился Феликс. - Но об этом лучше не говорить.
- Хорошо, не будем. Ну а о военной академии, которую ты потом закончил, пару слов можешь сказать?
Об этом могу, - усмехнулся Феликс. - Давай расскажу, как попробовал шашлык из камбалы.
- Шашлык? - удивился я. - О таком шашлыке даже не слышал. Ты, наверное, оговорился, имея в виду уху.
- Нет, всё правильно. Расскажу именно о шашлыке, ну и об ухе тоже. Тебе, как рыбаку интересно будет послушать. Пополнишь свои познания в рыбных блюдах.
***
Феликс, выдержав паузу, приступил к изложению не совсем обычной рыбацкой истории:
- Тысяча девятьсот шестьдесят четвертый год стал в какой-то степени знаменательным для военной академии. Выпуск того года оказался последним, в котором были слушатели из других стран. Академия перешла на повышенный жёсткий режим секретности. Она стала готовить специалистов по новейшим видам вооружения для космической и противоракетной обороны. В группе, где я учился, готовили аналитиков и алгоритмистов по оценке космической обстановки по данным станций раннего и дальнего обнаружения космических объектов, включая баллистические ракеты. Такие станции размещались по всей территории Советского Союза.
В июле меня и ещё четырех слушателей из нашей группы послали на войсковую стажировку в Крым, в бригаду ПВО, штаб которой размещался в Севастополе, точнее на одной из окраин города.
Все стажеры - два старших лейтенанта и три слушателя без офицерских званий (в их числе был и я) учёбу в академии воспринимали очень серьёзно. В прошлом все окончили училища с золотой медалью или с отличием. Мечтали достичь большего, чем их отцы. Четверо из них были дети генералов, выпускники суворовских училищ разных лет. Офицеры прошли через ракетный полигон Капустин Яр. Я тоже не был армейским салажонком, имея за плечами три года службы в войсках.
Нас поселили в двух комнатах офицерского общежития на бульваре Нахимова, почти в центре города. Утром автобус увозил нас в штаб бригады вместе с другими офицерами и сверхсрочниками, а вечером к часам шести мы возвращались в город, если, конечно, в бригаде не было задержек. Жили дружно, соблюдая внешние правила армейской субординации. Не кичились своим положением и связями и были в очень хороших отношениях с другими офицерами. В свободное время, переодевшись в гражданскую одежду, уходили гулять по городу или шли на танцы. Наслаждаясь вечерней прохладой после изнуряющей дневной жары, пили холодное газированное сухое белое или розовое вино, которое продавалось из бочек прямо на улицах Севастополя, так же как квас или пиво в других городах. В первый вечер мы немного перебрали, выпив по несколько кружек вина. В дальнейшем не рисковали, чтобы случайно не испортить себе оценку и характеристику за стажировку.
Спустя несколько дней, ко мне подошёл начальник особого отдела бригады капитан Артемьев. Задав пару дежурных вопросов, он сказал, что слышал о моем прошлом, и попросил меня поделиться с ним и его двумя помощниками опытом в применении боевого самбо. Я согласился. Мне самому не хотелось терять форму, тем более что после стажировки сразу же начинался месячный отпуск. Прослышав об этом, товарищи по академии тоже захотели участвовать в тренировках. Эти занятия помогли нам скоротать многие вечера. Артемьев оказался неплохим парнем. Я сдружился с ним, несмотря на различие в возрасте и положении.
Когда до окончания стажировки оставалось совсем ничего, заядлый рыбак Артемьев и его друг - начальник Севастопольского погранучастка (тоже капитан), пригласили нас в ближайшую субботу на уху и шашлыки из камбалы. В пятницу они поставили в море перевёртки на камбалу, также оформили для нас разрешения на субботнее пребывание на берегу и морскую рыбалку в трехмильной зоне. В субботу, в пять утра, Артемьев с одним из своих помощников заехали за нами в общежитие. За городом, на песчаной косе, уходящей прямо в море, рыбаков уже ждал друг Артемьева с двумя яликами. Был штиль. Теплое море лениво накатывалось на косу, провоцируя нас на купание, что мы, не сговариваясь, и сделали - поплавав и поныряв в исключительно чистой воде. Затем, после короткого инструктажа, проведенного хозяевами, на двух яликах вышли в море рыбачить, оставив помощник Артемьева на берегу готовить костёр, воду, устанавливать треножник для костра и мангал. Ловили кто на спиннинг, кто на удочку. Рыбак я неумелый, но несколько рыбёшек поймал на удочку. Часам к девяти добыли достаточно мелкой рыбы, и пошли проверять перевёртки. Если камбала была длиной меньше, сорока сантиметров, её тут же выпускали. Где-то за час объехали все перевёртки, делая заметки. Когда вернулись на берег, нас ждал пограничный наряд. Капитан и Артемьев передали старшему заметки, которые они подготовили в море.
- А зачем они это делали? - спросил я, прервав рассказ.
- Это правило погранзоны. Они в записках указали где и сколько поставили переверток, где убрали. Там всё контролируется. Что-то ещё не ясно? - спросил Феликс.
-- Нет, нет! - поспешно сказал я. - Жду продолжения.
- Наряд ушел, и организаторы пикника приступили к приготовлению ухи и прочего угощения. Начали с закладки в море, рядом с берегом, несколько фляг со спиртом и сухим вином. Затем помощник Артемьева развел костёр, повесил на металлическую треногу средних размеров казан и наполнил его привезенной с собой водой. Когда вода закипела, Артемьев опустил в него часть из наловленной мелкой рыбы, предварительно сложенной в марлевый мешочек. Через некоторое время он вынул мешочек и добавил казан новую порцию мелочи. Эту операцию повторил четыре раза. Потом добавил куски камбалы и другой крупной рыбы, предварительно почищенной, и немного картошки. Артемьев ещё долго колдовал над казаном. Волжанин - знал толк в приготовлении ухи.
Шашлыком занимался его друг. Из крупной камбалы он вырезал большие куски мяса, которые складывал в специально приготовленную посудину. Потом нарезку залил каким-то соусом, принесённым им из дома, чем-то присыпал, плотно закрыл крышкой и поставил в воду у берега, придавив несколькими камнями. К одиннадцати часам всем захотелось есть и для легкого перекуса нажарили немного рыбы. Мы с удовольствием приняли по грамм тридцать спирта, закусили жареной рыбой со свежими овощами и пошли купаться.
Примерно через час Артемьев объявил, что уха готова и нужно разогревать мангал. Но все же решили сначала поесть ухи, один запах которой возбуждал аппетит. Артемьев налил каждому по полной миске и, как полагается, выпили по сто грамм разведенного родниковой водой спирта (оба капитаны спирт не разводили, а просто запили водой). Густая, наваристая, с дразнящим запахом специй, с плавающими пятнами жира и большими кусками рыбы, уха была очень вкусна. Мягкое тепло разлилось у меня в груди, и я заработал ложкой с такой скоростью, что Артемьев предложил добавку, но, шутя, напомнил, что надо оставить место для шашлыка. Заморив червячка, снова пошли купаться. А пограничник начал колдовать над мангалом. В середине дня шашлык был готов. Чуть отдающие дымком, мягкие как масло, нежные и сочные куски камбалы вперемежку с помидорами, луком и красным сладким перцем, умеренно острые, пошли на ура под белое прохладное вино. Между участниками трапезы стихийно возникли обычные для таких случаев веселые разговоры. Я нашел общий язык с пограничником относительно приёмов по обезоруживанию, обезвреживанию и одиночному захвату противника. Получилось нечто вроде показательного обмена опытом.
Время пролетело незаметно. Пора было собираться в обратный путь. Костёр давно погас, но в мангале ещё немного теплились угольки. Залили их водой и высыпали в заранее выкопанную яму, туда же положили весь оставшийся мусор. В общем, вернули месту отдыха первозданный вид.
Под вечер приехали в общежитие. Тепло попрощались с Артемьевым. Поблагодарив за незабываемую рыбалку, пригласили его заходить к нам в Харькове; оставили свои московские телефоны, если вдруг пересекутся наши пути в столице.
На следующий день, в воскресенье, рано утром к нам заглянул помощник Артемьева. Он принес пропуска на военно-морской парад в честь дня ВМФ, предупредив, что чем раньше придем на набережную, тем ближе будем к морю. Собрались быстро. В половину восьмого были на набережной, активно заполняемой зрителями, и еле нашли место в первом ряду.
В бухте двумя рядами стояли боевые корабли различных классов, расцвеченные флажками. В девять часов на кораблях началось построение личного состава. Знакомая картина. Ведь мы сами всего около двух месяцев назад участвовали в военном параде в Харькове, и хорошо знали, чего стоит это ранее построение и длительное стояние. Погода была подходящая, солнце ещё не палило, а легкий ветерок не потерял своей свежести. Через час начался морской парад. До этого я не видел ничего подобного. Особенно впечатлил объезд кораблей адмиралом на нарядном катере и скоростной проход ракетных катеров. От них волна была такой сильной, что захлестнула берег. Мы едва успели спасти свои вещи, а радиоприемник "Спидолу" смыло в море.
Вечером этого дня мы устроили в общежитии прощальный ужин. Пришли офицеры, с которыми общались всё это время. Пили, закусывали, слушали музыку и пели песни под чей-то магнитофон. У всех было прекрасное настроение. Стажировка закончилась, начинался месячный отпуск. Возвращаться в академию не было необходимости. Отчёт по стажировке был подготовлен и его перешлют в академию прямо из бригады. Утром, на уазике, который нам выделил начальник тыла бригады, поехали в Симферопольский на аэропорт. Отпускные документы и проездные литера у нас были с собой. Вот тебе коротенькая зарисовка из того периода, когда я учился в академии.
На этом, пожалуй, поставлю точку в своем повествовании. Все равно всего не расскажешь. Думаю, эти четыре истории в определенной мере удовлетворили твой интерес к моей скромной персоне, и раскрыли некоторые причины моих пристрастий и поступков, как хороших, так и не очень, - подвел итог Феликс.
***
Я, переваривая откровения товарища, подумал: «Действительно, что-то стало более понятным для меня. Но аппетит приходит во время еды и, сейчас, у меня в голове вертелся ещё один простенький вопрос и решил его задать».
- Феликс, время ещё у нас есть и, если ты не против, хочу тебя попросить привести пример, когда твое владение приемами самообороны реально помогло на улице или еще где-нибудь в обычной, будничной обстановке?
Феликс не сразу откликнулся на мою просьбу. Помолчав пару минут, сказал:
- Не хочется тему самбо снова подымать. Ну, да ладно, так и быть, раз тебе это интересно, расскажу, для полноты картины, ещё одну историю из предармеского периода. Она тоже была весьма поучительным для меня. Но придется сделать небольшое лирическое отступление. Иначе тебе трудно будет понять мои жестокие действия, о которых собираюсь сейчас поведать.
После окончания техникума я влюбился, всерьёз и, как мене казалось тогда, навсегда. Звали девушку - Таня. Влюбился с первого взгляда, хотя знал её давно - жила по соседству и мы учились в одной школе. Но когда тебе тринадцать лет, ты не обращаешь внимания на одиннадцатилетнюю девчонку. Встретились случайно возле моего дома. Понадобилось несколько минут ничего незначащего разговора и одного взгляда в её большие добрые глаза, чтобы другие девушки перестали для меня существовать. Теперь свободные вечера и дни мы проводили вместе.
У Тани была близкая подруга Алла, с которой они учились в одной группе на третьем курсе техникума лёгкой промышленности. Высокая, стройная, несдержанная в выражении своих эмоций, брюнетка Алла была внешне и внутренне антиподом подруги - круглолицей, с немного вздёрнутым носиком, невысокой и пухленькой, смешливой шатенки. Им было по семнадцать лет. Алла встречалась с курсантом Киевского военно-инженерного авиационного училища Сергеем. Они дружили с детства и собирались пожениться после окончания Сергеем учёбы.
Я не знаю, чего Алле не хватало в жизни, но она постоянно язвила на наш счёт, и, как бы шутя, пыталась вмешаться в наши взаимоотношения. Но ни я, ни тем более Таня, её шутки не принимали всерьёз. А напрасно.
Как-то в конце августа, в прохладный пасмурный, больше похожий на осенний день Алла встретила нас во время прогулки и попросила меня исправить ей проводку в доме, и ещё сделать какие-то мелочи по хозяйству. Я удивился её просьбе и отказался. Заодно поинтересовался почему это не может сделать её парень. Алла отшутилась, сославшись на беспомощность Сергея в таких вопросах. А потом, решив меня подзадорить, сказала: «Ты что боишься, что не справишься?» Вместо ответа я только хмыкнул, пожав плечами. Таня подругу поддержала, попросив меня ей помочь. Я согласился. Договорились, что зайду к Алле через день после работы - часов в семь или пол восьмого вечера.
В день, когда я должен был помочь Алле, прилично устал. Заводили и укрепляли трубы под силовые и акустические линии для будущей киноконцертной аппаратуры Дворца спорта. Вся закладка труб велась на большой высоте, практически под крышей, и это требовало дополнительного напряжения. Хождение, по металлическому каркасу потолка, даже при надетом поясе безопасности, нервирует и требует дополнительного напряжения. Тянуло пойти домой, до которого всего один квартал, и поесть, но решил сразу ехать к Алле. Частный дом, в районе станции Киев-Товарный, в котором она с матерью снимала флигелек, нашел легко. Раньше бывал здесь и хорошо знал это место. Но район этот не любил. Легко можно было нарваться на ватаги местных пацанов, особенно в вечернее время.
Открыв калитку, зашел во двор и позвал Аллу, которая тут же выглянула из-за двери флигеля. Для реализации своей цели - вбить клин между мной и Таней, она подготовилась основательно: оделась в ситцевый лёгкий халатик; матери дома не было; нажарила картошки с салом и луком; электропроводка была в порядке, не работала только одна розетка, да и та, как я выяснил, была специально повреждена. Когда я быстро все исправил, предложила перекусить. Стол уже был накрыт. Я, понятно, не отказался и с аппетитом приступил к поглощению картошки.
Алла тоже села за стол, но не ела, а только в упор смотрела на меня, подперев кулачком подбородок. Она была очень красивая: распущенные до плеч волосы, играя чёрным блеском, подчёркивали правильные черты несколько продолговатого лица с глубокими большими темными глазами, соболиными бровями и чувственным ртом. Халатик едва прикрывал высокую грудь. Алла постоянно улыбалась, но в её глазах была заметна какая-то настороженность и напряжённость.
- Вот зараза! - вырвалось у меня.
- Ты подожди с комментариями, - остановил меня Феликс. - Самое интересное впереди. Когда я поел, Алла предложила попить с ней чая. Я отказался, сославшись на позднее время и, что мне ещё нужно встретиться с Таней. И тут она задает мне прямой вопрос: «А я тебе нравлюсь?» Я оторопел, и пока думал, как ответить, Алла села мне на колени и стала целовать. Затем обняла, прижавшись ко мне упругой грудью, и спрашивает: «Ну чем я хуже Таньки?» От близости красивой девушки зашумело в голове. Я был готов отдаться порыву страсти. Но какой-то внутренний протест сдержал меня. Мелькнула мысль: «А как же моя Таня!» Сняв Аллу со своих колен, встал и грубовато сказав, чтобы больше она так никогда не делала, направился к двери. Вслед услышал угрозу:
- Не уходи, а то ой, как пожалеешь.
Перед тем, как выйти из комнаты, я повернулся к Алле. Увидев её глаза, полные злобы и ненависти, сказал с надрывом, чтобы она больше не лезла к Тане в подруги, иначе обо всём ей расскажу. Алла, в ответ натянуто улыбаясь, сказала:
- Да она тебе никогда не поверит. Кто ты, а кто я?
Я не стал ей отвечать и вышел на улицу. Было уже темно. Вечерняя прохлада освежила голову, но настроение было скверное. Очень тяжёлое и неприятное чувство давило грудь. Захотелось быстрее увидеть Таню и обнять её. Я быстро пошёл по узкой слабоосвещенной и пустынной улице по правлению к мосту через яр. Пятнадцатиметровый мост был старый и узкий. Имел деревянный тротуар только с одной стороны и проезжую часть шириной в одну машину. Я всегда инстинктивно старался избегать таких мест, так как это было идеальное место для грабителей. Сбежать здесь некуда, и вокруг никого. С одной стороны улицы был пустырь. С другой - в нескольких метрах от проезжей части улицы, стояло несколько частных домиков, и виднелись закрытые металлические ворота багажного отделения станции Киев-Товарный. Ночью обычно там никого не было, кроме охранника в будке за воротами.
На полпути к мосту, слева, прислонившись к стенке одноэтажной лачуги, стоял рослый парень в куртке и кепке с сигаретой в левой руке. Правую руку он почему-то держал за спиной. Я засёк его рефлекторно, отметив длинные волосы. Что он тут делает? Возможно, вышел по нужде, но его поза настораживала. Я заметил, что он наблюдает за мной. Кто он? Шпанюк? Гопстоппер? Возможно, тогда он не один. В общем, он мне не понравился. Я прошел мимо него, сойдя с асфальтовой дорожки на гравий, насыпанный перед мостом. Оглянулся и увидел, что парень отошел от стены и двинулся в моем направлении, неся в правой руке полуметровый отрезок трубы. Это могло означать, что у него не было другого оружия. Вспомнилась угроза Аллы. Явно без неё тут не обошлось. Как бы в подтверждение моих опасений, на другом конце моста появилось два парня в тёмных рубашках с короткими рукавами. Один из них был тоже с куском металлической трубы, которой он шлёпал по ладони. Подойдя поближе, сказал противным писклявым голосом:
- Шо за ситуацию мы тут имеем?
Я резко остановился и развернулся вполоборота, чтобы видеть оба конца моста. Всё немедленно встало на своё место: это не грабители. Те не показывают трубы, потому что труба в психологическом отношении ужасное оружие. Да и разговор с грабителем начинается, обычно, отвлекающим простым вопросом типа: «Эй, мужик, есть закурить?» или «Эй, дядя, как добраться до трамвая?», а не с откровенной угрозы. Меня ждали. Я узнал парня без трубы, идущего чуть позади писклявого. Это был Сергей, жених Аллы.
Ещё с того времени, когда был подростком, я понял, что цель подобных «наездов» состояла не в том, чтобы просто избить определенного индивида, причинив ему физические страдания. Должен быть сыгран некий спектакль, в котором постановщики жаждут насладиться прелюдией страха, позора и унижением жертвы. Я сам никогда не участвовал в таких сценах. Если не было возможности избежать драки, всегда действовал без проволочек. В тот злополучный вечер возникла именно такая ситуация. Избежать столкновения уже не мог и решил наказать этих парней.
Двое из них, те, что с трубами, были уже рядом. Писклявый поигрывая трубой, смотрел мимо меня на приближающегося с другой стороны длинноволосого подельника. Затем в упор посмотрел на меня и сказал:
- Что, пархатый, поиграем? Посмотрим, как ты поёшь.
- Но не слишком громко пой своё "ой, вэй", а то придётся заткнуть тебе в рот эту затычку, - подыграл ему длинноволосый, помахивая своим обрезком трубы.
Лучше бы они ничего не говорили. Если до этого калечить их не собирался, хотел немного проучить, для их же пользы на будущее, то теперь изменил своё решение. Дрался я с детства, и всегда выходил победителем из индивидуальных драк. Побеждал, потому что бился насмерть, как загнанный в угол зверёк, удивляясь потом своей беспощадности и жестокости. Я никогда не испытывал ни жалости, ни раскаяния, потому что никогда не дрался ради самой драки, ради игры или удовольствия. Делал это только по необходимости или от безысходности. Жалость к подонкам питается подсознательным страхом к ним - а вдруг всё обойдётся или они отомстят. С таким настроением лучше в драку не ввязываться.
Писклявый был уже в двух шагах от меня и замахнулся трубой. Я больше не ждал: левой рукой захватил трубу рядом с рукою нападавшего, и нанёс скользящий удар основанием своей правой ладони под его подбородок. Голова писклявого отшатнулась назад, а моя рука взлетела вверх над нею. Вместе с рукой потянулось вверх и тело, заставив меня встать на цыпочки. В следующее мгновение я резко потянул расслабленную ладонь с растопыренными, чуть согнутыми пальцами вниз. В свободном падении пальцы моей правой руки вонзились в лицо писклявого, вызывая острую боль. Продолжая своё движение вниз, они разрывали кожу на лице и губы. Одновременно я вырвал трубу из руки нападавшего, крутанув её против часовой стрелки, и ткнул добытым орудием ему в пах. Раздался странный звук - это от сильного удара из писклявого вылетел воздух, а глаза вылезли из орбит.
С трубой в руке резко повернулся к длинноволосому парню. На его угреватом лице застыла маска растерянности и страха. Он остановился, когда увидел то, что произошло с писклявым и теперь, медленно отступал назад, намереваясь убежать. Но было поздно, я уже был возле него. С размаху нанёс ему удар трубой в коленную чашечку, превращая её в обломки. Парень взвыл и упал в полуобморочном состоянии, обхватив изувеченное колено, чуть дыша.
Возвратился к писклявому, который, стоя на коленях, упершись руками в землю, натужно рвал.
- Как поётся? Будем продолжать играть? - спросил его. с издёвкой.
Парень поднял голову и молча смотрел на меня. Его лицо было в тёмно-красных полосах, правый глаз весь заплыл под фиолетовым бугром, в глазах были: боль, мольба и ненависть. А вот страха не было. Он не был трусом, хотя и был отпетым поддонком. Просто сегодня был не его день. Я уважал таких по-своему, по-пацански. Ведь сам, был в какой-то степени, продуктом улицы, и уважал её законы. Двоякое чувство охватило меня. По не писанному уличному закону должен был его наказать, но добивать не хотелось.
- Вижу, что не хочешь продолжения. Ладно, живи и не вздумай мне попадаться на глаза. Понял?
Писклявый кивнул головой.
Из этой троицы не наказанным оставался Сергей. Напуганный он тихо стоял на мосту. Когда подошел к нему, он взмолился как ребенок:
- Не бей меня, я боюсь. Мы хотели только попугать...
Я не стал слушать его объяснения и извинения. Немного присев, вписал ему прямой удар в солнечное сплетение. Дыхание со свистом вырвалось изо рта курсанта, и он, задыхаясь, присел согнувшись. Я осмотрелся. Всё длилось буквально считанные минуты. Кругом ни души.
- Вот не повезло ребятам, - произнес я очередную реплику. - Нарвались на подготовленного самбиста, и нашли приключение на свои задницы. Выходит, что это всё Алла подстроила?
Ну да, - ответил Феликс. - От Сергея всё узнал, пока он отходил от моего наказания. Алла сказала ему, что я пристаю к ней. Просила запугать и малость попортить фасон.
Как выяснилось много лет спустя, Алла была недалеко и собиралась в разгар драки вступиться за меня. Но всё пошло по другому сценарию, чем она предполагала.
Уходя с моста, я посоветовал Сергею, что бы он и его приятели не вздумали болтать об этом инциденте или как-то мстить. Будет только хуже. По-видимому, доходчиво объяснил, так как всё обошлось для меня без последствий, если не считать разрыва отношений с Таней. Я в тот вечер не пошел к ней, было поздно. Успокоил себя тем, что зайду на следующий день. Но не получилось. Навалилась срочная работа. Монтировали кинопроекторы новой модели с ксеноновыми лампами. Начальство торопила сдать объект, как можно быстрее.
Встретились только через неделю. То, что услышал о себе на этой последней встрече, повергло меня в шок. Таня была крайне рассержена и, в тоже время, огорченна. Это было видно по глазам. С её слов всё выглядело так, будто бы я приставал к Алле, пытаясь изнасиловать. А когда Сергей хотел защитить её, я зверски избил его. Пытался убедить Таню, что это гнусная ложь. Не убедил. Она таки поверила своей подруге, а не мне. Как видишь, против клеветы, самбо бесполезно. Спустя много лет Таня узнала правду от самой Аллы и мы помирились.
Феликс задумался. По его отрешенному виду можно было предположить, что он сейчас где-то там, на злополучном мосту, разрешает трагическую ситуацию, замешанную на женском коварстве и пылкой юношеской любви.
***I
Мы заканчивали второй круг, идя по правому берегу канала в сторону нашей работы. Прибавив шаг, какое-то время молчали, думая каждый о своем. Моё любопытство было удовлетворено, а комментировать откровения товарища желания не было. Я решил вывести Феликса из раздумий, задав ему политический вопрос, точнее спросить его мнение и текущих событиях в стране. Тема конечно скучная, но злободневная. В государстве началась перестройка или очередная масштабная попытка улучшить политико-экономическую систему СССР целенаправленными мероприятиями административного характера. Правительство провело несколько демонстративных кампаний: по борьбе с пьянством, по борьбе с нетрудовыми доходами, по введению в промышленности госприемки, по борьбе с коррупцией. Эти действия властей мало чего изменили. Практически всё оставалось по-старому: народ продолжал травиться алкоголем, мошенники всех мастей процветали, по-прежнему, выпускалась некачественная продукция, чиновники брали взятки в еще больших размерах. С избранием в марте 1985 года Генеральным секретарем ЦК КПСС М. Горбачева, в центральных газетах появились статьи о необходимости проведения радикальных реформ, направленных на всестороннее обновление общества. В этой связи начались дискуссии о возможности перехода к полноценной рыночной экономике, которая всегда отторгалась, как противоречащая социалистическим устоям.
- Феликс, - как ты смотришь на последние инициативы высшего партийного руководства по перестройке? - начал я.
Резкий тематический поворот в нашей беседе не удивил его, и он без раздумий ответил:
- Плохо смотрю. Как-то, это все наспех предлагается. Вспомни их антиалкогольную кампанию. Шума было много, а результат - пшик. Только сдуру, чуть не погубили виноградники в Крыму. Ничего здесь путного не будет.
- А что будет? - поинтересовался я.
- Развалит страну этот комбайнер-говорун, - спрогнозировал самбист. - Уехать бы куда-нибудь. Жаль некуда.
Последнюю фразу он уже произнес, походя к институту. С обеденного перерыва мы вернулись с полуторачасовым опозданием.
***
Самбист не был подобен ясновидящей Ванге, но жизнь воспринимал без иллюзий. Через пять лет его предсказание сбылось. Перестройка закончилась распадом СССР и десятилетним полномасштабным экономическим кризисом в государствах, которые ранее входили него.
Феликс, став кандидатом наук, уехал со своей семьей в США. Там реализовался как специалист по информационным технологиям, работая в крупных корпорациях. Как-то даже получил за хорошую работу премию - новейшую модель автомобиля «Subaru». Звонил иногда, расспрашивая об общих знакомых и о теперешней жизни в новой стране.
А если бы вдруг случилось чудо, и мы с ним снова оказались на берегу Русановского канала, то я бы не говорил о политике и не задавал бы никаких вопросов, а просто произнес бы тост за целеустремленного человека, который выстроил свою жизнь почти так, как он этого хотел.
Киев
“Наша улица” №192 (11) ноябрь
2015
|
|