Юрий Кувалдин "Мозг" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться
на главную
страницу

Юрий Кувалдин

МОЗГ

рассказ

- Ну, за мозги! - восклицали, сдвигая стаканы в отделе.
Яковлев работал в институте мозга. Отдежурив ночь, сознание его некоторым образом изменилось. Утро едва чувствовалось, напоминая сумеречный вечер. Серая белизна с трудом просачивалась сквозь забрызганное снежным дождём окно, выходящее во двор. Яковлев почти на ощупь дошел до письменного стола, на котором слабо, как ночник, светился экран компьютера, сел на стул, и увидел на экране освещенного бледным светом себя, с обрамленным сиянием профилем, с неразличимым в тени собственным лицом, надвигающимся на него. Яковлев находился в компьютере и с экрана с интересом наблюдал за собой, идущим в полумраке к письменному столу.
Перед подземным переходом стал размышлять и сразу устал, уставившись на стальные перила спуска в подземный тоннель, к которым в мороз невозможно притронуться без перчаток, не лизнуть ли языком, отталкивали электрическим морозом, видимо, специально делали из нержавейки, да ещё отполированной, чтобы не хватались пассажиры за что не следует, а спускались и поднимались по обледенелым ступенькам, балансируя расставленными руками, как канатоходцы, поскольку яма перехода без крыши, и дождь со снегом образуют наледь, наверно, для того, чтобы Яковлев размышлял и постоянно уставал, без устали.
Когда он миновал наконец подземный переход через Садовое кольцо от Воронцова поля и направился к кольцевой «Курской», то машинально взглянул на свои наручные часы, было 16-37.
Любил фиксировать время и своё состояние.
По Садовому кольцу неслись в обе стороны чёрные, красные, синие, белые, бежевые, жёлтые и прочих цветов нескончаемые потоки иномарок. Да и кругом, куда не бросишь взгляд, всё иномарочное. Огромные дома созданы по одной колодке с массивными нью-йоркскими зданиями, железные дороги приехали с Запада, не говоря уже о мобильниках, компьютерах и сигаретах «Кент», которые с удовольствием, такие длинненькие, тоненькие, изящные, нарядные, стильные, ароматные, вкусные курил Яковлев. Он и сейчас остановился, извлек белую плоскую пачку, выщелкнул сигарету, чиркнул спичкой, потому что никогда не пользовался зажигалками, закурил и бросил долгий взгляд в даль Земляного вал, в ту сторону, где вал преодолевал по мосту реку Яузы, Высокояузский мост, затем перевёл взгляд в противоположную сторону, докурил, попал с трёх метров окурком в одинокую урну, и продолжил путь.
Стоял довольно приличный денёк для начала февраля, из-за неплотных рваных облаков изредка выскакивало солнце, создавая иллюзию весны в начале февраля. И асфальт был по-весеннему почти сух, кое-где перебиваемый лужицами. Яковлев любил рассматривать Москву. Сейчас он вгляделся в абрис Рогожского монастыря.
Остановился.
Прислушался.
Холодно, церковь, болото… Не плачь! Месяц на кладбище светит желанный. Из преисподней долбит древний грач: «Больше не будет весны неустанной». Переиграй свою жизнь поскорей, яблоко счастья, любви половодье! Стоны идут из-под мрачных камней - да упокоится горя отродье. Скрашена мука церковным вином, губы поймали серебряный локон, певчие тянут о том, что уснём у навсегда заколоченных окон. Я или мы, или вы, или ты травкой взойдём на бетонных полянах, рядом репейников вспыхнут цветы кровью отпетых, сердитых и рдяных. Шарик в подшипнике нам прошумит, грач шевельнёт на заборе крылами, в землю врастёт погребальный гранит, слабо подсвеченный неба огнями.
Но только не трубами завода «Серпа и молота».
Яковлев опустил глаза ниже на высовывающийся стеклянный фасад Курского вокзала. Толп людей, озабоченно идущих навстречу и попутно, Яковлев как бы не замечал.
Но пришлось всё-таки на встречных внимание обратить.
Прямо на него, пытаясь преградить ему дорогу, так поступают многие, теряющиеся в Москве люди, и Яковлев притормозил, готовый выслушать вопрос, потому что эти люди всегда что-то спрашивают географическое, с вопросом как будто вырисовался перед ним он сам в женском облике.
Такое было первое впечатление.
Вот выходит он сам на себя, как из зеркала, или с фотографии, или с видео. Но, конечно, в несколько видоизменённым видом, видом не на видео, а видом в жизни, хотя теперь Яковлев частенько путал жизнь с видео, а видео с жизнью, потому что и там был вид, и здесь был вид, и операционная система мозга, не сопротивляясь, всё поглощала и представляла в повторах и в самых невероятных комбинациях, причём некоторые куски записи исчезали как бы безвозвратно, и как бы не напрягаться, вспомнить утраченные фрагменты не удавалось, потому что мозг никак не хотел работать под приказы воли, он был волен сам по себе, внутри себя выстраивать картины жизни, из которых иногда получалось нечто невероятное, как вот теперь, когда сам Яковлев из видео выходил на самого себя на задах прямоугольной коробки входа в метро «Чкаловская», в которое ему самому не нужно было входить, потому что он намеревался, как всегда проследовать по тротуару до угла поворота к «Курской» в сером доме, «Курской-радиальной», той линии, по которой он довольно редко ездил, хотя она сразу от «Курского» доставляла пассажиров почти к ГУМу, он шёл направо к «Курской-кольцевой», чтобы через вестибюль пройти в подземный переход под линией железной дороги, идущей параллельно Садовому кольцу к трем вокзалам, а там далее через Савёловский вокзал к Белорусскому.
Как пройти на Арбат? Это какая станция? Каждый день так или иначе приходится сталкиваться с людьми, задающими вопросы. Прежде Яковлев как-то реагировал, даже разъяснял, а теперь проходит молча мимо, либо смиренно молвит: «Не знаю». Люди, задающие вопросы, не утруждают себя элементарным чтением табличек, указателей, карт, путеводителей, не говоря уж о серьёзном чтении, а от этого - абсолютно не приспособлены к мыслительному процессу. Каждый вопрос тормозит движение, отвлекает от собственных мыслей, раздражает.
Из этого переулка в другой, параллельный, он может попасть через проходной двор, достаточно пойти под арку, украшенную пилястрами, но там на мгновение останавливается, потому что двор как бы раздваивается, но москвич смутно помнит, что слева за углом должен быть глухой забор, когда он тут проходил лет десять назад, но какие-то ориентиры выпрыгивают из полустертых примет, смотрит на серый дом окраин, затесавшийся в старую Москву, и вспоминает, что нужно обойти этот серый дом хрущёвский времен, пройти параллельно ему до упора, и там должна быть лестница слева наверх и, действительно, пройдя за угол в дали двора видит железные перила лестницы, поднимается по ней, входит в другую арку и видит церковь в другом переулке.
Но тут Яковлев, с подведенными жирно бровями и в черной оправе очках, в образе молодой женщины, мозги ещё не туда направят, смотри почаще в книгу по актёрскому мастерству, вот где мозгами шевелить надо активно, чтобы понять, что Яковлев есть - все, а все есть Яковлев, ну, до этого могут додуматься только люди с мозгами, работающие в института мозга в переулке Обуха, в краснокирпичном высоком готическом тереме, в бывшем Кривогрузинском переулке, тогда ещё и Воронцова поля не было, а была улица Обуха, выходящая на улицу Чкалова, которой теперь нет, а есть Земляной вал, скажешь кому-нибудь про Земляной вал, он долго соображать будет о его местонахождении, а скажешь, что на Садовом у Курского, так в миг врубается, где был замечательный книжный магазин «Новелла», в сером нью-йоркской архитектуры доме, в котором жил Сахаров, на пару с Солженицынам, нет, Соженицын там не жил, а связка Солженицын-Сахаров, идиома, как раньше в хоккее Сологубов-Трегубов, разрушила нерушимый союз рабочих с крестьянами, крестьяне стали кооператорами, а рабочие пошли в охранники и в омон, хотя и до этого она была Воронцовым полем, но потом вдруг стала улицей Обуха, который лечил Ленина, из-за чего стал известен, а теперь безвестен, а в купеческом двухэтажном доме 12 по Воронцову полю организовал институт гигиенического здоровья, мозг это всё в секунду прокрутил, а тут новое явление пред видеокамерой, аж рябит в глазах, но это ладно ещё, с точно такими же, как у него, синими глазами и прямым почти римским носом, с таким же рисунком губ и подбородка, как будто Яковлев смотрелся в зеркало, в короткой меховой куртке, без головного убора, поскольку её кудрявые и сильно выкрашенные в густо чёрный неестественный цвет вполне заменяли головной убор.
- Где этот… как его… Гороховский переулок?! - взволнованно и требовательно, как будто Яковлев для того только был сюда и послан, чтобы немедленно отвечать на вопросы, спросила она, держа в руке блокнотик, в который заглядывала.
Прежде чем что-то ответить, Яковлев взглянул в её увеличенные стёклами очков синие глаза, в которых чётко выделялись чёрные зрачки, и словно увидел в них себя самого, идущего к метро, чтобы там подземным переходом выйти в Нижний Сусальный переулок.
Невероятно, откуда эта красотка узнала, что он идёт именно в Гороховский переулок, и почему она похожа на него!
Зеркальное отражение случайной выборки?
Как-то один профессор на экзамене простодушно изрёк: «Перестаньте заглядывать украдкой в шпаргалки! Открывайте учебники и спокойно читайте! Мозги человека находятся вне его мозгов!» У готовящихся по билетам к ответу студентов этот каламбур вызвал дружный хохоток. Брошенное небрежно профессором «вне мозгов» сильно задело Яковлева. Как это так мозги вне мозгов? Разумеется, профессор имел в виду ум. Но и ум люди крепко привязывают к мозгу. Открылась другая дорога для Яковлева, который теперь понимал даже себя как временное устройство, как компьютер, появившийся на свет новеньким, с чистым диском памяти, заполняя который, он постепенно становился именно Яковлевым, со своим миропониманием и стремительным быстродействующим ассоциативным мышлением.
Мозг работает сам по себе, мгновенно обрабатывая неимоверное количество информации, поступающей через видео, ауди, прикосновение, обоняние. А в воздухе уже разливался весенний аромат. Его как бы не было, но он незаметно проступал во всём, даже в распахнутой куртке спросившей.
Яковлев всегда идёт этим путем с работы.
Каким ещё путем прикажете ему идти домой, в свой Гороховский переулок?
Но если наметил и она понравилась, нужно тут же пойти с нею, любезно показать дорогу, а то она сама в этих подземных страшноватых туннелях заблудится, выскочит на платформы Курского вокзала, на который, наверно, она и приехала, а откуда она, интересно приехала, глаза у неё влекущие, и вообще она привлекательная, как будто ветром подгоняемая, есть такие женщины, подгоняемые ветром, они хотят всё решить сразу и чтобы в жизни всегда и всюду было хорошо, а кто этого не хочет, да вряд ли найдется такой человек, который не хочет, чтобы ему всегда было хорошо, а что для этого надо, многие не понимают, но первое, что ищут, чтобы было всё сразу…
- Так как мне пройти в Гороховский переулок?! - с улыбчивом подъёмом спросила она. Голос у ней был ласкающий, бархатистый, с низинками баритональными, очень тёплыми.
Куртка нараспашку, довольно соблазнительная грудь под свитером колыхнулась.
Яковлев опустил глаза, как бы задумавшись, как ей найти Гороховский переулок, а сам осмотрел её ножки в полусапожках, отороченным мехом, без каблуков, ножки красивые в черных сильно зауженных брючках, женщины как-то называют эти облегающие брючки, но ножки в них выглядели еще соблазнительнее.
Узкие брючки на бёдрах и слегка выступающий мягкий животик.
Сам Яковлев невзлюбил эту джинсовую моду носить брюки ниже живота, поэтому почти поголовно все стали ходить с очень заметными животами, что естественно, поскольку стяжки на животе нет, вот и растёт сдобным тестом, нависая над пряжкой ремня, чего Яковлев себе не позволял с тех самых пор, когда от военной кафедры своего меда год служил в войсках, где старшина сразу показал, как затягивать широкий армейский ремень с увесистой латунной бляхой на животе, просто сунув кулак между животом и ремнем Яковлева, а затянуться надо так на талии, чтобы даже палец невозможно было просунуть, так вот, с тех самых пор Яковлев шьёт себе брюки высокой посадки на талию, и кажется, что ремень у него на самой груди, над чем некоторые посмеивались, но потом смолкали, поскольку живота у Яковлева никогда не было, он был строен и подтянут.
И, конечно, синие глаза, влекущие, вопросительные, восторженные, говорящие о том, что женщина на эмоционально приятном взводе, когда у неё масть идет в руку, когда стоит только попасть в этот Гороховский переулок, как все её проблемы тут же решатся, сразу, одним махом, она успокоится и заживёт счастливо.
Реакция на внешнее заполняет внутренний сосуд пустого человека всяческой чепухой, и носитель этого сосуда, используя операционную систему мозга, выдает вовне ухудшенную чепуху и, глядя на этого человека, думаешь, ну что он воспроизводит чепуху всю жизнь, хотя догадываешься, что он не понимает этого, потому что всю жизнь чепухой допотопной пропаганды и информации питается, не удосужившись хотя бы разок подумать, как создаётся личность.
Яковлев догадался, что она не москвичка, поэтому идёт совершенно не в ту сторону.
Яковлев постоянно попадал в состояние сомнения, и от этого испытывал неловкость.
Можно же прямо указать дорогу спросившей, но не станет ли это облегчением задачи для неё.
Не только мучительную минуту приходится переживать, но и секунду, пусть незаметную, он переживает, преодолевает, чтобы столкнуться с другой мучительной минутой, даже когда никто не мешает, находится в одиночестве, но всегда не спокойно у него на душе, даже когда кажется, что спокойно и ничто не должно тревожить, переживает спокойствие с чувством переживания.
Он уже было хотел сказать, что тут нужно через кольцевую метро подземным переходом в Сусальный переулок, на Казакова, а там направо через малый Демидовский в Гороховский переулок. Но не стал сразу дорогу выкладывать.
- А что там в Гороховском? - спросил он, как будто об этом переулке услышав впервые.
Женщина заглянула в блокнотик.
- Я ищу работу. Я из Ташкента. Я врач…
Яковлев удивлённо вскинул брови.
- Я был в Ташкенте, - сказал он. - В феврале восемьдесят второго…
В полумраке светящиеся колбы позвякивали в такт неостановимой страсти, сжимающей талию, переходящую в белеющие округлости, чуть подрагивающие в ритмическом соитии, принимающие в свой сад единоверца, воссоздающего, как везде и повсюду, тела, вооруженные чистым операционным устройством, действующим по неисповедимой программе, записанной Словом.
- Ещё, ещё! - чуть ли не рыдая, просила лаборантка.
- О, Ташкент! - возопил Яковлев, орошая весь в цветении сад любви, на что от невиданной жажды наслаждения хватило трёх минут. - Звезда Востока!
- Ой, а я в ноябре того же года родилась! - опять с располагающей улыбкой сказала женщина.
Вот в нескольких словах она как бы всю себя перед незнакомым человеком бессознательно открыла.
А почему, собственно, из Ташкента нужно лететь в Москву?
Ташкент хороший город, и врачам там место найдётся. Стало быть, женщина поспешно по каким-то причинам убегала от себя, но саму себя, от которой убегала, привезла в Москву, где найдёт сразу всё, о чём мечтала.
Ну, и пусть, пусть она, ещё кто-то, совпадения, минутное дело, цветение, появление, размножение, не имеет значения.
Уже было в его жизни такое, он учёный. Научила гостья столицы, спросив, где тут Черемушкинский рынок, он тогда в Черёмушках жил. И так она ему понравилась, что повёл к себе, и пошла любовь нараспашку, и дошла до такого взлёта, что Яковлев расписался с ней, а спустя полгода, хлопнул дверью и ушёл к родителям из своей кооперативной однокомнатной квартиры, до этого, придя чуть раньше, увидел за столом ухажёра жены в майке, а жена упрекнула Яковлева в том, что надобно звонить, прежде чем приходить, о чём Яковлев не подумал, возвращаясь к себе домой, а, оказывается, для этого необходимо спрашивать разрешение.
Через месяц подвернулась поездка в Штаты для чтения лекций, после возвращения откуда купил хорошую квартиру в Гороховском переулке. Вспомнив советы отца, что жена должна быть простой и любящей, женился на тихой и преданной, с видными формами только для Яковлева, но беременность у неё пошла не туда, сделали операцию, после которой она уже не могла иметь детей. Однажды Яковлев сильно напился, а утром, едва разлепив болезненно веки, увидел жену с подносом, на котором стояла рюмка водки с рядом лежащим соленым огурчиком. Жена со словами «позавтракай милый», помогла ему прийти в себя, раздевшись и обласкав его всего. Яковлев, зная, что биологического родства не существует, любя жену всеми силами своей умной души, предложил ей взять ребенка из детдома. Так и поступили, взяли полуторагодовалого мальчика, который стал их сыном и ничего не знал, откуда он вылез и кем он создан, просто жил со своими папой и мамой, будучи «Яковлевым». Родство есть только по слову.
Скопилась длинная вереница троллейбусов номер буква «Б», причём, чёрная буква… Здесь, у Курского вокзала у чёрного «Б» конечная остановка. Так что кольцо можно проделать от Курского до Курского. А красная буква «Б» ходит от «Смоленской» до «Смоленской», там у красного конечная остановка. Из красного выходишь к улицам, уходящим в центр, из чёрного - к окраинам. Разноцветные «букашки». Если буква Б - красная, троллейбус едет по внутренней стороне Садового кольца по часовой стрелке, если чёрная - против. ... У одного маршрута все остановки на внутренней стороне кольца, у другого - на внешней. Яковлев сначала хотел посоветовать приезжей сесть на «Б» чёрный и через пару остановок выйти у Старой Басманной на остановке «Площадь Земляной вал», но тут же одёрнул себя. Только через преодоление возможно удовлетворение.
- Вы не туда идёте, - сказал Яковлев, и направил ташкентскую гостью Москвы в Гороховский переулок по самому длинному маршруту, пусть поищет, пусть испытает, не всё сразу в руки, а то с ходу сиделкой надумала пристроиться, попасть в богатую квартиру, известно, что только состоятельные люди нанимают сиделок, нищие сидят при нищих сами, без помощи сиделок, а там у богатых неизвестно, что ей на ум придёт, по Земляному валу, он же Садовое кольцо, до поворота на Старую Басманную, не подсказав, что до этого можно нырнуть через улицу Казакова мимо театра Гоголя, бывшего театра Транспорта, а со Старой Басманной первый переулок направо - Гороховский.
- Ой, спасибо! А то никто тут ничего не знает… - сказала она, повернулась и пошла по адресу.
Проводив взглядом приезжую, чтобы отпустить её на приличное расстояние, Яковлев, продолжая анализировать операционную систему своего мозга, пошёл в том же направлении по Земляному валу мимо башенок нелепого лужковского лабаза, миновав который, свернул направо к колоннаде кольцевой станции.
Смотрите-ка, и у этого человека есть глаза, нос, рот, брови, руки и ноги, и всё остальное, как у меня! А я-то думал, что только я один такой с глазами, ногами и ушами. По одной колодке сделаны, по одному проекту, как компьютеры (наиболее любимое мною сравнение) в магазине, с чистой памятью и с чистой совестью (пустые), хотя, как и люди, отличаются размерами, цветом и ценой. Кто же из этих компьютеров личность? Тот, кто не дает покоя своему мзгу.
На часах было 16-40.

"Наша улица” №196 (3) март 2016