Алевтина Николаевна Петрова-Гурская (1944 - 2006, Минск) - по первому образованию - физик (БГУ), второе, литературное образование, получила в Литературном институте им. А.М.Горького в Москве. В 80-е годы сотрудник журнала «Неман». В годы перестройки сменила ряд «актуальных» должностей. Прозаик, литературный критик, автор различных прозаических жанров: романа, рассказов, автор критических заметок, публиковавшихся в 90-е годы в журнале «Грани». Подборка рассказов и статья Инны Григорьевны Иохвидович о творчестве Алевтины Николаевны Петровой-Гурской опубликованы в журнале «Зарубежные задворки». Проза писательницы находится в контексте экзистенциальной проблематики литературы советского периода. Сочетание стилистики абсурда и элементов магического реализма в изображении повседневности позволяет взглянуть отстраненно и по-новому увидеть столь знакомые многим ситуации.
.
вернуться
на главную
страницу |
Алевтина Петрова-Гурская
КОМАНДИРОВКА
рассказ
Она все-таки решила ехать. Больше на вокзале делать было нечего.
Сначала еще казалось, что он здесь. Надо только приглядеться к неоновой сумятице, уловить закон бетонного лабиринта, и тогда в хаосе лиц и надписей, чемоданов и лестниц проступит его лицо. Она обегала все углы «под часами», все выходы и входы, проводила уйму электричек. Его нигде не было. Значит, разминулись, и он уехал.
Название остановки она забыла. Но он так расписывал белый домик гостиницы на горке и море за ним, и сосны, что, казалось, она сразу узнает это из окна. А уж разыскать в гостинице Виктора Большакова не проблема.
У кассы она еще раз просмотрела названия остановок. Но пригвожденное буквами звучное название омертвело было неузнаваемым.
В набитую электричку она еле втиснулась. Со всех сторон напирали, прямо в ухо кто-то тяжело, с присвистом, дышал. Но гул незнакомого языка отгораживал, заслонял от них, словно ехала она совсем одна.
Из-за чьего-то жирного плеча, обтянутого гипюром, она не отрываясь смотрела в окно, чтобы не пропустить белый домик на горке. И внимательно вслушивалась в хрипение репродуктора - может, удастся узнать остановку. Но остановки объявляли на том же незнакомом языке, и название не удавалось даже выделить из других слов.
С каждой остановкой в вагоне становилось свободней, и скоро она примостилась со своими сетками у окна.
Ехали долго.
Начинался закат. Местность дичала. Тянулись безлюдные болота и древние мхи. Жутко чернели на фоне заката скрюченные сосны. Это было вовсе не похоже на приветливый курортный пригород, и ей стало не по себе.
Вагон был уже почти пуст, и когда последние пассажиры вдруг все разом стали подниматься, она поняла, что остановка последняя.
Выскочила вслед за всеми на платформу и сразу увидела улицу, идущую в гору, а наверху белый домик. Удивительный маленький замок. В наступавших сумерках белели его зубчатые стены и башни.
Здесь? Ведь горка и белый домик.
Но последняя остановка! Он не упоминал об этом, такое бы не забылось.
Значит, не то.
Она вскочила обратно в вагон. Двери тут же задвинулись, и электричка помчалась назад, в город.
Теперь она ехала совершенно одна. Пустые вагоны погромыхивали, голос все так же объявлял остановки.
И по прежнему ничего нельзя было разобрать. А за окнами тянулась непонятная Прибалтика, то вроде вовсе необжитая, а то густо уставленная деревянными павильонами, киосками и всем тем, что необходимо, когда в одном месте скапливается множество людей.
Она уже беспокоилась и жалела, что не поехала устраиваться в гостиницу прямо с завода, вместе с Витей. Уже не утешало, что зато в один вечер выполнила все поручения и разделалась с магазинами.
А, может, он просто забыл о ней? Ведь они фактически незнакомы, хоть и работают в соседних цехах.
Здесь сначала обрадовался, увидев знакомое лицо, стал озабоченно объяснять, что в курортный сезон тут с жильем очень трудно, в пригороде еще кое-как, а в городе и соваться нечего…
А когда узнал, что она привезла не ту проволоку, ужаснулся и внутренне как-то отстранился. Стал вежливо сочувствовать, и похоже было, что он навещает больного: боится заразиться, но показать это неловко. Она потому и не поехала с ним сразу устраиваться, а сказала, что в городе дела.
А вдруг он вернулся на вокзал? Спохватился, что она до сих пор не приехала и прикатил за ней? И теперь бродит там по залам, такой же грустный и одинокий, как на заводе?
Она схватила сетки, поволокла их к выходу и последние остановки нетерпеливо переминалась у дверей.
На вокзале снова обежала все залы, углы под часами и лестницы. Народу стало меньше, помещения казались необозримыми. Его не было.
Она бесцельно бродила вдоль стеклянных стен и бесконечных рядов кресел, по коридорам и переходам.
Потом придумала, что надо сдать сетки в камеру. Она уже много раз проходила мимо камер и теперь пошла, не приглядываясь к указателям.
Но, повернув за угол в знакомом коридоре, вдруг оказалась на перроне. Повеяло черной пустотой - оттуда на город надвигалась ночь.
Вернулась в зал, прошла через другой проем, по другому коридору. По пустому и гулкому, который обязательно должен был закончиться тупиком камеры.
И снова попала на перрон. Там маячило несколько одиноких фигур, в темноте притаились тяжелые тела поездов.
Поспешно повернула назад, прошла мимо касс, бросив безнадежный взгляд на расписание, и нырнула в очередной тоннель.
Это был бетонный параллелепипед, весь окрашенный в терракотовый цвет и тускло освещенный невидимыми лампами. Торцовая стена глухо замыкала пространство, так, что казалось, переход никуда не ведет. Но вдруг боковая стена прервалась лестницей, а сверху обнаружился черный провал и далекие крики электричек.
Она не стала подниматься. Сразу повернула и пошла на второй этаж в зал ожидания.
Молочный свет был приветливым и успокаивал. Людей стало еще меньше. Но все знали, чего хотят и целеустремленно ждали этого. Она пристроилась в кресле и стала разглядывать пол.
Плиты молочного цвета, может, мраморные. Но грубо отшлифованы и похожи на подмоченный сахар. Разделены тонкими золотыми ободками.
По плитам продвигалась женщина в зеленом фирменном халате. Длинной тонкой кисточкой она загоняла в совок невидимую мусорину. Мусорина не поддавалась, и мягкая кисточка все скользила по одному и тому же месту. Прикинув, сколько понадобится времени, чтобы пройтись такой кисточкой по всему залу, она пожала плечами и встала. Надо же было сдать наконец эти сетки в камеру. И, уже не рассчитывая на себя, пошла по указателям.
Коридор снова был пуст, но неоновые трубки, проложенные по потолку, вели, как шпалы, и скоро она оказалась в камере хранения. В глубине сидела дежурная, подперев рукой щеку, а со всех сторон ее сторожили одноглазые дверцы.
Свободных ячеек было много. Она вытащила кошелек. Там оказалось десять копеек. Она старательно рылась в нем, хотя рыться было нечего. Все деньги, что взяла с собой, выходя с завода, она потратила в магазинах. Остальные, вместе с вещами и документами, Витя повез в гостиницу.
Она потащилась к выходу.
Снова обошла все залы и открыла тяжелую дверь «выход в город».
Привокзальная площадь кишела народом. А дальше был город. Чужой и недоступный. В котором Витя три дня назад тщетно пытался найти место. «Курортный сезон» - сказали ему и посоветовали ехать в пригород.
Она еще постояла на ступеньках и, вспомнив белый замок на пригорке, повернула назад.
Больше она не сопротивлялась и покорно оказалась на перроне.
Освещенные вагоны электрички мчались в темноту. Два первых купе облепили туристы, и больше никого не было.
Иногда сквозь отражение вагона в окне удавалось разглядеть звезду, но чаще к самым окнам подступал черный лес, такой мрачный, что она отворачивалась.
Ну конечно, она не виновата, что так получилось с проволокой. Это ошибся старший технолог цеха - выдал другую кассету. А она - молодой специалист, всего четыре месяца на заводе…
Но кого это интересует здесь, в чужом городе? Да и она-то должна была хоть глянуть, что везет. Она снова похолодела - вспомнила, как, разворачивая кассету, увидела на футляре марку «ВМ-210» вместо «ВМ-180», как с сочувствием, но отчужденно смотрел на нее технолог чужого завода. Помочь он не мог. Ведь провести испытания надо было именно с их собственной проволокой. Для того ее и послали. Она попробовала звонить на свой завод, но не дозвонилась. Пришлось дать телеграмму и ждать завтрашнего дня.
А теперь еще эта нелепая история с гостиницей…
Туристы доехали с ней до самого конца и тоже стали подниматься вверх, к белому замку.
Здесь ночь не казалась черной, как из города. Фонарей не было, в синем небе стало заметно, как много в небе звезд. Вспомнилось, что сейчас август, самый звездный месяц.
Дорога была вымощена плитками, и она радовалась, что за песнями и хохотом туристов не слышно, как цокают ее тонкие металлические каблуки.
Вслед за ними она добралась до вершины и остановилась, пораженная. За поворотом открылся целый городок удивительных крохотных замков. Зубчатые стены и башни, затейливые фонари, чистые плиты тротуаров - и ни души.
Она спохватилась: сейчас туристы исчезнут, и все замрет. Превратится в заколдованную картину. Тогда в городок не войдешь.
Она заторопилась.
Второй от поворота дом оказался гостиницей. И дом напротив - тоже.
Она вошла в первый.
Побеленные стены маленького холла отливали зеленоватым, будто фосфоресцировали. За стойкой сидела женщина, белая и недоступная, как луна. Отступать было поздно, и она решилась:
- Можно у вас пересидеть ночь? У меня нет ни денег при себе, ни паспорта. И деться некуда.
Вогнутое восковое лицо ничего не выразило.
- Если бы у вас были деньги, я бы устроила. А так нет. Сидеть здесь не полагается.
Она вышла на крыльцо и остановилась.
Улица была совсем пуста. Туристы исчезли. В синем воздухе слабо светились белые стены и отшлифованные плиты мостовой. Городок замер и, казалось, ждет чьего-нибудь прикосновения, чтобы ожить. Тогда он вдруг зазвенит каждой своей башенкой и дверцей, каждым фонарем. А на улицу посыплются какие-нибудь странные существа и произойдет что-нибудь страшное.
Она боялась оторваться от крыльца и нарушить тишину.
Что ее принесло сюда? Сидела бы сейчас в мягком кресле на вокзале, в ярком свете и безопасности. И спокойно ждала бы утра.
Еще раз оглянувшись по сторонам, она отклеилась от крыльца и на цыпочках пошла к повороту.
Далеко внизу увидела станцию - крохотное, как все здесь, зданьице. За ним чернел лес.
Уже не оглядываясь, побежала вниз. Острые металлические стержни каблуков высекали из плит искры. Испуганно шелестела юбка, сетки били по ногам.
Подлетев к станции, она с разбегу вцепилась в дверь. Но дверь оказалась огромной и тяжелой и поддалась не сразу.
В передней стоял деревянный диван и сломанный стул. Открыв вторую дверь, увидела за столом парнишку в железнодорожной форме. Он листал бумаги и что-то записывал в журнал, пошевеливая губами.
Она спросила про электричку.
- А все, - обрадовано поднял он к ней круглое, совсем мальчишечье лицо и положил ручку. Но тут же вспомнил, что он «при исполнении», и солидно добавил:
- Вот последняя ушла минут пятнадцать назад.
Она не сразу поверила. Значит, та, на которой она приехала сюда, была последней? Куда же теперь? Вдруг и здесь сидеть не положено?
Парень придвинул стул, начал расспрашивать, потом рассказывать сам. Он уже забыл о солидности и откровенно радовался, что хоть одна из дежурных ночей не будет такой бесконечно длинной.
Она добросовестно старалась слушать и бороться с навалившейся вдруг усталостью, но неожиданно заснула. Тут же испуганно встрепенулась, но он уже заметил. И, сам испугавшись своей бестактности, проводил до дивана.
Она виновато улыбнулась и, пристроив под голову одну из сеток, заснула.
Сквозь сон слышала, как он выходил встречать скорые, как содрогалась земля от проносившейся мимо огромной массы и как он укрыл ее своей шинелью. И еще слышала, как сыплются звезды. Августовское небо не вмещало их, и они сыпались на землю с легким звоном и шелестом. Засыпали сказочный городок наверху, игрушечное здание станции. И синий воздух искрился от них.
Он разбудил ее, когда первая электричка подходила к станции. Малиновое солнце еще только продиралось через лес.
Они на ходу кричали друг другу что-то прощальное и хорошее, но рев электрички заглушал слова.
А через три часа она уже летела в самолете домой. Потому что на заводе ее ждало распоряжение: «Возвращайтесь. Проволоку выслали с Тищенко». Они наскоро распрощались с Витей. На его удивленные и укоризненные вопросы, куда делась и где была, только ответила, что, видно, разминулись, и она поехала к родственникам.
В самолете, утопая в кресле, она устало прикрыла глаза. И тут же перед глазами возник удивительный маленький городок с зубцами и башенками. В синем воздухе все сыпались звезды, а она пыталась вспомнить лицо паренька и не могла. Просто не успела разглядеть.
Минск
“Наша улица” №196 (3) март
2016
|
|